355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андре Кастело » Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня » Текст книги (страница 3)
Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня
  • Текст добавлен: 5 апреля 2017, 23:00

Текст книги "Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня"


Автор книги: Андре Кастело



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

С бриллиантами повсюду – в ушах, на шее, на поясе – Жозефина, по общему мнению, выглядит на пятнадцать лет моложе. Высокий кружевной воротник обрамляет лицо и делает ее еще более восхитительной, что и доказывает нам знаменитая картина Давида[19]19
  Знаменитая картина Давида – «Коронование Жозефины» (1805–1807).


[Закрыть]
. Когда она своей «грациозной и ласкающей взор поступью», неся голову «изящно и вместе с тем величественно», входит в кабинет императора, он улыбается, вновь поддавшись обаянию «несравненной Жозефины».

Сам он уже в коротких штанах из расшитого золотыми колосьями атласа, в белых шелковых чулках, брыжах à la Генрих IV, но вместо камзола на нем пока что мундир полковника гвардейских егерей.

Урочный час приближается. Наполеон надевает пурпурный бархатный наряд, короткий красный плащ à la Генрих III, украшенный вышивкой на 10 000 франков, которая имеет форму листьев лавра, и усыпанный золотыми пчелами. Надев шляпу из черного фетра с белыми перьями и шпагу с яшмовой рукоятью, на которой красуется «Регент»[20]20
  «Регент» – знаменитый бриллиант, приобретенный Филиппом Орлеанским, регентом Франции во время малолетства Людовика XV, и входивший в число драгоценностей французской короны.


[Закрыть]
, Наполеон поворачивается к жене и приказывает:

– Пусть пошлют за Рагидо, он нужен немедленно – я хочу с ним говорить.

Рагидо – фамилия из еще не написанных пьес Лабиша[21]21
  Лабиш, Эжен Марен (1815–1881) – комедиограф и водевилист.


[Закрыть]
– нотариус. Накануне своего гражданского брака молодой Бонапарт ездил с «невестой» к этому законнику и тактично отсиделся в конторе вместе с клерками. Стоя в оконной амбразуре и, постукивая пальцами по стеклу, он через запертую дверь кабинета отчетливо слышал, как Рагидо прилагал все усилия, «чтобы отговорить г-жу де Богарне от предполагаемого брака».

– Вы делаете большую ошибку, – твердил нотариус, – вы в ней раскаетесь, вы совершаете безумство… Вы собираетесь замуж за человека, у которого нет ничего, кроме плаща и шпаги.

Выходя, Бонапарт ограничился тем, что сказал Жозефине:

– Он говорил как порядочный человек, и то, что он тебе сказал, внушает мне уважение к нему.

Нотариус, ошалев от того, что он вызван в Тюильри утром дня коронации, входит в комнату. Наполеон в ослепительном наряде ждет его.

– Ну что, господин Рагидо, у меня вправду нет ничего, кроме плаща и шпаги?

«Суть в том, – признается Жозефина Бурьену, живописуя ему происшествие, – что Бонапарт, который во времена нашей близости рассказывал мне обо всех подробностях своей жизни, какие приходили ему на ум, никогда не заговорил со мной о маленьком афронте, претерпленном им восемь лет тому назад в конторе Рагидо, и вспомнил о нем, видимо, лишь в день коронации».

Тюильри переполнен людьми в костюмах, которые специально придуманы для них Изабе и Давидом, и кажется, что эти люди убежали с придворного бала времен Валуа[22]22
  Валуа – династия королей, правивших Францией с 1328 по 1589.


[Закрыть]
.

В десять утра под грохот артиллерийских залпов Жозефина и Наполеон садятся в карету, обитую белым атласом и запряженную восьмеркой светло-соловых лошадей с султанами из безупречных перьев. Луи и Жозеф, «в серебре и перьях по-испански», помещаются на переднем сиденье лицом к императорской чете. Оба сиденья настолько одинаковы, что, войдя в экипаж первой, Жозефина от волнения опустилась на то из них, на котором сидят спиной к движению. Пол застелен густой медвежьей шкурой, но грелки нет, а холод стоит жестокий. Это не мешает Жозефине быть красиво декольтированной.

Зеленые с золотом пажи гроздьями висят на задке и передке кареты, перегруженной ветвями оливы и лавра, пальмами и орлами, гербами и коронами, аллегорическими фигурами и пчелами. Все это раззолочено так, что слепит глаза. Вокруг этого подвижного монумента конные адъютанты рядом с лошадьми, генералы, командиры гвардейских полков у дверей, шталмейстеры у задних колес.

Перед каретой восемь эскадронов кирасир с горнами и литаврами, два эскадрона гвардейских егерей со своей громкой и пронзительной музыкой, взводы мамелюков, военный оркестр, Мюрат со штабом, верховые герольды, экипажи, ломящиеся от сановников, министров, высших должностных лиц и камергеров.

Позади кареты тринадцать запряженных шестеркой берлин для свитских офицеров и дам императора и императрицы, штатских придворных чинов. А дальше гренадеры, канониры, жандармы, военные оркестры…

Вот он, триумф Розы Таше де Ла Пажри, креолки с Мартиники!

Без четверти двенадцать императорская карета подкатывает к архиепископству, где император облачается в парадный наряд, а на Жозефину надевают тяжелую императорскую мантию и украшают ей лоб аметистовой диадемой. По деревянной галерее, украшенной коврами, длинная процессия пешком движется к собору Парижской Богоматери. Вслед за четырьмя приставами следуют на дистанции в десять шагов герольды, пажи, ассистенты, а за ними, на той же дистанции, один за другим, церемониймейстер и обер-церемониймейстер. Затем в сопровождении камергеров и шталмейстеров Жозефины идут в белом атласе и шелестя перьями три маршала, выполняющие сегодня обязанности статс-дам. По сторонам первого из них, Серюрье[23]23
  Серюрье, Жан Матье Филибер, граф (1748–1819) – маршал Франции с 1804.


[Закрыть]
, несущего на подушечке кольцо императрицы, – генерал Гардан и полковник Фуле; второй, Монсе[24]24
  Монсе, Адриен Жанно, герцог Конельяно (1754–1842) – маршал Франции с 1804.


[Закрыть]
, сопровождаемый полковником Ватье и г-ном Бомоном, почтительно держит в руках корзину из крученого фиолетового бархата с золотым галуном, ручки которой сделаны из вермеля и в которую сейчас уложат шлейф мантии императрицы; наконец, третий – Мюрат, идущий между д'Аранкуром слева и г-ном д’Обюссоном справа, несет корону.

За ними Жозефина.

Устрашающую мантию несут Гортензия, принцесса Жозеф, она же Жюли Клари, Каролина, Элиза и Полина. Три последние пребывают в откровенно дурном расположении духа, все «тормозят» и, вопреки их уговору с императором, как можно хуже «поддерживают» тяжелый шлейф в тридцать квадратных метров. Трен платья каждой из них несет камергер, из-за чего вокруг пресловутой мантии императрицы толпится группа в десять человек – знак монаршего достоинства «г-жи Бонапарт». Позади, замыкая шествие, движутся фрейлины, гардеробмейстерина и шесть камеристок.

Наконец начинается нескончаемый кортеж императора. Его мантию поддерживают оба консула и два будущих короля – Луи и Жозеф.

У входа в собор Парижской Богоматери кардинал Камбасерес подает Жозефине святую воду. Императору ее подает изможденный старец кардинал-архиепископ Беллуа, родившийся еще при Людовике XIV.

Пока оркестр из трехсот инструментов оглушительно исполняет «Коронационный марш», Жозефина под подобающим ей по праву балдахином, который несут каноники, торжественно следует к своему креслу, поставленному посреди амвона рядом с креслом императора. Сиденья у них из бархата, над ними балдахин, перед ними молитвенные скамеечки с подушками. Это два «малых трона», «Большие троны» находятся наверху огромного, перегородившего неф помоста, на который ведут двадцать четыре ступени и который возведен между четвертой и Пятой опорами, на полпути между центром храма и главным алтарем. Вокруг подножия этого сооружения располагаются дипломатический корпус и министры, затем между троном и алтарем размещаются члены Сената и Законодательного корпуса, высокопоставленные лица и сановники короны. Рядом с алтарем, в первом ряду, десять архиепископов и сорок епископов, облачаться которым пришлось в префектуре полиции. В приделах и по краям трансепта скучились депутации, на хорах – приглашенные.

Собор Парижской Богоматери выглядит странно. Фасад, опоры и стены исчезают под картонными декорациями в классическом стиле, придающими базилике облик античного храма и иезуитской церкви одновременно. «Здесь провели столько работ, что сам Господь себя не узнал бы», – вздыхает очевидец.

Гардеробмейстерина и одна из фрейлин снимают тяжелую мантию, и Монсе принимает ее в свою корзину. Затем инсигнии – корона, перстень и мантия в корзине, равно как и знаки достоинства Наполеона, возлагаются на алтарь.

Тут же начинается церемония коронования, Жозефина с мужем преклоняют колена на плитах у подножия алтаря. Папа, помазав Наполеона, помазывает лоб и ладони Жозефины. Наполеон упростил церемонию. Он не представляет себя простертым по образцу французских королей у ног священнослужителя, который через дыры в наряде коронуемого помазал бы ему грудь, спину и «сгибы рук». Он считает себя полностью удовлетворенным, трижды получив святое помазание для себя и для Жозефины.

Месса, которую служит его святейшество, заканчивается после псалма перед чтением Евангелия.

Начинается собственно коронование.

Было условлено, что римский понтифик будет придерживаться не церемониала, предусмотренного для короля, коронующегося императором в Риме, а церемониалом Pro Rege Coronando[25]25
  Pro Rege Coronando (лат.) – для (уже) царствующего короля.


[Закрыть]
. Достаточно заменить слово «Rex» на «Imperator». Под нажимом Наполеона была создана по этому вопросу комиссия, которая представила вынужденному уступить папе этакую селянку из ритуалов, заимствованных в Риме, Реймсе, Германии и еще где попало. Император сделал упор на опущении или замене в тексте, произносимом папой, не устраивающих его глаголов, например «eligimus» (которого мы избрали) или слова «concessum» (уступаем тебе) при передаче меча, которое превратилось в «oblatum» (передаем).

Благословив атрибуты императорской власти – меч, державу, скипетр, знак созвездия Руки правосудия[26]26
  Рука правосудия – французское наименование созвездия Ящерицы в Северном полушарии.


[Закрыть]
, ожерелье, – папа благословил обе мантии, оба перстня и обе короны. Жозефина имеет право произнести те же молитвы, что и Наполеон.

– Примите этот перстень, который есть символ святой веры, доказательство могущества и прочности вашей империи и благодаря торжествующей силе которого вы победите ваших врагов, сокрушите ереси, укрепите согласие среди ваших подданных и пребудете неуклонно преданы католической религии.

Затем святой отец в следующих выражениях обращает к императору традиционное увещание при вручении мантии:

– Да ниспошлет вам Бог частицу своего могущества, дабы, блистая наружно этим ослепительным одеянием, вы блистали внутренне своими добродетелями перед очами Господа, который ведает все, что было в прошлом, которому открыто все, что таит будущее, Господу, по чьему соизволению царствуют монархи и находят правосудное решение законодатели.

Для Наполеона не может быть и речи о том, чтобы принять корону из рук папы! Он сам коронует себя и императрицу. Он ведь сам поднял с земли валявшуюся на ней корону Франции.

Поэтому, возложив корону себе на голову, он тут же снимает ее, и бьет час коронования Жозефины.

Императрица встает с кресла. «Бонапарт» видит, как она выходит вперед, преклоняет перед ним колени, и слезы, которые ей никак не удержать, «катятся, – рассказывает г-жа д'Абрантес, – ей на сложенные руки, протягиваемые ею не столько к Богу, сколько к Наполеону, вернее, Бонапарту, воплощающему для нее в этот миг само Провидение. Для двух этих людей наступило то единственное в жизни мгновение, что восполняет пустоту многих лет».

И вот император сам теперь совершает коронование: берет корону Жозефины, водружает ей на голову, потом снимает с «грациозной медлительностью…». «Сейчас, когда он коронует ту, кого суеверно считает своей „счастливой звездой“, он перенимает у жены кокетство, если я смею употребить это слово, – продолжает Лора д'Абрантес. – Он старается поудачней пристроить эту маленькую корону на бриллиантовой диадеме, опускает ее, передвигает, поправляет; он словно сулит жене, что эта корона будет ей легка и отрадна».

Какая другая женщина в мировой истории получала такой же подарок от человека, которого любит? Кому еще дарили Империю, которая вскоре раскинется от Гамбурга до Неаполя, от Бреста до Варшавы? И в это утро Жозефине действительно кажется, что она любит мужа.

Жозефина встала с колен и бок о бок с императором, сопровождаемая папой и тройным кортежем принцев, кардиналов, маршалов, полковников, под звуки музыки и пение хора медленно направляется к большому трону. Не в эту ли минуту Наполеон поворачивается к брату и негромко бросает:

– Вот бы отец видел нас, Жозеф!

Жозефина, вероятно, думает о своей матери, отказавшейся покинуть Мартинику, во-первых, потому, что путь «занят» англичанами, во-вторых, потому, что она роялистка. Тем не менее она появляется на молебне в Фор-де-Франсе, который скоро станет Фор-Наполеоном, и будет председательствовать на банкете, где гости станут пить за «здоровье ее величества императрицы французов». Власти острова назовут ее «императрицей-матерью», титулом, который г-жа Летиция ни от кого не услышала.

Не без усилия – тяжесть мантий тащит их назад – Наполеон с Жозефиной добрались до верха сооружения. Здесь трон у Жозефины меньше, чем у ее мужа, и стоит на ступеньку ниже. Папа напутствует обоих в таких словах:

– Да утвердит вас на престоле Империи и благословит вас на царствие с высоты своей вечной славы Иисус Христос, Царь царей, Владыка владык, существующий и правящий вместе с Богом Отцом и Святым Духом ныне и присно и во веки веков.

Обняв императора, Пий VII поворачивается к собранию и возглашает:

– Vivat Imperator in aeternum![27]27
  Vivat Imperator in aeternum (лат.) – Да здравствует император вечно!


[Закрыть]

И толпа эхом отзывается:

– Да здравствует император! Да здравствует императрица!

Пий VII опять спускается в алтарь, место на ступенях занимают пажи, а по бокам Жозефины – принцессы, фрейлины и статс-дамы.

При торжественном чтении Евангелия августейшей чете дают поцеловать священное писание. Затем читают предпричастную молитву, и балет труппы человек в двести возобновляется. Император с императрицей, да и все остальные, добросовестно возвращаются к алтарю. За Жозефину свечу с тринадцатью символическими золотыми монетами несет г-жа д'Арбер, сопровождаемая генералом Савари, а г-жа де Люсе, эскортируемая генералом Лемаруа, несет в руках серебряный хлеб. Золотой оставлен г-же Дюшатель, рядом с которой генерал Кафарелли. За то, что эти дамы несли «знаки почета», они получат бриллиантовые ожерелья стоимостью от 20 000 до 30 000 франков.

Августейшая чета воссела на «малые троны», а папе подают вермелевый таз; воду в него наливают из кувшина, который, как и таз, служил при коронации Людовика XVI; на них просто заменили лилии аллегорическими фигурами Побед, но «L» так и осталось. После причастия все возвращаются на помост с «большими тронами».

После службы папа покидает собор, не желая быть свидетелем гражданской присяги и санкционировать своим присутствием свободу отправления культов, которую император вынужден помянуть в присяге и которую не может соблюдать римский первосвященник.

– Клянусь охранять целостность территории государства, соблюдать законы конкордата и свободу отправления культов, соблюдать равенство прав, политическую и гражданскую свободу, неотъемлемость приобретенных национальных имуществ[28]28
  Национальные имущества – имущество дворян и церкви, конфискованное во время Революции и проданное буржуа и богатым крестьянам.


[Закрыть]
, налоги и сборы только в соответствии с законом, охранять институт Почетного легиона, править во имя единой цели – интересов, блага и славы французского народа.

Затем герольд громко возглашает:

– Преславный и августейший Наполеон, император французов, помазан на царство и возведен на престол.

Возгласы «Да здравствует императрица!» опять смешиваются с криками «Да здравствует император!» – а за стенами собора грохочет залп из 101 орудия.

Скоро три часа.

Долгая церемония заканчивается. Та же процессия возвращается в архиепископство, предшествуя императорской чете, сопровождая и провожая ее. По улице Бочаров, через мост Менял, площадь Шатле, по улице Сен-Дени и бульварам двойной кортеж – императора с императрицей и папы – направляется обратно в Тюильри. Уже в темноте он вступает на площадь Согласия, где при свете 500 факелов, фонарей и гирлянд ламп сверкает золото карет и блещут бриллианты. Бенгальские огни сыплют искры на обоих дворцах Габриэля[29]29
  В 1757–1770 зодчий Анж Жак Габриэль (1698–1782) возвел на площади Согласия (тогда площади Людовика XV) два величественных дворца, разделенных впоследствии на десять особняков.


[Закрыть]
, равно как на всех общественных зданиях. Площадь озаряют сооруженные в центре ее и на прилегающих террасах большие символические светящиеся звезды двадцати пяти метров в диаметре. Процессия углубляется в большую аллею, где светло как днем – там на семидесяти двух столбах укреплены горящие звезды, гирлянды и фонари с разноцветными стеклами. Сад, клумбы и дворец пылают, озаренные 38 892 плошками и 15 950 лампионами крупных размеров. «Несмотря на непогожее время года» иллюминаторы превзошли самих себя.

В Тюильри Наполеон находит хорошенькими всех дам, участвующих в церемонии.

– Сударыни, своим очарованием вы обязаны мне, – выпаливает он.

Но самой соблазнительной из всех ему представляется Жозефина «в облике императрицы». Он поздравляет ее «с удачной манерой носить диадему» и требует, чтобы, обедая с ним наедине, она оставалась сегодня в короне.

Нет сомнения, что весь этот достопамятный день Париж и собор Парижской Богоматери смотрят на императрицу глазами императора. «Милосердие, мир, все, что есть на свете доброго и кроткого, казалось, снизошло с небес на землю, – повествует г-жа де Шатене. – В этот момент, когда сознание своей силы умеряло ее власть, Жозефина была олицетворением грации, покоряя все глаза и сердца; она стала лучшим украшением этого триумфального дня».

Однако, ложась тем вечером в постель, Жозефина слышит, как муж бормочет:

– Кому же я все это оставлю?

И страхи вновь овладевают ею. К ним отныне еще на пять лет сведется ее существование: вслед за краткими мигами счастья тревога всякий раз будет сжимать ей сердце.

* * *

Несколько недель подряд Париж занят только празднествами и увеселениями. На улицах, невзирая на мороз, фейерверки, запуски воздушных шаров, ярмарочные представления, танцы, метание колец, а глашатаи бросают народу золотые и серебряные медали в память двойной коронации.

5 декабря Жозефина стоически присутствует при раздаче орлов[30]30
  Раздача орлов – на древках знамен наполеоновской армии укреплялись, по древнеримскому образцу, изображения орлов.


[Закрыть]
. Бесконечная церемония протекает под дождем и снегом, и, когда наконец войска церемониальным маршем начинают шлепать по грязи Марсова поля, промокшая насквозь и до неузнаваемости не похожая на себя императрица спасается бегством.

Она любезно улыбается на скучных банкетах и долгих торжественных приемах, которые ее супруг устраивает для различных государственных институтов. 1 б декабря город Париж решает дать празднество в честь Жозефины. По обычаю, восходящему к старому режиму, к ратуше пристроили застекленную галерею, позволявшую любоваться фейерверком на Новом мосту.

Жозефина в платье из серебряного тюля и шитого золотом атласа прибывает с Наполеоном на праздник в той же карете, что доставила их на коронацию. Ее везут в приготовленное для нее помещение, где она находит великолепный туалетный ансамбль из вермеля, который ей дарит столица: зеркало, кувшин, таз, жирандоли, шкатулки, кубки – все вплоть до пластинки для очистки языка.

К ужину приглашено шестьсот женщин, и Жозефина председательствует за императорским столом. Опять-таки в честь ее устраивают банкет генералы, а маршалы 7 января 1805 дают концерт и бал в Опере. 14 января Жозефина одна отправляется в Законодательный корпус, где ее приветствуют арией из «Ифигении» Глюка, которую так часто слышала при своем появлении Мария Антуанетта:

– Что за краса! Что за величье!

Ее приглашают на открытие статуи Наполеона. Под звуки «Славься» аббата Роза[31]31
  Роз, Никола (1745–1819) – музыкант и композитор.


[Закрыть]
Мюрат и Массена сдергивают с изваяния покрывало, скрывающее памятник. Наполеон изображен обнаженным, как римский император. После речей Жозефину сажают на трон и начинается бал. Лишь тогда появляется император. Он не пожелал присутствовать на открытии памятника самому себе, особенно в таком упрощенном наряде.

На банкете, устроенном военным министром Бертье, Наполеон отказался сесть, и Жозефина, болтая с соседками за столом для почетных гостей, следит глазами за мужем, который останавливается у одного из столов и склоняется над одной из фрейлин жены.

Дама обворожительна.

Двадцатидвухлетняя брюнетка с длинным острым носиком, по описанию Гортензии, она предстает блондинкой с орлиным носом у г-жи де Ремюза, но обе мемуаристки признают за ней средний рост, очень красивые зубы и «самые пламенные в мире глаза – темно-голубые, с длинными шелковистыми ресницами». Дочь Жозефины к тому же уверяет, что цвет ее лица, не отличаясь «утренней свежестью», бывал по вечерам просто ослепительным. Как бы там ни было, эта обольстительница отличалась маленькими ножками, очаровательной улыбкой, весьма приятно танцевала и пела, а потому очень нравилась Наполеону. Звалась она Мари Антуанетта Адель Папен и была замужем за Шарлем Дюшателем, тогдашним управляющим департаментом косвенных налогов, главное достоинство которого, на взгляд императора, состояло в том, что он был на тридцать лет старше жены.

Наполеон действительно влюблен в эту молодую бескорыстную женщину, которая ничего не просит ни для родни, ни для подруг. Он уже давно ее приметил, но Жозефина обнаружила это лишь в тот вечер, когда император, склонясь над плечом молодой фрейлины, бросил:

– Вы напрасно едите оливки на ночь – вам будет от них плохо.

И добавил, адресуясь к соседке г-жи Дюшатель:

– А вы не едите оливки, госпожа Жюно? Вот и хорошо. И вдвойне хорошо то, что вы не подражаете госпоже Дюшатель: она неподражаема.

На другой день Жозефина допрашивает будущую герцогиню д'Абрантес:

– Император говорил с вами у Бертье о вашем туалете?

– Да, государыня, о моем туалете и моей обязанности как француженки быть всегда элегантной.

– А с госпожой Дюшатель он тоже говорил о ее туалете?

– Нет, государыня, насколько помнится, он советовал ей не есть оливок на ночь.

– Ну, раз он дает ей советы, он должен был бы сказать, что с таким длинным носом смешно разыгрывать из себя Роксолану![32]32
  Роксолана (ок. 1505–1561) – любимая жена турецкого султана в 1520-1566-м Сулеймана I Кануни (Законодателя), в европейской литературе – Сулеймана Великолепного.


[Закрыть]

С принужденным смехом – ей совсем не весело – Жозефина показывает очень модный тогда роман г-жи де Жанлис о м-ль де Лавальер[33]33
  М-ль де Лавальер – Луиза Франсуаза Лабом Леблан, герцогиня де Лавальер (1644–1710), любовница Людовика XIV, изображенная в романе г-жи де Жанлис «Герцогиня де Лавальер» (1804).


[Закрыть]
и добавляет:

– Вот книга, которая кружит голову всем юным женщинам, если они белокуры и худы. Они все считают себя уже фаворитками. Но их еще одернут.

Если Евгений тоже искренне влюбился в молодую Дюшатель, то Мюрат лишь прикидывается влюбленным, чтобы отвести подозрения императрицы. Но ревнивая креолка всегда настороже, и она припоминает, что с недавнего времени император спускается на первый этаж и задерживается в компании прекрасной дамы всякий раз, когда она дежурит. Если Жозефина, отправляясь в театр, берет с собой г-жу Дюшатель в малую ложу, там непременно появляется Наполеон. «День ото дня все меньше владея собой, – рассказывает г-жа де Ремюза, – он казался все более увлеченным ею. Г-жа Дюшатель внешне держалась холодно, но прибегала ко всем уловкам женского кокетства. Туалеты ее становились все изысканнее, улыбка – тоньше, взгляды – рассчитаннее, и вскоре стало нетрудно догадаться, что именно происходит».

Известно ли Жозефине, что еще до коронации Наполеон встречался с г-жой Дюшатель в маленьком домике на Аллее вдов? Как-то вечером в Мальмезоне – императорская чета отправилась туда в самый разгар февраля – Жозефина застает мужа, когда он крадется по ледяным плиткам коридоров к своей красавице. Сомнений больше нет. К тому же, даже не застань императрица своего мужа идущим по «тропе любви», она отнюдь не постеснялась бы снова прильнуть ухом к замочной скважине императорского кабинета. «Шаг у нее был легкий, – уточнит впоследствии император. – Вдобавок неизменно тонкое чутье помогало ей угадывать любую привязанность, которая могла у меня появиться, и уж тогда она непременно наводила разговор на заподозренную особу, чтобы представить ее в смешном свете или рассказать о ней что-нибудь такое, что могло оттолкнуть от нее».

На этот раз ее маневр кончился полной неудачей: г-жа Дюшатель, видимо, прочно заняла свое место. Начинаются слезы, жалобы. Император, также прочитавший роман г-жи де Жанлис, не питает, однако, никакого желания учреждать должность фаворитки.

– Я вовсе не желаю, чтобы моим двором правили женщины. Они достаточно навредили Генриху Четвертому и Людовику Четырнадцатому. У меня ремесло куда более серьезное, чем у этих государей, да и французы стали слишком серьезны, чтобы простить своему властелину афишированные связи и официальных фавориток.

Жозефина это, разумеется, знает, но не может избавиться от своей безумной ревности и прибегает к оружию, ставшему традиционным. «Она, – рассказывает г-жа де Ремюза, – то посылала меня к мужу, чтобы я крупно поговорила с ним о вреде, который, по ее мнению, его новая связь приносит ей в свете, то поручала мне установить слежку за г-жой Дюшатель в ее собственном доме, куда, как ей было известно, наезжал иногда по вечерам Бонапарт. В поисках доказательств его измены ею использовались даже слуги. Рабочие и торговцы также были посвящены в тайну». Наполеона вскоре вывели из себя эти сплетни, заплаканные глаза жены и сцены, которые она закатывала. Жозефина задумала нанести решительный удар, объявив мужу, «что она в конце концов запретит г-же Дюшатель входить в ее покои».

Вне себя, но избегая лобового столкновения с Жозефиной, которой он порой побаивался, Наполеон зовет г-жу де Ремюза и «обрушивается на женщин вообще, на жену – в особенности».

– Если вы обладаете достаточным влиянием на императрицу и не одобряете инквизиторские приемы, пускаемые ею в ход против меня, почему вы не остановите ее? – возмущался он. – Она унижает и меня, и себя; шпионя за мной, она дает оружие своим же врагам. Коль скоро вы пользуетесь ее доверием, вам и быть за нее в ответе, и я спрошу с вас за все ее вины.

Жалуется он и Гортензии:

– Ревность вашей матери выставляет меня на всеобщее посмешище. Нет такой глупости, которой не сказали бы обо мне. Вы думаете, я этого не знаю? А вина целиком на ней.

– Нет, государь, – возражает Гортензия, – вина на тех, кого я в этом упрекаю. Если бы они старались не раздражать вас, а успокаивать, вы считались бы с чувствами моей матери. Можно ли требовать от нее больше выдержки, чем от вас? Она страдает, вот и сетует; это естественно, и если бы те, кого вы считаете друзьями, не передавали вам ее жалобы, а вы сделали над собой усилие, перестав выражать ей свое неудовольствие, ваше семейное счастье, уверена, вернулось бы к вам. Еще раз, не требуйте от нее больше выдержки, чем от самого себя.

– Вы правы, – смягчается император, – я вижу, что я велик в великом, но мал в малом.

1 9 марта двор переезжает на несколько дней в Мальмезон. Из окон Жозефина видит, как ее муж прогуливается по парку с г-жой Дюшатель и юной г-жой Савари, которой только что минуло двадцать.

И Жозефина плачет…

Сомнений больше нет. Г-жа Дюшатель вот-вот станет официальной любовницей, и призрак развода вновь встает перед императрицей. У нее уже нет больше сил устраивать бесполезные сцены, но горе ее беспредельно. Если г-жа Дюшатель забеременеет, он наверняка женится на ней! Не в это ли время Жозефина начинает распускать слух, будто муж ее импотент?

– Она утверждала это в разговоре с г-жой Дюшатель, – расскажет Наполеон на Святой Елене, – а та, беседуя однажды со мной в Мальмезоне, внезапно расхохоталась.

– Что с вами? – осведомился я.

– Я думаю о том, как настаивает императрица, будто это ясно как божий день, – ответила она. – И нахожу, напротив, что это…

Читатель простит меня за незавершенную цитату.

Как-то вечером Жозефине внезапно кажется, что она грезит наяву. «Бонапарт» сидит с ней наедине и говорит голосом былого влюбленного. Да, признается он, я любил г-жу Мари Антуанетту Дюшатель, но большая страсть прошла.

– Теперь этому конец, – объявляет он.

Жозефина чувствует, что с нее свалилась тяжесть, несколько месяцев лежавшая у нее на сердце. Больше того, император, признавшись во всех интимных подробностях своего увлечения, в конце разговора просит жену помочь ему разорвать эту связь.

Читатель догадывается, что Жозефина не пожалела на это сил. Но известны также ее доброта, равно как ум и бескорыстие г-жи Дюшатель. Словом, все прошло отлично и более красиво, чем рассказывает нам г-жа де Ремюза.

Наполеон через Дюрока потребовал вернуть ему любовные письма, адресованные молодой женщине; она, не заставив себя дважды просить, вернула их, отказалась от бриллиантового колье, которое ей предложил августейший любовник, и согласилась иногда видеться с ним, если воспоминания опять приведут его на Аллею вдов.

Но Жозефина этого не узнает.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю