Текст книги "Не стану взрослой"

Автор книги: Андрей Кузечкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Теперь на него смотрели все трое.

– Те че надо ваще? – спросил второй красномордый брат, державший в руке пивную бутылку.

Элла тянула Максима за футболку. Тот жестом приказал ей успокоиться: ему было очень интересно, чем все это закончится.

– Я просто хотел узнать: а как выпроводите свободное время? – он указал на того, кто спрашивал курить.

– А тебя это колебёт?

– Во-первых, я попросил бы не применять ко мне подобную лексику, – судя по голосу, Никита продолжал улыбаться, – во-вторых, отвечать вопросом на вопрос невежливо.

– Святые покемоны, неужели он это на полном серьезе… – прошептал Максим себе под нос.

К Никите подошел мужик в рваном свитере.

– Ты че до пацана докопался? – хмуро спросил он. У этого господина лицо вблизи оказалось даже не красным, а каким-то лиловым. – Ты че, в натуре, беспределом занимаешься? – он толкнул Никиту в грудь.

– Нельзя ли успокоиться… – попросил Гуреев.

– Что?!

– Вы какой-то нервный.

– Кто нервный? Ты нервный, епт! Ну! Вали! – мужик толкнул его сильнее, потом схватил за рубашку. Что-то треснуло – наверное, оторвался карман.

Раздался глухой звук удара. Мужик тут же рухнул, будто у него ноги подломились. Удар был таким быстрым и неуловимым, что Максим сперва даже не понял, что произошло.

Осознание пришло чуть позже, спустя пару секунд, когда в атаку кинулись оба красномордых брата. Один из них, с пивной бутылкой в руках, почему-то побежал на Максима.

Пинок в пах – парень согнулся, выронил бутылку. Максим тотчас же подхватил ее с асфальта и с силой опустил на массивную голову красномордого. Тот свалился на утрамбованную землю, обливаясь кровью и пивом.

Никита, успев расправиться со вторым братом, подскочил к Максиму и Элле:

– Пойдемте, пойдемте отсюда.

На бегу Максим выкинул горлышко бутылки в первый же попавшийся мусорный бак.

Выбравшись из трущоб на одну из центральных улиц, перешли на шаг.

– Грязно дерешься, – заметил Никита.

Максим невесело усмехнулся:

– Грязно дерусь? Хе-хе. Грязно дерусь… Грязно дерется тот, кто первым нападает. А для обороны все средства хороши. Каратист, что ли?

– Нет. Боксер.

– Боксер – это да. Это рул, – Максим прислонился к стене, от волнения его немного пошатывало. – Я вот… – он сделал глубокий громкий вдох. – Я вот когда-то пытался ходить в карате. Понял только одну вещь: все эти маваши-гери – это, конечно, здорово, да, угу. Только… только за всю историю человечество не придумало приемчика лучше, чем старый добрый пинок по яйцам.

– Нельзя бить людей ногой в пах. Нельзя бить человека бутылкой по голове.

– С какого хрена?

– Есть же мужской кодекс чести!

– А с какого хрена я должен соблюдать этот кодекс?

Никита внимательно посмотрел ему в лицо.

– А я тебя раньше встречал, – уверенно произнес он. – Ты со своей девушкой пил коктейли в парке, вчера вечером.

– Со мной, – напомнила Элла.

Максим несколько секунд изучал Никиту взглядом:

– Да, теперь и я тебя узнал… В белой рубашечке у тебя гораздо более осмысленный вид, дворник.

Тот даже не поморщился. У него был забавный вид: рубашка распахнута, полуоторванный карман висит. Никита проследил за взглядом Максима – застегнулся, оторвал карман.

– Кодекс чести… – вдруг сказала Элла ехидно. – А когда вы бомжей палками бьете – это тоже по кодексу чести?

Максим чуть не расхохотался, увидев, как тает несокрушимая улыбка Гуреева.

– Откуда у вас такая информация? – спросил он, изо всех сил стараясь сохранять прежний самоуверенный тон. Получалось не очень.

– Откуда-откуда! Это все знают!

Никита перевел взгляд на Максима и заговорил таким тоном, словно оправдывался перед ним:

– Да, нам часто приходится работать на разных заброшенных объектах… И приходится сталкиваться с асоциальными элементами. Случались нападения на «санитаров», двое даже был ранены. Теперь мы принимаем превентивные меры…

– Они знаешь как делают? Целой толпой окружают дом, кидают внутрь световые шашки и орут. Бомжи в панике выбегают – а они их палками, палками, – сообщила Элла.

– Если можешь предложить более эффективный способ – предлагай, – отрезал Никита. – Была идея выкуривать бомжей слезоточивым газом – не прижилось. Бывает, что газ подолгу не выветривается, особенно в подвальных помещениях, это затрудняет дальнейшую работу.

– А зачем газ? Сделал бы все сам, в одиночку, по кодексу чести, – предложил Максим. – Заходишь в подвал, к бомжам: одному – хук справа, второму – хук слева… Как вон тех ребят опрокинул, – Максим ткнул большим пальцем через плечо.

– Я ценю твое чувство юмора, – Никита опять улыбался как ни в чем не бывало.

– Слушай, ты, боксер! Какого хрена ты с этими уродами вступил в дискуссию? Что, руки зачесались?

– Если бы эти парни были адекватными, они бы не полезли в драку. Я просто хотел поговорить.

– А ты что, сам не видел, что они неадекватны? – заорал Максим. – Блин, мы бы спокойно прошли мимо, если бы не твой глупый выпендреж!

– Максим, тебе обязательно нужно посетить наши тренинги. Тогда бы ты узнал, что с любым человеком можно наладить вербальный контакт. Хоть с пьяным, хоть с каким.

– Ага, я видел, как ты налаживал контакт.

– Эти парни были совсем неадекватны.

– А ты на что вообще надеялся? Что они с тобой будут сюси-пуси разводить?

– Спокойной ночи, Максим. Обязательно посети наш тренинг. Центр развития, вторник, четверг, суббота, в 18.00. Первый раз – бесплатно. Все, до новых встреч, – Никита пожал Максиму руку, развернулся и ушел быстрым шагом.

– Я от него просто шизею… – пробормотала Элла. – Это не человек, это марсианин какой-то.

– И не говори. Я раньше таких встречал. Им за год-два так мозги пропаривают, что смотреть страшно…

– Максик, а мы куда?

– Домой.

– К тебе?

– Ты – к себе, я – к себе.

– Как так? – она остановилась как вкопанная.

Единственный фонарь. Старый огромный дом с аркой, ведущей во двор, – такое здание очень уместно смотрелось бы в Петербурге. Вокруг ни души.

– Ну, вот так…

– Максик, ты обиделся? На что?

– Нет.

– Ты расстроился из-за Никиты, из-за этой драки?

– Да нет же! Просто хочу сегодня спать один. Я имею на это право?

– Да, конечно… – растерянно произнесла Элла. Она придвинулась к Максиму, упершись в него своим большим бюстом. Поцеловала в губы – точнее, схватила их своими губами и попыталась всосать в себя. Вчера Максиму показалось, что Элла не умеет целоваться, а теперь он вдруг понял, что Элле просто нравится «целоваться» именно так. У каждого свой стиль, что ни говори.

Он обнял девушку, завел в арку, прижал к стене и стал целовать, но не в губы, а ниже: подбородок, шея. Элла зажмурилась и запрокинула голову. Ей было сладко настолько, что Максим это почувствовал и в одну секунду возбудился до предела, хотя еще минуту назад хотел только спать. Ему словно сделали укол адреналина пополам с виагрой. Бешено колотилось сердце, не успевшее успокоиться после недавней драки.

Правой рукой обминая грудь Эллы, левой он развязал розовый шарфик, чтобы не мешал целовать девушку в шею. Под шарфом обнаружилось здоровенное фиолетовое пятно, которого еще вчера не было, – при свете фонаря кровоподтек был отлично виден.

Максим остановился. Секунд через пять Элла перестала ерзать спиной о стену, открыла глаза и будто очнулась. Во взгляде ее была тревога.

– Что это? – очень строго спросил он.

Вариантов ответа было всего два.

Либо это синяк, след от удара, – тогда обидчику Эллы не поздоровится, Максим запросто мог это организовать.

Хуже, если это засос. Максим не собирался ревновать Эллу ни к кому, это было бы глупо, – но будет неприятно, если она развлекается с кем-то без предохранения. Не хватало подхватить какую-нибудь заразу и испортить себе последние беззаботные дни.

Элла сделала самое глупое, что могла: промолчала, вместо того чтоб хотя бы соврать. Максима это рассердило:

– Ты точно не хочешь мне ничего сказать?

Молчание.

– Пока, Эля. – Он развернулся, но девушка схватила его за руку.

– Максик, – сказала она, глядя под ноги.

– Элька? – передразнил он.

– Мне нужно… ну… я не знаю… – она готова была расплакаться.

– Да, детка?

– Можно я попрошу у тебя кое-что…

– Ну?

– Максик… можно я поживу у тебя немного… хотя бы пару дней. Мне некуда больше идти. Пожалуйста.

Кажется, она не шутила. Максим был окончательно сбит с толку. Обняв прильнувшую к нему Эллу и гладя ее по голове, он сказал:

– Ну, ладно…

Он мог бы поставить ей условие: либо ты расскажешь, откуда синяк, либо топай куда подальше. Но не стал. Прав был Костя: у него комплекс Че Гевары, или Дон Кихота, или Супермена – называй как хочешь. Максим не мог отказать человеку, который просил его о помощи. И не мог злиться на этого человека.

Да, он больше ничего не спрашивал у Эллы. Он опять привел ее домой, где все спали. Напоил горячим чаем с домашним печеньем (кто его испек, интересно? уж не Вадимка ли?). Уложил в кровать. Элла очень хотела его отблагодарить, но Максим предпочел отключиться. Если эта девчонка все равно теперь обитает здесь, то секс можно отложить на утро.

На этот раз ничего особо страшного ему не снилось. Просто-напросто его прошлое, те времена, когда игра «Квейк» была новинкой. Игровой салон «Мираж», знакомое до сблева душное полуподвальное помещение, с деревянным скрипучим полом и узенькими окнами под самым потолком. Стены оклеены постерами из журналов про компьютерные игры. От табачного дыма и едкого запаха пота не продохнуть. «Мираж» был легендарным местом, первым в городе игровым салоном, открывшимся чуть ли не в конце восьмидесятых, – тогда там стояли списанные из какого-то НИИ советские «Корветы», которые лишь году к 1994-му заменили на IBM. И хотя от посетителей всегда было не продохнуть, прибыль у салона была невысокой, – поэтому к тому времени, когда Максим стал завсегдатаем этого салона, «Мираж» перешел на круглосуточный режим.

Сюда ходила в основном мелюзга школьного возраста, целыми толпами – один играет, остальные стоят за его спиной и галдят. Появлялись и взрослые парни, лет 20 – 25-ти, с хулиганским прошлым и полубандитским настоящим. Максим более-менее общался только с одним из них, Рустамом, смуглым и вечно небритым амбалом. Рустам работал в автосервисе, каждый вечер после работы приходил в «Мираж», приносил с собой салаты в стеклянных банках, печенье, булки, паштеты, выпивку и оставался до утра, затем снова шел в свой автосервис. (Максим частенько ломал голову над вопросом: когда же этот железный человек спит? Впрочем, потом и в его жизни настал момент, когда он практически перестал спать.)Разговаривал без акцента. Играя по сети с малолетками, вел себя по-детски шумно. Громко ругался каждый раз, когда его убивали, вскакивал со стула, намереваясь расправиться с обидчиком – уже не виртуально, а «в реале», – но тут же садился обратно и заново вливался во всеобщую бойню.

Из всей этой компании Рустам был самым адекватным, его друзья – угрюмые жлобы, которые могли и в морду дать, если считали, что кто-то из остальных игроков жильдит (слова «читерство» не понимали). Могли выкинуть непонравившегося посетителя из салона, а потом доиграть оплаченное им время. Отжимали деньги у кого-нибудь из салаг. Пили самогон под молчаливое одобрение администратора (сонного металлюги-сатаниста, который и сам не прочь был рассосать на рабочем месте бутылочку пива или чего покрепче). В пьяном виде были способны на все. Максима, впрочем, не трогали – уважали в нем «отца», то есть талантливого игрока. Лишь иногда брали денег в долг, без отдачи, – да и то когда поблизости не было Рустама (он и Максим постоянно играли в паре, вдвоем против всех, – и неизменно побеждали).

Максима начинало в буквальном смысле трясти, когда кто-то из этих парней появлялся в салоне. Как-то раз они при нем обсуждали, как опустили одного пацана, который был должен им денег и не вернул. Максим слушал это и вдруг понял, какое он ничтожество в их глазах и как легко они смогли бы с ним расправиться, если б захотели. Да, он боялся этих людей, искренне боялся, но в салон ходить не переставал: ему негде было больше проводить время, свободное от школы, а дома было хуже, чем где бы то ни было.

Снилось Максиму, что он завис в «Мираже» на целую ночь и не может никуда уйти, потому что за дверью салона бегают в темноте какие-то странные существа, громко ухают и скрежещут. И никто не может объяснить Максиму, что это за чудовища там, снаружи. Админа нет, а все остальные только плечами пожимают, не отрываясь от компов. «Ничего, – говорит Рустам, – пусть только попробуют сюда влезть». Он добродушно смеется и хлопает себя по карману. Все знают, что там лежит пистолет ТТ, Рустам иногда его достает и по-детски хвастается. Когда Рустама нашли мертвым у него дома, рядом валялся этот самый пистолет. Итог следствия – неосторожное обращение с оружием. Никого даже не смутило, что единственная пуля, выскочившая из ствола ТТ в результате этого «несчастного случая», угодила парню точно в сердце.

Текст: «Уйду». Магнолия, 15 лет. Источник: young4ever.org

 
парю на сломанном крыле
в раскованном полете
а вы остались на земле
вы пьете спите жрете
вокруг белеют облака
кокосовые стружки
прощайте глупые друзья
убогие подружки
не стать мне женщиной седой
старухой изможденной
не властно время надо мной
уйду непобежденной!
 

5. Понедельник

Он спал всего часа три и был разбужен телефонным звонком.

Схватил КПК. Увидев, кто звонит, окончательно проснулся и выбежал из комнаты.

– Максим, привет, ну что? Есть новости?

– Новостей нет… но есть идейки.

– Я тебя разбудила, да?

– Нет, я сам только что проснулся…

– Вот и хорошо. Я к тебе сейчас.

– Нет, лучше я к тебе. Полчаса на разгон, о‘кей?

– Ладно, но не больше.

– Ишь какая деловая! Ну, до встречи.

Годы, проведенные в игровом салоне, многому научили Максима – например, довольствоваться для сна малым и просыпаться мгновенно – не только открыть глаза и встать, но и включить сознание. В пять часов утра засыпаешь лицом на клавиатуре, будто в салате, а в восемь будит дневной админ, пришедший на смену ночному.

Сейчас умыться, побриться, пару чашек кофе – и все, как новенький.

Проделав это, он вернулся в комнату, чтобы одеться. Элла все еще была в глубокой отключке, ее сон не был потревожен. Какое-то время Максим рассматривал кровоподтек на ее шее. Это определенно был синяк. След от удара.

Кто ж ей так заехал и почему она не хочет об этом говорить? Совсем как жена, которая никогда не признается в том, что ее бьет муж-алкоголик, – обычное явление, но Элла вроде бы не замужем, а в должности молодого человека у нее вроде бы Максим… Значит, дело в родителях. Потому она и попросилась ночевать к Максиму. Отец ее, что ли, треснул? А может, пытался и чего другого сделать? Бедная Элька.

Максим знал по собственному опыту: если проблемы с родителями, то выход один – бежать. Элька к этому еще не готова. Она просто глупенькая девочка в розовом шарфике. Ее бы увезти отсюда… Но увы, Максим не мог взять Эллу туда, куда собирался уйти сам. И вообще, если разобраться, он ничем не мог ей помочь.

Константина уже не было дома. Вадим в своей комнате, как обычно, во что-то отчаянно рубился за компом, Максиму было даже не особо интересно, во что.

– Уже встал?

– Не ложился, – мрачно поправил Вадим.

– А Костик где?

– На собеседование ухромал, – буркнул Мельников. – Менеджером по продажам в салон связи.

– Опять я все пропустил, – Максим рассеянно почесал живот. – Вадим, я ухожу. Тебе боевое задание. Там девочка спит, когда проснется – приготовь ей завтрак и поразвлекай.

– Чего? Ты охренел, что ли? – возопил Вадим.

– Если все сделаешь как надо, вечером устроим матч-реванш.

– Да я ее выгоню на хер отсюда!

– Вадим, спокойно, – очень вежливым тоном произнес Максим. – Ну что тебе сделала бедная Элька?

– Ну, а че… – обиженно произнес Мельников. Свою мысль он развивать не стал. Было видно, что перспектива остаться один на один с малознакомой девушкой его очень пугает.

– А то. Она встанет, ты ей скажешь: «Привет». Она тебе скажет: «Привет».

– Она не будет со мной здороваться. Я дерьмо.

– Ну, тем лучше для тебя, если не будет. Скажешь: «Завтрак на столе». Она покушает, а ты ей скажешь: «Не угодно ль вам, мадам, посмотреть какой-нибудь фильм?» Или предложи ей поиграть во что-нибудь. Она очень любит готичные компьютерные игрушки.

– С тебя пиво, – мрачно потребовал Вадим.

– Вечером будет. И вот еще что, Вадик, большая просьба: переоденься. У тебя есть чистая футболка? Обязательно надень. И ради всего святого: побрейся уже наконец!

– У, – буркнул Мельников, видимо, в знак согласия.

– Вот и замечательно.

Максим торопился. Нужно было уйти, пока Элла не проснулась, чтобы не было лишних вопросов.

– Да, кстати. Только сейчас заметил: почему на кухне стекла нет?

– Ну, короче… какая-то быдлота ночью кирпич кинула.

– Во как! – удивился Максим. – И часто у вас тут по ночам стекла бьют?

– Да откуда я знаю! – раздраженно рявкнул Вадим. – Мало ли, малолетки хернёй маются.

– Все-все, ухожу.

«Быдлота ночью кирпич кинула… быдлота ночью кирпич…» – бормотал Максим, спускаясь вниз по ступенькам. Черт, надо было спросить: успел ли Вадим разглядеть эту быдлоту, и сколько лет было этой быдлоте, и сколько их там было. Да ладно, без разницы. Может, и впрямь это были какие-нибудь малолетки. Кирпич – не коктейль Молотова.

Выйдя на улицу, Максим огляделся. Конечно же, никаких подозрительных людей в серых куртках. Их просто не существует. А кирпич в окно кинули дети. Все, с этого дня лечим паранойю.

Еще один прекрасный летний день, такой знойный и ленивый… Максим привычно позавтракал на ходу, добавив к двум чашкам кофе баночку колы и шоколадный батончик.

А интересные ж каникулы получаются… Сперва это расследование, теперь вот с Элькой непонятно что. Элька все расскажет – надо только подождать. Или угостить ее коктейлем. Вроде бы алкоголь делает ее маленько поразговорчивей. А с другой стороны – зачем? Ну, расскажет она про своего изверга папу… И что дальше? Не убивать же его.

Максиму не хотелось никого бить или убивать. Хотелось перевести через улицу старушку, дать денег уличному музыканту, взять сразу несколько листовок у девочки-промоутера, купить кусочек колбасы для бродячей собаки… Только улица опять была пустой. Если где-то есть жизнь, то она в центре.

Максим однажды читал рассказ о смертельно больном человеке, который носил при себе ампулу с цианидом. В любой момент могли начаться невыносимые боли во всем теле, которые через несколько дней завершатся агонией. А пока они не начались, этот человек просто бродил по летним улицам и получал удовольствие от самых простых вещей. Сорвал листик, растер в руке, вдохнул запах зеленой свежести, идущий от пальцев… Задержался возле витрины, где на экране телевизора играл известный в своих кругах блюзмен… Сидя вечером на пляже, полюбовался на то, как солнце опускается в море… А если кто-то упрекал его в безделье, он отвечал: я занят важным делом. Я живу.

А может, это и не рассказ был, а фильм, – Максим уже не помнил. Прошлое смешалось в его голове в какую-то мерзкую кашу – точно так же, как куски яблок, желтые, зеленые, красные, проходя через мясорубку, превращаются в однородно-тошнотворное пюре.

Мельтешня «старкрафтовских» юнитов на экране. Пьяный отец, который в двадцатиградусный мороз вылез в одних трусах на балкон и стал изображать, будто сейчас прыгнет. Чьи-то гнусные рожи, исторгающие из ртов похабный смех и запах курева. Сочувственный взгляд дамочки, называвшей себя Камилла, с которой Максим лишился невинности – предварительно уплатив две тысячи рублей. «Максим Валерьевич, как вы объясните вашу непосещаемость в течение целого семестра?» «Максим, а почему ты не пьешь вино? Оно сладкое». «Эй ты, чмо, нюхай!» «Спасибо за альбом. Откуда ты знаешь, что я обожаю Возрождение?» «Хватит спать, Макс, из-за тебя продуваем!» «Где Рустам? Гы-гы, он теперь живет этажом ниже!» «Максим, как вы себя чувствуете после победы? Какие планы на будущее?»

Все это было? Кажется, да.

И все-таки Максим победил. И дело не в чемпионатах. А в том, что сейчас он идет по незнакомому городу, ему есть где ночевать, есть на что питаться, есть куда ехать дальше. Можно и никуда не ехать. Короче, все есть, кроме ампулы с цианидом. А боли могут начаться в любую секунду – жуткие боли в том малоизученном органе, что называется «душа». Якобы он находится где-то рядом с сердцем, а на самом деле равномерно распределен по всему телу. Погано на душе – погано везде и сразу.

Карина была дома одна.

– Это маме, – Максим протянул ей коробку конфет. – А это тебе, – он вынул из-за спины огромный букет цветов.

– Ну, зачем это… – удивилась она.

– Да что-то вот навеяло… – Наверное, надо было сказать что-то еще, но Максим не знал, что говорить. – Неважно.

– Хм… – она, держа в одной руке коробку, а в другой букет, смотрела на то и на другое так, будто не могла понять, что это и что с этим со всем делать. – Что это за цветы?

– Понятия не имею, – хмыкнул Максим.

– Что мы сегодня делаем?

– Шагаем.

– Куда?

– К «Православным геям».

– Это еще зачем? – удивилась Карина.

– Так надо. Вот увидишь. Ты знаешь, где у них штаб-квартира, или чего у них там?

– Да знаю, конечно. Я там была. Два раза брала интервью у отца Иннокентия.

– Ну, значит, и в третий раз возьмешь. Бог, как известно, это любит. Он вообще адекватный, этот поп-гомосек?

– Он нормальный, – сурово поправила Карина. – У него жена и двое детей.

– Ничего себе, а чего он к православным геям подался?

– Венчал однополую пару, его за это отлучили, а церковь, где все это было, снесли.

– Вот как… какой же он тогда «отец», если его отлучили?

– Лучше сам с ним поговори, он тебе много интересного расскажет.

– Ну, тогда пошли.

– Подожди, цветы в воду поставлю.

– Как тебе книжка? Осилила хоть сколько-нибудь? – уже на улице поинтересовался Максим.

– «Питер Пэн»? Я все прочитала за час где-то.

– Хм, быстро ты. Понравилась, что ли, сказочка?

– Это не сказочка. Это иллюстрация к болезни.

– Хе! Поняла теперь!

– Да. Я, кстати, раньше встречала такое выражение – синдром Питера Пэна. Сегодня специально поискала в Яндексе… Вот, я распечатала… – она достала из сумочки листок. – «Синдром Питера Пэна – патологическое нежелание взрослеть. Не болезнь, но в некоторых случаях заканчивается самоубийством…»

Максим отобрал у Карины листок, пробежался глазами.

– Да ерунда это все, Карик. Ага, основные симптомы, бла-бла-бла… «Стремление не замечать проблемы в надежде, что они разрешатся сами по себе… нет настоящих друзей…» – ну, допустим. «Двойственные отношения с матерью – раздражение с чувством вины, порожденным желанием освободиться от ее влияния…» – ну, не совсем. «Эмоции заторможены, реакция неадекватна, нарушение половой роли» – вообще туфта полная. И якобы это распространяется только на мужчин, причем какого-то определенного типа. Те, кто это сочиняет, почему-то не видят, что этому синдрому могут быть подвержены все люди без исключения.

– Почему?

– Да потому, что все были детьми. А в современном мире детство продлевается. Тебе сколько – девятнадцать? Лет сто назад ты бы уже три года как была замужем и детей воспитывала. И выглядела бы не так хорошо: после родов обычно дурнеют. А предохраняться в то время было не очень принято.

– И что? У меня тоже будет семья. И муж, и дети.

– Но признайся: ты с этим не особенно торопишься, а? Тебе же вот это нравится: ходить в юбочке, в туфельках и в чулочках, всех очаровывать, и вообще – делать что хочешь, идти куда хочешь, ни за кого отвечать не надо… Здорово, а?

– Не знаю, почему ты об этом говоришь в таком тоне. По-моему, это нормальное желание – всегда быть красивой.

– Красивой и молодой, да? Хочется законсервировать свою молодость? Ты хочешь быть вечно молодой и беззаботной?

– А кто же не хочет?

– Все хотят, сейчас на этой почве массовое помешательство. Просто эпидемия. Культ юности. Примеров не буду приводить, потому что не хочу говорить банальные вещи.

– Да. Сейчас много всяких уродов развелось, которые пытаются продлить себе детство. – Карина вновь заговорила с американским произношением: – Кидалтс, чайлдфри…

– И еще хикки.

– Who is it?

– Японское слово – хиккикомори. Так называют людей, которые боятся выйти из дома, потому что боятся других людей. Боятся социума, и вообще любого общения, кроме виртуального. Такие люди погрязают в Интернете и в компьютерных игрушках. Вот мой сосед по квартире, Вадим, – типичный хикки. Видела его?

– Этот, что ли – жирный? Видела мельком. Он ужасен.

– Его можно понять. И их всех. Кто-то не хочет стареть и красоту терять. Кто-то не хочет покидать уютный виртуальный мирок. Кому-то просто не нужны взрослые проблемы – семья, дети, карьера и прочий геморрой. Для них для всех остается два пути. Либо молодиться до бесконечности, либо – как Аленка: в окно, вниз головой. Есть и третий путь: сдаться на милость победителя и покорно взрослеть. И знаешь, в чем беда? Иногда бывает так, что момент упущен и взрослеть уже поздно. Что тогда?

Карина не ответила. Она с головой ушла в мысли. Кажется, ей стало грустно.

– Видишь, – хмуро сказал Максим. – Теперь и ты задумалась над этим вопросом.

– Да, – подтвердила она. – Мне тоже часто кажется, что смысла нет вообще нигде и ни в чем. А мне даже поговорить об этом не с кем. Только с мамой, но она все время говорит одно и то же.

– Дай угадаю: «Замуж тебе пора, дочура»?

Максим так удачно сымитировал голос, что они оба рассмеялись.

– Не совсем. Она говорит: мужика б тебе приличного, Карик.

* * *

«Штаб-квартира» оказалась крошечным домиком на окраине. Справа – двухэтажная кирпичная постройка с огромной вывеской «Баня», рядом с ней – поваленная набок фанерная будка с полустертой надписью «Пиво, раки». С другой стороны – водонапорная башня, следом за которой начинались огороженные трухлявыми заборами садовые участки.

На самом домике не было никаких вывесок – чтобы не привлекать лишнего внимания. Хотя внимания к штаб-квартире и так было предостаточно: одна стена домика была полностью исписана плохо замазанной непотребщиной.

За дверью, справа от входа, сидел скромного вида молодой человек с козлиной бородкой и листал брошюрку «Огород во славу Божию».

– Отец Иннокентий у себя? – спросила девушка.

– Да, – ответил тот и улыбнулся: – Ой, Карина! Вы опять к нам! Глазам не верю! По работе или как?

– По работе, – сухо ответила она.

– Ну, с Богом. Отец Иннокентий у себя в кабинете, он вас примет, если не занят. Боже мой, Карина! Как ты похорошела!

– Спасибо, – бросила она на ходу, не оборачиваясь.

Короткий узкий коридор. Голые стены – никаких религиозно-агитационных плакатов и подобного.

– Ненавижу, когда они комплименты делают… – прошептала девушка на ходу.

– Почему? Вроде бы он это от чистого сердца…

– Да какое тут «от чистого сердца»… Для них женщины – это какие-то мутанты.

«О. Иннокентий», – гласила табличка, привинченная к белой двери, в которую упирался коридор. Постучав и получив в ответ: «Войдите!», Максим отворил дверь.

Хозяин кабинета удивил его: был он сравнительно молодым – лет примерно тридцати, хотя и почти лысым. Борода короткая, взгляд хитроватый, ироничный. Разговаривал отец Иннокентий совсем не православно – не окал, не делал нарочито смиренных интонаций.

– Здравствуй, Карина. – Он перестал стучать по клавишам компьютера. – Милости просим. С чем пожаловала?

– Здравствуйте. Это мой коллега, журналист из Москвы. Хочет задать вам несколько вопросов. Ничего, если мы у вас займем немного времени?

– Сделайте милость! – улыбнулся он, посмотрев в глаза Максиму проницательным взглядом.

– Максим Метелкин, – представился тот, усаживаясь на свободный стул. Глянул на экран компьютера – отец Иннокентий что-то писал в «Ворде».

Еще один стул нашелся и для Карины.

– Для какого издания пишете? – поинтересовался хозяин кабинета.

– «Планета скандалов». – Это был единственный столичный журнал, который Максим вспомнил навскидку.

– Молодой человек, если вы насчет той истории с венчанием, то она давно уже неактуальна, – отец Иннокентий усмехнулся. – Можете найти в Интернете, там все очень подробно расписано.

– Нет, у меня несколько вопросов общего характера, – Максим положил на стол КПК, поставленный в режим диктофона – рядом с единственной вещью в кабинете, напоминавшей о православии. Это был decision maker – маленькая рулетка со стрелкой, только вместо «Подумай еще раз» или «Действуй» на секторах было написано старославянским шрифтом: «Покайся», «Ищи и обрящешь», «Смирись», «Иди с Богомъ» и все в этом духе.

– Ну, давайте попробуем.

– Вас отлучили от церкви, так?

Отец Иннокентий негромко рассмеялся:

– Знаете, я предпочитаю думать, что это я отлучил церковь от себя. Вы вспомните разделение церкви на восточную и западную. Каждая сторона предала другую анафеме. И что изменилось? Православная и католическая церковь существуют до сих пор. А я до сих пор венчаю.

– Но официально вы все равно не являетесь священником?

– Священник – это не сан, не должность. Священник – это вера. Ты веришь – значит, ты прав. – Отец Иннокентий начал входить в азарт беседы – стал говорить быстрее, жестикулировать. – Это показано во многих хороших произведениях… «Житие протопопа Аввакума», например…

– Знаем, в школе проходили.

– Могу привести гораздо более интересный для вас пример: американский фильм «От заката до рассвета». Люди сражаются с вампирами. Среди людей – бывший священник. Но если человек до сих пор верит – он не может быть бывшим священником. И пожалуйста: он превращает обычную воду в святую. Глубокая мысль, спрятанная под маской обычного боевика для подростков.

– Да, это интересно. А как вы вообще к этому пришли: венчать однополые пары? Надо думать, это доходное занятие?

Кстати, мысленно добавил Максим, не ваш ли это джип там за окном стоит?

Отец хитро прищурился:

– Соловья баснями не кормят, молодой человек. Но вознаграждение – это не основная мотивация.

– Что же тогда?

– Правда. Правда, молодой человек. Почему нельзя венчать однополые пары?

– Это грех. Вообще, гомосексуализм с точки зрения церкви – грех.

– Да, это знают даже миряне. Вы сами веруете?

– Смотря во что.

– Стало быть, атеист. Вот, даже атеисты знают, что гомосексуализм – грех. Вопрос: откуда они это знают?

– Хм… – Максим потер подбородок. – Кстати, в десяти заповедях вроде бы про это ничего нет.

– Есть такая заповедь. Седьмая: не прелюбы сотвори. То есть не прелюбодействуй. А прелюбодеяние – это что? Это, выражаясь современным языком, любые действия сексуального характера, совершенные вне церковного брака.

– Да, забавно получается: для того чтобы перестать грешить, геям достаточно венчаться, но им запрещено, поэтому они вынуждены грешить дальше?