Текст книги "Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня"
Автор книги: Андре Кастело
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
«Тысяча благодарностей за то, что не забываешь меня. Сын привез мне твое письмо, Я читала его со всем сердечным пылом и все-таки читала долго, потому что плакала над каждым словом, но слезы эти были сладостны. Я полностью обрела свое сердце таким, каким оно было и каким всегда останется: есть чувства, которые составляют мою жизнь и угаснут лишь вместе с нею. Я была бы в отчаянии, если бы мое письмо от 19-го не понравилось тебе; я уж не помню точно, в каких выражениях его составила, но знаю, каким мучительным чувством оно продиктовано – горечью оттого, что ты не даешь знать о себе.
Я написала тебе при отъезде из Мальмезона, и сколько раз с тех пор мне хотелось написать тебе еще! Но я понимала, что у тебя есть причины к молчанию, и боялась докучать тебе письмом. Твое явилось для меня бальзамом. Будь счастлив! Счастлив, насколько ты заслуживаешь! Говорю тебе это от всего сердца. Ты и мне уделил частицу своего счастья, частицу, которую я глубоко прочувствовала: для меня нет ничего дороже знака внимания с твоей стороны.
Прощай, друг мой, благодарю тебя так же горячо, как всегда буду любить».
Все это может показаться чуточку утрированным. Но она знает «Бонапарта» и умеет с ним обходиться. На что она только не согласна, лишь бы выбраться из Наваррского замка! К тому же ей нужны деньги. Ей хочется также, чтобы император женил двух ее кузенов Таше. Евгению поручено изложить повелителю эти ее пожелания. Должен он поговорить и о ее планах на будущее.
«Евгений передал мне, что ты собираешься на воды, – отвечал Наполеон из Брюсселя, где находится с Марией Луизой. – Ни в чем себя не ограничивай. Не слушай, что болтают в Париже: те, кто сплетничает, – бездельники и не знают истинного положения вещей. Мои чувства к тебе не изменились, и я хочу, чтобы ты была счастлива и довольна».
Наполеон согласен женить старшего из Таше – Луи[139]139
Уже глубоким стариком он станет обер гофмаршалом императрицы Евгении, а сын его – камергером Наполеона III.
[Закрыть], который писал Жозефине в декабре 1806 с Мартиники, на княгине де ла Леен, племяннице принц-примаса. Что касается младшего, Анри, то императору только этого «маленького озорника» не хватало! «Он сорвал с себя в Мадриде французскую кокарду», даже не предупредив его, Наполеона, повинуясь «любовному увлечению» и забыв о своем долге перед государем. «Пусть делает, что хочет, женится, на ком хочет», – Наполеону это безразлично. Император «весьма» одобряет намерения Жозефины «произвести известные траты в Наваррском замке», но не дает ни гроша сверх того, что предусмотрено. Он только разрешает выдать ей аванс: 600 000 франков на Наваррский замок и 100 000 на Мальмезон.
* * *
1 мая 1810 Жозефина отправляется в Лувье для посещения местной мануфактуры. В «почетный эскорт» с нею отряжены шесть фузилеров национальной гвардии во главе с капралом. Где ныне прошлогодний блеск?[140]140
Где ныне прошлогодний блеск? – автор перефразирует ставшую поговоркой строку из знаменитой «Баллады о дамах былых времен» Франсуа Вийона: «Где ныне прошлогодний снег?»
[Закрыть]
15 мая она возвращается наконец в Мальмезон. К приезду ее парк уже в цвету: клумбы покрыты ковром махровых гиацинтов и драгоценных тюльпанов. Пурпурнолистая магнолия не слишком пострадала зимой. С особенным удовольствием Жозефина обходит свои теплицы и вольеры, где один попугай целыми днями твердит: «Бонапарт! Бонапарт!», а другой, как рассказывают, прекрасно говорит по-испански и оживляется при звуках гитары.
Бывшая императрица вправе гордиться своим созданием: ее попечениями Мальмезон с самого консульства непрерывно украшается. «Это чарующее место», – заявляет г-жа де Ремюза. С 1806 Жозефина сумела привлечь к себе на службу знаменитого Берто[141]141
Берто, Луи Мартен (1771–1823) – архитектор и мастер садово-паркового искусства.
[Закрыть], архитектора и мастера садово-паркового искусства, которого кое-кто считает вторым Ленотром[142]142
Ленотр, Андре (1613–1700) – архитектор и мастер садово-паркового искусства, создатель Версальского парка.
[Закрыть]. Он оживил и освежил парк, добавив в него «воздуху», усеяв его каскадиками, водопадами, прудами. Рукава речек опоясали островки, сплошь усеянные цветами. Со стороны Храма Любви между водоемами и лужайками «вклинились» огромные купы рододендронов. На канале, – рассказывает очевидец, побывавший в Мальмезоне в 1810, – «плавают красивые лодки, резвятся черные лебеди с красным клювом и множество водяных птиц». Перед замком кишит толпа «пажей, камергеров, ливрейных лакеев, басков», одетых в зеленое с золотом скороходов бывшей императрицы, которые суетятся вокруг’ колясок «без верха, но с огромным зонтом посредине». Что до лошадей и жокеев, то они, по-видимому, просто «великолепны».
В предыдущем году Жозефина сумела получить от управляющего Шенбруннским парком Боза 800 черенков экзотических растений. Известно ли это Марии Луизе?
Изгнанница может гордиться собой и проходя по галереям, передним и гостиным своей резиденции. Мальмезон стал настоящим музеем. Потребуется работа семидесяти девяти человек в течение более двух месяцев, чтобы составить опись всего, что собрано здесь не только благодаря вкусу владелицы, но и из подражания моде, из любопытства, а то и в угоду какому-нибудь временному увлечению, в частности прискорбному «трубадурскому» стилю. Ее коллекция картин, книг, минералов, ее драгоценности вкупе со стоимостью самого Мальмезона, Буапрео и Бюзанваля составляют в «живых деньгах» более семи с половиной миллионов. Четыре года спустя Гортензии и Евгению придется продать часть этого имущества для покрытия пассива – двух с половиной миллионов долгов, не считая уже назначенных рент и обещаний приданого, розданных не в меру щедрой креолкой.
Частенько она любуется и позволяет любоваться другим ее камнями, минералогическими кабинетами, коллекцией античных вещей, драгоценными вазами и прежде всего картинами. У нее сто десять полотен великих мастеров, в том числе Альбано, Корреджо, Рафаэля, Леонардо да Винчи, Веронезе, Дюрера, Рембрандта, Тенирса, ван Дейка, Гольбейна, Рейсдала, Мурильо. Кстати, по смерти Жозефины этот ансамбль был оценен всего в 27 850 франков. Говоря точнее – недооценен.
* * *
Император с Марией Луизой в Бельгии, поэтому визитеры, преимущественно обитатели предместья Сен-Жермен, стекаются в Мальмезон целыми толпами. За завтраком редко бывает меньше дюжины приглашенных, за обедом – вдвое больше. К тому же здесь едят уже не бегом, как раньше. Яствами наслаждаются, смакуют бисквиты с мороженым – изобретение шеф-повара итальянца Руччези. По вечерам за трапезой четыре метрдотеля, кравчие, камер-лакеи, баскский скороход, скороход негр и один лакей на каждого приглашенного разыгрывают вокруг гостей балет, как в Тюильри. После обеда слушают концерт, где поет знаменитый Гара[143]143
Гара, Пьер Жан (1753–1823) – известный концертный певец и учитель пения.
[Закрыть]. Жозефина показывает друзьям письмо от Наполеона: «Очень хочу тебя видеть, надеюсь быть в Сен-Клу 30 этого месяца. Чувствую себя превосходно. Мне недостает одного – уверенности, что ты довольна и здорова. Сообщи мне имя, под каким будешь фигурировать в дороге. Не думай даже сомневаться в искренности моих чувств к тебе: они просуществуют столько же, сколько я сам. Усомнившись в них, ты была бы несправедлива».
Навестит ее император только 13 июня. «Вчера у меня был счастливый день, – напишет Жозефина Гортензии. – Его приезд осчастливил меня, хотя и пробудил во мне прежнее горе… Это такое волнение, которое хочется испытывать почаще. Все время он не отходил от меня, у меня же хватило духу сдержать слезы, готовые хлынуть каждую минуту, но, когда он уехал, я почувствовала себя очень несчастной. Он, как обычно, был со мной добр и любезен и, надеюсь, прочел в моем сердце всю ту нежность и преданность, какими я проникнута к нему».
Император расцеловал внука Жозефины, младшего сына Людовика и Гортензии, гостившего у экс-императрицы. Они поговорили о королеве. Три месяца, проведенные в нидерландском некрополе, были ужасны для дочери Жозефины. «Одиночество в чужой стране леденило меня ужасом, – рассказывает несчастная. – Смерть, при мысли о которой я когда-то улыбалась и которую звала, теперь предстала передо мной в самом страшном своем облике. „Зачем я приехала сюда? – твердила я. – Как! Погибнуть вдали от родных, там, где ни одна дружеская рука не усладит мой последний миг, где я не смогу нежно проститься с теми, кого люблю? Зачем меня отпустили и как я могла решиться уехать?“ Я жила лишь одной мыслью – бежать из этой страны и вновь обрести свободу». Людовик не разговаривает с ней, ограничиваясь «Добрым утром» по утрам и «Доброй ночи» перед тем, как удалиться в свои покои. Поэтому 1 июня Гортензия навсегда покинула Амстердам и ускользнула на Пломбьерские воды. На этот раз Наполеон понял, что Людовик – тиран, и наконец дал согласие на раздельное жительство супругов. Через три недели он – и с каким бешенством! – узнает об отречении и бегстве брата.
– Мог ли я ожидать такого оскорбления от человека, которому заменил отца? – кричит он. – Я воспитывал его на свое грошовое жалованье артиллерийского лейтенанта, я делил с ним хлеб и единственный матрас на постели. Куда он уехал?
В Австрию, в Грац, где решил отдать свое королевство под покровительство царя. Но Наполеону плевать на братние планы. Через неделю он присоединит Голландское королевство к Франции и разделит на департаменты по французскому образцу. В ходе операции Гортензия, эта несчастная девочка, как выразился император, обретает свободу и два миллиона годового содержания, а также великое герцогство Берг для своего старшего сына. Все эти добрые вести она узнает в Пломбьере. Больше того, она получает там письмо от матери, приглашающей ее приехать в Экс-ле-Бен[144]144
Экс-ле-Бен – курортный городок в департаменте Савойя.
[Закрыть]. А там будет г-жа де Суза и, главное, сын последней Флао.
«Я миновала первую почтовую станцию, – рассказывает она, – когда заметила вдалеке двух всадников, галопом летевших мне навстречу. Когда голова занята одним предметом, нам кажется, что мы видим его повсюду. Поэтому, вглядевшись в одного из наездников, я воскликнула: „Угадала!“ Сердце мое отчаянно забилось, но я скрыла свое волнение, и на моем лице читалось только удивление, когда к моему экипажу приблизились гг. де Флао и де Пурталес, шталмейстер моей матери».
Жозефина, которая уже больше месяца в Эксе, сняла для дочери скромный дом под «четырехлопастной крышей из коричневой черепицы». На террасе выстроились горшки с цветами.
Бывшая императрица приехала сюда под именем «графини д'Арбер». С нею только ее дорогой Ланселот, г-жа д'Оденард и любовник последней шталмейстер Пурталес. «Любовь вчетвером», – съязвит граф де Клари[145]145
Клари, граф де – см. главу «Источники».
[Закрыть]. Жозефина проехала инкогнито через Лион, где отказалась принять жандармского полковника и заместителя мэра, а затем с двумя своими горничными и псом Аскеном поселилась в Эксе в доме Шевале, тут же получившем прозвище «дворец», поскольку она в нем живет. Она сняла также соседнее шале – там расположились Тюрпен и Пурталес в ожидании г-жи де Ремюза, которая вновь приступит к своим служебным обязанностям утром 29 июня.
Жозефина счастлива: ни мундиров, ни визитов, ни этикета. Теперь она, как говорит Фредерик Массон, «уже не государыня, а просто дама, приехавшая на воды со своей обычной компанией». По утрам души, ванны и отдых, потом завтрак во «дворце». После полудня прогулка в коляске с императорскими гербами. В четыре, а иногда и в пять – возвращение. В шесть маленький двор обедает, потом опять прогулка. «В девять вечера, – сообщает мужу г-жа де Ремюза, – мы играем, потом немножко поем, а в одиннадцать ложимся. Вот видишь, какая у нас скромная упорядоченная жизнь».
Евгений с Августой в Женеве. Поэтому, несмотря на тропическую жару, Жозефина совершает краткую поездку на берега Лемана, но без Тюрпена. Что сказали бы ее сын и невестка, встретясь с камергером «на все про всё»?
По возвращении возобновляется жизнь курортной дамы. На пути экс-императрицы всегда собирается народ. «Красивая коляска, великолепные лошади, ливреи, наши драгоценности – все это производит большое впечатление, а кроткое и всегда благожелательное лицо моей хозяйки посреди всей этой роскоши – и подавно, – рассказывает г-жа де Ремюза мужу. – Народ съезжается из Шамбери, Женевы, Гренобля, чтобы хоть взглянуть на нее, к ней проявляют исключительный интерес. Особенно меня радует, что, по всей видимости, никто не допускает мысли, будто она стала чужой императору: ей передают множество адресованных ему прошений». С «замечательной» добротой она обещает просителям походатайствовать. Но выполнит ли она обещанное? Ловкость разведенной императрицы приводит в восторг г-жу де Ремюза. «Герцогиня Наваррская» быстро научилась «упрощать любую кажущуюся затруднительной ситуацию». В самом деле, она чужда тщеславия, отнюдь не «стремится к эффектам» и говорит об императоре так, как положено и когда это нужно.
26-го июля маленькая компания, «колония», как именует ее г-жа де Ремюза, весело проводит целый день в аббатстве Откомб. Ланселот набросал великолепный карандашный портрет своей возлюбленной императрицы в головной повязке с воткнутым в нее страусовым пером. Затем Ланселот «влюбленными пальцами» изобразил ее сидящей под зонтиком у пресловутого пересыхающего ручья, который так мало галантен, что отказывается течь даже в честь бывшей императрицы. На обратном пути – гроза, переходящая в форменную бурю. Ветер рвет гирлянды, паруса и украшения, придававшие лодке праздничный вид. Тюрпен и Пурталес ведут себя мужественно и держат императрицу за руки, «приготовившись ее спасать». Флао принимается распевать романсы. Г-жа де Ремюза тоже напевает, но «про себя», и, как она сама признается, «поручив под весь этот аккомпанемент свою душу Богу». Гребцам, отчаянно работающим веслами, удается достичь порта, где уже собралась большая толпа. «Для уроженки океанских островов утонуть в озере было бы катастрофой», – напишет впоследствии император.
По приезде королевы в Экс, Жозефина нашла дочь «бледной, худой, совершенно убитой, каждую минуту готовой беспричинно расплакаться». Гортензия сама объясняет нам причины своей хандры: один только взгляд на красивого полковника Флао производил «впечатление, скрывать которое было все труднее и которое было не в меру сильным для моего слабого здоровья. Впервые с тех пор, как я его полюбила, я регулярно виделась с ним. Глаза у меня были постоянно заплаканы». Он плакал меньше. Сердце у него билось ровнее. «В конце концов я полюбил, потому что видел тысячи доказательств ее преданности», – признается он впоследствии. Эта любовь из признательности не была горячей, но королева не сетует на его сдержанность. В августе 1810, в «счастливейшую пору моей жизни», – признается Гортензия, – она смотрит на Шарля с обожанием.
По Эксу ходят слухи, эхом которых становится г-жа де Ремюза: Мария Луиза, кажется, в тягости. Жозефина тотчас же пишет бывшему мужу и справляется о сопернице. «Императрица, действительно, тяжела по четвертому месяцу, – отвечает он. – Чувствует она себя хорошо и очень привязана ко мне».
Во время краткой вылазки в Женеву – «чтобы попасть туда, она мчалась всю ночь» – Тюрпен еще остается в Эксе «с глазу на глаз» с г-жой де Ремюза. Но через несколько дней Жозефина, оставив дочь предаваться своему роману, решает заняться «туризмом» уже в сопровождении Тюрпена. Она поселяется в Сешероне, на берегу Женевского озера, среди виноградников, в гостинице «Англия», или, иначе, в гостинице Дежана. Там живал Вольтер. Там побывают Байрон, Гете, Шатобриан, Мюссе. «Мы отправились туда, – рассказывает юная Жоржетта Дюкре[146]146
Дюкре, Жоржетта – см. главу «Источники».
[Закрыть], дочь маркиза Дюкре, – в убеждении, что ввиду присутствия подобных особ там все будет поставлено вверх дном и что обычных приезжих попросят съехать, чтобы освободить место для этого двора. Каково же было наше удивление, когда, приехав, мы обнаружили, что внешне там все так же спокойно, как и до прибытия императрицы, которая путешествовала с простотой богатой частной особы.
Г-жа д'Оденард, которая стала гофмейстериной после императорского развода, ввела нас в небольшую комнатку без прихожей. Там и спала ее величество: она была в домашнем туалете, но выглядела бесконечно лучше, чем в былые времена на троне. Она пополнела, сохранив, однако, свою несравненную талию; цвет лица у нее стал более светлым, а учтивые и благородные манеры сообщали ей неотразимую обольстительность».
Женевцы устраивают в честь Жозефины праздник на воде. Разукрашенные флагами и лентами лодки с музыкантами сопровождают влекомое двумя лебедями суденышко, на котором расположилась герцогиня Наваррская. Вечером бывшую государыню чествуют фейерверками и ракетами. В ярком платье она посещает театр, где знаменитый Эльвиу[147]147
Эльвиу, Жан (1769–1842) – французский оперный певец.
[Закрыть] поет в «Ричарде Львином Сердце»[148]148
«Ричард Львиное Сердце» (1784) – опера Андре Эрнеста Модеста Гретри (1741–1814).
[Закрыть].
Но Жозефина предпочитает совершать экскурсии в обществе своего милого камергера и нескольких близких людей, поощряющих ее роман. Так они посещают Ферне, а ужинают и ночуют на постоялом дворе «Союзный» в Бе. Побывав в Шильонском замке и в Вевейской церкви, – эта поездка оставила нам два новых рисунка Тюрпена, – они проводят ночь в лозанском «Золотом льве», дом N 20 по улице Бур. Затем, после короткой остановки в Сешероне, опять в путь, в долину Арвы и Шамуни. М-ль д'Аврийон, историограф этой вылазки, повествует: «Мы вылезали из экипажа всякий раз, когда встречали на дороге что-либо достопримечательное. Г-н де Тюрпен тут же набрасывал рисунок. Он неоднократно писал ее величество и сопровождавших ее дам, как только они на минутку присаживались отдохнуть, что случалось довольно часто, и всякий раз группировал их на рисунке по-новому. Второй день мы завершили в Шамуни, где переночевали в „Приорстве“ – тогда это был довольно скверный постоялый двор».
Подъем из Шамуни на Монтанвер Жозефина совершает верхом на лошади, а ее свита – на мулах. Экс-императрицу сопровождает восемьдесят человек, включая проводников и носильщиков. Она задерживается на леднике, но окружающие стучат зубами: хотя лето кончилось совсем недавно, стоит сильный холод. Тюрпен рисует «герцогиню», укутанную одеялами и спрятавшуюся под зонтик, чтобы не испортить себе цвет лица. Жозефина находит, что прогулка была «чудесной», но, едва добравшись до «Шамуни», от усталости даже не раздевается и валится на постель.
На другой день пикник в Сервозе – завтрак на открытом воздухе, также увековеченный Тюрпеном, и, наконец, 20 сентября возвращение к Женеву.
Аскен, песик экс-императрицы, болеет. Жозефина без конца сует ему куриные кости, не слушая возражений доктора Оро, «больше занятого здоровьем любимой собачки, чем состоянием ее величества». В Сешероне вызванный на консультацию ветеринар прописывает Аскену какой-то черный порошок, который пугает доктора Оро – и не без основания: через два часа собака подыхает.
На следующее утро, встав с постели, Жозефина со слезами на глазах выслушивает печальную новость и велит сделать из трупа чучело, но у горе-натуралиста ничего не получается, и от любимого Аскена остается только воспоминание.
Гортензия, покинув Экс и Флао, заезжает к матери. Жозефина вручает экс-королеве следующее письмо для передачи Наполеону:
«Завтра королева, проведя со мной два дня, возвращается в Париж. Она надеется, что вскоре будет иметь счастье увидеть тебя. Позволь поручить ее твоей дружбе – это наша последняя надежда. Она передаст тебе это письмо, которое я пишу в сердечном смятении, потому что с каждым мигом все отчетливей чувствую затруднительность своего положения. Чем ближе день, намеченный мною для окончания моего путешествия, тем менее мне ясно, что делать дальше. Бонапарт, ты обещал не оставлять меня. И вот я в обстоятельствах, когда мне нужен твой совет. В мире у меня нет никого, кроме тебя. Ты мой единственный друг. Поэтому ответь откровенно, могу я вернуться в Париж или должна остаться здесь? Конечно, я предпочла бы находиться поближе к тебе, особенно в надежде на свидания с тобой. Но если мне не даровано такой надежды, какова будет моя роль предстоящей зимой? Если же мое отсутствие продлится еще семь-восемь месяцев, обстоятельства станут, надеюсь, более благоприятны для меня, поскольку императрица завоюет за это время новые права на твою любовь.
Я поручаю королеве переговорить с тобой о моих интересах, входя и в те подробности, о каких я не могу написать. Она расскажет тебе, как ты мне дорог, и подтвердит, что нет такой жертвы, на которую я не пошла бы ради твоего спокойствия.
Если ты советуешь мне остаться, я сниму или куплю небольшой дом у озера. Хочу только знать, не будет ли неудобно, если я обзаведусь им где-нибудь под Лозанной или Веве, коль скоро найду там ландшафт по вкусу. Я также поеду в Италию навестить детей. Собираюсь потратить часть осени на знакомство со Швейцарией, потому что нуждаюсь в развлечении, а его для меня нет без перемены мест. Будущим летом, возможно, еще раз отправлюсь в Экс на воды, которые пошли мне на пользу. Это будет год разлуки, но я ее вытерплю в надежде, что вновь увижу тебя, а ты одобришь мое поведение.
Словом, реши, как мне поступить, и, если не сможешь написать, поручи королеве изложить мне твои намерения.
Заклинаю тебя, продолжай руководить мною. Не лишай совета свою бедную Жозефину. Это будет доказательством твоей дружественности, которая утешит меня во всех моих утратах».
Тем временем она получает письмо от г-жи де Ремюза, написанное тою по требованию Наполеона: «Вы помните, как мы иногда сожалели с вами, что император, женясь, не поторопился устроить встречу двух особ, между которыми делил тогда свою привязанность (Жозефину и Марию Луизу). Вы говорили мне, что позднее он питал надежду, что беременность, успокоив императрицу по части незыблемости ее прав, даст ему возможность исполнить его заветное желание; но, государыня, если только я не ошибаюсь в своих наблюдениях, время для такого сближения еще не пришло… Что делать вам здесь, – продолжает г-жа де Ремюза, – да еще в такой момент, когда беременность вызвала всеобщую радость, когда вот-вот родится так нетерпеливо ожидаемый ребенок и за этим событием последует череда празднеств? Каково пришлось бы императору, который должен соблюдать предосторожности, требуемые состоянием молодой матери, и которого непременно разволнуют сохраняемые им чувства к вам? Хотя ваша деликатность не позволила бы вам просить его о чем-нибудь, он все равно страдал бы, но ведь и вы страдали бы тоже: забытая, может быть, всей нацией или став предметом сочувствия, продиктованного, возможно, политическими соображениями, вы были бы не в состоянии внимать кликам всеобщего ликования. Мало-помалу ваше положение сделалось бы столь мучительным, что упорядочить все могло бы уже только окончательное ваше удаление».
У Жозефины слезы на глазах. Разрешит ли ей Наполеон пребывание в Париже? Или потребует отъезда в Милан? В ожидании императорского ответа она вновь предается туризму. Сопровождаемая м-ль де Макау, м-ль д'Аврийон и, разумеется, Тюрпеном, она оставляет Сешерон и отправляется ночевать у некоего г-на Делюза в Морже. На следующий день, следуя по дороге, змеящейся вдоль подножия Юры, она проезжает вблизи Орба, останавливается в замке Моншуази, где встречает старинную знакомку прошлых лет г-жу де Плесси д'Омаль, с которой беседует о Людовике XVII[149]149
Людовик XVII – второй сын Людовика XVI и Марии Антуанетты (1785–1795), с 1789 дофин. В 1792 вместе с родителями был заключен в Тампль, в 1793 провозглашен эмигрантами королем под именем Людовика XVII. В июле 1793 был разлучен с матерью и отдан под опеку сапожнику Симону, в начале 1794 подвергнут одиночному заключению. Похоронен в общей могиле, останки его не найдены. Несмотря на несомненность его смерти, очень рано создалась легенда о том, что ему удалось бежать из тюрьмы, а вместо него был похоронен труп другого ребенка. В начале XIX в. его имя принимали ряд авантюристов.
[Закрыть] и его бегстве из Тампля, если верить легенде.
– Я уверена в этом, – якобы утверждает она.
У нас нет никаких доказательств подлинности ее истории.
Жозефину уже неделю ждут в Нешателе. Она пожелала получить «хорошо украшенную лодку с балдахином». Префект Нидау предоставляет в распоряжение «ее величества» собственную шлюпку, которая, «несмотря на многочисленные неисправности, доставляет ей много радостей». 27 сентября г-н де Лесперю, правящий от имени Бертье Нешательским княжеством, решает выехать навстречу Жозефине. В тени деревьев на террасе замка Кормондреш он счел себя вправе сесть за стол. Оттуда он сможет следить за дорогой на Овернье, на которой должна показаться экс-императрица. Г-н де Лесперю даже расставил несколько гренадеров во дворе. Но еда так превосходна, разговор за столом так оживлен, что г-н губернатор проглядел императорские экипажи. Он в полном отчаянии.
Жозефина поселяется в доме Луи де Пурталеса в Госпитальном предместье. Из своей спальни, только что оклеенной красными с золотом обоями, она глядит вниз на озеро. Первое впечатление от увиденного у нее тем более благоприятно, что музыканты устраивают ей утреннюю серенаду.
На другой день она с белым пером на шляпе отправляется в Шо-де-Фон в обществе г-на де Лесперю, хотя тот заставил себя просить: ему-де надо посетить одну школу. Но Жозефина настояла на своем. В Шо-де-Фон она отказывается пойти на обед, приготовленный в гостинице со слишком роялистским названием «Цветок лилии», и довольствуется чем Бог пошлет на постоялом дворе «Весы». Оттуда она едет в Локль и ночует у г-на Урье. В Кре-Вайан несколько музыкантов приготовили ей серенаду, но концерт получился отвратительный, «потому что они не приучены играть вместе». На другой день под дождем Жозефина в лодке посещает водопад на реке Ду. Музыканты – эти, по счастью, знают свое дело лучше – тоже разместились в лодках, и плавание сопровождается «восхитительной музыкой».
29-го через долину Мостов, Клюзет и Корсель путешественница добирается назад в Нешатель.
Остров Сен-Пьер, любезный сердцу Жан Жака[150]150
Имеется в виду Руссо.
[Закрыть], встречает ее 30-го, в воскресенье.
Проездом она посещает школу для девочек в Монмирайле. Об этом визите рассказывают противоречивые вещи. Однако Жозефина, кажется, вправду сказала директору заведения:
– Поздравляю вас, господин директор. Ваши девицы такие хорошенькие, что хочется их всех поочередно расцеловать.
Тяжелый разукрашенный баркас, который должен перевезти ее на остров, застревает на отмели, и приходится пересаживаться в лодку полегче. Под звук бернского рожка, исключительная звонкость которого привлекает внимание префекта, экс-императрица высаживается на берег, где ее встречают власти и «необычайно огромная толпа». Прежде чем сесть за стол, за которым предстоит просидеть два часа, г-н Кройцер исполняет сочиненный королевой Гортензией романс на панмелодиконе, инструменте «с двойной клавиатурой, расположенной перед вращающимся конусом – источником звука». Экскурсия заканчивается танцами невевильских девушек, после чего Жозефина возвращается в Нешатель.
В Берне она две недели живет в «Гастхоф цум Фалькен» – гостинице «У сокола». Этот старинный, известный еще с XV века постоялый двор, главный фасад которого выходит на Рыночную улицу. Жозефина гостит в городе по приглашению правительства кантона Берн, которому пребывание ее там обходится в 5074 франка 40 сантимов.
В понедельник 7 октября в «платье из лилового левантина[151]151
Левантин – Шелковая ткань.
[Закрыть] и таком же токе», с длинной и тяжелой золотой цепью на шее, она завтракает в знаменитом ресторане Энге, построенном на плато, откуда открывается на редкость красивый вид. Ей и семнадцати сопровождающим ее лицам после консоме и закусок подают заячий паштет, форель под винным соусом, индюшат, цыплят с эстрагоном, ветчину, салат, кремы, компоты и пирожные. Все это орошается малагой, бордо и восхитительным местным нешательским. Надо думать, что «г-жа герцогиня» отведала не от всех этих блюд. Тем не менее завтрак обошелся бернской казне в 2 8 8 франков за почетный стол и 1 1 4 3 франка за остальные, не считая 4 5 франков за разбитую посуду.
Приглашенные переваривают пищу, любуясь «альпийским праздником»: фанфары, соло на альпийском рожке, шествие стада в такт позвякиванью бубенчиков, борьба горцев. Наконец Жозефина покидает заведение Энге. «Мы насытились созерцанием ее, – пишет очевидец. – У нее доброе лицо, красивые, несколько поблекшие черты». Она нашла наряд бернских женщин столь прелестным, что заказала себе такой же и увезла его в Мальмезон. Она покупает также за 314 франков шарабан, в котором собирается посетить Оберланд[152]152
Оберланд – часть швейцарского кантона Берн вокруг города Тун, излюбленный туристами район.
[Закрыть]. 15 октября она гостит у г-на фон Мюлинена в Туне. «Хорошее развлечение для ее истосковавшейся души», – напишет Тюрпен. Затем наступает очередь Интерлакена, куда влечет карандаши камергера гора Юнгфрау. 1 7 октября, в тот же вечер, она останавливается в гостинице «Корона» в Золотурне, где проведет ночь, а до этого поприсутствует на танцах местных дам и девиц в разнообразных швейцарских нарядах.
– Мне уже давно не было так весело, – заявляет она, возвращаясь в «Корону».
В Берне бывшая императрица получает ответ императора:
«Съезди зимой навестить сына, а в будущем году вернись на воды в Экс или проведи весну в Наваррском замке. Я посоветовал бы тебе отправиться в замок немедленно, да боюсь, ты там соскучишься. Я держусь того мнения, что зиму тебе лучше всего провести в Милане или твоем замке. После этого делай что хочешь, потому что не желаю ни в чем тебя стеснять. Прощай, дружок! Императрица тяжела по четвертому месяцу.
Я назначаю г-жу де Монтескьу воспитательницей моих детей. Не грусти и не забивай себе голову всяким вздором. Не сомневайся в моих чувствах к тебе».
Решение Жозефина принимает быстро. Раз император не упоминает о Париже, она отправляется в Наваррский замок.
«Я нахожу, что поездка в Италию зимой сопряжена с рядом неудобств, – пишет она Гортензии. – Будь это поездка на один-два месяца, я охотно навестила бы сына, но оставаться там и дольше – невозможно. К тому же мое укрепившееся было здоровье за последние две недели сильно ухудшилось; врач советует мне отдохнуть, а в Наваррском замке у меня будет предостаточно времени на то, чтобы полечиться… Хочу получить еще одно письмо от тебя, прежде чем уехать в замок: мне надо знать, одобрит ли император мое намерение провести там зиму. Будь со мной откровенна на этот счет. Не скрою от тебя, что, доведись мне расстаться с Францией больше чем на месяц, я умерла бы от тоски. В замке я, по крайней мере, буду иметь удовольствие изредка видеть тебя, милая Гортензия, а это для меня такое большое счастье, что я предпочитаю место, где буду ближе всего от своей драгоценной дочери. Прощай, обнимаю тебя от всего сердца, поцелуй за меня моих внучат».
И она добавляет в постскриптуме самое для нее важное: «Если бы я поехала в Италию, многие, кто привязан ко мне, несомненно, подали бы в отставку». Не оказался ли бы среди этих многих и Тюрпен? Он так любит свою мать, что, вероятно, не согласился бы расстаться с нею на несколько месяцев.
На другой день она отбывает в Лозанну, где видится с невесткой царя, женой великого князя Константина, урожденной герцогиней Кобургской[153]153
Герцогиня Кобургская – первая жена великого князя Константина Павловича (1779–1831) Анна, герцогиня Саксен-Кобургская.
[Закрыть]. Там же она отказывается принять высланную туда по приказу Наполеона г-жу де Сталь.
– В первой же вещи, которую она опубликует, она обязательно воспроизведет наш разговор, – небезосновательно объявляет Жозефина, – и один Бог знает, сколько я наговорю у нее такого, чего у меня в мыслях не было.
У нее есть причины избегать этой невыносимой особы, хотя она, может быть, и не знает, что в свое время г-жа де Сталь сказала Бонапарту, жившему тогда еще на улице Шантрен:
– Жозефина – дура, не достойная быть вашей женой. Вам подошла бы только я.
