Текст книги "Ветер и мошки (СИ)"

Автор книги: Андрей Кокоулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Не имеем, – сказал шеф.

– Но изъятые номера «Народного проспекта» и «Путевого»…

– Коля, мы это уже обсуждали. Дела далекой старины должны волновать нас в последнюю очередь.

– Тем не менее, – не унимался Штапер, – у меня есть основания…

Шеф сморщился.

– Коля, вот скажи. У тебя случилось помутнение. Во время этого помутнения ты написал статью о том, как доить стрекоз и получать стрекозиное молоко в промышленных масштабах.

– Почему стрекоз? – удивился Штапер.

– Не важно, – раздраженно сказал шеф. – Статья о дойке стрекоз. Не хочешь стрекоз, значит, о дойке «божьих коровок». Только наутро ты просыпаешься с жуткой головной болью и видишь, что разослал статью не только по внутренней сети мне, Солохину и, например, Гриммару, но и в издания вроде «Вестника животноводства» и «Новых технологий». Причем, масштаб помутнения встает перед тобой во весь рост, так сказать, с первых строчек… Твои действия, Коля?

– Ну…

Доктор на несколько секунд ушел взглядом в себя.

– Тут и думать нечего, – нетерпеливо сказал шеф. – Ты любым способом захочешь, чтобы тот бред, что ты написал, в изданиях ни коим образом не появился. А мне и Солоухину…

– И мне, – сказал Камил.

– Да, и Гриммару, – кивнул шеф. – Всем нам ты будешь слать слезные сообщения, чтобы мы удалили, посланное тобой, не читая. Не заглядывая. Не окидывая даже одним глазком. И я вполне допускаю, что с номерами «Народного проспекта» и «Путевого» вышла такая же оказия. Кроме того, основательно мы взялись за прорывы где-то полвека назад. Было бы кому и что прятать.

Штапер всплеснул руками.

– Хорошо, хорошо, Марк, здесь ты меня уел, – он поморщился. – Я могу продолжить?

– Пожалуйста.

Собираясь с мыслями, доктор пролистнул несколько изображений на экране. Докладные записки почти вековой давности сменили друг друга, потом мелькнул нарисованный от руки график.

– Итак, – сказал Штапер, останавливаясь на таблице, где напротив столбца с годом стояло количество прорывов, – я собрал статистику. Государственное статистическое бюро стало фиксировать прорывы лишь девяносто два года назад, поэтому те случаи, что были раньше, в моей таблице идут общим числом. Они в самом верху. Видите? Грубо говоря, за сорок пять лет после Ставицкого документально подтверждены восемь прорывов. То есть, по одному прорыву приходится на каждые пять с лишним лет. Ниже идут уже официальные цифры, и там, где не было прорывов, я просто опускал год. Что получается? Мы видим, что частота прорывов медленно растет. И есть всплески, где случаи происходят по одному, по два в год. Это восемнадцатый и девятнадцатый годы прошлого столетия, а также вся первая половина сороковых. С чем это связано, до сих пор неизвестно. Но об этом позже.

Последний всплеск – конец восьмидесятых, начало девяностых годов. Здесь мы поймали целых три прорыва за один год, если помните.

– Мне было семь, – сказал Пепельников.

– Мне было одиннадцать, – сказал Купнич. – Два прорыва, кажется, шли один за другим. Тогда накрыло Кряжин, а мы находились в пятнадцати километрах. Кроме забитых трасс, ничего не помню.

– Молодежь, – вздохнул шеф. – Это было время Липмана и Сорокина. Вам до них еще расти и расти.

– В конце февраля, – сказал Штапер, – прорыв случился в Раве Великой, попали в него две тысячи человек, и только он был локализован, как грянул Кряжин. Это был один из самых тяжелых по жертвам прорывов. Густонаселенный район. Семьсот восемьдесят пять человек погибли, трем тысячам четыремстам понадобилась длительная реабилитация. И еще: прорыв держался около трех дней, шестьдесят девять часов, если быть точным. После этого исследования по локации и купированию прорывов были форсированы. Группа Тишковского-Пека вышла на теоретическое обоснование энергетических выбросов из параллельного мира, была построена математическая модель и разработан инструментарий по определению и фиксации прорывных каналов, одновременно группы Жумагулова-Троббета и Лескова-Гройфа-Туманова занимались возможностью подключения к этим каналам, управления ими или же операций по их схлопыванию.

Доктор вывел на экран видеофрагмент, где десяток людей в белых комбинезонах с радостными криками скакали между столами на фоне экранов с пляшущими цветными диаграммами. Смотреть на это без улыбки было нельзя. Взрослые дети!

– Ну, это-то зачем? – фыркнул шеф, молодой двойник которого мелькнул в кадре.

– Это так, – сказал Штапер. – Это уже наш прорыв. Когда группе Жумагулова-Троббета удалось открыть, что сопутствующие всплеску энергетические каналы можно использовать для ответного воздействия. Так как личности, индуцирующие прорыв в параллельной реальности, нами устанавливались с точностью в девяносто девять и девять десятых процента, появилось предложение об их нейтрализации. Технологию переноса испытывали пять лет.

Новичок поднял руку.

– Да, Алексей, – сказал шеф. – Вопрос?

– Да.

Шелест встал.

– Это не обязательно, – сказал шеф. – Можешь сидя.

– Вопрос такой, – сказал Шелест, оглядев нас по очереди. – Получается, что мы действуем, когда все уже случилось. Возможно ли воздействие на параллельный мир превентивно?

Штапер кивнул.

– Хороший вопрос. Отвечаю, – он погасил экран. – Нет, воздействие невозможно. Пока ни место, ни примерная дата очередного прорыва даже не прогнозируемы, хотя, по статистике, мы и видим все увеличивающуюся частоту всплесков. Сто лет назад прорывы случались, если грубо округлять, раз в пять лет, и сейчас мы медленно приближаемся к ситуации, когда прорывы происходят с периодичностью до трех раз в год. С чем это связано, нам опять же неизвестно. Возможно, это связано с планетарными механизмами, возможно, наши миры вошли в зону плотного взаимодействия. Есть предположение, что это процесс циклический, и в какой-то временной промежуток частота всплесков растет, а затем падает. В любом случае, мы пока не имеем возможности самостоятельно даже заглянуть в параллельный мир. Поэтому и сама природа прорывов нам пока не понятна.

– А там? – спросил Шелест.

– В смысле? – поднял голову доктор.

– Там люди понимают, что делают?

– У нас нет полной информации, – сказал шеф.

– По-разному, – сказал Купнич.

– Прорыв формируют пять человек, – сказал Камил, сцепляя пальцы. – Никакой связи между ними, кроме того, что они находятся в пятикилометровом, десятикилометровом радиусе, замечено не было. В большинстве случаев люди из пятерки даже не знакомы. Просто срабатывает неясный нам триггер, и происходит всплеск. Возможно, они даже не понимают, что являются передатчиками негативной энергии.

– Но вы же не знаете, оказывалось ли на них до этого внешнее воздействие, – возразил Шелест. – Может их перед прорывом долго готовили.

– Вряд ли, – сказал Камил.

– Мы многого не знаем, – проронил Боркони.

Шелест усмехнулся.

– Конечно! Я же говорю, что получается, что мы машем кулаками после драки. Прорыв случился, мы его локализовали и давай людей в параллельном мире изводить.

Лицо шефа потемнело.

– Мы не изводим, Алексей, – пророкотал он, – мы нейтрализуем. – Он свел брови. – Или вы предлагаете ничего не делать? В «Ромашках» на сегодняшний день сто девятнадцать человек погибли, а четыреста семьдесят получили тяжелые психотравмы. И прорыв еще считается активным, хотя эмофон почти пришел в норму. По-вашему, тех пять человек, что вольно или невольно явились его родителями, передатчиками, линзами некой фокусировки нам надо простить и пожалеть? Потенциально они могут быть способны на повторное воздействие, так слава богу, что у нас есть возможность это воздействие предотвратить. Или что вы нам предлагаете?

Шелест побледнел.

– Предлагаю сначала изучить процесс, господин Виккерт.

Несколько секунд шеф поправлял ремешок своего браслета. Все молчали. Наконец шеф поднял глаза.

– Как? – спросил он.

– Что? – не понял Шелест.

– Как вы собираетесь «изучать процесс», Алексей?

– Наблюдением. Установлением контакта. Выявлением всех сопутствующих прорыву обстоятельств.

Шеф с доктором переглянулись.

– У вас пытливый ум, Алексей, – сказал шеф. – Вас извиняет молодость и то, что вы в первый раз присутствуете на собрании группы. Поверьте, все это обсуждалось и не один раз. Я вам сейчас наскоро…

Он вдруг замолчал и склонил голову, прислушиваясь к внутреннему каналу нейроконнектора.

– Так, – сказал он, – техники просят еще полчаса. Хорошо. Так вот, Алексей. Чтобы «изучить процесс», как вы выразились, у вас будет не более семидесяти двух часов, то есть, не более трех суток, после которых прорывные каналы теряют стабильность и, соответственно, перестают поддерживать перенос сознания оперативного работника. Чаще всего после локализации и настройки мы располагаем куда меньшим временем. Шестьдесят часов, пятьдесят, двадцать пять. Что вы хотите успеть за это время? К тому же, когда происходит перенос сознания, оперативник оказывается не в теле человека, на которого заведена одна из точек прорывного канала, а, скажем так, в случайном теле «по соседству». И «соседство» это весьма относительное. Гриммар уже сказал: пяти-, десятикилометровый радиус. И хотя вы будете иметь данные о местоположении цели, до нее еще надо будет добраться. А реальность там – не подарок, могу вам сказать, и у личности, которую вы на время миссии заместите, могут быть свои, не самые приятные обстоятельства. Она может не иметь средств к существованию, быть голодна, больна, пьяна. Были случаи переноса сознания в человека смертельно раненого. А теперь, Алексей, вопрос: что вы сможете выяснить и какие контакты установить, не имея представления о действительности, в которой окажетесь?

Шелест поиграл желваками.

– Но ведь памятью личности я смогу воспользоваться?

Камил хмыкнул.

– Это да. Но память может быть разного свойства. От некоторых эпизодов может и стошнить.

– Но это же даст мне возможность сориентироваться!

– И? – спросил Камил.

– Ну, выйти на структуры, – сказал Шелест упрямо. – Выйти на руководство, чтобы донести до них, что с их стороны происходят выбросы негативной энергии. Что они должны что-то с этим сделать!

Боркони покачал головой. Пепельников усмехнулся. Миша Купнич потер глаз и сказал:

– Это самый короткий путь в «дурку», Алексей.

– Куда? – спросил Шелест.

– В нечто вроде санатория психологической разгрузки. От желания куда-то выйти и чего-то донести лечат медикаментозно.

Шеф пристукнул по столу ладонью.

– Так, ребята, заканчиваем. Алексей, ты, похоже, еще не готов. Значит, сегодня отдыхаешь. Тебя сменит Володя Марков.

– Но господин Виккерт…

Увидев непреклонное покачивание головой, Шелест сник.

– Мне можно идти? – спросил он.

– Эмофон какой? – спросил шеф.

Шелест бросил взгляд на браслет.

– В норме.

– А такое ощущение… Ладно, посиди снаружи, нам надо будет поговорить.

– Понял.

Отодвинув стул, Шелест направился к двери.

– Алексей, – остановил его Штапер.

– Да?

– Я тебе скинул материалы, – сказал доктор. – Почитай, пожалуйста. Тебе многое станет понятно.

– Принял, – сказал Шелест.

Он вышел. Тут же вошел вызванный шефом через нейроконнектор лохматый Марков, поздоровался со всеми, сел на стул рядом с Камилом. Полтора года назад, еще до Ингола и Пака, он был старшим в их оперативной группе.

– Привет, – шепнул он.

– Откуда выдернули? – тихо спросил Камил. – С «Ромашек»?

– Летал в «Берег», у меня там брат.

Разговор под взглядом шефа увял.

– Ребята, потом наговоритесь. Господин Штапер…

– Да-да, – ожил доктор. – Остановились мы, кажется, на частоте прорывов. Да.

Он шевельнул рукой, и стена снова посветлела, по ней пробежали сверху вниз несколько таблиц и графиков, пока крупный рисунок не занял весь импровизированный экран. На рисунке схематично был изображен канал прорыва. На одной половине от пяти неряшливых кружков прорастали синие лучи, сходились в одну точку и порождали толстый луч, который через пунктирный барьер проникал на другую половину рисунка. Луч упирался в заштрихованную зону, где ряд неказистых домиков, сложенных из двух вертикальных палочек и одной горизонтальной перекладины, обозначали город.

– Механизм прорывов до сих пор остается неизвестным, – сказал Штапер, – но, действительно, с того времени, как мы смогли понять, что это такое, с момента фиксации и определения параметров всплеска, мы всегда видим, что канал формируется как бы из пяти составных частей. Заплетается, как косичка, из отдельных прядок. Расчеты же Лескова-Туманова и аппаратура электромагнитного эха Гройфа позволили нам определить, что это за прядки.

Люди. Люди с той стороны.

Доктор вывел на экран вереницу отдающих в синеву изображений. Простые человеческие лица. Молодые и старые. Несколько детских. Полупрофиль. Анфас. Лица сменяли друг друга. Камил всматривался в них, надеясь уловить общую черту, закономерность, которая позволит ему наконец понять, почему инициируются прорывы. Купнич, Боркони, Пепельников и Волков всматривались тоже. Шеф, откинувшись на спинку кресла, казалось, дремал, но, скорее всего, связывался с техниками, проверял готовность служб, получал свежие сводки по «Ромашкам».

Но нет, закономерность не угадывалась.

Просто лица. Просто люди. Аппаратные снимки, полученные с помощью электромагнитного эха.

Одно время ходила версия, будто прорывы связаны с мистическим учением, и пять человек на той стороне образуют пентаграмму, пятиконечную звезду, как непременный атрибут вызова демонических существ из тонкого мира. Никакого вызова в реальности, конечно, не происходило, но сам ритуал, как предполагалось, в какой-то момент пробивал канал. Версия прорабатывалась серьезно, только никакой связи между людьми так и не было обнаружено. Просилась на ум мысль о стоящем над ними манипуляторе, который, играя пятеркой вслепую, преследовал какие-то свои цели. При этом в качестве манипулятора рассматривались и тайное общество, и государственная структура. Но увы. Догадки каждый раз упирались в мотивацию манипулятора, который, получалось, пользовался одним и тем же ритуалом больше столетия. Что он получал? Никаких поворотных событий после прорывов в параллельном мире не происходило. Никаких удивительных открытий или чудес оперативники, побывавшие на той стороне, не фиксировали.

Камил вспомнил, как лет пять назад кто-то высказался о том, что процесс, должно быть, взаимный: наш мир получает всплеск негативной энергии, а по другому каналу «параллельщикам» уходит порция позитива. Шеф мгновенно пошел пятнами. «Почему? Почему раньше никто не мог этого сообразить?».

Бросились искать пробои на ту сторону, но не нашли. То ли обратных прорывов не существовало в природе, то ли аппаратура трех исследовательских институтов для их обнаружения не годилась.

– Время, – открыл глаза шеф.

– Понял, – кивнул Штапер.

Он погасил экран. Никто не встал. Оперативники уже знали, что последует за окончанием вводной части.

– Каждому – по одному клиенту, – сказал доктор.

Он встряхнул рукой с браслетом.

– Ребята, – внезапно сказал шеф, глядя в столешницу, – может быть Алексей и прав. Вы попробуйте приглядеться. Когда нейтрализация превращается в рутину, важное попросту можно не заметить.

– Приглядываемся, босс, – сказал Боркони. – Только без толку. Постоянный цейтнот. И так в большинстве случаев один из пятерки остается жив. А должны все – того.

– И все же…

Шеф посмотрел на Камила.

– Так не убивать? – спросил тот.

Шеф вздохнул.

– Нейтрализацию никто под сомнение не ставит. Как бы это не было впустую, после драки… Кстати, если будет время, постарайтесь оказать в этом деле помощь своим товарищам. Но мне все время кажется, что мы что-то упускаем, – поделился он. – Будто все можно сделать проще, найти что ли чертов центр, откуда управляют прорывами. Я понимаю, что несу сейчас дичь, достойную новичка, но у меня на нынешний момент нет ни одной стоящей идеи, как это прекратить.

– Мы постараемся, – за всех сказал Купнич.

– Спасибо, – сказал шеф.

Доктор наконец справился с браслетом.

– Итак, – произнес он, – клиенты. Передаю. Боркони. Пепельников. Волков. Купнич. Гриммар. Трое мужчин, две женщины.

– Получил, – сказал Боркони.

Пепельников кивнул.

– У меня – красавчик, – сказал Купнич, прикрыв глаза.

– А мне старуха досталась, – сказал Волков.

– Принял, – сказал Камил.

Нейроконнектор поместил в уголок левого глаза голографический кружок полученного досье.

– Пять минут, чтобы ознакомиться, – сказал шеф. – Ложементы уже готовы.

– Да, я тогда пойду, – поднялся Штапер.

– Браслет, Коля, – напомнил ему шеф. – В следующий раз не допущу с твоей рухлядью, честное слово.

Камил закрыл глаза. На внутренней поверхности век высветилось изображение женщины.

– Кривова Татьяна Михайловна, – зашептал нейроконнектор. – Двадцать пять лет. Адрес: город Лапинск, улица Свиридова, дом пятнадцать. Мать умерла, отец, Кривов Михаил Петрович, сорока восьми лет, жив, но связей с дочерью не поддерживает. Безработная, торгует на рынке. Семь лет до этого работала на обувной фабрике «Заря», потом санитаркой в больнице на улице Плеханова, дом двадцать восемь. Незамужем, постоянного партнера нет.

Снимок привычно отдавал в синеву.

Женщину, наверное, можно было бы назвать красивой, если бы не ранние морщины, прорезавшиеся на щеках и на лбу, а также мешки под глазами. Взгляд у будущей жертвы был усталый, тусклый.

– Связей с остальными инициаторами прорыва – одна, – продолжил рассказывать нейроконнектор. – Рыжов Григорий Евгеньевич, сорока двух лет, является дальним родственником по материнской линии.

Изображение женщины сменилось изображением мужчины с тяжелой челюстью и шрамом, загибающимся вниз от верхней губы. Движением радужки влево Камил вернул эхоснимок Кривовой.

У него со временем сформировалось нечто вроде ритуала. Перед самым переносом он мысленно разговаривал с тем, кого ему предстояло нейтрализовать. Почему? Так сразу и не сообразишь. Пусть и необходимое, убийство ему было все же противно. Возможно, он искал себе оправдание таким образом.

Камил долго смотрел на женщину. Татьяна. Таня. Татьяна, ты понимаешь, что сто девятнадцать человек… У нас нет такого, чтобы зуб за зуб, это, скорее, у вас. Но за все приходится отвечать. Татьяна, сказал он, эти сто девятнадцать человек – на тебе. По крайней мере, пятая их часть.

Мы – не звери. Я – не зверь. Я вполне допускаю, что твоя вина в прорыве в «Ромашках» может быть опосредована или случайна. Только мы обязаны ответить. Иначе мы перестанем себя уважать, иначе мы покажем, что мы не в силах отреагировать, что можно и дальше безнаказанно, просто потому, что кому-то захотелось…

Прости, сказал Камил. Прости.

Нейроконнектор подгрузил в мозг карту местности, сведения о транспорте, предполагаемые маршруты движения цели и наметил удобные для нейтрализации зоны. Полагалось, что лучше всего, если нейтрализация будет выглядеть несчастным случаем. Прямое убийство сразу накладывало отпечаток негатива на человека, в которого переселялся оперативник. Поди пойми, как это скажется на частоте и силе дальнейших прорывов. Поэтому шеф уповал на незаметность и аккуратность.

– Все. Все!

Хлопок ладонью по столешнице вывел Камила из процесса анализа данных. Он встряхнулся. Рядом пошевелил плечами Волков. Уже вставший из-за стола Купнич широкими ладонями массировал себе лобные доли.

– Время, ребята, время, – сказал шеф.

– Я же говорю – цейтнот, – сказал Боркони.

Шеф укоризненно качнул головой.

– Это не цейтнот, Александр. Это – тонус. Я придаю вам ускорение.

– Ага-ага.

Оперативники потянулись в двери. Камил, помедлив, остановился на пороге.

– Босс.

Шеф приподнял руку, призывая к молчанию. Лицо его напряглось, воспринимая информацию по нейроконнектору, но через мгновение оттаяло.

– Да, Камил, – сказал шеф.

– Ирину отвезли в «Солань». А я сейчас на два дня, наверное, выпаду. Ей, конечно, не дадут что-то с собой сделать…

Шеф поднял глаза на оперативника. Взгляд его ничего, кроме усталости, не выражал.

– Чего ты хочешь от меня?

– Приставьте к ней специалиста поопытней.

– «Психи» сейчас все нарасхват, Камил, и опытные, и начинающие, – сказал шеф, вдавливая пальцы в висок, – но я подумаю… я посмотрю, что можно сделать.

– Спасибо, – сказал Камил.

Он вышел и, догоняя группу, направился в основной, радиальный корпус. На стенах, выполняя роль аспекта психологической разгрузки, висели в рамках расплывчатые акварели. Небо. Лес. Луг. Все слабо-зеленое и бледно-голубое. А, нет, вот и красные пятнышки ягод на земляничной поляне.

Выбиваются.

– Гриммар, не задерживайся, – прорезался в голове доктор.

– Уже подхожу, – сказал Камил.

Лифт опустил его на третий подземный этаж, с голоэкрана подмигнула тонкая стрелка, показывая, куда идти. У дальнего бокса махнул рукой Волков. Но путь Камила лежал в правый рукав коридора, к боксу с литерой «Г».

Внушительная, будто бронеплита, створка была сдвинута в сторону, в округлом проеме, ожидая его, стояла женщина в хрустком антистатическом комбинезоне и с планшетом в руке. Нижняя половина ее лица пряталась за респиратором.

– Раздевайтесь, – сказала она Камилу.

Из-за маски голос прозвучал глухо.

В узком тамбуре Камил снял «актив», который не успел переодеть в полете, и остался в темно-серых плавках. «Актив» убрал в шкафчик.

– Браслет, – напомнила женщина.

– Простите.

Камил отщелкнул разъем. Присоединившийся к «активу» браслет в последнее мгновение пискнул. Принятый в один из санаториев Ингол отбил короткое сообщение: «Спасибо. Виноват». Времени ответить у Камила не было.

– Проходите, – сказала женщина.

Ложемент находился в углублении у дальней стены. Гладкие обводы, стеклянный колпак. От изголовья лучами расходились пучки проводов. Аппаратура и пост наблюдения располагались на возвышении напротив.

Все боксы были похожи один на другой.

– Сначала на стул, – сказала женщина.

Камил прошел по оранжевой плитке, сел и привычно склонил шею. Поле зрения сузилось до собственных ног и складок комбинезона, надвинувшихся сбоку.

– Я заглушу вам нейроконнектор.

– Я знаю, – сказал Камил.

– Если будут какие-то неприятные ощущения, вы скажите.

– Хорошо.

Краем глаза Камил заметил изломанный, суставчатый шланг, который женщина перекинула через плечо.

– Не шевелитесь.

Холодок появился у Камила за правым ухом, там, где под заглушкой из биопластика находился нейроконнектор. Над бровью кольнуло. В голову вдруг словно напихали звукоизоляционной пены. Она распухла, заполнила объем, пропуская внутрь черепа только слабую вибрацию, от которой у Камила появилось желание сделать глотательное движение. Потом что-то щелкнуло.

– Все, – женщина убрала шланг.

Камил качнул головой. Ему казалось, пена так и застряла внутри.

– Что? Кружит? – наклонилась женщина. – Тошнит?

– Нет, уши заложило.

Камил шевельнул челюстью, как в попытке выровнять перепад атмосферного давления в полете.

– Нет-нет, это нормально, – сказала женщина. – У вас, наверное, в нейроконнектор была заведена повышенная чувствительность. Часто еще на зрение жалуются, на то, что все как бы выцветает.

Камил выпрямил спину.

– Нет, – сказал он, оглядывая бокс и фиксируясь на отдельных деталях: полке, стойке с физрастворами, огоньках панелей, – со зрением все в порядке. А тут даже собственный голос, как из ящика.

– Ничего, думаю, с обратным подключением все поправится.

Камил поднялся.

– Просто это в первый раз.

Он снова приоткрыл рот, похожий, наверное, на рыбу, вытащенную из воды. Женщина, кажется, улыбнулась под респиратором.

– Бывает. Ложитесь на ложемент.

Стеклянный колпак, складываясь, уплыл в боковые щели. Камил снял плавки. Ложе – холмы и впадины из синего губчатого материала – приняло его в себя, промялось, обжало, принимая форму тела, тонкие усики датчиков, будто любопытные обитатели, выскочили справа и слева. Женщина приладила их Камилу на грудь, солнечное сплетение, локтевой сгиб и запястье.

– Приподнимите таз, – наклонилась она, – я поставлю чашу.

– Пожалуйста.

Камил уперся в ложемент пятками. Мягкая резина прижалась к ягодицам, проглотила пах.

– Комфортно?

Камил кивнул.

– Затылок, пожалуйста, зафиксируйте на контактной площадке, – сказала женщина, переходя к аппаратуре.

– Сейчас.

Камил пошевелился, вызывая упругое сопротивление ложа. Пришлось сползти чуть ниже, чтобы вырез пластины четко прижался к основанию черепа.

– Очень хорошо, – сказала женщина. – Есть отклик. Перенос произойдет через пять минут.

Колпак с легким скрипом встал на место, скрывая бокс от Камила. Стены оплыли, размазались, женщина за пультом превратилась в продолговатое пятно. Из панели в изголовье выдвинулся диск на штанге и застыл в нескольких миллиметрах от переносицы. По обращенной к Камилу поверхности диска принялась нарезать круги крохотная световая точка.

Она бежала то быстрее, то медленнее и даже будто бы подскакивала на неровностях, того и гляди сойдет с маршрута.

– Расслабьтесь, – сказала женщина. – Дышите медленно, следите за точкой на инверторе.

– Без проблем, – сказал Камил.

Вбирая движение точки, он успел повторить про себя: Кривова Татьяна, двадцать пять лет, улица Свиридова, дом пятнадцать. Кривова Татьяна… У них там, должно быть, тоже начало лета, запоздало мелькнула мысль. Значит, не холодно. Значит, не окочурюсь на морозе, как в позапрошлый раз.

– Есть возможность выбора, – донеслось до Камила, – мужчина, тридцать шесть лет, или женщина, девятнадцать.

Камил не раздумывал.

– Мужчина, – сказал он.

– Принято.

Световая точка запнулась и прыгнула прямо в глаз.

Перенос сознания Камилу почему-то все время представлялся так.

В первой фазе в лоб ему вставляли соломинку. Совсем не больно, но неприятно. И где-то за глазными яблоками происходило движение, кружение, легкие постукивания о кость, говорящие о том, что хозяин соломинки привык к равномерно перемешанному коктейлю. Мозги, не мозги, главное – без комочков.

Готов? Поехали.

Во второй фазе незаметно перешедшего в жидкое состояние Камила начинали всасывать. Легкие у сосущего были дай боже, и Гриммар по трубочке летел куда-то в темноту разряженного пространства, как по туннелю, удлиняясь и растягиваясь до того, что чувствовал, будто от макушки до пяток распространяется на тысячи, а то и на миллионы километров. Возможно, он даже занимал несколько галактик.

В конце путешествия, впрочем, не было ни губ, ни глотки. С переходом в третью фазу все на мгновение замирало, безразмерную соломинку, по ощущениям, переворачивали, и дули уже с обратной стороны. Стремительное движение закручивало Камила винтом. Он уплотнялся, сжимался, обретал разбросанные по темному космосу части и пулей, как в «молоко», уходил в распахивающийся свет. Ощущение чужого тела, натягиваемого, будто неудачно скроенный костюм, пронзало сознание.

Все, Камил, ты в параллельном мире. С прибытием!