Текст книги "И грянул бой"

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

Видя, что защищать уже нечего, русские почти на подходах к Днепру, а к замку подтягивается артиллерия, противопоставить которой он может лишь мушкеты и пистолеты, полковник Зинец приказал пробиваться к своим лодкам у замковой пристани. Ведя непрерывные рукопашные бои, гарнизон замка достиг пристани и отплыл от берега. Однако сильным пушечным огнем несколько последних лодок были пущены ко дну, а находившиеся в них казаки расстреляны в воде или, раненые, утонули, не доплыв до противоположного берега.

В Переволочне были взяты в плен двенадцать запорожцев, захвачено знамя и одна исправная пушка. В наказание за сопротивление все жители селения, включая стариков, женщин, детей, были преданы смерти, сама Переволочна сожжена до последнего строения, та же участь постигла казачьи мельницы по Днепру и Ворскле. Выполняя предписание князя Меншикова, Яковлев лично проследил за уничтожением всех судов и лодок на пристанях Переволочны и паромной переправы через Днепр.

Уроки, преподанные мятежным запорожцам в Келеберде и Переволочне, пошли им впрок, и в Новом и Старом Кодаках, куда экспедиция прибыла после Переволочны, она не встретила никакого сопротивления. Жителей, что пытались скрыться от русских в степи, переловили драгуны и казаки Кандыбы и изрубили на месте, тех, что хотели найти убежище на днепровских островах, разыскали приплывшие туда солдаты и тоже перебили. Оставшиеся в живых жители были отправлены в Новобогородицкую крепость, а оба Кодака разделили участь Келеберды и Переволочны – сожжены дотла, дабы уже никогда не могли служить пристанищем смутьянам.

После Старого Кодака экспедиции пришлось преодолевать пороги, и уже на первом, Кодацком, произошла беда. Лоцманы-казаки сбежали из отряда, знатоки порогов из местных жителей наотрез отказались помогать русским, поэтому проводниками через коварные каменные ловушки-теснины пришлось стать солдатам из Новобогородицкой крепости. Немудрено, что два суденышка разбились, и лишь благодаря заранее принятым мерам предосторожности удалось избежать человеческих жертв. Остальные пороги повезло миновать без неприятных происшествий, и, проплыв мимо острова Хортица, седьмого мая лодочный караван и оба конных отряда прибыли к крепости Каменный Затон, построенной почти рядом с Сечью.

Вступать в крепость Яковлев поостерегся – в ней свирепствовала какая-то заразная болезнь – и приказал экспедиции расположиться невдалеке от нее. Сразу по прибытии он отправил в Сечь с казаком Сметаной, некогда запорожским старшиной, а ныне сотником-реестровиком у гетмана Скоропадского, «увещевательное письмо» от князя Меншикова, в котором тот предлагал сечевикам признать власть Москвы и не поддерживать изменника Мазепу. В ответ запорожцы утопили Сметану, тем не менее Яковлев послал им новое письмо, уже от своего имени, в котором во избежание кровопролития советовал добровольно выдать ему зачинщиков бунта и сложить оружие. На свое письмо он получил послание, в котором запорожцы сообщали, что себя бунтовщиками не считают, власть русского царя признают, однако его войска на Сечь не пустят ни под каким предлогом.

От дозорцев гетмана Скоропадского Яковлев уже знал, что после событий в Келеберде и Переволочне кошевой Сорочинский с войсковым старшиной Кириком Меньком по решению рады ускакал в Крым за помощью. Наказным кошевым атаманом был оставлен полковник Яким Богуш, который, по-видимому, и затеял переписку с Яковлевым ради того, чтобы выиграть время, необходимое орде для перехода из Крыма к Запорожью. Не желая играть ему на руку, полковник дождался обоза с боеприпасами, присланными ему взамен израсходованных при штурме Переволочны, и подкрепления в количестве 772 солдат под командованием подполковников Спешнева, Вульфа, Телегина и выступил всеми силами к Запорожью.

И вот сегодня, десятого мая, он обозревал оплот казачьего бунтарского духа на берегах древнего Днепра и обдумывал, как его в кратчайший срок и с наименьшими потерями уничтожить. Яковлев никогда не видел и даже не слышал о запорожском полковнике Якиме Богуше, однако сразу понял, что в его лице ему предстоит иметь сильного противника. Он знал, что Сечь расположена в углу, образованном Днепром и впадавшей в него рекой Чертомлык, отчего получила название Чертомлыкской, поэтому с двух сторон окружена водой, а с третьей соседствует со степью, от которой отгорожена валом с частоколом и вырытым перед ними рвом. Именно отсюда Яковлев и собирался штурмовать Запорожье, подавив вначале, как в Переволочне, огнем артиллерии вражеские орудия, а затем проложив путь своей атакующей пехоте шрапнелью.

Но Богуш сорвал его замысел, велев соединить крепостной ров с Днепром и Чертомлыком, и высоко поднявшиеся в этом году вешние воды хлынули в него, не только заполнив доверху, но и разлившись по степи. Вести штурм по воде, доходившей пешему до горла, а конному до пояса, было верхом глупости, и Яковлев отправил несколько партий разведчиков с целью определить, нет ли со стороны степи либо обеих рек мест, откуда атака Сечи может быть успешной. Партии были отправлены пешие, конные и на лодках, причем две состояли из переодетых в казачью одежду офицеров-малороссиян, которые могли сойти в темноте за пробиравшихся к запорожцам гонцов от Гордиенко, и полковник надеялся, что хоть одной из них улыбнется удача.

Он ошибся – возвращавшиеся одна за другой партии разведчиков приносили только неутешительные вести: удобного для штурма Сечи места не обнаружено ни на сухопутье, ни на Днепре и Чертомлыке. Отрадным было одно – разлившиеся в этом году широко как никогда реки подступили вплотную к Сечи, залив часть ее куреней, и десант с судов экспедиции можно будет высадить прямо в логово бунтовщиков. Конечно, для этого вначале требовалось разгромить запорожскую флотилию, которая, без сомнения, постарается преградить путь русским судам с десантом, а потом подавить огонь вражеских пушек.

Самым результативным оказался поиск казаков-разведчиков полковника Кандыбы. Бывавший прежде не раз на Запорожье, полковник смог точно определить место возможного сторожевого пикета сечевиков. Чутье не подвело бывалого донца, и его разведчики, неслышно подобравшись к пикету со всех сторон, внезапно напали на него и в завязавшейся рукопашной схватке вырезали и перетопили сечевиков, а одного взяли в плен. Но и полученные от пленника сведения не обрадовали Яковлева.

– В Запорожье сейчас всего тысяча сечевиков, но неделю назад там побывало посольство крымского хана из пятнадцати мурз и беев, – докладывал Яковлеву полковник Кандыба. – От имени хана они обещали казакам скорую помощь всей орды, после чего отправились через табор Гордиенко к Мазепе и королю Карлу.

– Не намерены ли бунтовщики, устрашенные расправами в Келеберде и Переволочне, покинуть Сечь по собственной воле, как сделали гарнизоны в обоих Кодаках? – поинтересовался Яковлев.

– Наоборот, сечевики поклялись боронить родное гнездо до последнего казака. А вера в скорую помощь из Крыма не вызывает у них сомнений в своей победе.

– А не врет ли твой пленник? – спросил Яковлев. – Что-то больно разговорчив. Никак не смахивает на закоренелого бунтовщика, которых кошевой Богуш наверняка подбирает в число дозорных.

– Не думаю, – уверенно ответил Кандыба. – Пленный был тяжело ранен и согласился говорить лишь после того, как я пообещал прислать к нему батюшку для отпущения грехов. Да и что он сказал нового или важного для нас? Ничего.

– Какого-нибудь слабого места в укреплениях твои разведчики не приметили? Ведь не могут бунтовщики построить оборону по всем правилам военного искусства – для того большой ум и опыт потребны.

– Не могут? Почему? – удивился Кандыба. – Среди запорожских старшин немало таких, что постигли в Киевской академии и иноземных университетах многие науки, воевали в польской, турецкой, русской армиях и имеют боевой опыт не меньше иного царского генерала. А уж если наш брат-казак берется за какое-либо серьезное дело, он вершит его основательно и на совесть. Я знаю наказного кошевого Якима Богуша – он не допустит ни одной промашки и умрет, но не сдастся ни при каких обстоятельствах .

Яковлеву и прежде не нравился Кандыба, уроженец казацких поселений на реке Лугани, границе владений донских и запорожских казаков [90]90
  До октябрьского 1917 г. переворота большевиков казачество Лугани (Луганки) входило в состав Донского казачьего войска. После распада Российской империи эта территория оказалась предметом спора между Украинской державой гетмана П. Скоропадского и Донским правительством атамана П. Краснова, результатом чего стал ряд вооруженных столкновений между украинскими и донскими казачьими войсками. Ныне луганское казачество находится на территории Луганской и Донецкой областей Украины, однако большинство казачьих организаций продолжает относить себя к Донскому казачьему войску


[Закрыть]. Высокий, смуглый, с вислыми черными усами, безбородый, не с чубом, как у донцов, а с оселедцем, как у запорожцев, он напоминал Яковлеву сечевиков, с которыми его отряд сражался в Келеберде и Переволочне. Недаром про казаков с Лугани говорили, что когда им выгодно быть донцами, они – донцы, а когда выгодно назваться запорожцами – запорожцы. Теперь, когда Кандыба высоко отозвался о своем «брате-казаке», включив сюда и сечевого кошевого Богуша, Яковлев невзлюбил его окончательно.

– Промашки допускают все, – зло буркнул Яковлев. – Посмотрим, что запоет Богуш, когда завтра я начну потчевать Сечь чугуном и свинцом.

– Не знаю, будет ли петь Богуш, а уж нам наверняка придется наголоситься вдоволь, – усмехнулся Кандыба.

– Чтобы не тянуло раньше времени голосить, займись завтра с утра за возведение шанцев и установку на них орудий. Воды у твоих братьев-казаков в Сечи хватает, а посему мы угостим их огоньком...

С рассветом солдаты Яковлева и казаки Кандыбы принялись за строительство насыпных шанцев для размещения на них артиллерии, но замысел оказался неудачным. Земля поблизости от укреплений Сечи была настолько пропитана водой, что стекала с лопат, а укладываемая с грехом пополам в высокие прямоугольники под орудийные площадки, расползалась в стороны, будто жидкое тесто. Попытка одеть шанцы в деревянные рубашки, для чего Яковлев велел разобрать три поврежденных при переходе через пороги суденышка, была безрезультатной. Месиво из земли и воды просачивалось сквозь щели между досками, а первое же установленное на дощатом настиле орудие из-за неравномерно исчезающей в щелях земли начало «ходить» на вершине шанца.

К тому же сечевики не остались равнодушными к затее Яковлева и меткими выстрелами с вала выбивали среди строителей шанцев офицеров и сержантов. Когда же к шанцам стала подтягиваться артиллерия, огонь противника стал прямо-таки убийственным, выкашивая орудийную прислугу и помогавших ей солдат. Ответная стрельба по скрывавшимся за частоколом запорожцам не приносила успеха, и Яковлев был вынужден отдать приказ строить новые шанцы вне пределов досягаемости мушкетного огня из крепости, тем более что почва на удалении от нее была гораздо суше.

Шанцы были возведены, однако труд оказался бесполезным. Высокий частокол на валу, низкие строения в Сечи, а пуще всего большое расстояние до крепости не позволяли вести прицельный огонь. А попросту сносить ядрами участок за участком частокол или разрушать бомбами вал не имело смысла, поскольку штурмовать укрепления по залившей степь воде мог только безумец, к которым Яковлев себя не причислял. Велев прекратить стрельбу, он приказал готовиться к штурму Запорожья с судов.

Атака началась на следующий день после утренней молитвы и выданной солдатам по такому случаю чарки водки. В первой линии к видневшимся с середины Днепра наполовину затопленным куреням внутри Сечи приближались полтора десятка вооруженных мелкими пушками судов с десантом пехоты, за ними во второй линии следовали еще столько же. Командовал десантной флотилией полковник Урн, сам Яковлев находился на одном из десяти судов резерва.

Из всех офицеров экспедиции рядом с ним был только полковник Кандыба, лучше всех знавший приемы запорожцев в боях на воде. А что бой предстоит нешуточный, Яковлев был уверен, изрядно наслышанный, что турки на море больше всего страшатся сечевиков, уклоняясь от столкновений с ними даже превосходя их намного в силах, а в абордажных схватках турецким офицерам приходится гнать солдат против казаков палками. Если учесть, что сам Яковлев и его офицеры никогда не участвовали в десантах, а тем более в морских или речных боях, то предстоящее сражение с запорожцами было для них рискованным предприятием, пойти на которое полковника вынудила сложившаяся не в его пользу ситуация на суше.

В подзорную трубу Яковлев видел казачьи лодки, приткнувшиеся бортами к стенам залитых водой куреней, группы сидевших и лежавших на их крышах запорожцев. Он не ошибся, предположив, что противник перебросит свою артиллерию с вала к примыкавшей к Днепру его оконечности. Несколько ватаг сечевиков, впрягшись в лямки и подкладывая под пушечные колеса доски, дружно волокли орудия по верху вала в направлении приближавшейся русской флотилии.

– Свыше пятидесяти лодок, – сообщил Яковлев, обращаясь к Кандыбе. – Допустим, шестьдесят. Сколько бунтовщиков сможет встретить нас на воде?

– Да, Богуш решил вступить в бой на речных лодках, а не на морских чайках, – произнес Кандыба, тоже не отрывавший глаз от подзорной трубы. – Верно поступил – по сравнению с нашими стругами лодки более быстроходны, маневренны и представляют меньшую цель, нежели чайки. Лодок действительно около шести десятков, каждая может взять на борт до пятнадцати человек. В бою подобная скученность не нужна, поэтому больше, чем по десятку казаков, в них не будет. Так что готовься встречать шесть сотен гостей, господин полковник.

– Встретим, – пренебрежительно бросил Яковлев. – Нас втрое больше, так что приветим дорогих гостюшек от всей души и попотчуем на славу – мало не покажется.

– Хотелось, чтобы случилось так. Да только и гости к тебе не с пустыми руками поспешают, отдарят тоже от всей души. А казачья душа ух какая широкая, – ухмыльнулся Кандыба. – Кстати, гостюшки не желают заставлять нас долго ждать себя. Слышишь?

В Сечи звонко пропела труба, и из-за стены дальнего куреня выплыла морская чайка, выглядевшая в сравнении с речными лодками грузной, неповоротливой. На ее носу, гордо подбоченясь, стоял казак с обнаженной саблей над головой: голый по пояс, с закатанными до коленей шароварами, босой, с заброшенным за ухо оселедцем.

Казачья труба пропела снова, и запорожцы прямо с крыш куреней принялись прыгать в лодки, разбирать весла, отталкиваться ими от стен. Направляясь к Днепру, чайка проплывала мимо них, и казак на носу, потрясая саблей, что-то кричал, а сечевики, вставая с лавок, приветствовали его криком и размахиванием рук.

– Любо! – донеслись до Яковлева их приглушенные расстоянием возгласы.

Чайка достигла днепровской волны, взяла курс наперерез русской флотилии. За ней, на ходу разбиваясь на три группы, растекались во всю ширину реки лодки. Лоснились от пота спины гребцов, ритмично поднимались и опускались весла, у фальконетов [91]91
  Фальконет – название артиллерийского орудия калибра 45-100 мм (итал. falconetto)


[Закрыть]на носу лодок примостилось на корточках по казаку с зажженным фитилем в руке. Чайка с одной группой лодок держали направление на русское флагманское судно, две другие группы охватывали первую линию флотилии с флангов.

Русская флотилия и запорожские лодки быстро сближались, и Яковлев в подзорную трубу смог хорошо рассмотреть казачьего главаря на носу чайки. Молодой, широкоплечий, скуластый, с длинными усами – ничего примечательного, обычный казак, на каких полковник вдоволь нагляделся в Лифляндии, Польше и уже здесь, в Малороссии.

– Кошевой Богуш? Неужто сам предводительствует бунтовщиками? – полюбопытствовал он у Кандыбы.

– Нет, это не Яким, – ответил тот. – Однако от этого нам не легче. Казачину, что атаманствует над лодочным отрядом, я то же добре знаю – два или три раза ходил с ним в морские походы на Туретчину. Это сотник Дмитро Недоля из Ирклиевского куреня. Чертяка, а не хлопец, ни умом, ни храбростью его Господь не обделил.

– Ничего полковник Урн укоротит хвост твоему чертяке, – пообещал Яковлев.

– Дай Бог, дай Бог, – ухмыльнулся в усы Кандыба.

Русская флотилия первой открыла пушечный огонь. Однако канониры, не имеющие опыта стрельбы с раскачивавшихся на волнах палуб, не могли наводить орудия точно в цель, и результаты их пальбы были плачевными. Правда, русские ядра и бомбы падали так густо, что две лодки получили случайные попадания и затонули, а очутившиеся в воде казаки были подобраны другими лодками. Запорожцы не отвечали на неприятельскую стрельбу ни единым выстрелом ни из мушкетов, ни из фальконетов.

Чайка с атаманом на носу стремительно приближалась к флагману русской флотилии, заходя к его левому борту, лодки, рассредоточившись в стайки по три-четыре суденышка, атаковали остальные суда первой линии флотилии, предварительно стеганув по их палубам снопами картечи из фальконетов.

Чайка ловко увернулась от русского судна, пытавшегося преградить ей дорогу к своему флагману, оказалась почти борт о борт с ним. Атаман что-то скомандовал, и большинство казаков перестали грести, а оставшиеся на веслах лишь удерживали чайку рядом с русским флагманом, не отставая и не опережая его.

– У Недоли три десятка сабель, а у полковника Урна шестьдесят штыков, – сказал Яковлев. – Сейчас он покажет бунтовщикам кузькину мать.

– Казацкие сабли пойдут в дело после мушкетов и пистолетов, – ответил Кандыба. – А для боя на воде каждый сечевик имеет, помимо всегдашних при себе четырех пистолетов, два мушкета, причем огонь из них ведут лучшие стрелки, а другие их перезаряжают и подают им. Скажу честно, мне не очень хотелось бы оказаться на месте полковника Урна и его солдат.

Борт чайки был всего на два-три локтя ниже вражеского, расстояние между ними не превышало шести-семи шагов, и лучших условий для абордажа нельзя было представить. Атаман взмахнул саблей, и у противоположного русскому флагману борта чайки поднялся в полный рост десяток казаков с мушкетами у плеча. Казачий залп – и несколько спешивших к чайке солдат рухнули на палубу, а стрелки, бросив разряженные мушкеты под ноги, схватили с лавок новые. Прозвучал второй залп, третий, четвертый – казачьи пули поражали на вражеском судне всех, кто пытался появиться из-за укрытия или произвести ответный прицельный выстрел.

Атаман снова взмахнул саблей, и на чужой борт легла абордажная лестница с острыми крючьями на конце, а стрелки участили огонь, пустив в ход и пистолеты.

– Слава! – и атаман – сабля в зубах и по пистолету в каждой руке – первым ринулся по абордажной лестнице на палубу флагмана и спрыгнул на нее.

– Слава! – и вслед за ним на палубу посыпались другие сечевики, в том числе прекратившие вести огонь стрелки.

Не опасаясь больше пуль, навстречу им спешили русские солдаты со штыками наперевес, впереди них были полковник Урн с двумя офицерами. Выставив шпагу, полковник бросился на атамана, и тот принял вызов, а солдаты и казаки расступились в стороны, давая им место для поединка.

Сабля и шпага сперва схлестнулись в воздухе, затем сабля отвела вбок направленный в грудь ее хозяина колющей удар, после этого шпага приняла на себя сабельный клинок, остановив его у шеи своего владельца. Полковник по праву слыл опытным фехтовальщиком, его шпага была длиннее сабли, однако атаман был не менее искусен во владении холодным оружием, а то, что он был бос, позволяло ему чувствовать себя свободнее и увереннее противника в тяжелых, скользивших по мокрой, раскачивавшейся палубе ботфортах.

Уклоняясь от очередного вражеского удара, Урн слишком резко качнул корпус вправо, его ноги разъехались в небольшой лужице. Пытаясь сохранить равновесие, он потерял всего какой-то миг, но этого оказалось достаточно, чтобы атаман, перебросив саблю в левую руку, коротким прямым ударом пронзил его руку выше локтевого сгиба. Полковник едва успел перехватить эфес другой рукой, как сабля с силой опустилась ему на плечо, и атаман с «потягом» рванул ее на себя, разваливая врага до пояса надвое.

– Слава! – и казаки ринулись в рукопашный бой.

Выругавшись, Яковлев опустил подзорную трубу, раздраженный, какое-то время не наблюдал за продолжавшимся на Днепре сражением. Когда он вновь приложил трубу к глазам, его взору предстала удручающая картина. На реке горели несколько русских судов, три из них, объятые вовсю пламенем и, видимо, покинутые людьми, плыли по течению, на остальных команды и солдаты боролись с огнем и вылавливали из воды товарищей. Запорожские лодки, выстроившись по-прежнему тремя отрядами, прикрывали вход в Сечь, возглавляла их чайка, на носу которой все так же возвышался атаман Недоля.

– Одиннадцать, – прозвучал голос Кандыбы.

– Что значит «одиннадцать»? – не понял Яковлев.

– Потеряны одиннадцать судов, – пояснил Кандыба. – Почти вся первая линия.

– Почти, да не вся, – возразил Яковлев. – На всю у бунтовщиков силенок не хватило. Наскочили, куснули, по своему разбойничьему обыкновению, и убрались восвояси, покуда жареным не запахло. Их любимая повадка.

– Нет, силенок у них хватило бы и четверку уцелевших судов добить, и второй нашей линии добрую трепку устроить, – сказал Кандыба. – Только зачем это Богушу? На реке пролилась не только наша кровь, но и его казаков, а ему это ни к чему. Нас вшестеро больше, и даже плати мы пятью своими трупами за один запорожский, победа все равно окажется на нашей стороне. Богушу нужно иное – выиграть время, чтобы к нему на подмогу успела подойти орда, и, самое меньшее, сутки он сейчас выиграл. Если, конечно, господин полковник, ты не прикажешь второй линии и резерву продолжить атаку до ее победного завершения.

– Продолжить? Нет уж, на сегодня хватит. Выловим своих из воды, погасим на суднах, где возможно, пожары и возвратимся назад. Что делать дальше – Господь вразумит...

Подсчет потерь расстроил Яковлева окончательно: с судов сгрузили на берег свыше трехсот убитых и втрое больше раненых, судьба около ста человек была неизвестна – то ли нашли приют на дне Днепра, то ли были захвачены в плен. Среди погибших были полковник Урн и около двух десятков офицеров.

Об участи большинства невесть куда подевавшихся солдат голову долго ломать не пришлось. Вскоре после завершения сражения запорожцы стали выводить их партиями по десять человек на верх вала, ставить на орудийных площадках в шаге от рва.

– За наших братов в Келеберде! – и солдатские головы летели в воду у подножия вала.

– За наших другов в Переволочне! – и обезглавленные тела валились вниз с орудийных площадок.

– За наших матерей и отцов в Новом Кодаке! – и новые трупы взметали фонтаны брызг в заполнившей ров воде.

– За наших сестер и детей в Старом Кодаке! – и сверкали казачьи сабли над солдатскими головами.

А когда, отобедав и опорожнив штоф водки, Яковлев часок отдохнул и вышел из палатки, на валу казацких укреплений его ждала другая картина. На орудийных площадках звенели бандуры, стучали бубны, плясали гопака казаки. Не забыли они и о русских: на каждой площадке тройка-четверка сечевиков, спустив шаровары, выставила в сторону вражеского лагеря голые задницы и хлопали себя по ляжкам, красноречиво демонстрируя свое отношение к царскому воинству.

Плюнув под ноги и чертыхнувшись, Яковлев возвратился в палатку, сел за стол. О новом штурме Сечи пора забыть: если запорожцы после боя на Днепре торжествовали, то его солдаты пребывали в унынии, а при таком состоянии духа победить окрыленного одержанной победой врага невозможно. Что ж, солдат можно понять: при первой же попытке штурма – не штурма как такового, а всего лишь его попытке! – общие потери атакующих составили четверть их наличных сил. О каких новых штурмах могла идти речь, если на выручку Сечи вот-вот должна подойти орда, а невдалеке на Ворскле расположился табором кошевой Гордиенко, который без особого труда мог перерезать экспедиции дорогу на Киев и навалиться на нее со стороны Переволочны, куда ему от Новых Санжар всего один конный переход?

Конечно, очень обидно, что ему не удалось оправдать надежд, которые возлагал на него князь Меншиков по захвату и уничтожению гнезда запорожских бунтовщиков. Яковлев понимал, отчего командиром карательной экспедиции был назначен именно он, хотя и под началом князя Меншикова и в Киеве у князя Голицына имелось немало генералов, а полковникам не было числа. При подавлении мятежа Булавина на Дону погиб младший и единственный его брат поручик Алексей Яковлев, и Петр часто заявлял, что казачий бунтовщичий дух надобно решительно искоренять везде – на Дону, Запорожье, на Яике.

Вот его и послали искоренять, а заодно предоставили возможность отомстить за сложившего голову под казачьей саблей брата. Наверное, его карьере конец, но черт с ней! Главное сейчас – не покрыть позором свое имя и спасти... да-да, нечего себя обманывать, не взять штурмом недоступную Сечь, а спасти уцелевших солдат и офицеров от гибели. Что отступать от Запорожья нужно как можно скорее – это ясно, а вот какой путь для этого избрать – снова по Днепру или по сухопутью, – необходимо хорошенько обмозговать.