Текст книги "КОМАНДИРОВКА"

Автор книги: Андрей Ломачинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

А вообще-то роудраннер это птица такая. Довольно обычна, живет по всей Америке от Великих Равнин севера до южных пустынь Нью-Мексико, от западного побережья Калифорнии до Техасских берегов на востоке. Смешная птичка, была б моя воля, я бы ее вместо белоголового (или лысого) орла за национальный символ взял – уж больно темп жизни у нас сумашедший. Внешне напоминает смесь куры с кенгуру. Клюв как у цапли, хохолок как у удота, ноги как у страуса в миниатюре, когда бежит, то тело вытягивяет в ниточку параллельно земле – хоть птица летать не любит, но ее бег уже кажется полетом некой серой ракеты. От кончика клюва до хвоста чуть больше полуметра, а мелькающих лапок не видно, ведь несется это чудо переди машины, словно не замечая того, что вы все больше и больше давите на газ. Для индейца эта птица всегда была символом скорости и выносливости, тогда как орел даже силы особой не символизировал, а всего лишь заурядную остроту зрения и «блат», то бишь высокий социальный статус. А вот для белого человека роудраннер, конечно не бизоний член, но тоже популярный герой скабрезных ковбойских шуток и детских мультфильмов. Хотя кто в Америке охотится или просто выезжает природу, где хоть раз, не пожалев своего «Джипа», за роудраннером погонялся, то понимает, что имя Аичхохана, это очень крутая «индейская кликуха». Такого зауважаешь. Вот те и «птичий мотоциклист» сержант-радист Хэрри Стивен. Роудраннер, и этим все сказано.

Этнографический экскурс с изучением языка племени Навахо закончился с возвращением Муфлиха. Тот передал каску Ваньке. Нацепив прибор, Ваня обалдел – территорию аэропорта взяли, наверное, всего около 48 часов назад, однако она уже выглядела не как передовой «пит», а как настоящий базовый лагерь. Воочию открылось то, что скрывалось в кромешной пыльно-ночной темноте. Возникло чувство, что это не передовая, а глубокий безопасный тыл, где вовсю кипит военное строительство. Разворачивающийся здесь лагерь своими размерами пожалуй превосходил кувейстскую «Луизиану». Вот те и Кэмп Кроппер. Ванька, сохранивший кое-какие военные знания, невольно подумал, что отгрохать такое сосредоточение близ города, наверное очень рискованно. Хотя если судить по строгой планомерности и темпу работ… Пожалуй он думает с позиций старой советской доктрины. Взять, для примера, новые радарные системы моментального определения точки выстрела – похоже, что противостоящие артиллерийские стволы противника умолкли на веки, плюс отсутствие авиации… Чего бы и не продвинуть тылы? Хотя с легкими минометами партизан такой уверенности конечно быть не может, но даже их эффективность будет снижена – три-четыре мины без особой корректировки, и на месте миномета зазияет воронка. Под такие мысли стали понятны назначения «лабиринтов-загончиков» с колючкой по верху. Это фильтрационные пункты и своего рода «отстойник» для пленных. Даже сейчас, по прошествию двух лет после активной фазы войны, заключенных в Кэмп Кроппере хватает. Несмотря на то, что заново пооткрывались старые тюрьмы, но все шишки до сих пор сидят в Кэмпе Кроппер, ну и кое-кто в Кэмпе Букка, что был самым первым военным «питом» еще около Умм-Касра. На фоне колючки с пленными, сторожевых собак в корридорах и солдат охранения одиноко стоял толчок. Внизу живота вдруг что-то сильно напомнило, что лагерь можно и завтра днем рассмотреть, а сейчас пора бежать в ветрячок на дрэйн брэйн (drain brain – букв. «дренаж мозга» или «срочно поссать» на армейском жаргоне). Через ночные очки все хорошо видно даже внутри туалета, где уж совсем темнее темного.

Когда Айван вернулся, то заметил стоящего скучающего Муфлиха, у ног которого сидел скрючившийся Хэрри. Неутомимий Роудраннер уже крепко спал, положив свою голову на винтовку, которую упер прикладом в землю, а стволом на плечо на манер того, как в вестернах и фильмах про индейцев, опершись на копья, спали воины его племени полтора столетия назад. Ваня потряс сержанта. Тот подпрыгнул, как ужаленный и сонным голосом забормотал:

– Ну все, ребята, пошли скорее, а то засыпаю. Сорри, третьи сутки на ногах…

Наконец каска ушла владельцу и «пиджаки» потопали за ним в темную палатку. Зайдя за полог Хэрри посветил фонариком, нашел первых два свободных места – этакие легкие ярусные коечки, похожие на санитарные носилки. Бесцеремонно скатал лежавшие там спальники и бросил их вниз. Все ребята – спать! Стянув броник и каску, он уже с закрытыми глазами развязывал ботинки, а когда наконец снял их, то как убитый повалился на бок. Похоже, что воин Аичхохана заснул еще в воздухе, в смысле до того, как его голова коснулась подушки. У внутреннего полога палатки горела маленькая лампочка от аккумулятора, однако дежурное освещение было настолько тусклым, что разглядеть обстановочку даже после полной темноты было непросто. Мир стал состоять из звуков, впрочем давольно однообразных – солдатского сопения, храпа, причмокиваний и редкого пердежа. К звукам моментально примешались запахи пота, нестиранных носков и ботинок, еще влажных от долгой ходьбы по жаре. Слабее воняло спрятнными затушенными сигаретными бычками, недожранным сухпаем, раздавленной зубной пастой и опять тем же пердежом. Однако измотанность длинной дорогой и недосып в беспокойненькой прошлой ночкой быстро взяли свое – сон пришел за секунды.

Среди ночи кто-то бесцеремонно уселся на спящего Ваньку. Иван и усевшийся с перепугу одновременно вкрикнули. На крик посветили фонариком, перед Ваней стоял виновато улыбающийся солдат, видать никак не ожидавший найти кого-то еще в своей койке. Кинув «сорри, мэн», солдат ничего не стал выяснять, похоже его как и всех волновал только один вопрос – где можно принять горизонтальное положение. Он подхватил с пола свой свернутый спальник и тут же его развернул прямо над Ванькой. Видать тот, кто спал этажем выше, уже ушел, однако ожидая что его место займут, оставил свою постель аккуратно свернутой в рулончик – весьма понятный жест, что мол не в ветряк по нужде вышел, а «убыл в долговременную отлучку, милости просим на мою коечку». Ванька отдал должное своей усталости, спал он обычно чутко, но сейчас все эти рокировки в метре от его уха в наполненной шорохами казарменной палатке прошли для него незамеченными. Солдат еще раз сказал «сорри» и опять уселся на Ванькино лежбище, правда уже аккуратно, на краюшек. Стянул ботинки и пулей взлетел наверх. Брезент над Ваней прогнулся, приняв смутные очертания человеческого тела, и застыл. Странно, но на войне бессонницей не страдают – бодрствовущее сознание тут же смешалось со сновидением, а затем и вовсе отключилось. Ванькина душа снова провалилась в глубокую черную яму.

Глава 18

По подъему Ванька все же проснулся вместе со всеми. Неимоверно хотелось поспать еще. Через рядок коек выглядывала приподнявшеяся голова Муфлиха, который уставился на Ваньку словно в немом вопросе «ну что встаем, или ну его, давай еще вздремнем». Айван глянул на часы и решили, что поспать лишний часок вполне разумно – идти им близко, а другого ориентира, кроме лабораторной палатки подполковника Ланке у них на данном этапе во всем Ираке нет. Ваня завел будильник на ручных часах и махнул «отбой». Как и не было этого часа – казалось в тот же миг под ухом слабенько запиликала «Серенада Солнечной Долины», творение Глена Миллера, весьма испохабленное тонкими звуками электронно-мембранного писка. Хорошо хоть рука не под подушкой оказалась, а то точно бы дрыхли до полудня. Пора вставать. Через минуту оба вышли из палатки, зажав подмышками свои скрученные спальники. Со сна помятые и неумытые, с грязными разводами от дорожной пыли, за ночь расползшейся по морщинкам – вид как у бомжей. Хорошо, что Шрек заблаговременно выдал Муфлиху светло серую солдатскую робу, та хоть и походила на пижаму, но вкупе со смешной шляпой-котелком, давала арабу вполне американский вид. Не зря тогда Большой Сержант предостерегал от попыток шатания в подразделениях в национальной одежде. Тут ведь не столько опасность, что солдаты не разберутся и затолкают к иракцам за колючку, хотя всякое может быть, а то что партизаны за таким снайперскую охоту могут начать. Сейчас Муфлих более походил на зачморенного служивого пуэрториканца, чем на кувейтца-"сивика".

Только откинули полог химлаборатории, как от туда раздалось дружное: «а вот он сам, а вот он сам!». Это не об Айване, тому как обычно ни здрасьте, ни досвидания, а об Муфлихе. Прослышав, что у ЭРДЭКовцев поселился арабский переводчик, клянчить его явилось аж трое офицеров. Похоже тыловой расчет на «потребности в языке» оказался значительно занижен. В отличие от патронов, переводчики были в дефиците и вегда на расхват. Ванька отдал должное Муфлиху, тот свято выполнял его предписания насчет того, когда его будут сманивать на сторону – указательным пальцем ткул в плечо эксперта и изрек: «только с позволения или приказа доктора Доу». Тогда жаждущие англо-арабского общения переключилось на Ваньку. Просьбу офицера-разведчика пришлось послать сразу и куда подальше. Ванька покосился на Муфлиха, а потом скорчил извиняющуюся гримасу и утащил офицера из палатки. Там он вполголоса произнес:

– Извини, парень, но тебе его нельзя использовать – у него допуск самый минимальный, только на «бытовой треп и на улицу».

Какой-то капитан порывался забрать Муфлиха на вертолете куда-то почти в самый Багдад, где его подразделение что-то активно штурмовало. Обычно в таких случаях лингвистическая поддержка всегда оказывалась по радио – дежурный интерпритор (устный переводчик), чаще всего американский араб, хуже если просто кто-то из иных военных переводчиков, знающих арабский, сидел на связи. На передовой опрашивемому совали рацию под нос, а сидящий на вахте в далеком Катаре, а то и в самой Америке, переводчик синхронно переводил. Считалось, что синхронно, а получалось когда как в зависимости от ситуации и языковой подготовки. А еще порой заказать интерпритора оказывалось проблемой – хоть их на дежурных линиях сидело много, но почему-то нужда в них определялась нелогичным зконом «то густо, то пусто». То подавай перевод абсолютно всем, то мало кому надо. Хотя «густо» куда чаще, нежели «пусто». На такие цели Муфлих конечно бы сгодился, но Ваньке откровенно не хотелось его отсылать невесть куда, где похоже еще и во всю стреляют. Несмотря на злобнейший взгляд капитана, пришлось отрезать коротким «ноу!» без комментариев.

Третьим «ходоком-просителем» оказался майор инженер-интендат. Работа на территории кэмпа, опрос полезных людей из тех, кого смогли наловить или соблазнить – лиц, ранее задействованных в иракской инфраструктуре, и кто изъявил желание сотрудничать в вопросах взятия под контроль гражданских объектов, от госпиталей до водокачек. Никакой специфики и секретности, что называется «бытовуха». Плюс майор клянется, что Муфлиха будет держать под своим прямым присмотром, как нянька дитя малое. Да и работа предстоит всего в сотне метров от подразделения ЭРДЭКа. Для верности майор подвел Ивана к пластиковому окошку и показал комплекс из нескольких палаток. Перед палатками стояла машина, а рядом два солдата ручным металлоискателем наподобие тех, что используются в аэропортах, шмонали какого-то араба, видать свежесагитированного местного спеца. Слишком уважительно для пленного, но слишком недоверчиво для своего. Вначале партизаны-смертники такими ситуациями пытались воспользоваться, но тут надо добрым словом помянуть войсковую секьюрити (систему внутренней безопасности): хоть диверсии на улицах шли одна за другой, но почти никогда внутри кэмпов. Ваня вопросительно глянул на Ланке, вчера они обговорили первоочередные объекты совместного интереса. Например тюрьмы, где химразведка весьма здраво подозревала спрятанную химию, ведь входа туда ООНовским комиссиям никогда не давалось. Ваньку же тюрьмы интересовали с его «экспертно-скандальной» стороны. Ланке покрутил головой, похоже за ночь ситуация не изменилась, а это значит, что день пройдет в работе с картами, где Муфлих не нужен. Благодарный майор быстро увел неумытого переводчика, словно испугавшись, что Айван передумает. Пришлось выскочить и проорать вслед, что еще не завтракали, а то смущенный Муфлих запросто мог остаться голодным.

Ланке посоветовал умыться прямо в палатке – в лабораторном вытяжном шкафу. Там имелся краник с водой, а плеваться можно было пямо на пластиковую поверхнось с дырочками, под которой был сток. Ваня открыл толстенные раздвижные створки из висмут-барий-серебрянного хрусталя с вделанными в них тяжеленными освинцованными черными перчатками для защиты от радиации. Включил внутри шкафа свет и засунул голову между каких-то бутылей. Серебрянный хрусталь, подобный тому, из чего на гражданке делают висюльки-блестючки на зеркала машин под лобовое стекло, в люминисцентном свете заиграл всеми цветами радуги, словно алмазная драгоценность. Эксперт быстро умылся, потом из вежливости и уважения к лаборантам замыл за собой пятна зубной пасты, которые прилично похабили «лабораторно-бриллиантовый» вид девственно чистых хрустальных створок.

Дэниэл и Айван наскоро перекусили сухпаем – тащиться в столовку им не хотелось, да если честно сказать, то и времени не было. Ланке поехал формировать какие-то свои разведгруппы, а к Ваньке прикрепил своего солдата, вроде как няньку-сопровождающего. Они вместе сходили на склады, разобрались с закладкой груза. Потом Иван отобрал себе «набор неотложной экспертизы» на полтонны, вместе с солдатом сложили все это барахло на деревянный поддон и обтянули пленкой. Затем долго шатались по складам, выиискивая любого, кто мог бы закинуть его груз в расположение ЭРДЕКа. В конце-концов договорился с каким-то случайным водителем, парнишка подогнал грузовика, а Ваня залез на форк-лифт (вилочный погрузчик), благо, что ключи из них обычно не вынимали. В минуту закинули «упаковочку» в кузов, а следом сами залезли туда же и поехали назад. У химлаборатории опять возникла проблема выгрузки. Уже решили сгружать частями, как опять помог случай – недалеко по дороге проходил «Геркулес», волоча что-то битое, квадрадное и грозмоздкое, типа броневика (М-113, на его базе существует много разнофункциональных машин). Ванькин сопровождающий припустил к нему, размахивая руками и винтовкой. «Геркулес» остановился. Высунулся водитель, выслушал просьбу, недоуменно пожал плечами и не отцепляя своей «коробочки» подрулил к грузовику. Потом снял троса со своего рампового крана, а Ваня и шофер подсунули их под поддон. Секунда – и груз болтается перед «Геркулесом». Водила сдал на десяток метров от дороги и поставил поддон у входа в палатку. Все, ребята, дальше таскайте сами. Ванька потряс ему и шоферу руки – спасибо, парни, за помощь, извините за задержку. Еще момент, и тягач с грузовиком разошлись в разные стороны. Перед палаткой опять стало пусто, за исключением скучающего конвойного, которому на посту участвовать во всех этих суетных мераоприятиях запрещено.

К обеду приехал Ланке, недовольно покосился на Ванькин «тюк», сказал, что все это следует распакавать, но в палатку не заносить, он прикажет поставить рядом небольшую подсобку. Хотя если пригнать солдат или погрузчик, то тогда можно и не распаковывать, а просто затащить поддон под тент. Ладно, после ланча разберемся. По дороге в столовку подполковник пообещал роскошный завтрак в приятной компании с «имбеддингом». По английски это буквально значит «внедренный». Так называли журналистов, прикрепленных к подразделениям, новшество, на которое впервые пошел Пентагон. Возросшие возможности спутниковых видеотелефонов сделали прямую трансляцию весьма обыденным делом. Каждого журналюгу подробно инструктировали, что можно, а что нельзя говорить, но их «армейскую лояльность» таковой можно было назвать с очень большой натяжкой. До сего момента существовал институт военных корреспондентов – то есть непосредственно военнослужащих, а не гражданских ребят со стороны. Начиная с Первой Мировой и через все войны 20-го столятия военкоры были единственным источником информации с места боевых действий. Однако источником лишнего не болтающим – ребята под присягой привыкли к выполнению приказов командования даже когда касалось того, что называется «свободой слова». Во время Вьетнамской войны на военкоров вылилось достаточно помоев со стороны независимой либеральной прессы. Нынешние конгрессмены тогда сами были молодыми людьми, и по моде времени этой самой либеральной прессе весьма симпатизирующими. После распада Советского Союза отговорки об ограничении информации якобы от красных и необходимости пропагандистской войны с мировым коммунизмом отпали естественным образом. Плюс развитие кабельного телевидения – уже «Буря в Пустыне» шла под знаменами CNN. СиЭнЭн буквально расшифровывается как кэйбл ньюз нетворк – сеть кабельных новостей. В Первую Иракскую войну проявилась их весьма продемократическая ангажированность и излишняя «интернационал-социалистичность», давшая CNN другую, неофициальную расшифровку – коммьюнист ньюз нетворк.

За десяток лет между первой и второй ближневосточными кампаниями Америка заметно снизила свой интерес к кабелю, обвешавшись повсеместно и в изобилии дешевыми спутниковыми тарелками. Телекомпании, а информационные в первую очередь, во главе с тем же CNN активно полезли в космос. Тогда, дабы не повторять монопольные безобразия одного канала, Пентагон и пошел на самые радикальные меры – посадить предствителей различных масс-медиа по самым разным подразделениям, дабы те вещали напрямую в телевизор, пусть каждый со своей колокольни. За разглашение военных секретов существовало одно единственное наказание – пинком под зад с передовой обратно в Америку. Так, например, с позором изгнали одного известнейшего и отнюдь не сопливо настроенного корреспондента из Фокса (Fox News), за то что тот нарисовал секретную карту на песке, и показал ее всему миру, как генерал на учениях. Жаль, лучше бы вместо него отфудболили десяток истеричек-либерасток. Однако эти «прогрессивные плакальщицы» молчали как рыба об лед о том, где они находятся, весьма умело скрывали фронтовую линию и номера подразделений, но зато во всем остальном полностью давали волю своим критиканским чувствам, рыдали навзрыд по коллатеральным жертвам среди мирного населения, с мазохистским наслаждением показывали руины и подробно перечисляли собственные потери. Чего стоит только один случай, где один такой либерально-рьяный «имбеддинг» заснял кадр, как во время штурма морской пехотинец ворвался в помещение с криком «тут все мертвы», а потом заметил шевелящегося, заорал «этот жив, всё, уже мертв», выстрелив, как оказалось в раненного. Корреспондента не остановило то, что там засели одни непримиримые религиозные фанатики, для которых, как для шахидов-самоубийц, смерть единственный и желанный выбор, и что недалеко от этого человека лежал «Калаш». Показ этого кадра вызвал бурю эмоций в Штатах и за рубежом, в результате солдатика посадили за неправомочное использование силы и нарушение Женевской конвенции, хорошо хоть не за убийство. Корреспондент же остался в войсках – никакой секретной информации он ведь не разглашал, а в остальном, что показывать, а что нет, Пентагон ему не указ. Вообще-то, козел! Кроме обидного слова «самоцензура» есть куда более подходящее – «ответственность». Порой не мешало бы отдавать отчет о последсвиях того, что вещаешь, а не только думать о собственном рейтинге, основанном на проценте эфирного времени под твой сюжет и пресловутой цитируемости. К сожаленю, тут правило «время-деньги» работает напрямую, и упования на совесть малоэффективны.

В небольшой палатке, куда через несколько минут Ваньку привел подполковник Ланке были накрыты раскладные столики с излишне изысканной для полевых условий сервировкой. Что касалось еды, то как раз таки ничего особенного – таже холодная белая консервированная индюшатина, сыр, на жаре изрядно «пропотевший» капельками масла, ветчина и бобы, что дается любому солдату. Только любой солдат такое кушает или с подноса в общем мессе, или вообще как придется и с чего придется. Тут же была чистая скатерть, красиво уложенные салфетки, хорошие одноразовые тарелки и даже цветы, видать сорванные солдатской рукой мимоходом с клумбы или чьего-то двора, если судить по грубым надрывам их черенков и случайному присутствию сорняков в букетах. В этой псевдоресторанности чувствовалось, что военные своих внедренных журналюг хоть как-то пытаются умилостивить, но похоже с нулевым результатом. Вся свора дружно набросилась на Дэниела. Вопросы посыпались, как из многоствольного револьверного пулемета: «За ночь химоружие нашли? А когда найдете? А почему Хуссейн до сих пор его не применил? А где обещанные бактериологические лабораториии? Почему снизили противохимическую готовность? А сколько отравилось хоть чем-нибудь, ну едой хотя бы? Почему в войсках до сих пор нет холеры? Где диверсанты и отравленные ими водоисточники? Почему блохи без чумы? Почемы пыль без сибирской язвы или хотя бы тулерямии? Где радиация? Как нет – обещали же „грязную“ бомбу с заражением местности радиоактивными отходами. А как вы думаете про шансы…» и т.п. Ланке попытался отвести от себя этот натиск:

– Господа, вот доктор Доу, специально приехал в Ирак расследовать преступления против человека. Он будет очень рад поговорить с вами и даст вам много ценной информации, а очень скоро даже предоставит вам возможность посмотреть на эти ужасы собственными глазами.

Кто-то выкрикнул:

– А чьи преступления, наши или их?

– Их. Саддамовские, в смысле.

Голос разочарованно протянул:

– А-а-а… Ну это уже не актуально, война и так началась. Вот бы делишки наших солдат покопать, да с демокртических позиций, да против политики республиканцев… Вот то да! Тогда можно на всю Америку…

Похоже, что появление гражданского эксперта у журналистов не то что ажиотажа, даже особого интереса не вызвало. Лично Ваньку такое не зацепило, но сразу выявило определенные трудности его миссии. Тема не «жаренная», и если он не найдет нового Бухенвальда (а сомнений нет – такого он не найдет), то этих ребят ему будет не пронять. Иракские освенцимы с гулагами вещь размазанная: хоть Саддам и геноцидил некоторые этногруппы, но в уничтожении своего населения обходился без особой зрелищности – у арабов в этих вопросах нет и следа от педантичной нацистской организованности или советской гигантомании. Набьют сотню тысяч, но при этом даже крематория не сделают. Все у них как-то местячково, даже головы проституткам рубили на уровне деревни или там городского квартала. Кроме шуток, так Саддам нравственность укреплял – гульнула баба, голова с плечь. Ну не принимать же в расчет пару десятков показанных по национальному телевидению публичных казней. Эка невидаль, тут красный Китай давно и уверенно мировое первенство держит, опережая даже свою тоталитарную крестницу, Северную Корею. Как им вдолбить, что ужас перед Саддамом у каждого иракца вполне конкретный, наподобие того, что было в России в 1937-м, когда на фоне улыбок, всенародно демонстрируемой любви и «одобрямс супротив врагов народа», боялись говорить об исчезнувших друзьях и здороваться с неблагонадежными родственниками, когда тряслись по ночам, ожидая, что и за тобой сейчас прийдут. Да и не интересуют американского корреспондета такие исторические ньюансы. Сейчас мерило одно – телевизор, а там если нет картинки – нет и явления. У Ваньки никакой картинки не было, а значит и цена ему пока ноль. Вот ноль у подполковника Ланке это явление! Типа как плохо, что все так хорошо – обманом избирателя попахивает.

Видя, что ЭРДЭКовцы сенсаций не принесли и делиться информацией не собираются, все потянулись к столам. Ланке попросил Ивана после ланча не задерживаться и сразу вернуться в его палатку, затем пожелал приятного аппетита и ушел обедать к солдатам – видать вопросы журналюг ему порядком надоели. Ваня постоял в нерешительности, выбирая к кому же лучше подсесть. Мелькаки знакомые по новостным сводкам лица. В нормальной обстановке к репортерам такого уровня и не подступиться, а тут вон их сколько. У информационной братиии железно рабатывал цеховой инстинкт, вначали они разбивались по небольшим групкам, обычно из трех-четырех человек – репортер, оператор, ну и технари. Затем конкурирующие фирмы и противоборствующие на политическом поле каналы демонстративно сторонились друг друга, а близкие по взглядам, наоборот, сбивались в стаи, бесцеремонно стаскивали в кучу столики, строя из них некое подобие «круглых» столов или конферец-линий. За одним таким длинным столом завязался весьма горячий спор. Лица там были незнакомые и похоже, что не телевизионные, мало технарей, но много фотоаппаратов. Наверное газетчики. Чтобы не бегать во время еды и не наваливать еду в здоровую кучу, Ваня накидал себе сразу две тарелки. Все же армейский поднос в этом плане поудобней пикниковой одноразовой посуды «Дикси». С занятыми руками изображать из себя официанта не хотелось, и Айван подсел к газетчикам. Спор поутих, внимание переключилось на еду, и через минуту палатка наполнилась светским чавканьем.

Под конец ланча, хотя по времени такое уже скорее соответствовало русскому обеду, за столиками опять разговорились. Сидевший рядом толстый усач, чем-то похожий на Черчилля и Сталина одновременно, вдруг замер на полуслове, а потом изумленно повернулся к Ване, будто тот только что материализовался из пустоты:

– Откуда вы? – не представляясь спросил он.

– Независимый… Только приехал… Пока не гонят.

Ване почему-то страшно захотелось приврать о собственной «независимости» и полностью умолчать «о поручении». Толстяк с сомнением прищурился:

– Ну-у, да… Понятно. Но всё же откуда вы?

– Ну сказал же! Независимый эксперт. Контракт, конечно, через Пентагон, но я сам по себе. Вольнонаемный, так сказать стрингер от экспертизы, фрилансер от криминалистики, папарцци от судебной медицины (stringer, freelancer, paparazzi – в журналистике самодеятельные охотники за редким кадром или сенсацией).

– Ясно. Если не разведка, значит сенатская комиссия, а если не то или другое – значит из ООН или Организации по Борьбе за Права Человека. Угадал?!

– Нет, пальцем в небо! Кто-то интересуется золотой археологией древнего Египта, а я вот форенсик-археологией современного Ирака. Люблю, знаете ли, в могилах копаться. Сами-то откуда?

Толстяк неудовлетворенно скривился, потом полез в карман и достал визитку:

– «Лос-Анжелес Таймс», спецкор.

Ваня улыбнулся как можно шире, вложив в получившуюся гримассу максимум деланного дружелюбия, и протянул корреспонденту руку:

– Будем знакомы. Айван Доу из Сакраменто, можно сказать, земляки.

Намек на землячество заметно смягчил подозрительность толстяка и тот, тряся Ванькину руку, разразился тирадой вопросов:

– А-а-а, так вы из столицы! Чем там занимаетесь и где работете? Вы за импичмент Грея Дэвиса? Как там поживает кандидат Шварцнеггер? На выборах губернатора будете за него голосовать? Любите «Сакраменто Би»?

Будучи убежденным республиканцем, Ваня не любил продемократическую «Сакраменто Би» и уж совсем не переносил либеральную «Эл-Эй Таймс». Говорить корреспонденту о своей конторе совершенно незачем, а губернатора живьем (тогда это был еще Пит Вилсон) он видел лишь один раз на вступительной речи какого-то совещания федералов и силовых структур штата. Значит вместо ответа будем воду лить:

– Из столицы, из столицы, хотя это большая деревня по сравнению с соседним Сан-Франциско или вашим Лос-Анжелесом, разве что у нас понатыкано всяких официальных заведений. Работю в морге, занимаюсь экспертизами, как поживает губернатор – понятия не имею, а «Сакраменто Би» читаю по утрам.

Толстячок удовлетворенно хмыкнул в свои пышные усы:

– Тогда скажите, как вы, человек с медицинским образованием, а следовательно гумманист относитесь к тому, что каждый день гибнут наши солдаты. Вы только подумайте – если так пойдет, то после взятия Багдада потери уже зашкалят за сотню человек! Какой кошмар!

– Не «уже», а «всего».

– Вы циник!

– Да нет, хотя… может быть. Знаете, танатология цинизму быстро учит.

– Танато… что?

– Наука о смерти и трупах. Вы вот из Лос-Анжелеса, давайте я вас циничной статистикой потешу. Будем считать, что за активные действия до взятия всего Ирака лягут двести человек. Предположим, что и после взятия в год еще по полтыщи убивать будут. Теперь возьмем мирную жизнь одного района Калифорнии – вашу родную Каунти Лос-Анжелес. По этому району около 160 смертей в день. Понятно, что большинство – естественные. За год это будет около шестидесяти тысяч. Из них убийств около двух тысяч. Не мало. А вот самоубийств в вашем городе на треть больше! Уже получается около трех тысяч. А теперь такая вот любопытная деталь – каждое третье самоубийство совершается лицом нетрадиционной сексуальной ориентации. Значит все наши боевые потери за год не превысят количества добровольно обглотавшихся таблеток тоскующих лесбиянок и повесившихся фрустрирующих гомосеков в одном, пусть и большом, городском районе! Я не гомофоб, просто к слову пришлось…

– С вами невозможно разговаривать!

Толстяк демонстративно отвернулся, а Ваня принялся за дессерт.

Вдруг в столовую палатку влетел Ланке и еще пара военных. Раскрасневшийся Дэниел подбежал к Айвану и склонившись к его уху что-то зашептал. Вся палатка как по команде замолкла – у журналистов на такие мелочи глаз наметанный. Словно в отместку соседу-толстяку, Айван довольно громко бросил:

– Русские, говоришь… Третья Мировая… ОК, побежали!

Айван рассовал по карманам пару баночек «Кока-Колы» и пулей вылетел из-за стола. Выходя он увидел, что вся репортерская братия застыла словно по командае «равнение на выход», а толстяк из «Лос-Анджелес Таймс» с досадой покусывает губу. «А вот не надо плеваться в потенциальные источники информации», – ехидно подумал Ванька и нырнул за полог, хотя от того, что он узнал, настроение изрядно подпортилось. Ланке затолкнул Ивана в свою машину. По плотным люкам и толстенным слоем «шрукатурки» за броней, похоже ездил он на обычном вездеходе хим-рад разведки. Следом туда же влезли его спутники. Ланке молчал, говорили в осном они. Новость оказалась крайне неприятной – совсем недалеко, всего миль 60 на северо-восток под огонь попала колона русских дипломатов. Пока Ваньке ничего делать не предлагалось – предлагалось всего лишь захватить экспертный минимум для первичной CSI, от фотоаппарата и рулетки, до стерильных мешочков для образцов и вещдоков, и с этим барахлом срочно погрузиться в вертолет. На вертолете его доставят в некое место, где надо просто сидеть и ждать команды – он может сгодиться как русскоговорящий спец, и как «сторонний» эксперт, если там дело уж очень серьезное. Короче – привезем, и сиди, пока не позовут. В конце Ланке плоско пошутил: