Текст книги "Не стану взрослой"

Автор книги: Андрей Кузечкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Чтоб я тебя больше тут не видел!

К двум «санитарам», избивавшим бородатого, подбежал Никита:

– Все, с него хватит. Теперь внутрь! Давайте, давайте! – он толкал подчиненных в спины.

Саня вбежал в здание вместе с остальными и оказался в просторной комнате, которая, видимо, задумывалась как фойе. Земляной пол. Обрывки газет. Битое стекло, жестяные банки. У стены – лежанки из тряпья, похожие на большие собачьи подстилки. Здесь же стоял стол, сымпровизированный из пустых деревянных ящиков, и ящики-стулья. На столе – газета вместо скатерти и пустые пузырьки из-под лечебной настойки.

– Хватит, напировались! – засмеялся один из «санитаров» и пинком развалил «стол».

– Вперед, вперед! – подгонял десятник.

От фойе через все здание шел коридор, озаренный мерцающим оранжевым огнем, – сюда кинули несколько световых шашек. «Санитары» продвигались вглубь, заглядывая в комнаты. Везде одно и то же: земляной пол, немного мусора и никого.

Еще одна группа шла навстречу.

– Эй, сколько у вас? – крикнул Никита.

– Трое! – отозвался другой десятник.

– И у нас двое, всего, значит, пятеро. Да, где-то так их и должно быть. Отбой! – скомандовал он.

– Как отбой? А второй этаж? – закричали «санитары».

– Нет никакого второго этажа. То есть этаж есть, но лестниц наверх не построили, – объяснил Никита.

Раздалось разочарованное мычание.

И это все? Саня пожалел, что не засек время. Вся операция заняла минуты три или чуть больше – так показалось ему. Теперь ему было не страшно и не противно… Чувство было странным, похожим на разочарование. Вот и вся операция: сорок человек с палками побили пятерых бомжей.

– Никит… Никита! – позвал Саня.

Десятник обернулся. Подождал, пока подчиненный догонит, приобнял его:

– Все хорошо?

– Это все, да?

– А тебе мало? Да, мы свое дело сделали. Хорошо проведенная операция – это час подготовки и пять минут работы. Завтра работаем здесь же. Убираем мусор.

– Никит, а обязательно было их вот так…

– Кого? Бомжей? В данном случае это была необходимая мера. Видишь ли, Александр, асоциальные элементы – это абсолютно неадекватные существа. Это животные. Животные не понимают слов, они понимают только ласку и грубость. А грубость они понимают гораздо лучше. Эти бомжи сюда больше не вернутся.

Они вышли из здания. Бородатого бродяги возле крыльца уже не было.

– Я заметил, что ты никого не ударил, хотя возможность была. Это твой выбор. У нас был случай, когда один маргинал кинулся на нас с ножом. Хорошо, что я был там и смог его лично обезвредить.

– А это вообще законно, что мы сделали?

– Да. Мы очищали здание, а эти бродяги на нас напали. Вполне законная самооборона. У нас сорок свидетелей.

– То есть если дойдет до милиции, то придется врать?

Никита крепко стиснул его плечо:

– Не врать, а излагать нашу версию. Это здание – собственность компании. Мы удалили с территории посторонних. Имели на это право. По своей воле они бы не ушли.

– А почему мы должны это делать, а не менты?

– Потому что у милиции есть более важные занятия. Александр, я надеюсь, ты понимаешь, что наша с тобой задача – не допустить утечки информации?

– Я никому не расскажу об этом, – мрачно пообещал Саня.

– Обещаешь?

– Обещаю. И не потому, что ты просишь… Не хочу, чтобы кто-то узнал, что я в этом участвовал…

«Санитары» возвращались к фургону, смеясь и шумно обсуждая охоту.

– Ты куда сейчас? – спросил Никита после того, как Саня сдал «инвентарь». – Домой?

– Нет, – значительно ответил Саня. Ему очень хотелось, чтобы десятник задал еще один вопрос, сам собой разумеющийся, но Никита коротко бросил:

– Понятно. Сегодня был особый день, так что завтра можешь даже немного опоздать. Но лучше не надо – заработаешь больше бонусов.

– Ага… – кивнул Саня. – А сам ты куда?

– У меня сегодня еще дела, – Никита бодро улыбнулся.

* * *

В этом городе было столько клубов, что и со счета сбиться недолго. «Ливерпуль» был, пожалуй, самым странным из них. И даже больше – самым странным из всех клубов, когда-либо виденных Максимом.

Он находился в старом полузаброшенном доме на окраине, среди гаражей и непонятных бараков, рядом с какой-то фабрикой, и состоял из одной большой комнаты, обитой изнутри войлоком. Ни сцены, ни сидений для зрителей. Пустое помещение, только в одном его конце стоят несколько колонок и на обычном деревянном столе – микшерный пульт. Больше похоже на репетиционную базу, но Элла рассказывала, что «Ливерпуль» – это именно что клуб, что здесь регулярно проводятся концерты. Поразительно!

На двери клуба висело несколько приклеенных скотчем газетных вырезок о смерти Майкла Джексона.

Внутри шла репетиция, но музыкантов было всего трое: девушка-вокалистка красиво пела в микрофон, субтильный гитарист в черной рубашке с коротким рукавом подыгрывал ей, сидя на табуретке, а барабанщик, невысокий юноша с непропорционально большой головой, изображал метроном, меланхолично отстукивая ритм одной палочкой по ободу барабана.

Увидев Эллу и Максима, они тотчас же прекратили играть. Вокалистка была одета в потрепанные джинсы и мешковатую футболку, вдобавок растрепана, – потому и выглядела не «звездой», как на вчерашнем концерте, а обычной девчонкой.

– Это Геля, – промолвила Элла, кивнув на вокалистку. – А это Мартин и Башка.

– Эллочка, привет! – Геля громко поцеловала ее в губы, коротко, но как-то совсем не по-дружески. То же самое сделал Мартин, встав с табурета и отложив гитару, а барабанщик Башка просто махнул палочкой – даже не стал из-за установки вылезать.

– Это Макс.

– Со вчерашнего дня фанат вашей группы, – добавил Максим. – А чего вас так мало?

– Остальные в запое, – женственным, немного манерным голосом сообщил гитарист, усевшись обратно на табурет. Геля устроилась на его коленях, а Мартин похотливо обнял ее за живот. Башка, воспользовавшись паузой, открыл банку пива.

– У Тяпы есть такая добрая традиция – после каждого концерта уходить в запой. На то он и Тяпа. А в этот раз он и Ромыча с собой прихватил. Так что сегодня репаем без них, – сказал Мартин.

– И какой смысл?

Если бы не девушка, сидящая на коленях у гитариста, Максим мог бы поклясться, что разговаривает с самым настоящим геем, таким слащавым голоском разговаривал Мартин.

– А почему нет, если за месяц вперед уплачено? – хмыкнул гитарист, откинув сползшую на глаза длинную черную челку, на фоне которой его тщательно выбритое лицо казалось особенно бледным. – А ему сегодня вообще ночевать негде, его пьяный папаша из дома выгнал, – он кивнул на ударника. Тот лениво поскреб затылок барабанной палочкой и кивнул.

– Лично я просто хочу выспаться, – сказала Геля. – Я вот с ним живу, – объяснила она для Максима, царапнув Мартина длинным черным ногтем по щеке, – и у нас дома постоянно тусует какой-то левый народ. А здесь хорошо, спокойно.

– Пива кто хочет – берите, – Башка мотнул головой куда-то вправо и вниз, Максим проследил за его взглядом и увидел на полу возле ударной установки картонную коробку.

– Дорогой Мартин Алексеевич! Вам не угодно? – с деланной вежливостью, совершенно не сочетавшейся с его грубоватым голосом, спросил ударник.

– Если можно, – улыбнулся гитарист, которому явно не хотелось лишний раз вставать со стула.

Башка вынул еще баночку и бросил Мартину. Другую взяла Элла. Максим тоже заглянул в коробку, надеясь найти там энергетик или хотя бы какую-нибудь колу. Нашлась только минералка без газа. Ну, хоть что-то.

Гости уселись прямо на пол. Максим достал КПК, включил диктофон. Сказал:

– Несколько вопросов можно?

Все, включая Эллу, посмотрели на него с удивлением.

– Я журналист, – объяснил Максим, мысленно добавив: «Есть люди, которые в это верят». – Хочу про вас написать для одного интернет-ресурса.

– О, про нас уже много где писали, – оживилась Геля.

– А толку… – бросил Мартин. – Че хоть за сайт?

– А куда первее возьмут, там и будет. Я пишу сразу на несколько сайтов, – соврал Максим. – Как только модератор одобрит, сразу скину ссылочку.

– Ну, давай попробуем, – одобрил гитарист.

Геля закурила длинную дамскую сигарету. Максим задал первый вопрос:

– Как давно вы играете?

– Я – с одиннадцатого класса. То есть уже лет шесть, – сообщил Мартин.

«То есть ему больше двадцати одного», – мысленно прокомментировал Максим.

– Гелька – она вообще поет с детства, – продолжал гитарист. – Но в настоящей группе впервые. Башка – барабанщик от Бога. А остальные – Тяпа и Ромыч – так, пионеры. Играть только-только научились. Собрались мы чуть больше года назад, да и то, можно сказать, первые несколько месяцев не играли в группе, а играли в группу. Потом немного сыгрались…

Это было не очень интересно Максиму, и он перебил:

– И много у вас появилось фанатов за год?

Геля с Мартином засмеялись.

– Да каких фанатов… На наши концерты ходят одни и те же люди, человек двадцать из нашей тусовки, но это не фанаты – просто друзья, – объяснила вокалистка.

– В чем вы черпаете вдохновение?

– Вот в чем, – Башка, смеясь, показал пивную банку.

– Да. Никаких особых стимуляторов мы не употребляем, если ты об этом, – жеманно проговорил Мартин и засмеялся. Максима не покидало ощущение, что гитарист сейчас назовет его «дорогушей» или как-то в этом духе.

– Нам нравятся… – Геля перечислила названия каких-то групп, которые мало о чем говорили Максиму. – А еще фанк! – спохватившись, добавила она. – Когда по телеку сказали, что Майкл умер, у меня истерика была.

– Она в детстве мечтала выйти за него замуж, – глумливо добавил Мартин.

– Да, а что такого?! – обиженно воскликнула вокалистка. – Он был такой… трогательный, такой искренний. Как ребенок.

– Как вы относитесь к религии?

Геля сделала преувеличенно большие глаза, став похожей на персонажа японского мультика.

– Эээ… – сказала она.

– Мы не сатанисты, если ты это имел в виду, – добродушно ответил Мартин. – Вот я крещеный, а остальные – кто как.

– Лично я верю в Бога, но не верю в религию, – заявила Геля. – Не верю, что эти смешные бородатые дяди могут мне рассказать о Боге что-то такое, чего я не знаю. Вот православные геи – они прикольные.

– А вы бы хотели основать собственную религию?

– Можно, – лучезарно улыбнулся Мартин и деланно вздохнул: – Только лень.

«Если они и впрямь были бы связаны с сектой, то уже начали бы меня агитировать», – подумал Максим. Эх, ведь так и знал, что эти ребята тут ни при чем. Хотя, может быть, они знают хоть что-нибудь?

– Мне очень понравилась ваша песня «Не стану взрослой». Слышал на концерте, а потом нашел у одного знакомого на компе…

– Ну да. Наш демо-альбом уже месяца три в сети болтается… – сказал Мартин.

– Кто автор песни?

– Мы с Гелькой. Музыка моя, слова – ее.

– Песня, надеюсь, не автобиографическая?

– Немножко, – призналась Геля. – Ну, ты же понимаешь, у каждого человека бывает такое состояние, когда хочется взять бритву и – как смычком по струнам.

– Как по струнам – это поперек, – отрезал Максим. – А вены режут вдоль. Все остальное – позерство.

Вокалистка покривила губами, изобразив недоумение, потом засмеялась:

– Будем знать! Только вряд ли нам это пригодится.

– У каждой рок-группы должна быть песня про наркотики, про алкоголь и про самоубийство, – сказал Мартин.

– А про секс? – захихикала Геля и ткнула его пальчиком в нос.

– А все остальные песни – про секс. Другие темы – по желанию.

– Про секс? А может, про любовь? – сказал Максим.

– Это одно и то же, – игриво произнесла Геля, ерзая на коленях у своего бойфренда. – Я тебе по секрету скажу, Макс: если кто-то пишет красивую песню про любовь, то он просто хочет трахаться. Все песни про любовь – они на самом деле про секс. Только иногда это очень хорошо замаскировано. А иногда – не очень. Вот мы в музыкалке разучивали одну песню про то, как баба мужику вечером минет делала. – Она откашлялась и запела красивым, чистым голосом: – Что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоняя-а-а-а-ха-ха-ха… – Она расхохоталась, дрыгая ножками.

– Во-во, – мрачно сказал Максим. – Вы, музыканты, сочиняете песни про самоубийство, а люди верят. Слыхали? Два человека покончили с собой с интервалом в пару дней. Обоим в день самоубийства исполнился двадцать один год.

– Ну, слышали, конечно, – серьезно произнесла Геля. – Мне их жалко. Честно.

– Не, а вообще, тема интересная, – промолвил Мартин. – Я читал: оба покончили с собой в день своего рождения. Тут явно связь. Я вот понимаю, был случай, когда несколько школьников поубивали сами себя из-за того, что неправильно прошли игру «Файнал фэнтези 7». Но тут что-то другое. И возраст у них уже не тот, чтобы из-за игрушек кончать с собой…

– Одна из погибших перед смертью говорила, что не хочет взрослеть. Боится. Прямо как в вашей песне: не стану взрослой, и все тут.

– Если человек больной на голову, то музыка тут не виновата, – строго сказала вокалистка. – Он и без музыки себя запросто угробит.

– Говорят, тут секта замешана, – закинул Максим свою последнюю удочку.

– Может, и секта… – пожала плечами Геля. – Хотя Башка считает, что Вова Камушкин.

– Какой-какой Вова?

– Та-ак, – Геля вскочила с колен своего бойфренда. – Я отсюда сваливаю. Башке только дай волю, он тебе та-акой лапши на уши понавешает… У меня как раз сигареты кончились. Элка, добежишь со мной до магазина?

– Угу, – сказала Элла.

– Я провожу, – Мартин встал. – Тут до ближайшего магазина, который «24 часа», минут пятнадцать топать закоулками, – объяснил он непонятно кому. – Макс, ты с нами?

– Нет, я останусь.

– Ты точно не с нами? – уточнила Геля таким тоном, словно Максим только что упустил величайшее счастье в жизни.

– Да, да.

– Как знаешь.

– Купите мне энергетика, одну баночку!

– О‘кей!

Элла, Мартин и Геля вышли из клуба. Максим уселся на освободившийся табурет, разогнав рукой облачко сладковатого дыма.

Башка какое-то время рассеянно вертел в руках палочки. Сыграл небольшое соло, закончив его громким ударом по тарелкам. Спросил:

– Макс, ты читал «Жестяной барабан»?

– Гюнтера Грасса? Читал.

Башка закрыл глаза и принялся играть нечто, напоминающее тиканье часов. При этом он продолжал вести разговор с Максимом.

– Я купил как-то раз. Меня название заинтересовало, с профессиональной точки зрения. Помнишь, про что там?

– Ну, конечно. Мальчик не захотел расти и долбанулся башкой об пол. И остался карликом на всю жизнь.

– Во-во. Я сначала читал вообще без интереса. А как добрался до этого места – так и профигел. Это ж про Вову Камушкина!

Бум-бум-бум – это гулко и мрачно, будто шаги какого-то злого тролля, зазвучала бас-бочка.

– Вова Камушкин родился очень давно, еще во времена застоя, – Башка скрестил руки на груди, сунув палочки под мышки, его нога по-прежнему отбивала ритм бас-бочой. Голос барабанщика стал зловещим, каркающим. – И конкретно в нашем городе. Смышленый был мальчишка. С самого детства не мог понять, почему взрослые все время врут. Я не говорю сейчас про советскую идеологию. Хрен с ней, с идеологией. Взрослые врут в любой стране и при любой власти. Я даже примеров приводить не буду. – Он резко прекратил отбивать ритм бас-бочкой и сказал в наступившей тишине: – Ты сам это сделаешь. Тебе врали родители?

– Миллион раз.

– Ну?

– Ну, как-то раз первого января папа сказал: «Обещаю в этом году капли в рот не брать». И в тот же вечер напился в свинью и даже кое-что разбил.

– Стандартная ситуация. А посерьезнее?

– Посерьезнее… Вся папашина жизнь применительно ко мне была враньем. Он был либо пьяный и добрый, либо трезвый и злой. Когда трезвый – принимался меня воспитывать, очень жестко, придирался ко всему. Мог со мной несколько дней не разговаривать только потому, что я, допустим, забыл с утра с ним поздороваться, хотя он меня учил: по утрам нужно обязательно здороваться! – Максим чуть не зарычал, вспомнив об этом. – Постоянно орал: «Ты плюешь на мои слова!» И я ни разу не сказал: «Да, плюю, потому что мне они неинтересны». Я плакал. Потому что считал, что я такое дерьмо, что даже не могу ничего запомнить. Я просил: «Папочка, прости меня…», а он делал вид, что не замечает моих слез, и орал: «Разговор окончен!» Или, например, мы с ним идем на прогулку, а я забыл носовой платок. Так он потом целый день орет, что мне этот платок надо на шею привязать, как верблюду, – это он так говорил. Просто упивался моей беспомощностью. Приучал меня к своим дурацким правилам. Ну там, спать после обеда. Мне вот это было физиологически противно, а он почему-то считал, что я все делаю ему назло. И постоянно ставил себя в пример: дескать, он весь такой замечательный, а я идиотина, непонятно в кого. И ведь я верил ему. Только потом, совсем потом понял: педагогический дар у папаши просыпался, только когда он был злой, оттого что выпить хотелось. Представляешь, были времена, когда я его видел пьяным не чаще чем раз в неделю. Зато когда он напивался и валялся пьяный, я мог подойти к нему и пинища ввалить. Он утром все равно ничего не помнил. Вот так я и рос.

– А ты злопамятный, – одобрительно усмехнулся Башка.

– Да. Я как собака – зла не забываю никогда. И не прощаю никого, даже отца.

– Отца – понятно, а мать? Она тоже тебе врала?

– Да. Она постоянно говорила, что разведется с отцом. Так и не развелась. Она была слишком слаба для этого. И папаша мой – тоже слабак. Лет десять назад спился совсем. И мама в это дело втянулась… Я ненавижу этих людей, Башка.

– Во как, – прокомментировал барабанщик. – Вова Камушкин своих предков тоже не особенно любил. И как-то раз решил их обломать по полной программе.

Башка застучал дробь, убыстряясь с каждой секундой, – как барабанщики в исторических фильмах, когда мимо них на эшафот ведут осужденного на казнь.

– Он просто взял и выпрыгнул в окно! Парню было двенадцать! – прокричал он поверх своей дроби и так долбанул по тарелкам, что у Максима зазвенело в ушах.

– Было и осталось, – продолжил Башка. – Он не умер. Даже не сильно покалечился – так, пара переломов. Просто он перестал расти. Был подростком и остался навсегда. И понял, что это ему дар свыше. Про его дальнейшую судьбу разное рассказывают. Одни говорят, его семья куда-то переехала еще до развала Союза, – при слове «переехала» Башка стал имитировать на барабанах лошадиный галоп. – Другие – что они до сих пор обитают где-то здесь, только не известно, где. Говорят, что Вова нигде с тех пор не учился и не работал – закрылся в комнате и на улицу выходил только поздним вечером и гулял до утра. Самая интересная версия – что Вова Камушкин стал грозой педофилов. Вот представь, шел он как-то вечером по парку, ему уже было лет двадцать, но выглядел он на свои двенадцать. Подваливает какой-то толстый дядя: мальчик, ты чего один гуляешь, давай на машине подвезу. Вова, очень спокойно: ну давайте. Дядя отвез его домой, только к себе. Наобещал ему компьютерных игр, фильмов, еще чего-то. Запер дверь и начал обрабатывать: да я, я большой начальник, если ты сейчас мне не отдашься, и тебе будет плохо, и твоим родителям… Только он не знал, что имеет дело не с сопляком каким-нибудь, а с хищником. Вова сделал вид, что испугался, и полез дяде сосать. Дядя сел на диван, расстегнул штаны, зажмурился, а Вова достал шило и – раз! – воткнул ему в яйца. (В этом месте Башка от всей души врезал по барабанам.)А пока дядя на полу корячился, Вова поджег его квартиру и спокойно удалился. В общем, он и раньше взрослых не особенно любил – а после того случая просто возненавидел.

Длинное соло на ударных.

– Дядя сгорел заживо – посчитали за несчастный случай. И с тех пор Вова каждую ночь стал выходить на охоту. Ну, не каждую, а в теплое время года.

– И сколько маньяков он угробил?

– Тут вопрос не в том, скольких он угробил, а в том, скольких запугал. Угробил-то он, может, всего двух-трех уродов, а все остальное сделала народная молва. Факт есть факт, можешь проверить официальную статистику: за последние лет пятнадцать в нашем городе не было ни одного случая, чтобы какой-нибудь маньяк на детей нападал. По области – были, у нас – ни разу за пятнадцать лет. Во как.

– И к чему была эта история?

– А ты сам подумай: живет такой человек, очень злой и очень умный, который дико ненавидит взрослых. Рано или поздно он начнет собирать вокруг себя единомышленников и свою идеологию распространять: взрослая жизнь – это зло, умереть нужно маленьким.

– И что, все, кто погиб, были с ним знакомы?

– Не обязательно. Вова мог просто придумать свое учение, которое затем стало распространяться без его участия. Возьми Карла Маркса – он же тоже только книгу написал.

– Ага, понятно, – Максим потер виски. – Слишком много информации. И хватит уже долбить, а то башка трещит.

Башка повертел в руках палочки и отбросил их за спину.

– Ты всю эту легенду выдумал только что или когда читал «Жестяной барабан»?

– Легенды не выдумывают, – ответил барабанщик. – Они носятся в воздухе, как призраки.

– Ты правда думаешь, что Вова Камушкин тут замешан?

– Да ничего я не думаю. Да и нет никакого Вовы. Это легенда, Макс, ты же все правильно сказал.

– Но ведь он на самом деле существует?

– Может быть. А может, давно умер. Если честно, я и сам во все это не особенно верю, – признался Башка. – У тебя все записалось?

– Ах, да, – Максим выключил диктофон и спрятал КПК.

– Знаешь что, господин журналист. Если тебя интересует это дело с самоубийствами, то я мало чем могу помочь. Знаю ровно то же, что и ты.

– Плюс сказку о Вове Камушкине.

– Но это сказка, и ничего больше. Он якобы родился где-то здесь, но никто не знает, где именно. Так что забудь.

– Ладно.

Пауза затянулась. Барабанщик пил пиво. Максим сидел на стуле и вертел в руках собственную бейсболку.

– Слушай, Башка, а сколько времени прошло? Что-то наших долго нет. Можно начинать волноваться?

– А я уже. Неужели они правда в магазин потащились? Тут совсем рядом круглосуточный мини-маркет есть.

Стало как-то скучно. Башка какое-то время бродил по комнате, пиная валявшиеся кое-где смятые пачки из-под сигарет. Равнодушно спросил:

– С Элкой недавно встречаешься?

– Недавно, – сказал Максим. Врать не было смысла.

Барабанщик кивнул, будто другого и не ожидал услышать:

– И как она тебе? Только честно.

– У меня были и лучше. Но она миленькая.

– Ага, – согласился Башка. – Главное – не трындит без умолку, как остальные бабы.

– Точно.

Оба засмеялись.

– Да не, Элка – наш человек, – сказал Башка. – Уже знаешь этот прикол про тарелки?

– А?

– Ну, Элка, она очень любит разные компьютерные игрушки, особенно готичные – «Проклятые», «Алиса в Стране чудес» и т. д. Кушает она, как все нормальные люди, – за компом, в перерывах, когда уровни загружаются. Покушает – а тарелку спрячет в какое-нибудь неподходящее место. В ящик стола, например. Представляешь: ты лезешь в ящик за чем-нибудь и шмяк – вляпываешься в жирную тарелку.

Какая осведомленность, мысленно отметил Максим. Спросить ничего не успел – в дверь постучали.

Башка вздрогнул. Максим открыл рот, чтобы задать вопрос, но барабанщик вскинул указательный палец и прошипел:

– Тш-ш!

– Что такое? Это разве не наши? – шепотом спросил Максим.

– Нет… Наши не стали бы стучать. Вот дьявол, мне это не нравится… Ну, хрен с ним, – пробормотал он и крикнул: – Войдите!

В зале появился молодой человек в черных брюках и белой рубашке с короткими рукавами, открывавшими на всеобщее обозрение накачанные бицепсы. Блондин, стрижка короткая. Шея мускулистая, лицо широкое. И широкая улыбка, которую – Максим понял с первого взгляда – этот молодой человек не снимал даже дома.

– Привет оркестрантам, – сказал он, приподняв ладонь. – Наконец-то я вас застал, можем спокойно поговорить.

– О, Никитос, здорово-здорово, – смеясь, Башка пожал руку ночного гостя. – Как там поживает ваша секта?

При слове «секта» Максим посмотрел на незнакомца с особым интересом, а тот заметно посерьезнел:

– Михаил, ты вообще понимаешь значение этого слова? Почаще в словари заглядывай.

Он обернулся к Максиму, протянул руку:

– Никита Гуреев, компания «Третья планета».

– Максим Метелкин… просто Максим Метелкин.

– Тоже по музыкальной части подвизаешься?

– Нет, я так – фанат.

– О, понимаю, – усмехнлся Никита. – А мы раньше не встречались?

Максим нахально пробежался взглядом по Гурееву с головы до ног и обратно:

– Не, не думаю.

– А где остальные?

– Сейчас будут, – пообещал Башка. – Не торопишься?

– Вообще-то тороплюсь. Мне еще выспаться бы не помешало.

– Все равно жди. Я от лица всех переговоры вести не буду.

Никита понимающе кивнул. Бросил взгляд на Максима:

– Максим, а ты чем вообще занимаешься?

– Много чем.

– Работаешь?

– Работаю.

Сейчас главное не сказать, что безработный – иначе этот корпорат обрушит на него целый Ниагарский водопад пропаганды своей компании.

– Журналист он, – подсказал Башка.

– И много платят в наше время журналистам? – Никита продолжал улыбаться, однако было заметно, что он слегка напрягся – «внутренне собрался», как говорят. Не любишь нашего брата, с усмешкой подумал Максим, а потом усмехнулся еще раз – когда осознал, что ненароком причислил себя к пишущей братии.

– Интересно, а почему я не спрашиваю: много ли платят сотрудникам «Третьей планеты»? – парировал он. – Вот ты – ты много получаешь?

– Достаточно.

– Конкретнее, если можно: должность, сумма?

– Настоящий журналист! – засмеялся Никита и тут же ушел от темы: – Где можно почитать твои материалы? В сети есть?

– Дай ручку с бумажкой, напишу сайт.

Позолоченная ручка и фирменный блокнотик с эмблемой «Третьей планеты» нашлись у Никиты в переднем кармане рубашки.

– Отлично, – кивнул корпорат, мельком глянув на запись, и вернул канцпринадлежности обратно в карман. Максим ухмыльнулся: на месте Никиты он обязательно спросил бы: а что это за сайт такой – navsionas.ru?!

Вместо этого Никита стал рассказывать о корпоративной газете «Терра», которой катастрофически не хватает хороших журналистов. Максим делал вид, что слушает, и даже не задавал каверзных вопросов. Дискуссия с такими, как Никита, – дело бесполезное.

Вернулись Геля, Мартин и Элла. В помещении опять стало шумно. Вокалистка и гитарист о чем-то разговаривали, заглушая слова друг друга громким смехом. Геля была какой-то чересчур возбужденной, она тараторила так быстро, словно перед этим чего-то нехорошего вынюхала. И даже не словно, а наверняка. Максим, завсегдатай притоноподобных игровых салонов, столько раз за свою жизнь наблюдал эти симптомы, что не спутал бы их ни с чем.

Увидев Никиту, они прыснули:

– О-о, кого к нам занесло!

– Здравствуйте, господа музыканты, – корпорат солидно пожал руку Мартину и поцеловал ручку Геле.

Элла была, как обычно, молчалива. Максим взял ее за руку.

– Все нормально?

– Угу.

– Ты это… с чем пожаловал? – спросила Гелька у Никиты, давясь смехом.

– Все с тем же. Принес вам выгодное предложение.

– Выступать на ваших драных корпоративах?

– Во-первых, наши корпоративные вечера не драные, – вежливо поправил корпорат. – Во-вторых, вознаграждение предлагается более чем достойное.

– А что, больше желающих нету – за такое-то вознаграждение?

– Желающие есть, но желания мало. Важен уровень игры. В нашем городе, кроме вас, больше нет молодежных ансамблей такого уровня…

– Угу, угу… – перебила Геля со скучающим видом. – Короче. Условия те же самые?

– Да. Вам придется немного поменять репертуар. Вот, – Никита вынул из заднего кармана брюк сложенный лист бумаги. – Примерный список, составленный по результатам опроса наших сотрудников, – что они хотели бы услышать в живом концертном исполнении. Данные самые свежие – буквально сегодняшние.

– Ну-ка, ну-ка… – Геля и Мартин склонились над развернутым листком. Между ними втиснулся Башка.

– Как можете видеть, основных категорий три: российская эстрада, советская эстрада и международные хиты. В соотношении 40 % – 40 % – 20 %… – Объяснял Гуреев.

– Ой, тут даже «Песенка про пять минут» есть! – взвизгнула Геля.

– …Ваша задача – сыграть как можно ближе к оригиналу. Свои собственные песни тоже можете играть, одну-две, но только чтобы там не было разной чернухи – самоубийств и всего такого…

– Никитушка, «как можно ближе к оригиналу» – это неинтересно, – своим обычным комически-жеманным голосом проговорил Мартин. – Вот кавер в стиле грайндкор – это было бы круто. Давно мечтал играть грайнд.

– Он что-то повернул на пульте, схватил гитару и заиграл что-то больше похожее на рев мотора, чем на музыку. Башка тут же прыгнул за барабаны и принялся колотить изо всех сил, а Геля принялась рычать в микрофон что-то неразборчивое – с ее тоненьким голосом это получалось просто уморительно.

Это продолжалось около минуты. Никита терпеливо подождал, пока музыканты прекратят баловаться, и сказал:

– Изучайте список, думайте. Об остальном поговорим, когда у вас будет более рабочее настроение.

– Мы тоже пойдем, – добавил Максим. Он уже узнал все, что хотел.

– Да ладно, оставайтесь, – предложил гитарист. – Хотя чего… Полноценной репы все равно не будет…

– Кстати, а где мой энергетик? – поинтересовался Максим.

Этот невинный вопрос подействовал на парочку очень странно: сперва было недоуменное молчание, потом Геля громко захихикала, а Мартин пояснил:

– Это… ну… короче, там не было.

Максим усмехнулся. В «24 часа» не было энергетиков? Шутить изволите!

– Счастливо.

Башка махнул на прощание палочками. Мартин крепко пожал руку, а Геля неаккуратно поцеловала Максима, обслюнявив всю щеку.

– Будьте осторожны, тут какое-то бычье тусуется! – шепнула она.

«Хм… Все-таки бычье есть везде, даже тут», – отметил Максим мысленно.

* * *

Какое-то время шли молча. Интересно, подумал Максим, а Эля тоже принимала какую-нибудь гадость? Впрочем, ее дело.

«Бычье», о котором говорила Геля, стояло возле гаражей, под фонарем. Двое парней с туповатым добродушием на бордовых мордах и плюгавый мужик не то с длинной щетиной, не то с короткой бородой. Максим бегло осмотрел их, на ходу скосив глаза в сторону, чтобы не привлекать их внимание поворотом головы. Парни были одеты в потасканные спортивные костюмы и скорее напоминали простых сельских ребят, чем уличную городскую шпану. Поразительно похожи друг на друга – явно братья. Мужик в рваном свитере и мешковатых, не по размеру, брюках, похоже, имел за плечами срок-другой, но и его, пожалуй, можно было не опасаться.

Один из красномордых парней обернулся к Максиму и его спутникам. Спросил грубоватым голосом:

– Курить есть?

– Нету, – спокойно ответил Максим не замедляя шага.

Парень разочарованно отвернулся.

– Мы не курим! – весело воскликнул Никита, остановившись.

Это было неожиданно. Максим и Элла так и застыли.

Красномордый снова повернулся к ним:

– Ну молодцы, хуле. Спортсмены, – усмехнулся он и опять отвернулся.

– Да, я занимаюсь спортом, – продолжал Никита, уже шагая в его сторону. – Тренировки три раза в неделю. Плюс ежедневная зарядка.