Текст книги "Австрийская площадь, или Петербургские игры"

Автор книги: Андрей Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– При чем здесь финансовый вопрос?

– Забыли, сколько денег наполучали? А ведь давали не вам, давали газете… Хочу, чтобы вы поняли – мы с вами в одной лодке. Если выплывем, то вместе. А окажемся за бор том, так на разной глубине.

– Хорошо, я напишу заявление и уеду, – устало согласился Петр.

– Куда это вы собрались? – насторожился Ефремов.

– В Америку или в Австрию, не знаю, куда ближайший поезд идет.

– Вы совсем ничего не поняли. Я жду от вас не только заявления. В последний, перед вторым туром, номер нужны ваши материалы. Острые, решающие материалы! Выпуск пойдет тройным тиражом. Кстати, Владимир Анатольевич просил вас быть у него сегодня вечером. Поговорите с его сотрудниками, может быть, они что-нибудь подскажут. И очень вас прошу: будет лучше, если о нашей договоренности никто не узнает. И не приходите это время в редакцию.

Прощаясь, Ефремов протянул Петру папку с бумагами:

– Вы тут у меня на столе забыли. Возьмите, может, пригодится.

Это были документы, связанные с Австрийской площадью.

* * *

Необычное явление было зафиксировано в эту ночь разведывательными спутниками. Ровно очерченный круг диаметром около двух километров навис над Петербургом. Его центр пришелся (в пределах погрешности наблюдения) на шпиль Петропавловской крепости. В инфракрасных лучах аномальная зона была абсолютно невидима, будто ее накрыли непроницаемым колпаком. Напротив, фотографии, снятые в видимой части спектра, оказались невероятно четкими. Сплошная облачность с геометрической точностью обозначала края, а внутренняя часть зоны выглядела приближенной к объективам спутниковых камер на тридцать-сорок процентов от высоты соответствующей орбиты.

В штабе НАТО всполошились. По всем каналам оперативной связи ушло сообщение о том, что русские начали натурные испытания неизвестных на Западе средств противоракетной обороны. Однако до приведения сил и средств в повышенную боеготовность дело не дошло. К пяти утра по Гринвичу глубокая облачность вокруг Петербурга рассеялась, и в момент прохождения очередного спутника ничего необычного обнаружено не было.

2.9. А дальше будь, что будет

На лестнице Петр столкнулся с Яковлевым.

– Я тебя вчера ждал, а сегодня уже не освобожусь. Но ты поднимись к Ирине Ивановне, она в курсе. Если надо, поможет, – сказал он на ходу.

Яковлев сильно осунулся, и, хотя улыбался, его взгляд скользил мимо и был отстраненным, как у смертельно уставшего человека, который обречен улыбаться всем и всюду.

Ирина Ивановна встретила Петра приветливо.

– Конечно, знаю, очень рада познакомиться. Владимир Анатольевич о вас рассказывал, – сказала она.

«Почему она называет мужа по имени-отчеству?» – про себя удивился Петр, не найдя, что ответить. Говорить, в сущности, было не о чем и не хотелось.

Попрощавшись, он вышел в коридор и через открытую дверь кабинета напротив увидел Игоря Сидорова, руководившего пресс-службой в штабе Яковлева.

– Заходи, тебя сам бог послал. Помоги отчитать текст, время на нуле, крикнул он Петру и протянул лист сверстанной полосы.

«На вопросы избирателей отвечает Владимир Яковлев, – прочитал Петр.

– Никогда на выборах в нашем городе не было такого количества грязи, как в этой кампании. Как вы думаете, почему? Ваше отношение к этой проблеме?

Владимир Яковлев: Когда говорят о политике, как о грязном деле, упускают, что так же можно сказать о любой сфере человеческих отношений. Ведь любое дело может быть чистым или грязным. Это зависит от людей – всюду есть люди плохие или хорошие.

А что касается моего отношения… Вы себе даже представить не можете, сколько этой грязи выпало на меня и мою команду.

– Что можно сказать о вашем сопернике?

Владимир Яковлев: Мне кажется, что Анатолий Александрович не уловил перемены в нашей жизни. Он долго зарабатывал репутацию демократа. Но я убежден, что демократизм – не партийный признак. Это естественный путь развития нашей страны. Боюсь только, что для этого нам нужно еще очень много времени…»

* * *

В районной библиотеке было холодно и пусто. Приготовив блокнот, Петр взялся просматривать городские газеты. Первые полосы сплошь забиты интервью с Собчаком, статьями о том, как мэр предотвращал кровопролития и смуты, а заодно оберегал город от хищных московских банкиров. «Петербуржцы, будьте бдительны! Рука Москвы тянется к нашему горлу» – эту мысль навязывали читателям, сравнивая москвичей с ордами Чингисхана.

Поначалу Петр не понимал, какое отношение имели безымянные московские злодеи и их темные планы к питерским выборам. Недоумение рассеяло «Невское время», без лукавства назвавшее Яковлева поводырем московской закулисы. Это он был «рукой Москвы»! Фамилии московских чиновников и политиков – от вице-премьера Сосковца до «яблочника» Явлинского– неизменно ставились рядом с именем Яковлева, едва только о нем заходила речь. Впрочем, говорилось об этом так замысловато, такими туманными и невразумительными намеками, что понять, о чем речь, было очень трудно.

В предвыборной пропаганде мэра явно прослеживались еще две темы. Одна из них имела непосредственное отношение к Петру. Именно он когда-то предложил Прохорову обвинить заместителя мэра в предательстве. Теперь эту идею облекли в два слова: «Яковлев– Иуда!» и раскручивали по полной программе. Несколько статей были посвящены жене Яковлева, Ирине Ивановне. Ее разоблачали нудно и долго. Дескать, она никогда не работала строителем, а ее предпринимательская деятельность – не что иное, как череда махинаций, граничащих с уголовщиной. Тут блистала «Вечерка», возглавляемая Гронским, которого Петр вообще не считал журналистом. До начала перестройки тот работал завом международного отдела в обкомовской «Ленправде» и занимался в основном посещением приемов в консульствах. Гронский кичился связями в КГБ, и с ним старались не связываться. Теперь именно его газета печатала наиболее злобные статьи против Яковлева. В одном из номеров «Вечерки» Петр наткнулся на фельетон «Неизвестные факты из жизни Владимира Яковлева». В нем Яковлеву припомнили выговор по партийной линии за личную нескромность при покупке автомашин, намекнули на недавние махинации с дачными участками в Репино. Но никаких новых подробностей, кроме тех, о которых Петр уже знал от Прохорова, опубликовано не было. К тому же во всей антияковлевской риторике начисто отсутствовала выдумка, материалы выглядели бесцветно и скучно, как будто писались под диктовку чиновника, бывшего не в ладах с письменной речью.

«Да и что они могут, кроме „чего изволите-с?“. Тоже мне: Орфей с Эвридикой питерской демократии!» – со злостью подумал Петр, имея в виду Манилову с Гронским, главных редакторов «Невского времени» и «Вечерки».

– Хотите я вам «Невский спрут» принесу? – вдруг, понизив голос, спросила библиотекарша.

– Почему шепотом? – удивился Петр.

– Велели никому не давать, – сказала она и положила перед Петром истрепанный номер «Советской России».

Статья в «Савраске» – так журналисты называли «Сов. Россию» – вышла на день раньше той, которую напечатал Петр, и, судя по всему, обе публикации исходили из одного источника. Но «Невский спрут» был острее. Автор лупил Собчака наотмашь, захлебываясь от сочных эпитетов, описывал то, что было в милицейских бумагах и залихватски домысливал то, чего в них не было.

– Эта штука посильнее, чем «Фауст» Гете, – обратился Петр к библиотекарше, дочитав «Спрута».

– Говорят, что газеты с этой статьей изъяли из всех киосков, но все равно люди читают. Делают ксерокопии и передают друг другу, – откликнулась та.

– А мою статью на ту же тему вы читали? – спросил Петр.

– Конечно, она мне даже больше понравилась. У вас все как-то строже, интеллигентнее. И вы прямых выводов не делаете. Умные поймут, но ведь большинство любит, чтобы все по полочкам: черное – к черному, белое – к белому. довавшая затем сигарета вызвала желание запеть от нахлынувшего счастья.

Тут-то и грянул марш Радецкого, на трибуну потянулась вереница высоких гостей. Собчак в белом наутюженном костюме, то и дело уступал дорогу высокому импозантному мужчине и двум женщинам. Они прошли совсем рядом с Петром, и он попробовал втереться в процессию. Не тут-то было.

Его мощно оттер некто в штатском, и два мента тут же заломили руки.

– Вызывай бомжатник, – сказал один из них и пригрозил Петру: – Стой, как мышь, иначе уделаем.

– Отпустите ребята, я – журналист, – Петр исхитрился вытащить удостоверение.

– И правда, – с сожалением произнес сержант, внимательно изучив корочки. – А пропуск есть?

– Есть, но не на меня, я свой в редакции оставил, – заврался Петр.

– Дуй отсюда! Еще попадешься – все, что обещано, получишь, с верхом, до краешка…

Петр отошел подальше и в этот момент увидел жену. Она стояла на трибуне совсем недалеко от Собчака. Тот уже отговорил, и теперь в микрофон что-то бубнил немец, по программе – австрийский канцлер. Переводчик картавил похлеще трех бердичевских раввинов, и Петр ни слова не разобрал. Но из дальнейшей невнятицы какого-то Свихалека понял, что главное уже свершилось: площадь наконец-то обрела историческое название – Австрийская.

Грянул «Венский вальс».

«Венский вальс танцуют все», – прочитал Петр в мятой программке. Конечно, танцевали не все, а только узкий круг допущенных. Остальные молча смотрели. Совсем рядом с Петром прокружился довольный Собчак, его знаменитая супруга вальсировала в объятиях какого-то высокого, явно зарубежного красавца. Заметив собственную жену с одним из заместителей мэра, Петр поспешил затеряться за чужими спинами.

Едва затих божественный Штраус, выбежали сотни три артистов в дурацких нарядах и стали угощать зрителей пышками и пончиками, раздавать женщинам букеты цветов. Начался концерт.

– Все, блин, хватит, – сказал себе Петр и направился прочь, мучаясь, на что потратить последние деньги. Выбор был невелик: пара бутылок пива с пачкой сигарет или хлеб с колбасой на оставшиеся до понедельника полтора дня.

2.10. Там, где омуты, переправы нет

Несколько дней Петр не выходил из дому и даже не пошел читать корректуру.

– Печатайте! Как хотите, так и печатайте, – ответил он Чернову. Повесив трубку, отключил телефон и всякий раз, слыша дверной звонок, накрывал голову подушкой. Чтобы не вставать без нужды, он расставил бутылки на полу возле кровати. Пробуждался нехотя, будто медленно выплывал из болотно-коричневой жижи. Но стоило протянуть руку и сделать несколько глотков, как снова приходило облегчающее бесчувствие.

«Если хочет поговорить наедине, значит и вправду дело серьезное», подумал Петр и решил не тянуть.

– Давай быка за рога. Шеф сказал, что ты приехал специально для встречи со мной. Говори прямо, что случилось.

Официантка принесла большой кофейник и налила кофе. Заленсков добавил себе молока и неторопливо размешал сахар, а Петр, обжигаясь, сразу проглотил четверть чашки.

– Сам понимаешь, из-за чего весь сыр-бор. Твое письмо пошло консулу в отработку по неофициальным каналам. Судя по всему, австрийцы в чем-то крепко влипли и попросили предотвратить огласку. Наши тоже не хотят скандалов, особенно в зарубежной прессе. Не знаю почему, но очень не хотят…

– Врешь! Знаешь, – наугад сказал Петр.

– Сразу видно, что ты не дипломат. Нельзя упрекать собеседника во вранье. А если честно, то до конца действительно не знаю. Но в общих чертах дело связано с кредитами. Раздуют твое дело, из мухи слона сделают, и плакали наши займы от Европейского банка. Кстати, ты когда посетил консульство?

– Недели три назад, – ответил Петр.

– А три дня назад канцлер Враницки неожиданно ушел в отставку.

– Почему во время его визита не было никого из официальных лиц? спросил Петр.

– О его приезде мы узнали через три дня, и то – случайно. Но это не для печати. Вообще-то я не очень в курсе. Вчера стали выяснять, кто тебя знает. Я и признался. Десять минут на инструктаж – и в самолет. Задача: уговорить тебя замять эту историю.

– Как же ее можно замять? Есть Кошелев, который хочет получить деньги, есть другие журналисты.

– Кошелев? Это та бестолочь, которая грозилась из автомата расстрелять таблички с названием площади?

– Вряд ли Кошелев бестолочь. Он полковник КГБ, в действующем резерве, – не задумываясь, соврал Петр.

– Так ты под ИХ крышей? – озадаченно спросил Заленсков.

– Я – сам по себе, – сказал Петр, но было видно, что Вадим ему не поверил.

– А ты можешь с ним договориться?

– Нет, и пробовать не буду! – Петр засомневался, действительно ли Заленсков говорил с ним от имени МИДа.

– А ты не боишься последствий – для себя, для семьи? Говорят, твоя жена и дочь живут в Австрии?

– Разбираться со мной бесполезно – я ничего не решаю. А семья? Пусть их вышлют обратно – не возражаю. – Петр изобразил безразличие, понимая, что показывать свою настоящую роль слишком опасно.

– Экий ты скромник, даже не верится. Ведь большие бабки светят, многозначительно произнес Заленсков. – Так что ты посоветуешь? Какой выход?

– Один: проплатить деньги в бюджет.

– Тебе тогда ничего не перепадет…

– Что ж тут поделаешь?

– Допустим, деньги проплачены. Это гарантия, что все будет тихо?

– Гарантия только моя. За других не отвечаю.

Вадим задумался, помешивая ложечкой кофейную гущу.

– Хорошо, на том и порешили. Как ты сказал, так и доложу. А напоследок вот что: «Дурак ты, дурак!» Сам с носом остаешься и меня подкосил. Впрочем, я особо и не рассчитывал. – Заленсков встал. К себе в номер он Петра больше не приглашал.

2.11. Ко дням двунадесятым сшей мне, сестрица, белую обновку

Странная пора наступила в жизни Петра Рубашкина. Он приходил в редакцию ранним утром, а уходил последним, вместе с дежурным. С ним никто не заговаривал, и он целыми днями сидел в пустом кабинете, перебирая номера телефонов в старых записных книжках. Кому-то приходилось напоминать о себе, с другими он бодро договаривался о встрече, наверняка зная, что не увидит знакомого иначе, как случайно. Несколько дней он разбирал накопившиеся за долгое время бумаги. Потом без разбора свалил все в мешок из дерюги и вынес на задний двор. Писать Петр пробовал, но фразы выходили рыхлыми и бессмысленными: тема не находилась. Он чувствовал, что все вокруг остановилось и безмолвно застыло. Такое ощущение, будто с разбегу влетел в комнату, обитую ватой и войлоком.

Каждый вечер он смотрел новости по пятому, городскому, каналу. На экране еще мелькал Собчак. Его люди – Кудрин, Путин и другие – один за другим переводились в Москву, где вовсю праздновали победу Ельцина. Но бывшего мэра вспоминали все реже; телевизионное пространство постепенно занимал новый губернатор. Судя по содержанию сюжетов, в кабинетах Смольного кипели страсти. На руководящие должности приходили новые люди. Каждое назначение Петр воспринимал, как будто оно касалось его лично. Он не удивился, когда Витя Журавлев получил должность начальника секретариата, а Щербаков, Артемьев и Яцуба стали вице-губернаторами. Он ждал, что Игорь Сидоров останется пресс-секретарем, но на это место пришла Света Иванькова из ИТАР-ТАСС. Петр про себя одобрил: «Она маленькая и хорошо смотрится рядом с губернатором».

Теперь Петр жалел, что отказался от предложения Яковлева работать в администрации. «Может быть, еще не поздно попроситься, Владимир Анатольевич не откажет», – подумал он и решил позвонить Яковлеву. Но ему всякий раз отвечали одно и то же: «Губернатор занят, губернатор на совещании, губернатор уехал». Скорее всего, о Петре просто не докладывали: для секретарей он был одним из многих, кто домогался приема. Только Журавлев наверняка бы помог, но его не было ни дома, ни на работе. В конце июня у Петра отключили спецсвязь, а дозвониться по городскому телефону было невозможно.

Все это время он пил, пил в одиночку и понемногу, не доходя до беспамятства. Как-то Петр не удержался и заглянул к Чернову. На столе громоздились бутылки пива, а вокруг собралась старая кампания.

– Ба, глядите – к нам корифей пожаловал! – воскликнул Машков. С приходом Петра разговор увял. Он втиснулся между Черновым и Кокосовым, но вскоре ушел, чувствуя себя чужим и лишним.

По дороге домой зашел в кафе. Оно открылось недавно, но облупившиеся стены, изрезанные пластиковые столы и немытый пол – все напоминало закусочную прошлых лет, где-нибудь на окраине. Под стать были и посетители. Кое-кого Петр знал, с некоторыми выпивал. Как ни странно, но здесь он почувствовал себя спокойно.

Закусывая привычные сто граммов, Петр прислушался к разговору за соседним столиком. Спорили о политике.

– Собчак смел с теми, кто не мог ему и слова сказать, а на Яковлеве зубы сломал. Так ему и надо! – рассудительно говорил Саша, бывший фрезеровщик с «Электросилы».

– Хрен по барабану! Что Собчак, что Ельцин, что другой какой. А мне и при коммуняках непыльно. Фановая труба – она и в Африке труба, – громко возражал Чича. Он был замечателен тем, что умел виртуозно выпрашивать в долг и никогда не отдавал.

– Кто бы ни вылез, а нам лучше не будет. Одни нахапали, теперь другие пришли, – вставил кто-то незнакомый.

– А ты что скажешь, писатель? – спросил Чича, заметив Петра.

– Мне все равно, хоть не расти трава. – Петр хотел пошутить, но неожиданно понял, что сказал то, что действительно думал: ему и вправду было все равно.

– Ребята, писатель – наш человек. И давай, не будь жмотом – ставь! Людям поддать пора, – обрадовавшись, закричал Чича.

Петр уже собирался уходить, но передумал и пошел к стойке. Взяв две бутылки, он сел за их столик.

– За что выпьем? – спросил Саша, когда Чича разлил водку по стаканам. Помолчали, потом Чича тыкнул пальцем в окно: «Видите, собака бежит?» Поджав хвост, через дорогу семенил большой черный пес.

– Ну видим, и что? – спросил Петр.

– Вот так и мы: умрем, и никто не вспомнит! – воскликнул Чича и, многозначительно насупившись, поднял стакан. Остальные потянулись, над столом глухо звякнуло, и плеснувшая через край водка вылилась на руки.

Когда все допили, Петр поднялся, чтобы взять еще, но Саша тяжело придавил его к стулу: «Погоди, теперь моя очередь!»

Откупорив бутылки, он налил всем по самый краешек и мрачно произнес:

– Дружба всего дороже, а остальное – чешуя!

– Да, да, за дружбу, – поддержали остальные.

– Скалы разрушает ветер, а дружбу – неправильные поступки, запинаясь, вымолвил Петр.

За полночь буфетчица закрыла дверь изнутри и села рядом.

– Я водку не пью, только шампанское, – сказала она, прижавшись плечом к Петру.

– И почему все женщины любят шампанское? – спро сил он.

– Вкусно! Особенно полусладкое.

– Тогда неси на все! – Петр выгреб из карманов последние деньги.

Утром он проснулся от знакомого шума: в ванной лилась вода.

– Ира! – закричал он, но радость тотчас погасла. В дверях стояла совсем другая женщина. Она зябко куталась в его халат; Петр никак не мог ее вспомнить.

– Сколько твердила, что я – Марина, а ты так и не запомнил, – грустно сказала она.

– А что было? – невпопад спросил Петр.

– А ничего и не было. Лег и сразу отключился – даже не поговорили.

* * *

После обеда позвонила Света Иванькова.

– Надо поговорить – я сейчас приеду. Ты свободен? – выпалила она.

– Приезжай, – нехотя согласился Петр. У него болела голова, во рту было сухо и мерзко. Спохватившись он добавил: – Захвати по дороге бутылочку пива. Любого, какое будет.

Света приехала очень быстро.

– За что ты не любишь нашего Павла Константиновича? – спросила она с порога.

– Кошелева? Почему же не люблю? Милейший человек, за что его не любить? – откашлявшись, сказал Петр. – Кстати, как его дела?

– Губернатор восстановил его в прежней должности. Работает.

– Щит и меч ему в руки, – буркнул Петр, допивая пиво. Он чувствовал освежающую прохладу каждого глотка и застыл, ожидая, когда отлетит похмельная тяжесть.

– А говоришь, что хорошо относишься…

– Я этого не говорю! Как можно хорошо относиться к гэбисту, который моих друзей сажал? – возмутился Петр.

– Все это в прошлом, а ты – просто маньяк! – раздраженно сказала Света.

– Выходит, всех простим и все забудем? Будь моя воля, я бы их на лесоповал, в тундру. Или – к стенке! К той, что за мусорным бачком.

– Жаль, что ты так настроен. А я хотела, чтобы ты нам помог.

– Я не отказываюсь, но при чем Кошелев?

– Он сам просил с тобой встретиться. Сказал, что только ты можешь сдвинуть дело с мертвой точки…

– Какое дело? – удивился Петр.

– Он обещал губернатору, что вернет деньги за ремонт Австрийской площади. Это очень важно. Ты же знаешь: в бюджете – пусто.

– Что же я могу сделать?

– Съезди к Кошелеву, только ради Бога не заговаривай о лесоповале. Он все расскажет, а ты напиши статью. Павел Константинович уверен, что это расшевелит австрийцев.

– Да он меня и на порог не пустит! – воскликнул Петр.

– Пустит, пустит, я гарантирую. Кошелев всюду говорит о тебе только хорошее.

– Хорошо, я позвоню и завтра поеду, – согласился он.

Света тотчас же стала прощаться. Петр вышел с ней и направился в магазин. Бутылка пива только усилила жажду. Очень хотелось выпить.

* * *

– А я и не сомневался, что Рубашкин согласится. Для каждого контингента свой подход нужен, – говорил Кошелев в телефонную трубку. Завтра так завтра. Да, конечно, приму обязательно.