Текст книги "История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I"

Автор книги: Андрей Зубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 94 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

Литература:

А. Н. Боханов. Крупная буржуазия в России (конец XIX в. – 1914 г.). М., 1992.

Ю. А. Петров. Московская буржуазия в начале ХХ века: предпринимательство и политика. М., 2002.

1.1.11. Внешняя политика Империи

Император Николай II взошел на престол в момент достижения наиболее прочных за всю вторую половину XIX столетия международных позиций России. Русский дипломат А. Д. Калмыков, вспоминая об этом времени, писал, что «первым впечатлением было чувство огромной силы и полной абсолютной безопасности. Насколько оно было оправдано – другой вопрос. Россия никого и ничего не боялась. Таково было общее мнение; сомневаться в нём – значило рисковать быть обвиненным в недостатке патриотизма. Только в узком кругу русских дипломатов существовали со времен Берлинского конгресса 1878 г. реальные опасения по поводу столкновения с иностранной державой или державами».

В царствование Александра III, увенчанного лаврами «миротворца», деятельность русской дипломатии строилась, исходя из принципов, сформулированных еще в середине XIX в. канцлером Александром Михайловичем Горчаковым. Он полагал необходимым проводить осмотрительную внешнюю политику, подчинять ее интересам внутреннего развития, соизмерять внешние усилия с материальными возможностями и ресурсами страны.

Свидетельство очевидца

Граф В. Н. Ламздорф, в то время бывший советником министра иностранных дел, записал в свой дневник в день кончины Александра III 20 октября 1894 г.: «Весь цивилизованный мир в конечном счете проникся доверием к огромной Империи, которая… трудилась над развитием собственного процветания и силы, а не разрушения и авантюр». – В. Н. Ламздорф. Дневник. 1894–1896. М., 1991. – С. 76.

Первые шаги Императора Николая II внешне выглядели как неукоснительное следование внешнеполитической линии отца. В манифесте по случаю его вступления на престол говорилось о намерении проводить «миролюбивую по существу» политику, посвятить все усилия развитию внутреннего благосостояния России, уважать право и законный порядок в отношениях между государствами.

Удачным был и первый выбор министра иностранных дел. Назначенный на этот пост князь Алексей Борисович Лобанов-Ростовский, высокообразованный аристократ и опытнейший дипломат, смог за короткий срок не только сохранить и преумножить внешнеполитические достижения предыдущего царствования, но и преподать полезные уроки молодому и неискушенному в международных делах Императору. Однако внезапная смерть министра, последовавшая в 1896 г., оборвала эти благие начинания. К руководству МИД пришел легковесный царедворец граф М. Н. Муравьев, не имевший собственных взглядов и склонный к импровизациям. Сменивший его в 1900 г. граф Владимир Николаевич Ламздорф обладал тонким умом и глубоким пониманием внешнеполитических вопросов, но по слабости характера и безграничной преданности «августейшему шефу» зачастую был неспособен уберечь монарха от ошибочных решений. В итоге механизм формирования внешней политики, достаточно эффективно действовавший на протяжении всего XIX столетия, начал все чаще давать сбои.

Между тем обстановка в мире на рубеже XIX – ХХ столетий продолжала осложняться. Обострялись соперничество и борьба за сферы влияния между ведущими европейскими державами. Нарастала гонка вооружений и рост националистических, экспансионистских тенденций в их политике. Все более уверенно, а порой агрессивно претендовали на свое место в мире США и Япония, а в Европе – Германия.

Внешняя политика России традиционно разворачивалась на трех приоритетных направлениях. Главным из них была Европа. Здесь были сосредоточены основные стратегические и внешнеэкономические интересы страны. Отсюда исходили и главные угрозы ее безопасности. Основной целью России было обеспечение мира в Европе путем поддержания равновесия сил между крупнейшими державами континента. Краеугольным камнем этой политики был заключенный в 1891–1893 гг. русско-французский союз, условия которого впоследствии неоднократно уточнялись. Одновременно русская дипломатия стремилась сохранять добрые отношения с Германией, чья возраставшая военная мощь и политические амбиции несли в себе наибольший риск европейского конфликта. Союзником Германии была Австро-Венгерская Империя, традиционно соперничавшая с Россией за влияние на славянские народы Балканского полуострова. Сложный характер носили отношения с Англией, являвшейся традиционным соперником России не только в Европе, но и на Ближнем и Среднем Востоке.

Не выдерживая европейских темпов наращивания вооружений и стремясь обезопасить свои позиции в Европе для получения свободы рук на Дальнем Востоке, Россия в 1898 г. выступила с предложением созвать международную конференцию с целью «положить конец прогрессирующему развитию вооружений». Несмотря на прохладную реакцию европейских держав, конференция состоялась в Гааге в мае – июле 1899 г. Из-за сопротивления Германии и Австро-Венгрии России не удалось добиться своей главной цели – договоренностей в области ограничения вооружений. Тем не менее, подписанные в Гааге конвенции о мирном разрешении международных споров и о законах и обычаях сухопутной войны, призванных смягчить ее бедствия для народов, оставили глубокий положительный след в истории международных отношений. Впервые после Священного Союза Александра I была сделана попытка установить согласие между европейскими народами. И опять, как и в 1815 г., инициатива исходила от русского Императора.

Вторым важнейшим направлением внешней политики Империи были Ближний Восток и Балканы. Экономические и военные интересы издавна побуждали Россию искать средства к обеспечению свободного прохода через черноморские проливы – Босфор и Дарданеллы. К этому примешивались религиозные мотивы: идея водружения православного креста на куполе древней христианской святыни – собора Св. Софии в Константинополе, превращенного турками после 1453 г. в мечеть, – владела многими русскими умами, включая военных и дипломатов. Однако недостаток материальных ресурсов заставлял Россию проводить осторожную политику. В Петербурге традиционно считали, что лучше иметь в качестве «привратника» проливов слабеющую Турцию, чем столкнуться с угрозой овладения ими со стороны европейских держав.

На Балканах Россия поддерживала стремление единоверных славянских народов к освобождению от османского ига и самостоятельному государственному развитию. Но и здесь ее реальные возможности были ограниченны. В качестве основного соперника России выступала Австро-Венгрия. Русская дипломатия стремилась избежать осложнений с Веной. Двусторонние соглашения о поддержании статус-кво на Балканах 1897 и 1903 гг. способствовали предотвращению «большого» конфликта в регионе.

Третьим приоритетным направлением был Дальний Восток, значение которого для России к концу столетия неуклонно возрастало. Строительство Великого Сибирского Пути открыло широкие возможности освоения природных ресурсов в Азии, переселения малоземельных крестьян из европейской части на восточные окраины, повышения русского влияния в Китае и Корее, утверждения в качестве морской державы на берегах Тихого океана.

Поначалу дипломатическая и особенно экономическая активность России на Дальнем Востоке, умело направляемая министром финансов С. Ю. Витте, приносила ощутимые положительные результаты. Совместный демарш России, Германии и Франции заставил Японию пересмотреть условия Симоносекского мирного договора с Китаем (1895) и, в частности, отказаться от Ляодунского полуострова. Это открыло путь к улучшению российско-китайских отношений. По условиям союзного договора с Китаем (1896) Россия получила концессию на строительство «Китайской Восточной железной дороги» (КВЖД) – конечного отрезка транссибирской магистрали от Читы до Владивостока через Маньчжурию. Русская дипломатия также успешно действовала в Корее, добившись от Токио подтверждения ее независимости и признания там равных прав России и Японии.

Эти успехи, однако, несли в себе немалую долю риска. Дальнейшая экспансия на Дальнем Востоке вела к обострению русско-японских противоречий и могла втянуть Россию в соперничество с другими европейскими державами из-за дележа территорий в Китае. Николай II не смог удержаться от соблазна расширить влияние Империи в Китае. С этого момента дальневосточная политика Петербурга утрачивает последовательность. В декабре 1897 г. Россия захватила Порт-Артур, а затем навязала Китаю сдачу в аренду Квантунского полуострова (части Ляодуна), включая военно-морскую базу в Порт-Артуре и торговый порт Таляньвань (Дальний), что вызвало резкое недовольство Японии, которую только что Россия заставила отказаться от этих земель. Одновременно в отсутствии бескорыстия России убедился Китай.

Свидетельство очевидца

«Этот захват Квантунской области… представляет собою акт небывалого коварства, – писал С. Ю. Витте. – Несколько лет до захвата Квантунской области мы заставили уйти оттуда японцев и под лозунгом того, что мы не можем допустить нарушения целости Китая, заключили с Китаем секретный оборонительный союз против Японии, приобретши через это весьма существенные выгоды на Дальнем Востоке, и затем в самом непродолжительном времени сами же захватили часть той области». – С. Ю. Витте. Воспоминания. Т. II. Таллинн; Москва, 1994. – С. 136.

При Дворе сложилась группа во главе с отставным ротмистром, позже статс-секретарем Александром Михайловичем Безобразовым (1855–1931), которая, играя на настроениях Царя в пользу более «решительного» и агрессивного курса, втягивала его в авантюрные планы, сначала по освоению лесных промыслов в Корее, а позже по аннексии Северной Маньчжурии. С. Ю. Витте при поддержке министра иностранных дел В. Н. Ламздорфа и военного министра Алексея Николаевича Куропаткина пытался противостоять «безобразовщине», но проиграл ей в способности влиять на Императора.

Во время народного («боксёрского») восстания в Китае (1900) Россия принимает участие в военной интервенции европейских держав в эту страну, полностью оккупирует Маньчжурию, а затем неоправданно долгое время не выводит оттуда свои войска, вызывая протесты со стороны Англии и Германии. На русских географических картах 1900–1904 гг. Маньчжурия уже закрашивается в русские цвета. В Петербурге её предполагают сделать «чем-то наподобие Бухары», т. е. вассальным от России государством. В итоге русско-китайский союз фактически перестает существовать.

Осенью 1901 г. в Петербург приехал маркиз Ито с предложением признать русское преобладание в Маньчжурии в обмен на свободу действий Японии в Корее. Вовлеченный через Безобразова в экономические предприятия в Корее и предполагая распространить на неё русское влияние, Император отверг предложения Японии. Тогда Япония заключает с Англией союзный договор 30 января 1902 г.

Россия оказывается в дипломатической изоляции. Франция, занятая сближением с Англией, не в состоянии ей помочь, а Германия сознательно толкает Россию на дальневосточные авантюры, стремясь вытеснить ее из Европы и поссорить с Англией надолго. Англия же надеялась с помощью этого договора остановить русскую экспансию в Китае, Тибете и Корее, но «безобразовская клика» не желала уступать ни пяди чужой земли. А ведь и Британская Империя, владевшая тихоокеанским побережьем Канады, и США с Аляской, Орегоном и Калифорнией, и уж конечно Япония были не менее тихоокеанскими державами, чем Россия, и в сохранении баланса сил в северной части Тихого океана заинтересованы были ничуть не меньше России. А для Англии был еще и Тибет – ворота в Индию, и Персия…

Документ

В 1-й ст. договора, после заявления, что Великобритания и Япония соединяются в целях охраны существующего положения на Дальнем Востоке, в особенности в целях охраны независимости и территориальной целости Китайской и Корейской империй, говорилось: «Высокие договаривающиеся стороны объявляют, что не имеют агрессивных стремлений в этих империях. Имея, однако, в виду свои специальные интересы в Китае и Корее… стороны признают, что каждая из них имеет право принимать меры для охраны этих интересов в случае, если им будет угрожать опасность от агрессивных действий какой-либо третьей державы или от внутренних волнений…» 2-я ст. объявляла, что если Англия или Япония, преследуя вышеуказанные цели, будут вовлечены в войну с какой-либо третьей державой, то другая из договаривающихся сторон обязуется сохранять строжайший нейтралитет; но (ст. 3) если война осложнится и державу, ведущую войну с Англией или Японией, поддержит еще какая-либо четвертая держава, то другая из договаривающихся сторон обязывается прийти на помощь союзнику и «вести войну сообща и заключать мир с общего согласия».

А. Н. Куропаткин так описывал в 1903 г. геополитические цели Николая II: «У нашего Государя грандиозные в голове планы: взять для России Маньчжурию, идти к присоединению к России Кореи. Мечтает под свою державу взять и Тибет. Хочет взять Персию, захватить не только Босфор, но и Дарданеллы… Он думает, что лучше нас понимает вопросы славы и пользы России. Поэтому каждый Безобразов, который поет в унисон, кажется Государю более понимающим его замыслы, чем мы, министры. Поэтому Государь хитрит с нами…»

Мнение мыслителя

«Когда общество, отмеченное явными признаками роста, стремится к территориальным приобретениям, можно заранее сказать, что оно подрывает тем самым свои внутренние силы». – Арнольд Тойнби. Постижение истории. М., 1991. – С. 323.

Летом 1903 г. Царь под влиянием «безобразовцев» учреждает наместничество на Дальнем Востоке, образованное из Приамурского генерал-губернаторства и китайской Квантунской области с передачей ему от Совета министров всех полномочий, касающихся этого района, включая дипломатические. Наместником назначается адмирал Евгений Иванович Алексеев (1843–1917), по слухам, внебрачный сын Императора Александра II, известный своей твердой антияпонской позицией и личными экономическими интересами в Корее. Центром наместничества определяется Порт-Артур, что очевидно для Японии и Китая свидетельствовало – Россия намерена остаться здесь надолго. Квантун быстро превращался в новую русскую провинцию. «Ни в ком… не вызывало сомнений, что если Россия будет продолжать настаивать на своих притязаниях на Маньчжурию, то война между Россией и Японией неизбежна», – отмечал Великий князь Александр Михайлович.

И действительно, эти действия России заводят переговоры с Японией в тупик. Как огня боящийся войны на Дальнем Востоке С. Ю. Витте в знак протеста против безрассудной политики Императора подает 16 августа в отставку с поста министра финансов, но адмирал Алексеев продолжает утверждать, что «мы японцев шапками закидаем», и советует не идти ни на какие уступки. Переговоры с Японией достигли крайнего напряжения в декабре 1903 г. Еще в январе 1904 г. японский посол Курино в Петербурге умолял приближенных Царя ускорить ответы на предложения Японии, предупреждая, что если ответ не будет дан через несколько дней, то начнется война. Он добивался личного приема, но Государь неизменно «был занят».

Посол не ведал, что 14 января у Николая II нашлось время принять в Царском Селе двух калмыков – офицера Уланова и ламу Ульянова, которые отправлялись в Тибет. Не сообщая ничего министру иностранных дел, Государь велел отъезжающим «разжечь тибетцев против англичан».

В России в высших сферах были как сторонники, так и противники возможной войны с Японией. В конечном счете выбор курса России зависел от Императора. Николай II полагал, что Россия не должна начинать войну первой, но на серьезные уступки Японии не соглашался и войны, как таковой, не опасался. В победе он был более чем уверен. Лучше него разбиравшийся в состоянии отечественной экономики С. Ю. Витте и прекрасно понимавший всю опасность англо-японского союза граф Ламздорф думали иначе, но к январю 1904 г. к их мнению уже не прислушивались в Царском Селе. На запрос Курино ответ так и не был дан российским МИД.

Литература:

В. Н. Ламздорф. Дневник. 1894–1896. М., 1991.

Д. Схиммельненник Ван дер Ойе. Навстречу восходящему солнцу. Как императорское мифотворчество привело Россию к войне с Японией. М.: Новое литературное обозрение, 2009.

1.1.12. Интеллигенция в России

В России, начиная с царствования Александра II, интеллигенция понималась двояко. С одной стороны, это было сословие образованных людей, вынужденных работать по найму (чиновники, учителя, профессура, врачи, инженеры, управляющие) или жить на продажу плодов своего интеллектуального труда (писатели, художники, артисты). С другой стороны, в России в XIX – начале XX в. интеллигентами считались только люди, служащие не себе, а идее, и при том идее вполне определенной – освобождению и просвещению «униженных и оскорбленных».

В отсутствие политических свобод и безграмотности подавляющего большинства русского народа интеллигенты присвоили себе право говорить от имени этого молчаливого большинства. При том правящий слой они объявили «эксплуататорами» народа, живущими за его счет, а себя – его бескорыстными защитниками. Тому, что думает сам народ и чего он действительно хочет, интеллигенты не придавали большого значения – народ тёмен и сам не ведает, что ему нужно. В «светлое будущее» без эксплуатации и нищеты народ должна, по мнению интеллигенции, ввести она. При этом взгляды такой радикальной интеллигенции причудливо соединяли принцип жертвенного общественного служения с наивной верой в материалистическую картину мира, с отрицанием религии, нравственных законов; фанатичную устремленность к свободе с убеждением, что человека можно и нужно переделать и необходимо разумно организовать жизнь каждого «на научной основе».

Свидетельство очевидца

«Безбожие было самой опасной болезнью не только моего поколения, но и тех, кто пришёл после меня. С этой заразой Церковь бороться не умела. Синод материализму противопоставлял меры не духовные, материалистические и потому бесплодные, накладывал на православие мертвящую казенную печать. Это уродовало церковную жизнь, отдаляло многих образованных людей от Церкви и от религии. Интеллигенция, благодаря своему религиозному невежеству, не понимала различия между божественной правдой вечной Церкви и недостатками и ошибками Церкви земной.

«Так же было и с патриотизмом. Это слово произносилось не иначе, как с улыбочкой. Прослыть патриотом было просто смешно. И очень невыгодно. Патриотизм считался монополией монархистов, а всё, что было близко самодержавию, полагалось отвергать, поносить. В пёстрой толпе интеллигентов было большое разнообразие мнений, о многом думали по-разному, но на одном сходились: „Долой самодержавие!“ Это был общий лозунг. Его передавали друг другу, как пароль…» – вспоминала через много лет в эмиграции Ариадна Тыркова-Вильямс, которая в конце XIX в. была молодой либеральной журналисткой, а вскоре стала членом ЦК КДП. – На путях к свободе. М., 2007. – С. 69–70.

Образованный чиновник, верующий профессор или предприниматель с университетскими дипломами не включались этим интеллигентским сообществом в свой состав, так как первый обслуживал эксплуататоров, второй верил в Бога, а третий работал не для народа, а для собственного кармана. Радикальная интеллигенция начала в 1874 г. «хождения в народ» для его политического просвещения, а когда убедилась, что народ ее отторгает и надеется на доброго царя – перешла к террору. В конце 1879 г. радикальные интеллигенты создали первую террористическую организацию в России, с характерным названием «Народная воля». Они были уверены, что выражают волю народа существенно лучше, чем сам «забитый» народ. Первым действием «Народной воли» стало убийство Императора-Освободителя Александра II 1 марта 1881 г. И хотя террористов были считаные десятки, их действия одобрялись большинством интеллигенции, а как раз простым народом, в большинстве своем, решительно отвергались.

Умные интеллектуалы, независимо от своих политических воззрений и отношения к религии, резко осуждали эту «интеллигентскую касту». «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю, даже когда она страдает и жалуется, ибо её притеснители выходят из её же недр» (Письмо А. П. Чехова Алексею Суворину). И действительно, проявления интеллигентского сознания порождали порой чудовищные явления террора, одобрения террора, насилия над свободой личности и религиозные кощунства. Но при этом сам радикализм российской интеллигенции вполне понятен.

Активный, или, чаще, пассивный радикализм русской интеллигенции объясняется тем, что при действительно глубокой несправедливости в распределении благ и свобод в русском обществе думающее сословие было лишено, в силу абсолютистского режима, какой-либо возможности изменить существующий порядок мирным и законным путем. Интеллигентным людям приходилось или, подавляя свою совесть, соглашаться на несправедливость, царящую в обществе, и даже пользоваться этой несправедливостью в своих корыстных интересах (перед образованным и талантливым человеком открывались в России большие карьерные возможности), или противостоять существовавшему порядку и бороться с ним. Поэтому в той части русского образованного слоя, который не пошел на службу государству или в частные компании (или не смог пойти), укреплялись радикальные революционные настроения – чтобы изменить что-то, надо разрушить всё. Крайние радикалы-террористы и революционеры-заговорщики отличались от респектабельных либеральных деятелей не отношением к существующему порядку, а только методом, избранным для его разрушения «до основания».

Отказавшись сделать образованное сословие свободным соучастником государственных преобразований в рамках законосовещательных или законодательных учреждений, ограничив его деятельность местным самоуправлением, к тому же и очень куцым после принятия закона 1890 г., самодержавная власть сделала значительную часть общества, притом самую активную и неплохо образованную, заклятым врагом не только себя, но и всего государственного порядка, в том числе и государственной Церкви и самой Российской Империи.

Радикальные взгляды разделяло большое число студентов и значительная часть их профессоров. Им сочувствовали многие люди свободных профессий. А их число в России конца XIX в. быстро росло. По переписи 1896–1897 гг. число лиц профессионально занимающихся умственным трудом, составило 726 тыс. человек. Из них 13 % работали в сфере материального производства (инженеры, технологи, конторщики, агрономы), 36 % – в области науки, просвещения, здравоохранения, культуры и около половины были заняты на государственной службе и в органах общественного самоуправления. В общей массе самодеятельного населения они составляли всего около 2,7 %, но именно эта численно небольшая группа и являлась общественным мнением и общественным деятелем самодержавной России.

В Москве важную объединяющую роль для различных кругов гуманитарной интеллигенции играло «Юридическое общество» (ЮО), созданное еще в годы царствования Александра II для «содействия распространению юридических понятий и начал в публике». В 1880 г. Общество возглавил 30-летний профессор права Муромцев, который оставался его руководителем вплоть до запрещения ЮО в 1899 г.

Историческая справка

Сергей Андреевич Муромцев родился 23 сентября 1850 г. в Петербурге в семье гвардейского офицера. После окончания 3-й Московской гимназии с золотой медалью поступил на юридический факультет Московского университета. По окончании университета за отличные успехи в науках утвержден в степени «кандидата права» и оставлен при факультете для приготовления к профессорскому званию. Магистерская диссертация «О консерватизме римской юриспруденции» позволила ему стать доцентом, а следующая диссертация «Очерки общей теории гражданского права» дала Муромцеву степень доктора гражданского права и звание профессора Московского университета. Однако вскоре он был уволен от должности за «политическую неблагонадежность» (снова утвержден профессором Московского университета лишь в 1906 г.)

Присяжный поверенный, гласный Московской городской думы, Московского и Тульского губернских земских собраний, автор конституционных проектов, исходивших из опыта монархического конституционализма стран Западной Европы, Муромцев на выборах в I Государственную Думу был избран депутатом от Москвы по списку кадетской партии. 27 апреля 1906 г. избран председателем I Думы.

«На председательском месте сидел С. А. Муромцев. Не сидел, восседал, всем своим обликом, каждым движением, каждым словом воплощая величавую значительность высокого учреждения. Голос у него был ровный, глубокий, внушительный. Он не говорил, а изрекал. Каждое его слово, простое его заявление – „слово принадлежит члену Государственной Думы от Калужской губернии“ или „заседание Государственной Думы возобновляется“ – звучало, точно перед нами был шейх, читающий строфы из Корана… В обыденной жизни это был приятный, обходительный собеседник. На председательском месте его окружала неприступность… Муромцев давно готовил себя к этому служению. Он изучил порядки западных парламентов, наметил, как должен председатель относиться к различным положениям и случаям, которыми богата парламентская жизнь, как надо направлять и вести заседание. Все мелочи продумал… Надо было всё создать, проявить творческий почин… Муромцев авторитетом, и не малым, обладал. Красивый, с правильными чертами лица, с седой острой бородкой и густыми бровями, из-под которых темнели выразительные глаза, Муромцев одним своим появлением на трибуне призывал к благообразию… Его такт, выдержка не давали законодательному собранию превратиться в необузданный митинг», – вспоминала Ариадна Тыркова-Вильямс. – На путях к свободе. М., 2007. – С. 246–247.

После роспуска Думы Муромцев за подписание «Выборгского воззвания» был приговорен к 3 месяцам тюрьмы и лишению права избираться на общественные должности. Муромцев скончался от паралича сердца 3 октября 1910 г. в Москве. Его смерть вывела на улицы огромное число людей, желавших почтить память замечательного общественного деятеля. Участник тех событий историк А. А. Кизеветтер вспоминал: «Москва всколыхнулась… Лес венков и громадная толпа окружили дом перед выносом тела, и когда мы шли в похоронной процессии к университетской церкви, толпа все росла. Дошли до Театральной площади и увидели, что она запружена новой громадной толпой. После отпевания процессия двинулась к Донскому монастырю, где совершалось погребение. Уже сгустились вечерние тени, когда у могилы начались речи. При свете факелов говорились эти речи, перед толпой, наполнившей обширную, пустую тогда, поляну вновь разбитого кладбища…» Ораторы говорили о Муромцеве как о «вожде русского освободительного движения» (акад. М. М. Ковалевский), «великом гражданине земли русской» (Ф. Ф. Кокошкин). На могиле С. А. Муромцева установлен памятник работы князя Павла Трубецкого.

С. А. Муромцев ставил перед членами Общества цель «войти в тесное общение с наукой для того, чтобы достойно приступить к разработке вопросов текущего законодательства». Однако вторжение общественной инициативы в законодательную сферу строго пресекалось. Генерал-губернатор Москвы, Великий князь Сергей Александрович доносил министру внутренних дел, что в 1897 г. из 372 членов ЮО 119 – «лица, официально скомпрометированные в политическом отношении». Поводом для закрытия Общества в июле 1899 г. послужил смелый «адрес», прочитанный Муромцевым в Московском университете на торжествах по случаю 100-летнего юбилея А. С. Пушкина. В рапорте в Сенат, составленном министром просвещения Николаем Павловичем Боголеповым, сообщалось, что «адрес, истолковывавший творчество великого русского поэта в том смысле, что он освобождает личность от властной опеки, вызвал оглушительные аплодисменты, показавшие, как публика поняла этот намек». На основании того, что «оппозиционное направление» ЮО «подрывает в учащихся правильное понятие об их обязанностях и правах власти», министр распорядился о его закрытии.

Репрессии против профессиональных интеллигентских объединений совпали с обострением в России «студенческого вопроса». На рубеж столетий пришелся апогей студенческих волнений – в Петербурге, Москве, Харькове, Киеве, Варшаве. Крупная студенческая забастовка вспыхнула в феврале 1899 г. в Петербургском университете, охватив ряд других учебных заведений в столице и крупных городах. Расследуя беспорядки, правительство приняло в июле 1899 г. «Временные правила о студентах», согласно которым за участие в «беспорядках» студенты отчислялись и отдавались «в солдаты». В январе 1901 г. это непосредственно коснулось участников студенческих волнений в Киеве и вызвало всеобщее возмущение не только студентов, но и профессуры. В феврале 1901 г. министр Боголепов был смертельно ранен одним из отчисленных студентов – Петром Карповичем. Демонстрация 4 марта 1901 г. перед Казанским собором в Петербурге закончилась избиением студентов казаками и полицией. Многие видные профессора и литераторы открыто встали на защиту молодежи, за что, в свою очередь, подверглись репрессиям.

Не имея возможности законно проявлять свои гражданские убеждения в политической сфере, интеллигенция была вынуждена прибегать к иным формам деятельности. Летом 1903 г. около двадцати видных российских интеллектуалов, представлявших цвет городской и земской интеллигенции (Павел Новгородцев, Петр Струве, Сергей Булгаков, Семен Франк, Владимир Вернадский, князь Дмитрий Шаховской, князь Петр Долгоруков и др.) выехали в Швейцарию под видом туристов и там заложили основы либерального «Союза освобождения». Эта нелегальная партия окончательно сформировалась на последующих съездах – харьковском, в сентябре 1903 г. прошедшем под прикрытием Всероссийской животноводческой выставки, и петербургском, в январе 1904 г., конспиративно собравшем более 50 представителей столичных и провинциальных «освобожденческих» организаций из 22 городов.

Летом 1904 г. группа участвующих в «Союзе освобождения» юристов (Ф. Ф. Кокошкин, И. В. Гессен, В. М. Гессен, П. И. Новгородцев, Н. Ф. Анненский, С. А. Котляревский, И. И. Петрункевич), вдохновленная сменой политического курса после назначения министром внутренних дел князя Петра Дмитриевича Святополк-Мирского, подготовила проект Конституции, текст которого был напечатан за границей. В ноябре 1904 г. прошла так называемая «банкетная кампания», организованная «Союзом освобождения» в связи с 40-летием судебной реформы Александра II. В течение нескольких недель состоялось 120 собраний в 34 крупнейших городах страны, во время которых была организована политическая дискуссия о будущем устроении России. Участвовало в «банкетах» более 50 тыс. человек.