Текст книги "Суженый смерти (СИ)"

Автор книги: Андрей Грамин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

   – Ну что ты, дорогой. Разве ж я похожа на демона? Зачем оскорбляешь невинную девушку, негодник? – она провела по его щеке пальцем, на котором неожиданно вырос черный кривой коготь. – Что за запах? У тебя энурез?

   Он даже не мог подтвердить ее правоту, лишь мелко трясся.

   – Ладно, я не злопамятная. Сколько тебе сейчас лет? Говори, говори. Хватит булькать.

   – Шестьдесят пять, – кое-как просипел он.

   – Если ты забудешь обо мне и о нанятом тобой человеке, проживешь еще... – она задумалась. – Лет тридцать. Тебе хватит?

   – Да, госпожа, – мужчина был белым как мел.

   – Я потом приду за тобой, но только от тебя зависит, будешь ли ты долго страдать, или умрешь быстро. Если ты нарушишь мой приказ, ты тоже проживешь тридцать лет. Но парализованным, немым и слепым. Твоя жена будет вытирать слюни с подбородка, а охранники менять подгузники; когда же им это надоест – тебя закинут в дом престарелых. И будет бесполезно что-то пытаться сделать с собой. Даже если тебя не будут кормить и поить, ты все равно проживешь этот срок. Ты этого хочешь?

   – Нет.

   – Я могу рассчитывать на твое понимание?

   – Да, госпожа, – он часто кивал, наполовину обезумевший от страха.

   Она исчезла. А он плакал, до самого рассвета, переосмысливая свою жизнь. Утром, умывшись, Игорь Борисович вышел в гостиную осунувшимся, седым стариком.

   – Коля, – обратился он к охраннику. – Позови начальника охраны.

   Коля испарился в мгновение ока. Хозяина слушались беспрекословно, хотя и не любили за жестокость и черствость. Игорь Борисович взял в руки телефон и набрал номер одного из своих экономистов.

   – Лева, здравствуй. Да, тебя тоже с праздником. Воистину Воскрес, – он невольно перекрестился, вспомнив ночь. – Лева, я что звоню. Ты можешь запросить список всех домов престарелых в нашем регионе? Да, всех. Будь добр. Да что хочу? Помогать хочу. Я и сам-то не молод, а сегодня проснулся и понял... Тяжело это старость в одиночестве встречать...

   Александр проснулся от стука в дверь. Было солнечное Пасхальное утро, за окном весело щебетали птички, но у него на душе царил контрастирующий с воодушевлением природы мрак, стоило лишь вспомнить о возможности вечной жизни во тьме Нави. На пороге стояла Леля.

   – Подбери челюсть. Я и так знаю, что ты рад меня видеть, – с порога заявила она.

   – Проходи. Кофе будешь? – он последовал ее рекомендации.

   – Буду.

   Они сидели уже довольно долго, молчание затягивалось. Он смотрел на нее, она на него. И оба обдумывали начало беседы. Не выдержал мужчина.

   – Долго еще будем в гляделки играть? Ты меня отпустила, так ничего толком и не рассказав, а теперь вот появляешься у меня на пороге как снег посреди лета. И я должен гадать, почему ты пришла.

   – Ты какой-то напряженный, я погляжу, – Леля положила голову на кулак, присматриваясь к Александру.

   – Есть немого.

   – И голос грустный...

   Он молчал.

   – Будь моим, Саша, – это была просьба. Леля крутила на столе чашку, внимательно к ней присматриваясь, словно только та могла дать ответ.

   Свечкин не верил своим ушам. Так прямолинейно, резко и без хитрых забросов крючка... он меньше всего ожидал именно такого положения вещей.

   – Мне не послышалось?

   – Нет, не послышалось.

   – Так неожиданно... я ... в ступоре.

   – Выходи из него. И ты, и я заслуживаем честности по отношению друг к другу. Смысл хитрить целый час, подготавливая почву, чтобы сказать это, когда все равно ответ будет либо да, либо нет? Лучше сразу покончить с этим вопросом, а не мучить себя пол дня, увиливая и боясь услышать ответ, которого слышать не хочешь.

   – Я восхищен твоей прямотой, – он чувствовал уважение к этой девушке, на секунду забыв, кто она есть на самом деле, меряя ее чисто человеческими мерками.

   – Я рада. Ты слышал, что я сказала тебе. Мне нужен ответ.

   – Леля, что во мне такого, чего нет в других? Почему я? Ты и сестра...

   – Ты узнал, – она встрепенулась. – Откуда?

   – Марья рассказала, – ответил Александр, не желая играть с Лелей в догадки.

   – Что она рассказала?

   – Достаточно, – мужчина сделал глоток. – Я знаю, кто вы. И ума не приложу, что вы обе во мне нашли. Или у вас такая забава – играть со смертными, потому что вечность скучна?

   – Саша, я с тобой не играю, – девушка была грустна. – Ты нужен мне.

   – Я...

   – Замолчи, Саша. Ты первый за пятьсот лет, кого я подпустила к себе. Тебе это о чем-то скажет, быть может? Я не такая ветреная, как сестра. Если я сделала выбор, это навечно.

   – А пятьсот лет назад что произошло? Почему вы не вместе? – Свечкин с любопытством смотрел на Лелю. Ему не верилось, что у нее на самом деле столь долгий срок никого не было. Ну, никак не производила она впечатления, что способна на такую воздержанность. Мы все привыкли относиться к любви как к чему-то ветреному, потому как вечная любовь встречается лишь в сказках.

   – Он умер.

   – И я умру. Люди не вечны.

   – И что теперь? Отказаться от тебя из-за этого?

   – Не все так просто. Я люблю твою сестру, – мужчина посмотрел на нее с грустью.

   – А она тебя любит?

   Он кивнул.

   – Что-то я не вижу в тебе счастья, которое подразумевает взаимная любовь.

   – У меня столько вопросов, столько всяких мыслей, – он обхватил голову руками. – Я запутался во всем этом, Леля. Я толком ничего не понимаю. У меня голова кругом идет.

   – Каких вопросов, Саша?

   – Например, самый главный, который не дает мне до конца верить вам обеим. Она смерть, а ты любовь. И, тем не менее, она не смогла уберечь своего избранника, а ты допустила, что я полюбил твою сестру. Как так?

   – Я тебе уже ответила на этот вопрос, когда рассказала о Доле и Недоле. У каждого своя судьба, и даже мы не можем ее знать. Мы вмешиваемся в жизнь людей, когда приходит время. Или в исключительных случаях. Она не могла знать, что Ефима убьют, пока это не произошло. Я не могла знать, что ты встретишься с моей сестрой и влюбишься в нее. Я тебе открою секрет – и мы, как вы, люди, тоже играем свою роль, не зная, чем закончится пьеса. Я истинная любовь, но я прихожу далеко не к каждому, потому как не все заслужили моего прихода, и не все готовы к нему. Не все готовы любить, как пылать, не жалея ни жизни, ни чести ради меня. Она тоже приходит не к каждому, потому что не все заслужили своей жизнью право на исключительную смерть.

   – Я понял.

   – Так почему ты грустен?

   Он развел руками, не желая посвящать Лелю в предложение Марьи. Ему казалось предательством обсуждать настолько личное.

   – Дай я за тебя скажу, раз ты не хочешь. Быть с ней ты можешь лишь до физической смерти, а потом станешь как все в ее чертогах. Любуясь ей, но, не смея подойти. Ты будешь стареть, потому как она не может дать тебе вечной молодости. А я могу, – она хитро прищурилась. Александр смотрел, не проронив ни звука. – Она-то будет молода и прекрасна, но ты будешь чувствовать себя старой развалиной при внучке. Это первый вариант. Второй вариант – она забирает тебя в свои чертоги, и ты живешь вечность во тьме. Человек, заживо погребенный навеки. Человек, который как все любит солнце и тепло... Который ВИДЕЛ красоту этого мира. В золотой подземной клетке.

   – Откуда ты это все узнала? – его удивлению не было предела.

   – Я знаю возможности своей сестры, что она может тебе дать. Но, в отличие от нее, я всю свою жизнь жила среди людей, и очень многое поняла в вас. А она никогда не поймет, отчего тебе придется отказаться. Она никогда не даст тебе счастья. Вы из разных миров, – Леля улыбнулась своей горькой иронии.

   – Я не могу предать свою любовь, Леля.

   – Я могу сделать так, что ты забудешь о ней. Навсегда забудешь. Стоит только тебе попросить об этом. Ты будешь молод и счастлив до конца своих дней. И хотя я не могу дать тебе вечной жизни, как она, я могу сделать так, что ты будешь умирать молодым и в сто лет. Таким же красивым, как сейчас, и тебя никогда не коснутся болезни. Ты увидишь весь мир рука об руку со мной. Я дам тебе все. Не лучше ли прожить хоть и всего лишь одну человеческую жизнь, но ярко и счастливо, чем гнить целую вечность в подземелье, без света и тепла? Не видя ни рассветов, ни закатов, ни листопада, ни майских садов?

   – Целую вечность с любимой, ты забыла сказать, – его голос был глух.

   – Саша, а меня ты не любишь? Совсем-совсем? – она вытерла подступившие слезы, и выжидательно посмотрела на него. Перед Свечкиным в данную секунду была лишь простая страдающая девушка, а не некто другого порядка. – Неужели, все, что было между нами, хоть и длилось оно всего лишь миг, ничего для тебя не значит?

   У него болезненно сжалось сердце. И это было далеко не сочувствие. Леля его цепляла, его тянуло к ней. Он знал, что испытывает к ней нечто. Конечно, он любил Марью... Но что-то было в его сердце и к этой красивой девушке. И он был рад ее приходу. И он был грустен от мысли, что больше никогда не увидит ее, выбрав Марью. И он очень жалел, что такой выбор нужно будет сделать. Свечкин не сомневался: не будь в его жизни любви к черноволосой королеве, жизнь с Лелей напомнила бы сказку. Она была сама жизнь, красота, молодость и счастье. И любовь. И страсть. И чувственность.

   Он ничего не ответил на ее вопрос, но девушка сама заметила что-то в его глазах.

   – Что молчишь? Скажи, ты ко мне ничего не испытываешь?

   Он раскрыл рот, но не смог произнести слово "ничего". Это была бы неправда.

   – Для тебя ничего не значат наши встречи?

   Опять то же самое. Слово "нет" так и не прозвучало. Смысл врать кому-то, кто легко отличит ложь от правды? Она заслужила успокоение, но она не заслуживала лжи.

   – Молчишь. Не в силах отрицать, что я тебе дорога. Подумай, Саша. Сможешь ли ты забыть обо мне? Выкинуть из жизни как вчерашний день? – она вытерла слезы, озаренная хоть и призрачной, но надеждой. – Не провожай. Я знаю, где выход.

   Он и не думал ее провожать, раздавленный бременем ноши предстоявшего выбора. Так тяжело ему не было еще никогда.

   Если Свечкину и казалось, что сюрпризы в это утро закончились – он ошибался, они только начинались. Не прошло и получаса с момента ухода Лели, как он, сидящий в позе отчаявшегося человека – обхватив голову руками и наклонив лицо к столу, услышал за окном красивый женский голос, обращенный явно к Александру.

   – Отвори мне.

   Свечкин слышал это очень отчетливо, хотя прекрасно сознавал – двойной стеклопакет и седьмой этаж вряд ли позволяют кому-то с улицы просто так обратиться к нему. Подняв голову, он онемел: за окном в воздухе парила то ли женщина, то ли птица. То есть, если не считать огромных черных крыльев за спиной, тело было, несомненно, женским, и очень даже красивым – Александр не мог не отметить нежное личико с ясными зелеными глазами, обрамленное пышными локонами соломенного цвета, равно как и шикарную, выдающуюся грудь. Но все, что находилось ниже пояса, принадлежало огромной птице; в частности когтистые мощные лапы, поросшие длинным частым оперением сизо-черного цвета, и пышный длинный хвост в ту же масть.

   – Твою ж бабушку за ногу... – только и смог сказать Александр, хлопая глазами. – Дожился...

   – Отвори мне, – снова произнесла девушка-птица.

   Свечкин заворожено встал с места и открыл окно. Он даже не думал противиться этому чарующему голосу. Он был в прострации, уже который раз в это утро. Птица села на подоконник и с трудом протиснулась в комнату.

   – Что за окна стали делать, – пробурчала она, подбирая утерянное перо с одного из крыльев. – То ли раньше, хоть на карете влетай...

   – Кто ты? – Александр затворил окно и сел на свое место. Он немного пришел в себя, и мог хотя бы связать несколько слов, как в речи, так и в мозгу.

   – Мое имя Сирин. Ты слышал обо мне?

   – Птица Сирин мне радостно скалится, веселит, зазывает из гнезд... – вспомнились строчки из лирики Владимира Семеновича. – Только если это.

   – Хоть что-то... – опять заворчала она. – Раньше каждая собака обо мне знала; пряниками медовыми угощали, звали к столу. А теперь что... Одни хамы да неучи.

   – Ты прилетела, чтобы ругаться? – Свечкин не сердился на беззлобное ворчание, просто его съедало любопытство. – Что привело тебя в мой дом?

   – Я вещая птица Сирин, я глас судьбы. Внемли мне, смертный, ибо я вещаю, – птица приняла настолько важный вид, что Свечкин внутренне невольно подобрался, словно он был в зале суда и ему готовились зачитать приговор.

   – Я слушаю тебя, птица Сирин.

   – Тебе надлежит пройти в тот дом, где ты был, и узнать то, что ты не узнал, – видимо, она ожидала какой-то особенной реакции от Александра, но тот лишь пару раз быстро моргнул, недоуменно смотря на вещую птицу.

   – А конкретнее нельзя? Я во многих домах был, и тем более, как я могу узнать о том, чего я не знаю? Иди туда, не знаю куда, принеси мне то, не знаю чего...

   – Какие вы смертные непонятливые... – проворчала Сирин, глядя на Свечкина, как на дошколенка, спрашивающего, почему вода мокрая. – Узри, смертный.

   Она взяла перо, которое выпало из крыла при вхождении в дом, подкинула в воздух, и когда перо начало падать, подпалила его взглядом. Перо будто огненным лезвием рассекло воздух, и шлейф, оставляемый им, разрезал пространство, отчего то растеклось в разные стороны разорванной гардиной. Перед Александром предстала картина зала в квартире Анатолия Викентиевича, специалиста по оборотням, и книга в красном переплете с нарисованной волчьей головой на обложке, лежащая на столе.

   – Что это за книга? – спросил Александр у птицы.

   – Это книга легенд. Узнай о потомках Ликаона, – птица замахала крыльями, и видение рассеялось как дым. – Так тебе яснее?

   – Да, спасибо тебе за подсказку, птица Сирин, – Свечкин вежливо кивнул. – Не выпьешь ли ты чаю со мной? Ты не голодна ли? – вспомнил Александр ворчание о медовых пряниках.

   – Дорога ложка к обеду, смертный, – она обиженно вздернула аккуратный носик. – Сначала поят-кормят, а потом выспрашивают. Гостеприимному хозяину и судьба улыбнется. Ничего не хочу. Открой мне.

   Александр послушно открыл окно, смущенный правильным наездом.

   – Извини, что не встретил, как положено. Растерялся...

   Птица на секунду задержалась, и с чисто женским любопытством прошлась по всему облику Александра.

   – Извиняю. Передавай привет Маре, – и выпорхнула в окно.

   Дверь в квартиру Анатолия Викентиевича открылась сразу. Он был немного удивлен визиту Александра, но это раскрывалось лишь во взгляде.

   – Анри! Какой сюрприз. Проходите, пожалуйста. Как продвигаются ваши поиски фольклора?

   – Все степенно, Анатолий Викентиевич, – Свечкин пожал протянутую руку. Ключ предстоявшего разговора он разработал еще в дороге.

   – Сегодня просто день визитов: буквально полчаса назад пришел один из моих студентов, очень сведущий молодой человек, кстати. Он и есть виновник того, что вы все еще застали меня дома, – хозяин был словоохотлив как никогда. – Мы как раз собрались пить чай.

   – Как приятно вы отзываетесь обо мне, – молодой приятный голос раздавался из зала, в который как раз входили Свечкин и профессор. Но на этом все приятное заканчивалось. В кресле, развалившись королем, сидел огромный оборотень, нисколько не смущавшийся этого факта, и уничтожающий приличный кусок торта.

   Свечкин от этой картины обомлел всего на секунду, почти мгновенно справившись с собой, но это не укрылось от глаз зверя, насторожившегося и ощетинившего шерсть на загривке. Понимая, что любое неосторожное слово или движение выдаст его с головой, Александр сыграл моментально сформировавшуюся в голове миниатюру.

   – Как вы похожи на моего младшего брата, вы даже не представляете себе, – Александр позволил себе расширить глаза и взмахнуть удивленно руками. – Если бы я не знал, что он в Париже, я бы спутал вас.

   На ум пришла мысль, что такого красивого лохматого брата, будь он в реале, пришлось бы прирезать в один из солнечных деньков, еще при рождении. Оборотень осклабился, шерсть улеглась. Но Александр рано расслабился, потому как хозяин дома все чуть не испортил, задав, казавшийся при других обстоятельствах совершенно невинным, вопрос:

   – Как странна генетика, вы брюнет, а ваш брат, получается, огненно рыжий?

   – Да, – Свечкин чертыхнулся про себя. Он-то видел лишь облик зверя, и не мог знать цвет его волос и внешность, видимую обычным человеком. – У нас отцы разные, – не растерялся он, мгновенно сориентировавшись. – Отец моего брата ирландец. Мой француз. Есть еще третий брат, немец. Он пока что мал.

   На лице Анатолия Викентиевича читалось восхищение талантами матушки Александра, родившей от трех разных мужей сыновей трех разных национальностей.

   – Хорошо хоть арабов нет... – пошутил Александр, разряжая напряжение между собой и недоверчивым оборотнем, вновь ощетинившим шерсть. – Не зря мой любимый фильм "Ширли-Мырли".

   Оборотень заржал, равно как и профессор, и тема разговора перетекла в историческое русло.

   – Так вы говорите, Анатолий Викентиевич, что языческие верования Европы плавно перетекли в католическое представление мифических существ?

   – Несомненно, молодой человек, несомненно, – профессор наливал в кружки чай. По залу плавно растекался аромат трав.

   Оборотень поднес кружку ко рту, но пить не стал, даже как-то поспешно отставил ее. Профессор отхлебнул из своей, и поставил на место. От него не ускользнуло поведение студента.

   – Пейте чаек, мне его издалека привозят. Дарит долголетие.

   – А что за чай?

   – Травки разные. Друг детства в предгорьях живет, собирает. Он травник потомственный. Говорит, что в этом чае более сорока трав, и он исключительный в полезных свойствах.

   – У меня аллергия на некоторые растения, я лучше воздержусь.

   – Ох, Сережа, какая же вы, молодежь, хрупкая стала. Это все от экологии.

   При этих словах историк мило улыбнулся, видимо, как в этот момент мило улыбался и его подопечный. Хотя, на этом эпизод закончился, но не закончилось что-то посеянное им. Александр явственно ощутил, как миролюбие профессора из настоящего переросло в наигранное, а сам он морально подобрался и был в некотором напряжении. Почувствовал ли это оборотень? Кто знает. Он перевел беседу с общей темы на святого Христофора, который, как узнал Александр, являлся оборотнем, или если быть точным, так называемым псоглавцем.

   – Профессор, как вы объясняете то, что католические священнослужители допустили на фресках изображения святого с головой животного? Это же несомненное язычество, вам не кажется? Против всех канонов.

   – Изображения этого святого с собачьей головой для католицизма скорее редкие исключения. Настолько редкие, что их можно отнести к фантазии авторов икон, фресок и скульптур. Типичное изображение – это великан, несущий через реку на своих руках мальчика, что соответствует легенде возникновения имени этого святого: "несущий Христа", которое он получил, перенеся через реку Спасителя. Вы слышали эту легенду?

   – Да, равно как и притчу, что он искал самого сильного господина, чтобы служить ему, и что в итоге поиски привели к Христу.

   – Тогда я не буду приводить ее... Анри, а вы знаете эту легенду?

   – Анатолий Викентиевич, не тратьте на меня время. Я внимательно послушаю ваш диспут, и если что-то останется неясным, спрошу в конце. Вы же знаете, тема моей книги далека от жития святых.

   – Хорошо. Так вот, изображения этого святого с собачьей головой были типичны не для католицизма, а для православия, до их запрета в 1722 году синодом. Здесь же играет роль византийская легенда о святом Христофоре, в которой говорится, что он был необычайно красив, и сам попросил у Господа такой облик, дабы противостоять искушению посягавших на него девушек. Самопожертвование – вот главная цель. И, само собой, такие иконы лишь поддерживали эту идею, неся в массы.

   – Но ведь изображения, хоть и редкие, в католицизме все же есть! Есть же версия, что на самом деле святой принадлежал к племени киноцефалов, людей с собачьими головами. И лишь потом его родное имя Репрев, что в переводе значит "дурной", сменилось на Христофора.

   – Я знаю об этой версии, но на самом-то деле, живя в 21-м веке думать, что раньше где-то обитали люди с головами собак – нелепо, – профессор усмехнулся.

   – Но столько свидетельств этому! – оборотень не отступал, и Анри понимал, к чему он клонит – пробивает профессора на момент его веры в оборотней. Понимал это, несомненно, и профессор, но вида не подавал.

   – Да-да, знаю. Геродот, Плиний, Ктесий, Симмий, и иже с ними. В свое время о киноцефалах не писал только ленивый, причем половина авторов утверждали, что видели их своими глазами. Мое мнение – эти авторы были те еще балаболы. Тот же Геродот, великий писатель, но не очень хороший историк, описал и Трою, и Атлантиду, и амазонок, и киноцефалов, и всех, о ком только ни ходили в те годы мифы. Где Атлантида, молодой человек?

   – Неизвестно, – оборотень развел руками.

   – Где амазонки?

   – Они как раз здесь жили, – оборотень похлопал по ручке кресла.

   – Да, я у одной из них эту квартиру покупал, – профессор не удержался от сарказма. – Все грозила прирезать, если цену не повышу...

   – Я образно...

   – Они обитали на севере центральной части современной Турции, молодой человек. Это примерно как между Воронежем и Бугульмой разница. Историк не должен раскрывать рот, если он не уверен в достоверности информации. Это мое мнение, – добавил он уже более миролюбиво. – Так вот, как народ, о котором писали и Гомер и Плутарх, а это восемьсот лет разницы, заметьте, – он поднял указательный палец вверх, – живущий в одной местности на протяжении всего этого времени, не оставил после себя ни одного могильника? Именно могилы – то, по чему находили все исчезнувшие народы и цивилизации, и по чему судили об их быте. Могильников с похороненными амазонками нет.

   – Их могли сжигать посмертно.

   – А предметы быта? Женщины и мужчины физически развиты неодинаково, и уж женское оружие, равно как и всякие гребни и пудреницы точно бы нашлись. Ничего. Амазонки это миф. Атлантида это миф. Киноцефалы это миф.

   – Какие пудреницы? Это же амазонки...

   – Да я скорее поверю, что у меня еще одно естественное отверстие на теле вырастет, чем в то, что женщина не будет стремиться к красоте, – профессор был настроен воинственно.

   – Ладно. Геродоту вы не верите, я понял. А ведь он является важнейшим источником для познания Великой Скифии.

   – Ну, в этом я верю, он сам те места объездил, вот и записал правдиво. Но это скорее исключение для него, чем правило. Я не зря веду к тому, что, равно как и амазонок, не было и киноцефалов. Или вы знаете где-нибудь раскопанный могильник, в котором хранилось бы несколько останков людей с собачьими головами?

   – Не знаю, – студент развел руками.

   – Вот я о том же. Пока своими глазами не увижу – не поверю.

   Затем беседа потекла в направлении средневековых верований европейцев, и влияния, в частности вервольфов, на искусство. Студент наседал фактами, а профессор либо планомерно разбивал эти факты на корню, либо же отказывался им верить. Так протянулся еще час, и Александр почти что молился про себя, лишь бы студент как можно скорее ушел. Свечкин даже привык к его облику, но никак не мог привыкнуть к тягомотному разговору. Вне всяких сомнений, разгоревшийся диспут представлял собой непомерный интерес и ценность для специалистов по средневековой истории и культуре, но Александр таковым не был, и в список его желаний не входило обсуждение картин Иеронима Босха или вестфальских легенд о Беовульфе. Наконец, видимо, убедившись в полном неверии профессора, студент сдался.

   – Просто я, хотите, верьте, а хотите, нет, не сомневаюсь в существовании оборотней. Слишком много фактов по всему миру говорит об этом, – студент поднял на прощание указательный палец, и многозначительно им помахал. Эта фраза звучала на пороге квартиры, когда оборотень решил откланяться, сославшись на важные дела. – И мне казалось, вы тоже не сомневаетесь в этом.

   – Молодой человек, то, что я собираю интересные легенды о вервольвах, вовсе не значит, что я в них верю. Просто хобби. Кто-то увлекается астрономией, но при этом не верит в инопланетян. Хотя уж ему ли не знать, насколько безгранична и не исследована Вселенная. Я, конечно, допускаю мысль, что в природе могут существовать некоторые мутации, в результате которых рождались непонятного облика звери или люди, но в голливудских оборотней, истребляющих деревни, вы меня верить не заставите. Всех благ, – он пожал руку, и закрыл дверь.

   Когда профессор вернулся в зал, на нем не было лица от беспокойства. Он показал Александру, чтобы тот молчал, не задавая никаких вопросов, и подошел к окну во двор, где неминуемо должен был пройти его студент. Через минуту, лишь убедившись в том, что студент вышел на улицу, а не подслушивает под дверью, историк отошел от окна и тяжело оперся на стол.

   – Анри, не обращайте на меня внимания, я всего лишь...

   – Профессор, вы поняли, кто он есть, – прервал Александр Анатолия Викентиевича. – Ничего не объясняйте. Оборотни заинтересовались вами, и прислали своего полномочного представителя, дабы решить вашу судьбу.

   – Вы верите теперь? Но ведь еще недавно...

   – За прошедшую неделю с нашего разговора очень многое поменялось. Теперь я их даже вижу.

   – Как такое возможно?

   – Колдовское снадобье. Называется ведьмина вода, позволяет видеть всю нечисть.

   – И как он выглядит? – профессор не удержался от любопытства.

   – Как на немецких гравюрах, которые вы мне показывали. Как с оригинала списан.

   – Так вот почему вы остолбенели при виде моего студента? И ваши братья...

   – Начнем с того, что мое настоящее имя Александр. Ни братьев ирландцев, ни тем более чего-то сомнительного в поведении моей матушки, нет и в помине. Я русский, но долго жил во Франции, после чего получил ее гражданство. Покончим с ложью, вы можете мне верить, я на вашей стороне. Арсений в курсе всего.

   – Сядем и поговорим? – он покосился на пустую чашку возле Свечкина. – Знаю одно – вы точно не оборотень.

   – А что такого в этом чае?

   – Аконит, такое растение. По легенде он вырастал на том месте, где на землю падала слюна огромного пса Цербера, сторожа подземного мира, которого пленил Геракл и вел к царю Эврисфею. Но это к делу не относится. Небольшие дозы аконита человеку безвредны, а для оборотней самый жуткий яд. Сергей его учуял, и не стал пить. Конечно, можно было его проверить, прикоснувшись серебром.... Но зачем провоцировать зло? Тогда бы он точно понял, что раскрыт. Сергей наверняка не одиночка, сегодня он проверял меня, представляю ли я для них опасность.

   – Вы всех проверяете чаем?

   – Да. Пока человек не выпьет моего чая, я никогда не перехожу к серьезным темам, представляющим для меня опасность.

   – Мудро.

   – С волками жить – по-волчьи выть. Вернемся к вам. Кто вы и что вы ищете на самом деле?

   – Кто я, я уже рассказал. А что ищу, и сам до конца не знаю, – при всей откровенности, в планы Александра не входило посвящать профессора в существование Марьи и Лели, равно как и птицы Сирин. Пусть думает, что оборотни это единственное реальное зло. – Сегодня мне приснился сон. Мне иногда снятся вещие сны, – он замолчал, ожидая реакции профессора.

   – Я вам верю. Продолжайте.

   – Так вот, благодаря первому вещему сну я начал поиски оборотней и сведений о них. Это было что-то около месяца назад. Мне приснился мой дед, который приказал мне ехать в Россию, в город моего детства. Само собой, я не послушался. Он приснился снова, сказав, что у меня сгорит гараж, если я не подчинюсь. Я опять пренебрег, и все вышло, как говорилось в моем сне. Дожидаться, когда произойдет что-то еще более пакостное, я не стал. Приехал сюда, узнал об убийствах, и вновь мне приснился сон. Дед сказал, что я должен раскопать истину – кто и для чего совершает преступления. Начал отрабатывать версию оборотней, вот и вышел на вас, – ложь давалась без запинки. Он очень хорошо понимал: настоящий путь его поисков лишь повредит профессору. Как в старом советском фильме: "он слишком много знал".

   – Что ж, я вам верю. Я доподлинно знаю случаи, когда умершие родственники приходили во сне к живым, и говорили нечто важное, что никто и никогда не мог предугадать или придумать. Так, очень даже часто, людей предупреждают не ехать на каком-либо виде транспорта. Люди остаются дома, и через время узнают, что упал самолет, в котором они должны были лететь, столкнулись поезда или затонули пароходы. Интересно...

   – Сегодня мне приснился еще один сон. Во сне у вас на столике я увидел книгу в красном переплете, с волчьей головой на обложке. И был голос, что в этой книге скрыта истина к убийствам.

   – Вот так номер! – Анатолий Викентиевич изумленно цокнул языком. – Да, на самом деле у меня есть эта книга. Она каким-то чудесным образом ночью свалилась с полки, и лежала поутру на полу. Я положил ее на столик, а перед приходом студента спрятал на место. Знать бы, что именно в ней мы ищем... Там тысяча сто страниц легенд и преданий об оборотнях со всего света, записки средневековых путешественников и исследователей.

   – Да... – Александр поскучнел. Объем работы не радовал. – Заваривайте чай и приступим. Чую я, время нынче дорого.

   – Я другой сбор заварю. Мозги прочищает хорошо, – профессор подмигнул, и ушел на кухню.

   Что это был за сбор, Александр узнать не удосужился, но эффект от чая на самом деле был превосходный. Конечно, по вкусу он мало отличался от хинина, но голова очистилась почти сразу, выстроив все мысли в четкую логическую цепочку, и на смену возбужденному состоянию пришел покой.

   – После этого чая очень хорошо думается, – профессор пришел с книгой, и, раскрыв ее на первой странице, спросил у Александра: – Вы сможете прочитать этот язык?

   – Что за... – сказал Свечкин, вчитываясь. – Что-то между латынью, французским и немецким, что ли? Это тарабарщина?

   – Никак нет, Саша, – историк впервые обратился к Александру на ты. Последний не возражал. – Это морванский язык, очень редкий и ныне забытый потомками.

   – Я никогда не слышал о нем.

   – Это и не удивительно. На нем не говорят уже лет триста. Это один из языков раннесредневековой Франции, северной языковой группы йоль. Смесь северо-галльского наречия народной латыни, франкского и нормандского языков. Теперь о нем говорит лишь название горного хребта Морвань в Бургундии, который еще называют "черный лес". Жуткие места, поросшие черными елями и непролазными чащами. Даже сейчас. Что там творилось в Средние века мне и думать страшно. Именно там эта книга начала свое существование много веков назад.