Текст книги "Восход Хепри (СИ)"

Автор книги: Андрей Шитяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Правительница, мелко задрожав, сжала губы, горсть фиников, которую Мерит-Ра держала в руке, рассыпалась по плитам пола. «Прости, я не…» – но Мерит-Ра-Нефер уже не слышала слов Наречённой своего брата, она, не только не одеваясь и не надев сандалий, и, даже церемониальной пекторали Соправительницы, стремглав бросилась к выходу.

На мгновение Нефру-Маат оцепенела, но, опомнившись, сразу побежала за нею. Когда Жрица выбежала на ступени дворца, Мерит-Ра уже, стоя на колеснице, без возницы, одна, хлестанула коней поводьями, и помчалась так, что охрана едва успела вскочить на колесницы и помчаться вслед за нею.

Когда колесница донесла Соправительницу до причала, четыре ладьи, подняв паруса, и мерно опуская в воду вёсла, уже уносились ветром и теченьем Хапи вдаль, к Бехдету. Мерит, не медля, побежала вдоль Реки, спрыгнув с камней причала, протиснулась сквозь тростники, папирус и заросли ириса, побежав по берегу, по полужидкому илу: «Ипи! брат мой любимый, Ипи! Будь осторожен!» Соправительница ступила в воду, и пройдя всего пару шагов, верно, споткнулась о затопленное бревно, упав на колени, оказавшись в воде едва не по грудь: «Будь осторожен, Ипи!» – слёзы текли из её синих глаз, – «Ипи, единственный мой! Огонь Вечности опалит твой Ка! Ипи…»

Тренированные гребцы, попутный ветер и течение Хапи всё дальше уносили ладьи, вскоре скрывшиеся за изгибом Великой Реки.

3
Врата.

Четыре ладьи уходили всё дальше от Уасита вниз по течению Реки. Хепри восходил всё выше, Тути-Мосе, как и Ипи не хотелось заходить в надстройку, посему Фараон и Верховный Хранитель расположились под навесом, на носу парадной ладьи, наблюдая, как перед ними грозно вздымаются ряды вёсел двухрядной боевой ладьи, и на возвышении, в центре корабля, стрелки пары осадных луков целят по правому и левому берегу. Ипи привстал и обернулся на мгновенье – пара речных ладей, гружёных золотом, шла за ними. Удары вёсел распугивали рыбу и крокодилов, обычно молодых, но, однажды, напуганный гребцами, отскочил старый и крупный, возможно, его оглушило веслом, и крокодил, размером, наверно, больше, чем в двенадцать немет длиной, проплыл прямо перед парадной ладьёй, гоня изгибами хвоста большую тугую волну, и пугая рыбёшку. Гребцы боевой ладьи всё же ударили беднягу, ибо, когда перед его мордой опустились вёсла ладьи Наследника, крокодил спешно нырнул вглубь, лишив Ипи и Тути-Мосе возможности любоваться священной мощью сына Хранителя Реки.

Тути-Мосе извлёк из поясного кошеля серебряное кольцо и бросил в ленивые воды: «Прими дар, Хранитель Реки, Приходящий в Разлив!»

Ипи-Ра-Нефер так же принёс жертву Себеку, вскинув лук, и, почти не целясь, Верховный Хранитель поразил в горло молодую антилопу на берегу Хапи. Животное взбрыкнуло и упало в Священную Реку, тушу тут же подхватило течение.

Рассветный ветер колыхал тростники, изящные лани и грузные крестьянские буйволы подходили к водопою.

Стая уток выпорхнула из тростников, виною тому были три рыбачьи лодки, выкатившиеся в воды Хапи из небольшого канала. Тотчас же, из бойницы стрелковой площадки на корме «Звезды Обеих Земель» вылетела стрела, и, оставив дымный след, попала у берега в прибрежный ил, так, что лишь оперение торчало из воды. На надстройке запела труба, заставившая рыбаков поклониться, приветствуя Тути-Мосе. По правую сторону показались зеленеющие крестьянские поля, вскоре сменившиеся пальмовыми рощами. Эта местность была довольно безлюдна, но полна зелени и живности, и Ипи нравилось смотреть на оба берега, на воду, играющую лучами Светила.

Белая сова, подобно тени, пролетела над головою Хранителя. Странный знак – к чему бы Вестнице Нейти лететь над водами в такое время, когда Ра уже высоко. Тути-Мосе тоже проводил птицу взглядом.

Но, внезапно, тень Небесного Хапи закрыла диск Ра. Ипи-Ра-Нефер привстал, смотря за корму, в сторону Уасита, вроде бы, после пятого канала ещё должны быть видны золотые навершия Великих Обелисков, если только и Уасит не скрыла небесная тень. Ипи чувствовал… Он чувствовал боль царственной сестры, передающуюся ему и даже небу, внезапно закрывшемуся пеленою теченья Небесного Хапи. Чувствовал. Но ничего не мог сделать.

– Странно, Ипи, сейчас не сезон, в месяц Хатор небо должно быть безоблачным? – Тути-Мосе оглянулся, проследив взгляд Ипи, затем окликнул Верховного Хранителя, – Брат мой, Ипи-Ра-Нефер, слышишь ли ты меня?

– Оставь, мой царственный брат, мне, похоже, нездоровится, – у Ипи и вправду закружилась голова – либо от напряжения, либо от его раздумий, а, может, жар Великого Ра оказался для него не слишком ласковым, – мне напекло голову, мой Фараон, на тёмные волосы нужен хотя бы белёный парик, если не хочешь отягощать свою голову бронзой шлема. Я выпью вина и вздремну, да и ты, – Ипи указал на Великий Диск – тоже будь осторожен.

– Свет Великого Ра не при чём, достойный Ипи! Ты опечален, и я чувствую это. Ты грустишь о своей сестре и о своей наречённой. Так что же? Я тоже надолго покидаю тех, кто любим, – Тути-Мосе улыбнулся, встряхнув Ипи за плечо.

– Ты прав, Тути-Мосе, да будет жизнь твоя вечной, – Ипи-Ра-Нефер отстранил руку Наследника, – но это не моя грусть. Это грусть Мерит. Я чувствую её, и мне трудно совладать с собою.

– Так развеем нашу печаль так, как подобает воинам, Ипи, приказать принести деревянные мечи или используем наши луки? – Наследник, было, снял лук со своей спины, но Хранитель остановил его:

– Мне помнится, достойнейший Тути-Мосе, ты сомневался в том, будет ли бронза столь же гибкой, как кость слона или бегемота? – Ипи-Ра-Нефер хитро прищурился, – я уже испытывал свой осадный лук, из тех, которые мы взяли с собою для твоей новой ладьи, не угодно ли тебе увидеть в действии это оружие, Фараон?

– И где теперь твоя печаль, Ипи? – Тути-Мосе усмехнулся и крикнул воинам, – несите осадный лук на палубу! Да не тот! – Фараон уточнил, видя, что воины бросились к надстройке, – новые, большие, которые мы загрузили на ладью!

Несколько воинов, вместе с подносчиками стрел с трудом вынесли из трюма парадной ладьи Наследника громоздкий, шириной в семь локтей, лук, и с трудом установили его поперёк палубы, водрузив бронзовый шкворень лука в отверстие на большой пальмовой плашке. Подносчики снова нырнули в трюм, появившись с необычно длинными стрелами, более похожими оперённую пику воина. Ипи-Ра-Нефер, не медля, подбежал к оружию, взявшись за длинный рычаг, и, приказав воинам знаком помочь ему. Толстая льняная тетива напряглась, бронзовые пластины изогнулись, и прочные плечи медленно отошли. Ипи вынул рычаг, бросив на палубу, схватил стрелу, уложил её и поджёг длинной лучинкой пропитанный смолой и красной солью льняной фитиль, торчащий из толстой медной трубки, запечатанной глиной и закреплённой у наконечника. Хранитель выстрелил, почти не целясь, бронза запела, и тяжёлое оружие подпрыгнуло, едва выбросив стрелу. Через несколько мгновений пальма на восточном берегу, отстоящая от ладьи на три-четыре сотни шагов, вспыхнула посередине, огонь быстро пополз вниз, – фитиль поджёг смолу или кровь Геба проваренную с горючей солью.

– Воздам хвалу твоему разуму, достойнейший Ипи-Ра-Нефер! – Тути-Мосе подошёл к Верховному Хранителю, осматривая новое оружие, изредка поглядывая на пальму, охваченную пламенем, – эти луки много мощнее и точнее старых, а так же, бьют дальше. Да и неугасимого огня в медной или глиняной трубке может хватить, чтобы сжечь любую ладью.

– Спасибо тебе, Брат! – Ипи поклонился Наследнику, – но только они слишком велики, видишь, этот едва уместился на палубе Звезды Обеих Земель, этим оружием можно оснащать только очень большие ладьи, Величайший Тути-Мосе.

– За этим дело не станет, Ипи! – Тути-Мосе взял одну из стрел и принялся осматривать её, – купим больше кедра и построим больше ладей, таких, как та, что ждёт нас в Бехдете. Но всё же, – Фараон, как Посвящённый Братства Имхотепа не мог скрыть своего интереса, – как тебе удалось сделать бронзу такой гибкой?

– Иногда, Тути-Мосе, не бесполезно пройтись по большому рынку Уасита, – Ипи улыбнулся, – однажды, я увидел кузнеца из Яхмади, который гнул свои мечи, предлагая их на продажу, как, разве что, можно гнуть тамарисковый прутик. Всего за сотню кайтов кузнец поведал мне секрет его бронзы – дабы она была гибкой, он клал в сплав вдвое меньше олова. А дальше – я просто подумал, как лучше склепать пластины, дабы они хорошо гнулись и, подобрав нужную толщину, начертил на папирусе и отнёс в храмовое Братство!

– Что же, Верховный Хранитель! – Тути-Мосе покачал головой, – ты знаешь, как добиться своего. Теперь, Ипи, печаль покинула твой Ка?

– Конечно покинула, Величайший Мен-Хепер-Ра, да будет жизнь твоя вечной! – Ипи-Ра-Нефер поклонился и прикрыл глаза, – но всё же, я уйду под навес и освежусь вином, Великий Ра может быть жесток и опасен…

Верховный Хранитель, сделав вид, что закрывает глаза рукой, не совсем учтиво покинул Наследника, скрывшись в надстройке. Тути-Мосе хотел было последовать за ним, но лишь проводил Хранителя взглядом. В конце месяца Тиби Ипи-Ра-Нефер должен был встретить только семнадцатый праздник Второго Имени, но не только царственный Тути-Мосе, что был старше своего названного брата лишь на два сезона, но искушённые в интригах Жрецы Ипет-Сут, придворные Маат-Ка-Ра, хитрые цари Джахи и хищные посланники Хатти и Нахарина поражались самообладанию и отточенности разума носящего Скипетр Ириса. Но играть с будущим врагом, неверным союзником или властолюбивой Хат-Шебсут, надевшей Двойную Корону – одно, а вот чувства своего Ка от близких ему людей Ипи никогда не умел скрывать. Да и не желал. Всё одно – что бы не печалило Верховного Хранителя, – сон царственной Мерит-Ра, долгий поиск убийц отца, или же предстоящее Посвящение, Наследник Тути-Мосе решил оставить его в одиночестве. Ненадолго – поразмыслив, Тути-Мосе нашёлся, поспешив за Верховным Хранителем. Ипи полулежал в своей каюте, задумавшись, и Фараон не сразу решился его потревожить.

– Оставь свою печаль, достойнейший, ибо ныне не Тути-Мосе пришёл к Ипи-Ра-Неферу, а Фараон пришёл к Верховному Ур-Маа, дабы узнать грядущее!

– И да будет так, Величайший! – Ипи встал с ложа, улыбнувшись Мен-Хепер-Ра, – только знай, я не буду смотреть воду и золото в преддверии посвящения, слишком часто Мерит-Ра пугала меня своими виденьями в воде и вине, хотя она ещё не посвящена.

– Будь по твоему, достойнейший, – Тути-Мосе умостился на сидении перед Ипи-Ра-Нефером, – но как ты хочешь получить предзнание без воды?

– Есть один способ, Фараон Тути-Мосе, да живёшь ты вечно, хотя, – Ипи-Ра-Нефер немного смутился, – многие считают, что этот способ достоин лишь женщин-простолюдинок, но в нём заключены слова самого Тути Трижды Мудрейшего, и ты, посвящённый Глашатая Амена, должен знать сие.

– Ты хочешь разбить знаки Нетеру, достойнейший? – Тути-Мосе и вправду был удивлён.

– Именно, Величайший, – Ипи отхлебнул вина и достал свёрток дорогой ткани из золочённой коробки, – я разложу тебе Знак Вечной Жизни, дабы узнать о грядущем.

Тонкие костяные пластины, украшенные лазуритом и золотом разных цветов упали на грубый деревянный стол. Ипи закрыл глаза и стал мешать их, отрешившись от себя. Внезапно открыл глаза, озарившиеся странным блеском, и стал выкладывать одну за одной.

– Открывай, Ипи! – Тути-Мосе невольно улыбнулся, заметив, что движения Верховного Ур-Маа и Хранителя Трона неотличимы от движений его царственной сестры, – Мерит-Ра часто гадала Фараону.

– Карта возможности, Тути-Мосе, да живёшь ты вечно, четвёртый знак, колесница Величайшего. Тяжела рука Фараона, меток лук его, меч его – всесокрушающая сила. Победы твои потрясут мир. Карта препятствия, Величайший Мен-Хепер-Ра.

Даже на закате жар умирающего Атума был нестерпим – приближался великий разлив, за ним и время летнего сезона. Прохлада бассейна даровала женщинам блаженство, но ненадолго, вскоре, они вынуждены были укрыться в своих покоях, хранящих прохладу. Нефру-Маат размышляла, каково сейчас на ладье, что несёт их к древнему Бехдету по водам Хапи её наречённому и Фараону Тути-Мосе. Но… Тоска вновь переполнила сердце, и Жрица поспешила искать утешения у царственной сестры своего наречённого.

Нефру-Маат застала юную Правительницу стоящей у окна террасы, смотрящей на то, как вдали, над горизонтом Аменет, догорают последние лучи закатной короны Атума.

Я знала, что ты будешь искать меня, Жрица Хатор. Ты тоскуешь, я знаю, тоскуешь. Не стоит полнить тоской свой Ка, – Юная Соправительница Мерит-Ра, поспешила успокоить наречённую своего брата. Скоро, поверь мне, совсем скоро, великая ладья моего царственного супруга причалит в гавани Уасита, и мой брат, твой возлюбленный, сойдёт вместе с ним, желая обнять тебя, – правительница улыбнулась.

– Но, – Мерит-Ра, похоже, отвлекла Нефру-Маат от тяжёлых мыслей, если Жрица обратила внимание на такую мелочь, – почему ты ходишь босиком в своём дворце, ты так любишь ощущать тепло камня, что одеваешь свои золотые сандалии лишь за его пределами… – Соправительница не дала ей договорить:

– Нет, Нефру-Маат. Я люблю тишину… Тишина – родная сестра мудрости, а звон золота по каменным плитам невыносим мне, у меня… Ты же знаешь, что я нередко могу долго не вставать с ложа из-за головной боли, но главное, шум мешает мысли. А в последних лучах Атума я никому не позволяю нарушить тишины, на закате тишина священна, Нефру-Маат… Тишина и покой Вечности, – Соправительница поспешила перевести разговор, понимая, что он способен напугать наречённую её брата, – впрочем, я рада, что иные мысли наполняют твой разум, поверь, они изгонят тоску, поверь, как бы не изменился мой брат, он будет так же любить тебя, он станет другим, но, может, ты и не заметишь сего, да, он пройдёт посвящение, но тебя же не пугает то, что он… – Правительница осеклась.

– Но я боюсь, моя царственная Сестра! Ведь ты, ты сама, – слёзы потекли из глаз Жрицы.

Юная Правительница нежно обняв её за плечи, отвела Нефру-Маат к своему ложу, и осторожно помогла ей возлечь, взяла со столика небольшую лютню, и прилегла рядом, на полу, на небольшую циновку.

Жрица посмотрела на неё – Священную Супругу Фараона Тути-Мосе, и сестру её возлюбленного. Она была прекрасна, как существо, не принадлежащее этому миру, маленькие, точёные ступни и тонкие ножки, согнутые в коленях, почти по щиколотку прикрытые полупрозрачным платьем, тонкие руки, держащие лютню, узкое лицо и, главное, – эти глаза, синие, как закатное небо. Такие же, как и у её брата, возлюбленного Жрицы. Правительница пережила всего пятнадцать разливов, но была такой… – Нефру-Маат было трудно выразить свою мысль, ей вспоминался, смутно вспоминался только далёкий сон детства, но Жрица не помнила, кто, столь похожая на юную Правительницу являлась ей в этом сне.

– Я спою тебе песню, Сестра моя, спою, чтобы развеять твою печаль… – Мерит-Ра улыбнулась жрице, и осторожно, вызвав странный и сладкий звук, провела пальцами по струнам, запрокинув голову.

– Но, царственная сестра! – удивилась Нефру-Маат, – разве песни поют, когда Великий Ра умирает?

– Смотря какие, Сестра моя! – правительница повернулась к ней лицом, и загадочно улыбнулась, – эту песню написал мой брат, и твой возлюбленный. И, будь он здесь, а не на пути в Бехдет, сам объяснил бы своей наречённой, почему эту песню можно петь лишь на закате. Ты хочешь услышать её?

– Конечно, о, царственная Сестра! Но о чём она?

Я начну с того, как всё начиналось, чтобы ты поняла о чём, а потом будет песня:

«Во времена Сен-Усер-Ти Хеку-Ра, из Дома Амен-Ем-Хету, к которому принадлежим и мы с братом, Царь Бабили хотел напасть на Та-Кем вероломно и неожиданно и был близок к своей цели как никогда.

…Лучи рассветного Хепри ударили в спину измотанных воинств, и тяжек был переход, но воинства непобедимо. Пять тысяч мечей и копий, тысячу лучников он приведёт в обход Дельты. Царь Бабили Суму-Ла Эль пребывал в раздумьях, и вдруг… Увидел он вдалеке, тонкую ленту вдали, на горизонте Аменет, сверкавшую розовым светом Хепри. Это была Мать Всех Рек, как звали Хапи в странах Двуречья, Река, давшая начало благодатной Чёрной Земле. Град Белых Стен был так близко. Его победа была близка как никогда.

До того, как Великий Ра взошёл на Престол Нут, воинства Суму-Ла-Эля спустились в предгорья, и шли по каменистым осыпям. Босые ноги и кожаные сандалии воинов мерно мешали каменное крошево, над долиной стоял гул и был он подобен камнепаду, ибо лавина шла к Менфи. Соколы реяли над ними, и священные грифы, и нечистые вороны в предвкушеньи скорого пира. Горы были темны – коричневый мёртвый камень, изрезанный безжалостным бегом Ладьи, светом Ра и дождями нависали над ними, но были уже позади. Они встретили первый оазис и напились вдоволь прохладной воды, и, не отдыхая, продолжили путь. Царь Суму-Ла брезговал паланкином, он был воином, меч был его привычной ношей, а щит защищал от стрел и от света Великого Диска. Он подозвал писца, дабы тот записал речь царя и воителя: (пальцы Соправительницы пробежали по струнам, и она начала свою песню, тонким и нежным голосом).

«Я – Суму-Ла, царь Бабили, сокрушивший Киш и Сиппар, я вёл свои воинства числом в пять сотен вширь и тысячу вдоль, и тысячу лучников с ними, вёл вдоль Залива Энки, мимо Двурогого Моря, вёл по мёртвой пустыне и непроходимым горам. И вывел к подножью в долину, и виден мне стал берег Хапи, и близок я был к своей цели, к Древнему Городу Менфи, к белостенному городу Чёрной земли Благодатной».

Царь закончил свои слова. Писец прочертил на глине последние знаки: «Суму-Ла, царь Бабили, потомок царей Аккада оглядел своё воинство в пятьдесят сотен копий и тысячу луков. И кто мог помериться с ними силой? Мудрый Сен-Усер-Ти, потомок Амен-Ем-Хету, привёл свои воинства вдвое меньше к крепостям у Верхнего Моря, надеясь встретить и разгромить его, и ошибся в собственной мудрости. Мёртвые песчаные и каменистые россыпи предгорий отделяют его от саванн, а за ними – град Белых Стен, за ними победа и слава. Он обошёл Фараона, ждавшего его на перешейках и заводях Дельты, чтобы разгромить с крепостных стен! Бессильны лучники Кеми! Колесницы его бессильны! Грозные слоны его воинств зря топчут пустынную землю! Ибо не в том ждут месте. Сегодня, захватит царь Бабили рыбацкие и торговые ладьи на берегу Матери Рек, и переправится к беззащитному Менфи, а следом падёт и Столица благодатной Чёрной Земли. И будет великая слава!»

Мерит-Ра замолчала, опустив лютню, и дождавшись кивка Нефру-Маат продолжила речь, но не песню.

Камень и песок, песок и камень… Как скоро им встретиться оазис. Может быть птицы, священные в Кеми, ждут не битвы, а лишь ожидают, когда мы падём от жажды? Суму-Ла Эль шёл впереди своих войск, и начал взбираться на бархан, засыпавший каменистую осыпь. За ними шли знаменосцы. Лампада Энки и лампада Иштар горели на длинных древках. И вдруг!

«Стой, почтеннейший царь – там воин!» – прокричал кто-то из его охраны, сразу же окружившей его.

Суму-Ла увидел воина, стоящего на вершине песчаного холма. Он видел воинов Кеми и раньше – послы и торговцы Чёрной Земли всегда были из крупных сановников, жрецов или водителей воинств, и это был знатный воин Чёрной Земли… Бронза мелкими щитками прикрывала его грудь, подобно броне ужасной зелёной ящерицы, живущей в Матери Рек. Шлем его был золотым и белым, искусные ювелиры Кеми, лучше которых нет ни в одном из царств, исполнили шлем головой священной в Кеми хищной птицы. Золотая кобра украшала причудливый шлем знатного воина, и длинный двуострый меч синего металла, не похожего на бронзу, с прикованными к основанию двумя золотыми лезвиями, подобными серпам, висел у его пояса, на золочёной бронзовой кольчуге, прикрывавшей воина от живота до колен. А поверх брони было одето громадное священное украшение золота и лазурита. Щит его был покрыт позолотой и сверкал подобно золотому зеркалу. Но более всего, Суму-Ла-Эля поразило лицо, почти не прикрытое шлемом, разве клюв хищной птицы защищал лоб от мечей и палиц. И глаза. Цвета неба, глаза, горящие как огонь синих звёзд, странные глаза… Может, это был сам Фараон, ну и пусть, попытаться пленить столь отважного, решившего идти в одиночку против воинств Бабили, воина, Суму-Ла счёл бесчестным.

Воинства Бабили остановились, ожидая приказа. Воин был знатен и отважен, раз вышел один против армии. Скорее, это был знатный посол, или… Суму-Ла ошибся, и лучники Сен-Усер-Ти ожидали их за холмом из песка и камня.

Царь приказал Советнику, писцу и двоим охранникам, не обнажая мечей, подойти к незнакомцу, и спросить, что надо ему, сказав, что отважный царь Суму-Ла ценит отвагу сердца, и просит воина Кеми не вставать на пути его армий, а, принять богатый подарок и отправляться в свой город с миром.

Вскоре охранники вернулись, доложив, за холмом нет засады, и незнакомец им речет слова, что странные очень, прося говорить с достойным Суму-Ла, царём Бабили.

Царь распорядился стражникам, привести советника, чтобы поведал ему Нимрути «странные слова» незнакомца. Приказ был тотчас исполнен.

– Что сказал тебе отважный воин Чёрной земли, отвечай мне, советник Нимрути! – царь говорил негромко, но твёрдо.

– О, великий царь Эль Суму-Ла! Мы спросили его на языке Кеми: «Кто ты, отважный воин чёрной земли, и зачем в одиночку вышел против несметного и несокрушимого воинства Бабили? Ты один из правителей номов, посол или военачальник?» – советник ответил немного подавленным голосом, он боялся, что царь не поверит его словам, или, напротив, поверит, и не знал, что хуже.

– И что ответил тебе чужеземец, о, мудрый советник? – на мгновение Нимрути показалось, что царь Бабили обеспокоен.

– Сказал нам, что он не правитель номов, и не военачальник Та-Кем. Сказал, что он Царь земли Те-Мери и страж граничащей с его царством земли Ам-Дуат, но мне не ведомы эти страны. И вышел навстречу, чтобы остановить нас и дать тебе два сокровища – одно ты сможешь унести домой в левой руке, а другое, вовсе не сможешь унести в руках, но принесёшь к стенам Бабили, и будут эти подарки ценнее всего золота Чёрной Земли. А если ты откажешься, и войско, не повинуется его воле, погибнет воинство это, и погибнет сам царь Бабили. И потребовал тебя незнакомец, чтобы говорить, обещая, что он меча не поднимет, даже, если царь Бабили ошибся в выборе и обнажит оружие.

– Да будет так! – Суму-Ла подозвал жестом ещё двух охранников и, и с ними пошёл навстречу странному незнакомцу.

Пальцы Правительницы снова коснулись струн, и песня продолжилась:

– Да будешь ты невредим и здрав, Суму-Ла, царь Бабили, так приветствуют в землях Двуречья? – незнакомец поклонился ему, почему-то перевернув свой щит, спрятав его за спиною.

– И ты, царь далёких и неведомых нам земель, будь невредим и здрав, и прости царя Бабили, что не ведает, как приветствуют в ваших землях, и даже в землях Матери Рек. Но, скажи мне, как твоё имя?

– Моё имя, славный царь Бабили, мало что тебе скажет. Зовут меня Ири-Херу, дворец мой из лазурита, опёрт на четыре столпа, покров его чёрного шёлка, расшитый бриллиантами ночи. Знакомы тебе сии земли, не бойся признаться в этом. Служу я Владычице Истин, что Дарует и Отнимает. И приветь меня как угодно, ибо я пришёл тебя приветить.

– Но скажи, зачем ты явился, скажи мне, кто бы ты ни был, даже Один из Бессмертных, что хранят берега Матери Рек, не остановит воинств! Ты хочешь Белые Стены спасти он удара воинств? К чему мне твои загадки? И что за дары отступные заменят мне славу, победы, белые стены Менфи, и великого Уасита сокрушенье, ты можешь ответить? – вопросил Суму-Ла, царь Бабили незнакомых земель владыку.

– Не будет победы и славы, не будет их, Царь Бабили! Не будет золота Менфи, сокрушения Уасита. А будет огонь и гибель! Нет пути, и вы не пройдёте! А дары мои – бескорыстны, за твоё благородство и мудрость! – ответствовал незнакомец.

– И всё же ты воин Кеми… Знатный, отважный и мудрый. Ну что ж, как и ты, я ценю храбрость сердца, мудрость и благородство. Неведомо было Суму-Ла, что в великой Чёрной Земле, в почёте обычаи диких, когда вместо битвы воинств, сходятся двое отважных, определяя победу, – Суму-Ла, улыбнувшись, продолжил, – но и в этом есть своя мудрость, отвечаю тебе, – согласен я скрестить мечи с тобой, Ири-Херу, и наказать своим воинам, уйти, не тревожа Менфи, если паду в этой схватке!

– Не согласен я, царь Бабили! – ответствовал незнакомец, ибо мы не сражаемся с вами, на то запрет Величайшей. Но я не пущу ваших воинств, за холм из песка и камня, а если вы не подчинитесь, я снова встречусь с тобою. Надеюсь, тогда ты ответишь на первую из моих загадок. А вторую я сам открою.

– Взять его храбрые воины, он нас не остановит! – выкрикнул царь Бабили, – но не смейте его даже ранить, за сие ответите жизнью! Свяжите его надёжно, а когда мы возьмём град Менфи, отпустите воина с миром, дав ему золота много, за отвагу его и мудрость! – но воины не решались…

– Возьми меня если сможешь, – незнакомец раскинул руки, улыбнувшись царю Бабили, – но вы не пройдёте дальше, увы, твой выбор не верен. Я ценю твоё благородство, но золота мне не нужно. Но за благородство и мудрость, я обещанное дарую. И ещё один дар добавлю, поверь, он будет бесцененным! – ответствовал незнакомец, и слова его были странны.

Увидев, что незнакомец, не вступит в смертельную схватку, и пленить его будет просто, бросились воины Бабили, не обнажая оружья, чтобы схватить незнакомца. Но двадцать отважных и сильных, на песок упали и камни, ибо исчез незнакомец, как мираж, в пустынях привычный.

«Видно был Жрец великий Чёрной Земли благодатной, и известны ему были тайны, что бессмертные даровали!» – для себя решил Царь Бабили, и повёл свои воинство дальше. Но шёл позади своих воинств, ибо знал, что лучники Кеми – это великая сила, а царь и водитель воинств, знал, лишь глупец считает, отважной, достойной воина, гибель без всякого смысла, от меткой стрелы, что в сердце, будет послана лучником Кеми, которых он опасался, ибо мудр Фараон Сен-Усер-Ти, столь же великий воитель, как Суму-Ла, царь Бабили, и обман был открыть способен.

И шли они по ложбине, мешая песок и камень, и Царь почувствовал запах, с детства ему знакомый. Это был запах крови, но не живых, – умерших, чёрной крови, текущей из подземного царства, столь обильной в Двуречьи. Ей возжигают лампады, и асфальт из неё готовят, для кровли домов и храмов – так называли в Двуречьи, кровь Великого Геба. Тогда и понял Суму-Ла, – не будет лучников метких, понял слова незнакомца: «Вы погибнете – не пройдёте!» Вспомнил горючий воздух, что наполняет царство Эрешгикаль Владычицы мёртвых, что всегда с кровью мёртвых вместе. Посмотрел на свои знамёна, посмотрел на лампаду Энки и прекрасной Иштар лампаду, и воскликнул: «Назад, скорее, истинны слова незнакомца, путь ведёт нас не к Менфи, а прямо в Подземное Царство! Бегите назад, о воины, сие – не трусость, а мудрость, вы врага сокрушите, но не саму Неизбежность!» И первым назад рванулся, но растерялись воины, не осознав приказа Суму-Лу, царя Бабила, после, бежать поспешили к холму из песка и камня, чтобы найти спасенье, но поздно уж было… Упала лампада Энки, брошенная знаменосцем, вспыхнуло синее пламя, синее, как глаза незнакомца, за спиной у царя Бабили, и поглотила едва ли не половину воинств. И вспыхнуло красное пламя, когда возожглась Кровь Мёртвых, и люди его горели, и не было смерти страшнее. И Царь бежал, что есть силы, по склону холма пустыни, оглядываясь на гибель воинств непобедимых, и гибель была страшнее, стрелы меча или моря, и был огонь беспощаден и вопли в огне умиравших, рвали сердце Суму-Ла, оглядывался назад он, и видел, что синее пламя, милостивым оказалось, подарив мгновенную гибель, иссушая тела мгновенно, по песку разбросавшее мёртвых, там ухе ничего не горело. Он оглядывался, и преткнулся, ногою своей о камень, он падал, раскинув руки, едва не летел как птица, ибо бег его был столь быстрым. Он видел скальный обломок, на который падёт головою, поняв, что свернёт себе шею, не поверивший истине гибнет…

Но остановилось внезапно его паденье, полёт ли, Ра замер в голубой выси… И сидел рядом с этим камнем, что свернуть ему шею должен, незнакомец, тот самый, что встретил, и предупредил «Не пройдёте!». И тогда Суму-Ла, царь Бабили во мгновение очень многое понял, понял, что перед ним Бессмертный, хранящий Чёрную Землю. И упал на песок и камни, избежав Неизбежности волей того, кого не послушал. Приподнялся, и обернулся, обернулся и удивился, – замерло красное пламя, воины в корчах предсмертных замерли, как изваянья. В этом мире их было двое – Ири-Херу и царь Бабили.

Увы – не двое их было. Два воина появились. Первый в доспехах подобных Ири-Херу. Но только, меч из того же металла был подобен серпу, а так же, шлем его был украшен золотой главою шакала. Второй же, в иных доспехах, похоже, слоновой кости, покрытых золотом тонким, и с головой не покрытой, и с мечом, что подобен сабле, и по цвету подобен меди, и по цвету подобен крови. И глаза его чёрными были, наполнены странной мглою. Оба воина тотчас исчезли. И возникла синяя вспышка, Суму-Ла-Эль ещё подумал, – это снова горючий воздух. И возникла красная вспышка – видно снова горит Кровь Мёртвых.

Обернулся он к Ири-Херу, и увидел щит золочёный, и увидел в нём отраженье – он увидел тварь вместо воина, тварь, наверно, из царства самой Владычицы Мёртвых, побеждённой Светлым Мардуком, но оставшейся при костяном троне. И тащила тварь его войско ко вратам из огня и крови, отвернулся Царь Суму-Ла-Эль, заслоняя лицо руками, а когда отважился глянуть, опустил свой щит Ири-Херу, рядом с ним стоял тот самый воин, вновь, в обличие подобном человеку. Говорили они меж собою.

Благодарен тебе, Ири-Херу, что привёл мне добычи немало, но я требую всю добычу, ибо я Асафот, сын Апопа и супруг Исефет, Владычицы мглистой! Царь Бабили был нечестивцем, его души мои по праву!

Не забудь же, тварь Ам-Дуата, что мой старший брат Анпу-Хранитель, отверз Врата Перехода воинству, скорым был суд Усера, забери их, забери в своём праве, но не царя Бабили, ибо он – не среди Перешедших!

Отдай мне мою добычу! – прошипела тварь Ам-Дуата, обретая своё обличье, мёртвой главы человека, увенчанной собачьей пастью, с мускулистым туловом красным, сжав свой меч когтистою лапой, превратив его в огненный факел.

«Убирайся, тварь Ам-Дуата, убирайся в предвечный Хаос, в мглистый мир которым ты правишь!» – отразил удар Ири-Херу и вонзил синий меч в грудь твари. Отшатнулся демон Апопа, снова бросившись в бой и крикнув хрипло: «Отдай добычу, Хранитель!» Но воздел свой щит незнакомец, отразив мерзкий облик твари, опалив его лучами Диска, и отправил в Предвечный Хаос.