Текст книги "Сить — таинственная река"

Автор книги: Анатолий Петухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

В этот вечер Ленька с особенным вниманием слушал радио. Когда диктор сообщил об ожесточенных боях на берегах Свири, у Леньки невольно вырвалось:

– А это далеко отсюда?

– До передовой меньше сотни километров, – отозвался Митя.

«Эх, если бы еще достать карту, – подумал Ленька, – тогда-то уж наверняка не сбился бы с дороги, самым коротким путем пошел бы…»

В эту ночь он долго не мог уснуть. Пока все складывалось хорошо. Компас есть, продукты на дорогу достать нетрудно, и если до передовой даже сто километров, то дня за три вполне можно дойти.

«Все-таки Митя молодец! – думал Ленька. – Не жадный и все знает. Вот бы с ним на фронт бежать». На мгновение он представил, как они вдвоем пробираются по лесу к передовой, как ночуют у костра, как приходят к командиру и тот назначает их в разведку. Да, это было бы здорово!

Поддавшись заманчивым мыслям, Ленька чуть толкнул локтем лежащего рядом Митю.

– Мить, а Мить! – шепотом позвал он.

– Ну?

– Слушай. Если я тебе скажу одну тайну, ты… не выдашь меня?

– Говори.

Ленька привстал, повернулся к товарищу.

– Знаешь, я хочу бежать на фронт. В разведчики. Я и тогда туда хотел, да заблудился: не было компаса. А теперь доберусь… Послушай, махнем вместе, а? Ведь когда война, когда фашисты прут, на передовой мы больше пользы принесем. Понимаешь? – И для убедительности соврал: – У нас из детдома уже трое на фронт убежали. Я – четвертый.

– На фронт тебя не возьмут, – тихо сказал Митя. – Не пустят.

– Неправда! Возьмут! Я сам в газетах читал о пионерах-разведчиках.

– И я читал. Но говорю – не возьмут. Те разведчики попали на фронт из партизанских отрядов. Они сначала в партизанах разведчиками были.

– А если здесь нет партизан, тогда что?

– Партизаны везде есть.

– И здесь? Ну, а где они, где? Ты знаешь?

– Не знаю.

– Так бы и говорил! – Ленька снова лег на спину, заложил руки под голову. – А то – «партизаны везде»…

– Зря обижаешься. Партизаны живут в деревнях и работают.

– Работают? Какие же это партизаны? Настоящие партизаны воюют. Понял?

– Пусть будут не настоящие, а такие, как у Лося.

– У Лося?! – Ленька даже сел.

– Ты не кричи, дедушку разбудишь.

– Но при чем тут Лось? – горячо зашептал Ленька. – Он же в тылу фашистов!

– Запомни: Лось – везде. Фронт далеко – его люди работают, как и все, а приблизится фронт – начнут действовать.

Это была новость. Об отряде Лося Ленька не раз слыхал еще в детдоме. Но неужели и здесь, в этой далекой маленькой деревушке, люди могут иметь какое-то отношение к отряду отважного партизанского командира?

«А может, и Митя в партизанах?» – подумал Ленька, и его охватило чувство благоговейного трепета перед старшим товарищем.

– Митя, а ты – партизан? – дрожащим шепотом спросил он. – Честное пионерское, клянусь – никому ни слова!..

– Я старший в деревне. Старший из ребят. И я – работаю.

– Это сейчас. А потом? Потом что? Если фашисты придут…

– Потом видно будет.

Леньке стало неприятно, что Митя уклонился от прямого ответа.

– Почему ты не доверяешь мне? Почему вы все мне не доверяете? Старики радио придут слушать и то говорят по-своему, чтобы я ничего не понял.

– Если бы я не доверял, то и разговаривать с тобой не стал бы. И на стариков нечего обижаться. Они совсем плохо знают русский язык. Ты видишь, как дедушка говорит по-русски, а они и того хуже. Вот и говорят по-своему. А ты сразу – «не доверяют»!..

У Леньки немного отлегло от сердца.

– Скажи, если бы я остался, меня могли бы взять в партизаны? – спросил он после некоторого молчания.

– Об этом рано говорить. Сейчас все работают. Не разберешь, кто партизан, кто не партизан. Вот и ты работай. Да о партизанах меньше языком трепли. Люди сами увидят, можно тебя в отряд брать или нельзя.

– А я все-таки хочу пробраться на передовую, – сказал Ленька, но уже без прежней уверенности.

– Пустая затея. Кроме тыла, ты никуда не попадешь.

Митя уже давно спал, а Леньке было не до сна. Теперь он не сомневался, что вепсы, эти мирно живущие колхозники, какими-то незримыми нитями связаны с фронтом. Раз они знают о Лосе, то, видимо, и связь поддерживают именно с этим полулегендарным командиром партизан, группы которого изумительными по смелости и внезапности налетами мешали продвижению фашистов на юг и восток.

Если это действительно так, тогда понятно, почему Митя остался в деревне у деда. Конечно, быть на передовой в настоящей разведке, иметь настоящую военную форму и личное оружие – это заманчиво. Но может быть, Митя прав, и на передовую иначе, как из партизан, не попасть?

Получалось, что мечта о фронте, которой жил Ленька последние полгода, может оказаться несбыточной, если вот так сразу прийти на передовую. И как бы хотелось, чтобы Митя оказался неправ! Но внутренний голос подсказывал, что в словах старшего товарища есть какая-то правда, не считаться с которой Ленька уже не мог.

Забрезжил рассвет. Кто-то тихо стукнул в окошко. Тотчас поднялся Митя. Неужели и он не спал? Ленька притворился спящим. Митя подошел к окну, отворил его. С улицы глуховатый мужской голос сказал короткую фразу по-вепсски. Окно захлопнулось.

– Ленька! – позвал Митя.

«Отозваться или нет? Нет! Пусть думает, что сплю. Если надо, разбудит», – решил Ленька.

Митя постоял несколько секунд, потом на цыпочках подошел к шкафу, осторожно открыл нижнюю дверцу, долго копался и вытащил… пистолет. Потом взял свою одежду и выскользнул в другую половину избы.

У Леньки бешено колотилось сердце. Он не знал, что и подумать. Хотел вскочить, но удержался: все действия Мити показывали, что Ленька не должен ничего знать. Сомнений не оставалось: Митя – партизан, он уходит на боевое задание с настоящим оружием!

Видеть и знать это было свыше всяких сил. Ленька сжал кулаки, зажмурил глаза. Он слышал, как Митя разбудил деда, о чем-то поговорил с ним, потом быстро собрался и ушел. Скрипнула дверь, и снова все стихло.

6

Федор Савельевич был колхозным бригадиром. Каждое утро к его маленькому домику стекались люди. Обожженные солнцем женщины в выгоревших платьях и белых платках сбивались в кучу возле крыльца и, вздыхая, делились между собой своими тревогами. Старики – сутулый Антип и маленький хрупкий Игнат – садились на завалинку и молча курили самокрутки, сплевывая под ноги горечь.

Бригадир давал наряд, и люди расходились каждый на свою работу. Уходили в поле и дед с внуком.

Это утро тоже ничем не отличалось от предыдущих. Только за завтраком Федор Савельевич сказал Леньке:

– Митюха-то в гости пошел, так ты не жди. Долго ходить будет.

«В гости. Знаю, в какие гости!» – подумал Ленька, но не обиделся на старика. Дед прав: боевое задание есть военная тайна.

– Дедушка, а вы возьмите меня с собой на работу. Вместо Мити. Я ведь, смотрите, совсем поправился.

– На работу? Это хорошо. Мало поможешь, и то хорошо. Можешь – пойдем. Устанешь – отдыхать будешь.

Предлагая старику свою помощь, Ленька еще не отказывался от мысли бежать на фронт. Этот вопрос оставался нерешенным. Просто он не мог, не имел права уходить, не дождавшись Мити…

В колхозе началась жатва. Лето дышало зноем. В неподвижном воздухе стоял терпкий запах гари – где-то горел лес, – запах разнотравья и тот милый сердцу крестьянина аромат, который источает в жару спелый хлеб.

Рожь косили вручную, как траву. Подкошенные стебли с шелестом валились на щетку стерни, и сухое зерно текло из колосьев.

Позади женщин-косцов подвигалась стайка ребятишек, которые вязали снопы, а Ленька собирал их и отвозил на рыжей лошаденке к месту скирдования. На скирде стоял сам Федор Савельевич, подавальщиком был такой же, как и Ленька, подросток.

Солнце жгло Леньке плечи и спину, жесткая ость колосьев прилипала к потному телу, колола и щекотала, глаза резало от пыли. Скирда росла медленно, очень медленно, а снопам на поле, казалось, не будет конца.

Обедали на меже, в тени деревьев. Бабы развязывали узелки, доставали ржаные лепешки, бутылки молока, отваренную рыбу и молодую картошку. У Федора Савельевича тоже был узелок, и Ленька с особенным аппетитом принялся за еду.

– Устал – ходи домой, – сказал дед. – Отдыхать будешь, а завтра снова работать будешь.

После бессонной ночи, да и не окрепший еще, Ленька и в самом деле очень сильно устал. Но уйти домой он отказался: в поле работали ребята намного моложе его. Так неужели он слабее их?

И снова Ленька возил снопы, долго возил, до самых сумерек…

Так прошло три долгих и тревожных дня. Тревожных потому, что Ленька постоянно думал о Мите, который, может быть рискуя жизнью, где-то выполняет трудное задание. Как он хотел в эти дни быть рядом с Митей! Как бы хотел помочь ему, делить с ним опасность, но… Но, пока он не партизан, приходилось просто ждать…

Митя возвратился на третий день вечером. Он зашел в избу как ни в чем не бывало, будто отлучался из дому на какой-нибудь час. И только загорелое узкое лицо выглядело еще более темным от солнца и осунувшимся.

– Ну как? Все в порядке? – спросил Ленька, здороваясь и заглядывая в самую глубь Митиных глаз.

Митя пожал плечами: дескать, все в норме!

– А я-то боялся!

– Постой, постой… – Митя внимательно посмотрел на Леньку, взял его за руку повыше локтя. – Ну-ка пойдем…

Он что-то сказал деду по-вепсски и увел Леньку в другую половину дома.

– Ты о чем это говоришь? – все так же не выпуская Ленькину руку, спросил он.

Ленька понял, что не сказать правду он не сможет, и признался:

– Я тогда не спал… – и отвел глаза.

– Ага… Понятно. – Митя отпустил Леньку, сел на подоконник. – Не спал, говоришь… – Он уставился в пол и долго о чем-то думал. – И все видел?

– Видел.

– Кому проболтался?

– Никому! – Ленька вскинул голову. – Честное пионерское, никому! Даже дедушке не сказал.

Опять наступило молчание.

– Ладно. Иногда и спящим притвориться надо уметь. Только мне больше никогда не ври. Понял? Я-то верил тебе… Думал, не спишь, так сказать хотел, что ухожу… Ну, и попрощаться… По правде говоря, не надеялся, что застану тебя здесь. Думал, сбежишь…

– Я тебя ждал.

– Вот и хорошо. Мы с тобой тут такое дело развернем!

– Дело?! Какое?

– Потом поговорим. Я страшно хочу есть. Вы-то ужинали?

– Да.

– Тогда обожди немного. Я сейчас! – И Митя быстро ушел к деду.

Ленька понял, что у Мити со стариком, видимо, будет «свой» разговор, которому не следует мешать. Он подошел к окну и стал смотреть на улицу.

Ребятишки загоняли коров в хлевы, женщины носили воду из колодца, дед Антип, примостившись на завалинке, отбивал косы. Было хорошо слышно, как четко и ритмично чакал молоток.

Все как обычно, как всегда. И в то же время Ленька чувствовал, что для него этот вечер будет особенным: сегодня он решит окончательно – останется здесь или навсегда покинет эту тихую мирную деревеньку.

Уйти или остаться? Это был вопрос жизни, на который Ленька должен ответить сам, а ответить трудно. Митя – партизан. Наверняка здесь еще есть партизаны, может быть, целый отряд. Фронт близко, значит, партизаны скоро начнут действовать. Тогда надо остаться и делать все, что скажут, делать то, что делает в колхозе Митя: только так можно надеяться попасть в отряд…

Леньке подумалось, что это очень мудрое и правильное решение. И оттого, что он принял его самостоятельно, сразу стало легче на душе, исчезли сомнения и захотелось немедленно приступить к неведомому еще «делу».

Но «дело» оказалось вовсе не боевым – рыбная ловля.

– А я-то дума-ал… – разочарованно протянул Ленька.

– Что думал? – усмехнулся Митя. – Ты думал, что нам с тобой поручат взять в плен Гитлера?

– При чем тут Гитлера в плен! – взорвался Ленька. – Снопы возить и то больше толку, чем рыбалка.

– Вот оно что!.. – Темные брови Мити сдвинулись, как у взрослого человека, которому задали трудную задачу. – Если фашисты сюда придут, ты что жрать будешь? Ты что, думаешь, они для партизан магазины откроют? Пожалуйста, приходите, покупайте, что вам надо! Или, по-твоему, партизану еда не нужна? Был бы автомат, да гранаты, да патронов побольше?!

Ленька растерянно моргал рыжеватыми ресницами: он и в самом деле никогда не думал о том, как и чем живут настоящие партизаны, что они едят и где берут эту еду. Он знал только одно: партизаны бьют фашистов.

– Так, значит, рыбу-то надо…

– Вот тебе и «значит»!.. – передразнил его Митя. – В общем, если ты не желаешь помогать, я найду другого напарника.

– Нет, нет! – испугался Ленька. – Никого не ищи, я с тобой буду… Мы вместе будем… И знаешь, я хотел еще попросить тебя… – Ленька запнулся.

– Ну?

– Я хочу научиться говорить по-вепсски. Хоть немножечко научиться! – добавил он поспешно, боясь, что Митя не поймет его желание.

Но Митя отнесся к этому одобрительно и серьезно, охотно согласившись быть учителем.

– Между прочим, – сказал он, – с севера наступают финны, а наш язык немножко похож на финский. На войне это может пригодиться.

7

Каждое утро, когда еще отава на скошенных лугах дымно синела от росы и в ложбинах молочно белел туман, Митя и Ленька с большими берестяными кошелями на спинах уходили на озеро, широко раскинувшееся за перелеском в километре от Коровьей пустоши. Роса обжигала босые ноги, крупными каплями скатывалась с листвы за ворот, щекотала кожу, глухо барабанила по пустым кошелям. И каждый раз Ленька вспоминал, как он вот так же на зорьке уходил с отцом на лесные озера и речки, как учился распознавать по голосам птиц и запомнил только короткую переливчатую песенку зарянки, теньканье пеночки да одиноко-грустное рюмканье зяблика. Отец хорошо знал птиц, но передать свои знания так и не успел…

И вот теперь, когда зарянка первой начинала в перелеске утренний концерт, Леньке казалось, что эта оранжевогрудая пичужка тоже прилетела оттуда, из-под Ленинграда, чтобы не попасть в плен и не петь лютым врагам свои короткие тихие песенки.

Меж суковатых зеленостволых осин ребята спускались по узенькой тропинке на берег, сталкивали на темную, теплую с ночи воду долбленую лодку-осиновку и тихо плыли смотреть сети. Сетей много. Федор Савельевич собрал их с трех деревень – чего им пылиться на чердаках, в сараях да кладовках, если в семьях нет рыбаков? И дела хватало на целый день: поднимать сети, сушить их, чистить выловленную рыбу, солить ее, потом снова ставить снасти на ночь, чтобы утром опять спешить на озеро с берестяными кошелями за спиной.

Над озером, как пар, легкой пылью стлался туман. Пыль эта приходила в движение и невесомо струилась через лодку, оседая на одежде мелкой росой. Митя сидел на корме и без плеска и стука размеренно погружал широкое весло то справа, то слева, и послушная осиновка, шелестя рассекаемой водой, легко скользила по озерной глади.

Все, что было вокруг и что попадалось на глаза, Митя называл по-вепсски, и Ленька старательно повторял за ним слова. Он уже знал, что «озеро» – «ярвь», «сеть» – «верк», «вода» – «ве́зи», «лещ» – «лахн», «плотва» – «сяргь», «утро» – «хо́мендэс», «день» – «пей», «вечер» – «эхт», «завтрак» – «му́рдин», «обед» – «лонгь», и еще много других слов, обозначающих предметы и вещи. Трудней запоминались глаголы, которые казались похожими один на другой по произношению и потому путались.

Так в учебе и в работе незаметно проходили дни.

Ленька ни разу не заикнулся о том, куда все-таки уходил тогда Митя и где пропадал целых трое суток. И пистолет, настоящий боевой пистолет, у него – откуда?

Этот пистолет занимал Ленькино воображение больше всего, он не давал ему покоя ни днем ни ночью.

«Хоть бы взглянуть дал разок, хоть бы в руке подержать!» – страдал Ленька.

Он знал, что Митя хранит оружие где-то в шкафу. Стоит открыть дверцу со львами, поискать получше – и все. Но даже думать об этом Леньке было страшно: а вдруг Митя заметит, что кто-то трогал пистолет. Один раз попробовал обмануть Митю – притворился спящим, – и хватит. Больше такого не будет.

…Как-то после трудного дня, когда в сети попало очень много рыбы и Митя был в хорошем настроении, Ленька все-таки не выдержал.

– Мить, а Мить! Покажи… пистолет, а? – умоляюще попросил он. – Ведь ты меня знаешь, я умею хранить тайну. Я никому не проболтаюсь. Слышишь?

Был поздний вечер, и ребята лежали на тулупе, но в низкое окно вовсю светила полная луна, и в избе было светло.

Ни слова не говоря, Митя достал из-под головы свою старенькую фуфайку, развернул ее и вытащил из потайного кармана вороненый «ТТ».

– Ух ты!.. – выдохнул Ленька и сел. – А я-то думал, он у тебя в шкафу спрятан, – и протянул руку.

Но Митя строго сказал:

– Обожди!

Митя вынул из рукоятки магазин с желто светящимися патронами, проверил ствол и только после этого подал пистолет Леньке.

– Вот это да!..

Шершавая рукоятка удобно и плотно лежала на ладони, грозно и холодно поблескивал в свете луны белый ободок дульного среза.

– Вот бы мне такой! – Ленька вытянул судорожно сжатую руку, целясь в светлый квадрат окна. – Тах, тах, тах!..

– Сильно не жми, а то вон как рука дрожит.

– А ты стрелял из него?

– Как же.

– Тебе хорошо… А я не только никогда не стрелял, а и в руках-то первый раз держу.

– Патронов у меня мало, – понял Митя тайное желание товарища. – Но разок стрельнуть дам. Потом.

Ленька встал, подошел к окну, чтобы лучше рассмотреть пистолет.

– Мить, а тут, на рукоятке, что написано?

– Читай.

– Так не по-русски… «Ло-синь пой-га-лэ», – прочитал Ленька. – «Лосинь пойгалэ» – это что такое? На каком языке? Я немецкий изучал, но это не по-немецки.

– Ладно. Посмотрел, и хватит. Давай сюда!

Ленька ступил от окна два шага и снова вытянул руку с пистолетом, целясь на улицу в воображаемого врага.

– Давай-давай!

Митя щелкнул магазином и снова спрятал оружие в потайной карман фуфайки.

– И давно он у тебя?

– С осени.

– Тебе его выдали, да?

– Спи. Больше ничего не скажу.

Но разве Леньке было до сна! Откуда у Мити пистолет? Что выгравировано на его рукоятке? Раз Митя ничего не говорит, значит, с пистолетом связана какая-то тайна.

– Мить! А мне дадут пистолет? Не сейчас, а потом, когда в партизаны примут?

– Если заслужишь, наверно, дадут.

– А как его заслужить? Чем? За то, что рыбу ловлю, за это не дадут!

– Не вечно же рыбу будем ловить!

– Значит, и другие задания будут?

– Конечно!..

Тихо спала Коровья пустошь. Медленно плыла по небу луна, и светлый прямоугольник окна на полу переместился к самой стене. Он искосился и вытянулся в полоску – вот-вот исчезнет. У Леньки тоже стали слипаться ресницы, а перед глазами все еще стоял вороненый пистолет с таинственной надписью на рукоятке – «Лосинь пойгалэ».

8

В августовскую ночь, под утро, кто-то требовательно и сильно постучал в дверь. Митя побежал открывать. Ленька слышал, как звякнула щеколда и знакомый мужской голос тревожно произнес:

– Шухт па́лаб!..

«Па́лаб» – значит «горит». Неужели Шухта горит?» Ленька вскочил с тулупа и выбежал за заборку. У порога, переминаясь с ноги на ногу, стоял растерянный Антип. Митя зажигал коптилку, рука с горящей спичкой дрожала.

Федор Савельевич, кряхтя, слезал с полатей.

Разговор между стариками велся на вепсском языке и был коротким. Митя не принимал в нем участия и лишь молча кивал головой, когда к нему обращались. Из всего услышанного Ленька понял: горит поселок Шухта и нужно бежать в сельсовет, должно быть, из райкома есть какие-нибудь распоряжения. Потом Митя что-то быстро сказал старикам, и они разом обернулись к Леньке.

– С Митюхой в сельсовет пойдешь? – спросил Федор Савельевич.

– А как же!

– Тогда бегите!..

Ночь была темна. Над головой чернело небо, покрытое сплошными тучами, а на северо-западе алыми сполохами колыхалось широкое зарево.

– У тебя ведь там мать? – вспомнил Ленька.

– Их эвакуировали. Еще две недели назад, – ответил Митя.

– Так что же, в Шухте – фашисты? – И у Леньки сильно забилось сердце.

– Не знаю. В сельсовете скажут. – И Митя ринулся по проселочной дороге в темноту.

Ленька побежал за ним.

Три километра они промчались одним духом. В сельсовете уже толпились старики и несколько женщин. Пятилинейная лампа тускло освещала их встревоженные лица.

Пожилой, давно не бритый мужчина с желтыми, прокуренными зубами вышел из-за стола и шагнул навстречу ребятам.

– Пришли? Вот и хорошо, – сказал он по-русски и протянул Мите запечатанный конверт: – Вот. Савельичу отнесете. Тут все написано. А теперь бегите обратно.

Когда вышли на улицу, Ленька спросил:

– Эти люди – партизаны?

– Партизаны.

– А тот, небритый, который конверт дал?

– Председатель сельсовета. Павел Иванович Никифоров.

– Русский?

– Вепс.

Федор Савельевич долго читал мелко исписанный листок и еще дольше рассматривал схему на обратной его стороне. Потом сжег бумажку на огне коптилки и поднял глаза на ребят.

– Ну, Ленька, время пришло. Митюха тут мне все говорил – в партизаны хотишь. Не отдумал?

– Что вы, Федор Савельевич!

– Сиди! – строго сказал старик. – Спрашиваю – толком говорить надо.

– Не передумал. И никогда не передумаю, – уже спокойней ответил Ленька.

– На фронт бежать будешь?

– Нет. Я здесь решил остаться.

Дед обернулся к внуку и что-то коротко спросил у него. Митя утвердительно кивнул головой.

– Ладно. Верю. Теперь сюда слушай. Хорошо слушать надо. На горе Нена-мяги наш пост есть. Васька Кривой там поставленный. Туда пойдешь. Связным будешь. Пост охранять будешь. Кривой ночью дежурит, ты днем дежуришь. Каждый день к обеду сюда ходить надо. Новости сказать, еду взять. Потом опять на пост идти. Понял?

– Понял.

– Туда Митюха тебя сведет. Обратно сам дорогу найдешь. Ходить будешь – слово сказать станешь: «ка́жи». Это «кошка» по-русскому. Запомни: «кажи». Без этого слова на пост нельзя ходить. Все запомнил?

– Все.

– Тогда ложитесь и спите. Посветает – я будить стану.

Но Митя и Ленька еще раз вышли на крыльцо посмотреть далекое зарево.

В черноте ночи оно по-прежнему светилось широко и зловеще.

– Ну, сволочи, найдете вы свою погибель в наших лесах!.. – прошептал Митя.

А Ленька молчал. Прислушиваясь к тревожным и торопливым ударам своего сердца, он чувствовал себя в эту ночь повзрослевшим.

9

За полями и узкой грядой леса, севернее деревни Коровья пустошь, широко простиралась с запада на восток безлесная топь – Мярг-со – Мокрое болото. На южной окраине топи, врезаясь в нее острым клином, возвышалась, как хребет исполинского чудовища, высота Нена-мяги – Нос-гора, – третий, центральный пост сухогорских партизан.

Пост этот считался важнейшим. Мокрое болото суживалось здесь в горловину не более километра шириной – единственное место, где можно было пересечь топь с севера на юг.

Предполагалось, что в случае наступления враг может воспользоваться этим переходом.

На гребне горы партизанами была вырыта глубокая подковообразная траншея с гнездами для стрелков, а у подножия в три ряда протянута колючая проволока.

В центре горы, на ее высшей точке, в окопе под сосной находился постоянный наблюдательный пункт, где бессменно дежурил Василий Тихомиров по кличке Кривой.

Митя и Ленька прибыли на Нена-мяги с восходом солнца.

– Кто идет? – окликнул их постовой и щелкнул затвором винтовки.

Митя сказал пароль. Кривой опустил оружие и с холодным любопытством уставился на ребят единственным глазом.

– Чего пришли?

– Связного привел. – Митя кивнул головой на Леньку.

– Мало показалось, что я сдыхаю в этой норе, так еще и мальчонку послали!

– Приказ, – пожал плечами Митя. – Пост, сказано, должен быть круглосуточным.

– Должен – значит, будет, – вздохнул Кривой. – Только через эту трясину ни одна чертяка не полезет.

Леньке показалось, что постовой недоволен появлением связного.

– Ну, а ты сам куда? – спросил Кривой у Мити.

– На первый.

– Один?

– Один.

10

Кривой был угрюмым и мрачным нелюдимом. Жил без семьи, бобылем, работал сторожем на маслозаводе да шил сапоги. Глаз он потерял еще в молодости, в драке, и в армию его не взяли.

Ленька ничего этого не знал. Убежденный в том, что Кривой получил инвалидность на фронте, он спросил:

– А вы где воевали? Где вас ранило?

Кривой ожег связного холодным взглядом, ответил:

– Много знать будешь – стариком станешь.

Ленька почувствовал себя неловко за поспешно заданный вопрос и, чтобы исправить оплошность, примирительно, извиняющимся тоном сказал:

– Я это так спросил. Война уже многих покалечила.

– Нужна она мне, эта бойня, как козе коровий хвост.

– Она никому не нужна. Но раз фашисты напали, надо воевать.

Кривой помолчал, спросил:

– А ты-то откуда взялся? Это не тебя Антип с Савельичем в лесу нашли?

– Меня, – ответил Ленька, радуясь, что Кривой уже слышал о нем.

В разговоре с партизаном, пусть неприветливым и угрюмым, не было надобности таиться, и Ленька рассказал, кто он, откуда и как оказался в этих краях.

– Глуп ты, вот что, – в раздумье произнес Кривой. – Выходит, война ничему тебя не научила. Мало, что родных потерял, сам в пекло лезешь.

– Но ведь война!.. – оторопел Ленька. – Я должен отомстить…

– Тоже мне мститель!.. Хотя дело твое, раз один остался. Каждый живет, как умеет. Да и не все ли равно, когда и где помирать…

– Я помирать не собираюсь.

– Смерть – она не спрашивает, собираешься помирать или нет. Ну, здесь-то, конечно, и воевать можно: не передовая, цел будешь.

Леньке стало обидно, что взрослый человек, партизан, не может, не хочет понять его страстный порыв. И он с грустью подумал, как бы хорошо было, если бы его послали связным на первый пост, к Мите. Даже не обязательно к Мите – к любому другому, только бы не к этому угрюмому и неприветливому человеку.

– Ладно. Раз пришел, вот бинокль, и сиди. А я спать буду. Целую ночь, как пень, торчал… Если что заметишь – разбуди…

Кривой улегся в окопе на охапке сена, зажал меж коленей винтовку и скоро захрапел.

Ленька огляделся. Вокруг окопа на Нена-мяги густо желтели стволами сосны. Впереди узким коридором открывался вид на Мярг-со – бурое с прозеленью и ровное, как поле. Ленька поднял к глазам бинокль, но увидел лишь расплывчатые очертания веток да сосновых стволов.

Не раздумывая долго, он полез на сосну, что росла возле окопа.

Ленька добрался почти до самой вершины и удобно расположился в развилке ствола. На всякий случай пристегнул себя ремнем к дереву, обломал сучья, которые мешали обзору. Теперь болото было как на ладони. Отчетливо виднелась кромка леса на той стороне и даже отдельные деревья.

11

Целыми днями Ленька просиживал на сосне. Время в постоянном ожидании и напряжении проходило медленно, а порою казалось, что солнце остановилось и висит над лесом неподвижным огненным шаром. Все вокруг было спокойно и тихо. Не верилось, что всего в каких-то тридцати километрах проходит линия фронта. Но иногда оттуда доносился глухой гул канонады, который напоминал о том, что передовая действительно близко.

Как-то показались на болоте лоси. В бинокль Ленька хорошо видел серовато-бурого рогача, который легко, без видимого усилия шагал по топи, выкидывая далеко вперед длинные светлые ноги. За ним шли лосиха и два рыжеватых лосенка.

Глядя на лосей, Ленька усомнился: правда ли, что болото непроходимо? Уж слишком легки и непринужденны были движения этих тяжелых зверей…

Но вот прошли лоси, оставив за собой хорошо видимый след, и снова пустынно Мярг-со. Только канюки с тоскливыми криками кружат в голубой вышине.

А Ленька снова и снова поднимал к глазам бинокль. Он осматривал болото слева направо, потом справа налево и убеждался: там все так же, как было вчера, и три, и пять дней назад.

Стоп! А там что? Самолет? Конечно, самолет!.. Ленька поймал в бинокль маленький зеленый самолетик, беззвучно выскользнувший из-за кромки леса, и, чувствуя нарастающее волнение, стал напряженно следить за ним.

Самолет летел над самыми деревьями вдоль противоположного края болота. Ни на хвосте, ни на крыльях никаких опознавательных знаков. Фашист? А кто ж еще! Наши самолеты со звездами. Вот уже слышен ровный рокот мотора…

Ленька мигом слез с сосны, прыгнул в окоп, схватил Кривого за плечо. Тот мгновенно проснулся:

– Что?

– Самолет! Без всяких знаков. Не иначе – фашист! – И Ленька показал рукой за болото.

– Экая невидаль – самолет! Мало ли их тут летает! – Кривой проводил взглядом зеленый самолетик, скрывшийся за деревьями, и добавил: – Может, и наш. Разведчик. На них тоже иногда не бывает знаков.

Иначе отнесся к сообщению Леньки Федор Савельевич.

– Это ихний, – сказал он решительно. – Нашим на што болото? Наши и так место знают. И карты есть. А финны, видать, што-то затеяли. Вот и послали разведку. Теперь хорошо смотреть надо…

Самолет появился над болотом и на следующий день. На этот раз он облетел Мярг-со кругом и пронесся от Леньки так близко, что и без бинокля видно было голову пилота в черном шлемофоне.

«А может, он все-таки наш?» – подумал Ленька. Ему показалось сомнительным, что вражеский летчик рискнул бы так смело и открыто летать над советской территорией: его же запросто могли сбить партизаны из обыкновенной винтовки!..

В эти дни тревожного ожидания новых событий, когда Ленька не помнил ни о детском доме, ни даже о своих старых друзьях Славике и Сашке, случилось то, чего он боялся больше всего: в Сухогорский сельсовет поступила телеграмма с точным адресом эвакуированного детского дома и просьбой вернуть беглеца. Никифоров сам пришел в Коровью пустошь с телеграммой и молча подал ее Леньке, когда тот явился с поста с очередным докладом.

– Я никуда не поеду, – твердо сказал Ленька, прочитав телеграмму.

– Как – не поедешь? – удивился Никифоров. – О тебе государство заботится. Детский дом для тебя – родной дом…

– Но я же не маленький! Я сам могу о себе позаботиться. Работать могу. Вон с Митей целый месяц рыбу ловили. Справлялся же! И теперь дело есть. Какое задание дадите, то и буду выполнять.

Федор Савельевич посмотрел на Леньку, коренастого, загорелого до черноты – только брови белеют – и очень окрепшего за два месяца жизни в деревне, и сказал:

– Ты же сам хотел своих искать. Помнишь?

– Так это давно было! – вздохнул Ленька. Он очень жалел, что нет сейчас рядом Мити: тот бы непременно заступился.

– Видишь ли, – снова заговорил Никифоров. – Ты несовершеннолетний, приписан к детскому дому, там все твои документы. На тебя и продукты выписывают, и одежду…

– Ну и что? Продукты и одежда не пропадут, другим пригодятся, а мне и здесь хорошо. – И, помолчав, добавил: – Если отправите, я на передовую уйду. Там не возьмут – проберусь через фронт, к Лосю. Он-то уж меня никуда отправлять не будет. У него, я слышал, в разведку ходят ребята моложе меня…

Федор Савельевич и Никифоров свернули цигарки, переговорили между собой по-вепсски, потом Никифоров сказал:

– Вот что, Леня. Иди на пост и не расстраивайся. Мы что-нибудь придумаем. Савельич согласен принять тебя в семью как опекун. Я свяжусь с райисполкомом, напишу в детский дом письмо, и все уладим. Парень ты и в самом деле толковый и не маленький, и нам тоже хочется сделать так, как тебе лучше…