Текст книги "Письмо никому"
Автор книги: Андрей Марченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Крым – это кладбище.
Не православный жальник вроде погоста, с покосившимися крестами, церквушкой и могильщиками. А глобальное Кладбище, пожалуй, даже вот так – с большой буквы. Кладбище с большой буквы. Кладбище народов.
В эту скупую землю уходили не просто люди, солдаты – целые армии, народы, чьи-то мечты, надежды, планы.
Казалось бы – слишком много событий, смертей, хозяев для такого клочка земли.
И хорошо бы, если б земля была столичной, или хотя бы плодородной. Земля здесь суровая, злая, закаленная морозами, жарой, закаменевшая от соленых ветров. Рыхлили ядрами, снарядами, бомбами. Ее поливали потом и кровью, удобряли телами защитников и нападающих.
И если поднять всех покойников, что легли в эту землю, поставить их плечом к плечу, то, наверное, стало бы мало им улиц городов крымских. Вышли бы они в степь, в прибой?..
Миллионы людей. Миллиарды может быть…
Но где они? Где память о них. Любой школьник вспомнит татар. Чуть призадумавшись вспомнит о греках. Совсем уж отличник что-то пробормочет про Босфорское царство. Но для греков Черное море было Понтом Эвкинским – морем Негостеприимным. Именовали так и за погоду, и за отсутствие островов, и за племена, которые это побережье населяли. Но все равно плыли сюда, вытесняли готов, сарматов, меотов с побережья, в степь.
Кто теперь замолвит словечко про готов?.. Про генуэзцев, которые довольно долго владели побережьем. Про иудеев-караимов, у которых здесь была большая колония? От караимов осталось только кладбище, от многих остальных нет и того. Порой, могилы не выдерживали схватки со временем и бесхозностью. Иногда намеренно кладбища перепахивали – очередным победителям колола глаза история, или, напротив, побежденные прятали своих товарищей в безымянных могилах, или даже просто в земле без каких-то пометок.
Если кто не в курсе скажу – кладбища бывают разными.
Скажем, неправда, будто моряков хоронят в море. Бывает, умрет иной моряк дома, где-то на Рязанщине. Так что, теперь везти его за тридевять земель к ближайшему морю?..
Да и когда кто-то скончается на корабле, тоже за борт довольно часто не бросают. Ибо, с одной стороны, родственникам нужен объект для скорби, а, с иной стороны, не всегда возможно устроить похороны на воде. Поскольку уже и море стало тесным для человечества. Спрятать смерть можно лишь вдалеке от судоходных путей, где покойник не всплывет, поднятый винтами теплоходов, не станет оскорблять своим видом взгляды пассажиров.
Потому можно найти и могилы моряков, и целые кладбища, ими выложенные. Особенно в местах, где плавать важней, чем жить.
Город Батавск был таковым – он был плотью от плоти моря. В нем жили рыбаки, моряки, портовские рабочие, докеры. Просто битюги, которые возили товары на склады и обратно.
Но портовские водолазы жили обособленно, даже чуть на отшибе. Первые водолазы прибыли сюда издалека, были чужаками, и не стали своими, даже когда вросли в землю. Как бы в отместку, они в свою компанию чужих принимать не спешили. Да и не сильно чужие к ним стремились. Пришлым казалось – странные люди. Привыкшие молчать на работе, они и на суше особо не болтали.
Ведь водолазное дело – это не только человек в скафандре, который в свинцовых сапогах ходит по дну морскому. Надо снаряжение – собственно, скафандр, к нему комплект – шланги, троса, компрессор, чтобы воздух гнать под воду. Ходит по дну водолаз и один, а работает на него целая бригада.
А работа водолаза – это когда твоя жизнь висит хоть и не на ниточке, но на канате. И если оборвется он в неподходящий момент – не спасет тебя ничто. Пуповина шланга, по которой пока воздух добежит до тебя, пропитается запахом резины. А наверху люди, от которых зависит твоя жизнь. Если в них сомневаться, то и работа под водой будет неуверенной. И затаит кто на тебя злость – сделает какой-то пустячок: трос ли подпилит, шланг надрежет, сделает так, что компрессор зачихает, сломается… Не станет водолаза. А преступление окажется скрытым под толщей воды.
Водолазы чинили корабли, подводили понтоны под корабли, затонувшие. Подымали хозяевам их груз. Вытаскивали утопленников с паромов, с затонувших кораблей.
Было только одно запрещение – ничего домой с поднятых кораблей не нести. Потому как иная вещь покойнику принадлежала. И покойник пренепременно за ней явится.
Вещь-то не заберет – не могут покойники даже полушки сдвинуть, а вот чью-то душу – запросто. Проще всего – водолазову, поскольку в темноте и пустоте подводной к нему подступиться сподручней. А в этом море люди издревле тонули – неспроста оно такое черное и глубокое. На его дне, вероятно, призраков – легион…
И жили в Водолазной слободе иначе, другие здесь обычаи бытовали.
Например, пили тут редко – с перегаром под водой недолго и угореть. Но если напивались, то делали это с размахом, вдрабан, в лоскуты. Бывали дни, особенно во время осенних штормов, когда в Водолазной слободке не было ни одного трезвого мужчины старше тринадцати лет. И из кабака их растаскивали жены, сестры – бабы подстать своим мужикам: сильные, спокойные.
При этом суженого своего не ругали. Что с того, что пьяненький, зато ведь жив.
А те любили своих жен – покупали отрезы бархата, баловали гостинцами, которые разгружали в порту. Хозяйство вели толково, солидно. Чтоб дом – каменный, чтоб сад – ухоженный, забор вокруг него, чтоб лихие люди не перемахнули.
Выстроили в слободе и церковь, назвали ее в честь покровителя моряков: Свято-Николаевской. Церковь получилась такая же капитальная, как и дома водолазов. Построенная еще до русско-японской, пережила революцию. После нее была переквалифицирована сперва почти по специальности – атеистический музей. Во время второй мировой, немцы открыли ее для прихожан и, странное дело, после освобождения Крыма она продолжала принимать своих прихожан. Так и работала до второго гонения на религию, но по закрытию превращена в склад. И уже в наше время открылась в третий раз.
Вскорости после основания слободы, появилось и кладбище. Первым лег в него водолаз, который погиб на работе. Совершенно естественно, что и кладбище назвали Водолазовым. Затем много людей легло в эту землю – иные водолазы, некоторые из них имели неосторожность умереть на суше, в своей постели, их жены, дети. Если зимой находили возле села околевшего бродягу, то не брезговали и его зарыть в свою землю. Правда, и гроб такому доставался разве что чуть получше ящика из-под фруктов, и табличка коротенькая…
Еще в Сырборске по Интернету Егор легко нашел карту Батавска и его окрестностей – район считался курортным, потому о нем писали путеводители. Про него рассказывали отдыхающие, советовали своим последователям, где проще снять квартиру, сколько и что стоит, как можно пройти куда-то и сколько это все будет стоить.
***
В Крыму было уже совсем тепло. Говорят, в этом году весна затягивалась и наступила только в последний вторник марта. Но разогналась с утра: солнце сплавило снег, ветер высушил лужи. Набухли почки на деревьях, но зелень не раскрыли, присматриваясь – нет ли какого подвоха.
И, действительно, весна закончилась в три часа пополудни.
В полчетвертого началось лето.
Рядом с вмерзшим в ледяной наст Ветровальском, полувесной-полузимой Сырборска, лето Батавска казалось неестественным, почти противозаконным.
Это был не совсем тот океанский курорт, о котором мечтал Антон, плывя на лодке по реке, которая только освободилась ото льда. Но что-то в этом было.
Когда в Сырборске люди одевали свитера, перчатки, проверяли – плотно ли замотан шарф, то здесь люди, выходя в прохладный вечер, набрасывали ветровки, молодежь носила короткие куртки a-la Normandy-Neman, иной старик накидывал древний макинтош – и то на случай, если пойдет дождь, подло подобравшийся с моря.
Для вечно спешащего студента, казалось – это курорт, это лето. Появилась даже мысль: не за право ли обладать этой ранней весной лилась кровь многие года, столетия, даже тысячелетия.
Но местные рассуждали: пока нет отдыхающих, нет и лета. Можно спокойно сидеть у домов, копаться на огороде. А туристы не спешили сюда, видимо не извещенные о таком незапланированном раннем лете.
Потому, когда троица появилась в Батавске, местные жители на них почти не прореагировали. В самом деле – здесь не Бахчисарай, не Севастополь, чтоб глазеть на достопримечательности. Нет виноградников, винзаводов, при которых принимают за известную плату «дегустаторов». И сезона пляжного пока тоже нет.
Друзья прибыли в Батавск, когда полдень уже стал обретать свои очертания. Поезд, на котором они ехали в Крым, по степям Приазовья тянулся медленно, будто бы даже опаздывал, но перед тем как перескочить Сиваш, разогнался, каким-то непостижимым образом нагнал расписание и прибыл на вокзал в Батавск вовремя.
Возле вокзала имелась автобусная остановка, но ее каркас изрядно проржавел. И, хотя поезд только прибыл, на остановку никто не шел. Может из-за того, что всех встречали, а может потому, что автобусное сообщение отмерло как атавизм, не выдержав неравной схватки с частниками.
Как только друзья сошли с поезда, к ним бросились те самые водители-частники.
Местные считали своим долгом, даже святой обязанностью, традицией ободрать приезжего догола. Сдать ему собачью конуру по цене бахчисарайского дворца, продать под видом благородных абрикос жерделю, собранную на кладбище. Продать самогон, настоянный на дубовой коре, как коктебельский коньяк. В крайнем случае – слупить пару монет просто за то, чтобы турист прошел по какой-то тропинке.
– Ничего особенного, – комментировал Егор их поведение. – Так ведут себя везде, где много туристов. Пройди неспешно по Красной площади – и тебе попытаются продать совершенно ужасную шапку-ушанку. Засмотрись в Питере на Исаакиевский собор, в Одессе на памятник Дюка…
Но с молчаливого согласия в Водолазную слободу пошли пешком, тем паче, что город этот был мал.
Ночью прошел дождь, и копаться на огородах стало не то чтобы трудно, но неприятно. И те, у кого за скучную зиму все дела по дому оказались переделанными, выбрались на воздух.
Прошли через центр города, выстроенный в пять этажей. Затем начался район иных пятиэтажек, построенных позже, при другом генсеке. За небольшим пустырем уже начиналась Водолазная слобода – частный сектор, поселок все больше одноэтажный.
День был воскресный, и народу на улице было предостаточно. Мамаши выгуливали своих чад, о чем-то на каждом углу сплетничали хозяйки.
Наконец, друзья остановились возле шумной компании стариков, играющих в домино. Верней, играло, как водится, четверо. Еще человек шесть стояли вокруг стола, ожидая своей очереди на посидеть и поиграть.
– А скажите… – начал Егор.
Мужики аккуратно сложили кости домино на столешницу, три раза проломанную и четыре раза обшитую текстолитом – материалом, об который особенно приятно и громко стучать «костями».
Затем основательно всмотрелись в говорящего.
– А скажите, где у вас тут кладбище?..
Мужики посмотрели на говорящего серьезно, немного зло и вопросительно: это что, намек?
– Нам надо туда сходить, – продолжил Егор.
– Ну и идите. Мы разрешаем, – ответил один из игроков.
Но в глазах появился интерес – может, удастся на пустом месте срубить копеечку с этих залетных.
– А кто у вас кладбищем заведует? – спросил Егор. – Кто его смотритель?..
Старики задумались. Наконец, один проговорил:
– Это вам к Володьке Кривому надо.
– А где он живет?
Оказалось, что тот обитал совсем недалеко, практически за углом.
– Только вы его сильно не пугайтесь, – добавил еще один дедок. – Потому что он не Кривой, а Покореженный.
Даже когда друзья отошли от стола, игра не продолжилась, не гремели о текстолит кости. Сначала обернулся Антон. Он увидел, что старики все так же продолжали задумавшись молчать. Потом, не справившись с любопытством, глянул через плечо и Егор:
– Надо же. как просто озадачить человека – просто спросить как пройти на кладбище…
– А зачем он нам вовсе нужен? Смотритель-то? – спросил Геноссе.
– А ты уверен, что сарай тот стоит с войны? Что его не перестраивали?..
Через минут пять они стояли у калитки, жали звонок. Дом был в глубине участка, далече от забора. Но когда вышел хозяин, ни у кого из троих не возникло сомнения, что это тот самый Корявый.
Мужик, действительно, выглядел не очень – в гроб, порой, краше кладут. Чем-то напоминал легендарного Бориса Карлоффа в роли не менее легендарного Франкенштейна.
Будто кто-то очень злой порвал человека на мелкие кусочки, а затем кто-то, малость подобрей, сложил эти человеческие осколки воедино, но то ли спешил, то ли не сильно старался. Непонятно было, кто поступил бы лучше: тот кто собрал, или тот кто, напротив, не стал бы воскрешать. Впрочем, решать это могла только душа, заключенная в эту помятую оболочку.
– Вы… Владимир?.. Смотритель кладбища, – спросил Егор.
Тот кивнул и улыбнулся. Улыбка получилась отвратная – поломанные челюсти кривили губы. Зубы напоминали лес в бурелом.
– Нам надо прогуляться по кладбищу. Не соблаговолите стать нашим гидом.
– Э-э-э… – ответил сторож.
– Я заплачу.
– Э-э-э.
Интересно, он другие буквы знает, – подумал Егор. Но вслух сказал:
– Мы хорошо заплатим.
Смотритель кладбища кивнул и удалился. Вернулся минут через десять уже одетый основательней. Вышел за двор, спросил:
– Ну что, пошли?.. Только вы не сильно быстро идите… Я уже бегать не умею.
Странно, но голос не был уродлив, ни шипящим, ни хрипящим – казалось невозможным, что с такими зубами можно произнести нормально хоть один звук. Но нет, у собеседника это как-то получалось. Вероятно, помяло оболочку, но содержимое уцелело.
Человек с хорошими манерами, по-видимому, был не заметил бы уродства поводыря. Но Егор думал, а что толку-то делать вид, будто все нормально. Ведь сам-то калека не пытался казаться таким, как все.
– А где это вас так? – спросил Егор.
– Да стояли в порту на загрузке. Ну я и командовал погрузкой. Смотрел вверх – и шел задом, да и упал в открытый трюм – метров двадцать летел. Долго в темноту падал – кажется всю жизнь. Пока летел – делать было нечего, вспомнил всю свою жизнь…
Рассказывал он это совершенно спокойно. Подумаешь тоже – чуть не погиб, подумаешь – доктора собирали, что называется, по частям. Велика ли беда – год в больнице провалялся. И уж точно кому какое дело, что иногда боль возвращается, болит каждый перелом, каждая косточка, сердце, глаза, голова. Кажется, даже волосы на голове болят.
– А скажи… – заговорил Егор. – Там на кладбище есть какой-то дом? Может быть сторожка, часовенка, склад?
Поводырь уверенно покачал головой.
– Нету.
– А когда-то было?..
Тот еще раз покачал головой:
– И не было никогда? Скажем, во время войны.
– Может быть, но вряд ли. Я бы слышал…
Когда проходили мимо Свято-Николаевской церкви, Егор опять спросил:
– А во время войны немцы у вас в городе стояли? Случайно не знаете?..
– Стояли, как не стоять. Правда, их было мало. Все больше румыны. В рыбколхозе итальянцы какие-то квартировали.
– В рыбколхозе? Это где?
Проводник махнул рукой в сторону между кладбищем и морем:
– Туда дальше, по берегу.
По мосту перешли через небольшую речку. Егор удовлетворенно кивнул – приметы сходятся.
Дорога за каменной аркой превращалась в кладбищенскую аллею. От арки в обе стороны отходила ограда. Но дойдя до определенного места, обрывалась. Видимо, она обозначала границу, за которую кладбищу не надлежало выплескиваться, расти в сторону Водолазной слободы.
– А что вы вообще ищите?..
– Да как вам сказать, – лениво отозвался Егор. – Один человек ищет своих предков. Есть предположение, что один из них где-то здесь и похоронен.
– А как фамилия? Может, я знаю?..
Вопрос поставил Егора в тупик. Сказать совершенно дикую? А вдруг таковая имеется и смотритель отведет их в совершенно ненужный край кладбища. Или, напротив, назвать распространенную. Тогда может статься… Нет, лучше вовсе ничего не говорить.
Егор ответил иным вопросом.
– А вот скажите… Немцы… Оккупанты где своих хоронили. Здесь же?..
– Да не, тут ни одного нету… Когда наши десант здесь выбросили, и немцы его переколошматили, то закопали тех, конечно, у нас. Желаете туда сходить?
– Еще не знаю, – ответил Егор.
И тут же подумал: десант, вероятно, случился уже после гибели итальянца.
– Еще не знаю, – повторил он и поправился. – Но, вероятно, нет…
За свои годы Егор побывал, наверное, на сотнях кладбищ, и это, Водолазово, ничего нового ему не несло. Бывали кладбища степные, без единого деревца, где ветра сдувают землю с могильных холмов, а в горячей земле покойные пекутся словно картофель. Видал и лесные, скрытые от чужих, словно партизанская база. Лазил по катакомбам, приходил к покойникам респектабельным, покоящимся в фамильных склепах, или, напротив, к бродягам, которым не хватило имени – только цифры на могилах. Пожалуй, самым странным было кладбище, которое Егор видел то ли в Черногории, то ли в Македонии. Там хоронили в сложенных из песчаника склонах горы – получались полумогилы-полуниши.
Водолазово кладбище было обыкновенным. Плебейским, но с традициями, обычаями.
Каждая семья, которая имела здесь участок, считали своим долгом посадить дерево, чтоб в поминальный день можно было работать в тени. Семьи исчезали, уходили в ту же землю, развеивались по миру, а деревья продолжали жить своей жизнью.
Банальных крестов тут не ставили – дерево было недолговечным. Варили ограды, ставили памятники, вырезанные из гранита, песчаника. Выглядело это так, словно родственники покойных состязались в фантазийности памятников. В любом случае, если отбросить ауру подобных мест, на некоторые скульптуры было интересно посмотреть.
– Смотри…
На перекрестке двух аллей стояло нечто странное – походило на большой колпак, на домик. Схожесть усиливало то, что на высоте человеческого роста шел ряд небольших круглых окошек-иллюминаторов.
Антон стал обходить домишко вокруг. К крыше колпака было приварено массивное кольцо, но не было ни люков, ни дверей. Когда Антон сделал полный круг, увидел то, что не заметил сразу. У ее подножья лежала плита – на ней были выбиты ряд фамилий, даты рождения. И дата смерти – одна на всех пятерых.
– Что это?.. – спросил Егор.
– Эта?.. Это до войны работала бригада водолазов на подъеме одного корыта. Работали ночью четыре водолаза…
– Ночью? – подал голос Геноссе.
– Ночью… А какая разница. Внизу все время темно. Так их компрессорщик, похоже заснул. И слетел ремень на компрессоре. Короче, когда он проснулся – под водой было четверо покойников. Ну он тут же и удавился…
Егор прошел к самой могиле, похлопал ладонью по сооружению.
– Нет, я спрашиваю – что это?..
– Это? – удивленно спросил проводник, так, будто спросили нечто очевидное. – Это водолазный колокол. Поставили на могилу вроде памятника.
Друзья не сговариваясь осмотрелись. В просвете между деревьями было видно какое-то возвышение.
– Холм? – спросил на правах старшего Егор.
– Ага, – кивнул проводник. – Водолазова гора.
От водолазного колокола как раз в направлении холма шла аллея. Но до него не доходила, задыхалась среди могил. На том краю кладбища хоронили как получится. Эта аллея шла аккуратно на восток.
Легко можно было отсчитать пять рядов, но то, что было пропущено в шифровке, то, на что не обратили внимания сразу, в убежище, здесь проступало четко. Пятый ряд, седьмая могила. Но седьмая вправо или влево?
Деланно скучающей походкой Егор прошел от колокола по аллее, вглядываясь в могилы. Так и есть – справа могилы были датированы годами пятидесятыми, шестидесятыми.
Когда итальянец был здесь, этого крыла еще не было. Поправка: «если итальянец был здесь». Все шло как-то поразительно легко. И от навязчивой компании конкурентов как-то отвык, расслабился. А расслабляться нельзя.
Положим, все же слева. Егор прошел меж рядами.
На крайней могиле можно было прочитать эпитафию: «Кому суждено утонуть, того не повесят».
Остальные втянулись за ним. Проход меж рядами был совсем узкий – вероятно, гроб тут можно было нести только боком.
Егор быстро посчитал могилы, прочел года жизни – не появилась ли какая после войны. Нет, все нормально: вот и седьмая.
Егор оглянулся на колокол.
За ветками деревьев и памятниками отсюда он действительно выглядел как домик.
На ней значилось:
Цивадиц
Екатерина Христофоровна
Чуть ниже были обозначены года жизни:
1846-1571927
Именно так – дата рождения обозначалась только годом да и тот был прописан неуверенно, так, что можно было легко переправить, случись такая оказия.
Впрочем, Егора дата рождения волновала мало. Волновало иное – могила появилась здесь до войны. Затем в нее никого не дохоранивали. Слева лежал, наверное, ее муж, умерший, как водится, раньше жены. Справа – вероятно, дочь. Та тоже умерла почтенной старушкой, но уже после войны.
Какая логика была у итальянца?.. Искал могилу старую, но ухоженную, с местом рядом. Или просто тыкнул в первую попавшуюся? Вероятно, так, если он даже не разглядел, что домик сторожа – это колокол.
Егор осмотрелся по сторонам – могилы этой семьи выглядели неухоженными. На них росла та самая, похожая на мох кладбищенская трава, которая не давала расти на могилах иным растениям, травам. Зато дальше в проходах во всю раскинулись кусты злого шиповника, росли деревья. Последние, по какой-то причине, извивались, шли к солнцу окольными путями, так, словно они были пьяными, вырвались из какого-то кошмара. Из кошмара, который застигнутый врасплох дневным светом, не успел развеяться.
Для вида еще с полчаса походили меж могил. Егор еще несколько раз останавливался возле иных могил. Особенно долго стоят возле могилы какой-то девушки. Она отчего-то умерла в середине шестидесятых, когда ей было всего девятнадцать. На фотографии, действительно, очень красивая девушка смотрела куда-то в сторону задумчиво и немного печально. О чем она тогда думала? На фотографии и в памяти тех, кто ее не забыл, она осталась юной. А если бы она осталась жива, сколько бы ей было лет? Шестьдесят? И молодость была ее давно забыта, кто-то бы звал ее «бабушкой», она бы все больше превращалась в старуху.
У выхода с кладбища расстались с проводником. Из потертого бумажника Егор достал несколько купюр, подал их смотрителю кладбища.
– Нашли, то что искали? – спросил тот, пряча купюры.
– Пока нет, – совершенно честно признался Егор.
***
Лопаты купили в центре города, в хозяйственном магазине. Взяли две штыковые и одну грабарку – совковую лопату. Вообще-то, для таких товаров был самый сезон – многие собирались на дачи, на приусадебные участки. Потому для того, чтобы не вызывать у продавщицы раздражения, прикупили две тяпки и одни грабли. Последние через квартал перебросили кому-то через забор в огород.
Квартиру на ночь нашли легко. Собственно, даже и не искали – подошли к первой попавшейся бабушке, сказали, мол, мы сами не местные, у кого бы можно перекантоваться до утра. Получили ответ, что практически везде, в частности, и у нее.
Во времянке было прохладно, не помогал нагреватель, спалось плохо – то ли от волнения, то ли от холода.
Ушли засветло, сказав, что им надо на какой-то автобус. Действительно, вышли из городишка, но за околицей свернули, чтоб выйти к кладбищу со стороны Водолазовой горы.
Быстро нашли колокол, нужную могилу, сняли цоколь, срезали траву.
Лопата ударила в землю…
Рыли быстро. Часто менялись. Но все же бросать землю было тяжело. Ожидали, что золото будет где-то в полуметре от поверхности. Но сначала прошли полметра, потом – метр. Потом дошли до дна могилы. Золота не было.
На кучу земли было брошено три лопаты – две штыковых, одна совковая.
Егор сидел на краю могилы, словно собирался спуститься в могилу. Рядом стояли Антон и Геноссе.
– Все же водолазный колокол – не избушка, – сказал Антон.
– Удивительно, что такую ошибку допустил боевой пловец… – добавил Геноссе. – Впрочем, может копал здесь впопыхах, не рассмотрел колокол. Или не сталкивался с подобной древностью…
– Если ты такой умный, отчего копал?
– Оттого, что у меня другой идеи не было.
Немного помолчали.
– Что будем делать? – прервал молчание Егор. – У кого какие мысли есть.
– Зря мы так с кондачка начали. Надо было все же уточнить насчет домика сторожа.
– Возвращаемся в поселок? – предположил Геноссе. – Уточним насчет домика сторожа?
Егор покачал головой. Опять помолчали. Опять молчание прервал Егор.
– Я вот сижу и думаю, может и рано отдал бы этот обрывок. Может, мы что-то пропустили?
***
А на Кубани из одной ямы выскочил солдат. Он замахал рукою – дескать что-то есть.
Тотчас к яме устремились почти все, кто был вокруг.
Действительно, на глубине где-то полутора метра было видно крышку.
Первым возле щели в земле появился Макс. Он молодцевато спрыгнул вниз, потянул за ручки. Действительно тяжеловато. Даже не идет – прилипло к земле. Протянул руку – лопату. Дал знак: отойдите. Его не послушал только Игорь, присевший на корточках у края ямы.
Лопатой осторожно отделил землю от боков ящиков. Нащупал ручки, защелки. Был соблазн открыть его тут же, взглянуть на содержимое. Но сдержался – а вдруг кто подсмотрит. Поддел лежащим рядом заступом за края, оторвал от земли.
Выскочил из ямы.
– Тащите в палатку, – приказал Игорь солдатам. – Остальным продолжать работу.
Ящик подняли на поверхность.
– Тяжелый… – пожаловался один из солдат.
Макс боялся, что у ящика сгнило дно и сейчас слитки высыпятся на землю. Впрочем, какая разница – никому кроме них не было известно, что именно ищут на этом кладбище безымянных солдат.
За спиной зашушукались:
– Вот что значит немецкое качество. Столько лет в земле пролежало – не сгнило.
Ящик в палатке поставили на стол. Солдаты сделали от души подняли рывком чуть не на уровень груди, а потом с высоты обрушили на стол. Комки земли оторвались от ящика и покатились по столешнице.
– Осторожно! – запоздало окликнул их Макс. – Не дрова ведь?
– Не дрова? – запыханно отозвался один из солдат. – А что?
Игорь ответил:
– Поговори мне тут еще! Не твоего ума дело! Ишь, любопытный выискался.
Когда солдаты ушли, то в палатке остались вдвоем. Долго не решались прикоснуться к ящику. Наконец, Макс отбросил одну защелку, вторую. Запоздало задумался: а вдруг ловушка? Мина?..
Резко отбросил крышку и тут же на шаг отступил назад, так, будто эти полметра могли его, случись что, спасти.
Крышка с грохотом упала на стол. В ящике лежало то, что с золотом спутать было никак нельзя.
Вышли из палатки. Вход в нее караулил подполковник из местной военной части. Смотрел он в сторону разрытого кладбища, всем своим видом выражая безразличие к происходящему за его спиной, в палатке. Выбил из пачки папироску, достал спичку, поджег ее, втянул огонек в папироску. Наконец, спросил:
– Ну что там?
Макс вложил к нему в руку одну.
– Гранаты…
– Вот как… – безразлично ответил полковник.
Прошли по кладбищу.
Пока Игорь и Макс возились с ящиком, солдаты расчистили всю могилу. Была она чуть больше остальных. И покойный лежал в ней странно – свернувшись в клубок, так, словно ему перед смертью было очень больно. Так же этот покойный был в каске, в руках сжимал сгнивший пулемет.
Вокруг ямы собрались все – смотрели на атипичного покойника.
Наконец, заговорил подполковник – куратор солдат, раскапывающих могилы.
Ему претила подобная работа могильщика, ему хотелось войны. Даже на поле он пришел в полевой выкладке, в своих любимых кирзовых сапогах. Он истинно не понимал, как окружающие не могут понять такого пустяка – от этой могилы веет не смертью и покоем. Смерть здесь присутствует, но все же главное, что исходило из этой могилы – война.
– Это не могила, это окоп. Даже скорей так – вырыли могилу, но использовали как щель. Потом солдата убили. Осталось только закопать.
– Ну и смерть… – заметил кто-то из задних рядов.
Подполковник спрыгнул в могилу и сорвал с шеи скелета жетон. Подал его.
– Хоть он был врагом наших отцов и дедов – он был настоящим солдатом. И победить его могли лишь настоящие солдаты. Потому всем солдатам желаю подобной смерти.
Раскопки продолжились.
Некоторые солдаты шептались:
– А наши командиры – молодцы. Ведь наверняка знали, что там гранаты, но сами полезли открывать…
***
– И все же странно… – проговорил Егор, сидя на краю могилы.
Изначально думали появиться на кладбище засветло, вкопаться в землю и к часам десяти уйти с приятной ношей. Но время двигалось к полудню, а результатов не было никаких, кроме, разумеется, отрицательных.
Могила была раскопана, кости почившей восемьдесят лет назад были потревожены, но следов золота не было.
– И все же странно. В шифровке ясно указан Батавск. И приметы сходятся – река есть, холм опять же присутствует.
– А может, золото вытащили до нас? Или как там у дедушки Бажова – Великий Полоз утянул его куда-то в сторону.
Геноссе стоял рядом с Егором, покачиваясь с носков на пятки. Будто хотел сделать шаг, но никак не решался.
– Надо же, я стою на краю могилы. Хорошо хоть не своей…
С кем я связался? – подумал Егор. – Один в сказки верит, другой обезъяничает на кладбище… Но отчего от этой шутки стало немного спокойней. Пусть мальчишка, пусть человек, что прячется от жизни в бомбоубежище. Но они надежные, настоящие…
Егор поднялся на ноги. Бросил:
– Закапывайте.
Стали лениво зарывать могилу.
Егор думал – что делать?.. Вариант того, что золото не будет найдено, просто не рассматривался. Что теперь делать? Положим, раскопки могилы обнаружат не сразу, если обнаружат вовсе – в этот край кладбища люди заходили редко. Хотя этот самый Володя Кривой может и зайти, вспоминая вчерашних гостей…
А может, как в «Острове Сокровищ», положим, этот самый Кривой клад отрыл и перепрятал. И теперь потихоньку смеется над ними и прочими кладоискателями.
Наконец, Егор поднялся на ноги – все же на сырой земле сидеть было еще прохладно.
– Золото где-то здесь. Удача рядом. Скалиться из-за угла. Она смотрит нам в спину.
И крутит нам кукиш, – подумал Антон. Но промолчал. Ему подобное не впервой, но к чему других расстраивать.
Антон, будто гуляя, прошелся вдоль могил в сторону аллеи, читая даты на могилах: нет ли где ошибки. Нет, даты были в полном порядке. Можно даже сказать в полнейшем… От аллеи назад к раскопанной могиле он шел медленней, читая внимательно не только даты, но фамилии, эпитафии. Шаг за шагом вернулся назад.
– И что? – спросил Геноссе.
– И ничего… – со вздохом ответил Антон.
И тут что-то проскользнуло в мозгу. Подождите…
Он опять вернулся почти на самую могилу. Остановился у широкой могилы.
– Ты эту могилу за сколько считал?
Вопрос был совершено лишним – пересчитать кресты и памятники было совершенно нетрудно.
– А за сколько надо? – спросил Егор.
