Текст книги "Весь этот джакч.Дилогия"

Автор книги: Андрей Лазарчук

Соавторы: Михаил Успенский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

Глава девятая

– Не ходи, – сказал Порох. – Если это был газ, то там он мог скопиться.

Лимон ещё раз посветил вдоль лестницы. Нижняя дверь была наполовину открыта, луч фонаря проходил сквозь щель и что-то там нащупывал… но невозможно было понять, что это такое. Нет, не так. Понять – можно было. Невозможно было поверить.

– На две ступеньки, – как будто попросил Лимон.

– Не надо, – сказал Порох. – Лимон. Не надо. Там никого нет.

– Да, наверное, – сказал Лимон. Его колотило. – Эй! – закричал он снова. – Есть кто живой?!!

Но не отзывалось даже эхо.

– Пойдём отсюда, – сказал Порох.

Они выбрались из бетонной будки. Снаружи было необыкновенно ярко и очень тепло. Лимон покосился на мертвеца у стены, потом посмотрел вверх. Илли стояла на вышке с винтовкой в руке и смотрела на них в бинокль. Он махнул ей: спускайся.

– Если это был газ, – сказал Лимон, – то почему они не закрыли двери? Ведь это же специальное убежище?

– Наверное, этот открыл дверь и вышел, – сказал Порох. – И убил всех.

– И сам умер, – сказал Лимон.

– А кого тогда мы на дороге встретили? Он ведь точно про башню говорил?

– Точно про башню.

– Значит, и он отсюда…

– Не понимаю, – сказал Лимон. – Эти все умерли, а он прошёл десять километров…

– Бывает, – сказал Порох.

Они вернулись к машине. Костыль ждал.

– Я думаю, все мёртвые, – сказал Лимон. – И все они там. В убежище. Наверное, они думали, что будут просто бомбить, а вместо этого – пустили газ. Наверное, и солдат с вышки умер. В общем, надо ехать, предупредить. Нашёл бензин?

Костыль кивнул.

– Тогда так: ты и Порох заправляетесь, если есть канистры – берёте с собой. Мы с Илли быстро пробежим по остальным домам…

– Начни с караулки, – сказал Костыль. – Я бы начал с караулки.

– Ага, – кивнул Лимон.

Подошла Илли.

– Я никого не увидела, – сказала она. – Никаких больше трупов.

– Хорошо, – сказал Лимон. – Пойдём поищем оружие – и в город.

– Зачем нам оружие в городе?

– Ну… лучше бы низачем, конечно…

Караулка примыкала к гаражу, и дверь у неё была такая же, как у гаража – железная, на толстых петлях. Лимон осторожно потянул за приваренную скобу, заменяющую дверную ручку – и створка тяжело, но плавно пошла на него. Прикрываясь дверью, он чуть высунулся – ничего. Достал фонарь, пустил широкий луч. Нет, пусто. Кивнул Илли – пошли.

Зачем-то сделано несколько ступенек вниз. Они бетонные с железными уголками. Само помещение небольшое: в конце его стол, очень старый, над столом календарь и какие-то графики. Скамья вдоль стены. Две выгородки для чистки и проверки оружия. За ними – пирамида. В пирамиде – три автомата и винтовка «питон», десятизарядная. В одном углу открытый стеллаж с зелёными коробками патронов, в другом…

В другом, широко раскинув ноги, сидел гвардейский корнет первого класса в парадной форме с двумя рядами орденских планок на груди. Берет его с кокардой из скрещенных молний был аккуратно засунут под погон. В левой руке корнет сжимал пистолет, в правой – сложенный лист бумаги. Остро воняло кровью и мочой. Корнет был несомненно мёртв, хотя Лимон не видел никаких повреждений на теле.

Стараясь не поворачиваться к покойнику спиной, он стянул со стеллажа две коробки патронов, не глядя, передал их Илли. Потом взял два автомата, повесил на плечи. Дотянулся до винтовки. Сообразил: к винтовкам нужны другие патроны. Ага, вот эти коробки, коричневые.

– Давай мне что-нибудь ещё, – сказала Илли.

Он подал ей винтовку, взял одну коробку. Да, эта была куда тяжелее тех, в которых хранились автоматные патрончики…

Пятясь, они вышли на свет. Порох и Костыль грузили в кузов тяжёлые канистры, а высоко над ними совершенно беззвучно ходили кругами огромные белые птицы.

Лимон опустил на землю патроны и оружие, выпрямился. Сказал: – Сейчас, – и, зачем-то махнув рукой, снова спустился в караулку.

Просто мертвец, сказал он себе. Просто мертвец.

Корнет сидел всё в той же позе, но теперь Лимону показалось, что из-под опущенных век он внимательно следит за каждым его движением – и ждёт. Лимон взял с пирамиды последний «гепард» и, держа его обеими руками за шейку приклада, потянулся стволом к рукам мертвеца. Если схватит, подумал он, я успею отпустить. Ему тут же представилось, что ремень захлёстывает его запястье – и ствол заходил ходуном. Дурак, сказал себе Лимон. Трус и дурак. Он зацепил мушкой обшлаг правого рукава, потянул к себе. Рука подалась медленно – как тяжёлая деревянная колода. Упала со стуком на пол. Лимон быстрым движением схватил записку и отскочил, тяжело дыша. Потом сунул её в карман, сжал зубы, взял с полки ещё одну коричневую коробку и только тогда попятился к выходу.

И налетел на Костыля. Просто чудо, что удалось не заорать.

– Ты что так долго? – спросил Костыль.

Лимон пожал плечами. Говорить он не мог.

– Что-нибудь ещё взять? – продолжал Костыль.

Лимон подбородком показал на коробку в своих руках.

– Что с тобой? – Костыль был настойчив.

– Но… га… – с трудом соврал Лимон.

– Понял, – сказал Костыль. – Иди сядь, мы сами всё притащим…

В записке было: «Ничего не смог. Ухожу. Ная, любимая, прости меня. Слава Отцам!»

Кстати, нога, про которую он почти забыл, сразу заболела – тяжёлой распирающей болью. Лимон снял ботинок и увидел, что носок промок кровью. Тогда он стянул и носок. Кровь проступала из-под ногтя среднего пальца. Ноготь большого был чёрный, весь палец вздулся.

– Ой-ё, – сказала Илли, заглянув сбоку. – Теперь ждать, пока слезет. У меня так было.

– У меня тоже, – сказал Лимон. – Только на руке. Вот, – он показал указательный палец с кривым ногтем. – И он не сам слез, мне его доктор сорвал. Только на ноге мы пока рвать не будем…

– Можно просверлить. Мне просверлили. Совсем не больно. И потом сразу же легче.

– Хорошо, – сказал Лимон. – Сразу, как вернёмся. У нас тут и бинта-то нет…

– Есть, – сказала Иллу.

И потянула из-под сиденья зелёную брезентовую сумку со знаком Чаши Мира.

Подошли Порох с Костылём.

– Поехали, а? – сказал Порох. Лицо у него было цвета теста.

– Две минуты, – сказала Илли. – А то Джедо скоро совсем ходить не сможет.

Она открыла сумку, достала пенал со шприцами, вынула иглу.

– Э-э… – сказал Лимон.

– Ты же ногти стрижёшь? И без наркоза?

– Понял, – сказал Лимон. – Просто почему-то страшно.

Он обхватил руками колено и изо всех сил замер.

Илли обмазала ему половину ступни йодом, потом взяла иглу двумя пальцами и стала аккуратно сверлить ноготь примерно посередине. Это был не больно, но очень противно. Потом из-под кончика иглы брызнула струйка тёмно-малиновой крови. Илли убрала иглу, смочила марлевую салфетку чем-то лиловым из бутылочки, разорвала пергаментную обёртку бинта и не очень быстро, но аккуратно прибинтовала салфетку к пальцам. Почти сразу же на бинте расплылось кровавое пятнышко.

– Легче? – спросила Илли.

Лимон потрогал ступню.

– Легче, – сказал он удивлённо.

– Вот теперь можно ехать, – сказала она.

Операция заняла минут пять. Эта маленькая задержка их спасла.

Первым идущие по шоссе машины заметил Костыль.

– О! – закричал он, показывая рукой. – Наши! Наши! Эй!!! – он сорвал с себя берет и замахал им. – Гони, Порох, гони, не успеем!..

Порох быстро взглянул на Лимона. А Лимон…

– Всё равно не успеем, – сказал он.

– У тебя ракетница! Пускай ракету! – бушевал наверху Костыль.

– Тормози, – сказал Лимон. – Илли, дай бинокль.

Он сам не знал, что его смутило. Ну, идут три грузовика из города…

Высокие борта. В городе и у пограничников были или с обычными бортами, или закрытые фургоны. А эти – как для перевозки сена…

Он приник к окулярам и долго не мог поймать машины в поле зрения. Слишком большое увеличение… Потом они появились – почти вплотную.

Первый и второй были по самый верх бортов завалены какими-то ящиками, коробками, тюками. В третьем сидели вооружённые люди. Человек семь. В штатском. Деревенские.

– Деревенские… – сказал он вслух. – Не понимаю.

– Да хоть кто! – возмущённо закричал Костыль.

– Лимон прав, – сказал Порох. – Что-то тут не так. Пусть проедут. Ну-ка, сядьте там за кабиной. И ты, командир – давай вниз.

И, подавая пример, сам улёгся на сиденье.

– Ну, вы вообще… – проворчал Костыль, но всё-таки лёг.

Лимон сполз по сиденью, упершись коленями в панель радиоприёмника – так, чтобы чужие машины кое-как виднелись поверх капота, но зато с той стороны их грузовичок будет казаться пустым. Прошло с полминуты; машины, кажется, миновали поворот к башне и теперь удалялись…

…с добычей, подумал Лимон. А это значит…

Нельзя сказать, что его застывший ужас стал сильнее. Нет. Но теперь Лимон не просто опасался, не просто догадывался, а почти знал наверняка: произошло самое страшное. И оставалось одно: не верить в это до самого конца.

Колонна уже скрылась за пологим склоном, а он всё не решался сказать Пороху: поехали. И сам Порох сидел какой-то пришибленный, вялый, безвольный, серый лицом…

– Что с тобой? – спросил Лимон.

– Плохо, – сказал Порох. – Тошнит… – он открыл свою дверь, свесился вниз и несколько раз тихонько вякнул. Потом снова сел, вытирая губы рукавом. – Но не рвёт. Да мы ведь и не ели, кажется, ничего?

– Поехали, – сказал Лимон. – Дома поедим.

– Думаешь?.. – как-то неуверенно спросил Порох, но мотор завёл и сразу тронулся – благо, под гору.

Дальше ехали молча. Совсем молча. Скоро показались высокие чернодревы, образующие густую тенистую аллею перед въездом в город. Эти деревья когда-то очень давно посадили купцы и солекопы – и для красоты, и против ветра: именно сюда зимой вырывался из ущелья Тиц ледяной тиц-конвестатль, названный так по имени горского бога злых зимних ветров; в старых книгах писали, что этот ветер за полчаса замораживал насмерть, превращая в ледяные фигуры, целые караваны – по-зимнему одетых людей и мохнатых горных буйволов. Впрочем, после войны настолько сильных и холодных ветров уже не было; не зря же долбили литиевыми – или кобальтовыми? – бомбами долину Зартак; так говорили старики.

Аллея тянулась километров на пять, немного не доходя до моста через Юю…

– Притормози, – сказал Лимон. Порох вяло остановил машину.

– Тебе опять что-то не нравится? – склочным голосом спросил Костыль. Ему было страшно, поэтому хотелось задираться.

– Да, – сказал Лимон. – На листья посмотрите.

– Массаракш, – на вдохе прошипел Костыль. Илли тихо присвистнула.

Кроны, которые должны были быть тёмно-зелёными, сейчас имели отчётливый ржавый налёт – как раз справа, со стороны, повёрнутой к ущелью. Множество листьев устилало дорожное полотно…

– Вот так, да? – сказал Порох.

– Что?

– Там же Пандея.

– Да. И что?

– Ну всё же понятно! – вдруг закричал он рвущимся голосом. – Ну всё же понятно! Они пустили газ! Газ! Нет никого в городе, все мёртвые там! Как возле башни! Нет никого! Незачем нам туда!..

– Порох, – сказал Лимон тихо. – Даже если газ. Зимний ветер проходит мимо города, потому город там и поставили – за ветром. Понимаешь? Если газ – он тоже мимо прошёл. Здесь он был, у башни был, новые шахты накрыло, наверное. А город остаётся в стороне. Поехали. Ну, может, край его зацепило. Потому и не до нас спасателям. Давай, жми. Жми. – И, обернувшись назад: – Костыль, дай мне один автомат. И сами возьмите – ты правую сторону держишь, Илли – левую. Илли, ты умеешь с автоматом обращаться, учили вас?

– Нет, у нас не было стрелковой, одна медицинская. Я только из спортивной винтовки стреляла.

– Сейчас покажу, – сказал Костыль. – Вот я тебе зарядил, поставил на одиночные, просто нажимай спуск. Отдачи никакой. Попробуй.

Гукнул негромкий выстрел.

– Вот так и стреляй. Если что…

– Если что – под ноги, – сказал Лимон. – Ну, сама сообразишь. А пока просто держи стволом кверху. Для авторитета.

Лимон, прикрыв глаза, отщёлкнул магазин, тронул пальцем шпенёк-индикатор, показывающий, что все патроны на месте, вогнал магазин в приёмную горловину, передёрнул затвор, опустил предохранитель. Выставил ствол в окошко – вперёд и вверх.

Порох порывисто вздохнул, тронул машину – и покатил вперёд, всё так же медленно и осторожно, будто не бетон был под колёсами, а ненадёжный мутный ноздреватый лёд. Листья очень слышно похрустывали: так хрустела бы яичная скорлупа. Или озёрные ракушки-кружевницы.

Было очень тихо.

Миновали поворот на новые шахты. Лимон вроде бы заметил вдали оранжевый солекопский грузовик, завалившийся в кювет. Но ничего не сказал; Костыль тоже промолчал. Может, и показалось. А если и не показалось – так ведь это, в конце концов, всего-навсего грузовик…

После поворота можно было считать, что они уже в городе, просто деревья и кусты надёжно заслоняли постройки. Справа лежал военный городок, слева – станционный посёлок. Если пешком, подумал Лимон, напрямик, то через десять минут будем дома. Если ехать – то через двадцать.

– О, джакч, – пробормотал Порох.

Въезд на перекрёсток перед мостом был перегорожен армейским пятнисто-зелёным бронетранспортёром; тонкое длинное жало пулемёта смотрело в небо; по обе стороны от машины высились кучи мешков с песком, из которых никто ничего не пытался соорудить.

Порох нажал на тормоз. Посмотрел на Лимона.

– Пойду посмотрю, – сказал Лимон.

– Сиди, ты раненый, – сказал Костыль. – Я сбегаю.

– Те грузовики как-то же проехали, – сказал Лимон. – Должна быть дырка.

– Я тоже так думаю…

Костыль неловко спрыгнул на землю. Потоптался.

– Ноги, – сказал он. – Не хотят идти.

И пошёл.

Медленно, как будто по колено в воде.

– Они могли свернуть с шахтной дороги, – сказал Порох.

– Наверное, – согласился Лимон.

Ему сейчас казалось, что и в нём самом кто-то нажал тормоз и оставил мотор на самых малых оборотах. Ничего не хотелось. Пока ехали, было сносно. А сейчас – свернуться бы в калачик и никого не видеть…

Почему-то сам себе он казался сейчас совсем маленьким. Меньше, чем Шило.

Как он там?..

Да уж с ним-то ничего не случится. Неистребимый говнюк.

Костыль с полдороги оглянулся. Развёл руками: ничего, мол, не вижу, – и хоть ещё медленнее, но двинулся дальше. Лимон хотел ему крикнуть: возвращайся, двинем в объезд! – но автомат мешал высунуться в окно. Он повернулся к Илли:

– Крикни ему, пусть возвращается.

Она сложила руки рупором:

– Ки-ий! Ки-и-ий!!!

И в этот момент Костыль испуганно подпрыгнул, повернулся вправо, пригнулся…

Вспышка была бело-лиловая, несильная, и тут же всё впереди заволокло сизым дымом. Лимон не мог бы сказать, слышал он какой-то звук или нет, просто мгновенно заложило уши. На ветровом стекле образовались две дырки, окружённые паутиной трещин.

Лимон никогда бы не подумал, что Костыль такой тяжёлый. За ним оставалась мокрая полоса. Свет мерк. Когда до машины оставалось шагов двадцать, Лимон упал сам. Потом он почувствовал, что и его тащат. Было всё так же темно, в голове звенело и гудело. Потом сквозь этот звон донеслось: «…ещё живой… в больницу… в госпиталь ближе…»

Он лежал и в то же время заваливался назад. На какой-то момент исчезло всё.

Пришёл в себя от тряски. Сел, хватаясь руками. Что-то стал понимать. Он ехал в кузове, спиной вперёд. Рядом на четвереньках стояла Илли, нависая над комом рваного тряпья. Одной рукой она опиралась на этот ком. Мимо уже проносились дома. Потом машину занесло на повороте, Лимон не удержался и упал на бок – и оказался лицом к лицу с Костылём. Половина лица Костыля была сплошной кровоподтёк, на лбу и щеках кровоточили крошечные ранки. Илли держала его за плечо – наверное, что-то там зажимая. Платка на ней не было, волосы растрепались.

Но смотрела она на Лимона, и он не мог понять её взгляд.

Раздался громкий удар, машину тряхнуло, потом она остановилась. Появился Порох.

– Понесли! – крикнул он.

– Ага, – и Лимон стал выбираться из кузова.

– Да ты лежи, опять свалишься…

– Не свалюсь…

Было муторно, но он всё же действительно не свалился.

Грузовичок стоял у короткого пандуса, ведущего к широким двустворчатым дверям. Лимон узнал это место: пограничный госпиталь, здесь ему не так давно вскрывали нарыв на локте. За этой дверью – приёмный покой, там врачи… Он побежал туда – то есть хотел побежать, на самом деле пошёл. Под конец – цепляясь за перила.

За дверью было полутемно. Стоял ряд пластиковых кресел – таких же, как в кинотеатре. Потом он увидел кресло на больших велосипедных колёсах, схватил его за ручки и выкатил наружу.

Порох и Илли уже подволокли неподвижного Костыля к самому краю кузова. Оба были перепачканы кровью.

Порох что-то сказал, Лимон то ли не расслышал, то ли не понял. Втроём они усадили тяжёлого и мягкого Костыля в кресло и покатили внутрь. Голова Костыля всё время падала то вперёд, то назад, Лимон пытался её поддерживать.

Внутри их никто не встретил. Но где-то рядом должна быть перевязочная, может быть, там…

В перевязочной на полу лежал человек в белом халате и маске. По полу были рассыпаны инструменты.

– Массаракш… – пробормотал Лимон.

Порох молча и деловито оттащил труп в сторону, чтобы кресло могло въехать внутрь. Они с Лимоном перетащили Костыля на перевязочный стол. Порох подобрал с пола большие ножницы и стал быстро разрезать рваную и обгорелую одежду, открывая голубовато-белое, перепачканное кровью, тело. Лимон увидел, что правое плечо Костыля перетянуто скрученным в жгут платком. Когда она успела? – не помню…

– Илли, – тихо сказал Лимон.

– Да, – сказала она. – Поищи марлю и воду. Должна быть вода в бутылях.

Вода была, марля тоже. Оторвав большой кусок, Илли начала быстро смывать кровь. Больших ран, вроде бы, не было. Но кровь тут же появлялась снова.

– Вот она, – вдруг сказала Илли. И Лимон тоже увидел: во впадинке, под которой было солнечное сплетение, на миг обозначилось треугольное отверстие, довольно большое, палец можно засунуть, которое тут же исчезло под чёрной кровью; кровь текла не сильно, но неотвратимо…

– Надо врача, – сказала Илли. – Я не смогу.

– Сейчас, – сказал Лимон и выскочил в коридор.

– Эй! – закричал он. – Есть кто-нибудь?

И, уже зная, что ответа не дождаться, бросился по лестнице на второй этаж.

Вот палата, в которой он тогда лежал, а вон та дверь – в ординаторскую. Там они с доктором Акратеоном гоняли чаи… или это был бред? Это был бред. А сейчас не бред.

Всем телом Лимон толкнул дверь, влетел…

Такое он уже видел. Офицер в парадной форме с медицинскими петлицами сидел в углу, раскинув ноги. Только стена за ним была сплошь залеплена красно-чёрным…

Не было мух. Окно настежь – и нет мух.

Второй врач, в халате, лежал на подоконнике. Он, наверное, и распахивал окно. Стало тяжело дышать, и он решил открыть окно, это естественно.

Третий полусидел на диване. Лимон не стал к нему даже подходить…

Помощи не будет.

Он вышел и стал спускаться вниз. Навстречу шла Илли. В крови с головы до ног.

– Всё, – сказала она. – Сердце…

Лимон коротко кивнул.

– Пойдём, – сказал он. – Тебе надо помыться. Я покажу.

Глава десятая

На листе бумаги Лимон написал печатными буквами: «Кий Килиах, Стальной переулок, 14. Первая гимназия, класс пятый «синий». Подорвался на растяжке». Приклеил пластырем к груди. Пластырь клеился плохо. Ладно, подумал Лимон, ветром не унесёт, а кровь засохнет – вообще будет не отодрать.

Порох уже сидел на водительском месте, а Илли медленно прохаживалась перед машиной.

– Мне всё равно надо переодеться, – сказала она.

Лимон кивнул.

– Садись впереди, ты мокрая, – велел он. – Я в кузове.

– Командир, – еле слышно сказал Порох. – Мы тут решили домой не ехать. Ни к ней, ни к нам. В какой-нибудь магазин…

– Нет, – Лимона передёрнуло. – Давайте к нам. Родителей всё равно дома не было, так что… Илли, ты же поносишь пока мои вещи?

– Ну и зря, – сказал Порох.

– Наверное, – согласился Лимон. – Только я… не могу. Всё равно что раздевать покойника.

– Может быть, и придётся, – сказала Илли тихо. – Всё поменялось, Джедо.

– Посмотрим, – сказал Лимон. – Может быть… но потом.

– Я понимаю, – сказала Илли. – Хорошо. Давай как ты говоришь.

Порох выкатил грузовичок из госпитального двора и свернул налево.

– Если все мёртвые, – сказал Порох, проехав два квартала, – то почему на улицах вообще никого нет?

– Возможно, успели объявить тревогу?

– А кто у нас вообще объявляет тревогу?

Лимон задумался. Пограничники о происшествиях сообщают в штаб обороны – это в двух сотнях километров отсюда, – и в командный пункт частей прикрытия. После чего им, если ситуация серьёзная, дают приказ отступать и размещаться в тылу укрепрайона (потому что подставлять под удар опытных специалистов по наблюдению и выслеживанию шпионов – как-то не по-хозяйски); отец упоминал, что место размещения время от времени назначается новое, но всегда за городом; кстати, при эвакуации города пограничники помогают полиции… В любом случае, место это должно быть вблизи дороги, а значит, разминуться с колоннами пограничных машин сегодня было бы просто невозможно. То есть или они не покидали застав, или…

Да, тревога. Тревогу должны были дать полицейские, получив приказ из командного пункта. Командный пункт где-то в горах, на полпути к заставе. Вернее, не на полпути, а на половине расстояния. Другая дорога. Лимон её не знал. Никогда там не был.

– Ты дорогу на укрепрайон знаешь? – спросил он Пороха.

Тот молча покачал головой. Отец его, инженер-лейтенант первого класса Гай Тюнрике, служил в танкоремонтной мастерской – здесь, в городе. Здоровенный, весёлый, похожий на медведя, в танкистском несгораемом чёрном комбинезоне и почти всегда верхом на мотоцикле, наголо бритый, с короткой трубкой в белых зубах. Лимон знал его мало и жалел об этом – но невозможно же дружить со всеми, кто тебе нравится… В общем, понятно, что в укрепрайоне Порох не бывал.

– Сапог должен знать, – сказал Порох.

– Но Сапога нет среди нас, – пробормотал Лимон. – Всё, приехали, тормози.

– Я въеду во двор, – сказал Порох.

Офицерский двухэтажный дом на четыре семьи имел арку с воротами и внутренний дворик; ворота сейчас были распахнуты, да не просто распахнуты, а сорваны с петель: кто-то выехал со двора, не позаботившись открыть замок. Помогая себе всем телом крутить руль, Порох вписался в арку, ничего не задев.

– Ребята, – сказал Лимон. – Подождите меня, я проверю…

– Я с тобой, – сказала Илли.

– Не стоит…

– Ничего. Пошли.

Дверь в квартиру была заперта. Лимон почему-то на сразу смог провернуть ключ. Наконец дверь открылась.

Пусто. Слава Творцу, пусто…

– Туда, – показал Лимон на лестницу. – Комната направо. Я сейчас…

Сам он прошёл по нижнему этажу и взялся за дверную ручку материной комнаты. Родители давно ночевали порознь, тем более что отец большую часть времени проводил на заставе. Лимон был твёрдо уверен, что не разводятся они только из-за него и Шила. Он даже как-то привык к этой мысли… Немного помедлив, он повернул ручку и потянул на себя дверь. Никого. Две набитые вещами сумки. Тёплые вещи, вываленные на кровать. Всё.

Мелкими шажками Лимон подошёл к кровати, протянул руку и взял старую меховую безрукавку. Она будет великовата Илли, но не слишком…

Потом он с каким-то нехорошим облегчением вышел и плотно закрыл за собой дверь.

Илли стояла посреди его комнаты и озиралась.

– Вот, – сказал Лимон и открыл шкаф. – Штаны, рубашки, свитера – выбирай. Должны более-менее подойти.

– Спасибо, – сказала Илли. – Там, внизу – всё нормально?

– Не знаю, – сказал Лимон. – Уехать она не успела. Собралась, вещи уложила… Но и дома её нет. Так что – не знаю.

– Вот эти можно? – спросила Илли.

– Что хочешь, – сказал Лимон. – И знаешь что? Бери с запасом. Мало ли…

– Носков побольше, – сказал от двери Порох.

– Да, – сказал Лимон. – Все носки. Лей, тебе надо чего-нибудь?

Тот покачал головой.

– Тогда… – Лимон взял ещё одни полуформенные штаны, две пятнистые майки и тёмно-серый свитер с кожаными нашивками на плечах и локтях. – Пошли в машину. Илли, ты переодевайся не спеша, но постарайся побыстрее, ладно? Вот рюкзачок…

Мотор Порох не заглушал, грузовик стоял, тихонько пофыркивая. Лимон, как бы проснувшись, оглядел кузов, вернулся на кухню, достал из ящика два лохматых коврика и бросил их – один поверх засохших кровавых луж, другой – на штабель коробок с патронами. Забрался и сел, поставив автомат между колен. Тут же к нему подсел Порох.

Некоторое время они молчали.

– А вдруг так везде? – спросил Порох.

– Наверное, – сказал Лимон. – Просто… по-другому я не понимаю. Если бы только у нас – уже были бы спасатели, армия…

– Значит, всё?

– Похоже на то.

Помолчали.

– Я дурак был, – сказал Порох. – Всё мечтал о том, как было бы здорово, чтобы все на свете взяли и исчезли. И я – один…

– Так плохо было?

– Да не то чтобы плохо… Не знаю, как сказать. Не по-моему. Всё, что ни делалось – делалось не по-моему. Вот я и намечтался…

– Да брось ты.

– Ну, почему? Помнишь, проповедник приезжал… как его?.. Забыл. Ну, в общем…

– Да помню. Только не верю я во всю эту шелуху.

– Да и я тоже не верю. Другое дело, что нельзя придумать того, чего на свете быть не может. Наоборот может быть, а чтобы так – нет.

– Скажешь тоже. Вот я сколько раз придумывал, что могу летать. Даже без крыльев – так, раскинул руки и полетел. Ну, и?..

– Горцы могли.

– Сказки.

– Не сказки. В школьной фильмотеке есть вполне себе документальное кино…

– Кино – это…

Вышла Илли, переодетая, с рюкзаком на плече.

– Правильная девчонка, – сказал Порох. – Надёжная.

Он перекинул ноги через передний борт и сразу оказался на водительском месте.

– Куда теперь, командир?

Илли забралась в кузов.

– Две точки, Лей. Штаб гарнизона – просто для очистки совести. А потом – продуктовый склад. Надо в лагерь завезти… ну, сколько сможем.

Порох кивнул, не оборачиваясь.

И тут Лимону показалось, что он слышит какой-то невозможный здесь звук!

– Ребята, тихо, – сказал он. – Порох, заглуши мотор.

Тот послушно повернул ключ.

Сначала казалось, что это шумит в ушах. Но потом Лимон разобрал: «…я вышел, и дверь затворилась за мною, и скрип половиц был отчётлив и тих…»

Эту пластинку он узнал бы и будучи разбуженным посреди сна: «Голубая чаша» Игне Балло, соседка тётушка Яни крутила её хотя бы раз в декаду; вы ничего не понимаете в высокой поэзии, говорила она, а ведь потом мы будем гордиться: с этим мальчиком мы жили в одно время и в одном городке… Игне окончил Вторую гимназию и уехал в столицу, и с пор о нём было мало что известно; вроде бы поёт то ли в клубе, то ли в ресторане…

Дверь в квартиру тётушки Яни была приоткрыта, Лимон вбежал – и остановился. Автоматический проигрыватель своим суставчатым рычагом только что приподнял пластинку, перевернул и положил на карусель; раздалось несколько щелчков, карусель закрутилась, коромысло звукоснимателя приподнялось, сдвинулось, опустило иглу на край пластинки…

Шорох. Молчание. Потом начальные аккорды. Лимон знал, что сейчас будут «Горы зовут», а потом – «Два глотка чистой воды». Он волей-неволей уже всё помнил наизусть.

Проигрыватель стоял на массивной тумбочке возле дивана. На диване лежала тётушка Яни, уронив руку вниз так, как её ни за что не уронит живой. А на груди тёти Яни лежала, свернувшись, кошка Можа. Глаза её были открыты, сухи, мутны и неподвижны.

Лимона вдруг охватило холодом, по всему телу пошла «гусиная кожа», а потом хлынул пот. Он попятился, что-то зацепил прикладом – рухнуло с грохотом и звоном, – повернулся и бросился бежать. Несколько секунд выпало из его жизни. Как-то сразу он оказался около машины, вцепившийся до синевы на костяшках в поручень и изо всех сил машину трясущий; и ещё он видел бледное круглое пятно с тёмными пятнами там, где должно было быть лицо Пороха, и слышал, как Илли говорит сверху: ну, тихо, тихо, не надо, хватит…

Он сглотнул, сказал: уже всё, уже всё, – и полез в кузов. Но потом его долго ещё время от времени сотрясал озноб.

До Треугольной площади (старые люди по-прежнему называли её Императорской), где стояли здания штаба, почты и полицейского управления, было две минуты езды. Лимон чувствовал, что опять тупеет, становится как дерево или кирпич… оно и к лучшему, но всё же…

Пахло горелым. Сильно пахло. Какой-то пластмассой, что ли…

Грузовичок свернул к штабу, и стало понятно, откуда гарь. Над всеми окнами второго этажа – и над некоторыми первого – штукатурка была покрыта полосами жирной копоти; стёкла полопались и усеяли тротуар. Никто не пытался ни тушить пожар, ни что-то выносить из горящего здания…

– Едем дальше? – глухо спросил Порох.

– Да. Ты ведь знаешь, где склады?

– Кто не знает…

Все офицерские семьи получали доппаёк. Когда отцы были на рубежах, к раздаточной ходили матери и дети.

Ворота склада стояли приоткрытыми, и Лимон похлопал Пороха по плечу: стой. Сам спрыгнул, снял автомат с предохранителя, медленно подкрался вдоль забора к щели – и быстро заглянул во двор.

Никого.

Он скользнул за ворота, замер, огляделся, прислушался. Тревожил какой-то непонятный гул. Потом Лимон сообразил: это работает компрессор холодного склада. Но если работает компрессор, то и ворота должны открываться…

Открываются они вот оттуда, из проходной.

Наверняка там опять мёртвые…

Он подумал об этом почти равнодушно.

Но проходная была пуста. Что-то здесь произошло: турникет снесён, стекло в будочке охранника разбито. А, и вот ещё что: тот, кто проломился сквозь турникет, снёс по дороге и коробку рубильника, открывающего и закрывающего ворота. Она валялась отдельно, а из стенки опасно торчали оголённые концы проводов.

Лимон вернулся во двор. Попытался сдвинуть створку ворот – разумеется, без толку. Подошёл Порох. Молча осмотрелся. Сказал:

– Подсади.

Лимон помог ему забраться на крышу проходной. Напомнил:

– Там всё под током.

– Ага, – сказал Порох. – Я в мотор не полезу…

Он снял и сбросил на землю какой-то кожух, повозился немного, сказал:

– Попробуй двинуть.

Лимон налёг на ворота. Створка с трудом, но покатилась. Он откатил её ровно настолько, чтобы проехал их грузовичок.

Порох, зацепившись за край крыши, спустился; сказал: «У отца в мастерских такая же механика», – и, вытирая руки, пошёл к машине. Загнал её во двор. Лимон задвинул створку ворот. И подумал, что прежде надо было бы посмотреть, открыты ли сами хранилища.

Ворона…

Всего хранилищ было четыре: два вещевых и два продовольственных. Закрыты, разумеется, были все, но лишь дверь холодного склада запиралась на врезной замок, на остальных же висели старинные петельные – ещё, наверное, времён Лухты Благоуспешного – винтовые запоры с бронзовыми львиными мордами на фасадных крышках. Порох посмотрел на один такой, посвистывая, потом подогнал машину задом, достал трос, накинул одну петлю на замок, другую – на буксирный крюк, сказал: отошли, – и с первой же попытки замок сорвал.

Штабеля мешков и ящиков; стеллажи с коробками и банками.

Лимон нашёл выключатель. Лампы загорелись, но красноватым неровным мерцающим светом.

– Илли, оставайся снаружи, – сказал Лимон. – А мы пойдём посмотрим…