Текст книги "Число зверя (сборник)"

Автор книги: Андрей Баширов

Соавторы: Геннадий Гацура
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

***

После того, как Федорова, хлопнув дверью, выскочила из дежурки, Николаев спросил у Григорьева:

– Почему ты, так несерьезно отнесся к ее словам, даже до конца не выслушал?

– Это вы в бирюльки играете, литературные кроссворды разгадываете, а мне некогда выслушивать все эти бредни. На мне окромя этого еще целая куча нераскрытых дел висит, – раздраженно сказал следователь.

– По–моему, она дело говорила. В ее версии что‑то есть.

– Занимайся своим делом и не лезь ко мне с советами. Я ухожу. Ты идешь или остаешься?

– Иду, иду, – Николаев подхватил свою сумку с диктофоном и записями и поспешил вслед за Григорьевым.

– Если хочешь, можешь подкинуть меня до “дом–жура”, – сказал Григорьев, выйдя из отделения милиции.

– Что там у тебя? – поинтересовался Сергей.

– Встреча с информатором, если тебя это очень интересует, – криво усмехнулся старший следователь. – Так подкинешь или нет?

– Конечно, о чем разговор. Заодно кофе выпью, а то у меня с утра макового зернышка во рту не было. Только заскочим по пути на почту. Такое подозрение, что соседи по коммуналке мне не только телефонные сообщения не передают, но и почту воруют. Поэтому я и снял тут неподалеку абонентный ящик. Давно не заезжал, надо обязательно посмотреть, письма из редакции и из Прибалтики должны быть.

Сергей свернул на небольшую улочку, остановился напротив почты и выскочил из машины. Через несколько минут он вернулся, неся увесистый пакет.

– Что, посылка пришла?

– Нет, – недовольно махнул рукой Николаев, – из редакции. Я всегда говорил, что на этот случай у них должны быть специальные бланки с заготовленным текстом ответа. Типа, такого: “Милый друг и настырный коллега, редакция нашего журнала еще раз вам напоминает, что присланные рукописи у нас не читаются, не рецензируются и не печатаются (а если и печатаются, то только главного редактора и его друзей, в список которых вы не входите). Просьба молодым авторам присылать рукописи аккуратно упакованными в пачки по двадцать килограмм (для успешного выполнения редакцией плана сдачи макулатуры), недостающий вес можно восполнить старыми газетами. С приветом, редакционный дворник, дядя Вася”.

– Ну, если ты все это знаешь, зачем посылаешь им свою писанину?

– Очень кушать хочется, да и не оставляю надежду, что когда‑нибудь натолкнусь на настоящего, читающего редактора, а не на пишущего неудачника.

– Ну, ладно, ты обещал меня подвезти к дому журналистов, а то я уже опаздываю.

***

Марина вышла из отделения милиции в совершенно взбешенном состоянии. Это надо же быть таким умственным уродом, как этот следователь, чтоб не понять, какую информацию она им принесла на блюдечке с голубой каемочкой.

Она вновь перешла через дорогу на ту сторону, где оставила машину. Садиться в таком состоянии за руль ей не хотелось, поэтому она повернула к небольшому скверику и опустилась там на первую попавшуюся пустую скамейку. Тут же рядом с ней плюхнулся какой‑то небритый южанин. Она даже не заметила откуда он появился. На голове у него красовалась кепка с огромным козырьком. Марина думала, что такие типажи теперь можно было увидеть только в старом грузинском кино.

– Э–й, красивий дэвушк, сколько стоит твой вниманиэ? – спросил, обращаясь к Марине, мужчина, которого она мысленно уже окрестила “грузином”, хотя, он, с таким же успехом, мог оказаться и турком, и чеченцем.

Последних, в связи с последними событиями в Чечне, все в Москве, даже проститутки, основательно побаивались. Везде ходили слухи о готовящихся больших террористических актах в столице, да и события в Первомайске и Буденовске, взрывы в метро, автобусах и троллейбусах были еще свежи в памяти людей.

– Э–й, дэвушк, ти ни смотри, что я такой, у минэ дэньги есть, – не унимался мужчина, хотя видел, что Марина демонстративно отвернулась от него в другую сторону. – Много дэнег.

Марина бросила на него недовольный взгляд, встала и пересела на другую скамейку. “Грузин” разочарованно махнул ей вслед рукой и тут же перевел свой взгляд на двух проходящих мимо размалеванных и затянутых в короткие кожаные юбки молодых шлюшек, явно приехавших из ближнего Подмосковья подработать на столичных панелях. Марина тоже проводила их глазами, затем резко встала и направилась к выходу из скверика. Теперь она знала, что делать, она нашла способ, как самой выйти на убийцу Ларисы. Сегодня, в ночь с четверга на пятницу, должно произойти очередное преступление и она возьмет этого негодяя во что бы то ни стало и без чьей‑либо помощи. Пусть потом этот надутый индюк–следователь треснет от злости.

– Эй, постой, дэвушк, – “грузин” взмахом руки попытался еще раз привлечь внимание Марины, но видя, что это бесполезно, с сожалением вздохнул, засунул ладони под мышки, и нахохлившись как филин, так и застыл, слегка раскачиваясь, на скамейке.

Эх, может, и не нужна ему была эта симпатичная белокурая женщина, а так, вскипела южная кровь, увидев такую красавицу, которую, хоть все селенья в родных местах на арабском скакуне объедь, никогда не встретишь. Да и просто приятное хотелось сделать ей. Ведь женщине всегда приятно, когда мужчины ее красоту замечают. Для чего же они тогда еще так красятся, причесываются и наряжаются, как не для того, чтобы понравиться заезжему джигиту.

“Эх, жаль, коня нет, я бы ей показал, что такое настоящий джигит и мужчина!”

***

Машину Марина оставила неподалеку от небольшой церквушки, каких огромное количество пооткрывалось в последнее время в столице. Какой‑то внутренний импульс, вдруг подтолкнул ее к открытым дверям храма. Сунув двум нищим на паперти несколько мелких бумажек, она вошла внутрь. Справа за конторкой стояла женщина в платке. Марина приблизилась к ней и, протянув десять тысяч, попросила две свечи.

– Срамница, хоть бы голову покрыла, – пробормотала женщина за конторкой.

– Зачем? – спросила Марина.

– Положено так.

– А почему мужчины снимают головные уборы, а нам обязательно нужно быть в платке?

– Евангелие читать надо, там все сказано.

– Тогда, если вы читали и знаете, объясните мне, почему так.

Женщина насупилась и, отвернувшись, начала копаться в каких‑то бумагах, стараясь делать вид, что чем‑то очень занята, но по всему ее виду даже со спины было понятно, что она сама огорошена тем, что не знает ответа на это вопрос.

К конторке подошел молоденький священнослужитель в длинной черной рясе.

– Извините, вы не подскажете мне, – обратилась Марина к нему, – почему в православной церкви женщина должна прикрывать голову?

Священнослужитель удивленно посмотрел на нее, затем нахмурил брови и, стараясь говорить басом, что ни как не вязалось с его совсем юным лицом и куцей порослью на лице, сказал:

– Принято так. У мусульман и евреев наоборот, женщина простоволосая, а мужчина хоть газеткой должен прикрыть голову. Но, вообще‑то, я человек здесь новенький, спросите у священника.

– Он занят и не скоро освободится, – пробурчала женщина за конторкой и положила перед Мариной сдачу, две свечи и платок. – На, покройся. Уходить будешь, не забудь отдать.

Марина молча повязала платок, взяла свечи и направилась к алтарю.

Голос священника проникал в самую душу, вызывая какое‑то странное, доселе не ведомое ей чувство необычайного смирения. А позолоченная резьба иконостаса, лепнина, образы святых, свисающие с потолков огромные люстры, начищенные до блеска подставки для свечей, горящие возле икон лампады, дополняло его и, все вместе, производило на каждого и, особенно на тех, кто впервые переступал порог храма, неизгладимое впечатление.

Седой, благообразный старичок, стоявший рядом и наблюдавший за Мариной, разглядывавшей позолоченные образа, тихо сказал:

– За мишурой не видно главного. Она отвлекает нас от общения с Создателем. Человек должен приходить сюда лишь для общения с богом. Насчет этого мне больше нравятся католические храмы. Они строже. И, вообще, Бога надо искать не в Храме, а в своем сердце. Он должен быть там всегда, пока оно бьется. Не зря говорят о покойном, что “испустил дух”. Отец, Сын и, – старичок сделал паузу, – Святой Дух. Вот, что нас связывает с Богом.

– Складно излагаете, – улыбнулась старичку Марина. – А, может, вы знаете, почему женщина должна быть в церкви с покрытой головой?

– В знак смирения и признания первенства мужчины, мужа. И, во вторых, в старые времена, простоволосая женщина была как бы символом блудницы и всего нехорошего, что с этим связано.

Марина протянула старичку две, только что купленные свечи и сказала:

– Поставьте, пожалуйста, за меня и покойную рабу Божью Ларису. Пусть покоится она с миром.

– Не слышу я, девушка, в вашем голосе ноток мира и смиренья. Оставьте все как есть, пусть будет Богу – божье, а Кесарю – кесарево. Простите всех, ибо большинство из них слепы и глухи и даже не ведают, что творят. Впрочем, как и все мы.

– Нет, не могу, – Марина обернулась и направилась к выходу. Возле конторки она остановилась, сдернула с головы косынку и, положив ее перед женщиной, вышла из церкви.

Старичок посмотрел ей вслед и, так ничего и не сказав, лишь покачал головой.

***

Николаев со следователем Григорьевым молча доехали до центрального дома журналистов, Сергей спустился в подвал, в кафе, а Григорьев остался в фойе, караулить своего “клиента”. Общение с информаторами довольно специфическое занятие и не терпит лишних глаз и ушей, поэтому Николаев даже не сделал попытки напроситься на эту встречу. Он взял в баре два бутерброда с чашкой кофе и сел дожидаться Константина, тот обещал спуститься вниз после своего “рандеву”.

– Ба, Николаев! Привет, – опустился на стул, напротив Сергея, один из его старых знакомых. Такого типа людей всегда можно встретить в различных творческих клубах и домах. Они всегда всех знают и со всеми на “ты”. Подсевший за столик как раз был из их числа. – Вот не чаял тебя встретить в наших краях. Я думал, что ты, в основном, в ЦДЛ обитаешь.

– Привет, Женя, – кивнул ему головой Николаев.

– Кофе пьешь? Мне не поставишь чашечку? – Тут же взял быка за рога Евгений. – А то моя родственница выгребла у меня все деньги из карманов, ни копейки не оставила. В горле пересохло, даже стакан воды себе не могу купить. Завтра отдам.

Женя был в своем репертуаре. Николаев прекрасно понимал, что до этого славного “завтра” ему никогда не дожить, но все же достал из кармана три тысячи и положил перед своим собеседником. Не успели деньги опуститься на стол, как Евгений подхватил их и, ткнув корявым и желтым от табака пальцем в свой потертый портфель, сказал:

– Покарауль, я сейчас.

Через несколько мгновений он вернулся с рюмкой водки.

– Ты же говорил, что хочешь кофе.

– Да ладно. Ты же сюда не рюмки за мной пришел считать, – беззлобно огрызнулся собеседник Николаева. – Лучше расскажи, что новенького у тебя. Написал чего‑нибудь, опубликовал?

– Пишу, – тяжело вздохнул Сергей, – а с публикациями сейчас, сам знаешь, как дела обстоят.

– Это точно. Я свою книгу уже четвертый год ни в одно издательство протолкнуть не могу. Эти поскребыши печатают всякую зарубежную дрянь, а на отечественную литературу им наплевать. Пусть гибнет! – Евгений залпом выпил рюмку водки и весь сморщился.

– Ты бы закусил чем‑нибудь, а то быстро в осадок выпадешь, – посоветовал ему Николаев.

– Вот, я твой бутерброд доем.

Сергей с сожалением проследил, как исчезли во рту Евгения остатки его завтрака, обеда, а, возможно, и ужина. Денег оставалось только на одну заправку машины, а в издательствах говорят, что денег нет и ближайшие два–три месяца ничего не предвидится. Надо экономить. Только вот что?

– Сволочи, ни хрена не хотят платить, – как бы угадав ход мыслей Николаева, сказал его собеседник. – Нет на этих гадов Зюганова, Жириновского или Лебедя. Они бы им показали!

Это тоже был любимый конек Евгения, после третьей или четвертой рюмки его несло в политику. Между шестой и седьмой он вспоминал Сталина, железный порядок и своего папу, расстрелянного покойным генералиссимусом, за растрату народных денег в особо крупных размерах. После девятой рюмки он, обычно, засыпал. Причем, все равно где, на столе, на стуле или под столом.

Так что, хорошо зная весь репертуар своего собеседника, тем более, что слушатели ему как таковые были и не нужны, Сергей Николаев мог расслабиться и спокойно подумать о своем. Ему не давала покоя выдвинутая Мариной Федоровой, подругой покойной Ларисы Козловой, версия о днях убийства. По ее предположению, сегодня ночью “Джек–потрошитель” должен будет совершить еще одно преступление. Если она права, то завтра днем газеты и телевидение разнесут об этом весть по всей стране. Бред какой‑то, сидеть и ждать, понимая, что ничего не можешь сделать для предотвращения этой страшной и кровавой бойни. Десятки переодетых сотрудниц милиции дежурят по ночам в ночных ресторанах, барах, дефилируют возле гостиниц и в особо оживленных точках торговли живым товаром. Сотни нарядов милиции зорко следят за каждым ночным прохожим и проверяют каждую попавшуюся в поле зрения машину с припозднившимися пассажирами. Все бесполезно. Никаких следов, кроме группы крови, определенной по сперме убийцы, предположения, что у него имеется автомобиль иностранного производства и очень смутного описания человека, которого видели с одной из жертв. Причем, насчет группы крови тоже могут быть сомнения, ведь был прецедент с маньяком Чикатилло, когда его группа крови не совпадала с группой спермы. Именно поэтому его так долго не могли найти. А, может, Григорьев что‑то не договаривает мне? Ведь, если бы мне пришлось вести это дело, я тоже не слишком распространялся о всех деталях следствия.

– У вас свободно, можно к вам подсесть, – спросил подошедший к столику мужчина.

– А, Лень, садись, – прервал свой монолог, о личных качествах современных российских политиков, Евгений, – только купи нам с Серегой по чашке кофе и сто грамм водочки, а то мы сегодня на мели.

– Обойдешься, ты всегда на мели, – мужчина поставил на столик бокал коньяка, затем чашку с кофе и сел.

– Лень, ты знаком с товарищем? – спросил Евгений, показывая на Николаева. – Это Сережа Никитин. Очень хороший журналист, литератор.

– Не Никитин, а Николаев, – поправил его Леонид. – Мы знакомы. Привет.

Сергей кивнул ему в ответ.

– Ах да! – хлопнул себя ладонью по лбу Евгений. – Это Борька у нас Никитин, а ты у нас, точно, – Николаев. Слышали, что Борьке месяца три назад два ребра сломали.

– И правильно сделали, – сделав маленький глоток коньяка, сказал Леонид. – Его давно предупреждали, а он не успокоился.

– Вы это про кого говорите, – поинтересовался Сергей, – про нашего поэта и сатирика, летописца жизни современных литераторов?

– Про него, – солидно качнул головой Леонид и повернулся к Николаеву. – Ну, а у тебя как дела? Все детективными историями балуешься? Много заработал на них?

– Так себе. Недавно повесть закончил, обещают в журнале семьсот штук заплатить.

– Ха, – ухмыльнулся Леонид, – да я на скрытой рекламе в одной статье или передаче на порядок больше получаю. Впрочем, мог бы и не говорить, по тебе и так видно, что не процветаешь.

– Зато ты у нас, как всегда, цветешь и пахнешь, – вставил Евгений.

– Это точно. Надо уметь приспосабливаться к обстоятельствам. При коммунистах я писал о первых секретарях, во время борьбы с пьянством о вреде виноградников, а сейчас о хороших демократах. Гибче надо, гибче. Не зря китайцы говорят, что когда камыш теряет гибкость, он ломается. Пришло время, и я первым партийный билет на стол положил, а, теперь за это крест за заслуги перед отечеством имею. Вовремя все надо делать.

– Все это не по мне, – покрутил головой Николаев.

– Ха, – ухмыльнулся Леонид, – с твоим подходом к жизни ты, хоть при коммунистах, хоть при демократах, всегда будешь сидеть без работы и денег. Что ты за свою сознательную жизнь со своей принципиальностью поимел? Развалюху машину и комнату в коммуналке? А я разъезжаю на новом “БМВ”, недавно получил четырехкомнатную квартиру. Пойми, ничего не изменилось, те же люди, что стояли у власти, так и остались у кормила, если не поднялись еще выше с хорошим куском бывшей госсобственности. Они поделили Россию как кусок сала и теперь правят каждый в своей вотчине как царьки. Возможно, если дальше так пойдет, то Россия скоро развалиться на удельные княжества, как в домонгольский период. Ты ничего не добьешься, если будешь переть против течения, только приобретешь кучу неприятностей.

– Нечто подобное я недавно слышал. Самое страшное, что ты это понимаешь и работаешь на них.

– Потому, что я разумный человек и понимаю, что в их руках власть и деньги. Ты думаешь, я их люблю? Нет, конечно, и как только они утратят под собой почву, как только придет кто‑нибудь сильнее их, я первый брошу в них камень.

Евгений вытащил из лежавшей на столе пачки Николаева сигарету, чиркнул зажигалкой Леонида и сказал:

– Позор фарцовщикам от литературы и журналистики. Вон из наших творческих союзов бездарных журналистов и спекулянтов скрытой рекламой.

– Ты все посмеиваешься, – повернулся к Евгению Леонид, – а ты посмотри, как я живу. Вот, видишь, – Леонид сдвинул манжет рубашки, – часы. Тысяча баксов стоят. Считай, пять миллионов рублей. Рубашечка – сто. Галстук столько же. Костюмчик и ботиночки со склада, где сам президент одевается. Вот, как надо жить.

– Да, что ты говоришь, – покачал головой Евгений. – А вот у меня, часы за тридцать пять тысяч рублей. Джинсы на распродаже купил за пять баксов. Туфли старые еще до развала Союза за пятьдесят рублей взял. Куртку и рубашку, бэ–у, поношенные, из Германии, ”секонд хенд” по ихнему называется, в фонде социальной помощи на вес за шесть тысяч приобрел. Трусы в обычном магазине за четыре тысячи поимел. И ты думаешь, что счастливей меня?

– Что ты понимаешь, жить надо красиво.

– Это как? Лизать всем задницу? Так я и раньше этим не грешил, что же мне, теперь, этим заниматься?

– Тебе бы говорить о старости. Это я старик, до пенсии, всего три года осталось. Мне уже переучиваться поздновато.

– Ты у нас не старик, а мамонт. Маститый журналист с огромным опытом работы в этой древнейшей продажной профессии. А насчет переучиваться, так это никогда не поздно. Еще твой некогда самый любимый классик поговаривал, что надо учиться, учиться и еще раз учиться.

– Что с вами, придурками, говорить, вы же ничего не понимаете в жизни. Один раз живем! И надо прожить ее так, чтобы не было потом мучительно больно за бесцельно прожитые годы. – Леонид допил коньяк и поднялся. – Ладно, я пошел, у меня через час съемка на телевидении. Пока, юродивые.

– Встретимся на баррикадах, – крикнул ему на вслед Евгений.

К столику подошел Григорьев.

– Ну, встретил “друга”, – спросил у него Сергей.

– Да.

– Узнал что‑нибудь интересненькое?

– Нет информации. Подбрось, если можешь, до конторы.

– А еще друг называется, – ехидно усмехнулся Сергей.

– Ладно, ты мне на жалость не дави. Тем более, мы с тобой, вроде, как конкуренты. Ты мне уже давно грозишься найти в своем литературном опусе преступника, а заодно и меня, на чистую воду вывести.

– Это вы о чем? – спросил Евгений.

– Так, – вставая из‑за стола, махнул рукой Николаев, – каждый о своем. Поехали. Только, заправиться бы надо, а то я так и до дома не дотяну.

***

Марина отложила в сторону уже в который раз перечитанные вырезки из газет, с публикациями о неуловимом убийце, и задумалась. Никакой реальной информации кроме неумного журналистского вранья и бреда из них нельзя было почерпнуть. По ним невозможно составить даже приблизительный портрет преступника, хотя бы его возраст, статус. Та же информация, что публиковалась в статьях из якобы анонимных источников, вообще не заслуживала никакого доверия и была, без всякого сомнения, вымыслом самих авторов, написанным в расчете побудоражить воображение доверчивых домохозяек и нервных студенток.

Оставалось одно – обратиться за помощью к “душке Эдуарду” или, как его все называли за глаза, – “Эдичке”. Марина пододвинула к себе телефонный аппарат и набрала по памяти его домашний номер. Как ни странно, но трубку подняли сразу же.

– Я слушаю.

– Привет Эдуард, это Марина Федорова.

– Привет красавица. Давно тебя не слышал и не видел.

– Ты же у нас затворник, телевизора у тебя нет, радио не держишь, так что тут нет ничего удивительного.

– Работа у меня такая. Да и дома я редко бываю. Ты меня случайно застала.

– Ты еще не бросил свое хобби.

– Какое именно?

– Составление психологических портретов.

– Балуюсь изредка.

– Ты слышал о появившемся в Москве новом “Джеке–потрошителе”?

– Ну, ты меня уже за совсем не информированного товарища держишь. У нас в лаборатории женщины только о нем и говорят. Заставили меня все статьи о нем прочесть.

– Значит, ты в курсе. Я бы хотела, чтобы ты нарисовал мне его психологический портрет.

– Зачем тебе это? Роман решила написать?

– Надо.

– Ну хорошо. Тебе обязательно в письменном виде или сойдет по телефону? Но, учти, за мной через двадцать три минуты должны заехать.

– Давай, по телефону. Только подожди, я сейчас магнитофон включу, – Марина перемотала пленку в автоответчике назад и нажала клавишу записи. – Все, можешь начинать.

– Начинать тут нечего, типичная клиника, полный набор для студента первого курса психиатрического отделения. Что можно сказать сразу? Что, так сказать, лежит на поверхности? Он мужчина, или считает себя таковым. Сама понимаешь, транссексуалов[5] тоже нельзя сбрасывать со счетов, ибо нередки случаи, когда кто‑либо появляется на свет с психикой противоположного пола. Рос без отца и в раннем возрасте был свидетелем какого‑либо потрясшего его насилия. Об этом говорит и садизм, с которым совершаются преступления. Его психическое развитие, в результате испытанного им шока, могло остановиться, хотя, внешне, как бы используя аппарат мимикрирования, который у него должен быть неплохо развит, подтверждением этого является и то, что его до сих пор не поймали, убийца может ничем не отличаться от остальных людей. Может статься, что подобная приспосабливаемость даже помогает карьере нашего клиента и он занимает довольно высокую ступеньку в обществе. Второе. Все это, каким‑то образом связано с матерью. Об этом говорит и выбор жертвы. Возможно, он рос сиротой, но по ее вине. Есть вариант и такой, что у него были плохие отношения с ней, она его била, третировала. Это, конечно, приблизительный рисунок, можно сказать – эскиз, но я сомневаюсь, что он сильно отличается от оригинала. Извини за немного сбивчивый и непоследовательный анализ, но ты не дала мне даже времени на подготовку.

– Спасибо и на том. Ты просто душка, – сказала Марина и выключила магнитофон, – Значит, считаешь, что дело здесь в его конфликте с матерью?

– Несомненно. В принципе, как я уже сказал, возможны два варианта. Первый – она погибла страшной смертью у него на глазах и он, как бы по–детски, не осознавая, мстит всем остальным женщинам, за то, что она оставила его одного. Здесь очень сложная цепочка, ее так сразу не объяснишь по телефону. И второй вариант, но не главный – она жива и продолжает его третировать, и убийца всю злобу на нее переносит на свои жертвы. Возможно, он недееспособен с женщинами – импотент. Может статься, здесь сыграло свою роль все вместе. В любом случае, я бы, на месте милиции, первым делом искал преступника среди мужчин, росших без отца. Ибо в этом случае самодурство и неудовлетворенное либидо[6] матерей–одиночек достигает критической отметки, они срывают злобу за свою несостоятельность на детях, что, в свою очередь, очень часто приводит у последних к частичной или полной психической деградации личности.

– А почему только у матерей–одиночек?

– Потому, что я еще ни разу не встречал подобных отклонений у детей, выросших в неполных семьях с одним отцом.

– Кстати, я тоже выросла в семье без отца, мать ушла от него, когда мне было три года.

– Ты же знаешь, я никогда не говорю о присутствующих. И ты у нас исключение, подтверждающее правило. Извини, за мной приехали. До свидания.

– Пока, – попрощалась Марина и положила трубку.

Как ни странно, но Эдуард был единственным мужчиной, которому она полностью доверяла, возможно потому, что он, как и она, принадлежал к сексуальному меньшинству, однако, в отличие от нее, никогда этого ни от кого не скрывал. Но, самое главное, практически все сто процентов его диагнозов, даже поставленных заочно, совпадали с клиническими исследованиями, проводившимися позже в самых известных медицинских центрах. К нему было целое паломничество. И если он заявил, что дело здесь в матери убийцы–садиста, то так оно и было. Нужно искать мужчину или транссексуала, выросшего без отца, а, возможно, и без матери, прекрасно адаптирующегося в любом обществе. Так, кажется, сказал Эдуард.

Интересно, кто же он? Где и под какой личиной скрывается этот выродок человеческого рода?