Текст книги "Том 2. Советская литература"
Автор книги: Анатолий Луначарский
Жанр:
Критика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 57 страниц)
Наши поэты *
[I]
Наша поэзия развертывается интересно. Она является очень заметной струей во всем потоке нашей литературы. Целый ряд ярких индивидуальностей появляется вновь на нашем литературном небосклоне, и несомненно интересная задача – изучить, охарактеризовать каждого из крупнейших поэтов нашей эпохи как старшего, так и младшего поколений и, может быть, попытаться вывести некоторую социальную линию смены основных сил этой поэзии. Но в этой небольшой статье, оставляя для близкого будущего попытку выполнить такую задачу, я хочу отметить только два момента, которые начинают в некоторой степени тревожить наблюдателя жизни нашей поэзии.
Момент первый.
Во время военного коммунизма мы жили жизнью безбытной, нам легко было презирать весь жизненный комфорт, всякие изящные формы жизнипотому, что, во-первых, мы их видели главным образом в лагере врагов и безжалостно били по всему этому мещанскому, чужеядному благополучию, а во-вторых, для нас самих условия этого комфорта были недоступны, да и не до них было – и голова и руки были заняты задачами боевыми. Если отдельные поэты мечтали о каком-то повышенном быте будущего, то он рисовался им, в мечтах конечно, грандиозным. Это была или космическая картина победы Труда, Разума и Счастья, с больших букв, или какие-то сверхамериканские урбанистические планы, в которых все дома заменены татлинскими башнями 1 и все люди только и делают, что производят, до смешного уподобившись машинам, так что и разобрать, к ликованию урбаниста, нельзя, где человек, а [где] машина.
Но вот пришли времена строительства. Конечно, и сейчас мы направляем свои силы преимущественно на строительство основное, на расширение индустриальной базы всего нашего общества. Но ведь совершенным курьезом было бы, если бы мы, вкладывая в наш социалистический фонд все наши силы, вместе с тем оставляли рабочий класс и крестьянство в состоянии сугубой нищеты, деревенской дикости и казарменной тесноты. Задачи строительства предполагают и строительство жилищ, и строительство клубов, задачи строительства предполагают даже в период, когда мы будем производить капитальные затраты, не дающие непосредственно дохода, все же постоянный рост, повышение всего жизненного уклада рабочего и крестьянина. Задачи строительства предполагают рост культурности,в том числе и количества и качества потребностей; задачи строительства предполагают правильную организацию отдыха, борьбу с пьянством, с хулиганством, а стало быть, вытеснение всего этого какими-то новыми жизненными формами. Словом, наше строительство уже сейчас, в данный момент, предполагает усиленную заботу о быте.
Маяковский в своей поэме «Про это» с желчной страстностью набрасывается на быт, разумея под ним мещанство 2 . Я не знаю точно содержания его доклада «Даешь изящную жизнь» 3 , но, как говорят, он здесь несколько дрогнул и, всячески вопя против буржуазного комфорта, признал мелкобуржуазный комфорт (канарейку), завоеванный потом и кровью рабочего, плюсом. Но Маяковский, очень большой поэт и очень умный человек, все же теоретически не умеет связать мыслей. Да и вообще наши поэты, поэты революционные, принадлежащие, однако, к старому поколению, недооценивают этого вопроса: какую, собственно, жизнь даешь?
Можно ли сказать, что из этой жизни должны быть изгнаны всякие чувства – любовь, например, на которую замахнулся Третьяков в своей пьесе «Даешь ребенка» 4 , всякая красота, всякое изящество?
Когда люди такого типа, так сказать, антибытовики, видят вокруг себя рост устремлений к бытовому строительству, к жизни гуманной, согреваемой радостью бытия, они начинают кричать о возвращении мещанства, о разлагающем влиянии нэпа и т. п. Пустяки!
Впрочем, оговорюсь: здесь, конечно, есть и известная опасность. Ни теперь, ни при социалистическом строе (вплоть до законченного коммунизма) мы не будем жить в условиях равенства, и, конечно, возможность устроения более удобной, содержательной, разумной, радостной жизни появляется раньше у тех работников социалистического строительства, которые больше зарабатывают. Здесь раньше начинают складываться некоторые черты разумного и изящного быта. Не покатится ли при этом этот быт и сопровождающие его, дающие ему внутренний смысл мысли и чувства коммуниста, ставшего не столько воином, сколько строителем, по наезженной дорожке мелкобуржуазного комфорта, начиная от канарейки и кисейных занавесок и продолжая всем тем шиком с Кузнецкого моста, на который недавно талантливо обрушился тот же Маяковский? 5
Конечно, здесь необходимо весьма интенсивное творчество. Конечно, не только наши клубы, но и жилища, и одежда, и все окружающее нас, и все формы нашего отдыха должны быть перестроены. Но есть ли у нас сейчас время для того, чтобы систематически заняться этим? Времени для этого у нас нет. и нам приходится очень многое брать таким, каким оно было в буржуазную эпоху. Но как, скажем, проведение грамотности в нашу эпоху перестает быть делом буржуазно-либеральным потому, что эта грамотность является теперь элементом социалистического строительства, так точно больше воздуха и света в жилище, больше радостной утвари и мебели, чистота и приличность одежды, а для молодежи и известное стремление одеться к лицу – все это на самом деле, как элементы нашего строительства, представляет собою факты отрадные.Это означает, что нам несколько легче жить. Горе тому, кто из всего этого сделает себе кумир; этот отойдет от нас и погибнет. Но совсем не беда, если, всецело отдаваясь делу строительства, люди будут организовывать свой индивидуальный, а в особенности свой коллективный быт действительно по-человечески, организовывать свой досуг, делать само существование свое более радостным. Разве великий учитель Ленин не учил нас(см. разговор с К. Цеткин), что жизнерадостность есть нечто желанное и естественное в коммунизме,и прибавил, между прочим, к этому, что любовь есть один из важнейших источников жизнерадостности, хотя и необходимо вводить ее сейчас в законные рамки 6 .
Дело идет, однако, не только об улучшении внешних форм жизни, которое я считаю подъемом наших масс к культуре, сказывающимся на авангардных слоях, а многие считают непременным уклоном в мещанство, – дело идет, как я уже сказал, о соответственных мыслях и чувствах. Война есть дикая вещь, и мы ненавидим ее. Мы прибегаем к ней, поскольку мы вынуждены к этому звериной природой наших врагов, и, конечно, убивание людей, хотя бы и во имя самой высокой цели, есть занятие ожесточающее и огрубляющее, легко могущее толкнуть менее сознательные элементы к бандитизму и к хулиганству и просто к крайней грубости нравов. Если военная доблесть сочетается с высокой гуманностью, то мы имеем перед собою исключительный тип – обворожительный и сияющий, но в достаточной степени редкий.
Мы всегда готовы, когда это будет нужно, вернуться к бивуачной походной жизни. Но пока этого не нужно – естественно, что трава, протоптанная войной, подымается, естественна жажда теплых чувств, чувства дружбы, нежности, естественно улыбаться очарованию природы, естественно задуматься о проблемах счастья человеческого. Все это и начинает цвести сейчас цветами нежных красок и нежного запаха вокруг нас, среди нашей молодежи. И вот тут-то начинают раздаваться окрики «рыцарей воинствующего чертополоха», что нам-де все эти розы не к лицу.
Я делаю совсем другие выводы. Мирное время, постепенное устроение жизни, при этом рядом с новой буржуазией, конечно, дело опасное, за ним надо следить, тут часто нужны будут предостережения; но сделать из этого вывод, что вся нынешняя весна, которую мы видим вокруг нас, что замена страны, наежившейся штыками, страною труда, а вместе с тем все более радостное использование плодов этого труда есть обмещанивание, – это, конечно, неосторожно.
Вот почему нападки лефов на такого даровитого, многострунного и поистине изящного, в самом лучшем смысле этого слова, поэта, как Уткин 7 , являются, на мой взгляд, глубоко ошибочными и вредными. Явление Уткина для меня знаменует как раз благоуханную весну новой мирной культуры. Сам Уткин прошел через весь ад войны и отдал ей свой долг, как отдаст вновь, если это потребуется. Но напрасно звук его гитары и мелодичный его голос принимаются за перепевы мещанской поэзии, в то время как это – первая песня подснежника, сопровождающая успешное закладывание фундамента социалистического строя.
Вторым тревожным моментом считаю я недоразумения, крайне типичные, возникшие вокруг другого поэта Жарова. Но об этом в следующий раз,
[II]
О революционной бодрости и о казенном оптимизме
В прошлой моей статье я установил, что, кроме беспокойства, вызываемого сдвигом нашей молодой поэзии в сторону углубленной культурности, который в известной степени может грозить и сдвигом с наших революционно-классовых позиций (хотя этого до сих пор счастливо избег главный выразитель этого течения – Уткин), имеется еще и другое беспокойство, на этот раз направленное против официального оптимизма.
Что говорить, официальный оптимизм – дело прескверное. Меньше всего можем мы нуждаться в том, чтобы поэт надевал нам розовые очки на нос, мы должны видеть все зорко и в настоящем свете; больше, чем когда-нибудь, мы нуждаемся в исследующей литературе, в поэзии, суммирующей противоречивую, диалектическую, находящуюся в процессе ускоренного роста нашу действительность. Но если не попадают в точку критики, желающие видеть в уткинской гитаре признак мещанства, то не попадают они и тогда, когда изображают Александра Жарова бардом советского благополучия.
Крен в эту сторону может существовать, предостеречь от фанфар и колокольного звона в поэзии необходимо; напыщенная, искусственная ода и «потемкинские деревни» должны быть сурово уничтожаемы критикой. Но ведь критика, в том числе и исходящая из комсомольских рядов, замахнулась на совсем другое; она замахнулась на жизнерадостность Жарова, на внутреннюю музыкально-мажорную структуру его таланта 8 .
Давно уже сказано, что поэт должен быть похож на колокол. Он даже тогда, когда в него ударит ядро, издает музыкальный тон. Но если поэт изображает действительность под музыку слов, образов, эмоциональных аккордов и диссонансов, то дух этой музыки у разных поэтов может быть совершенно другим. Есть такие, которые всегда плаксивы, которые носят в себе такой огромный гнилостный мешок мировой скорби и меланхолии, что источают их даже по поводу самых радостных событий, есть страдающие разливом желчи. Первые все обводят черной каймой, а эти – ядовитой желтой. Все служит у них поводом к иронии, к зловещим покачиваниям головой и ядовитой улыбке. И нечего греха таить, есть у кое-кого такие мыслишки, что настоящий поэт непременно угрюм, худ и бледен 9 , что именно доказательством его звания является мрачный протест против всего существующего или презрительное поплевывание на пороки современного ему человечества. Когда просматриваешь нашу текущую литературу, иногда кажется, что мы перегибаем палку именно в эту сторону. Правда хороша, но если думать, что ты тем больше правдив, чем больше видишь не фронтон строящегося здания, а мусор на заднем дворе, пожалуй, окажешься на довольно почтенном расстоянии от настоящей правды.
Жаров бодр и весел. Он хочет во что бы то ни стало быть бодрым и веселым. Он вовсе не боится всяких зол, не устраняется с их пути, но он хочет победить их и верит в возможность их победить.
Веселая агитация – это один из лучших видов агитации. Потому-то комсомол и хочет организовать свою веселую рать гармонистов и превратить их в советских гудошников, которые бы музыкой и плясом бодрили дух окружающих и тут же сеяли бы крепкие семена нашей классовой мудрости 10 . А поэт – это сильный агитатор. Поэт, который не является агитатором, вообще не заслуживает никакого внимания, да и не может быть такого поэта. Даже когда он говорит о чистом искусстве, предается мечтам или шлифует свои строки, он агитирует, только особенно, не по-нашему, конечно. Мы нуждаемся в сильных агитаторах, и нам нужны поэты-агитаторы. Жаров – настоящий молодой поэтически чувствующий и ярко выражающий свои чувства агитатор. То, что в нем есть огромный заряд радости бытия, известная бравада, мажор, – прекрасно, и это дает ему своеобразную и в высшей степени симпатичную литературно-общественную физиономию.
Таким образом, я не отрицаю, что вполне возможно появление и таких поэтов, которые своими произведениями обозначают переход не к глубокому культурному строительству, а к некоторому мещанскому успокоению, к комфорту; могут появиться – и, пожалуй, уже существуют – бряцатели советской славы и сочинители разнокалиберных акафистов. Но если такие есть, то это мелочь, с которой бороться будет не трудно. Это вода в ванне, мыльная вода, которую, пожалуй, вылейте; но не выбрасывайте самого важного – ребят, наших многообещающих парнишек – Уткина, Жарова и им подобных. Нет, они не мещанствующие, не благонамеренно ликующие, они настоящие, подлинные поэты, и в них отражаются совсем не какие-нибудь упадочные черточки, а переход наш на углубленное культурное строительство, с одной стороны, и радость такого строительства, с другой.
Упадочное настроение среди молодежи (Есенинщина) *
Доклад в Комакадемии
Пристально всматриваясь в окружающий нас политический и хозяйственный горизонт, вдумываясь в положение нашей страны, а вместе с тем, стало быть, и в общее положение пролетарской революции, величайшим и решающим актом которой был Октябрь, мы могли бы с некоторым удивлением спросить себя: действительно ли в стране нашей возможна сколько-нибудь заметная волна упадочных чувств не у врагов нашего строительства, а у его друзей или, во всяком случае, у тех элементов нашего общества и в особенности нашей молодежи, которые мы склонны рассматривать как свои или нам ближние?
Каково же действительное положение нашей страны?
Мы сейчас вступили в эпоху частичной стабилизации капитализма и в то же время некоторой стабилизации мировой революции.
Но значит ли это, что наступила приостановка мировой революции, что мы постепенно складываем оружие, что мы должны проникнуться пессимистическими настроениями? Мы видим, что на фоне этой «приостановки» встают грандиозные события. Мы наблюдали всеобщую английскую стачку, 1 забастовку английских углекопов, 2 мы с неослабевающим вниманием следим за нарастанием народного движения в Китае. 3
Могут ли эти события, протекающие на наших глазах, пропитывать нас пессимизмом и неверием?
Наличие более революционной ситуации, конечно, более удовлетворяло бы революционную молодежь. Но вместе с этим наступила бы полоса чрезвычайно критических моментов, и никто бы не мог сказать определенно, что такая бурная форма борьбы с капитализмом закончилась бы его поражением. И в этом случае возможна бы была некоторая заминка, некоторое частичное поражение революционного движения.
И наоборот, теперешнее равновесие сил капитализма, не решающегося выступить против нас в решительной и категорической форме, оставляет за нами широкое поле деятельности. Мы сейчас наступаем на капитализм в медленных, полуострых формах, но эти формы, благодаря своей точной выверенности и глубине, несут капитализму неизбежную гибель. Ибо сохранение мира на наших границах гарантирует за нами интереснейшую и принципиально победоносную борьбу на почве устроения нашего хозяйства. Нам не нужна сейчас война. Правда, всякая война, в которую втянут СССР, будет революционной, но это при настоящих условиях еще не означает окончательную победу. Мы хотим мира, мы хотим бить наверняка, мы хотим, чтобы силы у нас и на Западе настолько созрели, чтобы дело имело не характер вспышки или наскока, а подлинной революции с коммунистическими партиями, стоящими во главе масс.
Успешно ли мы двигаемся по намеченному нами пути?
Мы завоевали 1/6 часть суши, мы не только организовали сильное пролетарское государство, обороняли его на протяжении одиннадцати тысяч верст, но мы, несмотря на всю бедность наших ресурсов, и материально и культурно перешли к строительству и используем мирную эпоху таким образом, что в общем, по росту нашей весомости на весах истории, мы прогрессируем сильнее всех других. Отсюда-то и опасность, отсюда и злоба окружающей нас среды, капиталистов, – отсюда возможность интервенции.
Успехи внутреннего роста нашей страны говорят о новых и значительных сдвигах. Лозунг индустриализации, выдвинутый нашей партией и правительством, 4 полностью себя оправдывает. Первый год дал нам возможность выделить на это дело полтора миллиарда рублей, и этот год дал нам большой процент роста. В развитии нашей промышленности мы продвинулись вперед на 21–22% в то время, когда самые организованные капиталистические страны продвигаются в год на 6%. Это все чрезвычайно положительные и радостные явления. Мы построили Волховстрой, строим Свирьстрой, Днепрострой, начинаем постройку громадной железной дороги, которая свяжет Сибирь с Туркестаном.
Вот те общие черты, которые характеризуют наше теперешнее положение.
И вот, в процессе нашего роста, в процессе развития социалистического строительства, мы заговорили об упадочничестве, о пессимизме, безверии.
Есть ли у нас действительно такие явления?
Факты, о которых рассказывает «Комсомольская правда», о которых говорят цифры и вся наша сегодняшняя действительность, говорят за то, что есть.
Правда, иногда вокруг самого незначительного явления мы склонны создавать панику и шум и говорить об этом, как о большом и страшном явлении; это бывает. Но в то же время имеются налицо и такие явления, о которых действительно нужно говорить и где действительно нужно отыскивать методы лечения.
По Ленинграду, например, мы имеет цифры о том, что хулиганство главным образом развито среди комсомола, что хулиганов-комсомольцев по отношению к молодежи вообще – значительно больше. И когда мы просматриваем другую сторону дела – упадочничество, то видим, что факты выхода из комсомола с объяснениями: «разочаровался», «не удовлетворен» – учащаются.
Конечно, здесь не нужно преувеличивать и раздувать факты, но наличия всех этих явлений мы отрицать не можем.
Что такое упадочничество? Откуда оно вообще, с общей социологической точки зрения, берется? Каковы корни упадочничества вообще и его двуликости – хулиганства и пессимизма?
Ясно, что упадочничество вырастает там, где имеется много лишних людей, где человек чувствует свою ненужность, неудовлетворенность. Возьмем буржуазный строй или наш бывший царский режим.
Ясно, что там было огромное количество неудовлетворенных, и мы не можем сказать, что неудовлетворенные в таких условиях ниже удовлетворенных. Но среди неудовлетворенных мы на первое место должны поставить революционные элементы. Революционные элементы, в свою очередь, нужно разделить на две группы: инстинктивных, которые протестуют против существующего порядка и режима всем своим существом, но каждый отдельно, и на таких, которые действуют организованно.
И мы прекрасно понимаем, что бунтари, неорганизованные, протестующие элементы – прекрасный материал для организованной революции. Нужно только своевременно и умело подойти к таким бунтарям и вправить их в организационные формы. Если же мы спустимся ниже этих несознательных элементов, то наткнемся на пессимистов, хулиганов, которые совершенно не сознают, что именно то общество взяло их за горло, что это именно оно, организованное таким, а не другим образом, является причиной их мук и скорбей. Хулиган в бывшей царской России и теперешней Европе есть озлобленный человек, не понимающий ясно, где таятся причины одури и скуки.
Перед 1905 и 1917 годами росла волна хулиганства, и именно такого, о котором полиция поговаривала с большой опасностью [27]27
Очевидно, опаской. – Ред.
[Закрыть].
И дальше мы видим, что в период революционной борьбы пропадает не только пессимизм и хулиганство, но и уголовщина.
Это значит, что перед всеми недовольными бунтарями и нарушителями общественного порядка революция показывает двери, за которыми, может быть, и есть настоящая правда и действительная, хорошая жизнь, против которой не нужно будет бунтовать, протестовать и выражать свое недовольство.
И ясно, что революция втянула в свое русло все эти недовольные, хулиганствующие и бунтарствующие элементы. В период революции не было пессимизма и не было хулиганства.
Теперь мы победили, мы строим. Откуда же у нас хулиганы и пессимисты? Конечно, оттого, что мы только строим, а не построили. Целый ряд явлений, – тех самых, которые приводили к наличию лишних людей, недовольных и скучающих, – мы имеем и теперь и именно потому, что наше здание еще не достроено, а только строится.
Мы видим, как на наших глазах интереснейшие революционные элементы, которые в недавние дни с богатырской энергией рвались в бой, – теперь на наших глазах разлагаются и превращаются в пессимистов и нытиков. И это происходит потому, что они не все и далеко не до конца додумали. Ведь мы завоевали не сказочную страну с кисельными берегами и молочными реками, а страну внутренне богатую, но по степени развития экономики крайне убогую и вдобавок разрушенную войной – империалистической и гражданской; темную страну, в которой прежде всего нужно работать – и очень много – над созданием самого простого и элементарного.
Ясно, что при наступлении периода гигантской и кропотливой работы у некоторых, более слабых и недалеких, получилось разочарование и впечатление того, что их обманули, что все идет по-старому и совсем не нужно было проливать кровь и подвергаться огромным лишениям.
Таких примеров много. Какой-нибудь человек, побывавший на фронте и теперь оказавшийся в тяжелых материальных условиях, пройдя мимо магазина, скажет: «Это для кого? Для тех же. А где для нас, которые кровь проливали?»
Этот товарищ не сознает всей сложности нашего теперешнего положения, не сознает того, что нам нужен и нэпман, которого мы регулируем, что нам нужен хорошо оплачиваемый спец, материальные условия которого мы должны приблизить к довоенному уровню.
Неверно то утверждение, будто корнем тех или иных социальных явлений является водка. Это неверно. А вот если злой корень поливать водкой, то он дает хорошие ростки. Но мы уже все прекрасно знаем эту горькую философию водки, которую навязала нам сама жизнь. Здесь только жестче надо соблюдать границы.
Явления хулиганства и пессимизма порождает именно совокупность всех перечисленных причин – больших и маленьких. Эти явления должны уничтожиться сами собой, но это не значит, что мы не должны их организованно и усиленным темпом уничтожать.
Теперь о есенинщине. 5 Обыкновенно, когда подходят к Есенину, к его поэзии, то прежде всего стараются доказать, что он сам был хулиган, пессимист и упадочник. Это верно, но только до известной степени. Это односторонняя и для нас мало выгодная позиция.
Мы замалчиваем некоторые факты, которые нужны для борьбы с есенинщиной, ибо, по-моему, одним из самых крупных борцов против есенинщины должен явиться сам Есенин. Это тот человек, который совершил в некоторой степени акт большого мужества в борьбе с хулиганством.
Не нужно Есенина и есенинщину абсолютно отождествлять. Ни недооценивать, ни переоценивать Есенина не нужно. Есенин был человек с очень нежной душой, чрезвычайно подвижной и очень легко откликающийся на всякие прикосновения внешней среды. 6
Есенин пришел из деревни не крестьянином, а в некотором роде деревенским интеллигентом. Но он прекрасно знал деревню, тонко передавал ее в поэзии, 7 и он скоро вошел в моду. 8 Надо сказать, что в этот период, когда он пришел в столицу, деревней увлекались сильно, в деревне искали правды и откровения. Эти стихи о деревне, о деревенской грусти, пропахнувшей ладаном и колокольным звоном, – первая полоса творчества Есенина.
Нельзя особенно серьезно рассматривать революционных настроений Есенина в период Октября. 9 Его эти события всколыхнули только на короткое время, и эта встряска потом прошла, ибо он не смог осознать действительную сущность пролетарской революции.
Осознать эту сущность он мог только путем чрезвычайно усиленной работы над собой. Но он этого не сделал.Город захлестнул его мутной кабацкой волной.
Есенин, сделавшись городским, стремился доказать, что мы тоже не в лапоть сморкаемся, что мы на деле всем покажем, что значит смышленый крестьянский поэт. «Всех перепить, всех перестихотворить, всех перехулиганить!» И так как он был чрезвычайно талантлив, он свои штуки показывал мастерски. И это было именно тогда, когда Есенин замазывал нечистотами лицо своей музы. 10
Это была вторая полоса творчества Есенина.
Теперь о третьей его полосе. У Есенина был страшный испуг. Он стал ощущать, что у него не только трясутся руки и болит голова, но что меркнет и его талант. 11
Второй и третий период творчества Есенина – самые сильные поэтически. Это был взрыв тоски, отчаяния и самоосуждения. 12
И когда Есенин себя убил, он убил в себе прежде всего пьяницу, хулигана и пессимиста. 13 Нужно было слышать, когда Есенин до хрипоты умирающим голосом кричал: «Я лишний, я себя осуждаю, я хочу вашего здоровья, но у меня его нет». 14
Вот какова природа и история Есенина и есенинщины, и вот почему нужно пристально и внимательно рассматривать эту по-своему замечательную душу.
Теперь о последнем. Что мы можем сделать для того, чтобы эту болезнь, которая сказалась в преувеличенных симптомах, как раз как больная сторона Есенина, изжить во всех ее проявлениях?
На первый план необходимо, конечно, поставить культурно-просветительную работу. Надо, чтобы каждый гражданин социалистической страны понимал пути революции и понимал, за что мы взялись. Во-вторых, необходимо поднять общий культурный уровень наших масс, который довольно низок. Здесь, конечно, главная заминка в средствах. Индустриализация без роста учебной работы споткнется. А без развития индустриализации учебная работа всегда будет хилой. Поддерживая одно и другое, мы будем идти вперед.
Нужно приблизить к комсомолу нашу художественную жизнь. Надо полагать, что в ближайшем будущем мы здесь кое-что сделаем.
Физкультуру нужно использовать широко и не только в форме гигиенической гимнастики и спорта, но и в форме организации экспедиций, хотя бы трудных, рискованных, с ничтожными денежными средствами, направленных с какой-то целевой, определенной установкой.
Такие центры культурной жизни, как школы крестьянской молодежи, уже ведут решительную борьбу за новую жизнь в массе молодежи. А такие школы целиком создал комсомол. У нашего комсомола огромные перспективы, и ряд примеров уже говорит за то, что комсомол может многое сделать для борьбы с упадочничеством и пессимизмом, для вовлечения молодежи в активную работу строительства. Для этого необходимо внутри комсомола, внутри наших студенческих организаций создать крепкую товарищескую спайку.
Конечно, нельзя сказать, что все эти меры достаточны. Но из этого также не следует, что мы должны махнуть рукой. И они, эти меры, принесут пользу. Если мы говорим, что нам надо изжить эти явления, мы должны сказать: и изживем.
