Текст книги "Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня"
Автор книги: Андре Кастело
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
У г-жи де Ремюза рождается странная мысль. Ей кажется, что Жозефине надлежит «выразить почтение дому, призванному править Францией». Но как она могла это сделать, – замечает Гортензия, – не засвидетельствовав тем самым, что одобряет возвращение Бурбонов? Тогда возникает проект довольно смехотворного письма, Экс-супругу «узурпатора» уговорят написать, «что она не знает ни кто она, ни кем была» и просит короля назначить ей «постоянное местопребывание», Жозефина чувствует неприличие подобного шага и спрашивает совета у Александра, который, кажется, отвечает так:
– Такое письмо было бы позором для вас. Прогоните взашей интриганов и втируш. Уверен, что король не требует от вас ничего подобного. Никто не помышляет ни выдворять вас из Франции, ни нарушать ваш покой. А буде представится необходимость, за вас вступлюсь я.
Дружба царя с Жозефиной вынуждает и остальных победителей наведаться в Мальмезон. Его поочередно посещают великий князь Константин, прусский король, немецкие князья, в том числе Фридрих Людвиг Мекленбург-Шверинский, по-прежнему влюбленный в Жозефину. Однако, потеряв надежду на успех, он женился на Каролине Саксен-Майнингенской и вот уже три месяца является отцом девочки, которая станет в свой день супругой герцога Шартрского[182]182
Герцог Шартрский, Роберт Филипп Людовик Евгений Фердинанд (1840–1910) – второй сын принца Фердинанда Филиппа Орлеанского (1810–1842), сына короля Луи Филиппа.
[Закрыть], внука Луи Филиппа и прадеда нынешнего графа Парижского.
Пестрая толпа, форменный винегрет из мундиров, побывавших Бог весть в скольких сражениях, теснится в Мальмезоне, чувствуя себя там куда уютней, чем в Тюильри! Люди встречаются и сходятся поближе «у жены Наполеона», как выражается Фредерик Массон.
Однако, если верить м-ль Кошле[183]183
Кошле – см. главу «Источники».
[Закрыть], экс-императрицу одолевают черные думы.
– Я не могу подавить в себе тоску, – признается она однажды, – я делаю все, что в моих силах, лишь бы скрыть ее от своих детей, но от этого страдаю еще сильнее. Я начинаю терять мужество… Знаете ли вы, что случится, когда царь уедет? Все обещания, данные ему, будут нарушены, дети мои станут несчастны, а эта мысль для меня нестерпима. Меня достаточно угнетает судьба Наполеона, упавшего с высоты беспримерного величия, сосланного на остров, который так далек от предавшей императора Франции. Неужто мне еще придется увидеть своих детей бездомными и нищими? Я чувствую, что эта мысль снедает меня.
* * *
14 мая в Сен-Ле, готовясь к приему царя, Жозефина выехала на прогулку в коляске и внезапно почувствовала озноб. Она возвращается в замок, выпивает апельсинового отвару и отправляется полежать, после чего спускается в столовую, но от обеда отказывается. Ночь, однако, проходит хорошо, и, выздоровев, – по крайней мере, она так полагает, – экс-императрица возвращается в Мальмезон.
В следующие дни она не отменяет ни одного уже назначенного визита и принимает г-жу де Сталь. После ее отъезда раскрасневшаяся Жозефина выглядит расстроенной и взволнованной.
– У меня был трудный разговор, – сообщает она г-же де Сент-Олер и герцогине Реджо. – Подумайте только, среди вопросов, которые госпоже де Сталь заблагорассудилось мне задать, был и такой: люблю ли я еще императора. Ей, наверно, хотелось проанализировать мое душевное состояние перед лицом такой великой катастрофы… Неужели я, не перестававшая любить императора в годину его счастья, охладею к нему теперь?
23 мая она чувствует себя хуже, но тем не менее принимает великого князя Константина и короля Прусского со всей семьей. Она совершает с ними классическую прогулку по парку, ведет их в оранжереи и зверинец. Евгений, который провел день в Мальмезоне, скажет вечером сестре, что оставил мать «более усталой и нездоровой, чем обычно». Жозефину, видимо, очень задело сообщение в какой-то газете о том, что останки маленького Наполеона, первого сына Гортензии, переносятся из собора Парижской Богоматери на муниципальное кладбище.
Гортензия отправляется в Мальмезон и находит, что мать совершенно убита и целиком поглощена прочитанной накануне заметкой.
– Они осмеливаются тронуть даже могилы! – стенает она. – Совсем как при Революции!
Жозефине становится трудно говорить, но жара у нее нет, пульс нормальный, и врач, определив у пациентки обычную простуду, успокаивает королеву.
– Ваше величество напрасно беспокоится.
На другой день, 24 мая, кашель становится сухим, однако владелица Мальмезона пытается сделать над собой усилие и принять великих князей Николая и Михаила. Но она переоценила свои силы, и Гортензии приходится заменить ее в роли хозяйки.
25-го к недомоганию добавляется жар, но доктор Оро все еще не встревожен. «Врач считает, что это всего-навсего катар, – пишет Евгений жене, – но я нахожу, что она плоха». В самом деле, тело его матери покрылось «сыпью», которая, правда, проходит в тот же вечер. Все приободряются, однако ночь выдается трудная, и Гортензия заставляет поставить матери на шею пластырь.
Утром 26 мая, в четверг, молодая женщина, «удивленная», что лекарство не подействовало, добивается приглашения другого врача, Жозефина противится;
– Это огорчит моего доктора.
В пятницу, 27-го, лейб-хирург царя шотландец сэр Джеймс Уайли[184]184
Уайли, Джеймс (1765–1854) – лейб-хирург и главный инспектор медицинской части армии в России, где поселился с 1790 и известен как Яков Васильевич Виллие (офранцуженная форма фамилии Уайли).
[Закрыть] приезжает в Мальмезон предупредить, что в субботу туда пожалует его государь. Жозефина тут же начинает хлопотать насчет обеда, но, выйдя из ее спальни, врач не может скрыть своей тревоги. «Затрудненное» дыхание, все более сухой кашель, «мерцающий» пульс вынуждают его предупредить Гортензию:
– Я нахожу, что ее величество в очень плохом состоянии, ее всю надо покрыть пластырями.
Забеспокоившийся наконец Оро объявляет, что мозг у больной «воспален, как это бывает при опьянении». Охваченная ужасом Гортензия вызывает лучших медиков Парижа. Врачи Бурдуа де Ламот, Ламуре и Ласер 28 мая отправляются в Мальмезон. Все трое ставят одинаковый диагноз: фолликулярная жаба – и прописывают самые энергические средства, но болезнь уже зашла слишком далеко. Тем временем в Мальмезон, в свой черед, приезжает Александр. Его принимает Евгений, который и сам недужит, и они уговариваются скрыть от больной прибытие царя. «Царь сообщил, что отменяет визит», – говорят ей, хотя Александр проведет весь этот день в комнате Евгения.
– Уверена, – вздыхает Жозефина, – он смущен тем, что не может сообщить нам ничего нового касательно судьбы Евгения, потому и постеснялся приехать.
Вечером Гортензия приводит к бабушке обоих внуков.
– Здесь нехороший воздух, он может им повредить, – говорит Жозефина.
Ночь проходит очень тяжело. Свист в легких усиливается, температура поднимается. Гортензия прилегла, и камеристка, которая сидит с бывшей императрицей, слышит, как та бормочет:
– Бонапарт… Остров Эльба… Король Римский…
Это последние слова Жозефины. По крайней мере, последние внятные слова. Следующим утром, 29 мая, на Троицу, она протягивает руки к Гортензии и Евгению, но недуг сжимает ей горло, и то, что она еще бормочет, понять не удается.
Лицо искажается.
Аббат Бертран, наставник ее внуков, соборует умирающую. Гортензия теряет сознание. Ее уносят к ней в спальню. Когда она приходит в себя, рядом стоит Евгений. Он обнимает сестру и разражается рыданиями.
Все кончено.
Жозефине был пятьдесят один год. Наполеон умрет в том же возрасте.
Полдень.
В тот же самый час в Портоферрайо Наполеон выходит из церкви с обедни. Вечером он отправится в мэрию на бал в честь небесного покровителя городка, который стал столицей изгнанника.
– Бедная Жозефина, теперь она счастлива! – вздохнет он, узнав о ее кончине из письма Коленкурз к г-же Бертран.
Ни Гортензии, ни Евгению не пришло в голову его известить.
И на два дня он запрется от всех.
* * *
Она покоится на постели с занавесями из белой тафты и шитого золотом муслина, на ней атласный розовый пеньюар и один из ее прелестных утренних чепцов.
Кажется, что она улыбается.
Беклар, патологоанатом медицинского факультета, аптекарь Каде-Гассикур и доктор Оро производят вскрытие. Они констатируют плачевное состояние трахеи. У оболочки ее пурпурный цвет, и она рвется при малейшем прикосновении. Легкие в местах, прилегающих к плевре, и бронхи, видимо, серьезно поражены. Все остальные органы выглядят совершенно здоровыми.
Жозефина умерла от воспаления легких и «гангренозной ангины».
Чиновник рюэйльской мэрии, ведающий актами гражданского состояния, потерял голову. В каких выражениях составить свидетельство о смерти? В конце концов он пишет удивительные строки, сообщающие о кончине «императрицы Жозефины, жены Наполеона Бонапарта, командующего Итальянской армией».
30 мая герцог Мекленбург-Шверинский пишет м-ль Кошле:
«Мадемуазель, горе мое слишком велико, чтобы выразить его словами. Вы хорошо знаете мои чувства и легко поймете, как я страдаю. Первая моя мысль – о предмете наших слез, вторая – о нашей замечательной королеве. Уверен, что этот роковой удар сразит ее. Не смею написать ей сам, но умоляю вас выразить от моего имени ее величеству самое мое искреннее и живое участие. Думаю, что после семьи покойной никто не был привязан к императрице сильнее, чем я. Вот почему я от всего сердца оплакиваю ее кончину…»
Это не только формула светского соболезнования, в чем все и убедились 9 июня на похоронах. «Он плакал, – рассказывает один из очевидцев, – молился у подножия катафалка и подносил к губам край погребального покрывала».
Согласно этикету, Гортензии и Евгению не полагается присутствовать при выносе тела и погребении.
Жозефина покидает Мальмезон.
Перед гробом идет камер-лакей в длинном траурном плаще. Он несет вермелевый ящичек с сердцем и внутренностями покойной.
От замка до церкви все хотят проводить катафалк пешком, и траурные кареты едут пустыми. Впереди кортежа – последний знак внимания со стороны царя – марширует отряд русской гвардии под немолчный грохот обтянутых черным барабанов. Вдоль дороги выстроилась национальная гвардия Рюэйля. Во главе процессии идут внуки усопшей, сыновья Гортензии – одному десять, другому пять. Царя представляет генерал Сакен[185]185
Генерал Сакен – Фабиан Вильгельмович фон дер Остен-Сакен (1758–1837), с 1826 фельдмаршал, с 1831 князь, в 1814 губернатор Парижа.
[Закрыть]. За ним следуют герцог Мекленбургский, великий герцог Баденский, все Богарне и Таше, наличествующие в Париже. Заключает шествие толпа французских и союзных маршалов, генералов, офицеров.
Рюэйльская церковь, где будут похоронены – и покоятся поныне – останки Жозефины, исчезает под траурными драпировками, на которых нет, однако, ни гербов, ни шифров, ни короны. Гербы Французской империи? Гербы Богарне? Герцогини Наваррской? Простое «Ж», наконец? Всего это недоставало. Тем не менее похороны встали Евгению в 15 703 франка 75 сантимов. Панихиду служит клир собора Парижской Богоматери, многие члены которого участвовали в короновании. Поет хор церкви Мадлен. В надгробном слове архиепископ Турский монсеньор де Барраль, бывший первый капеллан императорского двора, удачно выходит из положения, чем заслуживает одобрение Людовика XVIII:
«Сколько несчастных, которых верность достославному дому Бурбонов, обрекла на жизнь вдали от родины, обязаны ее трогательному и упорному заступничеству тем, что были возвращены своим ближним и земле, на которой они родились! Перед сколькими благодаря ее хлопотам распахнулись двери тюрем, которые закрыла за ними собственная неосторожность, а часто и несправедливое предубеждение! Скольких она спасла от меча закона, готового обрушиться на них!»
Уже на другой день разносчики выкрикивают по всему Парижу заголовки последних брошюр: «Жизнь и смерть императрицы Жозефины, первой жены Наполеона Бонапарта» – «Завещание императрицы Жозефины, найденное нынче утром в ее Мальмезонском замке!» – «Любопытные и неизданные истории из жизни императрицы Жозефины…» В тысячах экземплярах расходятся романс «Принц Евгений у гроба матери» и эстамп, изображающий сына Жозефины, который в задумчивости стоит у колонны с урной и буквой «Ж» на последней.
Королевский двор, видимо, намерен быть точным в расчетах по пенсиону первой супруги «г-на де Буонапарте». Авизовка, хранящаяся в Национальном архиве, свидетельствует, что 6 июня ее наследникам выплачено дополнительно 83 333 франка 3 3 сантима, хотя к этому моменту тело Жозефины уже четыре дня временно покоится на кладбище в Рюэйле. Ее останкам придется долго – одиннадцать лет – ждать, пока их перенесут в церковь под надгробие, которое можно видеть там поныне и которое обошлось Гортензии с Евгением в 70 482 франка 20 сантимов. Ваятель Картелье[186]186
Картелье, Пьер (1757–1831) – выдающийся скульптор.
[Закрыть] изобразил Жозефину со сложенными руками. Молитвенно сложенными? Но ведь она так мало молилась! Поза ее напоминает, скорее, о дне, когда она в соборе Парижской Богоматери преклонила колени перед императором, возлагавшим ей на чело императорскую корону.
Вечером 26 апреля 1821, за несколько дней до смерти, Наполеон пожелал на Святой Елене быть погребенным рядом с Жозефиной в случае, если Бурбоны не разрешат схоронить его останки в Сен-Дени[187]187
Сен-Дени – старинное аббатство и церковь на северной окраине теперешнего Парижа, усыпальница французских королей. Прах Наполеона, перевезенный в Париж в 1840, покоится в Доме инвалидов.
[Закрыть].
* * *
Вечером 2 1 марта 18 15, во вторник, на следующий день после завершения в Париже «полета орла»[188]188
«Полет орла» – так иносказательно именуется марш Наполеона из бухты Жюан на Париж после бегства с острова Эльбы.
[Закрыть], Наполеон отправился в Мальмезон. Еще с утра он распорядился предупредить Гортензию о своем приезде.
– Приехав ночью, я смогу предаться воспоминаниям без опасения, что мне помешают.
Выскочив из коляски, он просит экс-королеву:
– Я хотел бы посетить спальню императрицы Жозефины. Нет, Гортензия, дочь моя, останьтесь: я пойду один. Это вас слишком разволновало бы.
И он направился на второй этаж.
Мальмезон еще раз увидел его через одиннадцать дней после Ватерлоо. Он вновь отрекся от престола и попросил гостеприимства у Гортензии. Парк весь в цвету.
– Бедная Жозефина, – негромко бросает он, вылезая из коляски, которая привезла его из Елисейского дворца, – мне кажется, я вижу, как она выходит из аллеи и срывает одну из роз, которые так любила!
И он повторяет:
– Бедная Жозефина!
Гортензия не в силах удержать слезы.
– Впрочем, сейчас она чувствовала бы себя очень несчастной, – заканчивает он. – Мы ведь всегда ссорились только из-за одного – ее долгов, и я очень ее бранил.
Утром Гортензия слышит, как он вздыхает:
– До чего же красив Мальмезон! Как было бы хорошо здесь остаться!
Однако временное правительство отклоняет его предложение принять на себя командование армией под именем генерала Бонапарта.
– Он что, смеется над нами? – взрывается Фуше[189]189
После Ватерлоо и до второго возвращения Бурбонов Фуше, снова ставший во время Ста дней министром полиции, был избран председателем временного правительства.
[Закрыть].
Теперь все кончено.
– Мне осталось только уйти.
Медленными шагами он удаляется от дочери Жозефины и по потайной лестнице, соединяющей его кабинет со спальней, поднимается на второй этаж. Там он снимает мундир, отстегивает шпагу, надевает коричневый фрак и с круглой шляпой в руках направляется в покои Жозефины.
Он хочет побыть один.
После возвращения в Тюильри – тому ровно сто дней – он приступил с расспросами к доктору Оро.
– Вы не покидали императрицу, пока она болела?
– Нет, государь.
– Что, по-вашему, послужило причиной болезни?
– Тревога, горе…
– Вот как? Какое горе?
– Горе из-за того, что происходит, из-за положения вашего величества.
Особенно из-за того, что происходит. Из-за того, что произойдет с ней.
Наполеон спросил еще:
– А обо мне она говорила?
– Часто, очень часто.
– Добрая женщина! Добрая Жозефина! Эта меня любила по-настоящему, верно?
– О да, государь! Однажды она сказала, что будь она императрицей французов, она бы со всем двором проехала в карете восьмеркой по Парижу и отправилась к вам в Фонтенбло, чтобы никогда уж больше не расставаться!
– Она бы так и сделала, сударь: ее на это хватило бы.
Прежде чем отправиться навстречу последнему изгнанию, он открывает дверь в ротонду, дверь, задрапированную алым казимиром с золотым шитьем.
Он погружается в воспоминания.
Он пожертвовал ею, но разлука с ней не принесла ему ничего хорошего. Легенда обернулась явью: похоже, что, разведясь со своей подругой, он утратил и свою звезду. Эта звезда, которая сверкала, пока он был рядом с Жозефиной, и еще горела в начале 1812, померкла, – прискорбное совпадение! – как только его первая жена стала всего лишь изгнанницей. Верно сказал один из ворчунов, когда дела стали принимать дурной оборот:
– Зря он бросил старую: она приносила нам счастье и ему тоже.
Развод и его следствие – женитьба на эрцгерцогине и рождение короля Римского явились кульминацией его неслыханной карьеры. После этого быстро, трагически быстро наступило начало конца.
Он сам сказал Меттерниху 26 июня 1813:
– Я сотворил большую глупость, женившись на эрцгерцогине; это непростительная ошибка.
Разведясь со спутницей жизни, не развелся ли он и с удачей?
Думал ли Наполеон и о том, что обманывал Жозефину – цинично, жестоко, у нее на глазах, ничуть не беспокоясь о том, что причиняет ей горе? Он даже злился, когда, страдая, она смотрела на него глазами, полными упрека и – по его мнению, слишком часто – слез. Правда, она его тоже обманывала, причем первая.
Думает ли он обо всем этом 29 июня 1815?
И вот он задумчиво стоит перед кроватью, которую стерегут два лебедя с опущенными крыльями.
– Она с таким изяществом ложилась в постель, одевалась. Мне хотелось, чтобы ее увидел и написал новый Альбани[190]190
Альбани, Франческо (1578–1660) – итальянский художник болонской школы.
[Закрыть]. Она была женщиной в полном смысле слова – подвижной, живой, добросердечной… Ни одну женщину я не любил так сильно.
Он выходит из комнаты со слезами на глазах. Затем садится в коляску, и колеса ее делают первый оборот по дороге на Святую Елену.
И если верить одному из его последних спутников, накануне дня, когда он испустил предсмертный вздох, уста его произнесли имя Жозефины, «несравненной Жозефины».
Источники
После выхода в 1896–1900 четырех объемистых томов Фредерика Массона о Жозефине можно было думать – хотя великий историк и скрыл лукаво свои источники, – что о супруге Наполеона сказано все.
Ничего подобного.
С тех пор увидели свет многие документы. Прежде всего это были изданные самим Фредериком Массоном письма Жозефины к сыну, сборник, вскоре дополненный работой Жана Аното «Семья Богарне и император», содержащий также переписку императрицы с королевой Гортензией и письмами последней к принцу Евгению.
В более близкие к нам годы изумительный исследователь Луи Астье опубликовал четыре письма Жозефины к Ипполиту Шарлю, и благодаря ему мы знаем, чем была «Большая любовь Жозефины», как названа книга Астье. Совсем уж недавно Андре Гавоти, чьими исследованиями я искренне восхищаюсь, выпустил в свет свой труд «Любовники императрицы Жозефины», а затем два первых тома «Неизвестных драм наполеоновского двора», каждая страница которых – подлинное открытие.
Имела также место публикация «Тетрадей» обер-гофмаршала Бертрана, с изумительным терпением расшифрованные г-ном Флерио де Ланглем, которые – читатель имел случай убедиться в этом – доносят до нас часто неожиданное эхо слов, сказанных о Жозефине на Святой Елене. Появилась, наконец, «Тайная полиция Первой империи», содержащая ежедневные донесения Фуше императору и опубликованная Эрнестом д'Отривом, работу которого продолжает Жан Грасьон в издательстве Ремона Клаврейля.
Отметим еще бесценное собрание из 265 писем Наполеона к Жозефине, полной публикацией которых мы обязаны г-ну Жану Савану и которое содержит ряд неизданных писем императора. Кое-какие из них воспроизведены с живописной орфографией и аббревиатурами Наполеона. Я не счел целесообразным следовать этому примеру, поскольку и сам публикатор прибегает к такому методу лишь в отдельных случаях. Я предпочел унифицировать тексты писем и тем самым облегчить их прочтение.
Лучшим, что в ней есть, настоящая книга, безусловно, обязана моим предшественникам, но я должен поблагодарить и тех, кто позволил мне успешно закончить мою работу. Это, прежде всего, г-жа Р. Мадинье, бесконечно компетентно и преданно способствовавшая моим поискам в различных архивах. Затем Пьер Шомер, любезно согласившийся предоставить в мое распоряжение документы, которые хранятся в Мальмезоне или скопированы им. Я должен также выразить признательность г-ну Бернару Мае, хранителю Национального архива, м-ль Мишо, хранительнице Библиотеки Тьера и моему замечательному коллеге г-ну Полю Флерио де Ланглю, хранителю Библиотеки Мармотан. Я также весьма обязан г-же Ганьеро, г-ну Риттеру фон Яншу, который осуществил для меня поиски в Австрии, г-ну Виктор-Шарль-Массансу, потомку капитана Шарля, который доставил мне письмо, доказывающее, что Ипполит Шарль остался в наилучших отношениях с королевой Гортензией, и который, кроме того, разрешил нам воспроизвести бюст любовника Жозефины.
Наконец – и сердечнее всего – я хотел бы выразить признательность г-ну доктору Роз-Розетту, мэру Труаз-Иле, и г-же Роз-Розетт, сегодняшним «сеньерам Ла Пажри», равно как г-ну и г-же Жан-Шарль, которые с несравненной, истинно мартиникской любезностью показали мне родной остров Жозефины и ответили на мои многочисленные вопросы.
