Текст книги "Письмо никому"
Автор книги: Андрей Марченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
В Сибири бродяг как правило мало – быстро вымерзают.
По той же причине в Сибири и туристов мало, к тому же глазеть им практически не на что.
Если бы в этих местах встречались туристы, и возникла необходимость в путеводителе, то в нем бы любезно упомянули, что город Ветровальск возник на месте одноименного поселка, который получил, в свою очередь, имя от ветровала – естественной просеки с поваленными деревьями.
Собственно говоря, вторая по важности улица города вела свою родословную от этой просеки – когда-то вдоль нее выросли первые дома поселка.
К слову сказать, первая улица города по значимости была частью трассы, которая имела значение федеральное и даже стратегическое. Но в пределах города она скучнейше именовалась проспектом Пятидесяти лет Великого Октября.
Опять же к слову, если бы кто отпечатал заблудшему туристу карту города, то на ней бы открылось, что бывшая просека имеет название улицы имени Сорока лет Октября.
Люди здесь жили сильные – иные тут просто не выживали. И свободолюбивые, поскольку сюда, в абсолютные леса, бежали люди от налогов, от службы, от тюрьмы.
Довольно сообразительные, чтобы сорваться до того, как их обложат данью, заметут в рекруты, заберут в тюрьму и отправят в Сибирь. То есть в эти же места, но в такие заведения, где сибирский простор практически не чувствуется.
Но друзья не знали историю этого города, происхождения названия. Они вообще ничего не знали о городе.
Грузовик, на котором они сюда прибыли, выбросил их на околице. Как ни странно, шофер повел машину не дальше по шоссе, а свернул куда-то в сторону.
– У нас там – Точка. База перевалочная то есть, – объяснил шофер, высаживая пассажиров. – Отстоюсь, поем горяченького, малость отосплюсь на простынях. Вы уж простите, что вас с собою не зову – там и своих не любят, не то, что чужих.
На том и расстались.
Идея была такая – идти на главпочтамт.
Письмо, если оно было написано, в Сырборск не вернулось. Значит, почтальоны отнесли его к разряду тех, от которых получатель отказался.
Оставалось узнавать на пункте сортировки: приходило ли письмо с таким замысловатым адресом. Спросить, что с ним сделали. Может, не выбросили сразу, а забросили в какой-то крысиный угол, и оно там.
Вдоль дороги стояли маленькие домишки, во дворе одного со снегом боролся старикан. Занимался этим, вероятно, для собственного удовольствия – с неба настойчиво сыпал снежок!
– Бог в помощь! – крикнул через забор Егор.
Старик прекратил свое занятие и стал, оперевшись на держак лопаты:
– Это вы к тому, что вы мне помогать не будете…
– Можем и помочь… Только нам самим помощь нужна. Мы в первый раз в городе, не подскажете, где главпочтамт?
– А, ну это просто… Значит, идите все время по этой дороге, до первого светофора. Он у нас в городе единственный. Как дойдете – повернете направо. Пройдете квартал. Слева будет здание с часами – это почтамт и есть…
Антон еще раз смерил дедушку взглядом. Вроде бы, крепкий, в своем уме, – но, вроде бы, случись что, он бы, вероятно, друзей не догнал. Потому он набрался смелости и выпалил:
– А скажи мне, дед… Имеется ли у вас в городе проспект Кощея Бессмертного.
Но дед не рассердился, не погнался, даже не удивился. Он сделал то, чего не ожидал ни Егор, ни Антон. Он кивнул.
– Конечно, имеется. Почтамт-то на нем и стоит. Вы идите туда, куда я вам сказал, на месте и определитесь.
– Спасибо… А, может, вам все же помочь?..
Занятие это было бесполезнейшим – пока старик с ними болтал, за его спиной асфальт дорожки припорошил снежок.
Но потребности в этом не было. Дедушка махнул рукой:
– Идите уже…
И они бы, действительно, ушли. Но до светофора пришлось идти километра три. Несмотря на то, что этот проспект был главной улицей в городе, движения на нем почти не было.
Машины попадались редко, чуть чаще встречались люди. Антон внутренне порывался остановиться, уточнить у прохожих про проспект Кощея Бессмертного, но сдерживался.
По дороге почти не говорили, берегли дыхание, тем более, что в открытый рот запросто мог набиться снег.
Казалось, дорога растянулась на всю таежную страну, ей нет конца, но Егор знал – первый раз путь кажется дольше, чем на самом деле, однако закрадывалось сомнение – вдруг старик соврал не только про проспект Кощея Бессмертного, а про светофор, про почтамт.
– Слушай, а может проспект не в честь сказочного Кощея, а тут народный герой был.
Звали Кощей, по фамилии – Бессмертный. Типа Кощей Романович Бессмертный. Фамилия-то часто встречается…
Егор был краток:
– Заткнись.
Антон молча согласился: говорить, действительно, не хотелось.
А меж тем, светофор они чуть не прошли. Вероятно, по причине непогоды и отсутствия движения на улице он был выключен.
Едва зайдя за угол, Антон всмотрелся в название на табличке: как и ожидалось, ни о каком Кощее там не было ни полунамека.
– Улица Сорока лет Октября. Надул нас дедушка…
– А ты чего ожидал? Чудес не бывает. Проспектов имени Кощея – тоже…
Но почтамт нашли ровно на том месте, как и рассказывал старик. На его фасаде действительно висели часы. И, уж чего никак друзья не ожидали, они показывали относительно точное время.
– Без четверти час… Пошли…
Но местный главный почтамт был маленький и позволял себе обеденный перерыв – двери его были закрыты изнутри… До открытия оставалось четверть часа.
Пока стояли, мимо них прошло человека три. Увидев четвертого, бабульку в пуховом платке, Антон снова не выдержал:
– Бабушка, а скажите, как нам пройти на проспект Кощея Бессмертного?
– А зачем вам проходить на него, если вы на нем и так стоите.
Друзья переглянулись. Антон нерешительно стал показывать на табличку с названием улицы.
Старушка махнула рукой:
– Да ну! Это ведь державное название улицы. А в народе-то ее иначе кличут. Навроде прозвища – Кощеева улица, или прашпект Кощея Бессмертного. Потому как в городе много улиц, что имена на табличках красивые имеют, а прозвища вроде Грязной, Кривой… Если вдруг что, то Грязная – это Вишневая… Только ведь вишен у нас отродясь здесь не было, а улица от такого названия чище не стала.
Старушка будто продолжила свой путь, но Егор ее окликнул:
– Бабусь?
– Чего?
– А вот из-за чего проспект именуют проспектом Кощея?
– Так ведь оно ясно – в какую сторону по нему не пойди, все равно в конце лес будет. А раньше там еще дома стояли на пнях – навроде как на курьих лапках. Ну и говорили, мол, по этой дороге – прямой путь к нечисти…
***
Вся наша жизнь, по сути, сплошной проспект Кощея Бессмертного. Вещь замечательно нелогичная, но совершенно реальная, существующая. И оборачиваясь назад, можем спросить – а могло ли быть иначе? Ответ настолько очевиден, что в него даже не сразу верится: нет, не могло. Все сложилось единственно возможным образом.
Представим себе состав на вокзале – вне расписания, без транспарантов куда и откуда. Со всех краев города, даже области, к нему стекаются люди, чтоб ехать в места совершенно разные, иногда и противоположные. Занимают места согласно купленным билетам. Кому не хватает мест – становятся проводниками, машинистами.
Последние берут где-то локомотив – положим, отцепляют его от того самого бронепоезда, что стоит на запасном пути. И разные люди отправляются в путь.
Случается почти невероятное – каждый попадает, может, не совсем туда, куда он собирался изначально, но каждый прибудет, прибудет по назначению. По уму, по стыду и по заслугам.
Изначально Егор полагал, что почтальон, писавший образец в городе Сырборске, о городе Ветровальске узнал, скажем, перелистывая от безделья атлас. Положим, его искренне порадовало странное название города и он возгорел желанием куда-то это название вставить. Но нет – получалось, что этот безымянный герой знал – какой этот город на самом деле, какие в нем есть диковинные улицы.
Кем он был? Откуда? Из Ветровальска? Еще откуда-то?
Он оставил после себя памятник неизвестному почтальону и ушел. Куда?..
Почтальоны в Ветровальске пожали плечами и отправили письмо по адресу. Тем паче, ходили слухи, что улице сороковых именин Октября дадут народное название. А самому фольклорному элементу поставят памятник. В самом деле – ведь есть же в Харькове памятник отцу Федору?..
Письмо отнесли по адресу. Тем паче, что на улице этой имелся дом номер тридцать один, а в ней квартира тринадцать. Единственное, жил в ней не указанный в образце знаменитый, но никогда не существовавший Иван Иванович Иванов, а совершенно иной человек.
Но почтальон, принесший письмо, не стал вникать в такие тонкости, а просто бросил его в ящик.
Человек, который занимал данную жилплощадь фамилию, имя и отчество имел Берман София Иосифовна, соответственно.
Что, согласитесь, для этой местности еще необычней.
***
…А она была не так уж и дурна.
Об этом подумали оба, но не сказали ни слова друг другу даже в моменты самого жестокого молчания.
София Иосифовна была хоть и старше Антона, но моложе, гораздо моложе Егора.
«Лет двадцать пять, – подумал Егор. – Вероятно, еврейка. Но хороша… Можно было бы приударить за ней, если б не жизнь моя жестянка».
На столе лежала пачка тонких ученических тетрадей. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтоб догадаться, что в квартире тринадцать дома тридцать один жила учительница.
– Как, простите, вас зовут? – спросил Егор.
– София Иосифовна.
В этих словах была ее величайшая трагедия. И дело даже не в национальности, что скалила зубы из-за этих букв. К национальности тут относились более, чем терпимо.
Какая разница – русский, украинец, литовец или якут. Здесь ты в первую очередь – сибиряк.
Дело было именно в отчестве и имени. Все именовали ее Софией – на Соню она решительно не походила. «Софу» окружающие отвергли как раз из соображений политкорректности. Беда в том, что обычно к имени добавляли и отчество. Получалось довольно официально, это старило сильней, чем года, чем морозы и всякое такое.
Даже когда она выпустилась из института, попала по распределению в этот дрянной городок, то ее ученики, не то, чтобы ровесники, но люди одного с ней поколения в глаза помпезно именовали ее по имени и отчеству. Не суть, как называли ее за глаза.
– А я Жорж… Егор… Егор Павлович Бойко. Это мой коллега. Антон…
– …Геннадьевич, – договорил тот, – Антон Геннадьевич Рудич.
Антон еще не забыл школу, потому ему хватило одного взгляда, чтобы понять: таких училок в школе не любят.
И он был прав. В младших классах ее просто боялись – она легко могла закричать так, что дрожали стекла в кабинете, и если собралась выставить двойку, то так и делала. И, похоже, делала это с удовольствием, выставляла ее твердо и уверенно, не ставила как другие учителя ее карандашиком, не отмечала нерадивого ученика точкой. А просто лепила «шайбу» в журнал, ее копию переносила в дневник и визировала ее своей министерской подписью. В старших классах ее тоже не любили – неприятностей она могла создать достаточно, но чем ближе к выпускному, тем хитрей становились ученики. Двойка даже в журнал их не сильно смущала.
Егор не успел навести справки. В квартиру к учительнице они зашли сразу, как только нашли дом. Потому, бил в лоб:
– Мы представляем одну организацию. Можно сказать – органы. Мы занимаемся одним чрезвычайно запутанным делом. И есть мнение, что неким образом вы попали в его…
Скажем – орбиту. Да, определенно – «в орбиту». Вы ничего не хотите нам сказать?..
– Хочу, – согласилась учительница. – Я хочу увидеть ваши документы.
Замечательно, – подумал Антон, – а студенческий билет сойдет?..
Но Егор сделал вид, будто бы последней фразы не услышал.
– Скажите, а ничего странного, подозрительного с вами не происходило?
– Со мной странное и подозрительное происходит каждый день. И это мой сосед! Он подозревает всех! Я с ним сама становлюсь параноиком. Это ведь он вас наслал на меня?
Егор покачал головой:
– К вашему сведению мы не имеем ничего общего с вашими соседями. И это дело также не имеет.
– Мда?..
– Может быть, с вами недавно случались какие-то абстрактные нелепости?
– Послушайте! Я ненавижу этот холод, этот дурацкий город в две улицы, ненавижу эту работу, хотя и работаю неполный год! Этот сосед, эти ученики, которым только фиги коровам крутить. Дверь фломастером обрисуют, ручку зубной пастой обмажут! Напихают какие-то странные бумажки, вещи мне в почтовый ящик.
Учительница говорила громко, быстро, зло. Казалось еще немного – завизжит, закричит, но Егор уловил самое главное.
– Странные вещи? Какие, например?
Женщина вдруг успокоилась, посерьезнела:
– Да что могут эти малолетние преступники туда набросать? Чаще всего, конечно, презервативы, – последнее слово она произнесла как закоренелая старая дева, покраснев на какое-то мгновение. – Затем угрозы, вроде как банда собирается со мной расправиться. Потом карикатуры.
– А взглянуть можно?..
София Иосифовна посмотрела на них серьезно, строго, как невыспавшаяся, недовольная жизнью учительница смотрит на нерадивого ученика. И хотя Егор был старше ее, но от этого взгляда по спине пробежали мелкие и мерзкие мурашки.
– Может, все же покажете мне свои документы? – спросила она.
Егор улыбнулся печально и покачал головой:
– Мы принадлежим к таким секретным органам, что нам не положено открывать свое incognito.
Ну да, – про себя согласился Антон. – Орган настолько секретный, что мы сами не знаем, что в нем состоим.
– В таком случае, не смею вас задерживать. Думаю, вы не из органов, а из психушки. И вам самое время зайти к моему соседу. Если вы не санитары, то значит с ним родственные души.
Когда вышли из подъезда, Егор заключил:
– Жил да был человек-еж. Только колючки у него росли вовнутрь.
Затем сидели на лавочке. Задумчиво тянули купленное за углом пиво.
– Нет, ну в самом деле… Ну не мог же я ей в лоб сказать – а не приходила ли к вам шифровка?.. Глупости это…
Егор оправдывался, хотя Антон не говорил ни слова – сомнительно, что переговоры он провел бы лучше.
– Хотя, думаю, бумага у нее, – чуть остыв продолжил Егор. – Именно это и есть «странные вещи в почтовом ящике».
– Что будем делать? Еще один неподражаемый обыск в твоем исполнении?
– Не уверен…
– Почему?
– Патамушта! Потому что имеем дело с женщиной. Неизвестно, что у нее на уме. Может, эту бумагу она сбросила в унитаз. Может, она спрятала ее в школе, в тетради ученика, и по забывчивости раздаст шифровку вместе с контрольной. Или носит ее в сумочке, вшила в чашечку бюстгальтера…
– Поймать ее и обыскать? Обшмонать?..
Вероятно, где-то это даже принесло ему удовольствие, но Егор был категоричен:
– У Маршака даже есть книга по этому поводу «От трех до пяти». В смысле: лет тюрьмы общего режима.
– Не у Маршака, а у Чуковского.
– Вообще-то, будет не у Чуковского, не у Маршака, а у прокурора. Мои обыски хороши тем, что хозяева никогда не узнают, что я обыскал их.
Он подумал еще немного и кивнул:
– Пошли. Если остыну еще немного, то замерзну.
– Куда пойдем?..
– Эта барышня сама указала нам нужный путь. Сходим к ее полуумному соседу.
***
Старик не интересовался медициной и в отместку медицина совершенно не интересовалась им.
Даже карточки в местной поликлинике у него не имелось, и случись скоропостижная кончина, любопытному патологоанатому пришлось бы доставать свой инструментарий, стерилизовать его. Кстати, а отчего патологоанатомы стерилизуют свой инструментарий? Чтоб тот не размножался? Или чтоб не занести покойному инфекцию? Впрочем, оставим эти разговоры на случай, если кто-то где-то иногда у нас порой обедает.
Да и его полуумность была фактором субъективным и сомнительным, ибо мозг, особенно головной – предмет темный. А наука, что его изучает, – еще более темная.
Конечно, современный психиатр, вооруженный томами своих корифеев, определил бы у старика паранойю. Его же предшественник, начала конца первой половины прошлого столетия, наверняка бы вовсе не нашел у старика болезней, заявив что данный индивид просто бдительный и сознательный советский гражданин.
А что поделать – на пенсии было скучно и старикашка просто наблюдал за своими соседями. Можно даже сказать, что шпионил, следил. Отблеск в линзах мощного бинокля видели слишком многие, чтобы делать вид будто ничего не происходит.
Но старик был где-то счастлив – он всю жизнь проработал вохровцем, сторожил людей и разное имущество – как движимое так и не очень. Наверное, в этом было его призвание – смотреть на мир сквозь прицел и бинокль, кричать, стрелять в воздух. Впрочем, последнее ему удавалось редко, а вот пришибить кого при побеге вовсе не сложилось. В его смену так никто и не бежал, очевидно, потому, что знали: этот только того и ждет, чтобы рвануть затвор.
Оказалось, что соседи, на самом деле, гораздо интересней, гораздо подозрительней, чем живущий за колючкой зек.
Зачем, скажем, в цветочном магазине парень из соседнего подъезда покупал расфасованную землю. На кой это делать, если вокруг полным-полно совершенно бесплатной земли – разгреби снег, просей мусор. И даже если в этом пакете земля, а не взрывчатка, что это он там у себя дома высевает? Не мак ли?..
Особенно странной была учительница, которая жила этажом выше. Жила скрытно, ибо не шумела. Зачем она приехала в Ветровальск? Ну и что из того, что в городе нет ничего секретного? А вдруг появится. И отчего у нее гардины вечно на окне закрыты? Странно, что она была незамужняя, к ней не ходили ни другие девушки, ни, что более странно, парни. Вероятно, – думал старик, – она какая-то больная. Или она вовсе мужчина!
Двух парней во дворе он заметил почти сразу, как те появились во дворе. Смотрел на них из-за шторы, через армейский бинокль, но так и не сложил о них какого-то мнения. Худые, молодые – вероятно, по жизни много бегают.
И когда после звонка, он увидел через дверной глазок этих двоих у квартиры, понял – эти люди не просто так. Если они стучатся в его дверь, значит, они его не боятся.
– Добрый день, – спросил тот, кто постарше. – Мы по поводу вашей соседки…
– Какой? Сверху?..
– Да.
Этим коротким ответом старик был покорен до глубины души:
– Входите. Я давно знал, что за ней рано или поздно придут! А вы откуда? Егор одними глазами показал на потолок:
– Оттуда.
Это было чистой правдой – еще полчаса назад они, действительно, были этажом выше.
Прошли в зал. Старик шикнул на вяжущую в кресле бабку:
– Чая нам!
И прикрыл за нею дверь.
Егор осмотрел вокруг. Меж стеклами серванта была зажата черно-белая фотография немолодого человека в военной форме, в неизменной шапке-ушанке с жестяным гербом.
– Вы в каком чине ушли в отставку?.. – спросил Егор.
– В звании капитана.
– Товарищ капитан, вам придется снова стать на защиту государственных интересов. Нам нужна ваша помощь!
Старик поднялся из кресла, постарался выпятить грудь, стать выше. Даже попробовал молодцевато свести каблуки. Но поскольку обут был в тапочки, получалось это не очень.
– Всегда готов! Я знал, что Родина вспомнит обо мне, – произнес это пафосно, так, что даже в прямой речи чувствовалась большая буква «Р».
– Так что вы можете сказать про вашу соседку.
Старик заговорил часто и бестолково. Прервался лишь раз, когда его жена принесла чай. Он забрал поднос, сказал:
– Нам не мешать!
И поставив чай, закрыл дверь.
Начал, конечно, с соседки. Но всех подозрений хватило где-то минут на семь. Затем переключился на соседей снизу, сбоку, из соседнего подъезда. Просто случайных встречных. Старик на память не жаловался абсолютно.
Закончив перечислять людские прегрешения, переключился на вещи абстрактные.
И хлеб в булочной всегда твердый, и воды горячей неделю не было, и почтальон-мерзавец, наверное, обманывает, когда пенсию приносит. И все это, конечно, звенья одной цепи – хотят его со света сжить.
Оказывается, мы здоровы, ибо так мало знаем о болезнях, – не совсем в тему подумал Антон.
– А вы отчего не записываете, что я вам говорю? – встрепенулся старик.
Егор загадочно улыбнулся, прихлебывая чаек:
– Вы так думаете? Будьте уверены – каждое ваше слово будет проанализировано!
Пока старик говорил, чай в его чашке остыл.
– Какая еще от меня нужна помощь? – спросил он, когда выговорился.
– Видите ли… – уже печально улыбнулся Егор. – Мы с напарником здесь incognito. Где мы можем преклонить голову на ночь?
– Да хоть у меня и живите…
– Нет… Нельзя так близко находиться к объекту…
***
Место нашлось у приятеля старика-вохровца.
Егор был удивлен, что таковые вовсе имеются в природе.
Ожидали увидеть какого-то старика, схожего с вохровцем. Но не увидели никого – приятель взял ружьишко и отправился в лес, благо тот, действительно, начинался в конце улицы. Ключ, как и десять, двадцать лет назад оставил приятелю – мало ли, вдруг понадобится конспиративная квартира.
Утром следующего дня за завтраком Антон спросил:
– Как ты думаешь, сколько у нас времени?
– Думаю, что вечность, если, конечно, Геноссе все же стянул образец. Они нас потеряли на болотах и наверняка думают, что мы там и пробудем до Страшного Суда.
– И что будем делать? Ждать до Страшного Суда?
Утром Егор все же заявился в местное отделение связи. Купил бумаги, присел в уголочке. Подписал на адрес учительницы конверт. Вложил в него лист бумаги – на нем ровными столбцами шли латинские буквы и цифры. Затем договорился с почтальонами, чтоб письмо было проштамповано и попало в ящик адресата в тот же день.
До возвращения учительницы домой осмотрелись на месте, в подъезде.
Егор провел рукой там, где дверь стыкуется с лудкой.
– Дверь дрянь… Но замок подлый – дешевый, но эффективный. Дверь только выбивать, – он ткнул пальцем в район замочной скважины. – Если ударить вот сюда, большая вероятность, что рычаги сложатся и собачка уйдет в замок. Но не факт, что замок после этого будет работать, и не факт, что первой не выдержит дверь.
Затем провели остаток дня на крыше соседнего дома. Часа в три по полудню, учительница появилась во дворе, зашла в подъезд. Через свой монокль Егор видел как, появившись в своей квартире, она вскрыла письмо. Несколько минут читала…
– Ну же… – торопил ее Егор.
Он боялся, что женщина начнет пытаться разгадать эти цифры. С учетом того, что это был просто список совершенно случайных цифр, процесс мог и затянуться. А на крыше было все-таки прохладно. Но, вероятно, хозяйка устала, ей было не до того и, поразглядывав бумажку минуты три, она спрятала ее под ключ в серванте.
– Ах ты моя умничка… – подытожил Егор, убирая монокль. – Хорошо хоть не выбросила. Как презервативы… Они ей, определенно, без надобности…
…Насчет презервативов и всякой макулатуры в ящике она не врала. Что-то случалось где-то раз в неделю: бывало и газеты поджигали. Но шифровку она выделила из общего потока легко. Все же штемпель стоял не местный. Но, с иной стороны, что это меняло – ведь это мог сделать какой-то особо изобретательный ученик, уехавший на каникулы.
Потому бумажку с тайнописью она не выбросила, а поместила в секретер.
Второй причиной было то, что в любом человеке живет вера в сверхъестественное.
Третьей и основной же причиной было то…
А, впрочем, пока достаточно двух причин. Третью отложим на потом.
Когда спустились на улицу, Егор спросил:
– Скажи, а что за бумага на почтах у вас в Сырборске? На какой старик писал письмо?..
– Серая, писчая, самая дешевая… Какая еще может быть на почте бумага.
Егор достал свой бумажник. В Ветровальске удалось найти несколько банкоматов.
Пара даже работала, правда, слупила процент, по выражению Егора, «грабительский».
– Иди в канцелярский магазин. Купи такой бумаги. Если будет несколько видов – купи все. Тоже касается и ручек. Вероятно, старик пользовался той ручкой, которая была на почте, но возьми по одному образцу всех обычных масляных, гелевых, бобиковых… В смысле шариковых.
Антон пожал плечами:
– Продавец на меня косо посмотрит…
– Да мне плевать, как на тебя посмотрит продавец! Пусть это будет самой большой неприятностью в твоей жизни. Да, еще возьми скотча, и папку для бумаг. Можно тоже самую дешевую. Да, еще возьми скрепку.
– Что, одну?..
– А больше и не надо. Впрочем, гулять – так гулять. Бери упаковку. Только самую маленькую.
– А ты?..
– А что я?.. Сейчас куплю водки и пойду вести переговоры с этим вот бдительным стариком. Если хочешь – подходи…
– Я воздержусь…
– Понимаю тебя…
***
В двухлитровой банке среди укропа прятались огурчики.
…Антон легко справился с поставленной задачей – легко удалось найти магазинчик со скучающим продавцом. Там продавалась всякая пыльная мелочь, включая допотопные чернильные наборы для бюрократов-профессионалов. Но такой-сякой набор бумаги и ручек купить удалось.
Но идти было некуда, и он вернулся в тот самый тридцать первый дом, в квартиру вохровца.
Действительно, застал там Егора, старика и водку. Но возлияния только начинались. Егор кивнул и глазами показал на бутылку. Антон покачал головой.
Потому пили вдвоем. Когда выпили где-то треть бутылки, мир обрел легкость, но не потерял четкость. Именно тогда Егор заговорил о деле.
– Значит, слушайте, у меня такой план…
Егор стал говорить. Антон и старик в такт его словам кивали.
– Можно такое сделать?
Под действием алкоголя все становилось проще.
– Можно… – кивнул старик. – Жена к внукам уедет, эта – в школу пойдет.
План действительно казался простым, даже слишком простым, но не слишком элегантным.
Когда вышли от старика, Антон заговорил:
– Неужели не заметит.
– Расчет простой, на психологию. Человек не сомневается, что раздавленная жаба – это к дождю. А вот закрыли они кран и дверь – люди всегда беспокоятся, сомневаются.
Казалось, придя на квартиру, пьяненький Егор завалится спать. Но уже когда в домах рядом погасли огни, он продолжал сидеть, жечь электричество.
На дешевой бумаге Егор сначала рисовал чертей, какие-то каракули. Бумага была откровенно паскудной – заправь такую в принтер, и тот подавится, зажует бумагу.
Порвет ее в клочья, запихает в такие места, где подавится картридж, забарахлит и подавится протяжка бумаги.
Расписывал ручки.
***
Утром в доме тридцать один случилась неприятность – в кранах не стало воды. Некоторые шутя посетовали на соседку с третьего этажа и стали умываться, используя припасенную в ведрах воду. Ничего особенного в отключении воды не было – мало ли что случается, глядишь, к обеду и наладят, хотя бы холодную. А вот если к вечеру воды не будет, тогда да, жильцы дома будут жаловаться.
На самом деле воды не было только до восьми. Дальше Егор опять залез в подвал и открутил оба вентиля. Воду холодную и застоявшуюся в трубах воду не очень прохладную.
Затем поднялся на этаж второй, позвал Антона – пора.
Поднялись на этаж выше.
Дверь, действительно, удалось подломать простой монтировкой. Всего один удар и она распахнулась в квартиру. Егор кивнул Антону: вперед, ты знаешь, что делать.
И, разумеется, – Антон знал. Он побежал на кухню. В самом деле – над рукомойником висели полотенца, какие-то тряпки. Одним жестом Антон сбросил тряпки в рукомойник, крутанул оба крана. Вода с шипением вырвалась на свободу. Раковина стала быстро наполняться. Еще минута и вода пошла через верх.
Антон прошел в комнату. Егор скрепкой уже открыл секретер, перед ним лежали бумаги.
Егор обернулся, посмотрел на Антона, улыбнулся широко:
– Не поверишь, но я обожаю женскую логику.
Он потряс половинкой писчего листа:
– Как говорят французы: Vu a la! Наша шифровка…
– Сваливаем? – предположил Антон.
Егор посмотрел на него обиженно:
– Работаем чисто. А именно заметаем следы.
Из папки он достал листы бумаги – из тех самых пачек, которые купил днем раньше Антон. Егор перебрал каждую, проверяя текстуру, потом высыпал из кармана шариковые ручки. На почте в Сырборске использовали и шариковую ручку самую дешевую, синюю с чернилами синими и светлыми – почти прозрачными.
Подобрав чернила и бумагу, Егор принялся заполнять бумагу. Где-то он сверялся с полученной шифровкой, иногда писал что-то, прочтя линии на потолке. Через полминуты поддельная шифровка была готова. Она легла в секретер, ящик закрыли. Поворот скрепки и все было закончено. Когда они выходили из квартиры, вода уже наполняла кухню, вытекала в прихожую, пар подымался от пола.
На потолке у заслуженного вохровца появились первые, наполненные штукатуркой, капли. Затем в заранее подставленные тазики застучал кисельный дождик.
Дело было определенно сделано.
***
Около двух часов после полудня учительница вернулась домой. Нельзя сказать, что она ничего не подозревала, не ждала какой-то гадости, но все же выломанная дверь оказалась для нее неожиданностью. Ниже и выше было приклеено по бумажке. На них стояло по печати, какой-то пустяковой, расплывшейся. София надела очки, присмотрелась – печать прямоугольная, ЖЭКовская, которая и для самих работников ЖЭКа не имеет никакого значения.
Но София Иосифовна абстрактно верила в закон, в печати, а своего соседа снизу полубоялась-полуненавидела. Потому и подумала – если что-то случилось, то это наверняка его рук дело.
В самом деле, когда она позвонила в дверь квартиры, что находилась под ней, дверь распахнулась так, словно звонка давно ждали. На пороге стоял старик.
– Что произошло?.. – спросила учительница.
– А вы проходите ко мне! Я вам покажу, что случилось!
Он взял ее за руку и быстро втянул ее в квартиру. В самом деле старик-вохровец был действительно крепким. Протащил учительницу на кухню. Ткнул скрюченным артритом пальцем в потолок:
– Это я у вас должен спросить, что это там у вас произошло. Как воду дали, так с потолка и линуло – просто ужасть! Я кастрюлями не напасся! Позвонили в ЖЭК, в аварийку, да пока они приехали, я бы тут вовсе утоп. Хорошо хоть ребята подвернулись, помогли дверь выставить!
– Кто мне теперь дверь будет ремонтировать!
Старик снова ткнул пальцем в потолок:
– А кто мне кухню белить будет! Обои отходят!
София задохнулась от возмущения. Но выдохнула в лицо старика:
– Если у меня что-то пропало, я подам на вас в суд! Без штанов оставлю.
– А я на тебя за то, что ты квартиру мне затопила!
София выскочила прочь из квартиры, громко хлопнула дверью, стараясь сломать дверь и замок старику.
Поднялась к себе. Сорвала печать. Оказалось, что замок еще что-то держит, закрывает дверь, но так, что ее можно распахнуть, ударив, скажем плечом.
В квартире, действительно, еще стояли лужи воды, было видно неуместные следы огромных сапог. Однако сначала она пошла не на кухню, а в комнату.
Она дрожащими руками открыла секретер. С облегчением выдохнула – бумаги были на месте.
Непонятную бумажку она собиралась показать учителю физики, который работал вместе с ней в школе.
Конечно же, это было не совсем по его специальности. Но математику преподавал старый сухарь, который к тому же и без того был женат.
И, без сомнения, выбитая дверь подтолкнула ее к действиям – мало ли что еще может случиться. В понедельник она отнесла бумаги в школу и после уроков зашла в кабинет физики.
