Текст книги "Суженый смерти (СИ)"

Автор книги: Андрей Грамин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

   – Нет, не за тобой я. Ты звал меня, и я пришла. Ты хочешь мести, я могу тебе ее дать. Но готов ли ты заплатить цену, которую стоит твоя месть?

   – Я на все готов. Чуры не поймут меня, если я забоюсь чего-то! – он гордо поднял голову. – Какова цена мести?

   – Ты потеряешь человеческий облик, станешь зверем и будешь служить мне. Вечно. Готов ли ты?

   – Готов. Скажешь, почему я? И почему такая цена?

   – Не много ли ты спрашиваешь, человек? – ее зеленые глаза недобро загорелись во тьме, контрастируя с кумачовым светом углей позади.

   – Прости. Я на все согласен. Веди меня куда хочешь... – он опустил голову.

   – Посмотри на меня. Я давно слежу за тобой, и ты сам не ведаешь силу, сокрытую в тебе... Ты не такой как все. Ты последний на этой земле из своего рода. Все твои предки живут в моих чертогах и хотят, чтобы им было у меня хорошо. Они заплатили свою цену – отдали тебя мне в откуп. Я сделаю тебя неуязвимым, сильным и быстрым. Иначе тебе не победить тех, кто разорил твой дом.

   – Их так много?

   – Нет. Это не люди, ты с ними никогда не встречался ранее... Они превращаются в зверей в три дня полной луны, они очень сильны, быстры и ловки. А главное они кровожадны...

   – Зачем было нападать на мой род?

   – Ради еды. Ты думаешь, почему ты не нашел ни одного мертвеца, кроме жены?

   – Потому что они сгорели в завалах сожженных домов.

   – Нет. Многих забрали как дичь, чтобы съесть. Я сберегла твою жену от этой участи, пустив на пришельцев наваждение, и они не заметили ее, когда собирали тела.

   Лют молчал, опустив глаза и качая головой. Такую ненависть, что была в его сердце, он никогда до того не испытывал. Она была безгранична и всеобъемлюща. Настоящая животная ярость.

   – Я готов пойти на что угодно, лишь бы истребить их всех, как они истребили мой род, – сказал он через время. – Я буду тебе самым верным слугой, какой только был у тебя.

   – У тебя нет другого выбора, раз ты дал обещание. Есть вещи страшнее смерти. Намного страшнее – она недобро улыбнулась. – Заверши начатое прощание, и завтра на закате приходи в урочище, где никто не охотится. Там есть переплетенные дубы, под ними увидимся.

   Перед рассветом Лют насыпал маленький холм сверху догоревшего костра, а с первыми лучами солнца начал поминальную тризну, символизирующую окончание пути духа и водворение его в чертоги Мораны. Когда все закончилось, мужчина присел на дорожку. Он в последний раз окинул взглядом бывший дом, и тронулся в неблизкий путь к урочищу, где никто не охотился. В этом урочище росли вековые дубы, простиравшиеся, казалось, до неба, с такими густыми кронами, что и днем под ними царили сумерки. Там пропадали люди, там не водилась дичь, там не жили даже волки, и мало кто понимал причины такого положения вещей. Говорили разное, сходились лишь одном: в ту часть леса лучше не ходить даже днем, не говоря уже о ночи.

   Лют наслаждался последними лучами солнца на верхушках деревьев, глядя сквозь чахлую листву двух переплетенных вековых дубов. Они поднимались к небу спиралью, образовывая своими стволами своеобразную стрельчатую арку. Последний луч скрывающегося солнца совпал с глубоким вздохом – Лют прощался с земной жизнью, и готовился принять вечность. Было ли ему страшно? Нет. Он привык с детства, что все уготованное богами нужно воспринимать как должное. Это и было высшее смирение духа. Да и что могло быть хуже того, что уже произошло с ним? Потерять род, весь род до последнего человека – братьев, сестер, всех родственников... И жену, единственную кого он любил на этом свете. Ему больше не за чем жить!

   – Прощаешься со Сварогом? – голос Мораны был весел и настолько глубок, что в нем можно было утонуть.

   – Да, богиня.

   – Попрощайся. Больше ты не увидишь ни заката, ни рассвета, ни единого луча солнца. Ты сможешь находиться в этом мире только ночью, потому что только ночью есть моя власть над Явью, миром живых.

   – Будь что будет, – Лют опустил глаза.

   – Ты привыкнешь, – она хотела положить ему на плечо руку, но передумала, лишь гордо вскинула голову и бросила короткое: – За мной.

   Они шли через лес довольно долго. Когда Лют, споткнувшись, упал во второй раз, Мара взяла его под руку, и, развернув к себе, заставила повторить какой-то набор слов. С последним произнесенным словом ночной лес посерел и обрел ясные очертания. Изгой никогда еще не заходил в эту часть леса, даже когда они с братьями, еще мальчишками, доказывали храбрость друг перед другом, забредая как можно дальше в запретные земли.

   – Я никогда не был в этой части леса, – хмуро обронил он.

   – Ты вообще никогда здесь не был, – она усмехнулась. – Добро пожаловать в мой мир.

   – Навь? Я думал в Навь вход один, через Смородину...

   – Для людей вход один, – нехотя пояснила она. – Для меня он, где я хочу. Для тебя тоже скоро так станет.

   Через какое-то время они вышли на огромную поляну, посреди которой высились руины. Каменные блоки, изъеденные ветрами и дождями, как дерево короедом, казалось, были старее самого мира. Огромное окно в одной из уцелевших стен пропускало через себя искрящийся серебряной канителью свет грузной полной луны. В мире, который оставил Лют, луна уже шла на убыль. Но не здесь.

   – Когда я скажу, ты встанешь перед окном внутри развалин, так, чтобы свет луны полностью тебя освещал. Когда ты будешь меняться, тебе будет очень больно. Хочешь кричи, хочешь зубами землю рой, но за пределы света ты выходить или выползать не должен. Если ты это сделаешь, я тебя сожгу.

   В ее глазах было что-то настолько жуткое и свирепое, что заставило вздрогнуть даже Люта. Он ни секунды не сомневался, что полностью находится в ее власти.

   – Как твое имя?

   – Лют.

   – Хорошо. Ты будешь моим цепным псом, Лют, – она засмеялась. – Давно хотела себе песика, под стать богине.

   – Тебе обязательно издеваться надо мной?

   – Тебе что-то не нравится? – улыбка переросла в оскал.

   Он смотрел и понимал: лишь одно неосторожное слово отделяет его от жуткой расправы. И если он никогда не боялся смерти, потому как знал – это всего лишь переход из одного мира в другой, где можно сидеть за одним столом с предками, слушая веками их подвиги, то сейчас холод страха заползал под рубаху точно змея. Если Морана захочет, он просто исчезнет, как будто его никогда и не было. А предки ответят за то, что он нарушил договор, и проклянут даже память о Люте.

   – Нет, Морана, мне все по душе, – он опустил взгляд.

   – Я сказала правду. Ты будешь псом. Моим псом. Не стоит серчать на правду. Ты скрепил заклад словом, – она строго посмотрела на него. – Не передумал?

   – Нет, не передумал. Чуры не поймут. Как я в глаза предкам смотреть буду?

   – Тогда иди. Стой лицом к окну, смотри на луну и ни за что не поворачивайся назад.

   Лют сделал, как ему сказала богиня. Он простоял так довольно долго, вслушиваясь в ее бормотание за спиной, но, не понимая ни слова. Голос становился громче, грубее, слова раздавались быстрее, ритмичнее, и наконец, все смолкло. Так было минуту, пока позади не раздалось резкое хриплое рычание, такое жуткое, что мужчина вздрогнул. Но не обернулся. Перед глазами Люта появилась рука Мораны с деревянной чашкой.

   – Пей! – как же этот голос не походил на красивый и глубокий голос богини... Человек никогда не смог бы издать эти звуки.

   В чашке была кровь. Черная. С плавающими в ней травами. Лют выпил, и вернул чашку.

   – Ешь, – теперь в руке был кусок сырого мяса.

   Лют съел сочащееся кровью мясо.

   – Не двигайся.

   Она обернула его сырой шкурой черного цвета.

   – Теперь вой.

   И Лют завыл. Долго, протяжно. Ему казалось, этот вой жил с ним всю его жизнь, прячась где-то в груди, не показываясь днем, и скрываясь ночью. Он выл не голосом. Он выл душой, сердцем, всем телом, каждой каплей крови и каждой мельчайшей косточкой. И все стало меняться. Сначала изменился его голос, а потом изгоя перекосило от нестерпимой боли, и ударило как подкошенный сноп о землю. Невообразимые муки подогнули ноги к подбородку, скрутив калачиком тело, и он начал задыхаться, борясь с покрывающей глаза желто-красной пеленой. И вот тогда, когда ему показалось, что на всем свете не бывало еще такой нестерпимой боли, пришла настоящая боль. Он хотел закричать, но вой лишь перерос во что-то невообразимо-высокое, рвущее душу и замутняющее сознание. Он слышал, как хрустят его разрываемые сухожилия, как лопаются кости и лоскутами отслаивается кожа, сползая точно со змеи. Он задохнулся воем и стал грызть землю, хоть как-то стараясь оставаться в крупицах разума, удерживая лишь одну мысль – не покидать еще недавно такой уютный ковер травы, озаренный как морозным узором, светом луны.

   Боль длилась вечность, так ему казалось. Он не знал, сколько прошло мгновений, сколько дней или лет. Отхлынула она резко, и вместо серой мглы болевого тумана глазам возвращалась утраченная ясность. Лют понял, что лежит на траве, свернувшись калачиком, и его голове удобно покоиться на черных мягких лапах. Он неуклюже поднялся на лапы и тряхнул головой.

   – Все закончено? – прорычал он, и осекся, поражаясь незнакомому голосу, которым это было произнесено.

   – Для тебя все только началось, – Морана встала перед ним. Их головы были на одной высоте. – Хочешь увидеть себя? Ты такой красивый теперь, – это не была издевка, она говорила искренне.

   – Да.

   – Пошли.

   И она подвела его к ручью, текущему в дальнем конце поляны. На Люта в отражении воды смотрел огромный волк угольного цвета, гибкий и сильный. Никогда еще не приходилось ему видеть столь жуткую тварь. И лишь глаза, его прежние серые глаза, застыли в удивлении, изучая то кривые длинные клыки пасти, то кисточки ушей, контрастируя с обликом воплощенного ужаса. Удивленный страшный зверь, не верящий своим глазам.

   – Как?

   – Кошмар. Ночная кобыла, – только и смог растерянно прорычать он.

   – То, что надо, – она погладила его по шерсти загривка. – Привыкнешь.

   А следующей ночью он вошел в селение оборотней, и устроил там пир, и резал их как волк овец, и никто не смог уйти от него. А следом за ним пришли жрицы и зашивали глаза мертвым, чтобы они никогда не могли найти путь в светлый Ирий, где пируют их предки, а остались служить Моране в ее чертогах. Навечно.

   Они лежали в доме Марьи на шкуре перед камином, и Александру никогда в жизни не было так хорошо, как в ту минуту. Наверное, на Земле уже начался рассвет, но ему было глубоко наплевать на это. Он хотел, чтобы это мгновение растянулось на вечность.

   – Я тоже этого хочу, – голос Марьи отдавал теплом и спокойствием.

   – Я и забыл, что ты можешь читать мысли, – он улыбнулся.

   – Тебе есть, что скрывать?

   – Нет. Потому и улыбаюсь, а не напряженно опасаюсь расправы. Думаю, ты б могла меня в секунду убить.

   – Не могла бы уже, наверно ... – она как-то странно посмотрела на него.

   – Я рад, что все так, как есть. Но удивлен. До этого вечера я думал, что мы больше никогда не увидимся с тобой. Думал, что все потеряно, – его голос стал глухим. – Я осознал всего за секунду как ты мне дорога, я ведь тогда достал медальон, прощаясь с тобой. Я жалел, что не увижу тебя напоследок. Только об этом.

   – Да ты влюбился, Саша, – она грустно улыбнулась.

   – Да. И понял это лишь недавно. Сам себе возражал, отрицал. А когда возник вопрос жизни и смерти все лишнее отсеялось.

   – А ведь ты прав, мы вряд ли снова увиделись. Но вмешалась судьба. Не думала, что Лют отважится напасть, когда у тебя был мой медальон.

   – Лют? Это чудовище так зовут?

   – Да. Это его имя.

   – Кто он?

   – Не сейчас. Я расскажу, когда посчитаю нужным.

   – Хорошо, – Александр чувствовал, что спорить бесполезно. – Он не знал о нем. Не почувствовал, наверное.

   – Не знал. Только это объясняет то, что ты рассказал о вашей встрече. Скорее всего, он почувствовал нашу связь, и хотел тебя убить. Но понял, что может не успеть, потому как я уже знала об опасности, когда ты показал медальон, и решил пока не поздно уйти.

   – Когда-то ты не успела. Я рад, что со мной так не произошло...

   – Что ты сказал? – она оскалилась. – Что ты знаешь?

   – Молодой казак с мельницы. Я о нем.

   – Откуда?

   – Один дух рассказал.

   – Ты колдун?

   – Нет, просто... – он уже жалел, что сказал не подумав. Теперь придется рассказать о Леле, так как врать кому-то, читающему твои мысли, бессмысленно.

   – Я не святой. Я был в связи с женщиной, она ведьма и сделала так, что я теперь вижу всю нежить.

   – Как ее зовут?

   – Обещай, что не тронешь ее.

   – Имя.

   – Обещай, – он был жесток. – Иначе можешь меня растерзать, я не скажу. Я не хочу ее смерти. Она спасла меня.

   – Обещаю, – глаза горели как неоновая вывеска. Зло горели. Очень зло.

   Он колебался.

   – Мое слово железно, – она прочитала его сомнения.

   – Леля.

   И тут Марья засмеялась. Он никогда еще не слышал ее смех. Смех был чистым, искренним и звонким как колокольчик. Он ей несказанно шел.

   – Как красиво ты смеешься, – Свечкин зачарованно смотрел на девушку.

   – Да и ты бы смеялся, – она переводила дыхание. – Если бы знал все.

   – Так расскажи.

   – Наш пострел везде поспел...

   – Ты не ревнуешь, – он удивленно констатировал факт.

   – К кому? К родной сестре? – Марья снова залилась смехом.

   Александр пребывал в шоке. Такой ступор не случался с ним еще никогда в жизни.

   – Она тоже жрица культа Мораны? – хлопая глазами, он напоминал растерянного первоклашку, за которым не пришли родители, чтобы забрать его домой.

   Марья уже кашляла от смеха, со слезами на глазах.

   – Нет, ну ты посмотри. Захомутать смерть и любовь... Никакие мы не жрицы. Дорогой, ты вне конкуренции... – она смеялась, а Свечкин прозревал.

   – Ты сама Морана. А она твоя сестра Леля.

   – Ну да. Ты думал простой колдунье под силу делать то, что делаю я? Или она?

   – Но как? – ступор не рассеивался, а лишь сильнее завладевал его мыслями. В голове никогда еще не было столько вопросов. Он переосмысливал все, что знал.

   – Да просто, – она сузила глаза. – Разлюбишь теперь?

   – Никогда. Я не переставал тебя любить, даже когда думал, что ты чудовище, убивающее людей, перегрызая им горло.

   – А почему ты так думал? – она заинтересовано покосилась на Александра.

   – В этом городе происходят убийства, – начал Свечкин, и рассказал о жертвах. И о мужике из троллейбуса, и о цепочке фактов, и как связал убийства с ней. – Когда ты была с тем казаком, в округе тоже происходили страшные смерти, рвали на части людей. Народ тогда решил, что он причастен к этому и устроил самосуд.

   – Ефим не был к этому причастен. Равно как и я.

   – Но после твоего ухода смерти прекратились.

   – А ты не думал, что в тот день убийца мог погибнуть со всеми? И еще размысли об одном: тогда людей разрывали на части, а сейчас выпивают кровь.

   – Хорошо, – он ненадолго задумался. – А ты знаешь, кто мог тогда, и может сейчас все это делать?

   – Я не буду говорить тебе ответ. Я не хочу, чтобы ты рисковал понапрасну, – девушка отрицательно мотнула головой.

   – Но...

   – Саша, – голос был мягок, но тон не терпел возражений. – Давай договоримся, если я приняла решение, не стоит меня пытаться переубедить. Ты сэкономишь время и себе и мне. И нервы.

   Он кивнул, промолчал недолго, а потом спросил то, что давно вертелось на языке:

   – Я верующий, крещеный. Я ошибался?

   – Нет. Ты не ошибался. Он есть. И всегда был. И всегда будет.

   – А кто вы?

   – Ты понимаешь, что с таким знанием ты мертв, если даже просто помыслишь рассказать кому-то о том, что знаешь? – она была как никогда серьезна. – Я тебя убью, как бы не любила...

   – Значит, ты меня любишь? Остальное не важно, – мужчина блаженно улыбнулся. А потом посерьезнел. – Но я никогда никому ничего не скажу, потому как, сказав, предам тебя. А я тебя не предам.

   – Это образное выражение... – она отвела взгляд, поняв, что выдала свои чувства. Видимо, не только людям было свойственно говорить, не подумав. – Я скажу лишь то, что Он создал и нас тоже. А зачем и почему – тебе знать не обязательно. Сам думай.

   – Вы богини...

   – Мы не богини. Нас так люди назвали. Мы сущности. И демоны сущности. И бесы. И ангелы. И все есть. И все для чего-то нужны. Это великое знание, которое просто не поместится у тебя в голове. Ты видишь лишь кусочек мироздания, увиденный с одной точки и за безумно короткое время. Тебе сколько лет?

   – Тридцать.

   – А я живу уже веками. И сама не все знаю. Понял?

   – Понял.

   – Ничего ты не понял, – она погладила его волосы. – Давай не будем об этом. Это просьба.

   – Как скажешь, – Свечкину было безумно любопытно, но он понимал: по-хорошему это знание в частности для него ничего не изменит. Он правильно верил, в течение всей жизни, и правильно все знал. Это было главным, потому как истинного православного ничто и никогда не сможет сбить с его пути. Вся основа жизни – это вера в Спасителя, и без этой веры смысла в такой жизни нет.

   – Ты знал про Ефима, когда говорил, что я не способна любить? – тон девушки был бесцветным, как осенний дождь.

   – Нет. Я не знал, потому и говорил. Я был не прав.

   – На самом деле ты даже не представляешь, как твои слова подействовали. Ты разбудил меня ими. Никто из людей никогда не смел мне перечить. Тем более так. Я удивлена, что ты цел...

   – И я удивлен. Зная, кто ты... Очень удивлен.

   – Ты меня ни о чем не спрашиваешь? Мужчины любопытны. Кто был, когда, сколько раз, и тому подобное? – она издевательски подмигнула.

   – А зачем? Долгие века в одиночестве – это самое страшное, что может быть. Я рад, что ты хоть иногда была счастлива. Да и что толку ревновать к мертвым?

   – Ты прав, – девушка взмахнула рукой. Перед ними появился кувшин с пенистым напитком и две больших чарки.

   – Квас?

   – Пиво. Не пьешь?

   – Пью, – Александр засмеялся, и, повинуясь ее вопросительному взгляду, пояснил. – Не пил много лет, в завязке был. Твоя сестра меня развязала.

   – Она может, – Марья грустно улыбнулась. – Шампанское?

   – Да. Ты знаешь ее вкусы?

   – Конечно, знаю. В те времена, когда шампанского еще не было, она любила молодые вина.

   – Не общаетесь с ней?

   – Нет. Семейное, – она отрезала дальнейшие вопросы.

   – Слышал, у тебя есть муж? – он скосил глаза. Этот вопрос уже давно был у него в голове.

   – Я ждала, когда ты спросишь, – взгляд Марьи выражал крайнюю иронию. – Был да всплыл. Лют, о котором мы говорили, влюбился в меня. Это было очень, очень давно. Слуга полюбил королеву, которая его сделала чудовищем...

   – Он творение твоих рук?

   – Да. Он был человеком, но предки отдали мне его в откуп за свое спокойствие. Не в том суть... Лют прошел все стадии безответной любви. Сначала привыкание, потом обожание, потом отрицание, потом ненависть. И когда он дошел до ненависти, я его отпустила. Мне не нужен был такой слуга. А он решил отомстить, перешел на службу к моему мужу, и рассорил нас наветами на меня... Кощей всегда относился ко мне подозрительно, а тут такой повод. Была страшная война, и он проиграл. Мы поделили сферы влияния, и больше никогда не виделись.

   – Почему ты не уничтожила эту мерзость?

   – Он служит моему мужу, собирает самые черные и мерзкие души, лично приходя за ними, когда умирает тело. Уничтожение будет поводом к новой войне. Еще он ненавидит оборотней, убивает их, и только благодаря этой ненависти популяция так и не выросла. Он полезен, есть вещи, которые важнее личной неприязни. Он боится только меня. Даже Кощей не смог подчинить его до конца.

   – Я понял.

   – А ты был женат?

   – Нет, никогда.

   – Расскажи о том, как ты жил. Мне интересно. И особенно о том, что произошло за последние несколько недель твоей жизни.

   – С чего начать? Со счастливого детства?

   – С первой любви.

   И он рассказал. Легко, коротко, иногда с юмором, иногда с грустью. Она была первой, кому он вообще рассказывал о себе все. Ему самому хотелось, чтобы она знала как он жил. Чтобы хоть кто-то знал, как ему было.

   Она долго молчала, когда он закончил, а потом сказала:

   – Ты устал?

   – От чего?

   – От жизни.

   – Не знаю. У меня никого нет. Семеныч, тренер. И все. Ни друзей, ни врагов. Семьи и детей нет. Родители... А что с ними? Они у тебя?

   – С ними все хорошо. Поверь мне на слово.

   Он молча кивнул.

   – Но дети-то могут быть, семья. Женишься на смертной девушке, она родит. Хочешь?

   – Хотел, – сказал он честно. – А теперь есть ты. И с тобой ни одна не сравнится, я уже не смогу быть со смертной, сама знаешь.

   – Полюбить не сможешь, это точно. Но всегда ли люди по любви женятся? – она хитро прищурилась. – Много кто по расчету, или из удобства. Или ты идеалист?

   – Смейся, тебе можно, – он нахмурился. – Я не женюсь из удобства. Только по любви. И никакие это не идеалы, обычная практичность. Если не буду любить – сяду на шею и съем. Когда такое произойдет, потеряю уважение к жене, а когда потеряю уважение, начну гулять. Я себя очень хорошо знаю. А что за семья, где муж гуляет? Я себя перестану уважать после этого... Долгая тема. А почему про усталость спросила?

   – Интересно, как ты видишь бытие со мной? Подруга, пропадающая каждый день от рассвета до заката? Ты постареешь в короткие для меня сроки, и перейдешь в мой мир. Только тогда ты будешь просто одним из многих... Есть правила, которые нарушать даже я не имею права! – она тяжко вздохнула. – И все, что тебе останется – это глазеть на меня издали и вздыхать.

   – Выход есть?

   – Да. Останься здесь. Навечно. И ты будешь только моим и только со мной.

   – Я тебе не наскучу? За вечность? – он поглядел на нее с прищуром.

   – Не наскучишь, – она упрямо замотала головой. – Во всяком случае, ты не будешь разочарован при любом раскладе. И никогда не станешь в ряд со всеми остальными, будешь выше их.

   – Мне нужно подумать, Мара, – он впервые назвал ее так. – Этот мир привычен для тебя. Но для меня он темен и мрачен. Ты понимаешь, что значит для меня отказаться от Яви, моего мира? Для меня, кто может быть счастлив от хорошей погоды, от солнечного тепла и от того, что просто жив. Если я соглашусь, я никогда не увижу солнца. Представь, какая красота, когда зимнее солнце серебрит иней на ветвях, с которых шапками сыпется снег, и длинные-длинные тени деревьев, кажется, ползут за тобой, когда ты проторяешь лыжню по нетронутой целине! Как ярко от этого первозданно-белого цвета, когда сама природа, будто в первый день создания, и рядом нет ни души. Как свеж и чист морозный воздух, и голубое бездонное небо с блеклой луной в высоте, режет своей яркостью глаза. А потом лыжи выносят тебя на поле, и вдалеке ты видишь белую от инея, деревянную, старую часовенку, которая трещит от мороза, зябко прижавшись к вершине холма, открытая всем ветрам. Я видел такое в детстве, когда мы с отцом ездили к знакомым в Архангельск. Вот где красиво, первозданно. Вот где зимняя сказка...

   А горы? Неужели я больше никогда не поднимусь на скалистую вершину в поднебесье? Представь себе каменную площадку, на которой ты стоишь, закрыв глаза и расправив руки, как крылья. Воздух прохладен, чист и свеж. Под тобой на несколько десятков километров простирается долина, поросшая черно-зелеными елями, и видны ленты дорог, и серебрятся ленты ручьев. А ты сам как существо иного порядка, и чувствуешь, что все это твое, и создавалось лишь для тебя. И нет никаких бед, никаких волнений. Только ты и вечность перед тобой.

   Это получается, что я никогда не увижу рассвет на берегу моря, когда мир пуст, а соленый бриз приятно обжигает кожу холодом. Когда ты только что вылез на берег, вдоволь наплескавшись в теплой воде. И не будет закатов у костра в случайной компании туристов. И не важно, где – в лесу, в степи или на берегу. В компании, где пьют, поют и хохочут над всей своей жизнью; и над удачами, и над неудачами тем более.

   И больше не смогу ощутить пьянящую свободу скорости, когда под хорошую музыку едешь по трассе в машине с раскрытыми окнами, а майский воздух сладок от цвета садов. И даже не важно, куда ты едешь, сам или нет. Важно, что в дороге ты чувствуешь себя всесильным, способным изменить весь мир и прожить свою жизнь заново, родившись тысячу раз и никогда не умирая, искренне веря, что ты вечен! Мне будет очень тяжело отказаться от всего этого ради тебя одной... У тебя слеза на щеке.

   – Я никогда не испытывала, и не видела того, что ты описывал. Неужели все это так красиво? Неужели человеческая жизнь настолько яркая? – ее глаза были расширены от нахлынувших эмоций.

   – Да, именно настолько яркая. Но только у единиц, у тех, кто понимает, зачем он живет и использует время, отпущенное ему, на все сто. Я бы очень хотел увидеть весь мир, побывать в каждом уголке земного шара...

   – Я поняла тебя, Саша. И пусть я не видела всего этого, и не могу представить, но я вижу, какие эмоции вызывает у тебя даже просто воспоминание обо всем, что ты видел и что ты чувствовал. До этого момента я пыталась понять, за что вы цепляетесь в этом мире, почему так не хотите его покинуть. И последние годы я часто бывала в Яви как человек, ставила эксперимент. Даже обзавелась некоторыми привычками – пила кофе, гуляла под дождем. Но не находила ничего, равноценного вечному покою. Я никогда не видела Солнце. Оно красивое?

   – Оно красивее всего, что есть на Земле. Я не опишу тебе его... Хотя нет, – глаза Свечкина загорелись счастьем. – Я смогу дать тебе почувствовать себя человеком. Хотя бы короткий срок...

   – Что ты задумал?

   – Собирайся, – он улыбался во все тридцать два. – И не спорь.

   С первым лучом заходящего солнца они отправились в путь, и первым делом навестили один из многочисленных торговых центров, где Марья приоделась по последней моде. Казус произошел лишь на кассе первого магазина, где они покупали довольно открытое шикарное платье. Продавец молча пробил товары и отпустил их с миром, так и не спросив о деньгах. Они вышли из магазина, и Александр поинтересовался:

   – Что это было?

   – Ты о чем? – она недоуменно хлопнула глазами.

   – Он не взял деньги.

   – Мы их и не предлагали, чтоб он взял. Тем более, зачем мне нужны деньги? – Марья пожала плечами. – Люди всегда добровольно давали мне то, чего мне хотелось.

   – Давай сегодня обойдемся без этого? – он усмехнулся. – Я угощаю.

   – Такой богатый? – девушка усмехнулась в ответ.

   – Достаточно. Тем более с собой этого не заберу, если решусь переехать к тебе, – он шутливо пихнул ее в бок.

   – Хорошо, – она пихнула его так же шутливо, но Александр чуть не влетел в стену.

   – Извини, – сказала Марья ехидно. – Я не нарочно.

   – Ага. В основном. Дома я тебя покусаю... – он окинул взглядом точеную фигуру. – Везде покусаю.

   – Хорошо, – она смеялась. Им обоим было легко.

   Первый для Марьи поход в кино вызвал у нее бурю положительных эмоций. Потом они перенеслись в центр Барселоны, где долго гуляли, и пили мадеру в одном из многих, никогда не закрывающихся ресторанчиков этого города. Дальше был Кельн, много пива и ночная дискотека, а уже под утро, на добровольно отданном владельцем Порше, они клали стрелку спидометра на автобане.

   Из-за начинающегося рассвета, им пришлось перенестись из Европы в Буэнос-Айрес, где только начинался вечер. Они бродили по улицам, пили кофе, и наконец, осели в интернет-кафе, где очень долго Александр знакомил Марью с земной жизнью и ее красотами, показывая фотографии и видеоролики красивейших мест мира.

   Сутки, проведенные вместе, пролетели словно час. Александр оказался в своей квартире, а Марья отправилась по своим делам. И ему, и ей, нужно было подумать. Она поняла, что собой представляет полноценная человеческая жизнь, и узнала, отчего предлагала отказаться Свечкину. А он грустил, понимая, что всего этого может больше не быть. И еще, дико уставший, хотел спать.

8. День неожиданностей

   Игорь Борисович только лег. Он очень устал в этот день. Суббота вышла напряженная, потому что в пятницу вечером исходя из донесений слежки, нанятого им Александра засекли в торговом центре с той самой девушкой, которую поручали найти. Пока последовал приказ о взятии их обоих и привозе домой к заказчику, парочка неизвестным образом исчезла. Слежку организовали после странного и путаного звонка Александра с просьбой узнать данные некоей Лели. Как оказалось, все прошлое этой девушки лишь легенда, наподобие той, что разработали для самого Александра, и при проверке компетентных органов, стало понятно – никто не знал, кто такая Леля и откуда она появилась. Игорь Борисович не любил загадки, и доверял интуиции, которая сигнализацией верещала об опасности. До вечера четверга ничего странного не происходило, наоборот, было видно, что Александр копает землю в поисках Марьи. Поход в архив, в университет, вечер у историка – было тому подтверждением, но организатору слежки казалось, что объект что-то раскопал, и утаивает. Необычное случилось, когда объект вошел в арку и не вышел. Группа слежки не верила своим глазам, боясь доложить об этом начальству, но все же пришлось. Игорь Борисович поверил в сверхъестественное исчезновение, хотя и дал нагоняя работникам, обвиняя их в некомпетентности. И в пятницу новый звонок – один из людей, отдыхая с девушкой в развлекательном центре, ловит исчезнувший объект, да еще и в компании. И завертелась круговерть мыслей, которые подстегнуло новое исчезновение Александра.

   Вот и сейчас он лежал, понуро глядя в потолок, и разрабатывая версию за версией, докапываясь до истины. Движение слева заставило вздрогнуть, а увиденный силуэт в белом платье ужаснул. Он хотел закричать, но холодная рука сдавила горло, не давая даже захрипеть.

   – Здравствуй. Закричишь – умрешь. Мгновенно. Понял?

   Он кивнул. Она отпустила.

   – Что же ты не радуешься нашей встрече? Ты же так меня искал... – девушка улыбалась.

   – Что ты есть? – Игорь Борисович покрылся холодным потом, в горле першило.

   – Твоя возлюбленная. Разве нет? – она склонилась над кроватью, у изголовья.

   – Что ты хочешь? – голос дрожал.

   – Какие вы люди скучные. Всю жизнь искал со мной встречи, и так невежлив. Нельзя же так, – она сжала край деревянной спинки и раскрошила его в щепы. Глаза загорелись зеленым.

   – Прости... – он перешел на шепот, дрожавшая челюсть мешала говорить.

   – Я дала тебе все. Ты ел в три горла, пил в три горла, спал беззаботно. Теперь настала пора платить. Умирать не хочется, наверно?

   Он замотал головой. Кричать не пытался, понимая, что охрана не успеет. А даже если и успеет, что из того? Перед ним не киллер. Перед ним демон.