Текст книги "Австрийская площадь, или Петербургские игры"

Автор книги: Андрей Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

1.11. Воруют все, а сажать некого!

Дочитав оперативную справку, заместитель начальника УБЭП полковник внутренней службы Александр Вадимович Микин горестно вздохнул:

– Мэры, пэры, дэ-э-пута-а-ты. Угораздило же вляпаться! Чуть высунемся – развалят дело. А ты чего сидишь, как ХЭР? Иди, работай!

Однако майор Калинченко только передвинулся на самый краешек стула, всем своим видом выказав готовность идти куда следует.

– Ну, что еще у тебя? – миролюбиво спросил Микин.

– Крупняк высвечивается…

– Где?

– Все там же, на Петроградской.

– Так докладывай, как положено: кто, сколько, откуда. Короче, делай, как отцы и деды учили – ложи рапорты на стол.

– Не хотелось бы, Александр Вадимович, раньше времени… Пока знаю только я и наш новенький, помните, которого из района перевели. Его сестра в администрации, в канцелярии работает. Она замужем, фамилии разные…

– А я, стало быть, третьим буду? – хмыкнул Микин, вспомнив Мюллера со Штирлицем: «Знают трое– знает и свинья!»

– Я вам верю, – тихо и очень четко произнес Калинченко.

– А товарищей, значит, за дерьмо держишь? – так сказал бы Микин и грохнул бы кулаком. Да, так сказал бы Микин лет этак десять назад, и у любого остались бы на плечах только дырки от звездочек.

Но времена изменились, и полковник Микин, уже выслуживший законную пенсию полгода назад, промолчал. Он понял, что майор не оформляет разработку потому, что не хочет светить агентов. Разумеется, сестра нового опера – только ширма, на крайний случай. Были, были у Калинченко другие источники. Этим майор и славился – в любом месте обзаводился нужными людьми. Большинству из них даже в голову не приходило, какую роль они играют в запутанных играх со скучным названием – оперативно-розыскная деятельность

– Чаю хочешь, Глеб? – спросил Микин и, не дождавшись ответа, высунулся в приемную.

– Два чая, Любочка, мне – полторы ложки.

Полковник пил чай без сахара, и только секретарша знала истинное значение его слов – что бы ни случилось, пятнадцать минут Микина нигде и ни для кого нет, ровно пятнадцать минут.

– Плохо выглядишь, – Микин уселся за приставной столик напротив майора.

– Да и вы, Александр Вадимович, не с курорта, – парировал Калинченко.

Поставив между ними поднос с чашками и сахарницей, секретарша переключила телефоны и до отказа повернула громкость стоявшего в углу телевизора.

– Давай, колись, – сказал Микин, морщась от оглушительной музыки.

– В дополнение к той справке, – тихо начал Калинченко. – Позавчера Никитин получил у Серова письмо о финансировании именно кравцовской квартиры. Оно зарегистрировано, как положено, но неясно, где хранится. Вот копия.

В бумаге, которую взял Микин, было всего четыре строчки: «Департамент по содержанию жилищного фонда просит силами Управления Петроградского района осуществить функции заказчика по объекту, находящемуся в Вашем районе – ул. Зверинская, д. 42, кв.81. Работы оплатить с бюджетного спецсчета в „Стройбанке-СПб“. Заместитель директора департамента К.А. Серов».

1.12. НА ВКУС – ВАКСА, НО СИРЕНЬЮ ПАХНЕТ

Жизнь стала меняться. Сперва медленно, потом все быстрее и быстрее, как спуск под гору после затяжного подъема. Первым видимым признаком перемен стала секретарша главного редактора Таня, хамоватая девица 19 лет с телосложением молотобойца.

– Рубашкина срочно к шефу, – скомандовала она, влетев в комнату и почему-то обращаясь к Чернову.

– Иди, Петруха, кайся, – сказал тот и стряхнул со стола крошки, оставшиеся после ежеутреннего распития.

– Чего там стряслось? – удивился Рубашкин.

– Чо, чо! Ствол через плечо!

– Может, перед тем добавим? – Петр почувствовал смутную тревогу.

– Верная мысля приходит опосля, – Чернов достал из под стола бутылку. – Давай на посошок!

– Помни главное: блуди, но не попадайся, попался– не признавайся, сношать начнут – волком вой, но молчи! – отдуваясь после глотка, вымолвил Чернов. – Кстати, загадай шефу загадку: на вкус – вакса, а сиренью пахнет. Что это такое?

– Ну, где Рубашкин? – донесся из коридора голос секретарши.

– Иду, иду, – Петр на ходу разжевал пластину засохшей жевательной резинки.

В приемной, у двери в кабинет Ефремова сидел вооруженный пистолетом охранник в военной форме. Он, ни слова не говоря, внимательно осмотрел Петра и чуть отодвинулся, освобождая проход. Другой охранник оказался внутри, а прямо напротив двери, за приставным столом сидела полная женщина, тоже в форме. Ефремов, как обычно, восседал в своем кресле, но выглядел смущенным.

– Вы – Рубашкин? – спросила женщина. Петр кивнул.

– Дайте паспорт или удостоверение личности, – она говорила сухим, каким-то бесцветным голосом, – вам пакет спецпочтой.

Расписавшись в прошнурованном журнале, Петр разорвал засургученный конверт со штампом «правительственное». В нем оказалось письмо из управления информации и пропуск в Смольный с пометкой «Аппарат мэра СПб» и оттиском подписи Собчака.

– Мы должны лучше освещать работу городских властей, и я рекомендовал вас специальным корреспондентом при мэрии. Там дали согласие на вашу кандидатуру, – Ефремов едва взглянул на адресованное Петру письмо. – Должен заметить, что последнее время вы стали более соответствовать стилю нашей газеты. Даже, я бы сказал, с точки зрения внешности…

«Вот зануда, – тем временем думал Петр, – бубнит, лишь бы бубнить, как будто он тут при чем. Хотя без него не обошлось – фотография на пропуске из моего личного дела».

– Внешность моя ему стала нравиться, – ответил Петр на вопросительный взгляд Чернова, – дескать, соответствует.

– А ты и вправду облагородился. На лице – повышение уровня вальяжности, прическа – как будто каждый день из салона красоты. И вообще… Глаженый! Да ты не красней, родимый, я же не в укор, а от зависти.

Петр почувствовал, что и вправду краснеет. Ира почти каждый день оставалась у него на ночь и по утрам действительно поправляла ему волосы, но он не ожидал, что кто-нибудь обратит на это внимание.

Через неделю Петру освободили отдельный кабинет и провели три телефона: обычный городской, смольнинский и селекторный, из кабинета Ефремова. Впрочем, у себя Петр бывал теперь не часто. По меньшей мере три раза в неделю он таскался по утрам в мэрию на всевозможные совещания и заседания, а возвращаясь в редакцию, писал скучные заметки, похожие друг на друга, как штампованные железки: состоялось-де то-то и то-то, выступили те-то и те-то, а мэр (или, в его отсутствие, заместитель мэра) отметил необходимость повысить, изыскать, строго спросить.

В Смольном Петр часто встречал Степанова и даже напечатал от его имени статью, очень заумную и ни для кого, кроме десятка чиновников, не интересную. О деньгах Петр не заговаривал, а Степанов вел себя так, будто вообще ничего о них не знает. А разлетались деньги очень быстро. К середине августа от найденной в кармане подаренного кос тюма толстой пачки осталось всего несколько купюр.

1.13. Сколько стоит сыр в мышеловке?

Петр с жалостью смотрел на жену. «По сути, бывшую жену», – подумал он. Катя сникла, потеряла обычно надменную осанку, как будто блестящее зеркало вдруг покрылось пылью и потеками. С размазанной по щекам косметикой, сбившимися волосами и набухшими от слез и выпитого глазами, она выглядела как обычная, битая жизнью женщина, на все пятьдесят.

– Если меня не будет, они возьмутся за тебя и Настю не пожалеют, всхлипывая, сказала она.

– Кто – они? – спросил Петр. – Ты ведь не знаешь, кто тебя напрягает. Вряд ли это «крыша» твоей фирмы. Они и без тебя все узнают, если понадобится. По твоим словам, это кто-то третий. Вопрос в том, для чего и кому нужны сведения об этом проекте на Австрийской площади. В чем там дело?

– И ты спрашиваешь? Это же коммерческая тайна. А ты либо болтанешь по пьянке, либо все, как есть, напечатаешь. Что, я тебя не знаю? Да ты ради какой-то дурацкой статьи готов обо всем забыть. О себе уже не говорю, но ты о дочке даже не вспоминаешь. Про…л семью! И друзья у тебя – алкаши беспризорные, их ни в один приличный дом на порог не пустят. – Катя как будто взбодрилась, вспоминая бесконечные провинности мужа.

– Замолкни, дура! – оборвал ее Петр. – Одно из двух: либо ты пришла ко мне за помощью, либо… вали в приличные дома – к своим друзьям. Нашла время шарманку заводить.

Он накапал валерьянки, разбавил водой из-под крана и заставил Катю выпить. Оставив жену на кухне, пошел к телефону. Страх завладел им, сердце усиленно бухало, и спина была мокрая от пота. Отчаянно хотелось выпить, непременно водки, и целый стакан сразу.

На счастье Кокосов оказался дома и снял трубку после третьего сигнала.

– Ну, чего, Андреич? – спросил он. Ему как будто передалась тревога собеседника. «Нет, что бы ни говорили, душевный человек Витька», – подумал Петр.

– Хреново, Витюня, на мою бабу наезжают…

– На Катьку? – удивился Кокосов. – Серьезно наезжают? И давно?

– Судя по всему, серьезно, но недавно. Пока от нее толку мало, ревет белугой, а путевого слова – шиш!

– Не бери в голову. Завтра с утра съездим, рубоповцев зарядим – они помогут.

– К рубоповцам рано! Надо самим разобраться, там не так просто, Катька со всех сторон влипла, – сказал Петр.

– Хорошо, жду в двенадцать, после планерки, – сказал Кокосов.

Катя сидела на кухне в той же позе.

– Я уже обдумала: надо быстро оформить развод и разменяться в разные адреса, – выпалила она. – Я возьму девичью фамилию, а ты – Настю. Все деньги тебе отдам, только ты пить брось. В случае чего, если доставать начнут, отпирайся. Дескать, давно с ней не живу и знать не знаю. А я уж выкручусь… как-нибудь. Очень тебя прошу – ради Насти. – Она снова заплакала, но без прежнего надрыва.

– Расскажи все-таки об этом проекте, – попросил Петр, – ведь надо понять, что от кого ждать. Может быть, это только для затравки, чтобы тебя на крючок подцепить. Если так, то мы сможем потянуть время, глядишь, и выкру

1.14. В сентябре листья жгут

Теща привезла Настю в последних числах августа. За лето дочка вытянулась и загорела до черноты. Она коротко чмокнула Петра в щеку и бросилась к матери. Катя выглядела строго и безупречно элегантно. Проходящие пассажиры замедляли шаг и оглядывались, но Рубашкин заметил круги под глазами, жена заметно осунулась, взгляд усталый и безразличный.

– Мне надо обратно на работу, шофер вас отвезет, – сказала она Петру, отводя глаза. – Мама все устроит, ты не против?

– Я на машине, – ответил Петр.

Катя удивленно и недоверчиво посмотрела на мужа, когда они подошли к темно-синей «вольво» с правительственным номером. Машину дали в секретариате мэрии, стоило Петру только заикнуться.

– Мне говорили, что ты в гору пошел, а я не поверила, – протянула она.

– Как твои дела, ну, то самое? – спросил Петр, пока дочка и теща усаживались на заднем сиденье.

– В порядке, не волнуйся, а еще лучше – забудь, что я наговорила. Это все пустяки, – она неестественно, как-то вымученно улыбнулась.

Настя восторженно взвизгивала, когда автомобиль, завывая сиреной, мчался на красный свет, а постовые вытягивались в струнку и отдавали честь.

– Ты теперь всегда будешь ездить на этой машине? – спросила она, щекоча Петру затылок теплым дыханием. – Отвезешь меня в школу 1 сентября?

– Обдумаю, – уклончиво ответил Петр.

– Ты всегда так говоришь, когда не хочешь делать, что я прошу, обиделась Настя.

Домой добрались минут за десять. Шофер спросил, сколько ему ждать машину выделили до вечера. Петр отпустил его, записав на пачке сигарет номер радиотелефона, и сказал, что вызовет часа через полтора.

Настя тут же зависла на телефоне, обзванивая подружек, а теща, недовольно бурча из-за пустого холодильника, отпра… (Д E L рицательными последствиями накануне выборов Президента России и губернатора Санкт-Петербурга и может быть использовано заинтересованными лицами в предвыборной борьбе против Вас как кандидата в губернаторы и председателя комитета поддержки Б.Н. Ельцина…

«Будет, и обязательно будет, использовано против вас, уважаемый Анатолий Александрович, – зло ухмыльнулся Кошелев. – Ох как будет! А пока нужно готовить документы, как можно больше документов…»

Перечитав письмо, он вызвал секретаршу и велел срочно перепечатать на бланке. Потом вытащил из кармана маленький оперативный диктофон и включил звук. Голос Собчака записался громко и четко.

«Еще пара таких откровений и можно отдавать журналистам», – решил Кошелев. Настроение тут же испортилось: он вспомнил встречу с Рубашкиным, как тот сочувственно посмотрел на него в проходной.

«Вот мерзавец. Но рано радуется! Одно неясно – зачем он ментам понадобился. Зачем? Материалы через него стали сливать, еще чуть-чуть – и завербуют! А что к Микину попало, то для нас пропало. Из-под микинской крыши этого пьянчугу достать непросто – шума не оберешься. Да, с Рубашкиным нужно осторожно, очень осторожно», – думал Кошелев, аккуратно складывая выносные микрофоны в гнезда специальной коробки.

* * *

– Тогда поехали! – сказал Петр шоферу и зубами сорвал фольгу. Поехали!

Сделав первые несколько глотков, он почувствовал только обжигающую горечь. Потом его затошнило и, оторвавшись от горлышка, он судорожно вздохнул.

– Останови! – захрипел и, не дождавшись, пока машина затормозит, открыл дверцу. Рвота была недолгой и мучительной. Откашлявшись, Петр вытер рот перчаткой и огляделся. Какая-то бабулька прошла мимо, сочувственно качая головой. Невдалеке он увидел ларек.

– Бутылку пива, – Петр не узнал собственного голоса. – Откройте, пожалуйста.

Пиво было терпким и холодным. Петр выпил все и только после этого сел в машину.

– Ну и дрянь ты взял. Отравить меня хочешь? – насупясь, сказал он водителю.

– Вы же всего двадцатник дали, Петр Андреевич, – укоризненно ответил шофер.

Выехали на Невский, как всегда забитый транспортом. На тротуарах тоже не протолкнуться, из окна машины люди казались сплошной серой массой, безликой и расплывающейся. От пива настроение улучшилось, но хотелось есть.

– Сверни на Караванную, – вдруг распорядился Петр. Здесь, недалеко от кинотеатра «Родина», у степановского приятеля Алика было маленькое кафе, куда Петр как-то заезжал за выпивкой.

– Александр Нигмутдинович у себя? – спросил он стоявшего в дверях охранника.

– У себя, – ответил тот, цепко взглянув на машину с правительственным номером.

– Заходи, дорогой, заходи, – расцветая улыбкой, выскочил откуда-то Алик. – Что будешь кушать?

– Да я сыт, к тому же тороплюсь – сглотнув голодную слюну, отказался Петр. – Заверни, как в прошлый раз, на пару глотков. Расплачусь потом.

Приветливость Алика тотчас же испарилась. Он что-то буркнул официанту, а Петру сказал:

– Сейчас все сделаем, дорогой.

– Я буду в машине, – бросил ему в спину Петр.

Через несколько минут официант вынес пластиковую сумку и небрежно протянул ее Петру. Но едва машина стала выруливать, из двери выскочил Алик и закричал:

– Подожди, подожди!

Петр опустил стекло.

– Извините, Петр Андреевич. Мои говнюки все напутали. Разве за ними уследишь? Одна минутка, и все будет готово. Бога ради, подождите. – И уже тише добавил: – Юрий Григорьевич сказал, что вы очень уважаемый человек, на самый верх пошли…

«Звонил Степанову, проверял», – догадался Петр и представил, что тот сказал Алику. Но в этот момент появились официанты и принялись загружать на заднее сиденье тяжелые коробки. Одна не уместилась, и водитель вышел открыть багажник. Минуты через две все было уложено.

– Уважают, – сказал шофер, глядя в зеркало заднего вида на кланяющегося вслед Алика, возле которого застыли два официанта.

– Да, уважают, – неопределенно пробормотал Петр, и на душе у него стало гадко.

1.15. Один день Павла Константиновича. Утро

«Опять осень, – с умиляющей грустью подумал Кошелев. – Как это там: „оделся лес в багряный свой убор“? Нет, „оделся лес в осенний свой убор, лиловый, золотой, багряный…“ – так вроде правильно».

Машина неторопливо следовала по Каменноостровскому проспекту бесконечно прямому, с теряющимся вдали плавным подъемом на Троицкий мост. Павел Константинович не любил быстрой езды без крайней необходимости. Он давно приучился воспринимать окружающее в зависимости от стоящих задач, точнее, от задач, которые надлежало решать в данный, конкретный момент. Конечно, не так-то просто вечером в кругу семьи даже не вспоминать о работе. Но жесткая самодисциплина, предельный контроль над соб Но открылась задняя, и к kз(r)ь A явшимся табачным перегаром. Петр взял едва початую бутылку португальского портвейна и, запершись, допил ее почти до донышка. Вино было мягким, со сладковато-миндальным привкусом. Тяжесть отступила, и Петр улыбнулся, вспомнив вчерашнюю встречу с Яковлевым. Не долго думая он придвинул к себе бумагу. Писалось легко и гладко:

«– Я очень благодарен Анатолию Александровичу, – сообщил Владимир Яковлев нашему корреспонденту. – Именно Собчак пригласил меня в мэрию, где я под его руководством проработал без малого три года.

На долю Собчака выпало руководить Ленинградом-Петербургом в переломное для нашей страны время. И, что бы ни говорили в запале политической борьбы, нельзя вычеркнуть то хорошее, что сделал Анатолий Александрович для города и его жителей.

Сейчас ситуация изменилась. Люди ждут осязаемых перемен. Пора от рискованных экспериментов перейти к практической повседневной работе. То, что необходимо делать, может быть, не столь впечатляюще и грандиозно, как возведение монументальной башни „Петр Великий“ на берегу Финского залива или организация мировых спортивных торжеств. Но в результате нашей работы мы получим не фуршеты и фейерверки, а постепенное улучшение жизни каждого петербуржца…»1

– Закройте дверь и никого не пускайте, – раздраженно крикнул Петр, когда зашла секретарша с пачкой бумаг на подпись. – Нет меня, нет! Понимаете? Меня нет!

– Мне голос был, он звал утешно, – бормотал Петр, дописывая статью. Работа заняла от силы полтора часа, но материал получился солидным, размером на целый подвал. В нем было все, что требовалось: немного истории, умеренная критика, элегантно завершенная многозначительной фразой Яковлева: «Я вижу другой путь выхода из кризиса!» Дальше шли короткие и четкие тезисы об инвестиционной политике, тарифах и ценах, и все завершалось лихим подзаголовком: «Хороши Канарские острова. А наши – не хуже!»

Все, что в последнее время Петр писал об экономике и реформах, уплотнилось и приобрело весомую убедительность. Такое ощущение, будто статью и вправду диктовал первый заместитель мэра. «Да, именно таким должно быть программное выступление будущего губернатора», – подумал он.

Не рассчитав, Петр слишком сильно толкнул дверь. Машинистки и все, кто был в комнате, испуганно замерли.

– Все отложить! Разделите по страницам и срочно напечатайте это, – ни на кого не глядя, сказал Петр и бросил рукопись на ближайший стол.

Через четверть часа в кабинет зашел Чернов.

– Что с тобой, Андреич? Ты чего девочек пугаешь? – спросил Алексей, передавая Петру напечатанную статью.

– На х… мне их пугать, – невпопад ответил Петр, бегло просматривая текст. – Как твое мнение – печатать можно?

– Печатать можно, да нужно ли? Как бы нам из мэрии кислород не перекрыли.

– А это разве твое дело? – возмутился Петр. – Я– Главный, я и решу.

– А зачем тогда спрашиваешь? – обиделся Чернов. – Если хочешь по принципу «я – начальник, ты– дурак», то так и скажи, не стесняйся.

– На хрена мне стесняться? Так и говорю: я – начальник! – заорал Петр. – А ты иди работай. Будет надо – позову.

Чернов скривился и ушел, не сказав ни слова. Петр подождал, пока закроется дверь и снял телефонную трубку.

– Добрый день, Алексей Викторович! – сказал он, услышав голос Прохорова. – Хочу с вами посоветоваться. Нам удалось взять интервью у Яковлева…

– Что вы всякую чушь придумываете? Кому это интервью нужно? Нам? рассерженно буркнул Прохоров.

– Нам нужно! Яковлев среди прочего сказал, что мэр его многому научил, что Анатолий Александрович имеет огромные заслуги перед демократией и так далее. Вот послушайте. – И Петр зачитал начало статьи. – Эта мысль станет главной. И ее можно хорошо обыграть. Ведь это соперник так отзывается о нашем кандидате. Что теперь скажет Болдырев или Беляев?

– Да, в этом что-то есть, – уже миролюбиво сказал Прохоров. – У вашей задумки хорошая перспектива, особенно если ее заранее растиражировать. Кстати, социологи меня убедили, что главный конкурент – это Болдырев. Остальных можно не брать в расчет. В общем, печатайте, я утверждаю.

Петр уже хотел повесить трубку, но Прохоров неожиданно сказал:

– Со дня на день президент подпишет указ о переносе выборов на 19 мая. Вы понимаете, что заранее об этом узнать никто не должен? Поэтому вы лично должны подготовить одобряющие материалы. Никому этого не поручайте, никому!

– Не беспокойтесь, – ответил Петр, – все сделаю. Думаю дать мнение горожан с улицы. Привлеку самого лучшего фотографа, чтобы лица были убедительными.

– Это вы сами решайте.

– А когда печатать?

– Во сколько вы сдаете номер в типографию?

– Не позже восьми вечера. За задержку большие штрафы.

– Не морочьте мне голову штрафами, – Прохоров повысил голос. – Можно подумать, вы из своего кармана заплатите. Короче: будьте наготове. Если до двадцати одного ноль-ноль я вам не звоню, сдавайте газету, как обычно. Никому ничего не объясняйте. Договорились?

– Алексей Викторович, нужно платить сверхурочные, иначе народ взбунтуется…

– Научитесь правильно решать вопросы. Нужны средства? Так что, вы без меня не можете позвонить Юрию Григорьевичу? Сколько скажете, столько и будет. Петр Андреевич, вы – молодой, талантливый журналист. У вас прекрасные перспективы, но учитесь скорее.

Попрощавшись с Прохоровым, Петр велел секретарше вызвать Чернова. Тот вошел хмурый и не сел, как обычно, в кресло, а остался стоять у двери.

– Скажи своим, чтобы все были на местах до десяти вечера. Может пойти переделка первой полосы.

– Никто не согласится, – с обидой возразил Чернов.

– Через полчаса доложишь, сколько кому доплачивать. А это тебе. Аванс, – Петр протянул Чернову пятисоттысячную купюру.

Взяв деньги, Чернов улыбнулся:

– Хорошо посидим, Андреич.

– Некогда, понимаешь, некогда!

– Ну, ты совсем, – растерялся Чернов.

– Брось курить, ешь конфеты! Не слыхал такой пословицы? – отмахнулся Петр. – Иди, работай. Да, чуть не забыл. Разыщи Маркова. Будет снимать на улице. Пусть возьмет аппаратуру и быстро ко мне. Пошли за ним машину.

Чернов ушел, недоумевая, но без прежней злости, а Петр взялся за «вертушку».

– Привет, Юра, срочно нужны две штуки. Лучше в рублях, – сказал он.

– Где ж я возьму в рублях? – удивился тот. – Что, у тебя разменять некому?

– Хорошо, давай как есть, – согласился Петр, – только срочно.

– Через полчаса пришлю водителя.

Уже повесив трубку, Петр заметил, что Степанов воспринял его звонок как нечто само собой разумеющееся.

Тяжесть опять сдавила виски. Петр выпил крепкий кофе и, докурив сигарету, снова взялся за телефон. В трубке долго раздавались длинные гудки, потом щелкнуло – сквозь шум и треск послышался искаженный помехами голос Яковлева.

– Владимира Анатольевича, – на всякий случай попросил Петр.

– Да, это Яковлев, говорите, – не узнал его тот.

– Володя, это Петр, Петр Рубашкин.

– Привет, Петруша, слушаю.

– Ты был прав. Выборы переносят на 19 мая. На днях будет указ президента.

– Информация точная?

– От Прохорова…

– Ну что же, придется менять тактику, – вздохнул Яков TIF P? kз-н(r)ь)R-н) 6 чно мастер, но кжиданно успокоилась Катя.

– Скоро она сама об этом забудет. Передай, что я очень скучаю…

– Подожди, не вешай трубку! Я же не за этим звонила. Меня просили узнать, что у вас творится. Кошелев прислал сумасшедшее письмо. Пишет, что ты самый скандальный журналист…

– Приятно слышать такой лестный отзыв, – Петр чуть было не проговорился, что сам подготовил это письмо, но вовремя остановился.

– …и ты грозишься отдать его под суд!

– И отдам! Процесс будет очень громкий. А ты разве против?

– Можешь объяснить, за что?

– За воспрепятствование журналисту при исполнении им своих профессиональных обязанностей – сто сороковая статья Уголовного кодекса. Кроме того: нарушение указа о дисциплине государственных служащих и закона об ответственности за нарушение конституционных прав граждан1. Ты в Вене совсем забыла, что был бы человек, а за что судить – всегда найдется. Посадить его, думаю, не посадят, но условный срок – гарантирую.

– Из-за того, что Кошелев не хочет отдавать тебе переписку с Грасси?

– Именно поэтому. Ты прекрасно осведомлена.

– Еще бы – ведь я переводчик, и все документы из России идут через меня…

– Тогда расскажи про «австрийский счет», – неожиданно прервал ее Петр.

– Я ничего не подписывала! – Ее голос сорвался, и она замолчала. Было слышно, как Катя судорожно всхлипнула. – Я ничего не знаю об этом счете, неуверенно добавила она.

– Кроме того, что не подписывала бумаг, связанных с этим счетом? уточнил Петр.

– Я ничего не подписывала.

– Значит, ты все же знаешь, ЧТО ты не подписывала?

– Прекрати ловить меня на слове! Можно подумать, ты меня допрашиваешь. Ты уже испортил мне жизнь. Почему даже сейчас, когда я в другой стране, ты не хочешь оставить нас в покое? За что ты ненавидишь меня, что плохого тебе сделал Кошелев? – Она неожиданно замолчала, и сквозь шорохи в трубке Петр ясно услышал мужской голос, что-то сказавший по-немецки.

«Она не одна, кто-то слушает наш разговор», – догадался Петр.

– Кошелев не сделал мне ничего плохого. Он только сажал моих друзей и знакомых, – сказал он, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

– Хочешь, мы поможем его разоблачить? Организуем кампанию в западной прессе, напечатаем здесь твои статьи. Ты сразу станешь богатым человеком.

– Конечно, хочу, – легко согласился Петр.

– Тогда прекрати этот шум вокруг Австрийской площади, и все будет в порядке! – Катя облегченно вздохнула.

– Боюсь, от меня мало что зависит. Многие заинтересоц! Сумел стать правой рукой у Собчака и себя не забывает. Сто против одного, что он уже придумал для себя пару вариантов, если буревестника демократии заземлят на выборах. Так легко обозначив послезавтрашний день, Путин подстраховался, и дней пять у него, Кошелева, наверняка есть.

– Валентина Николавна, соедините меня с Домом журналистов, лучше прямо с Сидоровым, и узнайте, как связаться в Москве с Невзоровым, – велел Кошелев секретарше.

Спустя минуту в динамике щелкнуло: «Павел Константинович, на смольнинском – Союз журналистов, председатель Игорь Александрович Сидоров».

– Здравствуйте, Игорь Александрович, – придав голосу нужную задушевность, сказал Кошелев. – Хочу провести у вас пресс-конференцию. О чем? Не хочу ставить вас в неловкое положение и скрывать не буду: расскажу о сущности правления Собчака, о выстроенном мэром режиме произвола и беззакония…

Сидоров ничем не выдал удивления, только попросил срочно выслать текст сообщения для прессы. Кошелев согласил ся и, не повесив трубку, нажал на пусковые кнопки факса.

– Я вам через полчаса позвоню, – обещал Сидоров, когда прочел написанный Кошелевым пресс-релиз.

«Помчится советоваться с Яковлевым», – подумал Кошелев. Уже не было секретом, что Сидоров работает на первого заммэра, является его пресс-секретарем в предвыборной кампании.

Через несколько минут без вызова зашла секретарша.

– Извините, Павел Константинович, что не по селектору. В приемной много посторонних. Позвонили из Дома журналистов: ваша пресс-конференция назначена на следующую пятницу, в четырнадцать ноль-ноль. А вот прямые телефоны Невзорова. Первый – на ОРТ, второй – у него в московской квартире.

– Спасибо, Валентина Николаевна, – улыбнувшись, сказал Кошелев. – У вас как раз в ту пятницу день рождения, а меня здесь уже не будет. Так что вручу подарок заранее. Большое, большое вам спасибо! И ни о чем не беспокойтесь – наше дело правое, победа будет за нами!

Кошелев открыл дверцу встроенного в стенку шкафа и показал большой пластиковый пакет:

– Вечером, после работы заберете, чтоб лишних разговоров не было.

«Ничто не стоит так дешево и не ценится так дорого, как внимание к подчиненным», – подумал Кошелев, тактично не заметив зардевшегося от удовольствия лица секретарши.

– Машина готова? – спросил он и, услышав утвердительный ответ, добавил: – Сегодня уже не вернусь.

Серая «Волга» стояла у тротуара, прямо напротив двери, но путь преградила огромная черная собака. Кошелев отпрянул от неожиданности, когда пес вдруг встал перед ним в стойку на задних лапах. Водитель уже бежал вокруг машины, на ходу запуская руку за пазуху.

– Не стреляй! – оправляясь от испуга, крикнул Кошелев. – Не видишь пес совсем мирный.

Как будто поняв, пес лег на брюхо и, умильно повизгивая, подполз к Кошелеву.

– Хороший, хороший, где же твой хозяин? – сказал Кошелев и, погладив пса по загривку, сел в машину.

– Красивый пудель, – сказал водитель.

– Какой же это пудель? – удивился Кошелев. – Пудели такими большими не бывают.

– А черт его знает, только теперь псиной на весь салон разит.

Кошелев повел носом, но не заметив никакого постороннего запаха. И тут же почувствовал жжение в ладони, как будто гладил не пса, а листья крапивы.

«Вот, зачурался от собаки», – недовольно подумал он и, взяв трубку мобильного телефона, позвонил жене:

– Приготовь, пожалуйста, ванну. Через десять минут буду.