Текст книги "Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня"
Автор книги: Андре Кастело
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Приговор
Вечером 12 апреля в Тюильри прибывает курьер от Бертье: австрийцы заняли Мюнхен и перешли реку Инн.
– Это война, – вздыхает император.
Опять ему предстоит драться в погоне за тем миром, который будет ускользать от него до самого поражения. Он решает выехать еще до света. За обедом, поданным только в девять вечера, Жозефина просит взять ее с собой. Он соглашается – она останется в Страсбурге.
14 апреля они быстро минуют Нанси, где завтракают вдвоем в гостинице «Империаль». Прислуживает за столом почетный эскорт. Чета вскоре снова пускается в дорогу и на другой день прибывает в Страсбург, сделав за двое суток 62,5 почтовых перегона. Жозефина, совершенно без сил, ложится спать, а Наполеон переезжает через Кельский мост[100]100
Кельский мост – мост через Рейн около городка Кель в тогдашнем великом герцогстве Баденском.
[Закрыть].
– Государь, если вы не поспешите, для нас все будет потеряно, – сетует поутру король Баварский.
– Успокойтесь, скоро вы будете в Мюнхене.
Он же сам, как объявил королю Вюртембергскому, идет на Вену.
Со времени последнего посещения Жозефиной Страсбурга ее апартаменты были заново отделаны. Приемная обтянута голубым лампасом с белым рисунком, мебель белая с золотом, занавеси и обивка кресел – светло-зеленый пудесуа[101]101
Пудесуа – шелковая материя без глянца.
[Закрыть]. Ее спальня, обтянутая флорентийским шелком, кажется амарантово-золотым футляром. По углам ковра в стиле изделий Савонри[102]102
Савонри – королевская ковровая мануфактура, основанная в начале XVII в. и в 1726 слившаяся с гобеленовой мануфактурой.
[Закрыть] вытканы четыре лебедя, «поддерживающие гирлянду из цветов и фруктов».
Едва Жозефина успевает устроиться, как она с прискорбием узнает, что Евгений оттеснен от Изонцо[103]103
Изонцо – река на северо-востоке Италии.
[Закрыть] до Сачиле, где и разбит 16 апреля 1809 эрцгерцогом Иоганном. По счастью, 8 мая он берет реванш на реке Пьяве, и Жозефина поздравляет его, советуя почаще писать Наполеону: «Хотя император ни в ком не нуждается и обязан успехами только своему гению, точные сведения о передвижениях армии, которой ты командуешь, могут пригодиться ему; для тебя же это будет полезно в любом случае: даже совершив ошибку, ты должен ему в ней признаться, как и во всем остальном».
23 мая в Страсбург со всей баденской великогерцогской семьей приезжает Стефания, а двумя днями позднее и ее свекор. Екатерина, изгнанная из Вестфалии, находит приют у невестки. Гортензия тоже присоединяется к матери в сопровождении двух своих детей. Старший, которого Наполеон сделал великим герцогом Бергским и который станет потом Наполеоном III, родился в апреле предыдущего года на восемнадцать дней раньше срока, что, как легко догадаться, тревожит Людовика. Жозефина заказывает для внучат деревянную четырехконную карету с пятью раскрашенными людскими фигурами, «большой театр» из дерева, ящик с домашним инструментом и большую парадную шкатулку, где хранится целая армия оловянных солдатиков.
Оказавшись вдали от Людовика, Гортензия оживает. Наполеон послал брату очередной разнос: «Ваши споры с королевой становятся достоянием публики. Вы обходитесь с молодой женщиной, словно с полком на учении, У вас самая лучшая и добродетельнейшая жена на свете, а вы делаете ее несчастной…»
Людовик ворвался к жене.
– Ну что, нажаловались? Оклеветали меня? А теперь император вмешивается в наши семейные дела.
– Никогда я ничего не говорила!
– Полноте! Признайтесь, что обманули меня. Я хочу знать правду, и я ее узнаю. Когда? И с кем? Отрицать и хитрить бесполезно: у меня есть доказательства, и я их представлю.
– Как вы можете представить доказательства того, чего нет?
Гортензия поселяется в Бадене, где воздух, по ее мнению, лучше, чем в Страсбурге, но получает суровое письмо от Наполеона: королева, без разрешения покинувшая территорию Империи, должна вернуться в Страсбург вместе с детьми.
Совершая экскурсии в Мютциг[104]104
Мютциг – старинный городок к юго-востоку от Страсбурга.
[Закрыть], в «Оранжерею Жозефины» или в ботанический сад, императрица все время беспокойна. Она узнала о ранении императора под Регенсбургом[105]105
Ранение императора под Регенсбургом – 23 апреля 1809 Наполеон был легко ранен в ногу. Считалось, что это его единственное ранение, но, когда его обмывали после смерти, на теле обнаружились следы других ран, которые он, вероятно, скрывал из политических соображений.
[Закрыть]. Напрасно он ее успокаивает: «Пуля не ранила меня, а лишь задела ахиллово сухожилие». 9 мая он опять набрасывает такие строки: «Мой друг, пишу тебе из Санкт-Пёльтена, Завтра буду Под Веной – как раз через месяц после перехода австрийцев через Инн и нарушения ими мира… Здоровье мое в порядке, погода великолепная, солдаты веселы: здесь хватает вина». 10 мая он уже в Шенбрунне[106]106
Шенбрунн – императорская резиденция в Вене (тогда – под Веной).
[Закрыть], а 13 австрийская столица сдается, но Жозефина охвачена мрачными предчувствиями.
В самом деле, 21 мая бой под Эслингом не стал победой, а 22-го, после того как был тяжело ранен Ланн, армии пришлось отступить и оставить остров Лобау. Если бы не Массена, день закончился бы катастрофой. Жозефина настроена так пессимистически, что не может скрыть своей тревоги от Меттерниха, ставшего военнопленным, и проезжавшего через Страсбург, чтоб быть вымененным на французского посла. «Я застал ее глубоко встревоженной последствиями, которые могло иметь произошедшее событие, – повествует он. – Она сообщила мне все, что ей было известно, и у меня не осталось никаких сомнений в масштабах поражения. Подробности были так точны, так бесспорны, что Жозефина была твердо уверена: когда я попаду в Вену, переговоры уже начнутся. Императрица допускала даже, что я, возможно, встречу по дороге Наполеона, возвращающегося во Францию».
Неужели она больше не верит в мужа? Ланн умирает. Герцогиня Монтебелло проезжает через Страсбург, но отказывается задержаться, и сама Жозефина спешит на постоялый двор, чтобы встретиться с нею. Уж не конец ли это эпопеи? Императрица так подавлена, что решает отправиться на воды в Пломбьер. «Рад твоей поездке», – отвечает ей Наполеон из Шенбрунна. И заканчивает: «Прощай, друг мой, ты знаешь, каковы мои чувства к Жозефине. Они неизменны. Весь твой».
«Его неизменные чувства…» Введена ли она в обман? Известно ли ей уже, что, едва обосновавшись в Шенбрунне, все сильнее влюбляющийся в Марию, Наполеон вызвал к себе свою «польскую жену»? Знает ли она, что ее соперница покинула улицу Шантрен, где жила в двух шагах от милого сердцу Жозефины «каприза», и отправилась к императору? Он поселил ее вблизи от дворца, в домике, снятом для него.
10 июля Жозефину будит паж Наполеона Фердинан де Ларибуазьер. Молодой человек упорно держит шляпу «прижатой ниже поясницы» – он скакал трое суток, и штаны его продраны. Пошатываясь от усталости и засыпая на ходу – «на почтовых станциях его снимали вместе с седлом и переносили на другую лошадь», – он достает из своей запыленной треуголки письмо Жозефине, в котором император возвещает о победе под Ваграмом: «Неприятельская армия в беспорядке бежит, и все идет в соответствии с моими замыслами. Бесьеру задело ядром мясистую часть бедра, но рана очень легкая. Ласаль убит. Мои потери довольно значительны, но победа решительная и полная. Мы захватили больше ста орудий, двенадцать знамен, множество пленных. Я обгорел на солнце. Прощай, дружок, обнимаю тебя».
Счастливая Жозефина благодарит пажа и протягивает ему перстень с великолепным бриллиантом – «Малым розовым». Полина, которой Ларибуазьер также доставил новость, менее щедра: она награждает Фердинана лишь улыбкой.
– Это меня не удивляет, – восклицает император, узнав подробности. – Она сквалыга.
Через два дня после победы он сообщает из Волькерсдорфа Жозефине новые подробности:
«Все идет в соответствии с моими желаниями, мой друг. Неприятель разбит, сокрушен, обращен в бегство: его войска были многочисленны, но я их раздавил. Сегодня чувствую себя хорошо, а вот вчера малость прихворнул – от безмерной усталости разлилась желчь, но мне это пошло очень на пользу.
Прощай, мой друг, я отменно здоров».
* * *
По прибытии в Пломбьер Жозефину встречает депутация из Жерарме, явившаяся приветствовать ее на местном диалекте. «Государыня» – вот единственное, дважды повторенное в восьми стихотворных строфах слово, которое ей удалось разобрать.
Во время этого – последнего – пребывания в Пломбьере вокруг Жозефины собирается целый услужливый мирок, но она избегает людей. Она уединенно живет с приехавшими к ней Гортензией и Стефанией. Она балует внуков, выписывая для них новые игрушки из Страсбурга: раскрашенных картонных и деревянных солдатиков, всяческие экипажи, которые можно возить по паркету, а также огромный военный корабль на колесиках.
Она принимает Моле[107]107
Моле, Матье Луи, граф (1781–1855) – политический деятель, префект, управляющий путями сообщения, с 1813 министр юстиции, ярый сторонник Наполеона.
[Закрыть], равно как престарелого и вышедшего из моды маркиза Станисласа де Буфлера, старающегося развеселить ее, рассказывая ходкие «в его время» фривольные истории.
Как явствует из ее счетов, Жозефина по-прежнему очень щедра. Каждому пажу, который привозит ей письмо от императора, она дарит бриллиант стоимостью от 1200 до 4000 франков. Заходя на какую-нибудь ферму хотя бы для того, чтобы выпить стакан молока, она делает подарок. Узнав, что крестьянская пара празднует золотую свадьбу, она дарит часы или табакерку. Встречая бедняка, арестанта или калеку, бросает им наполеандоры. Не слишком ясно – почему, поскольку это не очень удачно сочетается с ее образом, она накупила про запас массу четок и раздает их старикам. У нее всегда наготове табакерки, предназначенные для субпрефектов, смотрителей почтовых станций и командиров эскорта. Однажды во время этого последнего курса лечения она выбраковывает тридцать семь платьев и раздает их своим горничным.
1 6 августа, возвращаясь в Париж, она проезжает через Нанси. Власти, естественно, устремляются ей навстречу, и ее величество благоволит их принять, а также удостоить приветствиями толпу, собравшуюся по пути ее следования. Она приглашает начальника почетного караула отобедать с ней, но выглядит озабоченной и совсем не улыбается.
В момент ее проезда через Сент-Обен смотритель почтовой станции выдает дочь замуж: императрице прямо в карету подают брачный контракт, и она подписывает его. В семь вечера 2 1 пушечный выстрел возвещает о ее прибытии в Бар-ле-Дюк. Она обедает у маршала Удино, там же проводит ночь и утром отправляется дальше.
Наполеон пишет ей нежные письма: «Получил твое письмо из Мальмезона. Мне доложили, что ты поправилась, посвежела и отлично себя чувствуешь. Уверяю тебя, Вена вовсе не веселый город. Мне очень бы хотелось быть уже в Париже».
31 августа он подтрунивает над ней: «Вот уже несколько дней не получаю от тебя писем, видимо, удовольствия Мальмезона, теплицы, прекрасные сады побуждают забывать о тех, кто далеко; я слышал, так у вас, женщин, всегда ведется. Все только и говорят, как ты хорошо себя чувствуешь; все это настораживает меня…»
В начале октября в Мальмезон приезжает Гортензия. Она застает мать – она напишет об этом позднее – «в отчаянии от связи императора с этой юной полькой». Жозефине известно теперь, что Мария Валевская приехала к Наполеону в Шенбрунн. Но она еще не знает ужасной новости: в один из сентябрьских дней Мария объявила императору, что ждет ребенка. Если все будет хорошо, он появится на свет в мае 1810. Наполеона это безмерно обрадовало. На этот раз он мог бы во всеуслышанье крикнуть: виноват не я, а Жозефина. Она ведь сумела в конце концов втемяшить ему, что именно он неспособен к деторождению. И он почти смирился со своей участью. Наверняка тот ворчун[108]108
Ворчун – ласковое прозвище, с которым Наполеон обращался к солдатам своей Старой гвардии.
[Закрыть] в Булонском лагере был прав, когда ответил на вопрос новобранца:
– А у маленького капрала[109]109
Маленький капрал – прозвище Наполеона, данное ему солдатами еще во время Итальянского похода 1796 не столько за малый рост, сколько за тщедушность, объяснявшуюся тем, что в период от Термидора до Вандемьера Бонапарт нуждался и недоедал.
[Закрыть] есть дети?
– Ты что, раз…, не знаешь, что у него голова вместо X…?
Наполеон смирился. Что, если это расплата за его гений? Быть может, отсутствие у него наследника – цена его славы? Конечно, рождение маленького Леона позволило ему возыметь «надежды». Однако, поскольку – по крайней мере, так утверждали – м-ль Денюэль была также добра и к Мюрату, Наполеон, поразмыслив, испытывал порой сомнения на свой счет. Красавица Пелапра, кокетливая и смешливая лионка, напрасно уверяла, что дочь, произведенная ею на свет 11 ноября 1806, тоже от него, Наполеон по-прежнему был убежден только наполовину. Он знал, что и вокруг этой дамы слишком много мужчин[110]110
Ее внучка, свекровь княгини Бибеско, скажет позднее: «Моя бабушка была очень красива, а император много разъезжал».
[Закрыть].
На этот раз уверенность была полная, все сомнения отпадали. Его «польская жена» стояла выше подозрений Он способен к деторождению! Он может выковать первое звено династической цепи. Нет больше смысла делать своим преемником Евгения или кого-нибудь из племянников. Наследником обширной империи станет его законный сын. И необходимо, чтобы он появился как можно скорее. Это нужно для того, чтобы добиться мира, столько лет ускользающего от него, Наполеона. Недаром Фуше говорил ему еще два года назад:
– Англичан в их действиях против императора, например в нежелании пойти на мир, поощряет одна мысль: не имея детей и, следовательно, наследника, император, которого всегда подстерегает смерть, унесет с собой и свой режим.
Смерть всегда подстерегает его…
12 октября на смотру в Шенбрунне к нему приближается молодой человек с прошением. Вид у незнакомца странный. Его останавливают. Зовется он Штапс, сын пастора из Эрфурта. Его обыскивают, находят при нем нож. Наполеон решает лично допросить незнакомца.
– Зачем при вас был нож?
– Чтобы убить вас.
– Вы, молодой человек, сумасшедший или иллюминат?[111]111
Иллюминат – член тайного религиозно-политического общества в Европе второй половины XVIII века, главным образом в Баварии.
[Закрыть]
– Я не сумасшедший. Кто такие иллюминаты – не знаю.
– За что вы хотели меня убить?
– За то, что вы несете несчастье моей стране.
– Я причинил вам зло?
– Как и всем немцам.
– Кто вас подослал? Кто толкнул на преступление?
– Никто. Просто я глубоко убежден, что, убив вас, оказал бы величайшую услугу своей родине и всей Европе, которая и вложила оружие мне в руку.
И Наполеон отдал на расстрел этого, по его выражению, «маленького негодяя». «Маленького негодяя», которому плевать на Плутарха[112]112
В том смысле, что Штапс вовсе не стремился стать героем. Плутарх (ок. 46– ок. 127) – древнегреческий писатель и философ. Его важнейшее сочинение «Параллельные жизнеописания» представляет собой парные биографии знаменитых греков и римлян.
[Закрыть] и который даже не Брут[113]113
Т. е. не тираноборец. Марк Юний Брут (85–42 до н. э.) – глава заговора против Юлия Цезаря и один из его убийц.
[Закрыть]. Им движут иные, куда более серьезные мотивы. В самом деле, Наполеон может ставить на колени королей и императоров, может присоединить к Франции Кроацию и Каринтию[114]114
Речь идет о западно-австрийских землях, в том числе Кроации (нынешняя Хорватия), захваченных Наполеоном по Шенбруннскому миру 1809 и до 1814 входивших в состав Франции под названием Иллирийских провинций.
[Закрыть] – все равно народ с ножом в руках ведет против него войну. Не победил он его в Испании, не победит и здесь.
Император не видит в этих национальных взрывах предвестия падения божества. Он думает лишь об одном: покушение, хоть и неудачное, доказывает, что он во власти первого встречного параноика. И он, и его гигантская империя! Ему необходим наследник.
Значит, придется пожертвовать Жозефиной.
15 октября, мчась во Францию, он размышляет только о разводе и будущем браке. Теперь нужно, чтобы Коленкур в Санкт-Петербурге как можно скорее выяснил, в состоянии ли сестра царя, великая княгиня Анна, которой скоро минет шестнадцать, сделать его отцом. Не стоит ведь расставаться с одной бесплодной женщиной, чтобы жениться на девочке, не способной стать матерью!
«Исходите из того, что от нее требуются дети», – инструктирует император Коленкура через Шампаньи[115]115
Шампаньи, Жак Батист Номпер де, герцог Кадоре (1756–1809) – дипломат, в 1807–1811 – министр иностранных дел.
[Закрыть].
– Я женюсь на брюхе! – не очень красиво воскликнет он. Что касается согласия царя предоставить ему это «брюхо», то здесь у него сомнений не возникает. Разве он не дал знать Александру накануне отъезда из Вены, что он за то, чтобы слова «Польша» и «поляк» исчезли не только из дипломатических бумаг, но вообще из истории? Разве этого не достаточно, чтобы успокоить царя, которого перекашивает при одном только слове «польский»? Бедная Мария! Она-?? отдалась Наполеону лишь из любви к родине в надежде, что Польша не будет стерта с карты!
Все должно пройти молниеносно. Ему нужен сын. И еще он сам должен оставаться в живых. Если его не станет, братья не должны ему наследовать или хотя бы стоять у кормила в случае малолетства его преемника. Ни Жозеф, который считает теперь себя «его католическим величеством»[116]116
Его католическое величество – официальный титул испанских королей.
[Закрыть]. Ни Людовик, не видящий «ничего более важного, чем Голландия», о чем без тени улыбки пишет ему в Париж, Ни Жером, этот король-паяц, всерьез принимающий свою роль – правда, только не на войне, где изображает из себя «сатрапа», как сказал ему император на другой день после Ваграма, 2 3 июля Наполеон даже объявил, что не намерен «из дурацкой родственной снисходительности рисковать славой своего оружия» ради подобной бездарности. Из снисходительности к посредственности, к тупицам, раздувшимся от чванства, как лягушка из басни![117]117
Лафонтен, «Басни», I, 3.
[Закрыть] Если бы хоть Люсьен не капризничал и не предпочитал жену трону!
Клан настолько ограничен, настолько ослеплен ненавистью к «этой Богарне», к этой «ничтожной женщине», как трактует Жозефину Госпожа Мать, что не перестает пускать в ход все средства, лишь бы развести ее с мужем. Он даже не отдает себе отчета в том, что, будь у императора сын, Наполеон и не посмотрел бы больше на «принцев» и «принцесс» своей семьи, чтобы поискать в ней возможного преемника. Быть может, они тоже воображали, что не способна иметь детей не только Жозефина. Осенью 1809, как и 1807, как в 1804, накануне коронации, как в 1799, по возвращении из Египта, несчастная твердит:
– Они успокоятся не раньше, чем сгонят меня с французского престола. Они преследуют меня.
В Мальмезоне, где она ожидает возвращения императора, ее часто видят с глазами на мокром месте. Иногда она бледнеет и начинает дрожать.
– Очень холодно, – шепчет она, «кутаясь в шаль».
Холод у нее на сердце. Однажды, не выдержав, она уводит с собой Лору д'Абрантес и «с болью» говорит ей:
– Вы знаете, госпожа Жюно, они все хотят моей гибели. Признайтесь, что вы слышали обо мне.
Лоре ничего не известно, вернее, она не хочет рассказывать. Разумеется, все вокруг говорят о разводе и «говорят настолько открыто, – уточнит позднее герцогиня д'Абрантес, – насколько под властью Наполеона можно говорить о вещах, касающихся его лично».
Жозефина чуть ли не умоляет ответить ей.
– Заклинаю вас, поведайте все, что вы слышали на мой счет. Я прошу об этом, как о милости.
Она продолжает говорить, изливать душу. Хотя в оранжерее жара, руки у Жозефины ледяные, губы дрожат. Она жалко лепечет:
– Госпожа Жюно, запомните, что я говорю вам сегодня в этой теплице, в раю, который, может быть, вскоре станет для меня адом, запомните: разрыв убьет меня.
И, думая о своих ужасных невестках, о Госпоже Матери, заключает:
– Да, они прикончат меня.
В этот момент вбегает маленькая Жозефина, дочь Жюно: она хочет показать императрице, какие цветы нарвала. Та обнимает крестницу, берет на руки и стискивает так сильно, почти неистово, что девочка пугается. Она глядит крестной в глаза, затуманенные слезами, и повисает у нее на шее.
– Не хочу, чтобы ты плакала!
– Ах, если бы вы знали, – изливается Жозефина Лоре, – как я страдала, когда одна из вас приходила ко мне со своим ребенком! Боже мой, я, не знавшая, что такое зависть, чувствовала при виде прелестных детей, как по жилам у меня разливается страшный яд… А я бесплодна и буду со стыдом отлучена от ложа того, кто дал мне корону. И все-таки, Бог свидетель, я люблю его больше жизни, куда больше, чем трон.
Несчастная женщина повторяет это так часто, что в конце концов сама начинает в это верить. Бесспорно, сегодня она его любит, но сегодня время упущено.
Она бывает счастлива, получая письмо, где муж говорит с ней былым тоном: «Советую тебе быть настороже по ночам: в одну из них – и скоро – ты услышишь большой шум». Не стыдится ли он своего решения? Не пытается ли усыпить ее подозрения, прикидываясь ревнивцем?
Новое письмо, датированное 21 октября, возвещает скорый его приезд: «Радуюсь, что свижусь с тобой и с нетерпением жду этой минуты». 26 или 27 он наверняка будет в Фонтенбло.
Поздним утром 26 она пускается в дорогу, но, проезжая через Сен-Клу узнаёт, что император с девяти часов уже в Фонтенбло. Сердце ее тревожно стучит. Ею овладевает мрачное предчувствие.
В это время Наполеон принимает Камбасереса.
– Почему общественное мнение так взбудоражилось за время моей отлучки? – спрашивает он. – Почему преувеличиваются опасности, которым я мог подвергнуться? Не считается ли, что моя смерть явилась бы сигналом к революции?
– Государь, – отвечает архиканцлер, – я нахожу вполне естественным, что нацию тревожат опасности, угрожающие ее повелителю. Хотя порядок престолонаследия определен императорской конституцией, у страны не будет уверенности в будущем, пока не появится прямой наследник.
Камбасерес напрасно хлопочет! Император все уже решил – он разводится. Наследственная империя должна быть учреждена безотлагательно. Европа укрощена. Обескровленная Австрия, ставшая второстепенной державой, соглашается присоединиться к блокаде. Как раз в эту минуту французские мины взрывают бастионы Вены, и император Франц видит из окна, как громоздятся их обломки. Англия, потерпевшая неудачу на Валхерене[118]118
Валхерен – нидерландский остров в устье Шельды. Летом 1809 англичане высадили на него десант, продержавшийся всего полтора месяца.
[Закрыть], будет разбита. Рим скоро станет просто французской префектурой… «Он выглядел так, словно прогуливался в лучах своей славы», – скажет Камбасерес.
Архиканцлер тут же делает несколько оговорок. Французы любят «добрую Жозефину», и развод явно будет непопулярен. Император собирается, конечно, жениться на какой-нибудь принцессе? В силу этого второй его брак усугубит настороженность народа. Наполеон взмахом руки отметает сентиментальные возражения. Когда он станет зятем царя или кесарей, французы смирятся – они славолюбивы. Тогда Камбасерес заводит речь о другой преграде: если император намерен вступить в новый брак и взять в жены принцессу перед алтарем, ему наверняка может помешать тайный брак, заключенный перед коронованием. Наполеон лишь пожимает плечами. Вынужденный брак! Заключенный втайне, без оглашения, без свидетелей! Уж не смеется ли над ним Камбасерес? Архиканцлер разъясняет свою точку зрения: только верховный первосвященник вправе расторгнуть брак монарха. А папа, хоть он сегодня и пленник Наполеона[119]119
В 1808 Рим был занят французами, церковная область присоединена к Франции, а Пий VII (в миру Кьярамонти), папа с 1800 по 1823, увезен в 1809 во Францию.
[Закрыть], ни за что не пойдет ни на какие уступки.
Император начинает нервничать. Ладно, раз нельзя прибегнуть к его святейшеству, обойдутся без него – вот и все. Сочтем, что церковный суд парижского диоцеза компетентен в этом вопросе, и поручим дело ему. Разве он не полномочен судить о действительности или недействительности брачных союзов, заключенных перед алтарем? В данном случае духовные власти Парижа станут чинить императору не больше препятствий, чем любому частному лицу. Не так ли было в 1806, когда, после отказа папы, их попросили расторгнуть брак Жерома с Элизабет Патерсон?
Камбасерес обещает изучить вопрос. Время-то есть! Сначала нужен гражданский развод. Нужно вынудить Жозефину добровольно освободить место и пожертвовать собой во имя судеб Империи.
Едва разговор заканчивается, как во дворе останавливается карета. Наполеон выбегает навстречу. Нет, это не Жозефина, а ее дамы.
– А императрица? – спрашивает он.
– Ее величество будет здесь через четверть часа.
– Вот и хорошо, – бросает он отрывисто и уходит к себе в библиотеку.
Жозефина приезжает в шесть вечера, когда уже «совсем темно». На этот раз он не кидается ей навстречу. Ее тут же охватывает тревога. По выходе из кареты ей приходится пройти через весь первый этаж до библиотеки, где «работает его величество». Наполеон встречает ее такими словами:
– А, вот и вы, сударыня! Очень хорошо: я уже собирался в Сен-Клу.
Она пытается извиниться, но на глаза ей навертываются слезы, горло перехватывает. Он наверняка – теперь она в этом убеждена – принял решение.
Когда она добирается до своих апартаментов, ей становится еще хуже. Дверь между ее покоями и покоями мужа оказывается замурованной по приказу императора. По приказу, отданному в Шенбрунне! Однако Жозефина поспешно одевается и украшает себе волосы серебряными васильками и колосьями.
– Я ведь недолго возилась с туалетом, верно? – спрашивает она, входя в библиотеку, где император занимается сейчас с Монталиве[120]120
Монталиве, Жан Пьер Башассон, граф де(1766–1823) – политический деятель, в 1809 министр внутренних дел.
[Закрыть] и Декре[121]121
Декре, Дени, герцог (1762–1820) – вице-адмирал, морской министр в 1801–1814 и 1815.
[Закрыть].
Наполеон смотрит на жену. Она не пожалела труда и в голубом атласном полонезе с лебяжьей оторочкой выглядит совершенно восхитительно. Тем не менее император не улыбается, встает, подает ей руку и ведет в столовую, бросив своим сотрудникам:
– Вернусь через пять минут.
– Но эти господа наверняка не обедали: они же приехали из Парижа, – вставляет Жозефина.
– Да, верно, – буркает он.
Но не успевает Наполеон сесть за стол, как, ни к чему не притронувшись, тут же вскакивает и возвращается в кабинет, увлекая за собой голодных министров.
Жозефина расспрашивает Боссе:
– Скажите, если знаете, почему заделан проход из моих покоев в покои императора?
Камергер не находит ответа, Жозефина смиряется, но все-таки не может удержаться, чтобы не заметить:
– Поверьте, за всем этим что-то кроется…
Следующие три недели – Наполеон с Жозефиной вернутся в Париж только 16 ноября – это начало крестного пути императрицы. Она заставляет себя сопровождать мужа на охоту. Зажмурив глаза, присутствует при добивании добычи, при истреблении кабанов, которому император предается с таким чрезмерным неистовством, словно пытается бежать от самого себя.
Вечерами она одна.
Одна у себя в спальне, новой симфонии белого и фиолетового атласа, одна в своей постели с балдахинными подпорками, которые увенчаны белыми перьями. Из своих окон она видит освещенные окна апартаментов Полины. Сестра императора дает приемы, куда Жозефину не зовут, приемы, на которые «маленькая язычница» приглашает «очень красивых и очень покладистых» женщин. Среди них даже отыскивается одна, которой Наполеон бросает перчатку. Это пухленькая голубоглазая блондиночка-итальянка – г-жа де Матис. Он прогуливается с ней в коляске, прихватывая для прикрытия свою сестру. Оказываясь рядом с Жозефиной, он делается несправедлив и безостановочно «донимает» ее, – рассказывает Гортензия, «свидетельница бесконечных слез» императрицы, не знающая, как подбодрить мать.
Королева бесконечно уязвлена таким обращением императора с женой. Теперь она даже хочет, чтобы они расстались. «Существование моей семьи, будущее моих детей – все выглядело пустяком рядом с таким унизительным положением. В конце концов, в проигрыше будем только мы с братом, – говорила я себе. – Ему придется отказаться от короны Италии, моим детям – от трона Франции, наследниками которого они являются. Но это жертва достойная нас, а мать моя будет счастлива. Карьера ее кончена, так пусть она хоть не укорачивает себе жизнь. Пусть она оторвется сердцем от того, кто заставляет ее страдать. Забудем о величии, которое нам сулили, и будем думать только о спокойствии матери».
Назревающая драма тем более мучительна, что Жером и Людовик вызваны в Париж как бы для того, чтобы присутствовать при заклании жертвы. Там же пребывают короли Баварский, Вюртембергский, Саксонский и великий герцог Баденский – они явились поздравить победителя Австрии. Жозефина же вправе думать, что они приехали, чтобы присутствовать на «триумфе» императора, «триумфе», гвоздем которого станет ее уход со сцены.
Каждый вечер устраиваются спектакли – дают «Семейную тайну»[122]122
«Семейная тайна» (1809) – трехактная стихотворная пьеса Крезе де Лессера.
[Закрыть] и «Реванш»[123]123
«Реванш» (1809) – трехактная прозаическая пьеса Роже и Крезе де Лессера.
[Закрыть], а также отрывки из итальянских опер, но император не встает со своего места, чтобы поболтать с ней. Он больше не облокачивается на спинку женина кресла. Он избегает ее заплаканных глаз. А двор подражает повелителю: ей едва оказывают положенные императрице почести. Она ведь сегодня государыня всего лишь на час.
16 ноября двор возвращается в Париж, но Жозефина и Наполеон едут врозь: он верхом, она, стеная, – в своей карете.
Две недели после переезда в Тюильри оба они пребывают в замешательстве. Жозефина беспрестанно плачет, а он, никогда никого не жалевший, обезоружен ее постоянно заплаканными глазами, умоляющим, страдальческим взором и все не решается переступить рубеж.
25 ноября он диктует Шампаньи письмо Коленкуру: пусть тот официально испросит у царя для императора французов руку великой княжны Анны, 27 он приказывает Евгению срочно прибыть из Милана в Париж.
Он будет колебаться еще три дня.
* * *
Вечером 30 ноября, в четверг, за обедом царит зловещее молчание. Жозефина весь день проплакала и, чтобы скрыть покрасневшие глаза, надела большую белую шляпу с подбородочными завязками. Он украдкой поглядывает на жену, но молчит, машинально постукивая ножом по бокалу. Все, кто прислуживает за столом, словно приросли к паркету и не смеют шелохнуться. Блюда подаются лишь для проформы. Слышно только, – повествует Констан, – «однообразное бряканье подаваемых и убираемых тарелок, печально перемежаемое голосами придворных чинов».
Внезапно император глубоко вздыхает и осведомляется:
– Что нынче за погода?
Ответа он, видимо, не слышит. После этого, так сказать, обеда Наполеон встает, жена семенит вслед за ним, прижимая к губам платок, чтобы заглушить рвущиеся у нее рыдания. Жозефине подают на подносе, который держит паж, кофе для императора, но Наполеон, взглянув на императрицу, сам – может быть, впервые – берет чашку, наливает ее, размешивает сахар. Она, словно в дурном сне, видит, как он пьет, отставляет чашку и делает челяди знак рукою.
Он хочет остаться наедине с женой.
Вскоре Констан и камергер Боссе слышат за дверью, как Жозефина надломленным жалким голосом спрашивает:
– Значит, все кончено?
Наполеон говорит… Он сам расскажет об этом на Святой Елене. Он говорит многословно, пробует ее убедить. «Я дал ей понять, что моя династия не будет прочной, пока у меня нет детей».
Конечно. Но разве у него нет племянников?
– Мои племянники не замена мне: нация этого не поймет. Ребенок, рожденный в пурпуре, на троне, во дворце Тюильри – нечто совсем другое для нации и для народа, нежели сын моего брата.
Он продолжает объяснять свою точку зрения, а Жозефина силится унять слезы.
– Интересы государства и укрепление моей династии требуют, чтобы у меня были дети. У тебя есть твои, но когда я женился на тебе, ты уже не могла рожать новых. Ты не справедлива, лишая меня того, чего хотят все люди.
Глаза ее наполняются слезами.
Он уверяет, что страдает больше, чем она:
– Ведь это же я причиняю горе!
Больше она не удерживает рыданий.
– Нет, нет, ты этого не сделаешь! Ты не захочешь моей смерти.
Он продолжает оглушать себя словами:
– Не пытайся меня разжалобить. Я люблю тебя по-прежнему, но у политики нет сердца – у нее только голова. Я буду давать тебе пять миллионов в год, ты получишь княжество с центром в Риме.
Жозефина рыдает.
– Нет… Умоляю, оставь меня во Франции. Во Франции. Вблизи от тебя.
Он неумолимо продолжает:
– Развод необходим, он состоится, потому что я так хочу. Но его можно осуществить двумя путями – с твоего согласия или без такового. Выбирай, Думаю, что у тебя нет причин для колебаний.
В передней Боссе и Констан слышат громкий вскрик. Дверь распахивается. Появляется бледный император, его бьет дрожь.
– Боссе, зайдите.
Камергер входит в комнату. Жозефина лежит на ковре – у нее нервный приступ. Затем она теряет сознание.
– Боссе, хватит у вас сил поднять императрицу и отнести ее в спальню по внутренней лестнице?
– Думаю, да, государь.
– Хорошо. Пошли.
Боссе повинуется, с помощью Наполеона поднимает Жозефину и уносит ее на руках. Император берет со стола светильник и открывает дверь гостиной, откуда через темный коридор есть выход на малую лестницу, ведущую вниз, в покои Жозефины. Затем он передает светильник «хранителю портфеля», который ждет на малой лестнице:
