Текст книги "Весь этот джакч.Дилогия"
Автор книги: Андрей Лазарчук
Соавторы: Михаил Успенский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)
У изголовья страждущего героя-1
…Приводить этот ужас полностью я не стану. Да и огромная статьища получилась: первая страница, вторая и ещё половина третьей!
Ладно, думаю, зато наверняка узнаю всё в мельчайших подробностях.
Ага! Как раз!
Под гнусной писаниной стояло незнакомое имя – Мор Баруту. То ли новый сотрудник, то ли столичный гость.
Скорее последнее. Потому что новый человек в Шахтах всегда будет на виду, пока не уедет или не станет своим. Но своим этот журналист явно не был. Иначе вряд ли рискнул бы назвать меня «маленьким» (Массаракш! А мне же в гимназию ещё целый год ходить! Прощай, Сыночек, здравствуй, Маленький Смельчак!).
И откровенничать с чужаком насчёт моей особы никто, видать, не захотел. Ну, поговорил с Мойстариком (а тот, вечный молчун, наверняка подсунул писаке дядю Ори), с директором Людоедищем, с парой преподавателей…
А что они все могли знать?!
Поэтому накопанного джакча оказалось мало, пришлось развести его огромным количеством воды…
Первым делом автор пропел славу нашей земле, «вотчине солекопов и горных стражей», помянул Гуса Счастливого и осаду Старой крепости. Потом восхитился чистотой здешних душ. И перешёл к обличению «наркоспрута, протянувшего свои ядовитые щупальца из столицы».
Конечно, обычный читатель «Солёного слова» мог понять гораздо больше – народ-то не молчит, он всё знает. А мне, оторванному от жизни, было невдомёк, как это я, «вспомнив слова последнего Послания Неизвестных Отцов к молодёжи, решительно поднялся на борьбу с тысячеголовым чудовищем», как совершил «беспрецедентный для своего возраста поступок» и в чём, массаракш, этот джаканный поступок заключался. В том, что послал Гондона подрочить?
О грибах, заметьте, ни слова. Вообще ни одного имени, кроме моего. Ну, ещё Мойстарика с дядей, воспитавших меня в «истинно горняцком духе». А также господина мэра, претворяющего в жизнь заветы Неизвестных Отцов…
При этом прилагалась фотография. Громила Фолли из смены Мойстарика сделал этот снимок тыщу лет назад на каком-то празднике: я сижу на плечах дяди Ори и машу флажочком. Дядькину физиономию отретушировали, чтобы не пугать людей, а мою нет, и похож я там на малолетнего дебила, спасибо.
Почему статью накропал неведомый Мор Баруту, а, скажем, не старый газетчик господин Эмбре Турс, который знает меня всю жизнь – у нас дома почти рядом? Уж он-то нипочём бы не закончил своё сочинение словами: «Кажется, сам Горный край, как нежный любящий отец, склонился ныне у изголовья страждущего героя»! Он бы мне всё по-соседски припомнил!
Но статья оказалась только разминкой.
Дальше было вот что.
Пришли два санитара из психиатрического отделения и под руководством господина Акратеона переложили меня на каталку. Каталку очень быстро довезли до двери и долго мучились потом на лестнице. Санитары приговаривали, что сто лет уже надо выпросить на шахте пару балок, приварить и не больше не уродоваться, а вот поди ж ты.
Привезли меня в зал для оздоровительных упражнений – потому что он самый большой. В мою честь здесь собрался все госпитальные коновалы, да ещё пригласили коллег из нашей шахтинской больнички – должно быть, для того, чтобы утереть им нос фактом чудесного исцеления.
Кстати, почему я всё-таки оказался именно в госпитале?
Весь разговор шёл на древнеимперском, поскольку докторам положено ругаться между собой именно на нём. Так что от всех этих «сентиси бло» и «анамеро пакуй» у меня голова снова начала отказывать. Меня разоблачили (в смысле – сняли больничную робу), осмотрели всего и общупали, даже пальцы совали в рот, заставляли считать до десяти и следить глазами за молоточком…
Потом наступил черёд моего лечащего врача – дескать, как ему удалось вытащить мальчика из лап смерти. «Тоде боборо» – это и гимназист поймёт.
И вдруг мой Акратеон почему-то перешёл с коновальского языка на обычный и заорал в том смысле, что ему нарочно подсунули «эту отбивную с кровью», чтобы она «подохла из-за столичного неумехи», и, если бы не действительный член упразднённой Имперской Академии Здоровья господин Мор Моорс…
Тут все коновалы враз шарахнулись от рыжего дока, словно он вытащил из кармана противопехотную гранату. И в полном молчании разошлись. Док постоял с несчастным видом и побрёл куда-то – нога за ногу…
Ага, выходит, не полагается поминать в солидном лечебном заведении безумного профессора!
Поминать не полагается, а приглашать, когда сами свой джакч разгрести не могут, очень даже полагается… Интересно в Хонти пляшут – с табуретки не встают…
Я остался в одиночестве лежать на каталке и ждать санитаров. Но санитары, судя по их разговорам, собирались на обед. Меня, кстати, никто с утра не покормил…
Подождал я какое-то время, встал, оделся и пошлёпал назад в палату, благо, дорогу запомнил. Каталку в зале оставил – пусть сначала на лестнице балки приварят, мне торопиться некуда…
У изголовья страждущего героя-2
На обед была унылая молочная лапша.
Потом в госпитале начались часы посещения.
Помня советы рыжего доктора, я забрался в кровать и сделал вид, что слегка помираю.
И пролетел: первым пришёл навестить меня Мойстарик.
Про это долго рассказывать не буду: когда он приходил ко мне в госпиталь, рыдала даже злобная кастелянша – так он переживал. Я сразу вскочил и стал ему демонстрировать, какой я теперь сделался здоровый… Все прутья на кроватной спинке изуродовал!
Мойстарик, его бы воля, круглые сутки надо мной сидел, но у него работа, бригада и брат не в себе.
После его ухода стало так скучно и тоскливо, что начал я выпрямлять прутья и мысленно ругать Князя и Рыбу: где вас демоны давят? Почему не спешите к чудесно воскресшему?
И услышал шаги в коридоре. Твёрдые, решительные, официальные какие-то. Не иначе, следователь. Значит, снова полумёртвого изображаем…
Но в двери нарисовался не кто иной, как Гай Джаканный Болван Тюнрике, из-за которого и заварилась эта каша. Видно, пропустили его на входе без разговоров – он ведь здесь свой…
Значит, продолжаем жалобно стонать. Пусть его совесть помучит… Хотя он же из-за меня под стражу попал! Да и физиономия у Грузовика в ссадинах… Должно быть, признаваться не хотел!
В руках он держал какой-то трогательный узелок – не иначе, принёс передачку болящему сопернику. Узелок он положил на тумбочку при кровати, прокашлялся и сказал:
– Приношу свои глубочайшие извинения, Чак Яррик. Вы были правы, а я неправ. В Акте Чести, каким он сложился, победили вы, и вы вольны в своих действиях по отношению к барышне Лайте Лобату…
– Дело прошлое, – сказал я. – Я уж и забыл, в чём там заморочки. А как же ты теперь с танковым училищем? Обидно, поди…
– Обстоятельства сложились так, – сказал Гай, – что мне, как порядочному человеку, пришлось назвать своей суженой барышню Лерту Чемби…
– Залетела? – обрадовался я.
Гай Тюнрике побагровел – и вынесло его из палаты.
Может, зря я с ним так? Но я ж не со зла, честное слово. По простоте ляпнул.
От нечего делать развязал узелок с гостинцами и понял: воистину зря. Потому что будущий танковый командир принёс болящему сопернику не фрукты-конфеты, а каравай домашнего хлеба со шматом сала, малосольные зеленухи и берестяную фляжку с фермерским свекольным ромом – всё то, что к передаче запрещено. Вот я и говорю – не проверяли его на входе…
М-да. Коряво как-то вышло, сказал давеча капрал Паликар. Надеюсь, уж он-то не осмелится сунуть сюда нос…
От еды и рома я слегка осоловел и совсем было задремал, когда раздался голос Нолу Мирош:
– Хорош! Люди вместо него в ледяные бездны бросаются, а он разлёгся себе!
Это вместо приветствия. Ладно…
– Выпить хочешь?
– А давай, – сказала Рыба. – Дежурство моё в детском отделении кончилось, я свободна. Чаки, ты не думай – я все эти дни рядом была на всякий случай, то и дело заходила проведать…
Спросить её, что ли, насчёт муравьёв и крови охотника?
Ни в коем случае. Есть вещи поважнее.
– Нолу, – сказал я. – Что вообще произошло? Мне никто ничего не объясняет, не допрашивает, газетка эта идиотская…
Рыба переоделась после дежурства – так, что госпитальные сёстры наверняка обзавидовались. Заодно и офицерские жёны. Вот что значит свободные деньги в руках свободной женщины…
Нолу вольготно расположилась в кресле рыжего Акратеона и начала свой рассказ.
– Сначала о деле. В день прибытия поезда приезжаю я на станцию – без товара. Гэри Очану на месте, только весь какой-то перекорёженный. У него в купе сидит старичок – видно, что из самых деловых. Перед такими старичками здоровенные молодые отморозки трепещут. Страшно извиняется, заверяет, что виновные наказаны и больше ничего подобного не повторится. Где грибы? А на дне, говорю, растут там себе и дорожают потихоньку… Да ещё главного добытчика вы мне искалечили, лечить надо! Достаёт старичок из-под себя чемоданчик, а там, ты не поверишь…
– Поверю-поверю, – сказал я. – Только мне грибы пока без интереса. Мне бы во всей этой уголовщине разобраться – наркотики там, прочее… А грибы от нас не уйдут. Давай рассказывай.
– Ну, тогда за что купила, за то и продаю…
Рассказывает Рыба подробно, только очень многословно. Стоит ей упомянуть чьё-то имя, как сразу уходит в сторону и переключается совсем на другое – как в бесконечных кидонских сказках. Так что я сам перескажу.
В общем, началось это всё в столице опять-таки из-за грибов. Приехать целой бригадой в Верхний Бештоун эти крысы не могли, всё-таки режимная зона. Идти через заражённые земли боялись. Тут кто-то из них и припомнил про господина Казыдлу. Только не младшего, а старшего. Он у бандитов был на крючке. В общем, приехал от них человек (Гэри Очану за бабки даже морского змея провезёт), тайком переговорил с гимназическим комиссаром и отбыл.
Ну, а преступная организация уже готовая – «Отчичи». И юный вождь есть. Осталось с нами договориться. Только идти в санаторий джакчееды боятся до судорог, никого не уговоришь…
Снова из столицы послали человека, пугнули Рыбу – но, чувствуют, не больно-то она испугалась. Значит, надо нас поубедительней застращать. Например, избить кого-нибудь до полусмерти. Или лучше до смерти, чтобы сплотить коллектив, кровью повязать. А тут как раз Гай Тюнрике со своим Актом Чести так прекрасно подставляется!
В то время, когда они меня приловили, Грузовик в сильном душевном волнении ошивался в окрестностях Старой казармы. Разминался, видимо, перед схваткой. И вдруг почувствовал, что кто-то его треплет за штанину. Посмотрел – это лесная собака.
Гай, как вы поняли, не великого ума деятель, но испугать его трудно. Тем более, что головастая собачка не хочет рвать ему глотку, а хочет куда-то вести. Глянул на часы – время ещё есть, последовал за собакой. Шёл, шёл и увидел свет в стороне от дороги. Подбежал – а там балахоны-капюшоны кого-то метелят.
У Гая даже кастета паршивого не было – так он кулачищами всех раскидал, хотя и ему крепко досталось: они-то с кольями! По голосам он никого узнать не может – не водился он с подобной публикой; начал тогда капюшоны срывать. Тут они и разбежались. Тем более, что собачка тоже на его стороне: в задницу кому-то вцепилась.
Подошёл он к побитому – ба, да это соперник его, Чак Яррик, вся рубаха в кровище и башка разбита. Грузовик взвалил меня на спину и потащил в город. По наивности своей даже и не подумал, чем ему это может грозить. И принёс, конечно, в госпиталь – его же там все знают, сам майор Трембу, начальник заведения, его тренирует…
Но тут уже компетенция полиции. Пока надо мной врачи ужасались, повезли Гая давать показания. Он говорит чистейшую правду – а легавые хохочут. Ах, собачка? Ах, монахи? Ну-ну, будет тебе Акт Чести о нанесении тяжких, телесных и несовместимых… Тем более что при осмотре места происшествия найдена коробка с веществами невыясненного содержания…
Ни папа-погранец, ни полковник Лобату выручить парня не смогли. Наши полицейские от безделья дуреют, надоели им драки в пивных, надо бы и настоящее уголовное дело раскрыть…
А я в полной отключке, и доктора, покривившись, решили звонить в санаторий нашему старому доброму Мору Моорсу.
Представляю, каково было Князю и Рыбе. Рыба поехала с доктором, а Паука попросила приглядеть за Динуатом, чтобы не покидал санатория. Ну, Айго и закрыл его в номере. Совершенно правильно поступила Рыба, иначе Князь добыл бы из-под причальных досок скорчер и превратил наш город в джакч…
Несколько дней только и разговоров было, что о стычке наркобанд. Родители внимательно осматривали детские ручки – нет ли следов от вредных уколов. Мойстарик и Тюнрике-старший ходили как обгаженные. Гондон с компанией умело разжигали народное негодование и говорили, что никогда не будет порядка в городе, коли за безопасность его отвечает выродок.
Заодно и под штаб-майора решили копнуть. Князь предположил было, что ради этого всё и затевалось, но это слишком уж заковыристая интрига получается для нашей местности.
Сам же господин Рашку отмалчивался, ни с Князем, ни с Нолу встретиться не захотел, сидел целыми днями на телефоне и с кем-то ругался.
Все только и ждали, когда Чаки Яррик придёт в себя и всё подтвердит. Другого варианта никто не предполагал.
В общем, ничего хорошего будущее не сулило ни мне, ни Гаю, ни моим друзьям и знакомым.
Распутать этот поганый клубок помогла случайность. Случайность звали госпожа Септа Карони, была она владелицей прачечной-химчистки и матерью Кела Карони по прозвищу Кишечник.
Разумеется, Толе Казыдлу не мог не клюнуть на мою пилотскую куртку. Он сперва содрал её с меня, и только потом дал команду убивать. Правда, была она вся уже в грязи и крови…
Джакч бы я потом доказал, что это моя куртка. Рыбе и Князю веры нет – одна шайка, доктор Мор и Паук вообще нелегалы, а проводник Гэри Очану отпёрся бы от факта незаконной торговли и был бы, между прочим, в своём праве.
Но Гондону приспичило напялить обновку на Бал Суженых. Вот он через несколько дней и приказал Кишечнику привести окровавленный трофей в товарный вид. Кишечник, естественно, от большого ума перепоручил это дело мамочке…
Госпожа Карони первым делом осмотрела и ощупала куртку – мужики вечно отдают вещи в стирку вместе с содержимым карманов, а потом жалуются, что угробили нужный документ или заначку. Ну и услышала, как что-то шуршит за подкладкой. И нашла конверты. И прочитала адресат. И поняла, что могут быть большие неприятности. Вдова Карони в своё время хорошо усвоила, что с департаментом общественного здоровья и лично штаб-майором Тим-Гаром Рашку шутки плохи…
Она не только сама пошла среди ночи к дозеру – она потащила и своего сынка-джакчееда. И Кел Карони, трясясь и рыдая, всё как есть поведал штаб-майору…
Джакч, с Гаем Тюнрике всё вышло более чем коряво, надо извиняться и в ножки кланяться… Может, свадебный подарок им с Лертой купить с ближайшей выручки? Ну да Рыба что-нибудь придумает…
– А теперь к делу, – повторила Нолу Мирош в заключение. – Я зарегистрировала в мэрии кооператив «Гриб озёрный». На имя моей бабушки, потому как мы-то все несовершеннолетние, то есть неженатые и безмужние. А доктор… ну ты знаешь. Это чистая формальность. Ну, разве что придётся теперь ещё и Мукомолу отстёгивать, так ведь я и расценки ой-ой как загнала… Тебе, кстати, мы с Пауком подарок приготовили…
– Всё бы тебе шальные деньги тратить, – сказал я.
– Это не за деньги, – сказала Рыба. – Ладно, побегу я, сегодня ещё дел всяких полно…
– Нолу, – сказал я напоследок. – Я уже давно хотел у тебя спросить – муравьи-прыгуны и вправду такие опасные?
И вижу, что Рыбка моя вся с лица сбледнула…
У изголовья страждущего героя-3
Ну, значит, Князю и вовсе нельзя подобные вопросы задавать – у него же сердце…
Динуат Лобату тоже пришёл с серьёзными гостинцами – и пахнет обалденно, и булькает весело.
– Знаешь, – сказал он. – Мне тоже там паршивенько было. Ничего не знаю, Рыбы нет, доктора нет, Паук молчит, весь охотник на мне… Я даже поверил, что Грузовик тебя и вправду отоварил сзади дубиной…
– А я тут как-то даже забыл про охотника нашего, – сказал я. – Как-то отошёл он у меня на задний план… Ну ладно, надо встречу отметить…
Мы поставили рядом две тумбочки, и получился приличный стол. А если придёт всё-таки следователь – сам виноват, раньше надо было являться…
– И что новенького нынче показывают по ментоскопу? – сказал я, когда мы выпили по первой.
– Да если бы не ментоскоп, я бы вообще умом тронулся, – сказал Князь. – Одна отрада. К тому же и польза…
– Какая же тебе там увиделась польза?
– А такая, что я теперь полностью усвоил, как нужно обращаться с мушкетом. То есть скорчером. Он регулируется в зависимости от обстоятельств и твоего желания…
– Как-то это сильно на сказки смахивает, – сказал я.
– Сказки не сказки, – сказал Князь, – а когда цель далеко, перед правым глазом возникает сам собой кружок с перекрестием и получается оптический прицел. Кроме того, можно регулировать мощность заряда – мелкая дичь, крупная, гигантская… Эх, Сыночек, в каких местах бывал наш охотник! Хоть бы одним глазком…
– Так ты глазком и глядел, – сказал я.
– Ну, хоть одной ногой ступить, – сказал Князь. – Иные Саракши, такие разные… И обитатели – невероятные, невообразимые…
Ну, что у меня слов не хватает, чтобы описать увиденное в ментоскопе – это понятно. Но ведь и у Князя, умника записного, их не хватало! Он даже временами на стихи переходил! Махал руками и сиял глазами! На четвереньки становился для наглядности!
– А чего это его на охоту потянуло? – спросил я. – Ведь не для прокорма же они охотятся…
– По профессии, – сказал Князь. – Он в университете, или как там это заведение называется, специализировался по естествознанию. Вообще-то он был животновод. Крупный рогатый скот и тому подобное. Только, видно, так достал его крупный рогатый, что плюнул он, взял мушкет и пустился в странствия… То ли натура у него такая непоседливая, то ли начальства и дисциплины не любит… У него даже дома своего толком не было, так, жил в каких-то… гостиницах, что ли. На том Саракше человек куда ни приедет, ему сразу найдётся где жить…
– То есть звериные бошки над камином не вешал, – сказал я.
– Над камином? Ему такие попадались бошки – в доме не поместятся! – сказал Князь. – Он на музей работал. Ну уж там музей! Циклопические арки Древнего Арита отдыхают! И там не одни чучела, нет – и живые экземпляры в вольерах и аквариумах. Клубится в стеклянном ящике бурое облако – ни лап, ни глаз, ни формы…
– Как же его к нам занесло? – сказал я.
– Не понял, – сказал Князь. – То есть я до этого места ещё не добрался…
– Да уж, – сказал я с завистью. – Мне-то с другими чудовищами пришлось встречаться…
– Я же тебе предлагал подстраховаться, – сказал поэт. – Но ты ведь у нас гордый…
– Не горже… не гордее некоторых, -сказал я. – Что бы ты сделал? Испепелил «отчичей»? Тогда бы совсем уж несусветная вонь поднялась!
– Нет. Я бы из них чучел набил, – мечтательно сказал Князь. – И поставил в гимназическом дворе вокруг Гуса Счастливого. Представляешь – приходят наши на занятия, а там…
– Все, наверное, уже развлекаются в лагерях, – сказал я.
– А вот и нет, – сказал Князь. – Вышло распоряжение, чтобы до Дня Отцов сезон не открывать. Чтобы все, значит, прошли маршем и прониклись. Отправили в Старую крепость только младшие классы… Да многие и так остались в городе поработать, в последние-то вакации… Странное дело – судя по газетам, мы процветаем, а уровень жизни не повышается, даже наоборот… К войне Отцы готовятся, вот что я тебе скажу…
– Они вечно готовятся, – сказал я. – Это их любимое занятие… Князь, а ведь с таким мушкетом да на поле боя… Ведь он любой танк разнесёт на первичные частицы!
– Конечно, – сказал Князь. – Только потом несколько часов заряжаться будет. А тут и второй танк подкрадётся…
– За победу нашего оружия! – сказал я и поднял стакан.
Динуат Лобату крякнул, утёрся и задумался.
– С танками придётся по-другому, – сказал он. – Мушкет наш не только испепелить, он и обездвижить может. Не убить, а именно обездвижить. Хоть какую зверюгу с хоть какой толстой бронёй. Мы выведем из строя экипажи, только и всего. Поразим нервную систему зверя. Тогда заряда на целую танковую армию хватит… Ходи потом по полю, вытаскивай хонтеев да складывай штабелями…
– А почему хонтеев? – спросил я. – Почему не пандеев? Они нам как-то ближе…
И заржал самым идиотским образом.
Тогда мы принялись планировать пандейскую кампанию. Для начала мушкет разрушит пробку в туннеле, а потом…
– Стой, – говорю, – пока помню. Только честно: ты в кидонскую рулетку играл?
Он башкой помотал – и на меня смотрит. Потом медленно так говорит:
– На самом деле – нет. Но снилось мне это джакч сколько раз. То пустое гнездо окажется, то – осечка. А страшнее всего, когда вроде бы капсюль вспыхивает, а порох нет, и тогда пулька из ствола то ли вываливается, то ли даже выползает, как здоровенный такой опарыш… Ну его. Налей.
И полились единым потоком свекольная самогонка, пандейская кровь и боевые песни вроде «В далёкий поход созывает всех Старый Енот, в дорогу жена ему пачку бельишка даёт, а там – красные кальсоны, йо, красные кальсоны, йо, красные кальсоны…» Там официально какие-то другие слова, но их мало кто помнит.
Счастье, что в отделении дока Акратеона лежали только я да капрал Паликар.
Кстати о капрале. Появлялся он в палате или это мне только привиделось? Такие типы выпивку даже через стену чуют. Неужели хватило у него наглости?
Вроде как сидит он между нами, дымит своей поганой сигарой, а Князь хлопает его по плечу, высочайше отпускает вину и обещает сделать генералом императорской свиты…
А больше ничего не помню – больной всё-таки…
