Текст книги "Алые Розы (СИ)"
Автор книги: Андрей Карелин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Глава 26
Ищу, а сама думаю: «Что же я творю?» Я так легко зарегистрировалась, значит, и любой извращенец может. И самое безобидное, что он сделает – это скачает мои фото из интернета. А если мои фотки попадут моим одногруппникам, и все они узнают, что я лесбиянка? Может, лицо замылить? А это идея! Но без лица я не такая красивая. Глаза, губки, скулы, реснички – самое красивое во мне. Ну, ещё ножки.
Не знаю, не могу решиться. Удаляю страничку и закрываю. Не хочу. Ничего не хочу. Хочу сидеть дома и не выходить на улицу. Открываю холодильник, там сосиски какие-то и яйца. Ну, яичницу-то я готовить умею.
Ставлю на плиту сковородку, разогреваю. Масло кипеть должно, иначе яйца к сковороде пристанут. И сковородка нужна нормальная, а не такая, как у нас. Её давно пора выбрасывать и новую купить. Разбиваю яйца, мне двух достаточно. Омлет я делать умею, для этого их взболтать нужно, но мне больше нравится глазунья.
Пока жарится яичница, я её даже не солю. Попробую съесть без соли (где-то я читала, что соль вредная). Жить вообще вредно, дышать вредно, любить… похоже это самое вредное в нашей жизни.
Нахожу в телефоне какой-то дурацкий сериал. Накладываю себе яичницу, отрезаю кусочек и долго жую. Что там жевать, не знаю, но мне почему-то глотать лень. И сериал нудный, тупой и затянутый. Мне вообще не интересно. Ставлю на телефоне музычку и ещё кусочек яичницы отрезаю. Я реально ем ножом и вилкой. Я настоящая аристократка. Жую яичницу и замечаю, что у неё нет вкуса. Подсолить бы. Но мне не хочется солить, хочется есть так, без аппетита. Отрезаю третий кусочек и откладываю его в сторону.
– Чёрт! Вика, позвони мне уже! – У меня на глазах блестят слёзы. Я не могу больше делать вид, что всё в порядке. Нужно решать проблемы, а не притворяться, что их нет.
Снова набираю её номер. Несколько раз набираю, а после иду в ванную. По-быстрому принимаю душ. Тщательно намыливаю тело интимным гелем. Сегодня я буду пахнуть яблочком. Прикасаюсь к своему плечу язычком – вкус мыльный, совсем не яблоко, хотя запах мне нравится. Долго и нудно чищу зубы, хочу, чтобы они были идеально белыми. Есть ещё такие липучки для очистки зубов, но мне пока хватает и пасты с повышенным содержанием фтора.
Начинаю краситься, долго вырисовываю ресницы, подкрашиваю губки, матовой тоналкой вывожу цвет кожи, чтобы не блестела. Крашу глаза. Думаю, что делать с волосами. Всё-таки кератин, я уже окончательно решилась. Кератин, и подстричься. Проверяю, какая длинна волос мне подойдёт, хочу каре сделать с удлинёнными прядями. Ну, и покрасить уже пора, а то я уже не чёрная, а почти каштановая. Но мне и так нравится – волосы бронзовые и блестят. Как же мне повезло родиться с такими волосами!
Обрызгиваю их фиксатором и начинаю одеваться. Мои любимые колготки и юбочка, босоножки, блузка, коротенькая кожаная курточка. Я нравлюсь сама себе, нужно только с волосами решить, какими они будут – пышными или уложенными. Сейчас они свободно лежат на плечах. Расправляю плечи, надуваю губки «уточкой». Я просто супер! Становлюсь на носочки; надо каблучки надеть повыше.
В сотый раз набираю Вику – не берёт. Наверно, телефон на беззвучном. Ну что же, зайду к ней в гости, не так-то далеко мы живём. Надеваю босоножки на платформе. Выхожу в коридор, постукивая каблучками. Мне не очень привычно в этих босоножках, слишком каблуки высокие, и оттого походка немного неуверенная, шаткая, как у топ-моделей на подиуме. Выхожу из подъезда.
– Здравствуйте! – здороваюсь с консьержкой.
– Привет, Юля! – здоровается она и смотрит мне вслед. Для кого это я так вырядилась? На улице все меня провожают взглядами. Конечно, я же старалась быть красивой, вот и есть на что посмотреть. Высокая, стройная, худая, жаль, что не спортивная. Не могу заставить себя заниматься спортом, не моё, и всё тут! Хотя, если Вика бы меня потянула, я бы ходила. Я бы что угодно делала, лишь бы быть рядом с ней. Не буду вспоминать, чтобы не плакать.
Мне звонит Катька:
– Привет, Юль, ну как ты?
– Лучше всех, – сверкаю улыбочкой я.
– Димка говорил, что ты ему звонила…
– Да, – отвечаю. – Просто я считаю, что нехорошо в свои проблемы других впутывать.
– Это правильно. Ты как, к зачёту готова?
– Нет, ещё ничего не читала, – говорю я, хотя уже перечитала конспект вдоль и поперёк – я же заучка.
– А я только думаю начинать учить. Та-ак почему-то лень. – Это она мне говорит, чтобы и я расслабилась. Ага, конечно! У отличниц свои приколы.
– Думаю, я перед зачётом почитаю, – говорю. – Обычно мне перемены хватает, чтобы подготовиться, а завтра есть ещё целый день.
– Ага! – радостно отвечает она. – Ладно, рада, что у тебя всё в порядке!
– Удачи! – отвечаю и кладу трубку.
Вот не люблю этих приколов – говорит, что не учила, когда уже всё выучила. А мне позвонила, чтобы убедиться, что она по-прежнему лучшая. Да мне не жалко, пусть будет лучше меня в учёбе. Для девочки ум не так важен, особенно, если есть на что посмотреть, а тут мне Катька не ровня. Без обид только. Ей я, понятное дело, никогда не скажу такого. Я ж тактичная.
Подхожу к дому Вики (честно говоря, огромное спасибо Катьке за то, что она хоть ненадолго отвлекла меня от тревожных мыслей). Надо заходить без звонка и без предупреждения. И всё равно она меня ВКонтакте заблокировала и трубку не берёт. Интересно, что она будет делать, когда я к ней домой заявлюсь без предупреждения?
Как же я скатилась – уже преследую её! И на что я рассчитываю?
Достаю зеркальце и подвожу макияж. Захожу в подъезд. Как же давно я здесь не была, такие места ностальгические! Вот тут мы с ней целовались.
«Стоп, не расслабляйся, думай, о чём с ней будешь говорить. Почему ты к ней зашла? Ай, какая разница, типа, она не понимает, чего я от неё хочу. – От этих мыслей мне самой неуютно. – Главное – чтобы Вика оказалась дома и меня на порог пустила».
Сильно волнуюсь. Захожу в лифт и поднимаюсь на этаж. Снова смотрюсь в зеркальце, подрисовываю губки. В десятый раз нужно убедиться, что всё идеально. И на что я рассчитываю? На то, что она увидит меня и влюбится? Пора признать, что ей нравятся парни, а то, что было между нами – скорее, случайность. Ошибка. Как и моя любовь – её нужно просто пережить, переболеть. Но сердце отказывается в такое верить и тайно надеется, что у неё остались ко мне какие-то чувства. И я не имею права их предать.
«Пожалуйста, прошу тебя, Боже, я никогда тебе не молилась, но сейчас мне так нужна твоя помощь! Больше некому мне помочь. Пускай она окажется дома, пускай впустит меня в квартиру, пускай… Не знаю о чём ещё попросить. Мне так не хватает любви! Я даже в церковь начну ходить, обещаю». Как бы глупо это ни звучало, но я надеюсь на любую помощь, откуда бы она ни пришла.
Подхожу к двери, делаю глубокий вдох и дрожащей рукой нажимаю на звонок. Слышу какой-то звук – то ли пиликанье, то ли жужжание… и тишина. Похоже, её дома нет. Можно возвращаться домой.
Нет, нельзя так сразу отступать. Нужно попробовать ещё раз: а что, если она дома, просто звонка не расслышала? Вновь нажимаю на кнопку. Поправляю воротничок, волосы, ещё раз подкрашиваю губки. Тишина. Ну, всё, можно идти. Разворачиваюсь и тут же слышу за спиной какой-то шум. Оборачиваюсь.
– Кто? – звучит голос Вики. Вика, Викусенькая, милая моя! Я только от её голоса уже почти кончаю.
– Я, – отвечаю дрожащим голосом, который и на мой-то не похож.
Дверь открывается, и на меня смотрит Вика. Она в домашнем, в каких-то шортиках и в короткой маечке, не прикрывающей даже грудь.
– Юля? – щурится она, как будто не видит в коридорной темноте.
– В квартиру меня пустишь? – спрашиваю. – Или тут поговорим?
– Заходи. – Вика явно не ожидала, что я зайду. Она выглядит немного заспанной, во вьетнамках на босу ногу. Бросаю взгляд на её ножки и пальчики. Давно она педикюр не делала, не мешало бы обновить. С радостью занялась бы этим. Опять у меня просыпаются нездоровые фантазии, связанные с её ногами.
Мы проходим в коридор, и она скидывает свои тапочки, отдаёт их мне, а сама надевает какие-то старые, заношенные, страшные. Я покорно снимаю свои босоножки и становлюсь ниже её. Неужели я такая низкая? Надеваю тапочки и чувствую тепло её ног. Так необычно, носить одежду любимого человека!
Мы заходим в её комнату, и я сажусь на краешек дивана, а она разваливается в кресле напротив.
– Чего-то принести? – для проформы спрашивает Вика. – Сок будешь?
– Да, да, конечно. – Замечаю, что стыдливо подтягиваю юбку пониже, чтобы прикрыть свои голенькие коленки. А она же, наоборот, расселась как парень, широко расставив ноги. Роли в нашей паре мне понятны: я – девочка-девочка, а она – девочка-пацанка, у неё в наших отношениях роль мужчины. Неужели у нас есть какие-то отношения?
Вика уходит на кухню, а я сижу и разглядываю её комнату. Здесь всё такое привычное, такое родное! Как бы я хотела переехать к ней жить, хоть на пару деньков! Спала бы на коврике у её ног. Ради этого я готова на что угодно.
Фото Сашки на столе. Раньше его здесь не было. Даже у меня на столе не стоит его фотка, а она в первый же день поставила. Правда у меня в телефоне была, но я её удалила. Это слишком личное, как я считаю.
Вика возвращается с чашечкой прозрачного сока (берёзового, что ли, хотя какой берёзовый сок в мае… или виноградный из белого винограда). В чашке почему-то ложка, как для сахара. Я вынимаю её и не знаю, куда положить.
– И зачем я взяла ложку? Просто привыкла чай готовить, – улыбается Вика. Чёрт, какая же у неё красивая улыбка! – Давай я отнесу, – говорит она и исчезает ещё на минуту. Моет ложку, что ли?
Я делаю пару глотков сока и жду её. Поправляю волосы, опять достаю зеркальце, но сразу прячу его, решив, что всё и так в порядке. Это уже не поможет, красивее, чем есть, я уже никогда не буду. Сейчас я на пике своей внешности. Дальше может быть макияж и пластика, но естественная красота, особенно у женщин, особенно если я буду рожать… Хотя мне кажется, что и в сорок многие выглядят так, что им семнадцатилетние позавидуют.
Наконец, приходит Вика, садится напротив меня в кресло, закидывает ногу на ногу и улыбается мне.
– Мы же всё обсудили. Чего ты пришла? – спрашивает она.
– Я не знаю, – честно отвечаю я.
– У нас ничего не будет, так что не надейся. – Она качает головой.
– Я знаю, – опускаю глаза. У меня накладные ресницы на магнитах, закрученные на кончиках.
Глава 27
Вика поднимает мою голову за подбородок и смотрит мне в глаза. Это так нежно, я не могу удержаться и целую её. А она целует меня в ответ. Её язык у меня во рту, мой – у неё. Друзья так не целуются. Моя помада на её губах, её руки на моей груди и талии, мои лишь помогают ей меня раздевать.
– Нет! – резко отталкивает меня Вика. – Нет, этого больше не будет, и не надо меня соблазнять!
Я подвигаюсь ближе и смотрю ей в глаза. А сама стою перед ней едва не на коленях.
– Почему же? – искренне спрашиваю я.
– Потому что! – отвечает она. Наш разговор – это нечто! Никто ничего никому не собирается объяснять, но все и так всё понимают. Мы слишком хорошо друг друга знаем. Мы слишком близки друг другу, и нам не нужны слова, чтобы друг друга понимать.
– Он не сможет тебя любить так, как я, – киваю на фотокарточку Сашки. – Никто не сможет, никогда, – качаю головой.
– Вот только у тебя нет члена, – качает головой Вика.
– Зато у меня есть сердце, вот здесь. – Я кладу её руку на свою левую грудь, пододвигаюсь к Вике и вновь целую и посасываю её нижнюю губу, язычком провожу по её зубкам.
– Да отойди ты! – отталкивает она меня.
Смотрю ей в глаза; я готова расплакаться:
– Если бы в твоём сердце ничего не осталось, ты бы не впустила меня. Зачем ты меня отталкиваешь? Я же вижу, что ты меня хочешь. – Господи, как мерзко быть влюблённой дурочкой! Реально говоришь цитатками из ванильных пабликов.
– Прости, но это не для меня, – ухмыляется Вика. – То, что я чувствую к тебе, не может сравниться с тем, что я испытываю к нему.
– Ты про Сашку?
– Ага, а ты про кого подумала?
– Я так, на всякий случай, спросила. – Не знаю что произошло, но я счастлива, сейчас я самая счастливая девушка на свете! Я ведь только что узнала, что «огонёк в её сердце ещё не погас» и я для неё что-то да значу. Просто Сашку она любит больше. Но любой уголёк можно раздуть, и тогда начнётся настоящий пожар.
Я провожу рукой по её ноге, нежно касаюсь её стопы.
– Ты не прогонишь меня? – спрашиваю я, а мои руки нежно снимают ту «страшную» тапочку с её ноги. Вика лишь заинтересовано смотрит. Глажу её стопу своими пальчиками с идеальным маникюром. Что-что, а маникюр я делать научилась.
Провожу ладошкой по её стопе и прижимаюсь к ней губами, оставляя след от помады, прижимаюсь к ней щекой. Кладу большой палец её ножки себе на язык и обволакиваю его своими пухлыми губами. Вика прибалдела: Сашка её явно футфетишем не балует. Парни – они таки: им сложно что-то сделать для любимой ртом.
Целую её пальчики по очереди, прохожу между ними язычком, целую стопу и щиколотку.
– Ладно, – улыбается Вика. – Ножки полизать можешь, но кунилингус я тебе не дам сделать.
– Жаль, а я так хотела! – Стягиваю футболочку и обнажаю грудь.
Звонок в дверь. Вика вскакивает. Срочно надевает тапочки и поправляет на мне маечку. Она несколько раз мягко кается моих сосков, так что я едва не сгораю от возбуждения.
– Сиди тут, – говорит она и направляется в двери. Я беру дрожащими от перевозбуждения руками стаканчик сока и делаю ещё один глоток; сок виноградный с яблоком, по крайней мере, мне так кажется.
Слышу разговор; это кто-то из соседей зашёл что-то спросить, я не вникаю. Пока Вика там, я допиваю сок и ложусь на её кровати. Мне так приятно лежать на той же постели, в которой мы ещё недавно кувыркались. Она ещё хранит аромат любимой. Я помню всё: как сосала её «киску», как вылизывала её «лепесточки», как целовала её ножки и соски. Столько приятных воспоминаний! Зажмуриваюсь и улыбаюсь сама себе.
Вика возвращается в комнату и смотрит на меня. Ей нравится на меня смотреть, я же вижу это в её глазах. Ей нравятся девушки и нравлюсь я. Возможно не так сильно, как мне нравится она, но всё-таки наши симпатии взаимны.
Я хлопаю ладошкой по кровати рядышком с собой.
– Иди сюда, – говорю я. Она ложится на бок, смотрит на меня и улыбается. Это самая красивая улыбка на свете. Я лежу на спине и потягиваюсь от наслаждения. Эти запахи, эти воспоминания!
– Ты всё ещё хочешь меня, всё ещё любишь меня? – говорит она.
– Ага, – не открывая глаз, отвечаю я.
– Сделаешь то, что я попрошу?
Поднимаю голову и внимательно смотрю ей прямо в глаза.
– Конечно, любимая, – отвечаю я. – Я же для этого и пришла.
– Уходи и не рви себе душу, Юлечка, ты же знаешь, что у нас с тобой ничего не получится. Не трать своё время, не тереби своё сердечко, – уговаривает она меня. – Ты не безразлична мне, и я не хочу, чтобы ты страдала.
– Но я хочу страдать.
– Ты неисправима, – улыбается Вика. – И всё-таки тебе придётся уйти.
– Ну почему? – возмущаюсь я. – Нам же было так хорошо вместе!
– Я хочу быть нормальной… и тебе советую. Хватит играть в эти «розовые» игры.
Я прижимаюсь к ней и крепко целую её в губы, но она неожиданно кусает меня в нижнюю губу до крови.
– Я же сказала «нет»! – кричит она, пока я дрожащими руками пытаюсь остановить кровь.
Вика достаёт из косметички ватный диск, смачивает его перекисью и прикладывает его моей губе.
– Не больно? – заботливо спрашивает она.
– Зачем ты это сделала? – едва не плачу я.
– Потому что обычные слова до тебя не доходят! – повышает голос Вика. – Всё! Выметайся из моего дома!
Она хватает меня за руку и поднимает на ноги. Я держусь за окровавленную губу и направляюсь к двери. Мне не столько больно, сколько обидно.
– Вика, но почему? – спрашиваю я, хотя уже задавала этот вопрос.
– Ты не в моём вкусе, и вообще, я не люблю девочек.
Она ждёт, пока я обуюсь, и выставляет меня за дверь.
Уже на пороге я печально смотрю ей в глаза.
– Ну что ещё? – снисходительно спрашивает она.
– Не прогоняй меня, – говорю. – Я люблю тебя, Викулечка.
– А я тебя – нет! – Она захлопывает за мной дверь.
Домой иду как в бреду, с разбитой, а на самом деле прокушенной, губой. Как же я хочу, чтобы это поскорее кончилось! Смотрю на ватный диск, он весь в крови. Видок у меня, конечно, побитый.
– Девушка, с вами всё в порядке? – спрашивает проходящая мимо женщина.
– Нет, – качаю головой. Мне так обидно, просто до слёз! Не хватало ещё расплакаться! Но мне кажется, что искать поддержки у прохожих – это перебор.
Женщина залазит в сумочку и протягивает мне чистый ватный диск.
– Держи, – говорит она.
– Спасибо! – Я выбрасываю окровавленный диск и прикладываю свежий.
– Что у тебя случилось? – спрашивает она.
«Быстрее бы домой. Там никто не будет обращать на меня внимание».
– Споткнулась, прикусила губу, – вру я. Я сейчас постоянно вру, я совсем завралась.
– Ты поаккуратней, как бы зашивать не пришлось.
«Зашивать! Только этого не хватало – ещё зашивать! Чёрт, какая же я невезучая!» – Слёзы застыли на моих глазах. Нужно поскорее домой. Не могу больше находить на улице.
Захожу в свой подъезд и рыдаю в голос – то ли из-за Вики, то ли оттого, что у меня губа болит. Не знаю, что со мной. Как же тяжело мне жить! Ненавижу себя, ненавижу эту жизнь! За что мне это всё?! Не хочу больше ничего, мне ничего не надо! Хочу перестать чувствовать. Проснуться утром, и ничего не болит. Как же я устала просыпаться от боли в сердце! Как же я устала каждую секунду понимать, что моя любимая не со мной!
– Привет, Юль! – здоровается сосед.
– Здравствуйте, – выдавливаю из себя.
– Что-то случилось? – Чёрт, все видят, что я плачу, а я сейчас постоянно плачу! Мне к психиатру надо, срочно, чтобы он мне лоботомию сделал, чтобы я не плакала больше, а только ходила и улыбалась, как дурочка. Как раньше было. Господи, забери эту слезливую мочалку и верни ту улыбчивую Юлечку, я тебя умоляю! Ну что я такого сделала? За что ты меня испытываешь? Как же мне себя жако: милая, симпатичная девочка с разбитым сердцем! Почему я должна постоянно терпеть эту боль? Ни на один вопрос ответа нет.
– Всё в порядке, – отвечаю я и спешу к лифту. Хочу быстрее оказать дома. Хочу никогда больше не выходить на улицу. Никогда ни с кем не разговаривать. Хочу, как Диоген, сидеть в бочке. Был такой мужик. Когда к нему подошёл Александр Македонский и предложил ему что угодно, он ответил: «Свали нахер. Не загораживай солнце». Да, я матерюсь, да, я умею материться – а что здесь такого? Зато я знаю, кто такие Диоген, и Македонский, и Мария Склодовская-Кюри. Я дохера чего знаю, я же умничка, только никому нет до этого дела. Я – бездарность, ни на что не годная бездарность. Я умею только зубрить уроки и больше ничего.
«Ну, ещё маникюр и педикюр делать», – напоминаю себе место бывшей работы. Не получится из меня ни балерины, ни художницы. Чёрт, Вика, зачем ты меня бросила?! Мне же так мало было нужно! Ну, приюти ты меня в своей комнате на коврике. Я бы по ночам тебя целовала и гладила, тебе же нравится, я знаю. Да и Сашка, судя по всему, не против. Это твоя личная блажь – меня прогнать. На улицу меня выбросила, не задумываясь, я а же не выживу одна. Мы, люди, животные парные, мы по одному не выживаем.
Сижу в своей комнате и рыдаю, себя жалею. Губа подсохла, но всё равно болит. Ещё бухать нельзя, от алкоголя мне ещё хуже будет. Курить? А что толку. Курение успокаивает. Я когда-то целую пачку выкурила.
Думала начать курить втихаря от мамки, купила пачку и по чуть-чуть на балконе выкурила за месяц. А потом почему-то забыла купить новую. С тех пор и не курю, разве только кальян. Ну да, кальян, да что в нём толку? Он же не успокаивает. Он же моё разбитое сердце никак не залечит. Тут нужно что-то посерьёзнее: фен, гашиш, винт. Откуда я все эти названия знаю? Да у нас их весь двор знает.
Мучительно вспоминаю, от кого я слышала эти слова. Ах, ну да, в соседнем подъезде парень живёт. Может, к нему заявиться, чтобы он меня накурил? Юбочка покороче, макияж поярче, и заскочить к нему в гости. А если он скажет про деньги, можно отморозиться, на крайняк у меня есть немного.
А что если Димку попросить? Он же раньше вроде как планчиком баловался. Я слышала, каннабис приглушает боль, а мне сейчас так больно, так больно! Кроме того, Димка с меня денег не возьмёт, он же такой хороший. Как же нужны иногда эти хорошие парни!
Глава 28
Чёрт, о чём я думаю?! Как накуриться! Нужно о чём-то нормальном подумать. Встаю перед зеркалом и начинаю смывать макияж. От постоянной тоналки моя кожа уже сосем плохая. Сколько мне лет, чтобы кожа была такой испорченной? Нужно переставать постоянно краситься. Снимаю ресницы, стираю брови. Пусть кожа отдыхает. Снимаю колготки, юбочку, переодеваюсь в домашнюю футболку и шортики. Кручусь перед зеркалом, любуюсь собой. Шлёпаю себя по оттопыренной заднице.
«Ну как можно отказать себе в удовольствии отшлёпать такую, как я?! – строю сама себе глазки. – Как можно одновременно быть такой красивой и такой несчастной?! Эх, дура ты, Вика!»
Заваливаюсь на кровать, включаю ноутбук. Надо какую-то комедию посмотреть. Может, «Рик и Морти»? Раньше помню я «Нашу Рашу» любила. Особенно меня смешил Иван Дулин – первый в мире слесарь нетрадиционной сексуальной ориентации. Помню, как он из Москвы приехал и стал к Михалычу клеиться. А тот ему: «Что ты сделал с собой Ваня?! У тебя же руки-то золотые!»
Точно, «Нашу Рашу» гляну. Ищу на ютубчике – нету, только фильм и нарезки. Ну, ещё некоторые выпуски, а чтобы сначала и до конца – такого здесь нет. Ладно, поищем в интернете. Захожу на какой-то пиратский сайт (всех их не упомнишь, их же реально тысячи), включаю «Нашу Рашу». Первый сезон, первый выпуск. И буквально с титров мне становится смешно. Так смешно, прям не могу, смешно, как в детстве! Тут же тупейшие шутки, которые из раза в раз повторяются, но мне нравится, давно я так не смеялась. Всё, «Рик и Морти» откладываются.
Даже песня смешит меня. Равшан с Джамшутом – понимаю что гастарбайтеры и всё такое, – но как же они смешно тупят! Наверное, я сама тупая, поэтому меня смешат такие шутки. Смотрю следующий выпуск, выпуск за выпуском. Я понимаю, чем «Наша Раша» мне так понравилась: когда её смотришь, можно не думать.
А вот и самое смешное – Иван Дулин с Михалычем. Эти двое – актёры от Бога, от роли к роли я их не узнаю. Светлаков и Галустян, по-моему. Я уже говорила, что у меня память хорошая. Играют они отменно и, главное, смешно. Так в роли вживаются, никогда бы не подумала, что буду обращать на это внимание.
Включаю второй выпуск и продолжаю угорать. Да, это именно то, что мне было нужно – расслабиться и мозг отключить. Лоботомия отменяется. Хотя я ещё подумаю. Зачем мне такой большой мозг, если и половины хватит? Оценки мне всё равно за красивые глазки ставят, а маникюр и с половиной мозга можно делать.
Представляю, как буду жить без части мозга. Думаю, неплохо, главное – без этой дурацкой любви, которая всё испортила. Вспоминаю детский старый фильм, там девочка в конце говорит: «Эти взрослые со своей любовью всегда всё испортят». Комедия новогодняя, не помню, как называется. Там ещё песня была «Три белых коня», мне в детстве нравилась эта песня, да и сейчас нравится. Я даже не подозревала, как сильно всё портит любовь. И почему о ней говорят как о чём-то прекрасном? Лично мне кажется, та девочка из фильма сказала точнее всех.
Выключаю «Нашу Рашу», ставлю музыку. Не знаю, кто это поёт, название группы английское, зато какие здесь слова: «Кровью пиши, на раненых руках, на треснувшем стекле: «Любовь – отстой» Что правда, то правда, обожаю эту песню.
А может, мне кровопускание сделать? В средние века так от всех болезней лечили – глядишь, и мне поможет. Спустить лишнюю кровь, чтобы сил на страдания не осталось, и жить, как все.
Как же мне тяжко, как себя жалко! А гнусные мыслишки всё активней проникают в мой неокрепший мозг.
«Так, продолжаем тупеть». Опять «Нашу Рашу» включаю, чтобы ни о чём не думать, только смеяться. И вдруг я вижу, что это не просто набор скетчей (надеюсь, есть такое слово). Это история. Разные истории про гастарбайтеров, которые не могу заработать у себя на родине и живут в скотских условиях. И начальник относится к ним почти как к животным. Про слесаря или фрезеровщика (я не отличаю одно от другого – да, я тупая). Это история запретной любви между Дулиным и Михалычем. Иван реально любит и ничего не может с собой поделать. Он изо всех сил пытается достучаться до объекта своих чувств и выглядит полным идиотом. А в ответ получает лишь презрение и непонимание (и идиотский закадровый смех). А он ведь и с жизнью готов расстаться ради любви. Мне стыдно над таким смеяться. Горе, слёзы и страдания. Чувствую себя так же, как этот Иван. Ваня, за что с тобой так? А со мной за что?
– За что?! – кричу я вслух. – Почему я, ну почему же я, а не кто-то другой?! Почему я должна каждую секунду умирать и получать в ответ лишь презрение и непонимание?! Господи, почему ты создал меня такой?! Хочу любить, хочу быть рядом с любимой! Хочу жить, как все! Почему мне нельзя?!
Спрашиваю непонятно у кого. Я же никогда в Бога не верила. Даже в церковь не ходила ни разу. А можно ли таким, как я, в церковь? Не прогонят ли меня оттуда, когда узнают что я не такая, как все, что я люблю девочек? Включаю другую песню и вслух подпеваю:
– «Какая звезда, чисто розовый цвет…» – Я просто растворяюсь в этой музыке, могу танцевать одна в комнате и в полоток смотреть, мне никто не нужен. Я сама по себе: – «Одиночество – сволочь».
Лежу на диване и смотрю в потолок, слушаю музыку о любви на полную громкость, которую позволяют колонки ноутбука. Слушаю её уже не ушами, а сердцем. Каждая мелодия, каждое слово отдаётся в душе.
Прикасаюсь пальчиками к своей «кисуле». Сегодня она отдыхает. Ею я даже не тёрлась об ножку Вики. И мне не хочется секса, мне реально не хочется секса. Мне нужна только любовь.
Выключаю свет и задёргиваю шторы. Включаю свой детский светильник «Звездное небо». Жалкая пародия, но всё равно красиво. Ставлю какую-то завораживающую мелодию.
Мне кажется, во всём есть смысл. Я не просто так поступила в институт, встретила Сашку и влюбилась в Вику. Всё это должно привести меня куда-то. Но куда? А с другой стороны, там, за дверью – целый мир, в котором ничего не изменится, если я вдруг умру, если вдруг меня не станет прямо сейчас. Миру всё равно, одной больше одной меньше – ему безразлично. Отличный вывод. Надо таких побольше, особенно когда не хочется жить.
То есть, если я покончу с собой, то ничего не изменится. Как это сделать? Да запросто, например, прыгнуть с крыши, но я высоты боюсь. Хотя там реально нужно всего лишь подойти к краю и сделать шаг. И можно больше не страдать. А как же мамка? Я не хочу причинять ей боль, она этого не заслужила. Что может быть страшнее похорон любимой доченьки?
Набираю в интернете: «Сделать лоботомию». Я читала, от влюблённости идеально помогает. А то, что я до конца своих дней останусь заторможенной и странной, это даже хорошо. Буду более уравновешенной – может, проживу подольше. Главное, чтобы никто не узнал, что я лоботомию сделала. А то дразнить станут, люди жестокие к тем, кто не такой, как они сами. Нет, лучше останусь лесбиянкой. Что за мысли дурацкие в голове – типа, у меня есть выбор? Как там меня Димка учил? Где четыре карандаша?
Беру карандаши в руки, прикладываю кончик языка к нёбу, и смотрю на то место, где стена смыкается с потолком. И тут мне становится смешно, и вовсе не потому, что я глупо выгляжу – как-никак, меня всё равно никто не видит. Просто я вспоминаю, как мы с Катюхой смеялись.
Ничего-ничего, смех продлевает жизнь… длинную и бессмысленную, пустую, лишённую любви, никому не нужную жизнь.
+++
Целый день я валяюсь в кровати, а к вечеру приходит мамка.
– Дочь, ты как там? – спрашивает она.
– Норм, – безрадостно отвечаю я.
– Опять проплакала весь день?
А что я ей скажу? Правду!
– Нет, я комедии смотрела. Все подряд, чтобы не плакать, – отвечаю я и устало улыбаюсь.
– Умничка моя! Так и надо. Я тебе мороженого купила.
Мне даже стыдно: мама пришла с работы уставшая, голодная, а я ничего не купила и не приготовила.
– Спасибо, мам, я не хочу, – честно отвечаю я.
– А ты вообще ела?
А я и забыла про еду. Честное слово, просто из головы вылетело. Я стала часто забывать поесть, особенно на фоне всех этих переживаний.
«Влюбилась, что ли?» – шутит надо мной мой внутренний голос.
«Да», – отвечаю я.
– Ладно, – говорит мамка. – Я что-нибудь себе приготовлю. Тебе готовить?
– Не-а, – отвечаю я.
Она идёт на кухню, а я опять запираюсь в своей комнате, и смотрю «Нашу Рашу». Какое же хорошее шоу! Особенно Дулин. Нет, ну реально представить себе, что он не мужик, который за мужиком бегает. А парень за девушкой. Хотя какая разница, у любви же нет границ. А если бы они были, то я бы не влюбилась в девчонку.
Не знаю, над чем тут смеяться. Над чужой несчастной любовью, над чужими чувствами? Да мне не смеяться, а плакать хочется! Как представлю, что я такая за Викой бегаю, а она от меня морозится, выставляет мои чувства перед всем институтом, и этот закадровый смех… Ад и ужас! Я бы не перенесла этого, я бы с собой покончила.
«Спасибо тебе, Викулечка, что щадишь мои чувства! Может, это потому, что ты меня любишь? Или потому, что ты у меня сосала и теперь не хочешь, чтобы и другие об этом знали? Как бы то ни было – спасибо».
Хотя, если подумать, какое они имеют право надо мной потешаться? Я же тоже человек, и у меня есть чувства. Я не заслужила осуждения и порицания. Ну разве я виновата, что родилась такой? Не знаю, как рассказать об этом мамке. Это её убьёт. Да её что угодно сейчас убьёт: я сплошное разочарование, а всё потому, что слишком идеальная вышла. Милая, симпатичная, умная и ма-а-аленький недостаток (куда ж без них): я – лесбиянка.
