Текст книги "Австрийская площадь, или Петербургские игры"

Автор книги: Андрей Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

2.12. В бурном море нельзя без кормчего

– Вы, Петр Андреевич, не совсем хорошо выглядите, – сказал Кошелев, показав рукой на стулья вдоль длинного приставного стола. Петр уселся в середине так, что между ним и Кошелевым осталось метра четыре.

– Не совсем хорошо? Скажите прямо – плохо!

– Ну, вы слишком сильно выразились. Скажем: не так, как хотелось бы, это будет точнее, – Кошелев приветливо улыбался, но его улыбка казалась Петру неприятной. – В Комитете требовали точно выражать свои мысли. Я знаю – вы до сих пор предубеждены против органов. Но не будем спорить: среди наших чекистов много одаренных людей с широчайшим кругозором. Ведь мы занимались очень сложными и многоплановыми делами. Но даже самые талантливые не смогли бы работать, если б не было Системы. Система! Это определяющее понятие. Первый и самый главный вопрос при оценке сотрудника: как он вписывается в систему!

Монолог Кошелева был скучным. «Наверное, Светка рассказала ему о нашем разговоре», – подумал Петр.

– А вы, Павел Николаевич, вписались в Систему? – Петр нарочно назвал Кошелева конспиративным именем, но тот не заметил.

– Комитет приучил меня быть очень ответственным и дал незаменимый опыт работы с людьми. В свое время я прекрасно вербовал диссидентов, потому что легко находил с ними общий язык…1

– Намекаете, что и со мной будет легко? Но это вы зря, – прервал его Петр. – По большому счету, мне на вас наплевать. И на вашу масонскую ложу тоже.

– Мы – не масонская ложа, – обиделся Кошелев. – Лично для меня это самые высокоинтеллектуальные и образованные люди. Антуан де Сент-Экзюпери говорил: «Я не знаю большей роскоши, чем человеческое общение». Нам с вами в роскоши не жить, но почему же вы отказываетесь от нормального человеческого общения с очень достойными людьми?

– Давайте ближе к делу!

– Согласен! Сосредоточимся не на том, что нас разъединяет, а на том, что объединяет. Мне сказали, что вы наконец-то согласились подключиться к вопросу об Австрийской площади. Значит, предмет нашей встречи вам известен. И, судя по вашей статье – той, что была напечатана перед выборами, известен хорошо, как никому другому. Речь идет о 250 тысячах долларов, обещанных австрийцами. В самый разгар предвыборной кампании Владимира Анатольевича вы подставили ему подножку…

– Какую подножку я подставил Яковлеву? – возмутился Петр.

– Вы опровергли мои заявления, фактически выбили меня из седла, утверждая, что эти деньги в город не поступали.

– Они действительно не поступали…

– Откуда такая уверенность? Чем вы можете подтвердить?

– Двести пятьдесят тысяч в город не приходили!

– Я это уже слышал, но как вы это узнали? – спросил Кошелев. Заметив, что Петр раздражен, он вкрадчиво разъяснил: – Ведь вы можете ошибаться, а чтобы решить, достоверна ли информация, нужно оценить надежность источника, откуда она получена

«А зачем мне скрывать?» – подумал Петр и сказал:

– Все средства, поступающие в город, проходят через расчетно-кассовые центры Госбанка. Любое поступление денег записывается в компьютер. Нужно только найти человека, имеющего доступ к базе данных.

– И вы его нашли?

– Да!

– Как у вас все просто… – начал было Кошелев, но Петр не дал ему закончить.

– Конечно, просто! Ведь я журналист, а не вербовщик. Мне, чтобы найти с людьми общий язык, не надо рядиться в овечью шкуру!

– Петр Андреевич, вы, ей-богу, как дите малое. Ничего слышать не хотите, – поморщился Кошелев. – Суть в том, что появились аргументы, говорящие о том, что деньги все же были выплачены. Собчак подал на меня в суд: дескать, я нанес ущерб его чести и достоинству на сумму в триста миллионов рублей. В исковом заявлении он утверждает, что австрийцы полностью профинансировали все мероприятия по работам на Австрийской площади. Не может быть двух толкований: если работы профинансированы, то деньги пришли!

«Неужели я ошибся?» – подумал Петр.

– В одном вы правы: эти деньги в Петербург не поступали. И не только в Петербург. Они вообще в Россию не приходили.

– Вы проследили все операции Центрального банка?

– Вы написали, а мы, разумеется, проверили. Мы не такие простаки, какими вы нас считаете. – Кошелев наслаждался, наблюдая за ошеломленным Петром. – А вот, что отвечают австрийцы на наш запрос.

Он протянул Петру тисненный золотом бланк фирмы «GHB» и листок с русским переводом.

«Петроградская районная администрация. Г-ну Кошелеву. Лично конфиденциально. Касательно: Австрийской площади в Санкт-Петербурге. Средства финансирования. На ваш факс № 39/982 от 12.07.96.

Уважаемый господин Кошелев!

Я получил от Вас указанное выше письмо и хочу сообщить следующее.

Согласие взять на себя оплату расходов на ремонтные работы Австрийской площади исходит не от моей фирмы, а от города Вены. Поэтому я не могу ответить на вопрос, по какому адресу и на чей счет поступают или, как Вы выразились, поступили эти средства.

Тем не менее я готов и впредь выполнять функции организатора и посредника…»

Дальше перечислялись письма, протоколы совещаний, рабочие отчеты и официальные документы, имеющиеся в магистрате Вены, в канцелярии канцлера Враницкого и у почетного консула Австрии в Петербурге. Пропустив эту часть письма, Петр стал читать дальше:

«…после статей, появившихся в газетах Санкт-Петербурга в мае 1996 года, я снова привлек внимание городских властей Вены к этому вопросу и 29.05.96 обратился к государственному канцлеру Австрии доктору Враницкому с просьбой о его личном участии в разрешении обсуждаемой проблемы.

Я готов и дальше прилагать все усилия для того, чтобы представлять интересы Санкт-Петербурга. Мое желание подтверждается затратами моей фирмы в сумме более ста тысяч долларов США на открытие Австрийской площади.

С уважением. Фридрих Грасси. 5 приложений, указанных в тексте»1.

– Выходит, кроме обещанных 250 тысяч, фирма допол нительно вложила еще 100 тысяч долларов? – спросил Петр.

– Я сам могу засвидетельствовать – фирма действительно не поскупилась. Вот, взгляните на смету их затрат: чартерные рейсы из Вены в Петербург и обратно – 56 тысяч, проживание австрийской делегации в гостиницах «Палас» и «Прибалтийская» плюс транспортные расходы и оплата переводчиков и гидов около 16 тысяч. Добавьте приемы и фуршеты в Петергофе и на объекте «K-2» почти десять тысяч долларов. И прочие расходы, например страховка. Сто тысяч точно набегает.

– Интересно: сколько стоили пирожки, которые раздавали на площади?

– Сейчас посмотрим. Вот: стоимость угощения для петербуржцев идет одной строкой с плакатами, цветами и другой мелочевкой: все вместе – пять тысяч долларов. – Помолчав, Кошелев добавил: – Было еще много неучтенных расходов. Ими занималась мэрия, комитет по внешнеэкономическим связям. Подключались коммерческие структуры. Думаю, общие затраты – так сказать, на круг – будут около полумиллиона долларов.

– Собчак утверждает, что австрийцы перевели деньги, а те отрицают. Кто-то из них врет. Одно ясно: в Россию средства не поступали. Это значит…

– Все возможно, тем более что давно ходят слухи о каком-то австрийском счете. Но австрийские банки мы проверить не можем.

– Вам не кажется странным, что второразрядное даже по петербургским меркам мероприятие финансировалось с таким размахом? Кстати: в торжествах участвовал канцлер Австрии, глава зарубежного государства. Однако никого из наших федеральных чиновников там не было. Допустимо ли такое по дипломатическому протоколу? Но, коли мы вспомнили дипломатию, всплывает еще одна несуразица: подобные расходы всегда ложатся на принимающую сторону. Когда я готовил статью по Австрийской площади, то специально позвонил в протокольный отдел МИДа. Там сказали, что знают только один случай, когда визит главы государства оплачивался гостями, – это случилось в какой-то африканской стране ввиду ее очевидного убожества.

– Вряд ли стоит копать так глубоко, – сказал Кошелев.

– Мы не сделаем дальше ни одного шага, если не поймем, что скрыто за всей этой историей, – возразил Петр. – Кстати, давно хочу вас спросить: по какой причине квартал вокруг площади не был передан австрийцам?

– Возникли определенные сложности, – Петр заметил, как Кошелев отвел глаза в сторону, – началась приватизация, некоторые помещения оказались купленными, и с владельцами не удалось договориться…

– А может быть, вы не очень хотели договориться?

– Отчасти вы правы. Я действительно не хотел, чтобы лучший квартал в центре района попал в руки иностранцев.

– Но есть и другая версия – вам мало обещали! Или не обещали вообще. Поэтому вы и затянули дело.

Кошелев хотел ответить, но открылась дверь и в кабинет заглянула секретарь:

– Павел Константинович, к вам делегация!

– Давайте продолжим в другой раз. Я приготовил вам копии всей переписки, – проговорил Кошелев с облегчением.

2.13…Испытывает личную неприязнь. Очень большую личную неприязнь!

Петр добросовестно записал все, что узнал от Кошелева, но даже Ефремову статья показалась скучной.

– Я вас не узнаю, Петр Андреевич. У каждого может быть творческий кризис. Месяц, ну два. Но вы за три последних месяца вообще ничего не напечатали. А по этой теме все уже сказано. Здесь – ничего нового!

– Если долго мучиться, что-нибудь получится, – тихонько напевал Петр. Он боялся признать настоящую причину: азарт и желание работать пропали, а без них ничего получиться не могло.

Толстая стопка документов несколько дней пролежала на столе. Он перечитывал и раскладывал их так и эдак. Почти на каждом было жирно напечатано: «лично и конфиденциально».

«А от кого секреты?» – подумал Петр и тут же нашел ответ: «Грасси пишет, что вновь стал заниматься Австрийской площадью после статей, появившихся в газетах Петербурга. Что же его так взволновало? Фирма занимается строительством и обслуживанием отелей. Поэтому причины их интереса к обустройству уголка Вены в Петроградском районе прозрачны, как слеза. Вот почему Грасси беспокоится о каких-то статьях. И еще: „… администрация Санкт-Петербурга испытывает сильное политическое давление“. Ему и это не безразлично! Значит, нужно усилить это самое политическое давление. Но на кого?» Он выписал на отдельный лист имена всех, кто так или иначе упоминался в бумагах, связанных с Австрийской площадью.

Первыми в списке оказались Собчак, Нарусова и Кошелев. Их Петр вычеркнул сразу и без колебаний. Путин? Он был в центре всех событий, неоднократно ездил в Вену, и без него, конечно, не обошлось. Но после победы Яковлева Путин перешел в администрацию президента, где стал заниматься заграничной недвижимостью и дотянуться до него было абсолютно невозможно.

«Пусти козла в огород, так его и за рога не схватишь», – подумал Петр, и фамилию Путина перечеркнула жирная черта. Дальше шли австрийцы. Их Петр тоже вычеркнул, всех за исключением Грасси и почетного консула.

Последний упоминался неоднократно, но его фамилии нигде не было.

– Почетным консулом Австрии в Санкт-Петербурге является господин Том Вестфельт, – ответили Петру в пресс-службе петербургского представительства МИДа.

– Какая разница между почетным и обычным консулом? – из чистого любопытства спросил Петр.

– Штатные консулы являются, как правило, профессиональными дипломатами, а почетные – это вроде общественной нагрузки. Они могут даже не быть гражданами той страны, которую представляют.

– А Вестфельт?

– Вестфельт – австриец, но он почти все время живет в Петербурге, у него вроде бы здесь свой бизнес.

– И он может быть привлечен к суду за нарушение российских законов?

– Наравне со всеми иностранцами, кроме дипломатов. А вы что, собираетесь привлечь Вестфельта к суду? – заинтересовался работник МИДа.

– А почему бы и нет? – буркнул Петр, после чего ему пришлось дважды по буквам диктовать свои имя, телефон и должность.

«А почему бы и нет? – вдруг подумал Петр. – Почему бы не пригрозить почетному консулу судом? Это и станет давлением, сильнее не придумаешь. Тем более, что статья в Уголовном кодексе имеется: „Противодействие журналистам в их профессиональной деятельности“. До чего же хорош наш УК! Правы чекисты – был бы человек, а статья найдется».

* * *

На следующий день Петр сидел в кабинете Кошелева и ждал, пока тот прочитает заготовленное письмо:

«Господину Ф. Грасси,

Даннебергплатц, 6/ТОП 11,

А-1030 Вена, Австрийская республика.

На исх. № FG/AMM от 19.07.96 г.

<Лично и конфиденциально>.

Глубокоуважаемый господин Грасси!

Обстоятельства вынуждают обратиться к Вам с просьбой о срочной помощи, поскольку я оказался в чрезвычайно сложном положении.

Несколько петербургских журналистов обратились ко мне с вопросом о предпринятых мной мерах для решения вопросов, связанных с оплатой работ на Австрийской площади.»

– Ты знаешь, Настя стала говорить почти без акцента. Многие даже не догадываются, что она из России, – неожиданно успокоилась Катя.

– Скоро она сама об этом забудет. Передай, что я очень скучаю…

– Подожди, не вешай трубку! Я же не за этим звонила. Меня просили узнать, что у вас творится. Кошелев прислал сумасшедшее письмо. Пишет, что ты самый скандальный журналист…

– Приятно слышать такой лестный отзыв. Он чуть было не проговорился, что сам подготовил это письмо, но вовремя остановился.

– …и ты грозишься отдать его под суд!

– И отдам! Процесс будет очень громкий. А ты разве против?

– Можешь объяснить, за что?

– За воспрепятствование журналисту при исполнении им своих профессиональных обязанностей – сто сороковая статья Уголовного кодекса. Кроме того: нарушение указа о дисциплине государственных служащих и закона об ответственности за нарушение конституционных прав граждан1. Ты в Вене совсем забыла, что был бы человек, а за что судить – всегда найдется. Посадить его, думаю, не посадят, но условный срок – гарантирую.

– Из-за того, что Кошелев не хочет отдавать тебе переписку с Грасси?

– Именно поэтому. Ты прекрасно осведомлена.

– Еще бы – ведь я переводчик, и все документы из России идут через меня…

– Тогда расскажи про «австрийский счет», – неожиданно прервал ее Петр.

– Я ничего не подписывала! – Ее голос сорвался, и она замолчала. Было слышно, как Катя судорожно всхлипнула. – Я ничего не знаю об этом счете, неуверенно добавила она.

– Кроме того, что не подписывала бумаг, связанных с этим счетом? уточнил Петр.

– Я ничего не подписывала.

– Значит, ты все же знаешь, ЧТО ты не подписывала?

– Прекрати ловить меня на слове! Можно подумать, ты меня допрашиваешь. Ты уже испортил мне жизнь. Почему даже сейчас, когда я в другой стране, ты не хочешь оставить нас в покое? За что ты ненавидишь меня, что плохого тебе сделал Кошелев? – Она неожиданно замолчала, и сквозь шорохи в трубке Петр ясно услышал мужской голос, что-то сказавший по-немецки.

«Она не одна, кто-то слушает наш разговор», – догадался Петр.

– Кошелев не сделал мне ничего плохого. Он только сажал моих друзей и знакомых, – сказал он, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

– Хочешь, мы поможем его разоблачить? Организуем кампанию в западной прессе, напечатаем здесь твои статьи. Ты сразу станешь богатым человеком.

– Конечно, хочу, – легко согласился Петр.

– Тогда прекрати этот шум вокруг Австрийской площади, и все будет в порядке! – Катя облегченно вздохнула.

– Боюсь, от меня мало что зависит. Многие заинтересованы! – сказал он заглянувшему в дверь Чернову.

– Ты о чем, Петруха?

– Иди, пиши приказ по редакции: мол, я, Пэ-Аа Рубашкин, с сего дня приступил к исполнению обязанностей главного редактора. Или скажи Татьяне пусть сочинит. Она лучше знает, как надо.

– У тебя с головкой все в порядке? – Чернов выразительно покрутил у виска пальцем.

– Если коротко, то в порядке. А если подробней, то полный абзац!

– Давай подробности…

– В мэрии создана комиссия под председательством Чауса. Ее выводы: Кравцов ни в чем не виноват, его оклеветали. Дальше – все, как в моей статье: заговор, КГБ, коммунисты, рука Москвы и всякое такое. Ефремов, как всегда, узнал первым и задним числом оформил отпуск и мое назначение. Хуже всего, что я прозевал дату. Теперь выходит, что в день выхода той статьи главным был Рубашкин. Кстати, кто подписал тот номер?

– Я подписал, точно помню, – сказал Чернов. – Ефремов позвонил, что задерживается и чтобы его не ждали. – Помолчав, он добавил: – Его по большому счету и судить нельзя. Сколько раз он тебя предупреждал, что доиграешься.

– Я и сам понимаю, – уныло согласился Петр. – А что теперь делать убей Бог, не знаю. Короче: готовь приказ. А там видно будет.

Петр долго сидел, глядя в запыленное, давно не мытое окно. Потом пришла секретарша с подготовленным приказом.

– Я телефониста вызвала, пусть переведет ваши номера в кабинет Главного.

– Зачем? – удивился Петр. – Я здесь останусь, пусть сюда звонят.

Она кивнула и, взяв подписанный приказ, ушла к себе. А Петр, полистав блокнот, нашел телефон Микина.

– Александр Вадимович, – сказал он, когда тот снял трубку, – это Рубашкин звонит.

Пришел Степанов и, по-хозяйски шлепнув Иру, довольно улыбнулся:

– Совсем другое дело. Теперь – хоть на Елисейские поля. Хочешь в Париж, Петруха? Да брось ты эту сумку к…ной матери!

– А джинсы? – пожалел Петр.

– Туда же. Что мы, тебе новых не найдем?

Они спустились в ярко освещенный вестибюль. Десятка два ранних гостей терялись в его пространстве. Едва заметным жестом Степанов остановил скользящего мимо официанта и взял два фужера.

– Это хорошо, что ты мне попался. «Папа» велел отбирать вашего брата. Сказал: «Штучно и с разбором!» Я и подумал: самое время тебя в люди вывести. Кого ж, если не тебя? Давай за успехи!

Фужеры сдвинулись звонко, и хрустальные отзвуки сопроводили первый прохладный глоток восхитительного шампанского. Петру не хотелось вдумываться в слова, так приятна была встреча с Юркой, буквально излучавшим приветливость и дружелюбие. Был, был такой талант у Степанова, и он умел им пользоваться.

Вышколенная девица подхватила фужеры, едва они опустели.

Петр хотел спросить про парикмахершу, но Степанов уже тянул за рукав.

– Пора в дозор, – сказал он. – Сам не проверишь– напутают обязательно.

В большом зале горели только редкие лампы на стенах. Было сумрачно и темно. За окнами метались и гнулись под хлещущими струями дождя тяжелые ветви деревьев.

– Эй, кто-нибудь, – крикнул Степанов, – свет включите!

Люстры вспыхнули одна за другой, вычернив все, что было за стеклами. Роскошный стол с длинными крыльями и маленькой поперечиной вытянулся на две трети зала. Радужно сверкал граненый хрусталь, белизна скатертей и салфеток слепила глаза. Чего только не было! Ростбифы, загадочно очерченные изумрудной зеленью, перемежались глубокими блюдами, наполненными черной и красной икрой, мерцавшей каждой крупинкой. Тут же изысканные тартинки разных форм и начинок, рыбные и мясные деликатесы всех видов копчения. А рядом – молочные поросята с коричнево-золотистой корочкой. От всего этого великолепия как не почувствовать обильного слюноотделения и хруста на зубах?

– Ну, Васильич, – сказал Степанов подошедшему метрдотелю, – запускай своих обалдуев.

Тот обернулся и махнул рукой: «Давай». Петру показалось, что оба взволнованы, а Степанов выглядел еще и необычно серьезным. Тут же через настежь распахнувшиеся двери бесшумно втянулись вереницы официантов в черном с белоснежными манишками. Каждый держал в руке обернутую салфеткой бутылку. Они застыли вдоль стен на равном расстоянии друг от друга. Степанов, Васильич и следом Петр двинулись вдоль неподвижного ряда.

Обойдя всех, остановились в центре.

– Ну, Васильич, с Богом! – сказал Степанов, и обернувшись к официантам: – Всем все ясно? Если что – шкуру спущу. Кто меня не знает узнает!

В этот момент в кармане у Степанова тихонько затренькал сотовый. Он коротко послушал и как-то обреченно сказал Петру:

– «Папа» приехал. Пошли!

Вестибюль уже гудел голосами. С высоты лестничного пролета движение людей казалось величавым и осмысленным, а у дверей гардероба медленно змеилась промокшая очередь.

– Сейчас… – начал Степанов, но открылась входная дверь и разговоры смолкли. По опустевшему в центре проходу к лестнице быстро шел Собчак: в смокинге с антрацитно блестящими отворотами. Было что-то театральное в этом стремительном проходе сквозь расступающуюся толпу, которая усиливала эффект отчетливым сходством со зрительным залом.

– Ну как, готово? – спросил Собчак, протягивая Степанову руку.

– Все на уровне, – ответил Степанов и отодвинулся в сторону так, что Петр оказался лицом к лицу с мэром. – Вот, Анатолий Александрович, – мой друг, знаменитый журналист Рубашкин…

Петр всегда определял отношение человека к себе по его рукопожатию. Рука Собчака была ни жесткой, ни мягкой, – она была никакой.

– Очень приятно, вы ведь работаете в…

– В «Невских вестях», – машинально продолжил Петр.

Искорка интереса мелькнула в глазах мэра, но тут же сменилась вежливой улыбкой

– Да, конечно, Ефремов вас очень ценит. Следует особо поощрить Юрия Григорьевича за инициативу нас познакомить. Надеюсь на долгое сотрудничество – я скажу, чтобы вам выписали постоянный пропуск в мой секретариат. Я всегда помогаю нашей демократической прессе, а сейчас, в сегодняшних условиях, неформальные контакты с ведущими журналистами особенно важны.

Петр хотел возразить, что он вовсе не ведущий и тем более не знаменитый, а Ефремов никак не мог отзываться о нем хорошо. Но ответ вовремя не сложился, и он только благодарно улыбнулся. Степанов незаметно тронул его за локоть и сказал, обращаясь к Собчаку:

– Пойдемте, Анатолий Александрович, посмотрим.

Петр почувствовал себя лишним и у дверей зала, где они со Степановым уже были, свернул вбок. Не зная, куда деться, зашел в первую попавшуюся комнату с двумя напольными зеркалами и глубокими креслами вокруг тяжелого овального стола.

Он курил уже третью сигарету из взятой у Степанова пачки, когда в комнату заглянул Яковлев.

– Ты что здесь делаешь? – искренне удивился он, заметив Петра.

– Шел по улице, сзади машина, очнулся – сижу и в галстуке, – пошутил Петр, вставая навстречу. Они не виделись несколько лет, но никакого стеснения между ними не возникло – слишком необычным было их знакомство почти пять лет назад. Яковлев работал тогда главным инженером какого-то жилищного треста и среди претендентов на руководящие кресла всерьез никем не котировался. В 93 м, когда Яковлев неожиданно стал первым заместителем мэра, многие удивились. Многие, но не Петр, хорошо помнивший, с каким азартом и ожесточением Яковлев боролся за победу на выборах в Ленсовет и как ловко устроил, что о его неудачной попытке заняться политикой все забыли.

– Хорошо, что я тебя встретил, – есть вопросы, – сказал Яковлев, усаживаясь рядом и приветливо улыбаясь. – Да, вопросы есть…

– Давай!

– Ну, не сейчас же. Хорошо бы встретиться в неформальной обстановке. Кстати, ты же хорошо знаешь наших журналистов – кто из них потолковее?

– Кого ты имеешь в виду – газетчиков, телевизионщиков?

– Ну-у, вообще, – неопределенно протянул Яковлев, – тех, кто занимается городом.

– С 5-го канала – Дегтерев, он сейчас ведет цикл «Реформа и власть», Потапенко из «Невского времени», Горшков – из «Смены», да мало ли…

– Давай пообедаем на следующей неделе. Позвони– я дам тебе прямой телефон. – Яковлев написал номер на визитной карточке и протянул ее Петру.

– Пойдем, а то все выпьют.

– Без нас не начнут, – ответил Петр.

По пути Яковлева то и дело останавливали. Петру надоело здороваться с незнакомыми, и он поспешил в главный зал, уже заполненный гостями.

– Куверт поправь, бестолочь, – услышал Петр голос Степанова. Обернувшись, он увидел, как ошалевший официант бросился к столу.

– Вот ты где! – обрадовался Степанов. – А я думаю – куда пропал?

– Простите, Юрий Григорьевич, все поправил, – на лбу подбежавшего блестели капельки пота.

– Убери этого лохматого, Васильич, а то в тарелки волосьев насыплет! раздраженно сказал Степанов, но тут же улыбнулся проходившему мимо худощавому человеку.

– Здорово, Паша! Как себя чувствуешь, именинник?

– Все шутишь? Гляди, Юра, дошутишься, – ответил тот и отвернулся.

– Кто это? – спросил Петр.

– Ты что, Пашу Кошелева не знаешь? – удивился Степанов.

– Тот самый, кагэбэшник?

– Ну, кто об этом теперь вспомнит! Он уже давно на гражданке.

Кошелев выглядел озабоченным и усталым, но сбившийся на лоб светло-каштановый чубчик и смешные усы придава тить не напомню, – с неожиданной злостью сказал Степанов, но, повернувшись к Петру, улыбнулся: Неужели при том для старого кореша не хватит, другана под дождем оставлю?

Завывая сиреной, машина на скорости круто свернула с моста в темную от нависших ветвей аллею и через двести метров осадилась перед раздвигающимися створками белых ворот. Через минуту Петр входил в правительственную резиденцию на Каменном острове, известную как «спецобъект К-2». Не задержавшись в вестибюле, Степанов завернул в длинный коридор.

– Васильич, – уважительно обратился он к неторопливо подошедшему метрдотелю, – организуй нам по-быстрому закусить. И познакомься: Петр Рубашкин, мой личный почетный гость. Отведи его потом к нашей новенькой, вели причесать и погладить. Водилу накорми и отправь за моим костюмом, пусть по дороге заскочит к Алику, возьмет все для моего друга и скажет, что я прошу.

Васильич цепко оглядел Петра:

– Рост пятый, размер 52, обувка на сорок два, лучше с половиной… Все так?

– Да, – ответил Петр и вслед за Степановым вошел в небольшую комнату. Три официанта опрятно накрыли и гуськом ушли, последний закрыл за собой дверь.

– Сперва рыбки, потом выпьем, закусим и снова нальем, – сказал Юра. Меня ум ли ему чуть-чуть легкомысленный вид. Светлые глаза, один из которых едва заметно косил, смотрели как бы сквозь собеседника.

Тут ожили динамики, в зале стихло, раздался голос Собчака. Петр не слушал – думал о своем. Понял, что речь закончилась, по мгновенному оживлению.