Текст книги "Весь этот джакч.Дилогия"

Автор книги: Андрей Лазарчук

Соавторы: Михаил Успенский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

Глава седьмая

Вечером никуда не поехали, потому что просто не смогли. Тренер Руф Силп, державшийся до последнего, тоже «поплыл» и сказал, что надо дождаться завтрашнего дня, и вообще утром должна прийти помощь, и нужно сначала получить инструкции из города, а уж потом что-то делать, иначе как бы не наломать дров… Лимон понимал, что это отговорки, но с самой мыслью был согласен: в таком состоянии ехать ночью просто невозможно. Вообще взрослые выглядели хуже ребят, это Лимон ещё успел уцепить, но он тоже слишком устал, чтобы обдумать замеченное, да и верно сказано: что к ночи чёрный чугун, то утром светлое пёрышко…

Лимон зашёл в медпункт, взять обезболивающих таблеток. В медпункте сидела пропавшая утром толстая Мьеда и перебирала какие-то документы – что-то на стол, что-то на пол. Она была растрёпанная и говорила невнятно, таблеток не дала, и Лимон решил, что лучше не связываться.

Он долго не мог уснуть, ворочался. Болела нога, томило беспокойство. А вдруг в городе ещё хуже? Они ведь ближе к границе – первый удар был по ним. Главное, всё непонятно…

Он изо всех сил старался не думать о родителях – и, разумеется, только о них и думал, представлял картины вражеского вторжения, и отец с пулемётом всех побеждал, спасал мать… и вдруг эта правильная картина исчезала, и он будто сверху видел: перевёрнутая горящая машина, и несколько тел разбросаны вокруг, и кто-то маленький – кажется, он сам – ковыляет рядом и, не дотрагиваясь до трупов, пытается заглянуть в лица, узнать… а ещё лучше – не узнать…

Вся палатка была плотно наполнена стонами, всхлипами и невнятным бормотанием. Это тоже было страшно.

Всё же удалось уснуть. Скверным липким сном, который, однако, отгородил Лимона и от того, что было, и от того, что ждёт – то ли впереди, то ли просто за полотняным пологом палатки…

Лимон проснулся от боли и от холода. Одеяло сползло, а больная нога как-то неудачно заползла под здоровую. Он с трудом распрямился, потом сполз с койки, нашарил костыль, дохромал до выхода и выглянул наружу.

Как ни странно, было уже светло. Светло и настолько ясно, что вся Крепость была как на открытке. Значит, время уже позднее. Но никто не трубил подъём… впрочем, и жрать не хотелось совсем – настолько не хотелось, что одна мысль об еде вызвала тошноту. А почему подумал об еде? Наверное, по привычке: личный состав должен быть накормлен…

Его передёрнуло от презрения к себе. Вся затея с отрядом была дурацкая и совсем детская. Для первоклашек. Вот произошло что-то настоящее… и что? Что дальше-то?

Надо ехать в город, твёрдо сказал он себе. Ехать в город. Хоть что-нибудь, да узнаем.

Он растолкал Сапога, Пороха, Костыля и Маркиза. Дольше всех отбивался Маркиз.

– Парни, – сказал Лимон. – Я сейчас поеду в город. Вы здесь при оружии. Охраняйте всё, а особенно кухню и тир. Оружейку. Понятно?

– Кто на неё позарится? – пробормотал Сапог.

– Не знаю, – сказал Лимон. – Но это сейчас самое ценное. Из всего, что здесь есть.

– Я с тобой, – сунулся сверху Шило.

– Нет, – сказал Лимон. – Сегодня мы с тобой будем порознь. С братом в разведку не ходят.

– Почему?

– Не дурак, должен понимать…

– Лимон прав, – сказал Порох. – Будешь при мне. Поучу тебя обращению с ружьём.

– Не хочу, – со склочными нотками в голосе сказал Шило. – Я в город. Пусть Лимон остаётся.

– Это приказ, – сказал Лимон.

– Какой ещё приказ…

И тогда Лимон врезал брату. Прямо по свисшей с верхней койки башке.

– Ты чего?..

– Это приказ. Я командир. Ты боец. Если недоволен, можешь уходить. Мне такие не нужны.

Капнула кровь. Потом ещё, ещё и ещё. Все посмотрели вниз, на кляксы.

– Я понял, командир, – сказал Шило.

– Вот и отлично, – сказал Лимон.

– Но я…

– Что?

– Ничего.

Лимон вышел. Его трясло.

Он едва не убил маленького поганца.

Дальше было не лучше. Тренера никто не видел, толстенькая Мьеда не могла подняться с койки, одна машина ночью исчезла, а с нею двое поваров и двое воспитателей, медсестра Гента спала каким-то страшным сном (с полуприкрытыми веками – потом она несколько раз являлась Лимону в кошмарах), и только в штабной палатке Лимону попался единственный что-то соображающий взрослый – тот самый, который вчера искал медпункт. Сейчас он сидел за столом и массировал пальцами виски.

– Вы кто? – замученно спросил Лимон.

– Я? – тот приоткрыл глаза. – Теперь уже сам не знаю. Ехал сюда, чтобы организовывать досуг… старшим вожатым, что ли. Забыл, как называется. Меня зовут Дачу. Дачу Трам. А вы, молодой человек?..

– Я – Джедо. Мы ещё с вечера договаривались с тренером Силпом…

– Боюсь, что ваши договорённости… того.

– То есть?

– Я его связал и вкатил успокаивающего. До вечера он вряд ли очнётся.

– Почему? То есть зачем?

– Он пытался меня задушить. Подушкой. Говорил, что это я всех отравил. Слушай, Джедо, ты понимаешь вообще, что происходит?

– Говорят, бывает такой газ…

– Вот и я так подумал. Но что теперь делать? Ждать?

– А вы сами – как?

– Если скажу, что хорошо, ты мне поверишь?

– Но вы хоть что-то…

– Спасибо. Хотя должен сказать, что более мерзко я себя чувствовал раза два в жизни. И оба раза это было следствием… Ну, в общем, были причины. А сейчас? Газ, говоришь?

– Наверное. А что ещё?

– Не знаю. А ты сам как?

– Сейчас сносно. Ночью было… совсем плохо.

– Понятно… то есть ни черта не понятно, но… как-то так. Какие у нас планы?

– А связь с городом есть?

– Нету. Ни по проводу, ни по радио.

– Надо ехать за помощью. Мы с тренером, собственно…

– Ну да, ну да… Надо ехать. Мы с тобой? Ты умеешь водить машину?

– Только аккумобиль. С бензиновым – не умею.

– Плохо. Потому что я тоже не умею.

– Ничего себе.

– Так вот сложилось.

– Ладно. Я знаю, кто умеет. А вы знаете, у кого ключи от оружейки?

– Знаю. У меня.

– Тогда выдайте мне мою винтовку. Она там, под замком.

– Хорошо… Тогда слушай, Джедо… Мне, наверное, не следует ехать. Похоже, я тут единственный взрослый, кто хоть немного соображает. Так?

– Ну… в общем, да. Мы с Порохом смотаемся за подмогой и вернёмся. А вам я в помощь оставлю своих, годится? Ребята проверенные. Кстати, и их оружие тоже под замком хранится. Идёмте?

– Да-да. Пойдём. Проклятая голова… Так хотелось застрелиться, ты не поверишь…

Оружейная палатка снаружи была цела. Но с дверцы клетки кто-то сбил замок. Все ящики стояли грубо взломанные. Винтовки почему-то валялись на полу…

Когда Лимон поднял одну, он сразу понял, в чём тут дело. Это была воздушка. Всё, что завезли для тира – были воздушки.

Ну и, конечно, тот ящик, которому Лимон, Порох и Костыль (и наверняка кто-то ещё, потому что Лимон, когда вечером ставил свою винтовку, мельком подумал, что свободного места почти нет) неосторожно (ну, что значит неосторожно? – по требованию начальника лагеря) доверили своё оружие, был разбит и пуст.

– Проклятье, – сказал Порох; он сразу взмок и побледнел так, что порошинки на лице сделались чёткими, как чернильные точки на бумаге. – Если бы не ты со своим лосем…

– Это был не мой лось, – сказал Лимон. – Всё равно извини. Кто мог знать.

– Ладно. Я думаю, раз такие дела – мне отец свою даст. Да и вообще…

Он поводил по зубам костяшками пальцев, хотел что-то добавить, но не стал.

– Думаю, накрылся лагерь, – сказал молчавший до сих пор Маркиз. – Ещё эти звери… Заберут нас обратно, и все дела.

– Скорее всего, – сказал Лимон. – Ладно, Маркиз, ты теперь у нас основная огневая мощь, прикрывай Сапога. Держитесь плотно. Мало ли что. Мы постараемся мигом. Туда и обратно.

Народ уже вылез из палаток, бродил хмуро и пока ещё растерянно. Но кто-то же забрался ночью в оружейку… Это не давало Лимону покоя, но он себя успокаивал: скорее всего, оружие забрали сбежавшие взрослые, чтобы не допустить дурацкой пальбы… а может, они и не сбежали вовсе, а поехали на охоту, ведь еды осталось всего ничего – только то, что не успели разгрузить из машины, – да и готовить не на чем, весь запас дров сгорел вместе с кухней и кладовой…

Он даже почти поверил в это.

Для экспедиции выбрали тот же грузовичок, на котором – как давно это было! – ездили по фермам. Порох проверил бензин (хватит в одну сторону, там заправимся), попинал колёса, забрался в кабину, стал подгонять сиденье по высоте. Лимон и Костыль терпеливо ждали. Потом подошёл лысый Дачу, а следом за ним – Илли, в другом платке и одетая по-горски – как бы в нескольких тонких разноцветных платьях, надетых одно поверх другого. В руках у неё была сумка.

– Я с вами, – сказала она.

– Зачем? – пожал плечами Лимон.

– Это еда и чай, – она будто не слышала вопроса.

– Хорошо, – сказал Лимон. И повернулся к Дачу:

– Вы осторожнее тут, ладно? Кто-то же спёр оружие. Вряд ли на сувениры.

– Конечно, – сказал Дачу и приподнял свитер. Из-за пояса торчала рукоять пистолета.

– Всё равно, – сказал Лимон.

– Возвращайтесь быстрее, – сказал Дачу. – И обязательно с подмогой.

Лимон кивнул.

За спиной надрывно взвыл стартёр, мотор чихнул, подёргался – и заработал ровно.

– Садитесь, – сказал Порох.

Лимон и Костыль забрались в кузов, Илли села рядом с Порохом. Брезентовый верх кабины был убран, разговаривать можно было свободно. Только пока не хотелось.

Порох плавно добавил газу и отпустил сцепление, и машина с каким-то облегчением, будто застоялась, покатилась вперёд.

Лимон оглянулся. Лагерь выглядел отсюда неопрятно и жалко. Конечно, ничего не успели сделать, но всё-таки… К Дачу подошли несколько ребят, о чём-то, наверное, спросили. Он ответил. Все сначала посмотрели вслед машине, потом повернулись и пошли к палаткам. Очень медленно и бессильно.

Да что же это всё-таки с нами со всеми было?..

Глава восьмая

– Ты как? – спросил вдруг Костыль. Встречный ветер трепал волосы и вроде бы бодрил.

– Бывало получше, – честно сказал Лимон.

– Голова?

– И голова тоже. Не болит, а так… будто глиной набита.

Костыль согласно кивнул.

– Я тут подумал… ночью. «Собирателей брызг» ты же видел?

– Если честно, то нет. Книжку только читал.

– Старую или новую?

– А они что, разные?

– Ага. Старая ещё при Империи была написана, там принц Прау в главных героях, ну и вообще – они там искали оружие против Синего союза. Ты хоть помнишь, что такое Синий союз? Или хотя бы Кидон?

– Союз – это Кидон с какими-то другими мелкими странами… Помню только, что первая большая война против них была. И какой-то Жёлтый ещё был союз… но про тех вообще ничего не знаю. У меня где-то учебник старый был, лет двадцать назад выпущен, только я его так положил, что давно найти не могу. Там про Кидон было несколько слов. Теперь – вообще пусто. С кем воевали? – а, так, с какими-то врагами, память о них стёрлась…

Костыль потёр нос.

– Дед мой, пока ещё жив был, всё говорил, как выпьет: да ты знаешь, мол, от чеговас тогда спасли? Пусть самой страшной ценой, говорил, но вы хоть нормальными людьми остались… Но что было бы – не говорил. Только, мол – радуйтесь и живите, а о том вам лучше и не знать ничего… Ах, да, так вот я о чём: в той старой книжке многое отличается от того, что есть в новой. Сейчас… плохо я рассказываю…

– Нормально рассказываешь. Ты ж не Маркиз. Это он – как по писаному.

– В общем, там было так: экспедиция попала в заколдованную долину. Пока они были в ней, то у них всё просто… ну, весёлые были, бодрые, сильные, как быки… В общем, благодаря этому и выбрались. И тут же свалились. И вот тут у них такое началось… в общем, кто-то встать не может, кто-то плачет, не останавливается, а один совсем ушёл и со скалы спрыгнул. Понимаешь?

– Но у нас же… мы же не в экспедиции. И Область отклонений далеко отсюда.

– Это понятно, понятно… Просто… вот Крепость там была, а стала здесь. Может, и Область так же? Ведь этот твой лось…

– Знаешь, Кий, мне сегодня что-то похожее мерещилось ночью. То ли спал, то ли не спал. Будто Бал-Акрад, физик бывший, мне заново всё объясняет, а я тупой-тупой… И вот он про эти другие миры, которые наш Мир окружают, как-то по-новому рассказывал – только я то ли не понял, то ли не запомнил. У тебя так бывает? Когда во сне что-то очень нужное понимаешь, а проснулся – и уже всё, драные тряпки вместо понимания…

Костыль помолчал.

– Такого, чтобы во сне, вроде бы не было, – но я, кажется, въезжаю. У меня так наяву случается. Вот, думаешь, сейчас-сейчас-сейчас что-то выдашь – ну, совершенно гениальное, – а потом бац – и всё рассыпалось, а то ещё хуже – вдруг доходит, какая это ерунда была на самом-то деле… А ты Бал-Акрада откуда знаешь, он ведь в старших классах преподавал?

– А он вёл кружок оптики, я в него ходил. А потом его оттуда уволили, и я перестал ходить. Второй препод, этот, как его…

– Зануда.

– Зануда, да. В общем, не зря его так прозвали… Держись!

– Вижу…

Порох, неподрассчитав, въехал в выбоину на дороге, грузовичок подбросило, потом повело юзом. Но Порох выровнял руль, притормозил, потом остановился; мотор заглох. Обернулся. Одновременно с ним обернулась Илли. Как деревянные горские куколки-игуши. Лица у обоих были остановившиеся и бледные.

– Вы видели? – спросил Порох одними губами.

– Что?

– Там, в канаве…

– Нет. А что там?

Порох привстал, вытянул шею и стал всматриваться.

– Давай подъедем, – сказал Лимон. – Продёрни назад.

Порох вдруг быстро-быстро замотал головой.

– Нет, – сказал он. – Показалось. Это просто – показалось.

Он снова завёл мотор и рывком тронулся с места.

– Илли, – спросил Лимон, – что это было?

– Я не поняла, – сказала она.

– Но что-то было?

– Наверное, свинья. Свинью сбило машиной.

– Откуда тут свиньи?

– Диких – полно, – сказал Порох. – Да, похоже на свинью. Зря я…

Днём спускаться по серпантину оказалось куда страшнее, чем карабкаться по нему же вверх ночью. Лимон как-то привык считать, что высоты не особенно и боится – во всяком случае, страх этот был совершенно подконтрольный, и вообще не страх даже, а разумные опасения… однако сейчас его пробрало. И на каком-то бессчётном повороте даже вырвало – хорошо, что успел среагировать и встал на коленки у бокового борта. Голодный желудок ничего из себя не исторг, только пену и горечь, он отплевался, а потом Костыль дал ему флягу с водой. Лимон умылся, прополоскал рот, выпил два глотка – горечь не исчезала. Надо, надо что-то принять… он стал вспоминать советы из «Спутника разведчика», но почему-то всё сливалось. Проглотить несколько остывших древесных угольков, запить проточной водой…

Но ничего этого не потребовалось – просто кончился серпантин.

– Всё, – сказал Порох, – полчаса – и мы на месте.

– Хочешь сесть? – спросила Илли.

– Да я в кузове и лечь могу, – сказал Лимон.

– Давай всё-таки поменяемся…

– Просто лезь сюда. Отсюда лучше видно, – предложил Костыль.

– Я за Джедо беспокоюсь.

– С ним точно ничего не случится. Его сделали из ста солёных жил и семи солёных кож…

– Ну, мальчики, вы и мёртвую уговорите… – и Илли, легко подтянувшись на дуге безопасности, перемахнула в кузов. Два десятка её воздушных одежд разлетелись облаком и снова собрались, но уже в другой последовательности. – В вашем распоряжении, командир…

– Рад, – сказал Лимон. – Только, Илли… ты чего так веселишься? Тебе страшно?

– Да…

– Тогда давай помолчим.

Лимон давно не чувствовал себя до такой степени непонятно. Да что значит – давно? Никогда прежде. Было дело – его избили в хлам, и тогда, конечно, был страх, была злость – и было ясное понимание, что вот возьмись сейчас откуда-нибудь граната – сорвал бы с предохранителя и поднял над головой, чтоб всех, а если и его – то и пусть, не жалко. Было другое дело – он едва не утонул, вынырнул в последнюю секунду. Было ещё и третье дело – валялся с воспалением лёгких, все думали, что он без сознания, а он слышал, как док Акратеон говорит отцу, что если парень доживёт до утреннего подъёма флага, то, может быть, и выживет; и Лимон сжал зубы и решил, что до подъёма он точно доживёт, не может он не дотянуть до подъёма, до этого момента, когда с души будто чистой водой смывает все огорчения и обиды и уходят дурные сны… Потом это долго снилось Лимону, и он не знал, что это сон, до того момента, как открывал глаза. Но тогда он – минуту за минутой – заставлял себя жить, заставлял дышать, даже сердце заставлял биться… И ведь дотянул до подъёма, почувствовал его, услышал далёкую песню – и уснул спокойно, спал больше суток, проснулся здоровым, только очень слабым и очень голодным…

В общем, сейчас всё не так, как тогда, другие ощущения, другое настроение, но почему-то тянет сравнивать именно с теми случаями… может быть, потому, что тогда всё кончилось хорошо?

– Илли…

– Что?

– У тебя было когда-нибудь… ну, чтобы вот так себя чувствовать?

– Один раз.

– Расскажи.

– Да нечего рассказывать… Возили нас со старшеклассниками на экскурсию в Старую шахту. Ну, в которой санаторий был. И вот один балбес завёл меня и ещё одну девчонку в боковую штольню, погасил фонарь и тихо смылся. И мы там почти сутки просидели, пока нас не нашли. Я-то ничего, а Ваду долго лечили. И волосы у неё выпали почти со всей головы, только сзади остались…

– Ни фига себе. А что тому гаду сделали?

– Психом признали… Ничего, в общем.

– А как его зовут?

– Тебе зачем? Мстить будешь?

– Да это и не месть. Полевая санитария и ассенизация.

– Не надо.

– Говори, говори. Вдруг пригодится.

– Ну… Рев Ко-Мипраш. Знаешь такого?

– Нет. Он из Шахт?

– Шахтинский, да. Сынок какого-то там барыги… поставщика… в общем, у него продовольственный склад. У отца, в смысле. А психа этого, кстати, я в лагере видела…

– Ну и отлично. Покажешь.

– Не хочу я, чтобы у вас были неприятности из-за какой-то крысы.

– Не будет. Работаем чисто… Стой, Порох, стой!

Но Порох уже и сам увидел.

На дороге, подняв руку, стоял тощий голый красный человек. Он пошатывался и, кажется, пытался кричать. По крайней мере, рот его был широко раскрыт.

– Оставайтесь, – сказал Лимон и, подхватив костыль, полез через борт. Чего я Костыля не послал, мельком подумал он. – Ни шагу из машины! – крикнул он, обернувшись.

Почему-то сейчас Лимон со страшной отчётливостью стал замечать всё, что было вокруг: раскрошившийся бетон на обочине, там же лепёшки асфальта; разноцветная галька, совсем мелкая; стрелы придорожника и пучки чёрной колючки, а среди них полосатая змеиная трава и красные стебли усатой пушницы, на которой нет ещё даже цветков, и всё это даже не очень запылённое… а вот на дороге след жжёной резины, кто-то резко тормозил…

Когда Лимон подошёл к человеку шагов на пять, тот вдруг упал. Мгновенно, как будто до этого висел на нитках, а теперь нитки исчезли. Раздался множественный стук, будто упали несколько поленьев.

Лимон от неожиданности отпрыгнул – назад и в сторону. Битую ногу пробило болью, – и боль подавила страх.

Он подошёл вплотную и присел. Упавший лежал в очень неудобной скрюченной позе, на боку, но вниз лицом и забросив на голову вывернутую руку. Кожа была красная, но не как обваренная – то есть набухшая, рыхлая, в пузырях, – а будто иссохшая, стянутая в стрелочки, местами лопнувшая; там сочилась кровь. Ещё страннее были ногти: блестящие и ярко-багрового цвета. Хотя грязь под ногтями была нормальной, чёрной.

Лимон костылём осторожно начал убирать руку с головы, убрал; потом подсунул костыль под плечо лежащего человека и стал его аккуратно приподнимать, орудуя костылём как рычагом; голова наконец шевельнулась, перекатилась и легла виском кверху. Глаза были широко открыты – такие же блестящие и ярко-багровые, как ногти. Из носа и рта текла кровь; собралась уже немаленькая лужица.

Но человек ещё, кажется, был жив. Рёбра его задёргались, и изо рта вдруг выдулся большой кровавый пузырь. Он приподнял голову и увидел Лимона.

– …предупредить… идут, идут… башню. Башню, слышишь? Если понял, кивни…

Лимон ошарашено кивнул.

– …хорошо… теперь беги, время, время…

Человек уронил голову, глаза закатились. А потом он издал протяжный стон, почти вскрик, дёрнулся, вытянулся – и замер. И вот теперь он был совершенно и несомненно мёртвый.

Лимон медленно встал. Он понял, что сейчас заорёт, и заставил себя сжать челюсти. Но остановиться у него уже не было сил, и он пятился, пока не упёрся задницей в холодный трясущийся бампер. Шаря позади себя руками, он добрался до подножки и залез в кабину.

– Ч-что? – спросил Порох.

Лимон посмотрел на него, не понимая. Потом сказал:

– Нужно к башне. Он сказал: предупредить на башне, что идут.

– Кто идёт?

– Не знаю. Может, они там знают. В общем, поехали, поехали!

– К башне? Не в город?

– Ну я же сказал!

– Бензина может не хватить.

– Ну у гвардейцев и попросим. У них точно есть. Быстрей, давай быстрей!

– Да-да, сейчас…

Лимон видел, что Порох весь мокрый, пот катится из-под слипшихся волос и собирается на носу и подбородке, и морда у него уже не просто бледная, а голубовато-серая… и подумал: а я? Провёл рукой по лицу. Рука была мокрой и осталась мокрой. Тогда он вытер лицо рукавом.

Порох только с третьего раза смог тронуться с места, два раза мотор глох. И он проехал, мёртво вцепившись в руль и как-то странно изогнувшись всем телом, совсем рядом с мертвецом, будто тот притягивал машину, а Порох пытался её отвести, но сил не хватало. Как та магнитная скала, подумал Лимон. Это было сто лет назад.

Башня ПБЗ стояла километрах в десяти к югу от города примерно на равном расстоянии от шоссе и от железной дороги на высоком холме со стёсанным красноватым склоном, самом крайнем отроге гряды Гуррахачи: там когда-то брали породу и дробили её в щебёнку, чтобы делать железнодорожную насыпь. Дорога к башне – вернее, к маленькому, из шести домиков и двух гаражей, посёлочку, окружённому колючей проволокой, – была грейдерная, из той же красной щебёнки, и вела от железной дороги – вернее, от технической грунтовки, вечной спутницы железных дорог. Посёлочек располагался на обратном пологом склоне холма, с шоссе невидимый; к самой же башне подъехать было невозможно – дороги от посёлка не было, только узкая извилистая тропа, обозначенная частыми полосатыми вешками; зато были проволочные заграждения, вбитые в землю куски рельс и, по слухам, минные поля…

– Не нравится мне это, – громко сказала сверху Илли.

– Что? – обернулся Лимон.

– Ворота открыты…

Ворота были открыты, и на невысокой деревянной сторожевой вышке – никого. Если вышка, должен быть часовой, ведь так? Но не было часового.

– Порох, давай не очень быстро…

Тот только посмотрел, ничего не сказал.

Ворота приближались. Лимон вдруг представил себе, что вот сейчас машина въедет, и ворота сами собой захлопнутся, и что-то начнётся… Кажется, подобное представилось и Пороху, потому что он спросил:

– Может, здесь развернёмся?

Место было подходящим – ровная площадка. Какие-то штабеля досок на краю…

– Нет, давай внутрь. Въезжай, разворачивайся, тормози, мотор не глуши. Хорошо?

– Не знаю, – сказал Порох. – По-моему, так хуже некуда…

Тем не менее он всё сделал чётко и даже как-то лихачески: развернулся с юзом, подняв пыль, тормознул резко, ручник рванул с хрустом.

– Илли, – сказал Лимон. – Остаёшься в машине, смотришь назад. Порох – смотришь вперёд. Мы с Костылём ищем людей…

– Постучи, – сказал из-за плеча Костыль. – Как-то неловко… хоть и открыто…

Лимон костяшками пальцев постучал в филёнку. Дверь ещё больше отошла от косяка. Донёсся запах жареной – вернее, подгоревшей – рыбы.

– Есть кто-нибудь? – крикнул Лимон и сам удивился, какой у него жалобный голос. – Мы входим, хорошо?

Молчание.

– Ну что, пошли? – сказал Костыль.

– Ага…

Лимон обернулся. С грузовичка на него смотрели Порох и Илли. Он зачем-то помахал им рукой и занёс ногу над порогом. Он знал, что вот сейчас переступает какую-то особую черту, навсегда отрезающую его – и их всех – от того, что было. Ещё можно повернуться и уйти, убежать… смыться. Впрочем, то, что за чертой – оно никуда не денется и всё равно догонит. Просто немного позже.

Он толкнул дверь и вошёл.

Никакой прихожей не было, входишь – и сразу попадаешь на кухню. Правда, здесь, у самой двери, стояла вешалка с какой-то сугубо гражданской одеждой. Справа к стене был приткнут стол, рядом – три стула. Стопка тарелок на столе, скомканное полотенце, фартук упал на пол. На полу – деревенские плетёные коврики из тростника и разноцветных верёвочек. Слева – кухонный стол, электроплита, стиральная машина, шкафчики на стенах, часы. Часы идут. На плите – большая сковорода с рыбой. Лимон подошёл, подержал над сковородой руку. Нет, всё остыло. Прямо напротив входа – высокий холодильник. Слышно, как работает. Значит, плиту выключили, когда уходили… или она с таймером. Точно, с таймером. Видимо, гас свет, потому что на таймере вместо цифр – прочерки.

Рядом с холодильником – дверь в комнаты, занавешена тростниковой, как и коврики, занавеской. При малейшем движении воздуха тростник шуршит. Наверное, такая специальная сторожевая занавеска. Вдруг кто попытается незаметно проникнуть…

Он уже хотел войти туда, как вдруг увидел в углу кошачью кормушку. В ней лежал рыбий хвост. Совсем нетронутый.

Это почему-то испугало сильнее, чем отсутствие людей. Хотя, казалось бы – куда ещё пугаться? Но получалось, что всегда можно больше; это чувство – остывший застойный страх – оно тут же то ли сжималось, то ли утрамбовывалось. В каком-то смысле Лимон сейчас уже ничего не боялся – просто потому, что не мог бояться сильнее, а к тому страху он уже приспособился. Или ему просто так казалось.

И вот сейчас – как-то неприятно ёкнуло внутри…

– Что? – спросил Костыль.

Лимон молча кивнул на кормушку.

– Да, – сказал Костыль. – Заметил. Ушли не в панике, забрали зверя…

Голосом он старался показать уверенность.

Лимон, не ответив, отодвинул занавеску и заглянул за неё. Большая светлая проходная комната, диван, два кресла, телевизор в углу – старый, но неубиваемый фотодиодный «Алмаз», такой же стоит у Сапога, и Сапог говорил, что покупал его ещё дед, вскоре после Революции Отцов – то есть лет двадцать назад; собственно, это был военный телеприёмник, просто одетый не в стальной, а в красивый деревянный корпус. Оружейный шкаф… ну да, конечно, гвардейцы, в отличие от пограничников и армии, держат всё оружие дома. Дверь во вторую комнату – надо полагать, спальню. Закрыта.

Наверное, именно за этой дверью их ждало самое страшное…

Совсем не чувствуя ног, Лимон подошёл к двери, взялся за ручку, медленно повернул её, потом ещё медленнее стал приоткрывать дверь. За дверью было почти темно и как-то странно пахло – стиральным порошком, что ли? Он подождал, всматриваясь в полумрак через щёлку, потом просто открыл дверь и вошёл. Кровать, тумбочка, шкаф. На кровати свален большой ком постельного белья – наверное, от него и пахнет. Створка шкафа распахнута, на полу валяется разная женская одежда: кофты, юбки…

Это всё.

И тут сзади звякнуло железо. Лимон стремительно обернулся.

Костыль стоял у оружейного шкафа и вставлял ключ в скважину.

– Ключи, – пояснил он. – На подоконнике лежали.

– Какие-нибудь другие, – сказал Лимон. – Не может быть, чтобы…

Замок щёлкнул.

– Ого, – сказал Костыль.

Лимон подошёл.

– «Гепард», – сказал он. – И «граф». И патроны…

– И гранаты, – добавил Костыль.

Они переглянулись.

– Он ушёл совсем без оружия, – сказал Костыль.

– Ну, ты же помнишь, что там с нами было. Может, тут ещё хуже…

Костыль помолчал.

– Знаешь, – сказал он, – уже почти не помню. Серое пятно какое-то…

– Ты с «гепардом» справишься? – спросил Лимон.

– Конечно.

– Тогда я возьму пистолет.

– Нам ничего не будет?

– Не знаю. В крайнем случае – объясним. Только…

– Что?

– Костыль, – сказал Лимон совсем тихо. – Ты же всё понимаешь. Зачем спрашиваешь?

– На самом деле я ничего не понимаю. Мне кажется, я сплю. Бывают такие сны…

– Не бывает. Это всё на самом деле. На самом деле. Бери автомат…

Пока Лимон подгонял портупею на себя, Костыль опустошал шкаф. Автомат, подсумок с шестью снаряжёнными магазинами, алюминиевые вакуумные коробки с патронами, четыре ручные гранаты в сумке, взрыватели в отдельной упаковке, фонарь. На дне шкафа, завёрнутая в простую газету, лежала двуствольная ракетница и восемь ракет – две дымовые, шесть осветительных. Ракетницу Лимон засунул за пояс, патроны к ней рассовал по нижним карманам штанов. Подхватил две тяжёлые коробки – и понял, что погорячился.

– В две ходки, – сказал он Костылю и направился к выходу.

– Да я заберу, – сказал Костыль. Было слышно, как он громыхает железом.

В этот момент закричала Илли.

Элу Мичеду, класс 5-й «синий»

«Как я провёл лето» сочинение

Сочинение № 5 из 12

Последний наш день в летнем лагере прошол так. Сначало наш Командир Джедо Шанье хотел ехать в город обратно за тем, чтобы вызвать подмогу и вообще узнать как дела, потомучто никто не понимал здесь что случилось. Он договаривался ехать с тренером Руфом Силпом и ещё другими ребятами из нашего отряда, но ночью Руф Силп напал на старшего вожатого и вожатый его связал. Я сказал что нужно узнать, что сделалось с Руфом Силпом, потому-что он мой двоюродный дядя или троюродный не помню. Но Руф Силп меня не узнал, он говорил что напали подземные пандейцы через туннель, переоделись нашими и теперь захватывают страну. У них клыки, а когда на них смотриш не прямо а как бы боком, то видиш и головы как у собак. Поэтому в город вместе с Командиром поехали Лей Тюнрике, мы зовём его Порохом но не потому что он нервный, а на лице у него следы пороха, взорвался патрон. Ещё на руке. Лей ходит на охоту как взрослый. Ещё он умеет водить машину, потому и поехал. Второй поехал Кий Килиах. А третьей Илли Хаби, я про неё писал раньше. И сразу как они уехали, приехали деревенские.

Они приехали на трёх грузовиках и их было человек сорок, парни и несколько взрослых и даже один совсем старый. У всех были толстые палки, у многих ружья. Они кричали чтобы мы убирались обратно в свой город и больше не возвращались потому что они думают, что это всё изза нас. То есть пока нас не было всё шло хорошо, а теперь жить невозможно. Старший вожатый Дачу Трам пытался им что то объяснить но его ударили палкой сзади и потом долго пинали, он сейчас в сознании но ему очень плохо. Вобщем нам пришлос быстро собирать свои вещи сколько можно унести и немного еды. И вот сейчас мы сидим у костра у дороги и я пишу это сочинение. У нас много избитых, девочки плачут. Завтра идти пешком ещё целый день. Если раньше за нами не приедут. Вечером будем дома.

Конец сочинения № 5.