Текст книги "Австрийская площадь, или Петербургские игры"

Автор книги: Андрей Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

1.29. Распорной штырь во втулке люнета

Кошелева допрашивали! Впервые в жизни он присутствовал на допросе по ТУ, а не по ЭТУ сторону стола. Павел Константинович чувствовал себя будто в одежде с чужого плеча, вдобавок грязной и дурно пахнущей. Нечто неосязаемое сжимало и давило на самые болезненные места. А следователь по особо важным делам Иван Иванович Белов, напротив, неудобства не испытывал. Он разговаривал тихо и вежливо, но не скрывал обыденной скуки. Как раз это больше всего и злило Кошелева. В глубине души он считал ситуацию из ряда вон выходящей: прокурорский, в телеге пятое колесо, допрашивает старшего офицера КГБ, как рядового подозреваемого!

– Так-таки ничего и не знали? – в который раз спросил следователь, и в его голосе слышалась укоризна.

– Могу повторить: Вячеслав Александрович Никитин действительно докладывал мне о получении средств на аварийный ремонт в этом доме. Но я не знал, что деньги будут израсходованы только на квартиру Кравцова, и никаких документов не подписывал. Припоминаю, что этот разговор состоялся в начале осени, за несколько дней до того, как я лег в больницу.

– Может, устроить очную ставку с вашим подчиненным Никитиным? задумчиво спросил Белов.

– Хорошо, давайте устроим очную ставку, – тут же согласился Кошелев, но добавить к сказанному мне нечего.

– Ну что же, для протокола достаточно. Но, если вы не возражаете… Тут коллеги узнали о нашей… э-э… встрече, – Белов запинался намеренно, давая понять, что избегает слова «допрос», – да, узнали о нашей встрече и очень просили, понимаете, просили помочь, в неофициальном, так сказать, порядке как опытного товарища и коллегу…

«Ну чего он мнется», – сразу насторожившись, подумал Кошелев.

– …пока вы болели, ваши заместители наподписывали разных договоров о перечислении денег всяким коммерческим структурам. Говорят, много договоров и очень много денег. И, видите ли, часть из них пропала бесследно. Так вот, не помогли бы вы прояснить ситуацию?

– Я ничего не знаю, вы же сами сказали, что это было во время моей болезни, – быстро ответил Кошелев и тут же поймал себя на излишней, совершенно немотивированной поспешности. Ох как ловко он сам во время допросов ловил других на резкой смене интонации и темпа ответов. А теперь, при его-то знаниях и опыте, попался на тот же крючок.

– Я всего три дня как вышел на работу, еще не успел во всем разобраться. О каких, собственно, договорах идет речь?

– Например, «Энергомашбанк», банк «Кредит-Петербург». Был еще договор с каким-то спортивным клубом, – Белов полистал лежавшие перед ним бумаги, да, некий спортивный клуб «Пэ-Сэ-И».

– Разберусь, – уверенно сказал Кошелев. – В ближайшие дни разберусь и позвоню. Кому позвонить – вам или…

– Думаю, лучше мне, – смешливая искорка блеснула в глазах следователя.

«Не хочет светить тех, кто ведет оперативную разработку. Ну и черт с ним, тоже мне – секреты! – подумал Кошелев, – Надо будет, через час узнаю. Все узнаю – от прабабушек до правнуков, и кто с кем сколько пьет».

Беляев извинился и стал дописывать протокол допроса. Но закончить не успел.

– Иван Иванович, Кошелев здесь? – не заходя в комнату, спросила девушка.

– Да, здесь, – ответил Павел Константинович.

– Вас из мэрии… к нашему телефону, – сказала она.

– Не возражаете, я на минуточку, – обратился Кошелев к следователю. Тот молча кивнул.

– Я переключу в кабинет Елены Валентиновны, ее сегодня не будет, секретарь показала на дверь сбоку.

«Заместитель прокурора Центрального района Е.В.Топильлья, д. 42, кв.81. Работы оплатить с бюджетного спецсчета в „Стройбанке-СПб“. Заместитель директора департамента К.А. Серов».

– А сметная документация как в мэрии, так и в районе оформлена на ремонт всех аварийных квартир дома, – тихо продолжил Калинченко. – Договора с подрядчиком – это некая фирма «Терес», говорят, из бывших обкомовцев, подписаны, деньги уже переведены.

– Кто подписывал? – перебил Микин.

– С обеих сторон – замы: Анисимов и Дьячков. Судя по всему, подставные, и взять с них нечего. Кстати, смета завышена процентов на 40. Дескать, битого кирпича 30 тонн вывезли – это полдома надо разломать в крошку!

– Финансисты возражали?

– С ними Никитин решил просто: подписывай или на улицу. Есть наметки на Роженцева из райжилкомхоза – он подтвердит, что оформлял платежки под принуждением.

– Подтвердит?

– А куда денется, свобода дороже!

– Ну, что же, – минуту помолчав, сказал Микин, – умысел – налицо. Уличающие документы никуда не денутся – это бюджет, а не закупка акульих плавников у конторы «Рога и копыта». Чем мэрия хороша, так это тем, что там на каждую бумажку десяток исполнителей вешают. Жареным запахнет – свидетели косяком пойдут. Сами! А если есть умысел, значит…

– …значит, групповое хищение в особо крупных размерах, сговор, подделка документов, взятка, – тут же подхва тил Калинченко. – Состав по всем статьям в чистом виде – ни один прокурор не придерется.

– Взятка, говоришь? А интерес чей, мотивы? – спросил Микин. – Что этим клименкам-серовым от Кравцова надо?

– Думаем, – выделил Калинченко множественное число, – думаем, что интерес может быть только у мэра – выборы на носу, а депутаты ломаются. Знают: как запишут, так и выборы пройдут. А бульон Кравцов варит, он же соль с перцем кладет. От него и зависит– переперчить или недосолить.

– Ты что же, думаешь, Собчак сам приказал эту парашу с квартирой запустить?

– Больше некому, – тихо ответил Калинченко, – но не лично, а шепотом, через заместителя.

– Опять наш Главд-Э-Э-мократ, как гусь после дождя – сухой и чистый, огорчился Микин, – не зацепишься.

– На этом – нет, но есть другое, – еще тише сказал Калинченко.

– Давай, не тяни, – Микин взглянул на часы.

– Пошел в работу проект продажи инофирмам целого квартала в самом центре. Посредник – австрийская компания, название на три буквы латинские. Переговоры ведут Кошелев и Нарусова, она же докладывает мэру. Прикрытие – идеальное. Дружба народов, культурные традиции, жить в Петербурге не можем без уголка австрийской столицы. Втянули ихнего канцлера, кое-кого из наших мидовцев. А суть в том, чтобы загнать десяток домов на Кировском…

– На Каменноостровском, – поправил Микин.

– Что так, что этак – без разницы. Главное, загнать дома фирмачам, ну а денежки – понятно куда.

– Постой, постой, это недавно площадь открывали, когда мои дуры насквозь промокли! – Микин вспомнил, как отговаривал жену с дочкой уезжать с дачи, но те ни в какую – дескать, праздник с танцами, и пряники будут раздавать.

– Там вообще все странно. Австрийская делегация с канцлером прибыла по частным каналам. В посольстве и консульстве узнали только накануне, и то случайно. Ходят слухи, что австрийцы и ремонт проплатили.

– Я в дипломатии не силен, – сказал Микин, – но, по-моему, даже в Африке за подготовку таких церемоний хозяева платят, то есть принимающая сторона. Ты проверь, как следует. Но это так – для любопытства. А в целом не вижу ни статьи, ни состава. Кто заявитель, где свидетели, какие улики? Пострадавших, как всегда, нет и не будет. А те отбрехаются за милую душу. Мол, радеем о городе, развиваем коммерцию, привлекаем инвесторов… В общем, пока только слухи и домыслы. Причем домыслы клеветнические и непроверенные! Понимаешь?

– Пострадавших будет вагон, когда жильцов выселять начнут, – упрямо насупился Калинченко. – Все инстанции письмами завалят, газеты волками взвоют. Свидетель железный есть – сотрудница с фирмы, она же как переводчица бывает на всех встречах. И муж у нее какой надо – журналист из «Невских вестей», ни под кем не лежит. Вы его знаете – Петр Рубашкин, характеризуется хорошо: бедный, но гордый.

– Ты имеешь в виду… – многозначительно протянул Микин.

– В случае чего, всю компру через него сольем.

– Этот аргумент посильнее, чем «Фауст» Гете, – ухмыльнулся Микин и тут же пожалел о сказанном. Полковник не любил показывать, что знает много больше того, что надлежит знать старому служаке в серой ментовской шинели.

1.30 Дряные вести не лежат на месте

Машина затормозила перед светофором, ход мысли прервался. До работы оставалось минут семь. Кошелев по привычке стал перебирать запланированные на день дела. И тут же ощутил тревожный толчок. Что-то неприятное и гадливое было в его сегодняшнем графике.

«Рубашкин, ну конечно, Рубашкин», – вспомнил он вчерашнюю договоренность об утренней встрече. отказать нельзя – в последнее время Рубашкин попал в фавор. Все, что он писал, неизменно одобрялось в Смольном. На одном из совещаний какой-то прихлебатель даже предложил для поощрения закрепить за ним автомобиль. Предложение, разумеется, не прошло– у многих заслуги тянули более весомо. Но сама постановка вопроса была симптоматична.

«И как же он пролез в обойму? – удивился Кошелев, перебирая факты из когда-то виденного им учетного материала на Рубашкина. – Инженер был плохой, попросту дрянь, а не инженер. Зато научных публикаций – хоть стены обклеивай. Видно, уже тогда перо навострил. Потом перебрался в многотиражку, стал ходить на всякие богемные вечеринки. Связался с антисоветчиками. Была попытка подловить, но окончилась смеху подобно».

Кошелев вспомнил жуткий разнос, который получил его товарищ Валера Голубицын, проводивший ту операцию.

Дело началось с шифровки из Москвы, где наружка несколько раз засекла Рубашкина на контактах с самым оголтелым контингентом. Упоминались Марченко, младший Даниэль, еще кое-кто и даже этот Янкелевич, сахаровский пасынок. Бедолага Голубицын и высунулся. Не проанализировал, не подготовился. Бац– и побежал к руководству: будем, дескать, брать его в поезде, тепленьким. Наверняка самиздатовщину домой повезет. Прихватим с поличным, а там разберемся: либо дело, либо вербовка. Хорошая, прочная вербовка под крепкой статьей. По такому случаю подключили московских оперов, транспортников. проводника подменили, отвели в другой вагон пассажирку, случайно попавшую в то же купе, радушно, как надо, встретили фигуранта. А он, подлец, возьми и опрокинь налитый ему стакан коньяка, армянского не пожалели! – со спецсредством. Тут же налил себе другой и весь выжрал за чужой счет. заложил чемодан под полку и ушел в туалет. Наши туда-сюда, соображать. Ведь вернется, заляжет – к чемодану не подступишься. Но сообразили верно: заклинили клозетную дверь и проводника поставили отгонять пассажиров. Стервец минут пятнадцать бился. Нет, чтобы в запас продристаться – так ведь весь вагон переполошил. Тем временем вскрыли чемодан – ничего! Ближе к утру проверили карманы, до последнего шовчика прощупали одежду. Все сделали, как надо, и полный ноль. Приехали, по рапортам отписались – на нет, как говорится, и суда нет!

А через пару дней из агентуры так и посыпалось: Рубашкин во всех забегаловках после каждой рюмки бахвалится, как он гэбистов обвел!

Начальство устроило разбор полетов. Оказалось, подвело плохое планирование операции. Москвичи довели ведомого только до платформы, с рук на руки не сдали. А тот подошел к вагону, как только его подали, и весь спектакль с заменой проводника и переселением пассажирки смотрел с перрона как в телевизоре! Понятно, успел избавиться от всех улик.

«Да, – вздохнул про себя Кошелев, – хотя попался бы мне – не отвертелся б, голубчик. Стучал бы за милую душу, а куда б делся?»

– Павел Константинович, приехали, – деликатно подсказал шофер.

– Да, да, спасибо, – изобразил озабоченную рассеянность Кошелев, выходя из машины.

* * *

Интуиция, лучшая помощница настоящего чекиста, и в этот раз не подвела Павла Константиновича. Беседа с Рубашкиным сложилась не просто скверно. Она вышла омерзительной! После ухода журналиста Кошелев едва удержался от желания пойти в душ. Гаденыш! Мелкий подленький гаденыш, другого об этом Рубашкине и не скажешь. Во-первых, опоздал почти на час. Во-вторых, явился с таким перегаром, что пришлось поить его кофе. И дернул же черт предложить ему рюмочку коньяка! Выдул почти всю бутылку вплоть до полной утраты видимого смысла и понимания!

«А о чем спрашивал? И как это ему удалось заплести разговор на абсолютно ненужные, прямо сказать, болезненные темы? – Кошелев даже поморщился. – И ведь как безобидно начал! Всем известно и каждому: с жильем – катастрофа. Там крыша течет, тут канализация подвалы заливает, здесь грязь и тараканы! Что поделаешь? Даже старушки, вечные жалобщицы, понимают: надо подождать. И ждут! А этот – две страницы адресов, откуда в газету жалобы пришли. Мол, когда, Павел Константиныч, можно будет сварганить хороший, бодрый материал о принимаемых мэрией эффективных мерах? Будто не понимает, что денег на всех нет и не будет. Наша мэрия не б…дь, чтоб всем и каждому давать! Все знают, а этот черт-те кого из себя строит.

И так слово за слово, а потом вдруг предложил дать положительный пример про ремонт аварийных квартир в доме на Зверинской. Видите ли, позитив ему нужен, жизнеутверждающий позитив, как можно больше позитива. И одного положительного примера ему мало. Другой, третий подавай. Глазенки налились, еле языком ворочает. Честнягой прикидывается, своим парнем, а сам подковыривает.

– Как, – говорит, – замечательно поработали строители на Австрийской площади. Хорошо бы об этом рассказать петербуржцам. Пусть порадуются!

Как же, порадуются! Всю жилкомхозовскую смету в эту с…ную площадь вбухали. На какие шиши к зиме готовиться? Что-то из мэрии денег не шлют, которые Собчак под честное слово обещал».

Подумав, Кошелев нажал на кнопку селектора:

– Валентина Николаевна, скажите финансистам, чтобы принесли письмо на имя Анатолия Александ ровича по Австрийской площади – я на той неделе давал поручение…

Через четверть часа документ уже лежал на столе.

«Исполняя Ваше распоряжение, – одобрительно кивая головой, читал Кошелев, – администрация Петроградского района мобилизовала все ресурсы и в крайне сжатые сроки провела подготовку к торжественной церемонии открытия Австрийской площади. По общему мнению жителей, праздник состоялся! Для финансирования мероприятий Комитет финансов (Кудрин А.Л.) перечислил аванс в сумме 400 миллионов рублей, зачтенный в счет затрат на ремонт жилого фонда.

Учитывая отсутствие средств на подготовку к зиме, прошу дать указание ускорить решение вопроса по возмещению расходов района австрийской стороной согласно имевшимся договоренностям, а также выделить Петроградской райадминистрации дополнительный беспроцентный кредит в размере 500 миллионов рублей».

«Да уж, пусть выделят, а куда их деть, мы и сами найдем», – подумал Кошелев, подписывая письмо.

1.31. Перестановка мест слагаемых: ничего не меняется?

Они уснули сразу, тесно прижавшись друг к другу. Петр даже не заметил той границы, после которой провалился в беспамятное нечувствие. Но спустя какое-то время на губах возникло ощущение томящей, упоительной сладости. Еще не осознавая реальности, Петр целовал обращенное к нему лицо и обнимал Иру все крепче и крепче. Она только слабо вздохнула, когда он, так и не проснувшись, вошел в нее с силой и нежностью, никогда не испытанными прежде.

– Господи, уже утро, – Ира взглянула на едва посветлевшее окно. – Мама опять будет ругаться, что пришлось рано вставать. И Коля не любит, когда не я собираю его в школу.

Петр хотел было снова заговорить о женитьбе, но промолчал, подавив раздражение и обиду. Она всякий раз на его предложение уводила разговор в сторону. По ее обмолвкам Петр понял: не считает его подходящим мужем.

– А где же мы будем жить? – как-то спросила она.

– Как где? Здесь! – удивился Петр.

– Но это же не только твоя квартира. Вдруг жена вернется? Куда мы тогда денемся – обратно на Зверинскую?

Петр объяснял, что Катя ни за что не вернется в Россию, но чувствовал, что говорит неубедительно. К тому же в глубине души он боялся совместной жизни с чужим и враждебно настроенным ребенком. Он постоянно чувствовал ожесточенность и недоверие ее сына и не знал, как их преодолеть.

Наскоро выпив чая, Ира ушла. Петр долго слонялся по квартире, раздумывая, не поспать ли еще. Но сон не шел. Рассеянно побрившись и прожевав бутерброд с водянистой и безвкусной колбасой, Петр оделся и пошел на работу.

По дороге задумался о статье, которую писал накануне. Что-то его тревожило. Уже подходя к редакции, понял: Собчак получался барином, раздающим государственные деньги подчиненным. Он вышел плохим, очень плохим персонажем, так что шансов напечататься не было. Конечно, можно было тайком и хитростью вытолкнуть материал на полосу. Но Петр понимал, что на следующий же день его выгонят из газеты.

– К тебе пришел я, друг мой, на прием, чтоб выслушать совет о гадком положенье, – сказал он, зайдя в кабинет Чернова.

– С таким слогом тебе у нас делать нечего, пора переквалифицироваться в стихотворцы, – ухмыльнулся тот.

– Неуч ты позорный, «Фауста» надо знать, Гете.

– Да уж куда нам! Чукча – не читака, чукча – мало-мало писака…

– Кроме шуток, Алеха, кроме шуток, посоветуй, что со статьей делать.

– А то сам не видишь. Непроходная! Сегодня пропущу – завтра на улице. Завтра напечатаю – послезавтра на панель! Выйдем стройными рядами: ты, я, Андрюха Петров, а во главе – Ефремов. Главный редактор, их превосходительство, лично поведет свои стальные перья в ближайший Центр занятости! Ставить безработных на вечный учет.

– Безнадежно?

– Ну, какой-то ход можно придумать…

– Какой?

– А что, если оттолкнуться от задачи? Тебе кого заказали? Кошелева? Где место события? У того же Кошелева, в Петроградском районе. Он там всему голова, значит – кто главный герой?

– Не светится он в этой истории, – сказал Петр. – Совсем не светится. Ни в одном документе про него ни слова. Нигде, понимаешь, нигде он не просматривается.

– Так ты же сам пишешь, что первые лица специально подставили своих заместителей. Вот пусть Кошелев в этой роли и заиграет.

– Как же он заиграет, если его вообще нет?

– Рассуждаешь, как зеленый юнош! Если нет, но надо, то, значит, должно бы ть! Всего десять фраз заменишь – и вот он, здравствуйте, пожалуйста. И, вообще, я тебя не пойму: раньше ты милягу Пал Константиныча первым душегубом и людоедом разрисовал, да так, что его без всякого следствия под суд народов отдавать надо. А теперь чуть-чуть мазнуть боишься.

Петр не мог объяснить Чернову, почему так уверен в непричастности Кошелева. Вчера он показал Алексею все документы, кроме одного – итоговой справки. В ней Кошелев даже не упоминался. А показывать справку Петр не хотел, чтобы никто, даже Чернов, не подумал, что статья написана фактически под диктовку милиции.

– Ты прав. Так действительно статья пройдет. Но Кошелев Собчака не заменит. Не тот уровень, – поколебавшись, сказал Петр.

– Да кто будет глядеть на твой уровень?! – закричал Чернов. – Главное, логику сохранить и фактуру. Ты же не Собчака уродом выставляешь, а этого, как его, Кравцова. А в верхах такие заморочки. Наверняка Кравцова не все любят. А мэру это даже понравится – чужими руками кого-то подставить. Я так чувствую!

К середине дня Петр убедился, что другого выхода нет, и очень быстро выправил статью. Кошелев вписался в текст как многозначный и зловещий персонаж. Между строк явственно проступали контуры интриги: действующий агент КГБ Кошелев оплел паутиной заговора городских чиновников, чтобы опорочить избранного и любимого народом мэра.

– Да, заговор! Заговор против мэра и демократии! – увлекшись, вслух говорил Петр. – Заговорщиков из КГБ – под суд народа!

От изменений статья только выиграла. Все сюжетные линии начинались и завершались с безупречной логикой. Сенсация! Получалась сенсация!

«Таким людям, как Кошелев, нечего делать в органах демократической власти. Их место – работа на лесоповале и рытье траншей на стройках народного хозяйства», – совсем потеряв чувство меры и стиля, закончил статью Петр.

* * *

В Москве мела колючая, злая метель, но на четвертом этаже уродливого, кубической формы, здания Министерства внутренних дел на Житной улице было тепло и безлюдно. До назначенного на восемь часов вечера доклада еще оставалось время, и главный помощник-консультант министра, генерал-майор Калинин наслаждался тишиной и покоем. Он любил эти вечерние часы, когда молчат телефоны и никто не требует документов, которые были срочно нужны еще вчера.

Покрывшись красными пятнами, Ефремов открыл какой-то пузырек. По комнате пошел резкий запах валерьянки.

– На сегодня все, – поморщившись, сказал он.

Расходились притихшие. Все заметно сторонились Петра, никто с ним не заговаривал.

– Что же ты не предупредил? – упрекнул Петр Чернова, когда они остались вдвоем.

– Я и сам не знал. Вчера на редколлегии о тебе почти не говорили. Этот хмырь из мэрии похвалил твой вчерашний материал. Сказал, что версия о заговоре КГБ против демократии очень актуальна. И все! О твоем повышении и речи не было. В общем, полный бред! Кстати, с тебя причитается, ухмыльнулся Чернов и достал из стола два стакана. – Будь здоров, начальничек!

Выпили еще, и в голове зашумело.

– Все, хватит, – сказал Петр, круто посолив кусок хлеба. – После болезни никак не войду в форму.

– Зазнался, Петруха! Уже с подчиненными посидеть зазорно?

– О чем ты? – удивился Петр.

– Так ты теперь как бы мой начальник, – объяснил Чернов. – Привыкай!

Вернувшись к себе, Петр вскипятил воду и насыпал три ложки растворимого кофе. Тяжелый хмель отошел, но сильно и с замиранием забилось сердце.

Посидев и полистав свежие газеты, Петр открыл блокнот. На сегодня было два дела: связаться с Пайкиным по поводу интервью и суд о восстановлении Кошелева.

– Поеду в суд, а к Пайкину – после, – решил Петр.

Заверещал смольнинский телефон.

– Петр Андреевич, я пока буду старую «Волгу» подавать, без радиотелефона. Вы уж потерпите немного. Через неделю с завода две новые машины придут. Одну я вам точно обещаю, – раздался в трубке грубоватый мужской голос.

– Какая «Волга»? Вы кто? – удивился Петр.

– Я – начальник гаража. Управделами разнарядку спустил – за вами закреплена машина на две смены, в выходные – дежурная. Скажите, куда сейчас подавать, а на завтра напишите водителю адрес и во сколько.

Петр понял, почему так злился Ефремов. Видимо, почувствовал себя уязвленным – машину выделили, не спросив у него. Петр продиктовал адрес и, не торопясь, оделся.

– Таня, я в суд, – выходя, сказал он секретарше.

Петр едва успел. Только он уселся на задней скамье, как все встали вошел судья Макаров и два заседателя: седоусый мужчина лет шестидесяти и миловидная женщина средних лет. Не глядя на собравшихся в зале, судья начал перекличку. Петр не расслышал фамилию адвоката, представлявшего мэрию. Кошелев пришел один, и Петр не сразу его узнал.

– А вы кто? – судья подозрительно посмотрел на Петра.

– Я – журналист, вот мое удостоверение.

– Я спрашиваю, вы кто по данному делу – участник или свидетель?

– Я – журналист, – теряясь, повторил Петр.

– Вон отсюда! Ваше место – в коридоре, – прервал его судья.

– Вы не имеете права меня выгонять. Заседание открытое…

– Я сейчас милиционеров вызову, они вам покажут, что здесь открыто и кто тут прав.

Петр понял, что спорить бесполезно. Судья мог запросто отправить его в милицию, где в таких случаях особо не церемонились. Судебные репортеры рассказывали истории похлеще.

– Это произвол. Я требую внести в протокол, – уже в дверях заявил он.

– Я вам сейчас такое в протокол внесу! Надолго запомните! – закричал ему вслед Макаров.

Петр решил дождаться окончания. Он рассчитал, что суд будет длиться не меньше часа и, отпустив водителя, пошел в соседнее кафе. Там было пусто, он взял сто граммов коньяка и долго сидел, глядя в окно. На улице ярко блестели лужи, было солнечно и тепло. Потянуло в сон, и Петр выпил еще одну чашку кофе. Ему вдруг захотелось оказаться где-нибудь за городом, в безлюдном весеннем лесу.

У входа в здание суда Петр столкнулся с Кошелевым. Тот был в скромном пальтишке и потертой кроличьей ушанке.

– Здравствуйте, Петр Андреевич, очень рад вас видеть, – дружелюбно улыбнулся Кошелев. – Если вы интересуетесь результатом, то спешу вас обрадовать: суд принял решение в мою пользу. Вы собираетесь что-нибудь написать?

– Хотелось бы, – растерявшись от неожиданной приветливости Кошелева, промямлил Петр и подумал, что тот, видимо, не читал позавчерашней статьи.

– Вы можете переписать решение суда, – Кошелев протянул Петру листок бумаги, исписанный мелким крючковатым почерком. – Не беспокойтесь, здесь все точно. На улице неудобно, давайте где-нибудь присядем.

Они зашли в то же самое кафе, и Кошелев, не спрашивая, купил два кофе с лимоном и полстакана коньяка.

– Вы ведь любите армянский? – утвердительно спросил он. – Да где же его сейчас взять! Но и этот вроде пить можно, как вы считаете?

Нет, не догадка, уверенность мелькнула в глазах Кошелева. Он знал, точно знал, что Петр уже был здесь и только что пробовал этот коньяк.

– Пить можно, – подтвердил Петр и, пригубив, добавил: – За ваше здоровье!

– Спасибо, на лесоповале оно мне пригодится, – все так же приветливо улыбаясь, ответил Кошелев.

«Читал!» – понял Петр, и ему стало совестно.

– Да, вы не смущайтесь, я все понимаю и на вас не в обиде. Вы человек подневольный, что велят, то и напишете!

– Почему же тогда вы… – Петр не договорил. Он вообще избегал смотреть в глаза собеседнику.

– Думаю, ситуация изменится, и вы многое поймете. Надеюсь, изменятся и ваши взгляды. Кого вы защищаете – Михайлова, Полякова? Поверьте, это не те люди…

– Посмотрим, – чувствуя сухость во рту, сказал Петр и взялся переписывать решение суда:

«…руководствуясь ст. 203 ГПК РФ, суд РЕШИЛ:

Восстановить Кошелева П.К. на работе в должности главы администрации Петроградского района мэрии Санкт-Петербурга. Решение может быть обжаловано, но в части восстановления на работе подлежит немедленному исполнению. Судья Макаров».

– Вы не находите ситуацию очень забавной – сегодня в районе два главы? – с улыбкой спросил Кошелев.