Текст книги "Ветер и мошки (СИ)"

Автор книги: Андрей Кокоулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Почему? – думал он. Ведь хороший же человек, я вижу. Несчастный, но добрый. Почему ее-то долбит?

Или всех долбит? – холодел он.

– Я уже от нее, куда глаза глядят, а там эти трое…

– Что?

В животе был лед, в горле – сухость, на сердце – тьма. Камил слушал и умирал. И дрожал. И наливался злостью, как гематомой в месте удара. Разрыв тканей, ранение сосудов. Василий возился в своем отнорке. Шепот его звенел в ушах: «Убить. Убить их всех. Каждому оторвать яйца».

– Вот так, – закончила Таня.

Скажи, скажи что-нибудь, смотрели ее сухие глаза. Но слов – именно слов – не было. Камил пересел к женщине и обнял ее. И держал, когда она разразилась рыданиями. Гладил по плечу и по волосам.

– Таня, Таня…

Как назло вспомнилось, что макароны с сосисками, должно быть, уже дошли до кондиции, и дальше они получат разваренное, прилипшее ко дну и стенкам кастрюли нечто. Впрочем, было ли это важным? Что за дрянь лезет в голову?

– Таня, не плачь, – сказал Камил.

Таня фыркнула, всхлипнула, боднула его лбом.

– Что? – удивился Камил.

– Стишок детский вспомнила. Про мячик.

– Стишок – это хорошо.

Камил пребывал в странном, раздвоенном состоянии. Он был полон нежности к Тане и ненависти к тем, кто сделал ей больно. Внутри словно наскоро сшитое рвалось по шву. Камила дергало. Казалось, он расползается на лоскуты.

Он ведь сам, сам сейчас генератор негатива! Мошки и ветер, ветер несет мошку, прямо в лицо, в глаз, бедная мошка.

И кто виноват?

– Ты выдержишь, Таня, мы выдержим, – пробормотал Камил, зажмурившись. – Это не страшно. Я помогу забыть.

Губы нашли мягкую, податливую щеку.

Солоно.

– Мы-ы-ы! – подал голос из комнаты Олежек.

– Вась.

Таня вывернулась из кольца Камиловых рук, наспех вытерла ладонями кожу под глазами. Мимолетная улыбка коснулась Камила.

– Иду, Олежек!

Таня вышла. Камил вскочил к макаронам.

– Ах, черт!

Впрочем, ничего непоправимого не случилось. Но чуть ли не с минуту он шкрябал ложкой по дну и стенкам, вымещая на макаронах то звенящее напряжение, что копилось в нем во время Таниного рассказа. Вот вам, вот вам, вот вам! Ну-ка, побежали по кругу! Живее, живее! Я – кулинар не местный.

А всяким всплывающим розовым – той же ложкой!

Камил остановился, когда в запале расчекрыжил одну из сосисок напополам и по очереди, то одну, то другую половинку несколько раз притопил в мутной воде. Все, сказал себе, все, это не три урода.

Он выключил газ, вооружился полотенцем и через крышку слил воду, прислушиваясь, как мычит в гостиной Олежек. Ох, парень, парень. Ты ведь тоже потенциальный генератор негатива, подумалось ему. Придет время, и, возможно, некий Камил Гриммар придет и по твою душу.

Звонок в дверь заставил его вздрогнуть.

– Василий, откроешь? – крикнула Таня.

– Сейчас.

Камил вытер руки и шагнул в прихожую. В голове пронеслось: если соседи увидят носителя, потом ему, возможно, будет не отбрыкаться. Запомнят, свяжут с намечающимся убийством. Несмотря на краткость знакомства, Василий ему стал симпатичен. Неплохой человек. И опять же – зачем умножать негатив?

Ладно, какого черта? Он, возможно, никого еще не убьет.

Камил щелкнул замком. За дверью обнаружился мужчина в костюме, с перекинутым через руку плащом.

– Э – э… – растерянно сказал визитер, видимо, не ожидая увидеть вместо Тани невысокого похмельного квартиранта.

– Здравствуйте, – сказал Камил.

Мужчина кивнул.

– Да.

И замер.

– Вы к Тане? – спросил Камил.

Мужчина прищурился.

– Гриммар? – негромко произнес он.

– Простите? – на всякий случай изобразил непонимание Камил.

– Я – Волков, – сказал мужчина.

Камил, оглянувшись на проем в гостиную, высунулся на лестничную площадку и быстро пожал стоящему руку.

– Какого черта ты здесь? – прошипел он.

– Страхую, – объяснил Волков. – Ты как, все уже?

– В процессе, – прошептал Камил. – У нее тут лежачий.

– Кто?

– Парень парализованный!

– Подожди, в раздаче не значилось.

– Я знаю, что не значилось.

– И когда планируешь?

– Ночью. Поздним вечером. Она, похоже, несчастный человек.

– Ну, да. Тем лучше. Жалеть таких.

– Я серьезно.

– Мне подождать? – спросил Волков.

– Нет, – придерживая дверь, качнул головой Камил. – Возвращайся. Не стоит лишний раз напрягать носителей.

– Они тут все поехавшие, напрягай не напрягай. Я словно чешусь изнутри. Окажусь дома, попрошу ванну со стабилизатором.

– Ладно.

– Ой, здравствуйте, – лицо Тани неожиданно всплыло над Камиловым плечом. – Вы ко мне?

Камил нехотя подвинулся.

– К Егорову, Антону Федоровичу, – быстро нашелся Волков. – А вот ваш э-э… муж говорит, что никаких Егоровых не знает.

– И я не знаю, – сказала Таня. – Только он не муж.

– Простите, – улыбаясь, Волков шагнул к лестничному пролету. – У меня адрес: Гончарный переулок, дом десять.

– Так это следующий дом! – сказала Таня.

– Наш – Свиридова, пятнадцать, – сказал Камил.

– Очуметь! Как так строят? Извините.

Волков, качая головой, пропал из поля зрения. Шаги его затихли внизу.

– Ну, все, – сказал Камил, закрывая дверь. – Люди начинают слетаться на сосиски с макаронами.

– У нас такое часто бывает, – сказала Таня.

– В смысле? – удивился Камил. – Слетаются на сосиски с макаронами? Висят на деревьях под окнами и стучат по пустым тарелкам? Разворачиваются в колонны и требуют своей доли?

Таня рассмеялась, видимо, представив нарисованную Камилом картину. Даже шутливо стукнула его кулачком в плечо.

– Нет, Вась, я про дом. Многие думают, что он стоит по Гончарному переулку.

– Наверное, и твой дом найти непросто, – сказал Камил.

– Ага.

Они переместились на кухню, где Камил показал результат своих усилий. Кастрюля была еще горячая, из-под снятой торжественным жестом крышки рванул пар. Белые, разваренные макароны как стружка усыпали розовые сосисочные снаряды.

– Красота, – сказала Таня.

– А то!

– Поедим с Олежкой?

Камил кивнул.

– Конечно! Куда мы без него?

Таня выставила три большие белые тарелки и настояла на том, чтобы ей досталось всего полторы сосиски. Камилу и Олежке – по две. Две оставшиеся вареные сосиски ушли в запас. Для них была выделена отдельная миска.

– Это если ночью захочется перекусить, – объяснил Камил, чем вызвал странный смешок у Тани.

Макарон, конечно, визуально было не густо, но стоило их насыпать горками по краям тарелок, как они стали смотреться выигрышно. А уж когда свое место занял хлеб, блюдо и вовсе приняло вполне ресторанный вид.

– И чай, да? – спросила Таня.

– С остатками шоколада.

– Ага.

Расположились на диване, подперев Олежку плечами каждый со своей стороны. Тарелки были поставлены на два табурета. К ним прилагались вилки. Включенный телевизор моргал кадрами «Поля чудес».

Таня сразу взялась кормить Олежку, отсыпав ему большую часть своих макарон. Тогда Камил, подмигнув Олежке, пока Таня не видела, сбил вилкой свои полгорки в ее тарелку. Парень с пятнышком розовой кожи над виском довольно засопел.

– Эй, вы чего тут? – с подозрением посмотрела на них по очереди Таня. – Сговариваетесь за моей спиной?

– Мы! – сказал Олежек.

– Раскручиваем барабан! – скомандовал Якубович с экрана.

Камил же принялся с отсутствующим видом жевать сосиску. Впрочем, то, что Таня изогнулась и то и дело пытается коснуться локтем своего левого бока, не могло ускользнуть от его внимания.

– Так, давай я, – предложил он, когда она, на мгновение зажмурившись, остановила вилку у открытого Олежкиного рта.

– Спасибо. Я сейчас.

Таня скрылась в коридоре. Камил, вздохнув, наколол несколько макаронин.

– Что-то ты плохо за ней присматриваешь, – сказал он Олежке и поднес хлеб. – Кусай давай.

Олежек укусил.

– Теперь макароны.

Олежек губами стянул макароны с вилки.

– Жуем.

– Мы!

– Ах, сосиску?

– Мы.

– Понятно.

Камил наколол и поднес сосиску. В телевизоре отгадывали длинное, закрытое белыми прямоугольными табличками слово. Две буквы «е» и одна буква «а». Ведущий принимал подарки. Камилу же думалось о том, что весь дом, весь этот город и, возможно, весь мир полны несчастных людей.

И он ничем не может им помочь. Убить разве что.

– Ну, как вы здесь? – спросила, вернувшись, Таня.

Она была бледна, но смотрела весело.

– Ф – фы! – сказал с набитым ртом Олежек.

Макаронина вылетела из него и с рикошетом от табурета упала на пол.

– Он в восхищении, – сказал Камил, подбирая макаронину.

Олежек засопел.

– Тогда, наверное, и я поем, – сказала Таня.

– Обязательно! – Камил передал ей тарелку. – Съедаешь все до крошки. Я прослежу. Нет, мы с Олежкой будем следить в четыре глаза.

– Здесь, кажется, много, – растерялась Таня, обозревая свою порцию.

– Ешь!

– Мы! – подтвердил Олежек.

– Я, честно…

– Таня! – строго сказал Камил.

– Хорошо, – сдалась Таня. – Подчиняюсь мнению большинства. Хотя это не демократия, а какая-то узурпация. За меня все решили, макарон навалили, как будто я с голодного острова, ешь и молчи.

– Но ты довольна? – спросил Камил.

Таня подумала и кивнула.

– Да!

Ужин продлился до конца «Поля чудес». Как Таня не отнекивалась, а съела все, и Камил видел, с какой скоростью улетала еда с тарелки. Олежке для тренировки в пальцы левой руки была вставлена вилка с сосиской, и он дважды, самостоятельно, смог поднести ее к губам. Правда, на второй раз устал так, что вилка выпала, и Камилу с большим трудом удалой поймать ее, готовую сигануть в кувырке с коленей.

– Приз – в студию! – крикнул восхищенный Якубович.

Кстати, слово они не отгадали. Слово было «Беллинсгаузен». Пили чай с шоколадом, и шоколад оказался на удивление вкусный. Василий тут же напомнил из отнорка, что еще бы он был фуфлом с ценой в целую бутылку.

Дурак, сказал ему Камил.

Ему было то хорошо, то неуютно, и беспокойно, тепло, холодно, жарко. Не удавалось даже уследить за сменой состояний. Душа похрустывала, сворачивалась и разворачивалась. То звала прыгнуть из окна и вернуться, то поцеловать Таню, то сплясать, то выйти и больше не появляться. Какие они тут все, звенело в Камиле. Какое оно тут все! Он вспомнил слова Волкова про чесотку изнутри.

Так и есть, так и есть!

– Ну вот, почти девять, – сказала Таня, когда вместо шоу на телевизоре появилась заставка скорых новостей.

– Уже? – удивился Камил.

– Мы, – сонно сказал Олежек.

– Да-да, сейчас я тебе постелю, – отозвалась Таня. – Василий, вы приподнимете Олежку на несколько секунд?

– Силы мои, конечно, уже не те… – сказал Камил.

Сдвинули табуреты, отнесли посуду. Камил взял Олежку на руки, как спортсмен – вес. Есть рекорд!

– Мы.

– Не мы, а я, – сказал Камил.

– Мы.

– Ну, если с этой стороны…

Таня разровняла постельное, что-то переменила, заправила клеенку, взбила подушку. Получилось быстро.

– Кладите нашего бойца.

– Кладу.

Камил опустил Олежку.

– Василий, я вам на кресле здесь, хорошо? – сказала Таня.

– Никаких возражений.

– Спасибо.

Благодарность прозвучала, как отголосок случившейся беды.

Пока Таня раскладывала новое постельное место, Камил пустым взглядом уставился в телевизор. Экран мельтешил картинками, но придать им смысл не получалось никак. Камил не смог бы даже сказать, что он смотрит – художественное кино, репортаж или короткие новостные клипы. Он чувствовал время, проходящее сквозь него.

А что, если сказать, что у него как раз не хватило времени? – подумалось ему. Возникли обстоятельства. Я не успел. Слишком много факторов…

Не хочешь ее убивать? – спросил из отнорка Василий.

Нет, сказал Камил.

Так не убивай, сказал Василий.

А как же «Ромашки»? Как люди там? – спросил Камил, сжимая руками голову. Если нет, значит, они погибли, и пусть? Можно и дальше?

Василий не ответил.

– Уф! – сказала Таня, сев на узкий язык получившейся постели. – Принимайте к использованию.

– Как ты? – спросил Камил.

– Лучше, чем раньше.

– Точно?

– Знаешь, я налопалась, наверное, и на завтра.

– Вот что сосиски животворящие делают!

– Ага.

Таня зачесала упавшие на глаза волосы. Несколько секунд она сидела, глядя на задремавшего уже Олежку.

– Кажется, он мычит и во сне, – шепнул Камил.

– Последишь за ним, если не трудно? – улыбнувшись, спросила Таня. – У него часто мышцы схватывает, и он просыпается от боли. Если сможешь помассировать…

– Хорошо.

– Я так-то сама проснусь.

– А вот знаешь, – сказал Камил, поднимаясь, – можно я покомандую?

Таня осторожно кивнула. Жестом Камил понудил ее встать с разложенного кресла, а потом, ойкнувшую, легко поднял на руки.

– Первое, – сказал он, обходя с ней диван, – ты сейчас отправляешься в свою комнату…

– Лечу.

– Едешь на гужевом транспорте.

– И?

Глаза Тани были широко распахнуты, и в них, ловя свет, дрожало странное, опасливое ожидание.

– И сладко спишь до утра, – объявил Камил.

Одним целым они протиснулись в проем.

– Ай, – сказала Таня.

– Что?

– Ногу ударила.

– Не знаю, не знаю. Твой Олег на перевозчика не жаловался.

– Так он не чувствует. А я чувствую.

– Тогда прошу прощения, не рассчитал.

– Прощаю, – кивнула Таня.

Коридор быстро кончился. В малой комнатке было темно, плотный тюль на окне не давал хозяйничать блеклому фонарному свету. Серым пятном проступало покрывало.

– Так, осторожно.

Камил опустил Таню на скрипнувшую кровать. Женщина вытянулась, раскинула руки.

– Все, можно спать?

– Нужно.

Камил, наклонившись, поцеловал Таню в щеку.

– Какой ты, – фыркнула она.

– Спи.

– Интересный ты человек, – Таня поймала край покрывала и повернулась, заворачиваясь в него. – Я самую капельку…

– Спи, – повторил Камил.

– Мне как-то с тобой спокойно, – тихо сказала Таня. – Совершенно посторонний мужчина, тридцать шесть лет…

Она вздохнула и засопела, уснув буквально за секунду. Камил прикрыл дверь и вернулся в гостиную. Телевизор мерцал беззвучной картинкой. В телевизионном мире кто-то кого-то встречал, искренне тряс руку. Вспышки фотоаппаратов выбивали из встречающихся улыбки, будто бонусы в видеоигре.

Олежек спал. Лицо его было напряжено, губы закушены, и Камилу почему-то казалось, что он видит сон про войну. Посидев немного перед экраном, Камил прошел на кухню, вымыл посуду, протер стол, убрал хлеб. Потом застыл у окна, разглядывая темный двор с единственным раздающим электрический свет фонарем.

В круге света стояла скамейка, на скамейке сидел человек в костюме. Сложенный плащ его лежал рядом. Заметив в окне Камила, человек помахал ему рукой.

Волков.

Камил показал ему ладонью, чтобы уходил. Волков покивал, но не двинулся с места. Шел бы ты, Волков. Душу выворачивало. Камил поежился, сел на табурет. Губы растянулись в оскал. Что ты за оперативник, в конце концов? – задергало в голове. Она – никто тебе. Вообще. Иди и убей. И забудь, что из тех, кого группам не получилось устранить, не было никого, кто послужил бы повторным проводником.

Как бы смысл в одной острастке…

Но ведь можно, можно, наверное, и пожалеть! – вспыхнуло в нем. Если просто включить голову, при чем здесь Таня? Ни при чем. Ее саму так шваркнуло и размолотило, что временные психорасстройства у большинства жителей «Ромашек» – сущие цветочки по сравнению с тем, что пришлось пережить ей. Три урода вот точно при чем. А она?

Мы же вслепую, бездумно – на!

Из гостиной чуть слышно мыкнул Олежек, и Камил, оборвав мысль, поспешил на голос.

– Где болит? – спросил он, склоняясь.

Олежек вращал глазами и возил по бедру левой рукой.

– Мы-ы-ы.

– Я понял. Давай только потише.

Закаменевшую мышцу Камил нашел быстро. Икроножная на правой. Пальцы у Василия были сильные, рабочие, десяток движений – и твердость ожидаемо сошла на нет, обе мышечные головки, латеральная и медиальная, опали, продавливаясь под ладонью.

– Лучше? – спросил Камил.

– Мы, – облегченно сказал Олежек.

– Как насчет общей программы?

– Мы?

Камил растопырил пальцы на обеих руках перед глазами лежащего, словно демонстрируя набор из десяти инструментов.

– У меня есть кое-какой опыт.

– Мы, – сказал Олежек.

– Понял. Приступаю. Сначала ложимся на живот.

Камил в два приема перевернул Олежку и какое-то время мял, массировал пальцами его шею, плечи и спину. Там, где замечал напряжения, надавливал сильнее, добиваясь расслабления мышц.

Олежек взмыкивал в подушку.

– Терпи, – сказал Камил. – Таня ведь также массирует?

– Мы.

– Мягче?

– Мы – а.

– Ах, мы – а!

Камил размял парню ягодицы, бедра, добрался до ступней. Выдохнув, перевернул, отер клиенту полотенцем потное лицо.

– Как состояние?

Олежек нашел силы улыбнуться.

– Мы!

Камил повел плечами.

– А я вот, не поверишь, никак не «мы». С непривычки – устал. Не практиковал давно. Как рука?

– Мы.

Олежек согнул два пальца.

– Ладно, – кивнул Камил, – мы и ее.

Он с усилием, чувствуя, как начинают ныть костяшки, «прошел» от бицепса к запястью. Олежек шипел, как чайник.

– Неужели больно? – спросил Камил.

– Мы, – прозвучал ответ.

Понять его было несложно.

– Это хорошо, что ощущается. Все бы так ощущалось.

– Мы.

После массажа Камил какое-то время сидел, опустив кисти рук между колен, давая им отдых. Олежек без стеснения его рассматривал. Камил же изучал подрагивающие пальцы. Сколько там времени?

Пора!

За окном было темно. Яркая лампочка делала комнату герметичной, словно ничего вне нее не существовало.

– Хочешь, расскажу историю? – спросил Камил, подняв голову.

– Мы, – согласился Олежек.

Камил выключил телевизор.

– Представь, что где-то есть иной мир, – сказал он негромко, накрывая лежащего тонким одеялом. – Представь, что этот мир похож на здешний. Очень похож. Но процессы в нем идут мягче, что ли, плавнее. В том мире почти не было войн. Нет, какие-то вспышки агрессии, конечно, случались, но у них никогда не было возможности превратиться в жернов, перемалывающий человеческие жизни сотнями, тысячами или миллионами за раз.

Пожалуй, люди там менее эмоциональны. Они добрее и более склонны к компромиссам. Тот мир, возможно, в силу этой или иных причин развивался медленнее, но сейчас технологически уже вырвался вперед, а в плане человечности, взаимоотношений между людьми оставил здешний мир далеко позади.

Олежек фыркнул.

– Ты не смейся, – сказал Камил. – Может быть, я слегка приукрашиваю, но на то и история, так? Это очень хороший, светлый мир. В нем не было темных страниц, ну, разве что были серые.

Он вздохнул. Олежек смотрел в потолок, потом закрыл глаза.

– Ты слушаешь?

– Мы.

– Ну, вот. Потом в этом мире стали замечать, что всплески агрессии, которые у них происходят, помешательства и расстройства, имеют не вполне объяснимый характер. Представь, ни с того ни с сего вдруг целый город поддается панике. Или два района внезапно сходятся в рукопашной. Без причины.

Или в строго очерченной области люди неожиданно становятся подвержены маниям, психозам, депрессиям. Как будто на них оказывается определенное, но не вполне понятное, волновое или иное воздействие. Длится это воздействие недолго, от нескольких минут до нескольких полных суток, но попавших в его границы иногда приходится выправлять неделями и месяцами. Или даже годами. Случаются и смерти, много смертей. Ты слушаешь?

– Мы, – негромко произнес Олежек.

Камил кивнул.

– Целый комплекс научных институтов десятилетия работает над тем, чтобы найти причину таких спонтанных всплесков, – продолжил он. – Хотя, конечно, занимает их не столько поиск причины, сколько ее устранение. Создается даже специальная служба, получающая название Центра Критических Ситуаций. И скоро выясняется (и это надежно фиксирует аппаратура), что в месте всплеска происходит прорыв метрики пространства-времени неизвестным видом излучения. Сгусток негативной энергии проникает в тот мир из другого мира. Как капля чернил в океан чистой воды. Скоро эта капля, конечно, растворяется без остатка, но те, кто попал под ее воздействие…

Камил помолчал, почему – то вспомнив Ингола.

– Как ты, должно быть, понимаешь, – сказал он неподвижному Олежке, – по истечении некоторого времени и массы безуспешных попыток точку каждого прорыва Центру удается четко локализовать. Это первый шаг. Вторым шагом становится возможность подключения к энергетическим каналам прорыва. Так выясняется, что выброс энергии происходит путем сложения до критической величины пяти малых каналов от пяти находящихся в десятикилометровой зоне человек. И эти пять человек, инициаторы или проводники, это не ясно, как за перегородкой, находятся в другом мире. Интересно, что это всегда разные пять человек.

– Мы? – спросил Олежек.

– Разные, – подтвердил Камил. – И, возможно, никак не связанные друг с другом. Вот так вот.

– Мы.

– Да, загадка, – кивнул Камил. – А далее Центр получает возможность, пока держится канал, перенести личности оперативников в другой мир, чтобы, по крайней мере, нейтрализовать тех людей, что являются виновниками прорыва. Перенос сознания происходит в любого человека в той же десятикилометровой зоне. И я – один из таких.

– Мы?

Олежек засопел, предполагая шутку. Но Камил остался серьезен. Он пожал плечами и, пока Олежек не успел опомниться, перевернул его на живот и завел левую руку за спину. Следом на лежащего свалилось одеяло, ком белья и подушка с разложенного кресла.

– Ты живой там? – присел перед диваном Камил.

Глухое мычание было ему ответом.

– Ты дыши там, дыши, – сказал Камил. – Если не мычать, дышать можно. Мне ты не нужен.

– Мы.

– Таня, видишь ли, проводник канала. Она – проводник.

– Мы!

Камил поправил одеяло. Олежек мычал через силу, в мягкую, подушечную основу, в перья, и звук выходил негромкий.

– Ты прости, так надо.

Выйдя из гостиной, Камил прикрыл дверь в комнату. Отчаянное мычание было совсем не слышно. Камил прижался к стене лопатками. Прикрыл глаза. Есть ли у меня выбор? – спросил он себя. Таня спит, она устала, прошептал в отнорке Василий. Ты же не веришь в ее вину. Ты знаешь, что ее нет.

Камил мотнул головой.

Ради меня, сказал Василий.

А ты-то – кто? – вздохнул Камил.