Текст книги "Щербатый талер"

Автор книги: Андрей Федоренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Только теперь девочки догадались, чего в этой квартире не хватает – женской руки. И все равно с Борисом Григорьевичем было легко, как и в школе на уроках.

Учитель, видимо, прекрасно ориентировался среди своих книг. Вытащил одну из полки, подал Оксане:

–   Вот, полистайте пока. Вас это должно заинтересовать. Сам открыл шкаф, порылся там, взял что-то под мышку, вышел.

Глава 41

Рассказ  Оксаны

Толстая книга называлась «О чем рассказывают монеты». Оксана нашла раздел «Монета и сокровище», забыв все, впилась глазами в текст.

–   У папы есть такая книга, – равнодушно сказала Катя.

–  Нет, подожди, послушай! – Воскликнула Оксана и зачитала: «В отличие от археологических материалов, добываемых путем планомерных раскопок, превращение вещей в находку – результат совпадения бесчисленных счастливых случайностей...

Поэтому гражданский долг каждого, кто нашел   клад   или   узнал   о   его   открытии, – собрать максимальное количество монет, сберечь посуду, или хотя бы ее обломки, для передачи в ближайший государственный музей.

Разворовывание скарба или даже малейших «частей» из его состава являются нарушением законодательства...»

Как тебе это? Мы столько бьемся, рискуем своими жизнями – чтобы найти золото и сразу отдать его какому-то чужому дяде, который не вылезает из кабинета какого-либо архивного музея!

–   Пока мы не нашли никакого золота, – заметила Катя.

–   Совершенно верно, – сказал Борис Григорьевич, который зашел в комнату и все слышал.

В руках учитель держал поднос, на котором дымились чашки с чаем, стоял блюдечко с вареньем, лежала горка шоколадных конфет.

Но больше всего поразило девочек, что Борис Григорьевич успел переодеться. Он был в своем сером костюме, знакомым им еще по школе, даже галстук не забыл повязать. Вот удивительный человек! А они думали: он шутил, когда называл их барышнями, и извинялся за свой вид.

Борис Григорьевич поставил поднос на столик, снова вышел и вернулся со стареньким кухонным табуретом – для себя.

–      Все, угощайтесь! – Весело предложил учитель, подсев к столику.

Катя сразу взялась за варенье.

–   Это правда, Борис Григорьевич, что сокровище нужно сдавать государству? – Спросила Оксана и потянулась к шоколадным конфетам.

–   По закону – да, – подтвердил учитель.

–   Все понятно, – воскликнула Оксана. – Значит, если бы...

–    Ну и прекрасно, раз вы все поняли, – не дал ей договорить учитель. – А в целом мне больше импонирует реплика Кати – сначала надо что-то найти... Итак, милые барышни, если я вас правильно понял, вы мечтаете найти клад наполеоновского офицера?

–  Да. Сейчас я вам все расскажу, – заторопилась Оксана

–            Нет, подожди. Дело серьезное, поэтому и подходить к ней нужно по-серьезному. Давай сперва обсудим кое-какие пункты. Вы, искатели клада, – это кто? Оксана начала загибать пальцы:

–   Я, Катя, Чэсь, Дмитрок, Михаль...

–   Пять человек. Итак, прежде чем рассказывать мне, подумайте. Рассказав мне, вы же принимаете в долю шестого.

–    Ну и что?-удивилась Оксана. – Но мы без вас ничего не сделаем.

Борис Григорьевич склонил голову в почтительном поклоне.

–            Благодарю. Только хороший я был бы учитель, если бы вошел в союз со своими учениками! – Засмеялся он, не выдержав до конца этой роли. – Поэтому даю устную клятву: буду помогать вам всем, чем смогу, но от своей доли отказываюсь категорически. А теперь – рассказывайте. Я вас внимательно выслушаю, и тогда обсудим вместе, как быть.

Оксана, каждый раз осторожно прихлебывая горячий чай, начала:

–            Помните, Борис Григорьевич, когда я зашла к вам на урок и попросила отпустить Катю?

–            А как же, – насмешливо подтвердил учитель. – Ты еще тогда попрощалась навсегда... Все, молчу, молчу, больше перебивать не буду.

–            Так вот, тогда Катя подарила мне талер, с которого все и началось...

И Оксана подробно рассказала: как они с папой ехали в автобусе, как она подумала, что потеряла монету, как, увидев талер, в Червене бросились вслед за ней Сева с лысым, а потом ехали на «Ауди» за автобусом до самых Поплав, как она подралась с Чэсем из-за талера, а у Чэся оказался свой, найденный на сотках возле памятника... До сих пор Борис Григорьевич слушал девочку, кивая, и едва заметно улыбался. Но в этом месте повествования он вдруг улыбаться перестал:

–  Так, так, дальше!

–      Далее папа рассказал нам легенду о того французского офицера, а потом мы создали «штаб», в шалаше, и каждый   получил   задание.    Мне    было   поручено   сходить в архивный музей...

Когда Оксана добралась до своей встречи с заведующим, рассказала о подслушанном разговоре заведующего с Севам, Борис Григорьевич снова не сдержался:

–  Так вот с кем он теперь водит компанию!.. Я всегда догадывался, что добром он не кончит.

–     А   вы давно   с ним   знакомы,    Борис   Григорьевич? – Впервые за время беседы спросила Катя.

–      Давно? Да, со второго курса университета, – учитель постучал пальцами по столу. – Мы тогда хотя и были вдвое старше вас, но также увлеклись этой историей, с талерами...

–   А отчего вы перестали дружить?

–   Я понял, что нужен ему лишь как рабочая сила. Он не доверял мне. Но если быть до конца откровенным, наиболее мне не нравилось в нем, что он просто враждебно относился к родному языку, считал ее диалектом русского. Даже на уроках белорусской литературы принципиально отвечал только по-русски. Кстати, учился он вообще плохо. Но преподаватели жалели его – все же калека. Это, конечно, грех, но мы, студенты, да и некоторые преподаватели за глаза дразнили его Пауком.

–     Сева его так и называл, только в глаза, – сказала Оксана

–       Дожил, значит, – покачал головой Борис Григорьевич. – Но так, так – дальше!

Оксана вздохнула:

–   А дальше приехали Сева с лысым, и Катин папа обменял наш талер на их. И мы запутались и не знаем, что делать.

Глава 42

Третий талер

–     Значит, их монета сейчас у Катиного папы? – Быстро спросил Борис Григорьевич.

–  Нет, у нас.

–   Правда? Может, вы даже прихватили ее с собой?

–   Да, вот она, – Катя подала учителю монету. Борис Григорьевич встал с табурета, покачал талер в пальцах, потом подошел к окну и, склонив набок голову, внимательно начал рассматривать монету.

–       Талер настоящий, без сомнения! – взволнованно проговорил он. – Это тот самый талер, который находился в музее.

–   Тогда почему Паук распоряжается музейным талером, как своим собственным? – Спросила Оксана.

–     Скорее всего, в музее сейчас лежит подделка, – пояснил Борис Григорьевич. – Разницы никакой: кому придет в голову разбираться, настоящая монета под стеклом на стенде или фальшивая? Ну, милые девочки, – весело сказал он, отдав талер Кати и потирая руки, – поздравляю вас! Вы хоть сами догадываетесь, какую важную дело сделали? Все три монеты найдены! Одна у нас, вторая у этого мальчика с Поплав и третья – у ​​Паука!

–   Вот именно – у Паука, а не у нас, – сказала Оксана, не разделяя радости Бориса Григорьевича.

–     Это даже не важно. Главное, все три монеты существуют, в принципе, они найден!

Катя пожала плечами:

–     Но почему они... ну, Сева с лысым, отдали папе настоящий талер?

–   Я этого тоже не понимаю, – поддержала ее Оксана. Борис Григорьевич лукаво прищурился:

–   Все просто. Талер им сейчас не нужен, потом не нужен в скором времени он будет и нам. Разве для коллекции... Сейчас я вам покажу.

Учитель вынул с полки какую-то толстую книгу, полистал ее и вытащил между страниц... точно такую ​​же копию бересты, которую Оксана с риском для себя обрела в кабинете заведующего архивного музея!

–   Смотрите, – Борис Григорьевич отодвинул чашку с чаем, положил копию на столик. – Катя, дай, пожалуйста, талер... А ты, Оксана, найди там, у телевизора, карандаш. Ага, спасибо... Так вот, дорогие барышни, главное здесь – не сами талеры, а их очертания. В частности, эти вот щербины, сделанные на талерах ножом. Французский офицер, как известно, был инженер-топограф и таким образом – делая ножом зазубины на сторонах монет – в определенном масштабе зашифровал незнакомую ему местность, вычертил маршрут до «клада», то есть до сокровища. Талеры прилагаются к бересте-схеме, и маршрут становится известным. Конечно, пока у нас только одна монета, – сказал Борис Григорьевич, закончив чертеж, – поэтому я два других рисую произвольно, на схеме они могут располагаться немного в другом порядке. Но сейчас, думаю, вам все понятно...

–   Как же мы не догадались обвести талер? – с сожалением сказала Катя. – Он же был у нас столько времени!

–   Да, – согласился учитель. – Достаточно было только положить монету на чистый лист бумаги и обвести контур. Однако не переживайте сильно – вы не могли этого знать. Да и бересты у вас не было, чтобы догадаться.

Глава 43

Новые загадки

Оксана вдруг захлопала в ладоши.

–     Вспомнила – вскрикнула она. – Борис Григорьевич, вспомнила! Скажите, а если на платке пятно от масла? Оно может выдохнуться, или испариться?

–    Не думаю. Но при чем тут...

–     Я, когда была у бабушки, капнула на талер масла! Хотела посмотреть, что будет, а потом вытерла новеньким платком, и на нем осталась грязное пятно – контур монеты! А потом, – девочка покраснела, однако досказала до конца, – а потом я спрятала платок под матрас.

–    Тогда это просто чудесно, – сказал Борис Григорьевич.

–    Выходидь, у нас теперь все три монеты, – сказала Катя. – Остается только перерисовать их контуры на бересту-схему...

–    Если только бабушка не нашла носовой платок и не помыла его, – заметил учитель.

Оксана испуганно закрыла себе ладонью рот, потом сказала:

–   Не должна найти, я хорошо спрятала.

Борис Григорьевич с Катей засмеялись.

–   Нет, милые девочки, – к сожалению, даже если у нас есть все три монеты, это еще не все, – сказал наставник. – Конечно, сейчас разгадка намного ближе. Но и загадок пока не убывает.

–   Какие еще ​​загадки? – Спросила Оксана.

–   Например, слово «клад», написанное латиницей. Почему офицер не написал это слово на своем языке, на французском – trеsоr?

Девочки задумались. Оксана неопределенно сказала:

–    Может, его совесть замучила? И он спрятал клад именно для русских, и поэтому написал по-русски – «клад», чтобы русские догадались?

–          Интересно! – Удивленно взглянул на нее Борис Григорьевич. – Однако мало вероятно. Дело в том, что давно, когда я еще был захвачен этой историей, я догадался сделать письменный запрос в Парижский Национальный архив. И что вы думаете? – В скором времени пришел ответ; действительно, служил в наполеоновской армии инженер-топограф Анри Бокль, погибший в России и там похороненный. Почему-то им упорно хочется путать Беларусь с Россией, – заметил учитель. – Так вот, из характеристики этого человека я убедился, что совесть вряд ли могла мучить его. Анри Бокль был примерно такого же разгульного нрава, как и шляхтич Адам Трушка, и не удивительно, что они сошлись. Скорее всего и редкие коллекционные талеры Бокль просто выиграл у Трушка в карты.

–  Тогда что же? – Спросила Оксана.

–        Самое вероятное – Бокль боялся, чтобы его шифровкой-картой не воспользовались ни русские, ни французы. Поэтому и написал русское слово латиницей. Но вторая, самая трудная загадка, – повернулся Борис Григорьевич к Кате, – вот в чем. Даже если Оксанина бабушка еще не нашла платка и не помыла его, даже если у нас будут контуры всех трех монет, мы мало что поймем.

Учитель поднялся, подошел к шкафу, принес толстую ручку с четырьмя разноцветными стержнями. Выдвинул зеленый и на своем рисунке показал пунктиром извилистую линию с одной стороны монет, затем красным стержнем-с другой стороны. Над пунктиром поставил вопросительный знак.

–     Видите, пунктиры напоминают русло какой-то небольшой речушки? И это самое логичное. Раненый француз в совершенно незнакомых местах пробирался вдоль речки. Возможно, клад был при нем. Было это в октябре, а мороз в том году, – а значит, и снег-начался только в конце ноября. Значит, речка не была замерзшая и не была заметена снегом. Почувствовав, что с каждой минутой слабеет, Бокль вынужден был припрятать сокровище, чтобы потом вернуться сюда и забрать, – конечно, он верил, что выживет! Как топограф, он ориентируется прекрасно: делает на монетах зарубки, которые в масштабе означают изгибы речушки...

–  Но почему он не выцарапал ножом сразу на бересте русло? – Перебила Оксана.

–  Я думаю, Бокль все же чувствовал, что в самом лучшем случае, если останется жив, сможет наведаться сюда не скоро. А береста – вещь ненадежная, недолговечная, к тому же может очень просто попасть в чужие руки.

–  Так в чем же загадка, Борис Григорьевич? – Удивилась Оксана – Это же проще простого! Возьмем карту Березы и окрестностей – подробную, большого масштаба, найдем на ней речушку, похожую на контуры монет, сориентируемся, в каком месте стоит крестик, – значит, там француз и спрятал сокровище! Приходи и выкапывай.

Учитель выслушал девочку с улыбкой.

–  Нет, Оксана, это далеко не так просто. Я давным-давно пересмотрел топографические карты той местности, причем карты разных лет. Подобной речушки нет не только в районе Поплав, ее нет вообще в пойме реки Березины... Если эта речушка, может, и была когда-то, то за сто восемьдесят лет могла пересохнуть, исчезнуть, изменить русло, как это часто случается с такими небольшими речками...

–  А может, француз зашифровал в своем плане вовсе не речку? – Вставила Катя. – А какую-то лесную извилистую дорогу.

–  Все может быть, – согласился учитель.

–    Так что: эта береста совсем нам не сгодится? – Разочарованно       вздохнула       Оксана. –       Выходит, она не нужна?

–   Еще как сгодилась бы, – сказал учитель, – если бы имела одну маленькую, но самую необходимую для топографической схемы вещь, – привязку.

–   А, знаю! – Оксана вспомнила отцовский рассказ и его толкование слова «привязка». – Это чтобы на бересте было обозначено дерево, или большая река, или камень...

–   Да, или географические направления: север-юг, восток-запад. А без этих привязок мы можем крутить бересту, как нам хочется, и все без толку. Да и Катя правильно сказала, – а если это вовсе не речушка? А если и речушка, откуда мы знаем, что она вблизи Поплав? Это может быть одна из тысяч речушек от Москвы до Березы, и нет гарантии, что она не пересохла или не изменила русло... В том и хитрость француза, находка его: он один знал некий ориентир-привязку, от которой и надо «танцевать».

–   И все же это несправедливо, – сказала Оксана. – Все под рукой – три талера, береста – и ничего нельзя найти!

–   Вот вам и придется этим заняться, – сказал Борис Григорьевич. – Надо, как делал когда-то я, походить по окрестных деревням, расспросить старых людей: не помнят они около Березины маленьких речушек, которые сейчас исчезли... Надо еще и еще пересмотреть все топографические карты, и не только окрестностей Березы, а и всех более или менее значительных поселений на старом смоленском пути, куда отступали французы.

– Вот если бы вы с нами   поехали,   Борис Григорьевич! – Предложила Оксана. – У бабушки большой дом, всем места хватило

бы... Вы столько всего знаете, можете подсказать... А то что мы сами сможем?

–   Оксана, – улыбнулся Борис Григорьевич, – должен тебе признаться: я собирался ехать в Поплавы даже без твоей просьбы. Недавно мне звонил твой папа, попросил, чтобы помог вам, чем смогу. Да я и так давно не был в тех местах, хочу пожить на природе, сходить на рыбалку, за грибами... А остановиться мне есть где.

–   Вот здорово!

–   Вы можете поехать завтра вместе с нами на машине, -

сказала Катя.

–    Нет, девочки, мне еще ​​надо пару дней побыть в городе. К тому же, если честно, хочу проехаться автобусом, я люблю дорогу, новых людей, люблю выйти на остановке, потопать около автобуса...

Провожая повеселевших девочек, Борис Григорьевич давал им последние указания:

–    Копия бересты у вас есть, берегите этот талер, в Поплавах, Оксана, разыщи свой ​​платок и перерисовуй контур пятна... И ждите меня. До встречи в Поплавах!

Часть четвертая

КЛАД

Глава 44

Поход

После истории с участковым ребята как-то остыли к поискам клада. Да и действительно: как и где его искать, это сокровище? .. Оксаны все нет. А лето проходит. Так, чего доброго, и наиграться не успеешь...

Прежде всего ребята хорошенько проконопатил старую и ничейную лодку. Нагрели в жестянке пике черного строительного гудрона и обмазали им днище. В лодку наносили сена, сверху положили пару старых ватников, кусок брезента. Удочки без удилищ, шнуры, пищу, приправу для ухи упаковали в Михалев большой рюкзак. Чэсь не забыл даже мази от комаров.

–       Не ругалась мать? – Спросил Михаль, потуже затягивая веревку на рюкзаке.

–    Нет, наоборот! – Отмахнулся Чэсь. – Сказала, давно надо было чем людским заняться, чем здесь, по селу, шляться и вреда искать.

Отплывать решено было завтра с утра.

Михаль немного запоздал. Когда он бегом, вздрагивая плечами от утренней свежести, приблизился к реке, Чэсь с Дмитроком уже были на месте. Над водой висел белый туман.

Едва можно было рассмотреть лодку и парней в ней.

Михаль залез в лодку, оттолкнулся веслом от цепкого, мокрого от росы берега. Корма медленно сдвинулась в воду, лодка закачалась. Поехали!

–    Дай я первый погребу, – устроившись поудобнее на лавочке посередине, предложил Чэсь. – Хоть согреюсь.

Плеснули опущенные в воду весла, заскрипели уключины. Чэсь, оглядываясь, повел лодку мимо берега, вверх по течению. Таков был их план: пока свежие силы, плыть в верховье реки, туда, где в Березину впадает Уша. Конечно, грести против течения запаришься, зато обратно будет легко. Даже весла не понадобятся – сиди себе на корме и управляй. Какое это чудо -встречать новый летний день в лодке на реке! Только-только узкой полоской начинает розоветь восток. Ритмично шлепают весла, шепчет вода, разбиваясь о нос быстрой лодки. В тумане проплывают заросли аира, камыша, поросшие густым кустарником берега. Робко еще щебечут ранние птицы. Изредка на прибрежье или посередине внезапно плеснет большая рыба. Даже комариный звон не раздражает, а, кажется, только дополняет эту гармонию летнего утра...

У всех троих настроение было лирическое. Чэсь без устали работал веслами и улыбался каким-то своим мыслям. Дмитрок, сидя на корме, низко склонился, опустив в воду руку. Михаль не сводил глаз с розовой полоски на востоке, откуда вот-вот должны были брызнуть первые золотые лучи. Только если совсем близко бухала рыба, он вздрагивал. Очень большой был соблазн остановиться сейчас – хотя бы вон там, около подковы высокого аира, где пни склонились над самой водой, размотать удочки...

Но ребята еще раньше договорились не останавливаться. Да, будет еще времени и порыбачить. Вот доберутся до знакомого «полуострова», разместятся, устроятся...

–  Давай подменю, – вдруг предложил Михаль.

–  Я не устал, – Чэсь, однако, сразу же уступил другу место. – Что задумался? – Толкнул он Дмитрока.

Тот вытащил из воды руку, вытер о брезент.

–     Да все думаю про крестик и слово «клад», – признался он. – Почему-то, кажется, в этом слове – вся загадка... Словно слово забыл: вертится на языке, и никак не вспомнишь...

–   Так у меня с собой есть и талер, и копия бересты, – начал Чэсь, но Михаль прикрикнул на них:

–   Ребята! Мы договорились: никаких сокровищ! Едем просто играть, купаться, отдыхать, удить рыбу.

Глава 45

Полуостров

До выбранного места добрались на удивление быстро. Помогло, видимо, еще и то, что не было ветра, река была тихая, течение – медленное. Но солнце давно поднялось, рассеялся туман, исчезли комары, перестала играть рыба.

Михаль отвернул рукав великоватой ему отцовской гимнастерки и взглянул на часы.

–   Одиннадцать всего! – Сам удивился. – Ну, показали мы рекорд...

–   Ничего удивительного, – сказал Чэсь, налегая на весла (ему снова настала очередь грести). – Мы растем, становимся сильнее, вот и начали доплывать быстрее. Глядишь, к концу лета и в Борисов будем доплывать за пару часов!

Лодка с размаху, шкрябнув по песку, сунулась носом на низкий берег. Ребята, разминая затекшие ноги, принялись за работу.

Березина в этом месте разделяется на два рукава. Первое – это «живое» основное русло, и второе – старица, большая глухая заводь. Между ними – коса-холм метров двадцать в ширину и с километр в длину. Конечно, не остров (островов на Березине почти нет), однако именно это место всегда привлекала парней. Романтика! Хоть на какое-то время можно представить себя Робинзоном, или просто старыми опытными рыбаками, которые делают все степенно, неторопливо, которые знают, что где-то в Поплавах их ждут голодные семьи, поэтому хоть разбейся, а без рыбы домой не возвращайся...

Один берег полуострова – со стороны староречья – был высокий, сильный, заросший муравой. А там, где высадились ребята, со стороны Березины – берег пологий, с чистым желтым песком – настоящий пляж.

Ребята вытащили на берег лодку, разгрузились. Михаль достал из рюкзака большой нож – тесак. Огляделся. Неподалеку, как раз на самом высоком месте полуострова раскинулся большой, похожий на шар, куст ивняка.Михаль направился к нему.

Дмитрок с Чэсем также достали из карманов свои ножики и собрались были помогать другу.

–   Осторожно, – остановил их Михаль, – в таких кустах может быть гадюка!

Он срубил длинный прут, обошел с ним вокруг коряги, шевеля сухие листья. Потом смело вламався внутрь. Из-под тесла посыпались, как будто солдаты неприятельского войска, срубленные ветки... Вскоре шалаш был готов. С боков, как стены, – зеленые ветви; наверх Дмитрок с Чэсем втащили брезент. Острыми сучками нагребли толстый слой листьев, перенесли с лодки сено, постелили сверху ватник.

–   Быстро и хорошо, – сказал Михаль, отойдя подальше и любуясь на жилье. – И сухо, и не видно ничего... А на ночь окружить куст веревкой, ни одна гадюка через веревку не полезет.

Теперь оставалось только заготовить дров – и обедать, так как все уже проголодались.

Вглубь полуостров был насквозь заросший шывелыгой и ивой, среди которых попадалось много сухостоя. Вскоре ребята принесли по хорошей охапке сухого кустарника.

–   Пока хватит, – сказал Михаль, затевая огонек. – А на ночь съездим на ту сторону Березины, наберем хороших, толстых сучьев.

Сушняк быстро ухватился огнем, весело затрещал. Развалившись неподалеку, ребята взялись обедать. На разосланной газете перед ними лежали запасы: сало, хлеб, вареные яйца, котлеты, кусок колбасы, несколько пучков молодого лука, редиса... Подготовили и картофель – чтобы испечь потом в золе.

Некоторое время все молча жадно ели.

–     Жаль, ухи нету, – вздохнул Дмитрок, вкусно заедая хлеб с салом зеленым пером лука.

–   Попробуем еще и ухи, – успокоил его Чэсь. – Теперь, днем, ничего ловиться не будет. Я вот другому удивляюсь – почему на природе все всегда такое вкусное?

–        Нашел чему удивляться, – хмыкнул Михаль, налегая на котлеты. – Воздух свежий, вот и кажется, что совсем другой вкус. Я еще люблю кушать, когда фильм смотрю, или книжку читаю, в которых люди едят. Тогда уберу в живот все, что под руками и не замечу...

–   Нет, это не так просто, – сказал вдруг Дмитрок. – Я читал, что на природе в человеке пробуждаются древние инстинкты, обостряется чувство опасности. Он невольно начинает кушать быстро, боясь, чтобы не отобрали.Поэтому и кажется все вкусным, потому что не обращаешь внимание на мелочи, как, скажем, на этот песок, что прилип к хлебу.

Михаль с Чэсем удивленно на него посмотрели.

–       Философ, – зевнув, сказал Михаль. – Все, ребята, не знаю, как вы, а мне картофеля расхотелось... – Он перевернулся на спину, раскинул руки. – Так и лежал бы, кажется, до самого вечера!

–   А я пойду купаться, – заявил Чэсь, также улегшись на спину, – а потом обследую остров. Грех пропускать такую погодку: раз уже вырвались сюда, то стоит пожить всласть...

–   Я тоже с тобой, – сказал Дмитрок.

 И никто из трех не двинулся с места.   Так, в полудреме, раздевшись, пролежали часа два, быть может. Потом внезапно, словно по команде, все вместе вскочили и бросились к теплой речной воде. Купались, плавали наперегонки, играли в «щуку»; Михаль, который нырял лучше всех, поднял с самого дна какую-то корчажину, подтянул в воде к берегу, начал ощупывать ее, шастать пальцами в коричневом скользком мху... Потом выпрямился и торжественно показал ребятам заржавелую блесну с оборванным куском лески.

–    Выкинь ты ее, – равнодушно сказал Чэсь, выбираясь на берег.

Но Михаль молча начал тереть блесну о песок, пытаясь очистить ее, пока не обломал большой, изъеденный ржавчиной крючок. Парень размахнулся и со злости швырнул блесну далеко в реку.

Этот звук-шпоканне словно отрезвил друзей, сразу напомнил им, что самое интересное – рыбалка – еще впереди. Солнце уже спустилась почти до самого леса. Наступал вечер, поэтому сильнее стали запахи. В общем, река, особенно теплыми летними вечерами, имеет тот своеобразный свежий, радостно-неповторимый аромат, с которым не сравнится ни лесной воздух, ни горный, ни морской...

Чэсь с Михалем обулись и пошли снова вглубь полуострова, отыскали несколько ровных, длинных ветвей на удилища. Дмитрок тем временем вспорол с треском дерн, выбирая червей. Наконец заправили удочки, собрались, причем каждый захотел рыбачить сам по себе. Дмитрок выбрал место тут же, недалеко от шалаша, на высоком берегу староречья, присел, сразу же забросил удочку в недвижимуе, заросшую кувшинками и трилистником, воду. Михалю выпало самое неинтересное, но и необходимо, – поймать хоть сколько-нибудь живцов. Поэтому он тоже далеко не отходил. Один Чэсь все не мог нигде пристроиться. Сначала постоял возле Михаля, потом посидел рядом с Дмитроком. Наконец направился по песчаному берегу косы куда-то далеко, вниз по течению. Там были перекаты и водовороты, Березина там становилась шире и немного замедляла течение.

У Дмитрока зеленый, будто желудевая шапка, поплавок как стоял среди трилистника, так без всякой поклевки и утонул.

– Есть! – Тихо воскликнул Дмитрок и, держа за леску, показал Михалю небольшого, с ладонь окунька

Михаль однако не почувствовал к другу «белой» зависти. Он знал, как обычно клюет рыба в старицах, где стоячие воды: только вот такие глупые плотвы, что сразу заглатывают наживку, и будут браться, да и то не часто.

Михалю не везло. Клевали одни уклейки – рыба, которая совершенно не подходит для живцов: и великовата, и, главное, вытянутая из воды, не живет долго, превращается в кисель...

Михаль смотал удочку и пошел к Чэсю, надеясь там, на перекатах, где чистое песчаное дно, натаскать хоть пескарей.

Первое, что бросилось ему в глаза, когда он вышел из-за поворота, было согнутое в дугу Чэсево удилище... Миг – и удилище со свистом выпрямилась, выбросив на берег широкую толстую плотву. Рыба забилась на песке. Она хавкала и шевелила красивыми золотисто-красными плавниками.

–    Ух ты, – присвистнул Михаль, подбегая к другу. – Какие здесь ловятся!

–    Тише, – Чэсь приложил к губам палец, – плотвы пугливые... Уже три такие, – похвастался он.

Сняв с крючка рыбу, Чэсь пустил ее в небольшую ямку, вырытую щепкой. Нацепил свежего червя, закинул удочку и застыл в ожидании.

Михаль нагнулся над ямкой. Действительно, в неглубокой мутной воде стояли одна возле одной и лениво шевелились три длинные черные спины.

–    Как ты их ловишь? – Шепотом спросил Михаль, сразу забыв про пескарей. – Какое дно?

–  Да никакое... В провес...

«В провес» – то есть, поплавок подтягивается до самого кончика удилища., А грузик, наоборот, опускается до крючка. Хорошо ловить так, когда на реке сильное течение, которое намывает отмели, а потом сразу – яма или водоворот. Тогда вода опускает леску на дно, а поплавок на кончике удилища под небольшим углом прогиба эту леску – как бы «провисает» ее. Натянулась леска, «выпрямился угол» – все, подсекай и вынимай, рыба на крючке...

Тем временем у Дмитрока, что сидел на берегу староречья, вдруг начало так клевать, что он едва успевал менять наживку. Только коснувшись воды, поплавок начинал колыхаться, выплясывать и нырял. Все было бы замечательно... если бы хоть раз ловилось что-то человечное! А то – плотвичка с палец. Снимая с крючка очередную «кильку», Дмитрок украдкой оглядывался и в душе был рад, что друзья ушли далеко и ничего не видят. Самых резвых плотвичек пускал в консервную банку с водой – «скажу, нарочно хотел живцов наловить».

Наконец надоело, плюнул на все, смотал удочку, отнес к шалашу банку с наживкой, прикрыл травой. Вечерело, больше появилось комаров. Солнце опустилось до самых вершин деревьев за рекой леса. «Пойти поискать разве парней?» – Забеспокоился Дмитрок.

Но тут послышались голоса, шаги, и показались Чэсь с Михалем. Чэсь обеими руками, прижимая к животу, нес какой-то мешок. Это была его майка со связанными рукавами. Подошел к шалашу и молча высыпал на траву с хорошее ведро рыбы, одних плоток, толстых, широких, чуть не в локоть.

–   Эх, вы, – Дмитрок отступил, стараясь незаметно отодвинуть ногой на траву банку со своим «уловом», – не могли позвать!

Но Михаль увидел, нагнулся, схватил банку:

–   Что здесь, живец? Вот молодец!

Так Дмитрока и не пришлось оправдываться. Все были довольны.

–     Ребята, вечереет, – взглянув на лес, в котором до половины скрылось солнце, сказал Михаль, – а работы еще непочатый край. Давайте в лодку, пераправляйтесь на другую сторону и собирайте дрова. А я поставлю шнуры.

–   А давай наоборот? – заспорил Чэсь.

–   Пожалуйста. Только не забывай, что когда поставишь шнуры, а их всего четыре, то будешь чистить рыбу.

–   Ну и что? Я люблю.

Однако и вечером отведать ухи им не пришлось.

Пока ребята съездили и вернулись из-за реки, пока Чэсь таскался по берегу, выбирая лучшее место для шнуров, пока, уже все втроем, перенесли дрова из лодки до костра – совсем стемнело. Успели еще почистить по одной рыбе, тогда Чэсь, вытирая о траву слизь и чешую с пальцев, сказал:

–     Ай, надоело... Плотва еще живая, давайте сложим ее в сеть и пустим в воду у берега, пусть плавает до завтра, – и он широко, во весь рот зевнул.

"А как же «я люблю чистить?»"– Хотел напомнить Михаль, но поленился, потому что и сам уже хорошо утомился. Словом, никто не возразил Чэсю. Живых плоток в сети опустили в реку, привязав концы сети к ивовой ветке, почищенных – уложили в ведро крапивой, которая росла здесь везде и ее легко было нарвать даже в темноте. Ужинали молча, быстро, одной печеной картошкой с солью. Потом, зевая, один за другим забрались в шалаш. Последний, Михаль, не забыл даже окружить жилье веревкой – от гадюк.