Текст книги "Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня"
Автор книги: Андре Кастело
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
– Мы все совершали ошибки, – скажет позднее Наполеон. – Евгений – единственный, кто их не наделал.
* * *
Жозефина стала бесконечно больше матерью или, вернее, бабушкой, чем прежде. Для нее нет ничего отрадней, чем принимать в Мальмезоне детей. Она доходит до того, что сама приглашает и всячески балует маленького Александра и его мать Марию Валевскую. Пикантное зрелище! Уж не присутствует ли при этих сердечных излияниях и г-жа Гадзани? Когда в июне-июле 1813 королева Гортензия отбывает лечиться в Экс-ле-Бен, Жозефина с радостью оставляет при себе обоих внуков – Наполеона и Луи. Последнего прозвали Да-Да. «Я должна, – пишет императрица дочери, – рассказать о прелестном ответе маленького Да-Да. Аббат Бертран дал ему читать басню, где речь идет о метаморфозе. Попросив объяснить, что означает это слово, мальчик сказал аббату: „Я хотел бы превратиться в птичку и тут же улететь с вашего урока, но вернулся бы к приходу господина Хазе (его учитель немецкого)“. – „„Однако, принц, – ответил аббат, – ваши слова не очень лестны для меня“. – „Нет, – возразил Да-Да, – я ведь про урок, а не про вас говорил“. Не кажется ли тебе, как и мне, что возразил он очень умненько? Невозможно выпутаться из затруднения тоньше и изящнее“».
Если оба мальчика старательно учились всю неделю, Жозефина завтракает и обедает с ними в воскресенье. Она выписывает из Парижа два автомата – двух золотых кур, несущих серебряные яйца. Она дарит их обоим внукам и предупреждает дочь: «Я подарила их от твоего имени, сказав, что они присланы из Экса».
Больше чем полвека спустя Да-Да, ставший императором Наполеоном III, с нежностью вспомнит дни, проведенные в Мальмезоне; «Я до сих пор вижу, как императрица Жозефина в своем салоне на первом этаже осыпает меня ласками и льстит моему самолюбию, старательно повторяя мои удачные словечки. Бабушка баловала меня в полном смысле этого слова, а вот мать, напротив, с самых юных моих лет старалась исправить мои недостатки и развить достоинства. Помню, как по приезде в Мальмезон нам с братом разрешали вытворять все, что в голову взбредет. Императрица, самозабвенно любившая свои теплицы и растения, позволяла нам срезать сахарный тростник и сосать его и все время твердила, чтобы мы просили всего, чего захотим. Однажды в канун какого-то праздника она вновь повторила свои слова, и мой брат, который был на три года старше и, следовательно, разумней меня, попросил у нее часы с портретом нашей матери. А я, когда императрица сказала: „Луи, проси того, что тебе всего приятней“, потребовал позволения побегать босиком с уличными мальчишками. И пусть мое желание не сочтут смешным: во Франции, где я жил до семи лет, одним из самых моих больших огорчений было то, что я всегда выезжал в город в карете четверкой или шестеркой… Как это бывает со всеми детьми, а может быть, еще сильнее, мои взгляды и помыслы притягивали солдаты. Когда в Мальмезоне мне удавалось улизнуть из гостиной, я бежал на большую террасу, где стояли на часах два гренадера. Как-то раз из окна первой передней на первом этаже я заговорил с одним из старых ворчунов, охранявших свой пост. Часовой, знавший, кто я, отвечал, смеясь от всего сердца. Я отлично помню, что сказал ему:
– Я тоже хочу побывать на учении – у меня же есть маленькое ружье.
Тут гренадер велел мне подавать команды, и я начал:
– К ноге! На караул! На ру-ку!
Гренадер же, чтобы доставить мне удовольствие, выполнял мои приказы. Легко представить себе, в какой я пришел восторг. Чтобы выразить солдату свою признательность, я бросился туда, где лежали приготовленные для нас бисквиты. Схватил один, вернулся и сунул его в руку гренадеру, который со смехом взял его, так что я был совершенно этим упоен, полагая, что в самом деле осчастливил вояку».
Оба внука Жозефины еще находились в Мальмезоне, когда она узнала, что Адель де Брок, неразлучная подруга Гортензии и, как та, воспитанница пансиона г-жи Кампан, утонула на глазах у королевы в водопаде Грези. Жозефина тотчас пишет дочери: «Я так встревожена, что посылаю к тебе своего камергера г-на де Тюрпена, чтобы он сообщил мне, как ты себя чувствуешь… Я готова и сама приехать, если только тебе понадобятся мой приезд и заботы».
Ланселот, съездив туда и обратно, сумел успокоить Жозефину. Гортензия страшно горюет, но жизнь ее вне опасности. Королева решила только задержаться на водах. И Жозефина может подольше пожить вместе с внуками.
«Они отменно здоровы, выглядят исключительно свежими и бодрыми. Маленький Да-Да по-прежнему ласков и приветлив со мной. Третьего дня, когда г-жа де Таше уезжала к мужу на воды, он сказал г-же де Бушпорн: „Она, наверно, очень любит мужа, раз уезжает от бабушки“. Не правда ли, очаровательно? В тот же день он ходил на прогулку в лес Бютар и, как только очутился на главной аллее, бросил шляпу в воздух с криком: „Ах, как я люблю природу!“ Не проходит дня, чтобы тот или другой не порадовали меня своей ласковостью. Они оживляют все, что вокруг меня; суди сама, какую радость ты мне принесла, оставив их со мной».
Дела идут все хуже, но кто мог тогда предположить, что конец так близок? Поэтому Жозефина округляет свои владения. Пьер Шомер, для которого в Мальмезонском архиве нет тайн – он ведь долгие годы был хранителем и душой поместья Жозефины, – рассказал нам о последних приобретениях «г-жи герцогини Наваррской», Она обогатила свой дорогой Мальмезон «прудом св, Кукуфы, питающим тамошние каскады; расширила свои земли в сторону рюэйльского Кот д'Ор; закрепила за собой высоты Бюзанваля, а главное, гармонично завершила единство Мальмезона, присоединив к нему двадцать гектаров Буа-Прео».
* * *
Великая Империя рушится. Приближается битва за Францию. Бернадот присоединяется к коалиции, и союзникам хочется, чтобы Евгений, последовав примеру его и своего тестя короля Баварского, поступил точно так же. 2 2 ноября 1813 последний посылает к нему князя Турн и Таксис с предложением перейти в другой лагерь. Его семье будет «обеспечено завидное положение в Италии». Ему даже предлагают королевскую корону в «стране, которая ему подойдет». Евгений тотчас пишет Наполеону: «Мне не понадобилось долго размышлять, чтобы ответить королю Баварскому, что его зять порядочный человек и никогда не пойдет на подлость; что я до последнего вздоха останусь верен данной и повторяемой мною присяге на верную службу вам; что судьба моей семьи находится и всегда пребудет в ваших руках и, наконец, что, если несчастье падет на наши головы, я в безграничном своем уважении к королю Баварскому заранее уверен: он предпочтет увидеть своего зятя частным лицом, но честным человеком, чем королем и предателем».
Отрадно читать такие строки в последние дни Империи, когда повсеместно был взят курс на измену!
Позиция Августы внушает восхищение. Урожденная Виттельсбах[174]174
Виттельсбах – один из самых старинных владетельных домов в Европе, восходящий к началу X в.
[Закрыть], она, дабы Жозефина так же гордилась сыном, как она сама – мужем, посылает свекрови относящуюся к переговорам переписку и прибавляет: «Нас не могут удивить никакая доброта, благородство, величье там, где речь идет о нашем замечательном Евгении, но со вчерашнего дня я еще более счастлива и горда, что стала женой такого человека, и, чтобы вы могли разделить мою радость, спешу послать вам копию письма, написанного им мне после того, как он отказался от короны, которую ему предлагали за согласие стать неблагодарным подлецом, словом, предать императора по примеру короля Неаполитанского».
Однако Августа опять на сносях, и Евгений считает себя вправе обратиться к австрийскому фельдмаршалу Бельгарду[175]175
Бельгард, Генрих, граф фон (1756–1845) – австрийский фельдмаршал, в 1813–1814 командующий австрийскими войсками в Италии.
[Закрыть], чтобы тот разрешил его жене остаться в Милане или Монце на время родов, Фельдмаршал ответил, что должен снестись с Веной. В те времена, если не считать исключительных случаев, письмо из Парижа в Милан и ответ на него шли двенадцать дней. Этот срок обусловил в данном случае ряд недоразумений. Наполеон оказался, по-видимому, в неведении о сути просьбы Евгения к Бельгарду. Хуже того, он понял лишь одно: Евгений, его бывший приемный сын, «вступил в сношения с неприятелем». Поэтому он пишет Жозефине в надежде как-то воспрепятствовать возможной измене вице-короля. Жозефина безотлагательно сообщает сыну: «Милый Евгений, не теряя ни минуты и невзирая ни на какие препятствия, удвой усилия и выполни приказ, данный тебе императором, Он только что прислал мне письмо в этой связи. Его замысел состоит в том, чтобы ты отходил к Альпам, оставив в Мантуе и других точках страны лишь итальянские части». Письмо ее кончается следующими словами: «Франция – прежде всего, Франции нужен каждый из ее детей. Спеши, мой сын, никогда твое рвение не сослужит большую службу императору. Уверяю тебя, сейчас драгоценна каждая минута. Я знаю, что твоя жена собирается покинуть Милан. Сообщи, могу ли я быть ей полезна. Прощай, милый Евгений, у меня ровно столько времени, чтобы обнять тебя и повторить: поторопись».
Через несколько дней, узнав правду от Таше, адъютанта Евгения, император полностью успокоился, Он ограничился тем, что 1 8 февраля, в день боя при Монтеро, написал вице-королю из Нанжи: «Сын мой, необходимо, чтобы вице-королева немедленно приехала рожать в Париж; я ни в коем случае не желаю, чтобы она оставалась в стране, занятой неприятелем». Затем Наполеон покидает Нанжи и отправляется сражаться под Монтеро, бросив фразу, которая явилась целым состоянием для торговцев эстампами: «Вперед, друзья, и ничего не бойтесь: ядро, которое должно меня сразить, еще не отлито».
Тон письма к Евгению вполне извинителен: у Наполеона висит на пятках вся Европа, и пишет он в перерыве между сражениями.
Однако, получив через мать приказ отчима, Евгений оскорбился. Так с ним говорят впервые. Ведь даже по поводу его ответа князю Турн и Таксис Наполеон обронил лишь:
– Узнаю политику Австрии: вот как она плодит предателей.
Поэтому Евгений пишет матери: «Твое письмо привело меня в растерянность… Я не думал, что наступит минута, когда мне придется давать императору доказательства своей верности и преданности; вижу во всем этом только одно – у меня есть враги, которым завидно, что я так, осмелюсь сказать, достойно выпутался из самых трудных обстоятельств».
И 27 февраля он отправляет с тем же курьером письмо императору, где удивляется, почему отчим считает, что его, Евгения, «надо подгонять» обратно во Францию. Измена Мюрата, только что перешедшего на сторону противника, позволяет ему закончить заявлением о том, что он не заслуживает ни упреков, ни «недоверия» императора.
Когда он получает наконец письмо Наполеона от 19 февраля, повелевающее ему немедленно отправить Августу рожать в Париж, Евгений «глубоко опечален и уязвлен формой этого приказа», о чем и пишет отчиму. Но Августа не сетует, как Евгений, а встает на дыбы. Она – дочь короля, настоящего короля, и позволяет себе роскошь написать императору такое письмо, каких он не привык получать: «Я не ожидала, что после доказательств верности, какие Евгений не перестает вам давать, вы потребуете, чтобы он еще рискнул здоровьем, а возможно, и жизнью своей жены и детей, единственного блага и утешения, которым обладает в этом мире… Мы не прибегаем к интригам и руководствуемся только честью и добродетелью. Как это ни печально, приходится сказать, что в награду мы получали только огорчения и обиды, которые переносили молча и терпеливо… Чем я провинилась, чтобы заслужить такой сухой приказ об отъезде? Выходя замуж, я не предполагала, что доживу до такого. Король, мой отец, нежно любящий меня, предлагал мне в сегодняшних трудных обстоятельствах взять меня к себе, чтобы я могла спокойно родить. Я, однако, отказалась из боязни, как бы этот шаг не представил в двусмысленном свете позицию Евгения, хотя его действия говорили в его пользу, и я решила ехать во Францию. Но с тех пор я заболела, и врачи предупредили меня, что я пойду на большой риск, отважась на такой долгий переезд, поскольку ношу ребенка уже по восьмому месяцу…»
Августа не желает ехать ни в Мальмезон, ни в Париж – раз Евгений в Италии, она остается с ним. «Если неприятель вступит в Милан, – добавляет она, – я покину город, но мой долг и сердце велят мне не оставлять мужа, и, коль скоро вы требуете, чтобы я рискнула здоровьем, я хочу, по крайней мере, иметь хоть то утешение, что окончу свои дни в объятиях того, кому отдана вся моя любовь и кто составляет мое счастье».
Евгений, восхищенный «прекрасной душой» и «высоким характером» супруги, снимает с письма Августы две копии и отправляет их матери и сестре. Бесспорно, что Наполеон нередко третировал невестку Жозефины. Будучи супругой приемного сына императора, она должна была бы обладать правом старшинства по отношению к другим принцессам дома. А ей вечно приходилось уступать это право – ей, дочери Виттельсбахов! Ладно бы еще уступать Екатерине Вюртембергской, но появляться позади Бонапартов и Клари!.. Когда она выходила замуж, Наполеон обещал молодым в наследство Италию. Теперь же речь идет лишь о великом герцогстве Франкфуртском. Правда, несколькими днями позднее, 15 марта, на Шатильонском конгрессе[176]176
Шатильонский конгресс – с 5 февраля по 19 марта 1814 в городе Шатильоне в верховьях Сены состоялся конгресс, где союзники в последний раз пытались заключить мир с Наполеоном.
[Закрыть] Коленкур получил приказ уведомить союзников, что император отказывается от короны Италии в пользу принца Евгения Наполеона.
Самое время!
Меньше чем через две недели австрийцы, русские, пруссаки, шведы будут в Париже. Тем временем император испытывает чувство стыда. 1 2 марта он пишет Августе из Суассона письмо с извинениями, где объясняет свое поведение: «Я полагал, что при вашем характере вам будет трудно рожать в стране, ставшей театром военных действий и наводненной неприятелем, и что наилучший способ обеспечить вашу безопасность – это ваш приезд в Париж. Признайте же, что были не правы, и пусть вас накажет ваше сердце».
По адресу Евгения он не может удержаться от иронии:
«В жалкий же век мы живем, если ваш ответ королю Баварскому завоевал вам уважение всей Европы; что до меня, я не поздравляю вас с ним, потому что вы всего лишь выполнили свой долг, а это просто. Во всяком случае, вы уже вознаграждены за свой поступок хотя бы высокой оценкой его со стороны неприятеля, с глубоким презрением отнесшимся к вашему соседу».
К соседу! Речь, разумеется, идет о незадачливом Мюрате.
Но все это уже не имеет значения – Франция побеждена. Людовик XVIII складывает чемоданы, будущий Карл X следует – на расстоянии, разумеется, – за вражескими армиями, и даже при дворе Марии Луизы, более официальном, чем двор Жозефины, придворные строят заговоры, хотя и щиплют корпию для раненых. Начались отпадения, читай – измены. Вьей-Кастели, Ремюза, Пурталесы, Монталиво, даже Тюрпены думают лишь о возвращении лилий, а кое-кто из них втайне от Жозефины принялся способствовать этому.
Вторник, 29 марта.
Дождь.
Мария Луиза, Римский король, министры, казначейство, коронационные кареты направляются из Тюильри на Луару. В Мальмезоне Жозефина садится в экипаж, собираясь укрыться в Наваррском замке. На весь Мальмезон всего шестнадцать гвардейцев охраны. Оставаться здесь и дальше, когда казаки уже в лесу Бонди, было бы безумием. Экс-императрица не может даже посоветоваться с Наполеоном. Где он? Где-то позади вражеских армий. Она покидает Мальмезон с отчаянием в душе. Когда и как увидит она свой любимый дворец!
Жозефина плачет.
Все рухнуло за несколько недель. Что с ней теперь станется? Как жить дальше? У нее же нет ничего, кроме долгов. Гортензия привезла ей 24 000 франков, герцогиня д'Аренберг – 25 000, Анри Таше – 7500. Она велит зашить свои бриллианты и жемчуга в «юбку на вате». Боясь, что сменить лошадей будет негде, беглянка уводит с собой всех своих коней и экипажи. Форменный эскадрон! Поэтому в день не сделать больше пятидесяти километров.
В десяти лье от Мальмезона ломается ось «Опала». Нужен ремонт. Вдруг бывшая императрица видит вдалеке отряд кавалеристов, которых принимает за пруссаков. Потеряв голову она бежит по полю. В трехстах шагах от дороги ее настигает один из лакеев, прозванный затем «Надеждой». Это всего-навсего французские кавалеристы из 3-го гусарского. «Почти что в беспамятстве» Жозефина снова садится в карету, но переночевать ей удается в Манте, не дальше.
30 вечером экс-императрица добирается наконец до Наваррского замка, а тем временем Париж капитулирует, и Наполеон восклицает в Жювизи:
– Подоспей я раньше, все было бы спасено!
Жозефине станет все это известно только на другой день, 1 апреля, от присланного Гортензией курьера. Экс-королева Голландская, в свой черед, добралась с сыновьями до Наваррского замка с ночевками по дороге в Глатиньи, Рамбуйе и замке Луи. Она отказалась подчиниться регентше Марии Луизе и Людовику, которые послали ей распоряжение присоединиться ко двору в Блуа.
Жозефине и ее дочери придется прождать ночь со 2 на 3 апреля, прежде чем они узнают от аудитора Государственного совета г-на де Мосьона об измене Мармона и шагах, предпринятых Коленкуром от имени Наполеона в Париже, где теперь штаб-квартира союзников. Затем всю неделю, от субботы 2-го до субботы 10-го, в Наваррский замок безостановочно поступают все новые известия. «То, что происходит, надрывает нам сердце, особенно неблагодарность французов, – пишет Жозефина одной приятельнице. – Газеты полны самой мерзкой ругани. Если вы их не читали, не давайте себе труда заглядывать в них: вас стошнит».
Жозефина поочередно узнает об отказе союзников вести переговоры с побежденным, о создании временного правительства, о первом отречении Наполеона, где он оговорил права Наполеона II, о передаче острова Эльбы во владение бывшему повелителю ста тридцати двух французских департаментов и о сцене с маршалами: «Вы хотите покоя? Нате, получайте!», – о втором отречении и отказе императора за себя и своих наследников от корон Франции и Италии и, наконец, о скором прибытии в Париж графа д'Артуа.
9 апреля Жозефина пишет Евгению: «Какую неделю я прожила, милый Евгений! Сколько выстрадала из-за обращения, какому подвергнут император! Сколько оскорблений в газетах, сколько неблагодарности со стороны тех, кого он больше всего взыскал своими милостями! Но надеяться ему больше не на что. Все кончено, он отрекается. Ты теперь свободен и не связан больше присягой; все, что бы ты ни сделал для него, будет бесполезно; думай только о своей семье… Я живу в трансе и страшной тревоге…» Процитировать лишь подчеркнутый нами отрывок этого письма, как это обычно делалось еще недавно, значило бы усугубить производимое им впечатление жестокого отказа от прошлого и почти бесцеремонной манеры разрыва с ним. Конечно, мы предпочли бы не читать подобных строк, родившихся под пером бывшей жены низвергнутого императора, но ведь 9 числа Жозефина несомненно уже ознакомилась с «Монитёром» от 6-го, где были опубликованы верноподданические письма Людовику XVIII от наполеоновских генералов. Продолжать сопротивление французской армии в Италии было бы безумием. А Евгений мог на это пойти.
11 апреля подписан Парижский мирный договор. Статья VII определяет судьбу Жозефины: «Ежегодное содержание императрицы Жозефины уменьшается до одного миллиона, поступающего в виде доходов от поместий или за счет государственного бюджета. Она сохраняет за собой все личное движимое и недвижимое имущество и вправе распоряжаться им в соответствии с французскими законами».
Даже теперь, когда не стало «почетной службы» и не придется платить столько пенсионов, на пять наших миллионов Жозефина могла бы жить по-княжески. Со своей стороны, королева Гортензия с детьми получает 400 000 франков дохода, а «принц Евгений, вице-король Италии, будет должным образом устроен за пределами Франции».
Жозефине нечего больше делать в Наваррском замке, и к тому же она узнала от м-ль Кошле, что русские чрезвычайно благожелательно настроены к ней. Не намерен ли царь противопоставить семью Богарне семье Бонапартов? Уж не видят ли в Евгении кандидата на итальянский трон? Последнее предположение, вероятно, слишком смело, но ясно, что русские и австрийцы хотят Жозефине и ее детям только добра. Александр жаждет познакомиться с Гортензией, «поскольку защищает ее интересы, как свои собственные». Со своей стороны, князь Меттерних не забыл о «доброте» Гортензии и ее матери по отношению к его жене и осведомляется о здоровье «дам Наваррского замка». К Жозефине с дочерью расположены все, вплоть до эрцгерцога Леопольда, дяди Марии Луизы: «Быть полезным и той и другой – вот все, чего он хочет…» Наконец Коленкур от имени императора советует им вернуться в Мальмезон. Поэтому в среду, 13-го, на другой день после въезда графа д'Артуа в Париж, Жозефина вновь отправляется в свое любимое жилище. Накануне ночью Наполеон пытался отравиться в Фонтенбло, а утром Мария Луиза приезжает в Рамбуйе, куда вслед за ней прибывает ее отец.
Все завершилось.
Продли Жозефина еще на двое суток свое пребывание в Наваррском замке, экс-супруга Наполеона вернулась бы в Мальмезон в сопровождении почетного эскорта с белыми кокардами, который учтиво предложен ей герцогом Беррийским[177]177
Герцог Беррийский – Шарль Фердинанд де Бурбон (1778–1820), второй сын Карла д'Артуа, будущего короля Карла X; рассматривался как наследник престола, поскольку его старший брат был бездетен. 13 февраля 1820 заколот ремесленником Лувелем.
[Закрыть], проезжающим в этот момент через Нормандию.
* * *
«Журналь де Деба» от 1 6 апреля сообщает: «Мать принца Евгения возвратилась из Мальмезона». Если новое правительство не знает, как именовать экс-императрицу, то с императором Александром все обстоит иначе: того же 1 6 апреля, послав вперед князя Чернышева[178]178
Чернышев, Александр Иванович (1786–1857) – русский генерал, военный дипломат и разведчик, в 1809–1811 военный агент (т. е. атташе) в Париже. Кастело ошибается: в 1814 г. Чернышев еще не был титулованной особой – в графское достоинство он был возведен в 1826, светлейшим князем стал в 1848.
[Закрыть], он наносит визит Жозефине, употребив при этом все ее титулы. Он совершенно очарован ее «кротостью» и «покорностью судьбе». Тем временем приезжает Гортензия и выходит в парк к матери и Александру.
– Вот моя дочь и внуки, рекомендую вам их, – вздыхает Жозефина.
Александр, которому Гортензия пришлась по сердцу, – сплошная улыбка и любезность, но экс-королева Голландская хранит холодное достоинство и, когда царь, «лаская» ее детей, заявляет:
– Что я могу сделать для вас? Позвольте мне быть вашим поверенным в делах.
Она еле цедит:
– Благодарю, ваше величество, я очень ценю ваше участие, но мне для моих детей ничего не нужно.
После отъезда Александра, Жозефина выговаривает дочери за ее «холодность».
– Было бы неуместно, – отвечает Гортензия, – выказывать предупредительность человеку, объявившему себя личным врагом императора и к тому же перевернувшему всю жизнь моих детей и семьи, фамилию которой я ношу.
Жозефина, естественно, не щепетильничает и, как удачно выразился Поль Флерио де Лангле, «маневрирует», пытаясь «выйти из игры». Конечно, она действует бессознательно, – она всегда была такой, – и мы не без смущения видим, как она бросается на шею победителям, но бесспорно также и то, что Жозефина смотрела на вещи больше как монархиня, чем как француженка. Она подражала тону, который был тогда в ходу у коронованных особ после войн, противопоставлявших их друг другу. Разве она не видела в те времена, когда сама была государыней, как короли и королевы, императоры и императрицы, побежденные Наполеоном, садились за его стол и называли императора «братом»? Разве Наполеон не взял в жены дочь человека, которого дважды вынуждал покинуть свою столицу? Разве даже царь, разбитый Наполеоном, не обнимался с ним в Тильзите? Да, Александр помог свергнуть императора с престола. Но за четыре года до этого Наполеон развелся с ней, и она больше не была ему женой.
26 мая на острове Эльба император не сочтет, что «сговаривается с врагом», когда пригласит за свой стол английских морских офицеров, сопровождавших до Портоферрайо маленькую фалангу гвардейцев[179]179
Маленькая фаланга гвардейцев – в 1814 Наполеону было разрешено взять с собой на Эльбу батальон добровольцев из Старой гвардии.
[Закрыть]. Точно так же будет и 4 июня, когда он отправится на английский корабль «Кюрасао», стоящий на якоре у Эльбы, и будет присутствовать на балу в честь тезоименитства короля Георга[180]180
Король Георг – имеется в виду Георг III (1738–1820), король Англии с 1760.
[Закрыть], своего победителя.
В последние четыре дня своего пребывания в Фонтенбло, а точнее, в субботу 16 апреля, Наполеон пишет Жозефине. Это последнее его письмо к бывшей жене, где он обращается к ней на «вы», вероятно из боязни, что курьер будет перехвачен врагами. Не доказывает ли это и любезный намек на Людовика XVIII? «Вы» – как в первом письме от 28 декабря 17 95, девятнадцать с половиной лет назад!
«Я написал вам 8 числа, и, возможно, вы не получили моего письма: еще продолжались военные действия, его могли перехватить, но теперь связь уже, должно быть, восстановлена. Я принял решение и не сомневаюсь, что эта записка дойдет до вас. Не стану повторять вам то, что писал в прошлый раз: тогда я жаловался на свое положение, сегодня радуюсь ему; мой разум и душа сбросили с меня безмерное бремя; падение мое оглушительно, но, по крайней мере, небесполезно, как считают многие. Я ухожу в уединение, чтобы сменить шпагу на перо. История моего царствования будет интересна: меня видели только в профиль, теперь я предстану весь целиком. О скольком мне нужно рассказать! О скольких людях развеять ложное мнение!.. Я осыпал благодеяниями тысячи негодяев, а что они сделали для меня?
Да, меня предали, все предали; я не беру в счет лишь доброго Евгения, столь достойного вас и меня.
Да будет он счастлив под властью короля, умеющего ценить естественные чувства и честь!
Прощайте, милая Жозефина, смиритесь, как смирился я, и вечно храните память о том, кто никогда не забывал вас и не забудет.
Наполеон.
P.S. Жду известий от вас на острове Эльба, чувствую себя неважно».
* * *
В Мальмезон приезжает немало роялистов, движимых любопытством или не забывших о том, что «добрая Жозефина» сделала для эмигрантов. Туда толпой стекаются былые посетители. Однажды, увидев, как один из завсегдатаев ее резиденции нацепил на себя белую ленту, она не удержалась и, смеясь, спросила:
– А вы не могли бы оставить это у моего швейцара?
В день въезда Людовика XVIII в Париж в Мальмезоне завтракает генерал Лавестин[181]181
Лавестин, Шарль Анатоль Алекси, маркиз де (1786–1870) – генерал (в 1814 еще полковник), верный сторонник Наполеона.
[Закрыть] и так живописует короля-подагрика и его радостное вступление «в девятнадцатый год своего царствования», что Жозефина и ее «дворик» прыскают со смеху. Поскольку должен вернуться Александр, – он это обещал, – Жозефина вызывает Леруа и во второй половине апреля заказывает ему белых платьев из вышитого муслина на 6209 франков 7 5 сантимов. Царь, действительно, приезжает, но больше ради Гортензии. Она третировала его, и он жаждет взять реванш. С Жозефиной он почти не говорит, а все время обихаживает экс-королеву, ласкает ее детей, сажает их к себе на колени, и Гортензия невольно вздыхает:
– Враг – вот единственная их опора.
«Я отказалась от первоначальной сдержанности и дала себе больше свободы», – признается она. Несколькими днями позже царь высказал пожелание посетить Сен-Ле. Гортензия приглашает его и Чернышева. Роль хозяйки исполняет Жозефина, но Александр весь поглощен ее дочерью и во время завтрака, когда он сидит рядом с нею во главе стола, доверительно говорит ей:
– Вам не известно, что сегодня в Париже торжественное молебствие в память о короле Людовике Шестнадцатом и королеве Марии Антуанетте. Там должны быть все иностранные государи, и по дороге сюда я заметил Чернышеву, что нахожусь в странном положении. Я ехал в Париж с враждебностью к вашей семье, но только в лоне ее мне сладостен мой приезд. Я сделал вам зло, добро – другим, но нахожу дружбу у вас; наконец, сегодня мне надлежало быть в Париже с другими монархами, а я в Сен-Ле!
После завтрака утомленная Жозефина остается в замке, а царь вдвоем с королевой гуляют по парку. Они обмениваются признаниями, Она рассказывает о «самых жестоких горестях» своей жизни. Не скрывает, что после смерти первого сына живет в постоянном ожидании несчастья.
– Но у вас есть друзья, – возражает царь. – Вы несправедливы к Провидению.
Уж не хочется ли Александру сыграть роль Провидения? Без сомнения, да. Он в свой черед делает признания, побуждающие Гортензию спросить, почему он бросил царицу.
– Я не могу входить с вами в такие подробности, – ответил царь. – Прошу вас, оставим это. У моей жены нет друга лучше, нежели я, но наш союз никогда не восстановится.
Далеко ли зашла их дружба? Бесспорно, не так далеко, как осмеливались утверждать некоторые злые языки. Однако чувства царя и Гортензии вскоре получат ощутимое выражение. Король дарует ей титул герцогини Сен-Ле. Кое-кто считает, что, передав это герцогство дочери Жозефины, Людовик XVIII, король Франции и Наварры, подтвердил тем самым права экс-императрицы на титул герцогини Наваррской. Это было бы довольно пикантно… Наконец, брат Людовика XVI «идеально» принимает принца Евгения, как сообщает Августе сын Жозефины. Правда ли, что старый король встал с кресла и дружески протянул руку пасынку Наполеона? То, что последовало дальше, еще менее правдоподобно:
– Я буду вам отцом взамен того, которого вы имели несчастье потерять в ходе революции.
Евгений якобы ответил, что у него уже есть приемный отец, который сейчас является королем острова Эльбы. Тогда – и это точно – брат Людовика XVI «заговорил о добрых делах Жозефины во Франции». Король даже послал герцога де Полиньяка в Мальмезон «поблагодарить от его имени императрицу Жозефину за рвение, с которым она пыталась спасти жизнь герцога Энгьенского». Полиньяк воспользовался этим визитом, чтобы выразить Жозефине признательность и лично от себя: герцог не забыл, что если он еще жив, то лишь благодаря той, кто в 1804 добилась аудиенции для его жены. А вот г-жа де Полиньяк не поехала в Мальмезон и, встретив у герцога Орлеанского г-жу де Ремюза, сделала вид, что не узнала ее.
Евгений надеялся получить какой-нибудь трон. Но, невзирая на содействие царя, дело шло туго.
«Судя по тому, что мне стало известно, – напишет он жене в день приезда, – нам не следует надеяться на особенно благожелательное отношение. Каждый хочет урвать кусок пирога, у всех непомерные притязания, и приходится признать, что самые священные семейные связи не ставятся в политике в грош. Нам хотели дать Геную, чтобы ничего не давать на Рейне. Заходит речь о Франкфурте или о Майнце и т. д. – такой-то требует его себе. О Берге или о Кельне – на него претендует такой-то. Словом, не знаю, в какой дыре нас намерены устроить и на кого опереться, чтобы не затронуть чьих-либо притязаний или интересов».
Фредерик Массон считает, что Жозефина намеревалась попросить у короля для Евгения должность коннетабля: «Этого места она желала встарь для Бонапарта – оно было пределом ее честолюбивых помыслов во время совещаний с роялистами. При ее складе ума вполне естественно, что, не понимая, как изменился мир, она добивается для сына того же, чего хотела для мужа. Конечно, стать женой коннетабля куда приятней, но и сделаться его матерью тоже недурно».
Такое предположение ничем не подкреплено.
Как известно, Евгению дадут в конце концов герцогство Лейхтенбергское, малюсенькое баварское княжество во владениях его тестя.
