Текст книги "Австрийская площадь, или Петербургские игры"

Автор книги: Андрей Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

1.38…А в Киеве – памятник!

– Распишитесь и срочно отправьте нам по факсу, – приказал кто-то из управления делами мэрии.

Кошелев даже не стал спрашивать фамилии. Доставленное нарочным распоряжение мэра1 уже лежало перед ним на столе. Кошелев в который раз перечитал короткий текст: «Для решения вопроса о передаче Санкт-Петербургу памятника императора АлександраII работы скульптора М.М. Антокольского с последующей установкой его на территории Петроградского района командировать Кошелева П.К. – главу администрации Петроградского района в г. Киев с 24 по 30апреля 1996 года».

Тоненько заверещало на пульте прямой связи с приемной мэра. Звонил Крутинин.

– Ты чего ждешь? – не поздоровавшись, спросил он. – Шеф через каждые пять минут спрашивает. Велел ехать к тебе с комиссией и составлять акт об отказе подписать распоряжение. Ты уж не доводи до крайностей.

– Сейчас подпишу, – вздохнув, согласился Кошелев. – И распоряжение выполню. Только одного не пойму: кого ставить в Петроградском районе?

– Прочти внимательно, там все написано

– Признавайся, Витюня, сам бумажку составлял?

– Конечно, – довольно хмыкнул Крутинин.

– Оно и видно, грамотей хренов. Ведь тут написано установить не памятник, а скульптора Антокольского.

– Ты мне зубы не заговаривай! – рассердился Крутинин. – Хоть самого себя ставь, только бумагу подпиши. Последний раз спрашиваю: будешь или не будешь?

– Не кипятись, Виктор Анатольевич, сейчас отправлю, – усмехнувшись, прервал его Кошелев.

– Жду десять минут, потом выезжаю с Чаусом и Голубевым, – сказал Крутинин и отключил связь.

Помедлив, Кошелев аккуратно написал в левом верхнем углу: «Распоряжение получил в 10 часов 08 минут 24.04.96 в присутствии нарочного. П. Кошелев».

– Валентина Николаевна, – велел он секретарше, – срочно отправьте факс в приемную мэра, Крутинину. Потом сделайте копию и отдайте ее лично мне.

Кошелев понимал, что мэрии нужно любым способом убрать его из города. За это время назначенная Собчаком комиссия изымет любые документы, а если не найдет компромата, то сфабрикует нужные бумаги.

«Для этого и понадобилось отправлять меня в Киев. Уезжать, да еще на целую неделю, нельзя. Никак нельзя. Абсолютно невозможно», – подумал Кошелев, выйдя на улицу. Он свернул в лабиринт запутанных проходных дворов между Каменноостровским и Большой Пушкарской.

Через несколько минут уже стоял перед железной дверью обшарпанного двухэтажного флигеля в безымянном проулке вблизи Ординарной улицы. Пароля не знал, поэтому впустили его только после того, как к нему вышел начальник. Кошелев познакомился с ним– его тогда звали Тимошей – на учебно-тренировочных сборах под Андижаном, куда съехались оперативники со всего Союза. Потом они случайно столкнулись в столовой управления на Литейном. Оказалось, что Тимошу зовут Юрием Романовичем. Впрочем, Кошелев не был уверен, что это его настоящее имя.

– Ты уже полковник? Поздравляю! – сказал Павел Константинович, когда они спустились на несколько пролетов под землю и остались вдвоем в небольшом, казенно обставленном кабинете.

– Говори скорее, времени – в обрез.

– Нужна спецсвязь с нашими в Киеве. Срочно!

– И только-то? А выглядишь, будто цэрэушники с пушками на хвост сели. Сейчас сделаем. Организуй товарищу спецсвязь на Киев, – приказал он вошедшему лейтенанту.

Через четверть часа Кошелев уже разговаривал с дежурным офицером службы безпеки – так теперь называлась украинская госбезопасность.

– Письмо от министра организовать сложно. Вас устроит кто-нибудь ниже рангом? – спросил тот, выслушав просьбу Кошелева.

– Устроит кто угодно. Главное – быстрее.

– Хорошо, к вечеру вышлем. Продиктуйте номер факса. К семнадцати ноль-ноль не поздно?

– В семнадцать буду ждать, – облегченно вздохнул Кошелев.

Кошелева проводили к выходу. Тяжелая бронированная дверь захлопнулась бесшумно. Сквозь белесую дымку светило солнце, но тихое безветрие предвещало дождь. Все, что можно, было сделано, оставалось только дождаться вечера.

На работе его никто не спрашивал, никто не звонил.

– Что делают эти, из комиссии? – поинтересовался Кошелев, заглянув к замначальника финансового управления.

– С утра не появлялись, – развел руками тот.

«Ждут, когда я уеду. Но не дождутся», – подумал Кошелев, усаживаясь за стол. Он понимал, что комиссия обязательно найдет основания для увольнения. Ясно, что Собчак торопится. Перед выборами ему нужен свой человек. И увольнения не избежать. Но надо успеть сделать все, что возможно. И пора готовиться к встрече с журналистами. Противно, очень противно общаться с этой публикой, но необходимо.

– Будем любезничать, – решил Кошелев. – Надо– значит, надо!

Он вспомнил выборы в 90-м году, когда его спросили, почему он пользовался чужой фамилией. Что же я тогда ответил? Кажется, сказал, что, работая с врагами и всякой нечистью, был как разведчик в тылу врага. А разведчику все позволено. Все!

1.39. В Насмешку бес щетинит шерсть

Телефакс включился в четверть шестого. Кошелев смотрел, как медленно выползает лента со сбитыми кое-где буквами:

«Голове адмiнистрацiи Петроградского

района мэрiи Санкт-Пiтербурга

г-ну П.К.Кошелеву

Рiдний Павло Константинович!

Уважiв Вашу i Мэрiи Санкт-Пiтербурга запрошуi до передачи скульптури императора Россiи Александра II работи скульптора М.М.Антокольскиго, поспешаю уведомити, что указанний памятнык е собствинность Украiни, входить в державну долю коллекцiи Музiйного фонда Украiни i бережется у Киiвском державном музее русскыго искусства.

Вопрос до ее передачы в Санкт-Пiтербург можит решаться на уровни правiтельства Украiни при положiтельном решенiи правiтельствим Россiйской Федерацiи об обмене указанной скульптури на реликвии украiнского народа, якiи сбiригаются в музiях Санкт-Пiтербурга.

Допрежь положiтельних решенiив этих вопросов на междержавним уровни пiриговоры по передачы Санкт-Пiтербургу скульптури Александра II, а такжи Вашу командiровку у Киiв считаим преждевриминними.

С низким поклоном.

Начальник управи музiив

мiнiстерства культури i мистецтв Украiни

А.Ф. Бялiц»1.

Дочитав, Кошелев улыбнулся – товарищ Бялиц украинского языка не знал и, судя по всему, знать не хотел. Но важнее другое: в левом поле письма ясно просматривалась малюсенькая условная закорючка, введенная в Центральном аппарате КГБ еще в 91-м году для распознавания спецсообщений.

«Всюду наши, и что бы ни случилось, Систему никто не разрушит. Зря стараются», – подумал Кошелев. Он потянулся к пульту связи и нажал кнопку вызова приемной мэра.

– Крутинина. Срочно! Кошелев просит.

Крутинин взял трубку и, переспросив, кто звонит, удивился:

– Ты, Паша, конечно мастер, но как из Киева смог выйти на нашу спецсвязь – ума не приложу.

– А я не из Киева, я уже здесь. Задание мэра выполнил. Ответ украинского министерства получил, высылаю сейчас же по факсу. Не вешай трубку.

Скользкий листок втянулся в черную утробу аппарата, и Кошелев услышал, как на том конце линии шумно задышал Крутинин, читая ответ из Киева.

– Молодец, поздравляю! – сказал он наконец. – Сдавай документы и дуй в бухгалтерию за командировочными расходами. Сейчас подпишу у шефа разрешение на компенсацию представительских. Миллиона три хватит?

– Брось, Витя, не в деньгах счастье. Обойдусь без компенсаций.

– Разбогател?

– Жила бы страна родная, и нету, понимаешь, других забот! Н-е-т-у!

– Ладно, пойду докладывать, – растерянно ответил Крутинин и отключил связь.

«Нужно действовать, действовать на опережение», – подумал Кошелев и снова повернулся к пульту.

– Добрый вечер, Владимир Владимирович, Кошелев беспокоит, – сказал он, услышав голос первого заместителя мэра Путина. – Есть для меня что-нибудь новое?

– А что может быть нового? – сухо и ровно ответил Путин. – Тогда говорил и еще раз повторяю: уходи, Паша, по-хорошему, а без работы не останешься. И сейчас не поздно, хоть ты и накуролесил. Шеф у нас злой, но отходчивый…

– Скорее, забывчивый!

– И это есть. Но нам друг перед другом ловчить ни к чему. Пиши заявление, и будет порядок. Обещаю, что все улажу. Ты же не теленок, чтобы с дубом бодаться, – усмехнулся Путин.

– Я подумаю…

– Опять виляешь, Паша, – в голосе Путина послышалось раздражение, – а ведь время не на тебя работает. Додумаешься до того, что я при всем желании помочь уже не смогу. Думай, но только до тех пор, пока бумажки от комиссии Голубева не ушли в прокуратуру. После будет поздно.

– Хорошо, послезавтра к вечеру, – обещал Кошелев, решив, что в Смольный не поедет и заявление писать не будет. Впрочем, и Путин это знал. Опытный человек Владимир Владимирович и проницательный. Во внешней разведке КГБ, – а Путин был именно оттуда, – дураки не задерживались. Их быстренько сплавляли в режимные службы каких-нибудь сверхзакрытых объектов, куда только самолетом можно долететь, да и то не всяким, а специальным. Кошелев это понимал и завидовал, но завидовал по-хорошему. В конце концов дело у всех общее.

«Жила бы страна родная и нету других забот, – пальцы сами собой отстукивали такт песни, которую Павел Константинович помнил и любил с юных лет. – Но Путин – молодец! Сумел стать правой рукой у Собчака и себя не забывает. Сто против одного, что он уже придумал для себя пару вариантов, если буревестника демократии заземлят на выборах. Так легко обозначив послезавтрашний день, Путин подстраховался, и дней пять у него, Кошелева, наверняка есть».

– Валентина Николавна, соедините меня с Домом журналистов, лучше прямо с Сидоровым, и узнайте, как связаться в Москве с Невзоровым, – велел Кошелев секретарше.

Спустя минуту в динамике щелкнуло: «Павел Константинович, на смольнинском – Союз журналистов, председатель Игорь Александрович Сидоров».

– Здравствуйте, Игорь Александрович, – придав голосу нужную задушевность, сказал Кошелев. – Хочу провести у вас пресс-конференцию. О чем? Не хочу ставить вас в неловкое положение и скрывать не буду: расскажу о сущности правления Собчака, о выстроенном мэром режиме произвола и беззакония…

Сидоров ничем не выдал удивления, только попросил срочно выслать текст сообщения для прессы. Кошелев согласиляи Gazeta Titul dCская, – прочитал Кошелев на потертой табличке. Он никогда не встречался с Топильской, но слышал о ней много. Она провела нашумевшее дело маньяка Иртышева и раскрутила его так ловко, что – редкий случай – суд вынес не один, а сразу два смертных приговора, по двум различным статьям. Комната, куда вошел Кошелев, была заставлена цветами, на листьях не было пыли.

– Возьмите трубку с белого аппарата! – крикнула ему секретарь.

– Кошелев слушает.

Звонил начальник управления кадров мэрии Овчинников. Он сухо попросил зайти на этой неделе.

– Есть вопросы, – объяснил безлико.

– Хорошо, – согласился Кошелев и уточнил время. Вернувшись к Белову, он подписал короткий протокол и, рассеянно попрощавшись, спустился к машине.

Едва за Кошелевым закрылась дверь, Белов позвонил Микину. Говорили по обычному городскому телефону, поэтому имени не называли, но это не помешало хорошо понять друг друга: через полчаса служебный кабинет Кошелева будет подключен ко всем видам аудиконтроля, проще говоря – прослушивания.

По дороге Кошелев заехал пообедать.

– Валентина Николаевна, пригласите ко мне Копия и Никитина, – перед тем как раздеться, велел он.

Первым, улыбаясь, вошел Никитин.

– Подождите в приемной и зайдите вместе с Копием и Валентиной Николаевной, – сказал Кошелев. Он заметил, как стерлась улыбка с лица Никитина.

Минут двадцать Кошелев ждал, бездумно глядя в окно. Наконец все трое вошли и расселись за широким приставным столом.

– Я только что из прокуратуры, где меня допрашивали… – Кошелев сделал паузу и значительно повторил: – …где меня допрашивали почти три часа. Надеюсь, вы хорошо знаете, о чем меня допрашивали. Надеюсь, хочу надеяться, что все понимают, о чем шла речь. Поэтому предлагаю, – а Валентина Николаевна оформит это как мое распоряжение, – написать на мое имя подробные объяснения. Вы, Сергей Николаевич, подробнейшим образом распишите, кто и когда перечислял деньги на ремонт той квартиры на Зверинской, по каким документам и на основании чего они расходовались. Отдельно подготовьте справку по ссудам и депозитам, куда мы перечисляли средства. – Затем обратился к Копию: – А вы, Вячеслав Александрович, сделайте все то же самое по вашей части. Подчеркиваю: нужны документальные основания. Кто что кому сказал или про себя подумал – об этом не надо.

– Но, Павел Константинович, – робко начал Никитин, – ведь были устные указания…

– Если были, то так и пишите, но не забудьте, что я никаких – ни устных, ни письменных – указаний никому не давал. Если понятно, то все свободны. Валентина Николаевна, поторопитесь с распоряжением. Как только будет готово, сразу несите мне на подпись, – приказал Кошелев вслед уходившей секретарше.

Подписав распоряжение, Кошелев услышал верещание зуммера на пульте прямой связи со Смольным. Он ждал этого звонка, но не так быстро.

– Приезжайте немедленно, – без вступления распорядился Овчинников.

– Сейчас не могу, у меня люди назначены, – попытался выиграть время Кошелев.

– Я высылаю факсом письменное распоряжение о вашем немедленном прибытии в управление кадров. Распишитесь на нем и отошлите мне обратно. А после делайте что хотите. И вообще… хватит дурака валять. Я вам не мальчишка! – не сдержавшись, закричал Овчинников.

– Высылайте письменное распоряжение. Я его выполню, – ухмыльнувшись, ответил Кошелев.

Через десять минут он уже ехал через Троицкий мост. Машина шла мягко, на высокой скорости, изредка повизгивая сиреной. Кошелев понимал, что причина экстренного вызова может быть только одна – увольнение.

«Однако составленные в спешке документы непременно должны содержать ошибки, существенные юридические ошибки. Суд отменит увольнение, проблем не будет», – надеялся Кошелев.

Получилось не совсем так, как он предполагал. Овчинников его не принял. В приемной Кошелеву дали прочитать уже подписанное мэром короткое распоряжение: «Произведенной ревизией установлены грубые нарушения в расходовании бюджетных и внебюджетных средств. В связи с вышеизложенным уволить Кошелева П. К., главу администрации Петроградского района, по основаниям, предусмотренным пунктом 1 статьи 254 Кодекса законов о труде Российской Федерации».

Кошелев написал: «Ознакомлен. С распоряжением не согласен ввиду его незаконности» и поставил свою подпись.

В небольшом садике у Смольного никого не было. Тихо и уютно сыпался мелкий снежок, оседая на черном памятнике. Бронзовый Ленин стоял спиной к спускавшемуся по ступеням Кошелеву, а поднятая рука вождя призывно указывала куда-то вдаль, в белесое от уличных фонарей низкое небо.

1.40. Чу, Шорох! И легавая застыла

Ладони стали липкими, по спине заструился холодный пот, когда Кошелев вошел в зал Дома журналистов. Кто-то указал ему на место за столом, и, усевшись, он огляделся. Большие окна зала выходили на величественный дворец, в котором раньше, вспомнил Кошелев, был Куйбышевский райком, и осязаемая аура власти еще распространялась от его темно-малиновых стен. Но сейчас все вокруг было чужим. Десятка три лиц, и дружелюбного – ни одного! Да, Павел Константинович кожей ощущал их враждебность. Она угадывалась в каждой паре глаз, а рядом – только миленькая, ничего не значащая девчушка, которая будет вести пресс-конференцию.

До начала оставалось еще пять минут, люди входили и рассаживались на креслах и диванах вдоль стен; все места за столом тоже заняли, все, кроме одного – слева от Кошелева.

«Кого-то ждут», – решил он и удивился, когда в свободное кресло привычно плюхнулся запыхавшийся Рубашкин.

– Начнем, – сказала ведущая, – сегодня у нас в гостях глава администрации Петроградского района Павел Константинович Кошелев.

– Наверное, я в последний раз выступаю как глава администрации, изобразив смущение, заговорил Кошелев. – Мэр Собчак преследует меня потому, что я не могу больше мириться с созданным им режимом открытого произвола и беззакония. Мое так называемое дело отражает сущность произвола, который стал нормой в петербургской мэрии. Мэром и его командой усиливается кампания по выживанию меня с поста руководителя районной администрации. Весьма характерно, что очередной этап преследований совпал со временем, когда я затребовал объяснения по поводу финансовых нарушений, связанных с незаконными затратами на реконструкцию Австрийской площади и ремонт квартиры председателя Законодательного собрания гражданина Кравцова.

Кошелев хотел сказать «господина Кравцова», но вылетело привычное гражданин. И он не стал поправляться, краем глаза заметив, как оживленно зашевелились в зале.

Волнение прошло, уступив место спокойствию и холодному расчету. Так всегда было, когда приходилось выступать перед всякими доморощенными поэтами и прочим сбродом, сплошь пораженным враждебной идеологией. Да, это боевая задача. Но прежде, выполняя задание, Кошелев был уверен: рядом товарищи! А сейчас – никого. Он сам отдал себе приказ и сам же его выполнял. За благополучие своей семьи, за себя, за Родину. Ведь одно неотделимо от другого.

– Режим Собчака перешел в наступление. В район засылается множество различных комиссий, – продолжал Кошелев. – Их цель – найти компромат и возбудить против меня уголовное дело. Меня хотят обвинить в том, что я перечислил в «Кредит-Петербург» около двух миллиардов рублей за день до того, как этот банк разорился. Часть денег из перечисленной суммы пропала. Но я здесь абсолютно ни при чем! Я был болен, что могу подтвердить больничным листом. И документы подписывал не я, а заместитель начальника финансового управления Сергей Николаевич Копий. Я ничего об этом не знал, хотя Сергея Николаевича хорошо знаю– мы играем в одной футбольной команде ветеранов. Один – вратарь, другой – в защите, – выказав легкую иронию, улыбнулся Кошелев. – Видимо, поэтому меня обвиняют в том, что я перечислил 100 миллионов рублей футбольному клубу «П.С.И.», президентом которого является Копий. Уже вторую неделю милиция терзает футболистов, пытаясь найти доказательства незаконного расходования этих денег. Людям угрожают, над ними издеваются, допрашивают ночи напролет, по много часов подряд без перерыва. Требуют дать на меня показания. Одному парню, ему и восемнадцати еще нет, так и сказали: «Подтверди, что отдавал Кошелеву деньги, или мы тебя выведем на помойку и там у мусорного бачка расстреляем!» Мне и моим близким угрожают физической расправой. Я вынужден метаться между прокуратурой, милицией и ФСБ, но нигде не могу найти защиты и справедливости. Теперь осталось только обратиться за помощью к вам, представителям свободной печати…

Кошелев чуть заискивающе развел руками и, не вставая, поклонился. «Надо показать, что я с ними считаюсь, им понравится», – подумал он.

– Какие вопросы к Павлу Константиновичу? – приторно улыбнувшись, спросила ведущая. Сразу же поднялся лес рук, сидящий рядом Рубашкин едва шевельнулся, но девушка кивнула именно ему: – Пожалуйста, Петр Андреевич!

– Павел Николаевич…

– Павел Константинович, – машинально поправил его Кошелев.

– …Николаевич, – настойчиво повторил Рубашкин. – В пресс-релизе написано: «Павел Николаевич»! Да и наши читатели еще помнят ваше прежнее отчество, товарищ Коршунов.

– Не может быть, – возмутился Кошелев, но поглядев в услужливо протянутый листок, согласился:– Да, но это ошибка, опечатка. Исправьте пожалуйста.

– Исправьте сами, чтобы не было споров, – ухмыльнулся Рубашкин. Дождавшись, когда Кошелев вернет ему бумагу, Рубашкин продолжал: – Вы много лет служили в КГБ, боролись с идеологическими диверсиями. Лично вы причастны к репрессиям против поэта Льва Друскина, коллекционера Георгия Михайлова, Михаила Полякова и многих других. В свое время они тоже, как вы образно выразились, «метались в поисках защиты и справедливости». Совесть вас не мучает?

– Мучает. Каждый день! За все. До сих пор мучает совесть, что в детстве о бидел бабушку, что, играя в футбол, разбил соседям стекло, но не признался и наказали другого. Помните, Лев Толстой писал: «Счастье– это удовольствие без раскаяния»? – Кошелев улыбнулся, явно довольный удачной цитатой, и Рубашкину показалось, что улыбка была ехидной: дескать, ты-то не читал Толстого.

– И вот вы сами оказались в положении неповинных людей, которых вы посадили в тюрьму… Что же вы теперь чувствуете?

– А кто сказал, что они неповинны? – Кошелев разозлился, понимая, что разговор складывается не в его пользу и нужно, совершенно необходимо, переломить ситуацию. – Все они были осуждены за совершенные тогда преступле ния. Суд признал их преступниками по действовавшим на тот период законам. И мне стыдиться нечего. Я служил честно!

– Тогда чего же вам бояться? – прервал его Рубашкин. – Вас тоже осудят по закону.

– Я боюсь в жизни только двух вещей: предательства и незаконного приговора. Я боюсь оказаться на нарах рядом с ворами и бандитами, – не сдержавшись, выкрикнул Кошелев. – Я не хочу этого!

– А Михайлов и Поляков хотели? – тихо сказал Рубашкин, но никто, кроме Кошелева, его не услышал.

* * *

– Не дожал Рубашкин. Обложил Кошелева грамотно, но не дожал. Хотя, если бы все наши следаки так допросы вели, то не было бы у нас забот. Ты как считаешь, Глеб? – хмыкнул полковник Микин, после того как закончилась запись пресс-конференции Кошелева.

– Языком трепать – нехитрое дело, а доказательства собрать – совсем другое, – угрюмо буркнул Калинченко. – По оперативным данным все сходится: статья 147-прим, мошенничество в чистом виде. А подтвердить – никак.

– Что прокурорские говорят?

– На сто сорок седьмую добро не дают, считают, не вытянем. В принципе они готовы дать санкцию по обвинению в халатности, да и то если в документах комар носа не подточит. Экспертиза нужна. А служба тыла уперлась: оплачивать не хотят, мол, денег нет. Попробовал в мэрию сунуться чтобы справку оформили, так там совсем обнаглели. Правильно генерал говорил, что демократы совсем распоясались, даже в прокуратуре засели.

– Достать бумаги из банков удалось?

– Не получилось. Почти все они обанкротились, и до архивов не добраться. А если и доберемся, то ничего не найдем. Давно все вычистили, сволочи. Александр Вадимович, может, все-таки задержим Кошелева? Он к камере не привык – расколется, – тяжело вздохнув, сказал Калинченко.

– Хочешь – задерживай! Только учти – чекисты не колются. А если тебе показалось, что колются, то можешь сразу писать завещание – не ошибешься. Потом тебя в эти же показания завернут-упакуют. Да, кстати, пойдешь к себе – не забудь пиджак почистить. Опять весь в шерсти.

– Линяет, спасу нет, – развел руками Калинченко. – Зато смышленый.

– Кто смышленый? – переспросил Микин.

– Пес, которого сыну подарил: помните, я рассказывал, коккер-спаниель?

– Какой же это коккер? Обманули тебя, подсунули помесь пуделя с дворнягой.

– Да у него родословная на двух страницах! Коккер-спаниель, точно, обиделся Калинченко.

– Да, только коккера, понимаешь, спаниеля тебе не хватает, – улыбнулся Микин и потянулся к зазвонившему телефону.