Текст книги "Послесловие к мятежу.1991 2000. Книга 2"

Автор книги: Андрей Савельев

Соавторы: Сергей Пыхтин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 63 страниц)

Политический стриптиз. Классика (А.Янов)

Без понимания одной очень политической болезни, трудно понять историю современной России. Особенно если судить по всякого рода публикациям.

Околодемократическая профессорская мафия, защитившая диссертации на марксизме, а потом наплодившая кучу вздорных академий (теперь все – академики!), вызывает у нас особое презрение своим предельно далеким от науки стилем мышления – далеким до болезненности.

Начитаются эти академики в своих каморках-кабинетах всяких “хабермасов”, понапишут по этому поводу чепухи и давай впихивать эту чепуху во все щели информационного пространства! Если текст удовлетворяет сленгу “московских комсомольцев” – публикуют в газетах, если вообще бред нерусский – в ученых журналах пропечатают, если это к тому же еще и “нетленка” – ищут спонсоров и издают шизофренические книги.

Как-то раз одному из нас пришлось написать отзыв на книгу большого друга российской демократии (точнее, того, что у нас можно было бы назвать “реальной демократией”) Александра Янова (А.Янов “После Ельцина”, М., 1995). Книга, вызывая обморочную скуку при чтении, была все-таки любопытна как произведение “предельного демократа”, безоговорочно усвоившего все симптомы той политической болезни, о которой мы ведем речь. Эту рецензию мы и приведем здесь.

Труд известного советского доктора исторических наук, “специалиста по русскому национализму”, известного американского ученого не относился к числу научных, как и подавляющее большинство творений призванных под знамена ельцинского режима интеллектуалов (с позволения сказать). Но в ряду псевдонаучной публицистики книга “После Ельцина”, бесспорно, была трудом фундаментальным, а по стилю – классическим. Поэтому мы попытаемся посмотреть на эту книгу как на своего рода подделку (проще – вранье) – достаточно примитивную и малоинтересную по содержанию, но занятную, как пример укоренившегося у либеральной публики способа сойти с ума.

Книга Янова настолько бесхитростна, что может расцениваться как саморазоблачение почти непристойного характера. Непристойность самим Яновым конечно не замечена, но со стороны видна практически в любом вираже его мысли, любом описанном им эпизоде.

Начнем с того, что книга названа Яновым совершенно неправомерно, хотя и объяснимо – “После Ельцина”. Неправомерность вполне закономерна и вполне в духе “реальной демократии”. Не о постельцинской России пекутся наши “демократы” и Янов, как их представитель. Их Россия и его Россия – это Россия Ельцина. После Ельцина для Янова и либералов гайдаро-явлинской выделки России нет, а точнее – не должно быть. Для Ельцина Янов не находит ни идейных, ни политических преемников. Даже либералы становятся для него врагами, как только они начинают выступать против Ельцина (например по поводу Чеченской войны). Янов критикует даже Запад, который более обеспокоен своими сиюминутными интересами и не собирается безвозмездно помогать Ельцину. И тех, и других Янов пугает “имперским реваншем”, протягивая руку за подаянием в пользу ельцинизма.

Главный аргумент для нагнетания такого рода страхов – это антизападная позиция идеологов национал-патриотов и их “психологическая война” против ельцинизма. По первой позиции Янов совершенно прав, по второй – абсолютно лжив.

Антизападные настроения – бесспорный факт, но они конечно не означают стремления к уничтожению Запада. Антизападничество состоит в том, что Россия на своей территории должна считаться только со своими интересами, а всякие попытки отстаивать здесь чьи-либо еще интересы должна рассматривать как предательство или диверсию. Янов в явном виде такой принцип не отвергает, но в истории России видит лишь два ценных периода – период большевистского переворота и период ельцинизма. Все остальное для него – мрак военной империи. Именно этим Янов разоблачает близость российского либерализма и большевизма как радикальных противников русской государственной традиции.

Верный большевистской методе разрушения российской государственности, Янов призывает на Россию судьбу Германии и Японии – фактическую оккупацию, национальное унижение. Он пытается оправдать эту судьбу нынешним экономическим развитием этих стран, но забывает доказать, что экономический расцвет бесспорно следует за оккупацией. Забывает, поскольку доказать это невозможно!

Забывчивость Янова не случайна. Ведь чуть ли не главной задачей для Запада он полагает разоружение России, которое гарантирует Запад от опасности “ядерного реваншизма”. То есть безъядерный реваншизм для Янова уже не страшен – его можно будет взять голыми руками.

Янов очевидно лжив, когда говорит о психологической войне, якобы вяжущей мысль либералов, запуганных “реваншистами”. Если и есть психологическая война, то именно со стороны либерального лагеря, поставившего себе на службу средства массовой информации. Соотношение сил здесь 1 к 100. Янов же подсчитывает никому не известные “фашистские издания” и выдает их за реальную силу.

О злонамеренности Янова в вопросе о соотношении сил в борьбе идеологий говорит тот факт, что он сам становится элементом пропагандистской кампании, ведущейся “демократами” несколько лет к ряду. Янов говорит об опасности “военно-националистического путча”, о “русском Гитлере”, о “ядерном реваншизме”… Здесь злонамеренность самого низкого пошиба – злонамеренность, связанная со своими эгоистическими устремлениями. Как и российские либералы, Янов нагнетает истерию, чтобы выклянчить у Запада средства на собственное существование.

Метод этих побирушек всегда абсурден. “Психологической войне”, “лжи реваншистов” Янов предлагает противостоять “убедительными картинами великого европейского будущего демократической России”, но сам таких картин не предлагает. Он то упрекает Запад в том, что ему рынок в России дороже, чем демократия, то обрушивается на Дж. Сакса за то, что тот говорит о неприемлемости недемократического пути к рынку – мол, надо видеть ту “психологическую войну”, которая ведется “реваншистами”. Вместо того, чтобы говорить по существу об эффективности “шоковой терапии” реформ, Янов обосновывает ее благотворность тем, что на апрельском референдуме 1993 года “народ не отказал Ельцину в доверии”.

Янов пытается зафиксировать свою особость, отличимость от дураковатых российских “демократов” лишь тем, что предлагает ясной антироссийской позиции Запада альтернативу в виде “политики соучастия”, сводящейся к поддержке “пятой колонны”, и дипломатической благожелательности к антинациональному режиму (чем антинациональней, тем благожелательней). Но с этой идеей он абсолютно никому не интересен, ибо обе позиции в реальной политике США без труда совмещаются. Когда “пятой колонне” в России жилось несладко, Янов использовался Америкой для того, чтобы блажить во все горло “Русские идут!” На русском языке это должно было звучать особенно убедительно. Сейчас такого рода услуги можно получить даже в Кремле, и Янов стал неинтересен.

Читаешь Янова и думаешь, наивен или прикидывается? Неужели доктор исторических наук не понимает, что “бритоголовые бандиты” не приходят к власти сами собой, что их нанимают с определенной целью? Неужели историк может называть демократией февральский переворот 1917 года в России? Неужели здравый человек может всерьез можно говорить о новом Пирл-Харборе, грозящем американцам со стороны России? Неужели аналитик может всерьез говорить о том, что в России возможен фашистский путч, после которого всех евреев посадят в концлагеря? Это бред или напускная шизофрения?

Так или иначе, своей книгой Янов полностью дезавуировал себя как историка. Историк никогда на заявит, что Иван Грозный говорил языком Баркашова, что СССР – единственный из членов антигитлеровской коалиции продолжил после войны агрессивную политику, что Жириновский сочетает “либеральный пафос Данилевского с политической технологией Гитлера” и продолжает традиции исторического славянофильства, что Франция живет по Вольтеру и Дидро. Историк не позволит себе профанно излагать и критиковать труды Льва Гумилева на десяти куцых страницах, даже если и не разделяет его основных идей.

Трудно придумать более эффективный метод самоуничижения в качестве политического аналитика, чем тот, которым пользуется Янов. Он ставит в книге не научные, не политологические задачи. Что-то процитировав, он только и способен вымолвить: “Смотрите! Вон они какие! Караул!”. Остается голый испуг, хаотическая рефлексия – не более того.

Особенно нелепыми, жалкими выглядят попытки копировать при создании портретов лидеров патриотического движения психоаналитический метод Э.Фромма. В результате Янов разоблачает только свое ущемленное самолюбие, раздражение не принявшим его Шафаревичем, не оправдавшим надежды Кургиняном, отказавшимся от превращения “из фашиста в антифашисты”, чуть не выставившим его за дверь Жириновским, упрямым и парадоксальным Прохановым, неожиданно демократичным Зюгановым… Кстати, с перспективами Жириновского Янов попал пальцем в небо. Он утверждал, что Жириновский станет основным соперником Ельцина на президентских выборах, хотя любому аналитику в России было понятно, что это не так.

Вместо критического разбора взглядов своих оппонентов, он говорит о необходимости их маргинализировать, “защитить от них умы россиян”, доказать Западу “насколько серьезна угроза русского фашизма”. Это значит, что предлагается только голое политиканство – ничего более.

Сфабриковав химеру “веймарской России”, Янов в совершенно извращенном виде подает образ могильщиков “веймарской демократии”. Он рассматривает фигуры национал-патриотов вчерашнего дня, разбирает идеи тех, кто не способен к реальной борьбе за власть политическую и власть над умами. “Страшилка” “русского фашизма” у Янова становится пустышкой. Он отмечает неумную конкуренцию лидеров и “партизанщину” национального движения, подмечает несовместимость “правых” и “левых” идеологий на примере Русского национального собора и Фронта национального спасения. Янов пугается этой пустышки и не замечает, что историческую перспективу имеет вовсе не коммуно-патриотическая коалиция, а союз осознающей свои интересы власти с идеологами русского прорыва, которые зачастую предпочитают научную деятельность играм вокруг политики.

Наиболее убедителен Янов именно в тех разделах, где неожиданно для самого себя доказывает абсолютную беспочвенность российского либерализма. Без поддержки Запада у него, по словам самого Янова, нет ни политических, ни интеллектуальных, ни материальных ресурсов. Так чья же это политика – насаждение либерализма в России? Янов отвечает на это прямолинейно – это политика Запада, стремящегося уничтожить своего соперника. Выходит, что российский либерализм несет в себе имманентный признак антигосударственности.

Все, кому не по душе политика Запада, коррумпированность ельцинского режима, предательская позиция либералов, для Янова – “реваншисты”. Возводя политическое противостояние в России во вселенский абсолют, Янов говорит, что вся Россия представляет собой линию фронта между демократией и национализмом. Эта позиция справедлива только при оговорке – противостояние происходит между псевдодемократией, которую Запад предлагает в качестве технологии саморазрушения своим соперникам, и национализмом, которому Запад препятствует в других странах, опасаясь резкого повышения их конкурентоспособности.

Прав Янов в том, что не Ельцин является главным противником для “реваншистов”. Он сам пишет: “В Кремле возник слабый, но прото-демократический и на удивление проамериканский режим.” То есть, все-таки Запад – главный источник политического противостояния, хотя реальное столкновение происходит между российскими либералами и русскими националистами.

Отметим, что коммунистическая оппозиция сегодня играет на поле националистов, паразитируя на природном патриотизме и государственном инстинкте граждан. Профанируя национальную идею, коммунисты оказывают огромную услугу ельцинистам, “пятой колонне”, в хвост которой они пристраиваются.

Для Запада коммунисты в России не опасны. Книга Янова, в которой о коммунистах практически ничего не говорится – тому подтверждение. Ведь именно коммунистам обязаны российские либералы своими успехами. Они ведут оппозицию по ложному пути, таскаются с поблекшими лозунгами и символами, вместо того, чтобы выдвигать новые идеи. Потому-то эффективной становится пропаганда вроде: “Придут коммунисты – корову отберут”.

Янов высказывается против антирусских позиций на Западе не потому что они антирусские, а потому что они опасны поражением либералов в России. Здоровая реакция национального организма на откровенные попытки его разрушить представляется опасной для интересов Запада. Но Янов не замечает, что инициирует практически идентичную реакцию русского самосознания на беспрерывное обсасывание темы юдофобии (“антисемитизма” – в терминологии Янова).

Еврейская тема для Янова становится какой-то болезненной. То он пытается завязать разговор с евреями о “русской идее” (те шарахаются от него, как от зачумленного), то вынуждает их признаться в ожидании нового Холокоста (для Янова “список Шиндлера” куда длиннее, чем “русский список”!). Если где-то разгромлено еврейское кладбище – Янов готов вопить о фашизме, требовать антифашистских манифестаций и заявлений государственных деятелей. Но Янов будет молчать, как рыба, при разрушении русских воинских кладбищ в Восточной Европе, при осквернении русских могил в Прибалтике, при разорении сербских кладбищ. Алогичность и злонравность такого подхода, так или иначе, становится ясной даже для обыденного сознания.

Как раз кстати Янов признается, что он против всяких “традиционных ценностей”, всяких “национальных культурных ценностей”. Желчное брюзжание вызывают у него даже неуклюжие попытки части российских либералов хоть в чем-то продемонстрировать самостоятельность – говорить о национальном своеобразии, о приверженности национальным интересам…

Если русских Янов просто игнорирует, то к евреям у него, действительно, какое-то болезненное влечение. В своей книге он то рассказывает еврейские анекдоты, то выискивает по страницам сочинений своих оппонентов что-то антиеврейское, то пристает с беседами о политике к поэту Иосифу Бродскому (выделяя его именно как еврея, а не как поэта), то любовно перечисляет все случаи юдофобии в публичной политике последних лет (как их, оказывается, мало!), то, вместо исторических концепций Артура Шлезингера, замечает лишь его еврейскую принадлежность… По поводу последнего можно заметить, не интересуясь его нижним бельем, что “Циклы американской истории” – неплохой материал, оппонирующий Янову с его вздорными антиимперскими филиппиками.

Наконец, Янов повторяет в собственном варианте миф о жидо-масонском заговоре. Только у него мировой заговор творят фашисты. Он считает Россию “даром небес для международного фашистского капитала”. Это жанр ненаучной фантастики.

Имеется в книге жалостливая история о том, как Янов не стал крупным общественным деятелем. Она была внутренним делом “демократов”, пока Янов не рассказал об ней на страницах своей книги – как ему все налгали, говоря о готовности поддержать инициативу создания международного Комитета Согласия для оказания поддержки “молодой российской демократии”, “веймарской России”.

Янов не нужен никому. Янова не хочет знать ни Ельцин, ни Шаталин, ни Шеварднадзе, к которым он обращался со своими идеями о “политике соучастия”. Он их жаждет, они его нет. Похоже, что даже политические майклы-джексоны вроде И.Хакамады (написавшей предисловие к книге Янова вроде как из милости) особенно его не привечают. У тех и других и без Янова есть свое “соучастие”, им посредники не нужны.

Янов не нужен ни евреям, ни юдофобам, хотя и пытается разговаривать и с теми, и с другими. Первые его боятся (как бы не засветил их перед вероятными погромщиками), вторые, вероятно, презирают. Он страшно обижен на всех, кто не признал в нем великого ученого и общественного деятеля. Америка-то признала! Только Янов не видит, что это признание в прошлом, что Билл с Борисом и без него большие друзья.

Янов ослеп без потери зрения. Он смотрит через океан на Россию и не видит ее, не понимает ее. Проглядев все глаза в своих тщетных попытках подогнать действительность под содержание собственной головы, Янов перестал видеть что-либо даже у себя под ногами. Он не знает ни Запада, ни России. Он не видит неприличности своих саморазоблачений – этакого демократического стриптиза. Его опусы интересны только тем, кто хочет сам пугаться и других пугать. В крайнем случае – коллекционерам политических патологий.

Академический маразм (Д.Лихачев)

Есть в “активе” российского либерализма и еще один старичок-боровичок, отличный от прочих подобных тем, что по слабости начал подписывать разные малоприличные воззвания, а потом еще что-то залопотал против попыток выразить национальную идею, будто вспомнив, что не все еще сделал в своей жизни.

Академик Лихачев, которому исполнилось 90 лет, так отреагировал на вопрос, относящийся к необходимости для русской нации “единой консолидирующей идеи”:

“Все это крайне опасно!.. Нигилизм разовьется. Государство должно быть деидеологично. А вооруженное какой-то, пусть самой правильной идеологией, оно опасно, потому что становится нетерпимым к чужой идеологии. В государстве должно быть много идеологий. Так же, как не должно быть одного ислама. Почему Русская Православная Церковь потеряла столько своих приверженцев? Потому что в ней видели воплощение императорской государственной идеологии. Самодержавие и православие не должны быть рядом. Государство пусть стоит с алебардой на площади и следит, чтобы не грабили подданных.

Если не хватает своих идей – пожалуйста, приобретайте “за свой счет” чужие, заимствуйте. Но стоит ли пренебрегать собственным богатством? У нас есть блестящие философы, у нас живопись, музыка, близкие к религии. Когда я слушаю “Хованщину” или “Град Китеж”, меня охватывают почти религиозные чувства. Но когда я вижу: весь первый ряд в театре заполнен людьми, украшенными орденами, эполетами, с кортиками воинственными, восхищающимися одномерностью идеологии, идущей со сцены, я легко представляю их марширующими по улице. Разве это не так? Поэтому я противник любой идеологии – сегодня она таит в себе страшную опасность… Всякая идеология ведет к деспотизму” (“Век” № 46, 1996 г.).

Простим почтенному старцу, который является специалистом в области языкознания, что он на десятом десятке своей жизни отождествляет идею с идеологией, национальную идею с государственной идеологией, что после 80 лет господства в России марксизма-ленинизма он позволил себе такое обобщающее умозаключение: “всякая идеология ведет к деспотизму”.

Но “простить” не означает “согласиться”.

Если бы академик развил свои размышления по указанному предмету, то он наверняка вспомнил, что точно такую же позицию занимал двумя столетиями ранее генерал Бонапарт, ставший императором Наполеоном I. Для г-на Лихачева французский император “тоже тиран – но умница, потрясающе образованный человек”. Потрясающе образованный капитан артиллерии, сделавший за 10 лет необыкновенную карьеру, считал любую идеологию опасной для империи, а идеологов – своими злейшими врагами. Означает ли принципиальное отрицание идеологии со стороны Наполеона, что во Франции отсутствовал деспотизм? Ничего подобного. Деидеологизированность наполеоновского режима ничуть не препятствовала тому, чтобы он являл собой пример откровенной, принципиальной, последовательной деспотии.

Государство может быть деидеологизированным, как первая французская империя, и одновременно находится в условиях деспотического режима, следовательно, не исключено и противоположное соотношение – народовластие в условиях идеологизированности. Одно никоим образом не препятствует другому.

Если оставить за скобками духовную жизнь общества, останется одна только технология господства одной части общества над другой. В технологическом отношении власть в государстве ничем не отличается от власти в банде или воровской малине. Стоит избавить картину общественных отношений раннего средневековья от поэтических и романтических красок, появившихся на живописных и литературных полотнах в эпоху Возрождения, получится ничем не прикрытое насилие, власть, которая использует силу в качестве своего единственного аргумента. Бароны, герцоги, графы и тому подобные субъекты, заполонившие Европу, представляют собой на современном языке главарей какой-нибудь солнцевской, люберецкой или чеченской группировок.

В какой момент предводители средневековых вооруженных банд перестали быть обыкновенными грабителями, насильниками и убийцами? Как только их внутренний мир оплодотворили духовные формы и прежде всего религиозные. В подлинном смысле этого слова Европа вновь вступала на путь цивилизационного развития, после того как прекратила свое существование Западно-Римская империя, лишь когда европейское рыцарство приняло участие в крестовых походах, событии, целиком опиравшимся на духовные идеалы, после которых историю новых европейских народов можно уподобить истории идей, а не истории криминальных деяний.

Отношения, свойственные варварскому периоду развития, становятся на путь цивилизованных отношений, а обыкновенное насилие превращается в государственные отношения, как только общество приступает к освоению духовного мира человека, как только оно начинает жить не только материальными, но и духовными интересами.

Разве идеи сами по себе угрожают человечеству? Общество обречено на “нигилизм”, если, сосредоточившись лишь на материальной стороне жизни, оно попытается исключить область идеальных интересов. Человек, который не исповедует “идеологию” – дикарь, нация без “национальной идеи” – сброд. Такой оборот дела действительно “крайне опасен”, поскольку его результатом является регресс, движение вспять.

Не надо далеко ходить, чтобы увидеть последствия “деидеологизации”. Страной без господствующей идеи, но с множеством “идеологий”, является современная Россия. При этом г-н Лихачев никак не может понять, что все то, что его ужасает в современном положении страны, ее культуры, является закономерным результатом игнорирования властью национальной государственной идеи, которая пока что неестественно терпима к “чужой идеологии”, а также появление граждан, разум которых не обременен никакой “идеологией”. С мнением почтенного мэтра, названного в связи с его юбилеем в “демократической печати” ни с того ни с сего “совестью нации”, спорить бесполезно, поскольку ни одно из его умозаключений не соответствует природе общественного и прежде всего русского развития.

“Не бойтесь множества идеологий, но страшитесь, если в России появится национальная идея”. Такова суть академических откровений, активно внедряемых в сознание русского общества. В этом стоит разобраться подробнее.

Интервью академика, с которого мы начали, имело редакционный заголовок: “Русский человек по-детски доверчив”, что не соответствовало самому тексту. Г-н Лихачев говорил о “страшной доверчивости русского человека”, считая ее “национальной чертой” русских, которая постоянно заводит их в тупик, вызывая не “бунт и революцию, а лишь робкие сетования”.

Академик отстал от действительности по крайней мере на восемь лет. Он не заметил, что в России идет революция, что русские давно отказались от робких сетований, приступив к решительному преодолению отжившего прошлого (хотя помути и вляпались в демократию). В отличие от мифического пролетариата, которому нечего было терять, русские могут потерять шестую часть мира, освоенную ими за более чем две тысячи лет своего цивилизационного развития. И если им что-то и мешает, так это недостаточная радикальность в действиях, отсутствие ясного понимания цели революции и ее стратегии.

Пройдя лишь первоначальный, в значительной степени разрушительный этап, русская революция неизбежно преодолеет собственные недостатки, а заодно опровергнет высокомерно-покровительственные суждения о русской недоразвитости и неполноценности. На очереди ее новая фаза, которая помимо того, что она приобретет созидательный характер, одновременно станет и периодом утверждения ценностей русской национальной идеи, реализация которой превратит Россию в лидера XXI столетия.

Поэтому новая национальная Россия должна без какого-либо сожаления отправить на историческую свалку все, что мешает ей развиваться, и прежде всего советы впавшей в детство “народной совести” с замшелыми баснями о “государстве, стоящим с алебардой на площадях и следящим, чтобы не грабили подданных”.