Текст книги "Ветер и мошки (СИ)"
Автор книги: Андрей Кокоулин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
И снова с Камилом случилась история: в глазах потемнело, душа скрутилась в больной комок, ладонь правой сжала запястье левой, словно желая задержать, остановить на незримом браслете забирающуюся в тревожный красный цвет стрелку.
Автобус подскочил на выбоине, Камил лязгнул зубами и завертел головой. Ощущение ускользнуло. Кто-то из пассажиров прошел к дверям. Автобус остановился у знака, у ограды, за которой вырастало желто-белое здание то ли школы, то ли поликлиники, и с визгом распахнул створки. Странная мысль прыгнула у Камила в голове, но поймать ее он не смог, потому что вошедшая в салон женщина тут же сцепилась с кондуктором.
– Какие вам деньги? Какие вам деньги? – визгливо спрашивала она. – У народа работы нет, а вы – деньги! Мне уже третий месяц ничего не платят, откуда я вам возьму? Или предлагаете оплатить натурой? Я могу!
Так-так-так, стал думать Камил, пытаясь отвлечься от чужого голоса. Какие они все… Как здесь все…
Автобус тронулся. Женщина, с успехом отбившаяся от кондуктора, уселась на сиденье за Камилом. Ее фырканье, ее шумная возня, ее бормотание под нос напрочь сбивали с мысли. Откуда-то изнутри, от носителя, всплыло желание ударить дуру. Развернуться и засветить в лоб, чтоб заткнулась. Камил напрягся, чувствуя, как прорывается из своего отнорка недовольный Василий. Ну, не платят. Так всем не платят, прошелестел в голове его голос. Не одна ты на острове.
Камил на мгновение прикрыл глаза. Нет, так нельзя. Нельзя звереть. И оправдывать озверение тоже нельзя. Или это мир тут такой?
В прошлые разы у Камила не было возможности просто понаблюдать за жизнью вокруг, он выполнял задачу и активировал обратный перенос, не стремясь задержаться. А сейчас подумал: почему? Почему он так спешил обратно? Ведь сам же ратовал за то, чтобы изучить сопутствующие прорыву обстоятельства самым внимательным образом. Только то было там, в ЦКС, в родном мире, а здесь…
Словно измельченное стекло кололо пятки, рассыпалось огнем под кожей, жгло. Где тут думать о чем-то еще, когда горишь? Странно, странно. Камил выпрямился на сиденье, когда его вновь полоснуло, ожгло поперек, наполняя жутью, горечью и какой-то мрачной безысходностью. Облизнуло, сломало, схлынуло.
Камил выдохнул.
Он вышел на следующей остановке. Слишком уж резко стало накатывать в автобусе. По-живому. Можно же и пешком. Времени много. Если Кривова на работе или еще где-то, то домой ее определенно стоит ждать к вечеру. Вот Камил и подождет, сядет на скамеечку перед подъездом и подождет. Лицо он помнит, квартиру знает. Придумать бы как попасть внутрь, не вызывая подозрений. Ремонт теплосетей? Проверка счетчиков? Или представиться милиционером? Так формы нет.
Камил прошагал квартал, дождался, пока проедет фургон, и пересек улицу. Возможно, как раз лучше всего встретить Кривову на улице, подумалось ему. Изображу старого знакомого. Люди часто теряются, когда к ним приходят люди, которых они не помнят, но которые утверждают, что учились с ними в одной школе, в одном классе и сидели чуть ли не за одной партой.
Надо только как-то сразу ее зацепить…
– Эй, мужик! – услышал Камил и обернулся.
В полумраке арки стыли несколько высоких фигур. Куртки с заклепками, зачесанные в гребни волосы.
– Чего? – спросил Камил.
– Будет закурить?
Голос у спрашивающего ломался. Мальчишка лет пятнадцати. Камил фыркнул.
– Нету.
– А если посмотреть? – поинтересовался уже другой голос.
– Ты, сука, у себя в штанах посмотри! – оскалился Камил.
Он шагнул к арке, заставив подростков податься назад, но вовремя остановился. Это не я, сообразил Камил. Это Василий. Выскочил же, черт!
Пальцы зло сжались в кулак.
– Проблемы? – спросил Камил-Василий, вглядываясь в отступающие фигуры.
– Не, дядя.
– Очень хорошо.
Камил кивнул и пошел дальше. Тьма царапала изнутри. О чем он? О чем же он только что? Ах, да, Кривову надо сразу взять в оборот, купить коробку конфет, бутылку вина… С пятого… с шестого класса не виделись. На это и упирать.
Носитель успокоился, но запястье горело, и горло горело, и губы. Неужели только с ним такое? Не могут ли быть это последствия «Ромашек»? Или сбой при переносе сознания? Камил зашел в магазин на углу и какое-то время бродил мимо холодильных витрин, за которыми белели кости суповых наборов и темнела гора говяжьей печени.
– Выбрали что-то? – спросила его продавщица.
Камил мотнул головой. Тонкими сизыми колбасками на эмалированном подносе лежали куриные шеи.
На узкой площади с бюстом какого-то деятеля, поставленного перед казенным зданием, Камил влип в толпу, в митинг. На дощатой трибуне у бюста выступал человек в костюме. Рядом стоял автомобиль. Звенел, урчал, раскатывал звуки голоса мегафон. Речь билась о фасады зажимающих площадь домов.
– Мы… р-ры! …кр-ря!
Человек сто, сто пятьдесят слушали. Кто-то держал флаг. Кто-то держал плакат. Один из митингующих, обернувшись, нашел Камила блестящими глазами.
– Слышал, что говорит? Правильно говорит!
– А что говорит? – спросил Камил.
Ему казалось, что вычленить отдельные слова невозможно.
– Сволочи, говорит, – поведал ему мужчина. – Ворье, пробы ставить некуда. Дорвались и тащат.
– Что тащат?
– Все!
Отражение солнца плыло по окнам. Камил все также не понимал, о чем говорит человек на трибуне.
– Гы!.. Сы!
– Правильно! – загудели люди вокруг Камила.
– Иди ближе! – сосед подтолкнул его в спину. – Про тебя говорит!
Про меня? – удивился Камил. Он протиснулся между женщиной с бумажкой, прикрепленной на фанерке, и пожилым мужчиной в шляпе.
– Простите.
Ему удалось приблизиться к центру митинга еще метра на три, но дальше ряды уже стояли плотно. Камил вскинул голову и сместился, чтобы полотнище алого флага не мешало ему смотреть.
Мужчина на трибуне имел круглое, расцвеченное нездоровым румянцем лицо. Мгновение – и его заслонил серый раструб мегафона.
– Что же мы видим? – вдруг ясно услышал усиленный динамиком голос Камил. – Заводы закрываются, потому что, оказывается, новым хозяевам эти заводы не нужны. Им бы все распилить на металлолом, а вместо цехов поставить лотки и торговые палатки! Вы собираетесь с этим мириться?
– Не – ет! – закричали вокруг.
– Я не по-ни-маю! – продолжил мужчина с трибуны. – Не понимаю, почему власти потворствуют обнищанию людей! Почему они оставляют их без работы! Куда нам идти? В бандиты? На большую дорогу?
Толпа электризовалась. Камил чувствовал, как опасное недовольство концентрируется в людях, как злость и мрачная решимость, будто по электрической цепи, передаются от одного человека к другому, от женщины в берете – мужчине с флагом, от мужчины с флагом – старику в темном пальто, от старика – юноше в футболке, видимо, студенту. А дальше – больше: будто единая волна заколыхала толпу.
– Хотите ли вы быть нищими? – спросил выступающий в мегафон.
– Не-е-ет! – ответили ему.
– Довольны ли вы тем, что вас обдирают, как липку?
– Не-е-ет!
– Стоит ли нам выразить свое неприятие нынешней власти и нынешним порядкам?
Мужчина на трибуне вскинул руки.
– Да-а-а!
Камил обнаружил, что кричит вместе со всеми. Не Василий, не носитель, он кричит, охваченный общим темным порывом. Он чувствовал, как агрессия и ненависть лепят из него чуждое существо. Камила сжало, стиснуло, вывернуло злобой наружу, ни дыхания, ни жизни, один крик.
– А-а-а!
– К администрации! – грянул мегафон.
Плечи и головы. Распаленные лица. Камил шел в третьем или в четвертом ряду. Мимо, мимо, мимо необходимой ему улицы. К администрации, конечно, к администрации! Соратник справа, соратник слева. Всех сомнем!
Голос гремел поверху и отзывался в груди.
– Они не добьются!
– Да-а-а!
– Мы имеем право!
– Да-а-а!
– Что нам терять? Нам нечего терять!
– Да-а-а!
Впереди вскрикнул клаксон. Толпа обтекла застрявший на проезжей части автомобиль. Кто-то стукнул кулаком по капоту. Знай наших! Мы – сила! Камилу запомнилось растянувшее рот за лобовым стеклом лицо молодого водителя.
Через квартал толпа стала гуще. В нее влились люди с соседних улиц. Где-то справа запели. Взвились новые флаги. Они все были как река, людская река, заключенная в каменную оболочку города. Камил кожей ощущал звенящую в толпе энергию. Он чувствовал ее биение, как биение гигантского сердца. Он слышал ее голос, сотканный из шороха шагов, дыхания и вырывающихся из глоток звуков.
Он сам был – она.
– Мы – не рабы!
– На администрацию! – билось между фасадами.
– Да-а-а!
Как рифы в море, стыли автомобили. Камила вдруг принялось трясти. Цепляясь за чужие плечи, локти, он кое-как выбрался на тротуар. Едва не упал, склонился, пытаясь перебороть тошноту.
– Товарищ! – запоздало плеснуло в его сторону.
Но Камил уже оттолкнулся от столба, отделился совсем, выставляя между митингом и собой сначала пустое пространство, потом стену, арку. Они – сумасшедшие, зазвенела в мозгу Камила мысль. Они же сами себя…
Он мотнул головой и заковылял подальше от пестрой людской реки. Она еще слышалась за спиной, но уже не имела над ним власти.
– Дурачье. Уроды. Слепцы, – прошептал Камил. – Это же по вам и шибанет. Недоумки. Не чувствуете, что ли?
Пошатываясь, он набрел на крыльцо, высоко вздергивающееся к заколоченной двери, и сел на ступеньку. Руки на коленях дрожали. К пустому запястью бы эмофон. Впрочем, чего там смотреть?
Каменный двор-колодец изгибался кишкой. Кирпичная глухая стена под углом врастала в серую пятиэтажку. Коробка лифтового ствола рыжела ржавыми листами.
– Ладно, – сказал себе Камил. – Ладно. Здесь просто так живут.
Он видел, что этот мир гораздо жестче и злее его родного мира. Он чувствовал это. В памяти Василия и прежних носителей имелась информация о недавних жутких здешних войнах. Десятки тысяч, сотни тысяч, миллионы мертвецов. Каких-то пятьдесят лет назад. Абсолютная бесчеловечность. Красное, красное, красное!
И сейчас тоже гибли люди. То здесь, то там, в разных точках Земли. Из-за чужой ненависти, жажды наживы, страха, зависти.
Ох, дурачье.
В мире Камила последняя война случилась триста лет назад. Войско сумасшедшего короля Карла Кээле попыталось приступом взять Ладожье. Пятьсот убитых. И все. Все! И Карла Кээле, связанного, бросили свои же. Конфликты случались и потом, и армия Фридриха сто пятьдесят лет назад стояла против армии Михаила. Грозно стояла. Только не произвела ни одного выстрела.
Мы мягче, подумал Камил, похлопывая по дереву ступеньки, мы добрее, мы не заряжены негативом, мы, черт возьми, понимаем друг друга и помогаем друг другу. Возможно, мы просто умеем остановиться.
А вы?
Он слепо посмотрел на глухую стену.
Только гадить, похоже, вы и умеете, проросло в нем. Даже если неосознанно, но ведь гадите все равно. Всех вас следует… Нет, нет, усмехнулся он, это я уже вашими категориями… Давить будем избирательно.
Митинги у них. Они не рабы.
– Сидишь?
Сбоку надвинулся, навалился на перила мужчина в грязных штанах и криво застегнутой куртке. Дохнул перегаром, вытаращил пьяные глаза, ожидая ответа.
– Сижу, – сказал Камил.
Мужчина кивнул. Покачавшись на нетвердых ногах, он указал пальцем на заколоченную дверь.
– Федька здесь жил.
Продолжения не последовало. Молчание длилось с минуту. Камил не стремился к продолжению разговора. Мужчина же словно выключился. Стоял, свистел носом. Потом очнулся, как будто вспомнил что-то, и оттолкнулся от перил. Но через секунду вернулся.
– Фамилия у него была смешная…
Серый, с зажившей ссадиной лоб мужчины сморщился. Глаза затуманились. Обломанный ноготь прочертил в мягком дереве кривую линию.
– Смешная, – повторил мужчина.
– И что? – сказал Камил.
– Кто его помнит, Федьку-то? Никто не помнит. А я помню. Он лохматый был. Тощий, но сильный. Пили мы вместе. Он, выпивший – то, совсем лыка не вязал. Буйный становился. Руки как палки, и машет…
Незваный собеседник издал хриплый смешок.
– А я его в пол – мордой, – сказал он, наклоняясь к Камилу. – И держу, пока он, значит, ногами…
– Да ты добрый человек, – сказал Камил.
Мужчина задумался.
– Наверное.
– Может, скажешь в какой стороне Свиридова?
– Свиридова? – мужчина отлип от перил и уставился на арку, через которую попал во двор Камил. – Так там она самая… – он развернулся всем телом к противоположному проходу. – Или нет…
– Ясно, – сказал Камил, поднимаясь.
– Рубль будет?
– Нет.
– А если я тебя проведу? – пьяно подбоченился мужчина.
– Куда?
– А куда тебе надо?
– На Свиридова.
Мужчина замотал головой.
– Нельзя.
– Почему?
– Жена бывшая, тварь… там она… Давай на Северную? Я тебя на Северную – в один счет. Она тоже на «с».
– Мне нужно на Свиридова, – сказал Камил.
Мужчина сузил глаза.
– Так ты что, типа, к ней?
– К кому?
– К бывшей моей!
Мужчина попытался схватить Камила за грудки, но тот легко отвел руки. Простая подножка свалила противника на асфальт.
– Не рыпайся, – посоветовал Камил, фиксируя лежащего ногой.
– Да я… да ты…
Барахтающийся мужчина был похож на жука, насаженного на иголку. Зрелище было отвратительное.
– Дурак, – Камил убрал ногу.
В глазах его потемнело, шею скрутило, и он чуть ли не вслепую пошел к выходу со двора.
– Ну и иди, топай! – выкрикнул вдогонку мужчина.
Камил не оглянулся. Кирпичная стена под ладонью давала направление. Из приоткрытого канализационного люка дохнуло теплом и вонью. Это мне плохо или Василию плохо? – спросил себя Камил. Он захотел убраться отсюда побыстрее. Не со двора, не с улицы или из города – из мира.
Люди здесь генерировали негатив. Каждый, кто во что горазд. Не мудрено, что случались прорывы. Камил чувствовал, как ядовитая атмосфера общей ненависти разъедает его самого. Как его подготовка пасует перед действительностью. Многомесячная выдержка облезала, как кожа.
Ничего, будет и ответ!
Ох! На улице его неожиданно отпустило, и он заморгал, удивляясь тому, что вокруг светло. Оказалось, что можно глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть. Вот ларек, вот магазин, дальше, кажется, детская площадка – страшные деревянные фигурки и приземистое здание просвечивали сквозь кусты. Видимо, негатив генерировался областями, участками. Попал в такую «яму» – скажи «спасибо», если ноги унес без каких-либо последствий. То-то его в автобусе прижимало. Провезло, наверное, через три или четыре участка.
А может и люди такие области за собой тащат, подпитывают, подумалось Камилу. Поговорил с человеком, зарядился, потянул часть негатива за собой. И вот уже два генератора генерируют.
– Подскажите, пожалуйста, где Свиридова, – обратился он к проходящей мимо женщине, как за подаянием.
Женщина была крупная, грудастая. На толстых ногах стояла как на столпах. Она смерила Камила презрительным взглядом.
– Что, забыл, где живешь?
– Почему? – спросил Камил.
– Потому что пьянь, – сказала, будто сплюнула, женщина и быстрым шагом пошла от него подальше.
Носитель всколыхнулся, потребовал догнать ее и добиться извинений, но Камил его даже слушать не стал. Время на всяких дур он тратить не собирался. Потом видно же, что дура опасная, сама по себе как бомба, начиненная криком, руганью и агрессией. Тронь – мозг порвет.
На углу Камил выбрал направление. Василий здесь как-то был. Улица Свиридова в его памяти отпечаталась чередой домов и стеклянным павильоном ресторана «Прибой». В ресторане праздновалась свадьба друга Лехи. Шумное было заведение, с «живым» звуком, репертуар – от Кобзона до Токарева. Пей да танцуй.
Что за свадьба была! В нынешние времена такой стол организовать – квартиру продать надо. Ну, гараж-то точно! Салаты, горячее, карбонад, языки говяжьи! Водки – ящика три. Плюс шампанское и коньяк «Белый аист».
Отметили – не забыть! До сих пор…
Опомнившись, Камил выпнул заностальгировавшего носителя в его закуток. Нечего. Тоже, наверное, генерировал негатив втихую. Или даже в открытую. Не скинуть ли тебя, Василий, в конце миссии с крыши? Молчишь? А что, если таким образом, можно предотвратить очередной прорыв?
Злые вы, злые вы люди. И не лечитесь.
Камил выбрался на улицу Свиридова и двинулся нешироким тротуаром, отсчитывая номера домов. Двадцать первый. Девятнадцатый. Семнадцатый-а.
Он замедлился, соображая, что если зданию детского сада присвоили такой номер, то, наверное, следует ожидать и семнадцатый-б, и семнадцатый-в. Правда, проходя, он их что-то не заметил. Возможно, они располагались в глубине микрорайона. Если вообще были.
Семнадцатый дом без непонятных приставных литер проявился, как ему и положено, следующим и вырос перед Камилом на девять жилых этажей. Замечательно. Серо-желтый фасад. Застекленные балконы. В цоколе – аптека и парикмахерская. Полоска газона совсем символическая. Пять или шесть подъездов. Он был прекрасен, этот дом. Он знаменовал собой близость исполнения миссии.
А Рябцев пусть развлекается с Эльвирой.
Камил невольно ускорил шаг.
Пятна…
Шестиэтажка, отнесенная дальше от улицы и поставленная торцом, неожиданно обладала тринадцатым номером. Камил даже вернулся метров на тридцать назад, чтобы убедиться в том, что дом, который он только что миновал, действительно семнадцатый. Табличка на стене говорила об этом однозначно.
Итак, семнадцатый. А после него – тринадцатый. Где же пятнадцатый? Очень интересно.
После тринадцатого дома имелась поликлиника. Улица Свиридова, одиннадцать – а. Логика, в сущности, была. После тринадцатого по убыванию и должен следовать номер одиннадцатый. Подумаешь, буковку присобачили. Но пятнадцатого-то нет!
Камил почувствовал беспокойство. Нет, земля еще не ускользала из-под ног и сердце не отстукивало тревожные позывные, но некоторое неудобство в груди обозначилось. И в горле пересохло.
За поликлиникой с пугающе длинным ограждением стояла девятиэтажка, отмеченная двумя соседствующими единичками. Номер одиннадцать. Без букв. У дверей продуктового магазина на первом этаже теснилась очередь, завиваясь к торцу. Давали колбасу, сервелат, по две палки в одни руки, и счастливые обладатели с боем прорывались наружу. Очередь пухла, двигалась медленно, и Камил ощутил, как тяжело, густо завариваются в людях недовольство, злость и отчаяние. Но делать было нечего – подошел.
– Извините… – сказал Камил.
– Не пустим! – тут же крикнула какая-то старуха. – Иди в конец, ханыга!
– Нет-нет, я не в очередь, – сказал Камил. – Я пятнадцатый дом ищу.
Женщина, к которой он обратился, посмотрела на него, как на идиота.
– Так идите по улице, – махнула она сумкой. – Этот – одиннадцатый, дальше – тринадцатый…
Камил кивнул.
– А потом – семнадцатый. А пятнадцатого – нет.
– Что ты глупости-то говоришь! – опять встряла старуха. Глаза у нее были злые, а рот согнут в подковку. – Такого никогда не бывало, чтобы дома не было! Ты ври, ври да не завирайся! После тринадцатого пятнадцатый по любому должен быть!
– Он, скорее всего, дальше, – сказала женщина. – Вы, наверное, невнимательно смотрели.
– Так он же похмельный! – хохотнул кто-то.
Очередь злорадно зафыркала.
– С такого похмела и дом-то не разглядишь, не то, что номер! – крикнул кто-то насмешливый и острый на язык. – Слегонца и городом можно ошибиться!
– Ищи, мужик, ищи, – добавил мужчина с усталыми глазами. – Есть там пятнадцатый дом.
– Где? – спросил Камил.
– Между тринадцатым и семнадцатым! – отозвался весельчак. – Не ошибешься!
Больше никто Камила ответом не удостоил. Колбаса была гораздо важнее. Честно, мог бы, Камил всех бы этих «колбасников» убил.
И не расстроился, не засомневался, не пожалел бы. Нет, потом, возможно, и пожалел, чего уж.
Ненависть заставила торопливо отвернуться. Кожу на лице стянуло. Губы раздвинуло в оскал. Это не он, это Василий, носитель. Или все же он? Вокруг все узнаваемо потемнело, душу скрутило, внутренности запекло с корочкой.
Всех бы, всех…
Вот знали бы эти, стоящие за колбасой люди, что такие же люди, как они, сейчас в другом мире сходят с ума от прорыва, случившегося по вине их соседей, знакомых, соплеменников, то уж, наверное, не позволяли бы себе не то, что шутить, улыбаться не смогли бы. Выстроились они!
Камил поймал себя на том, что, уже отойдя от очереди, развернулся обратно с намерением хотя бы одному-двум набить морду, и с усилием, буквально с болью – не время, не время! – заставил себя снова отправиться на поиски злосчастного дома номер пятнадцать. Специально его, что ли, спрятали от него?
– Суки, – прошептал Камил.
Он был взвинчен, и это было неправильно. Нет здесь стабилизаторов. А вот возможностей вывернуться наизнанку – тысячи. От каждого человека можешь получить привет. И все вокруг подначивает тебя к тому, чтобы окунуться в угар негативных эмоций. Все словно для этого и предназначено.
Скотский мир!
Камил выдохнул, успокаиваясь. Итак. Одиннадцатый-а, поликлиника. Здание в глубине слегка за одиннадцатым. Хорошо. Тринадцатый. Через пятьдесят метров от поликлиники. Небольшой скверик еще…
Он прошел сквериком и обогнул дом с тыльной стороны. Пространство за домом вмещало в себя узкий песчаный участок, приспособленный под футбольное поле, и покатый земляной взгорок. Дальше, насколько понял Камил, теснились дома противоположной улицы. К ним у него не было претензий, прослеживался в них строгий порядок, по крайней мере, никаких пустот, отстоящих зданий и странных конструкций видно не было. Дом фасадом, дом торцом, дом фасадом…
Семнадцатый.
Асфальтовая дорожка, изгибаясь, уходила к детскому саду. К семнадцатому-а. Во внутреннем дворе соседствовали друг с другом кирпичная выгородка для мусорного контейнера, несколько деревьев и площадка с качелями и «шведской стенкой». Еще одна дорожка устремлялась к домам за взгорком. Все, никаких намеков на пятнадцатый дом. Даже фундамента не было.
Словно сомневаясь в своем зрении, Камил на всякий случай дошагал до детского сада, но, разумеется, никаких невидимых зданий не обнаружил. Ну как так? – подумалось ему. Он, оглядываясь, потоптался на месте. Адрес он запомнил намертво. Кривова Татьяна Михайловна, улица Свиридова, пятнадцать.
Может, конечно, статься, что пятнадцатый дом поставили в конце улицы. Вполне в здешнем стиле.
Камил скривился и снова направился к девятиэтажке номер семнадцать. На коротком пути его едва не стошнило, и он с минуту стоял, опираясь ладонью на тополь, пока ком, подступивший к горлу, не провалился обратно в желудок. За это время он вспотел, а затем покрылся мурашками. И тут же заломило висок.
Нет, побыстрее отсюда.
И, вообще, обойдемся без конфет. Хватит с Кривовой и шоколадки. Камил видел несколько разных плиток в ларьке на углу. Значит, он представится школьным приятелем, напросится в квартиру, а там…
Слабый протест носителя Камил отмел. Молчи, Василий. Ни черта ты не знаешь о том, зачем и почему. Молчи.
– Извините.
Камил остановился у скамейки перед подъездом. Две старушки, дремавшие на ней, встрепенулись от его слов и повернули к нему свои морщинистые физиономии.
– Что? – спросила одна.
Она была в бежевом, заштопанном на рукаве плаще.
– Водки нет, – сказала другая, кутаясь в истрепанный пуховый платок.
– Я… – мотнул головой Камил. – Мне дом найти. Может, вы знаете?
Старушки переглянулись.
– А какой дом?
– Пятнадцатый. Свиридова, пятнадцать.
– Так вон он, – показала на шестиэтажку обладательница плаща.
– Это тринадцатый, – сказал Камил.
– Как тринадцатый?
– Там номер.
Одна из старушек даже привстала, близоруко всматриваясь в здание.
– Не может быть!
– Он самый. А пятнадцатого я найти не могу, – сказал Камил.
– Наш – семнадцатый, – принялись рассуждать старушки, – где сберкасса, то девятнадцатый, поликлиника…
– Одиннадцатый-а, – подсказал Камил.
– Ну да, – закивали старушки.
– А пятнадцатый?
– Так где-то здесь, – сказали Камилу.
Он кивнул.
– Я знаю, что где-то здесь. Мне бы конкретно. Понастроили, понумеровали, дома не найдешь.
– А ты походи, походи, – посоветовали старушки. – Не мог же дом пропасть!
– Да я уж понял.
Камил вышел со двора, в ларьке за девятнадцать рублей (в бутылку водки! – ахнул у себя в отнорке Василий) купил плитку иностранного шоколада в блескучей обертке и, сунув ее в карман пиджака, зашагал по разбитому тротуару в сторону домов за взгорком.
По логике: если с лицевой стороны улицы здание с пятнадцатым номером найти не удалось, значит, оно должно хорониться в глубине микрорайона. По извращенной логике оно может затесаться и среди домов на четной стороне улицы. Но это соображение Камил оставил на тот случай, если его поход к домам за взгорком постигнет неудача.
Что за дурной мир!
У бесхозного бетонного кольца, не понятно для чего наполовину врытого в землю, целовались парень с девушкой, и Камил притормозил, собираясь выяснить у них, знают ли они про пятнадцатый дом. Ну, вдруг?
– Че надо? – спросил парень, оторвавшись от губ пассии. – Давай, мужик, гуляй отсюда, не обломится.
Девушка громко щелкнула жвачкой.
– Ему завидно, наверное, – с улыбкой сказала она, поправляя черные чулки в крупную сетку.
– Мне адрес, – сказал Камил. – Пятнадцатый дом. Может, знаете?
– Ты слепой, что ли? – фыркнул парень, хрустнув кожаной курткой. – Таблички на домах для кого?
– Там нет.
– А я тебе, что – энциклопедия? – с вызовом спросил парень.
– Да нет.
Замыкал микрорайон Гончарный переулок. Камил прошел дом номер шесть и дом номер восемь, наверное, уже чуть ли не час убив поисками. Казалось бы, чего легче? Но здесь все навыворот.
Он вдруг сообразил, что у Василия и Кривовой – одиннадцать лет разницы. Какой же тот тогда одноклассник? Эпический мог бы случиться прокол. Я запомнил тебя с первого класса. Ха-ха. Но кем тогда представляться? Как быстро втереться в доверие? Сказаться знакомым ее отца? А если эта Татьяна Михайловна и вовсе не пустит его на порог? Тогда придется караулить, пока она выйдет из квартиры.
Камил добрел до торцевой шестиэтажки. Со стороны улицы таблички на ней не было. Нет, вряд ли это искомый номер пятнадцатый, уж очень органично вписывается в линию Гончарного переулка. Хотя, конечно…
Он двинулся к подъездам, которых было три. На скамейке у одного из них Камил заметил женщину. В темном платье и короткой куртке из-за неподвижности она казалась чуть ли не элементом декора. Если уж сидит, подумалось ему, то наверняка живет здесь. А раз живет, то знает, какой это дом.
Подойдя ближе, Камил почувствовал озноб. В бледном, заострившемся лице он узнал Кривову. Одна из виновниц случившегося в «Ромашках» прорыва неотрывно смотрела куда-то поверх высаженных перед домом кустов шиповника.
Значит, вот он, пятнадцатый дом.
И вообще – удачно. Неимоверно.
– Татьяна?
Женщина, помедлив, перевела на него взгляд. Потом слабо, неуверенно кивнула. Лицо ее не выразило ни удивления, ни радости. Только губы сжались.
План сформировался в голове Камила в долю секунды.
– Я вас искал, – сказал он, подсаживаясь.
Очень хорошо, подумалось ему. Сидим, беседуем. Кто что заподозрит?
– Зачем? – безжизненным голосом произнесла женщина. – Вы из милиции?
– Почему? Нет, – удивился Камил.
– Тогда ладно, – сказала женщина.
И словно потеряла к нему интерес. Камилу показалось, что она больна. Возможно, подумалось ему, прорыв и для людей отсюда не проходит бесследно. Но лучше бы их убивало в самом начале. Только настроились – и бах! Скольких бы жертв удалось избежать!
Тьма приблизилась и отступила.
Камил вновь испытал тошноту и головокружение. Конечно, он же находится рядом с одним из инициаторов. Все вокруг пропитано…
– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил он Кривову, оборвав мысль.
Рука его нашла чужое холодное запястье. Пальцы сквозь кожу расслышали, разобрали мелкий пульс.
– Нет.
Женщина не попыталась освободиться. Камил ждал момента. Достаточно было одного удара, чтобы вызвать паралич сердечной мышцы. Большой силы не требовалось. Необходимо было лишь поймать сердце между сокращениями.
Куда ударить, Камил знал.
– Я могу помочь, – сказал он.
Женщина повернула голову. Она почему-то долго всматривалась Камилу в лицо. Ей словно никак не удавалось разобрать его черты.
– Вы – добрый человек? – спросила она вдруг.
Камил незаметно сжал пальцы правой руки в кулак.
– Наверное, – сказал он.
Ему подумалось, ей надо дать последнюю минуту. А потом он, возможно, даже вызовет «скорую». Когда будет уже поздно.
– Если вы добрый человек, – сказала Кривова, наклоняясь к нему, – тогда убейте меня, пожалуйста.
– Что?
– Убейте.
Ему пришлось тряхнуть ее за плечо.
– Вы что?
Женщина слабо улыбнулась.
– Я бы сама, – прошептала она. – Но во мне нет храбрости. А если кто-то другой… если хороший человек…
– Взять и убить?
– Да.
– Почему?
– А зачем жить?
Что-то сжалось в Камиле от простоты вопроса.
– Вы что-то натворили? – спросил он.
Женщина качнула головой.
– Это не важно. Убейте… убейте меня.
Она уткнулась лбом ему в плечо и замерла. На виске, под прядкой волос билась жилка. Запястье так и осталось в пальцах Камила. Ни дать ни взять парочка проводит на скамейке свободное время.
И то ли Василий был в этом виноват, то ли опять тьма поползла в глаза и в душу, но Камил не смог ударить женщину. Что-то было не то, не так, внутри и снаружи. Ему захотелось кричать.
И в глаза женщине, и просто в небо.
– Ну нет, – сказал Камил. – Извините, так не годится.
Носитель был худоват, но Кривову ему удалось без труда взять на руки. Она была удивительно легка.
– Сейчас мы с вами домой… – проговорил Камил, подбивая носком ботинка подъездную дверь. – Напоим вас чаем…
Женщина что-то прошептала.
– Что? – спросил Камил, ныряя в тусклый сумрак лестничной площадки.
– У меня нечего есть, – сказала женщина.
– Но чай-то есть?
– Совсем немного.
– А у меня есть шоколад, – сказал Камил. – Вы не против чая с шоколадом?
– Нет.
Голос женщины был совсем слаб.
Что-то в Камиле сломалось. Что-то хрустнуло, отстало, как хрящик. Ненависть? Злость? С Кривовой на руках он поднялся на второй этаж и только тогда сообразил, что не должен знать ее адреса.
– Где вы живете? – спросил он.
– На третьем, – двинула рукой женщина.
– Ясно. Я бы так до последнего этажа…
– Почему?
– Подумалось, вдруг вы живете на крыше?
Женщина отвернула голову. Ступеньки лестничного пролета пропадали под ногами. Последние шаги дались Камилу тяжеловато.
– Ф-фух, – он прислонился к стене.
– Я могу… – зашевелилась Кривова, то ли собираясь, то ли только показывая, что в состоянии идти и сама.
– Ну уж нет, – сказал Камил. – Доставка в квартиру. Ключи только…
– Здесь.
Женщина, чуть повернувшись в его руках, достала ключи из кармана куртки. И вдруг посмотрела ему в глаза.
– Вы, правда, хороший человек?
– Не знаю, – буркнул Камил.
– К девятой, – вытянула руку с ключами женщина.
– Ага.
Камил шагнул к простой, обитой дерматином двери и вздрогнул, когда изнутри донеслось протяжное мычание.
– Олежек!
Женщина обрела неожиданную силу. Камил не смог удержать ее, как ни старался. Одно мгновение – и она уже на полу ногами. Другое – и ее пальцы проворачивают ключ в замке. Щелк! Щелк!
