Текст книги "Первый удар. Книга 2. Конец одной пушки"

Автор книги: Андрэ Стиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
«Какой-то кошмар!» – сказала Карлотта…

При других обстоятельствах Андреани, пожалуй, приветствовал бы появление охранников. Когда рядом с тобой, чуть ли не у тебя в комнате – разве картонную перегородку можно назвать стеной? – живет рабочий, ты волей-неволей узнаешь, что он собою представляет, а следовательно, узнаешь, что собою представляют и все рабочие. «Карлотта, до чего они грубы!.. Послушать их только… Они напиваются, а потом… Да разве это люди? И наверняка все они коммунисты… Им мало того, что они сами испорчены, они хотят, чтоб и все были такими же, как они. Всех хотят ввергнуть в это позорище. Всех уравнять, снизить до своего уровня…»

Однако позавчера, когда докеры переселились в пустующее здание школы, Андреани заколебался. Как им поступить, чтобы не уронить своего достоинства?.. Последовать за людьми, которых они презирают, или же остаться в трущобе, по-прежнему жить в темной норе, как кроты?

– Надо бы посмотреть, – говорила Карлотта.

Андреани сопротивлялся до самого вечера, приводя все менее и менее веские доводы. Под конец он сказал, что уже поздно: зимой быстро темнеет, надо было за это взяться днем. Если бы их предупредили заранее… «Но рабочим наплевать на нас. Мы не из их среды».

Ночью старики не сомкнули глаз. Андреани уже сожалел, что не решился на переезд хотя бы и вечером. «Даже лучше в темноте – по крайней мере скрыли бы от посторонних глаз свою жалкую рухлядь. Ничего не скажешь, дошли мы с Карлоттой до крайней нищеты…»

– Квартира много значит, – говорила Карлотта. – Вспомни нашу виллу. Если бы мы сейчас жили там, даже при нашем теперешнем безденежье, у нас была бы совсем другая жизнь.

В те короткие мгновенья, когда Карлотте удавалось задремать, ей уже снилось, что она переехала…

Но с наступлением утра у стариков опять пропала решимость. Даже если бы здание школы не было оцеплено, вряд ли они отважились бы предпринять что-нибудь для осуществления своей ночной мечты. Кордон охранников послужил оправданием этой робости в их собственных глазах: не они виноваты, им помешали выполнить смелый план…

Вдобавок рано утром пришел Ламбер с женой, и оба были очень расстроены.

– Андреани, нам грозят большие неприятности!

– По какому случаю?

– В префектуре скажут, что отвечает за все комитет защиты. С минуты на минуту могут прислать жандармов…

– Неужели, Эрнест?

– Ламбер, вы рассуждаете как ребенок.

А впрочем… Ламбер, пожалуй, прав. Ведь оба они вошли в этот комитет защиты, значит, что там ни говори, оба несут ответственность…

– Тем более, что я лично, – продолжал Эрнест, – противник таких насильственных методов. Это уже не самозащита, а нападение. Тут могут быть большие неприятности!..

В глубине души он боялся не только жандармов, но и того, что теперь комитет защиты ничего не будет делать для охраны его домика – ведь рабочие уже переселились из бараков.

– Мне не метод претит, – сказал Андреани. – Отчего бы в этом здании не поселиться людям? Хотя оно заслуживает жильцов получше. В чем несчастье? Сверху ничего не желают организовать, и вот командуют подонки. Вот в чем беда! Даже доброе дело они переворачивают на свой лад. Сплошной беспорядок. Произвол. Кто поспел, тот и съел, а мы… – и он обвел глазами свою убогую комнату.

– Почему вы назвали их подонками? – спросила Леа, вспоминая Гиттона. – Мне кажется, нельзя их всех валить в одну кучу.

* * *

Все же вечером Андреани решился отправиться к Анри. Разумеется, такой шаг мог быть вызван только очень серьезной причиной. В самом деле, что он знал об этом Анри Леруа? Ничего. И, конечно, понятия не имел, что Анри Леруа занимается политикой, является какой-то фигурой в местной организации коммунистической партии. Но вот что случилось: с час тому назад Андреани увидел автомобиль, который остановился на дороге, довольно далеко от их лачуги. Погасли фары, из машины вылез какой-то человек и направился к бараку. Андреани разглядел его только тогда, когда этот человек подошел к двери. Он узнал комиссара полиции. У Андреани мелькнули одновременно две мысли. Первая мысль: «Это что еще за номер?», а вторая: «Конец! Это за мной!» Сердце у него готово было выскочить, старческие ноги подкосились, и он слабо вскрикнул: «Карлотта!»

Но комиссар постучался к соседям.

– Карлотта, как ты думаешь, – прошептал Андреани, – он пришел из-за комитета?

Карлотта в ответ показала на перегородку: давай подслушаем. Правильно, раз в жизни – не преступление. Да и полиция не частное дело, значит, ничего секретного не может быть. Кроме того, разговор, наверно, и их касается. Хорошо, что они еще не зажигали лампу. Иначе соседи увидели бы их тени сквозь широкие щели между досок, заклеенные тонкими обоями. А сейчас, наоборот, из соседней комнаты падает слабый свет и освещает Андреани и Карлотту. Прильнув к перегородке, они стоят лицом к лицу, глядя друг другу в глаза.

Разговор шел вовсе не о комитете защиты. Однако старики продолжали подслушивать: после того, что они услышали вначале, они чувствовали себя обязанными узнать все до конца. За перегородкой старались говорить тихо, и о многом можно было только догадываться, но Карлотта и Андреани разобрали почти все.

– Ты знаешь таких на складе, которые не прочь… не прочь навредить американцам?

– А что?

– Ты мне ответь.

– Такие есть. И не один… Хотеть-то они хотят, а только…

– Кто? Говори!

– Опять за старое?.. Они же ничего не сделали, оставьте их в покое!

– А может, мне хочется им подсобить…

– В чем?

– Ты заметил? Сегодня там складывали ящики и бочки с горючим… почти у самого здания – ну, у того здания, которое они заняли… Завтра еще подвезут. Если кому-нибудь придет в голову взорвать все это… Я для такого парня могу тебе дать все, что нужно…

– Это уж слишком. Чем больше запутываюсь… тем больше вы от меня требуете… Осточертело мне! А зачем все это?

Андреани ничего не мог понять. Комиссар – против американцев! И вот до чего довела его ненависть!

– Нет, это уж слишком! – продолжал Декуан. – Здание так близко… Могут пострадать люди…

Комиссар ничего не ответил.

– В конце концов, вы хватили через край! – сказала жена Декуана.

– Заткнись! – крикнул Декуан.

Комиссар молчал. Старики расслышали шелест бумаги. «Сердце-то как бьется! – подумал Андреани. – И оно тоже стареет, начинает давать осечку, останавливается…»

– Вы мне ее вернете? – спросил вдруг Декуан срывающимся голосом.

– Возможно… После…

– Это свинство! – сказала жена Декуана.

– Заткнись!

На этот раз на нее заорал комиссар.

– Если бы я знал, ни за что бы не подписал эту бумажку. Каких-нибудь два месяца… Лучше бы я отсидел!

– Заслужишь – я тебе ее верну… Ну, кто же? Отвечай!

– Жорж Дюпюи, – глухо, как бы против воли, сказал Декуан.

– Доска с гвоздями – его работа?

– Да.

– Он в партии?

– Нет.

– А кого-нибудь другого? Коммуниста.

– Не берусь… С ними дело не пройдет.

Жена Декуана засмеялась каким-то странным, пожалуй вызывающим смехом.

– Но в общем о Дюпюи можно сказать, что он почти коммунист… – продолжал Декуан. – Его отец в партии… Да и сын, говорят, заодно с ними…

– А когда мы его прижмем… удастся из него вытянуть, что… его подговорил Леруа?

– Анри?

– Да, Леруа.

– Вот мерзость! Какие подлости вы придумываете! Но вряд ли вам удастся у него этакое вытянуть!

– Тогда ты сам взорвешь вместе с Дюпюи… ты же не так давно тоже был в партии?..

– Пошли вы к чорту! Делайте со мной, что хотите, не соглашусь. Не могу больше.

– Обещаю отдать тебе документ.

– Так я вам и поверил! Обманете.

– На, получи задаток. Из собственного кармана даю…

– Значит, после этого… меня арестуют вместе с Жожо? А потом?

– Выпустят. Не бойся… Меня интересует Леруа. Если бы он хоть где-нибудь работал… для начала бы можно было уволить. Но с безработным что сделаешь?.. У него отнять нечего… А он-то всем и руководит… Организовал это переселение. А вчера… поднял всех на ноги на заводах… Да еще хватило наглости мутить рабочих на складе, под носом у американцев. Мы зацапали его велосипед, так он кого-то прислал заявить, что подаст жалобу, если не вернут. Я, конечно, велел отдать и сказал его посланцу: «Видите, мы можем договориться. В случае неприятностей заходите ко мне запросто… Служба-службой, но я не противник ваших убеждений». На прощанье он мне пожал руку… Несчастье, что их так много, а если бы с ними порознь… среди них есть такие дураки! Мы бы их скрутили… Ну как? Договорились? Завтра вечером… Так я рассчитываю на тебя, слышишь? Понял? Я тебе пришлю… все необходимое… ты знаешь, как пользоваться?

– Еще бы… научился в Сопротивлении… А дальше как будет? На этом все кончится? Да? Наверняка?

Комиссар вышел, даже не попрощавшись.

– Да, было Сопротивление, честная жизнь!.. – громко сказал Декуан. – Где оно, дорогое времечко! Много с тех пор воды утекло. Был я человеком, а теперь сволочью стал… Ты, небось, так про меня и думаешь?

– Неужели согласишься?

– Не знаю. Легко ли!.. А если отказаться?

– Куда уж тебе! Влип тогда, вот и не вылезешь!..

В ответ на упрек раздался звук пощечины, потом глухие удары. Повторилась всегдашняя история. Декуан бил жену, срывая на ней свою злобу, а может быть, и чувство стыда. Обычно дети начинали кричать, но на этот раз их не было слышно, хотя они, несомненно, проснулись, – должно быть, боялись даже плакать.

Все дальнейшее не интересовало стариков. К сожалению, крики были хорошо слышны. Андреани все не мог привыкнуть к таким сценам. Каждый раз ему хотелось заткнуть себе уши и убежать на край света. Как можно бить женщину, хотя бы и такую! С ума сойдешь от этих соседей! Была бы прежняя сила, кажется, на месте уложил бы мерзавца. Как можно истязать женщину, хотя бы и такую…

Стоя у перегородки, Андреани и Карлотта все время смотрели друг другу в глаза. Потом, выпрямившись, молча взялись за руки, не решаясь заговорить, а может быть, и не находя слов.

– Такие дела нельзя оставлять… – прошептал наконец Андреани.

Да, нельзя это оставлять. Хотя бы из чувства собственного достоинства… Они незнакомы с Анри, но достаточно знать Декуана, чтобы составилось совсем неплохое мнение об Анри. Если рабочие действительно не все одинаковы, то очень возможно, что именно этот Леруа из лучших. Но все же Андреани еще не решил, как ему поступить.

– Какой-то кошмар! – сказала Карлотта. – Сколько людей погибло бы! Все сгорело бы в один миг. Нельзя так оставить.

Решающим толчком, возможно, явилось желание выбраться из трущобы. С утра, с тех пор, как старики убедились, что осада здания школы снята, они все меньше и меньше находили доводов для оправдания своей робости. Наконец уцепились за последнюю отговорку: потом будут неприятности. Вот уже прислали охранников, а завтра или послезавтра еще что-нибудь сделают. Полиция, суд, приговорят к штрафу, если не хуже… Такой позор на старости лет! А сегодня эта демонстрация, которая длилась не меньше часа. У водокачки собрались сотни, сотни людей! Вот еще одно доказательство… Все это может вылиться в крупное дело с тяжелыми последствиями… И они тут окажутся замешанными… А вдруг «там» придется платить за квартиру больше, чем здесь? Из каких средств?.. Где взять? И так уж дошли до последнего… Но в общем навести справки ничего не стоит. Раз двадцать за день они повторяли: «Надо справиться» – как будто давали себе совет, и все не решались ему последовать. Да и у кого справиться? Но теперь они знали – надо обратиться к Анри Леруа. И, кроме того, они обязаны помочь ему, если еще не поздно… обязаны помешать такому невероятному… безумию! Но ведь все это они слышали не от сумасшедших. Комиссар-то, во всяком случае, в своем уме…

ГЛАВА ПЯТАЯ
Другой мир

– Скажите, пожалуйста, как пройти к господину Леруа? К Анри Леруа?..

– Третья дверь… Вон там, видите?.. Не эта. Подождите, я вас провожу… Вот сюда…

Дети спят. Анри и Полетта сидят вдвоем. В кухне тепло. В таком доме нетрудно натопить – стены здесь толстые, рамы плотно пригнаны. Полетта вяжет, Анри занимается. Он любит, чтобы под рукой были все нужные ему газеты и журналы. На столе лежат развернутые номера «Кайе», «Юма», «Франс нувель»[2]2
  «Кайе дю коммюнизм» – теоретический и политический орган ЦК КПФ; «Юма» – так французские рабочие называют газету «Юманите»; «Франс нувель» – еженедельная газета ЦК КПФ. – Прим. перев.


[Закрыть]. «Франс нувель» открыта на середине – там, где всегда дается общий обзор. За подробностями Анри обращается к старым номерам «Юма», которые он сохраняет две-три недели, пока Полетта не скажет: «Знаешь, ты все завалил своими газетами!..» Тогда Анри с сожалением отдает их на растопку, только делает вырезки самых важных статей. Для более глубокого изучения какого-нибудь вопроса он обращается к «Кайе». Из всех номеров журнала Анри вырезает оглавления и складывает их в папку. Таким образом он может моментально подобрать пять или шесть статей по тому или иному предмету с указанием номера журнала и даже страницы. Гораздо плодотворнее, чем перескакивать с одного на другое, смешивая все вопросы. Час поработаешь – и чувствуешь, что ты поднялся на одну ступеньку выше. Перед Анри лежит также книга Тореза «Сын народа» и два вышедших тома его сочинений, «История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков)», «Вопросы ленинизма» и «Избранные сочинения» Ленина в двух томах – он купил их, когда занимался на федеративных парткурсах два года тому назад. На вид это очень дорогие книги, а на самом деле они стоили совсем немного, так как изданы в Москве, а там книги удивительно дешевы. Два эти тома украшают полки и даже создают впечатление настоящей библиотеки, хотя здесь стоят пока главным образом брошюры. Анри бережет эти книги. Беря их в руки, всякий раз любовно погладит переплет. Ведь и обложка, и бумага, и типографская краска сделаны в советской стране. Перевернет страницу и тоже погладит ее, чтобы она лежала ровно, не помялась… Да и бумага в этих книгах такая, что хочется ее погладить. А проведешь пальцами по страничке – и уже кажется, что ты многому научился.

Если днем пришлось на чем-нибудь споткнуться, Анри со страстным нетерпением ждет часа вечерних занятий. А чем шире разворачивается борьба, тем чаще он сталкивается с трудностями. То станет в тупик перед какой-нибудь проблемой, чувствует себя нелепо, не зная, как ответить на заданный вопрос, то вдруг, кажется, растерялся, словно боится принять решение, а на самом деле просто не знает хорошенько, как следует поступить. И тогда вечером, если есть время, Анри обращается к тому учению, к тем учителям, которым он уже стольким обязан, ищет у них ответа: «Скажите, а это вы тоже осветили?» Он совершает захватывающее восхождение, начиная свой поход с «Франс нувель» и с «Юма»; и пусть не сразу, извилистыми тропинками, но всегда добирается до нужного места, найдя его у Маркса, у Энгельса, у Ленина, у Сталина или у Мориса, – и тогда все становится ясным и простым, как день и ночь, как ветер и дождь, и кажется, что в общем ты и сам всегда так думал, тебе не хватало лишь какого-то порядка, последовательности в мыслях. Это правда, сущая правда – как то, что одни и те же кирпичи могут быть превращены и в груду щебня и в новый дом; такая же правда, как то, что дом куда проще кучи щебня… И каждый раз, когда Анри открывает что-то новое, когда ему удается победить внутреннего противника – леность мысли, – который потянет тебя, только дай ему волю, к бездействию и невежеству, он не может удержаться, чтобы не сказать тому, кто в эту минуту находится рядом: «Послушай! Это просто замечательно!» Если возле него Полетта, она спросит: «Что?» – или улыбнется и скажет: «Что опять?» – и, собрав все спицы вместе, положит вязанье на колени. «Вот, послушай…» Лучше всего он понимает прочитанное, когда объясняет ей. У Полетты всегда возникают новые вопросы: «Скажи, а как в этом случае?» Если Анри знает, он ответит, а если не знает – говорит: «Этого я не знаю, еще не знаю». Полетта – единственный в мире человек, которому он может это сказать не краснея. Иногда он добавляет: «Полетта, рано еще спать ложиться. Посидим с полчасика, я попробую найти ответ… Нам ведь хорошо вдвоем, правда?» И нередко говорит ей: «А почему ты сама не поищешь, всю работу сваливаешь на меня?» Она его целует: «Ты же знаешь, некогда мне читать: кухня, стирка, дети, главное – дети!..»

Но как-то раз вечером Полетта встретила его лукавым взглядом и Анри догадался, что она приготовила ему сюрприз. И вот, уложив детей, Полетта с невинным видом, даже не прерывая вязанья, спросила: «А что ты думаешь о «народовольцах»? Он расхохотался, но тут же раскаялся: Полетта обиделась. Чтобы загладить свою вину, он сказал: «Ох, какая ты у меня ученая! Где же ты это вычитала?» Она не пожелала ответить – зачем он над ней подтрунивает. «Да ведь ты сама виновата. Ты хотела меня посадить в калошу. Хитрая!» – сказал он смеясь. Оказалось, пока его не было дома, Полетта начала читать «Историю ВКП(б)»… Правда, она ушла недалеко – прочла всего семь страниц первой главы. Но все равно, зачем отбивать у нее охоту. Совсем тут шутки не к месту! «Нужно запоминать не отдельные подробности, – стал объяснять Анри. – Ты вникай в самое главное, в то, что нам нужно в жизни на каждом шагу. Может быть, ты неправильно подошла, тебе следует начать с более простых вещей». От обиды Полетта даже не рассказала ему, что и эти семь страниц разъяснили ей многое, и она все запомнила, а это необычное слово заучила, чтобы его подразнить. Но все же и это слово вызывало в ней какие-то смутные сравнения… Анри еще раз повторил: «В самое главное вникай…» Он, видно, не знает, как это трудно, вернее – забыл… Она снова принялась за свое вязанье, а он углубился в книгу. Полетте очень хотелось плакать. До чего жестокими бывают иногда те, кого мы любим, и сами того не замечают…

Сегодня Анри и Полетте особенно радостно побыть вместе. После резких слов, сказанных вчера утром, после слез, пролитых Полеттой ночью, осталась только какая-то тревога, и обоим хотелось рассеять ее, прогнать и стать еще ближе друг другу. Вчерашний бесконечный день и ночь открыли им, какая зияющая бездна могла бы образоваться, если бы погибло то, что они считают самым надежным, если бы погибла их любовь. Что же иногда мешает им понять друг друга? Тяжелая жизнь, в которой все нужно вырывать зубами, эта непрестанная борьба, борьба без передышки. Но кто же может думать о передышке, когда надо спасти от гибели весь мир, как сейчас они спасают свою любовь? Разве можно спасти свою любовь, забыв о мире?

И какую глубокую близость приносили эти минуты, когда Анри занимался, сидя около нее! Когда Анри объяснил, почему он должен был уйти вчера утром и отчего не вернулся ночью, они крепко обнялись и Полетта заплакала, прижавшись к нему, но уже иными, радостными слезами. И вот теперь, после этой первой серьезной размолвки, они полны тихой, молчаливой нежности; в их молчании заключено больше, чем в любых словах. Нежностью они дают отпор еще затаившейся в них тревоге. Анри занимается. Полетта ждет знакомого возгласа: «Послушай, это просто замечательно!»

* * *

Андреани поражен тем, что увидел. Проходя по коридору, где гулко отдавались его шаги, он все думал о Карлотте. И снова подумал о ней, когда вошел в теплую, светлую, уютную кухоньку и навстречу ему поднялась миловидная молодая женщина, которая, сидя у печки, вязала что-то розовое… Поразил его и этот безработный, как о нем сказал полицейский. Сидит и пишет в тетрадке, занимается, как школьник. Анри отложил ручку и тоже встал… Полки с книгами, всюду какие-то записки… Андреани ожидал чего угодно, только не этого…

– Господин Андреани?.. Садитесь, пожалуйста…

Стало быть, они его знают? Они знают даже тех, кто их игнорирует. «А мы-то… Ну, что ж, – старается извинить себя Андреани, – мы живем в своей дыре, как дикари».

Больше всего волнует Андреани вопрос о жилье, и как раз поэтому он решил начать со второго дела, которое привело его сюда. Но Анри его опередил.

– А мы все удивлялись: почему господин Андреани не переехал вместе с нами? Мы хотели вам предложить…

– Я, правда, пришел по другому поводу, но и по этому тоже…

– Господин Андреани, не хотите ли чашечку кофе?

Старик не решился отказаться, хотя пил кофе, дай бог, один раз в месяц. И разве можно пить кофе на ночь глядя?.. Опять будет мучить бессонница! Разложенные на столе газеты, открытые книги вызывали у Андреани уважение, именно уважение. Правда, он сразу заметил «Юманите». «Значит, они коммунисты. Так и знал!..» При других обстоятельствах он мог отнестись к этому с опаской и несколько свысока, но сейчас не чувствовал себя выше этих людей… Да и вообще, не для того он пришел, чтобы их осуждать. И ведь он у них в доме, его принимают как гостя. У них есть «дом», достойный этого имени. Как он может чувствовать себя выше этого парня с открытым лицом и честным взглядом? Сразу видно, что такой человек ничего не скрывает. У него все на лице написано. Смотришь ему в глаза – он не отводит взгляда, и сразу понимаешь – перед тобой человек ничуть не ниже тебя, ничуть… Невольно глядишь на него а на нее с удивлением. Ведь и она такая же… Андреани озадачен. Возможно, они неправы в своих убеждениях, в своих действиях, но вот при первом же знакомстве с ними чувствуешь, что они наверняка в тысячу раз лучше тебя знают, почему они так думают и так поступают. Нет, Андреани не решается их осуждать. Перед ним незнакомый мир, от которого он ждет всяких неожиданностей. На него вдруг напала робость. Давно он ни на кого не смотрел, никого не слушал с таким удивлением…

– Вы знаете, я ведь тоже вошел в комитет защиты… – сказал Андреани и тут же пожалел: зачем он это сказал. Откуда вдруг явилось у него желание расположить к себе этого человека, понравиться ему? Такое большое желание, что вот даже прихвастнул ради этого. Чего стоит его согласие вступить в комитет, если вспомнить, при каких обстоятельствах он его дал? Андреани это великолепно понимает, но что поделаешь! Он в полном смятении. Где уж ему смотреть свысока на Анри и Полетту! Какое у них чувство собственного достоинства!..

Вопрос о квартире быстро выяснили. Оказалось, что для Андреани есть место – все было распределено по справедливости. «Отсюда вид на море». Верно – вон море. Летом тут, должно быть, чудесно. Карлотта будет рада…

– Ваша жена права, господин Андреани… Вы боитесь неприятностей! А вы не бойтесь… Рискните! Плата? Вряд ли с нас будут брать деньги. Если бы власти назначили квартирную плату, они бы тем самым узаконили наше переселение сюда. Они на это не пойдут…

– Господин Андреани, у нас очень весело… Если вы любите детей…

– У нас не было детей. Нельзя нам было детей растить при нашей жизни. Но жена любит возиться с ребятишками…

– Знаете, мы сделали потрясающее открытие – нашли в подвале три ванны и приборы для душа, и все в полной исправности. Мы уже наметили, где устроить ванную комнату. Вы с Гиттоном знакомы?..

– Как же, как же!..

Но ведь этот самый Гиттон великолепно знает, что Андреани сперва отказался вступить в комитет защиты. «А я-то соврал сейчас…» – думает Андреани.

– Ну так вот, Гиттон и еще един товарищ, слесарь, в ближайшие дни все и установят. Они даже уверяют, что смогут сделать колонку. Представляете себе, настоящую колонку!

– Мы с женой все обсудим… Может быть, и решимся…

– Если хотите, мы поможем вам перевезти вещи. А потом, знаете, женщинам… удобнее, когда все вместе… Надо будет, так они с удовольствием сходят для вашей жены на рынок или в магазин…