Текст книги "Поединок. Выпуск 17"

Автор книги: Анатолий Ромов

Соавторы: Николай Александров,Патрик Квентин,Владимир Гоник,Валентин Машкин,Артур Макаров,Владимир Зазубрин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Елена отложила линейку, сняла телефонную трубку, набрала номер.

– Долгушин слушает! – раздался ответ. – Алло! Слушаю вас.

– Будьте любезны Андрея Сергеевича.

– Он вышел. Кто говорит, что передать, я записываю.

Она молчала в нерешительности.

– Алло! Не молчите, прошу вас… Я все передам.

– Скажите, что звонила Ванина Елена Григорьевна… Я на работе, телефон двести тридцать девять – шестнадцать – двадцать четыре.

– Двести тридцать девять – шестнадцать – двадцать четыре. Ванина Елена Григорьевна. Вас понял, обязательно передам.

– Спасибо.

Крупная блондинка, разбиравшая папки у стеллажа, подошла сзади, положила ей руки на плечи, нагнулась к уху.

– У-у, Ленок, сама звонишь и голосок жалобный… Действует год дракона, не иначе! Я думала, ты навеки законсервировалась.

– Я сама думала… А оказывается, очень хочется жить. Очень!

Дверь тридцать пятой квартиры отворила сухонькая женщина с усталым лицом, рукава закатаны по локоть.

– Здравствуйте. Зина дома?

– Дома, проходите… Вон там ее комната.

В кухне варится что-то с капустой, открытая дверь в ванную демонстрирует стирку, стены коридорчика увешаны всяким. За дверью прямо играет тихая музыка.

И за этой дверью – уголок рая. Кожаный диван, кожаные кресла, стереосистема «Акаи», низкий столик с хрусталем, фарфоровые чашки, бутылка ликера «Парадиз». И в креслах полулежат две дивы.

– Зина?

– Ну-у… – начала лениво распрямляться одна из них, неся чашку на стол.

Два шага вперед, и Баскаков подсел на широкий кожаный подлокотник.

– Так где же ты была, хорошая моя, позавчера, в воскресенье, часов в восемь утра?

– А-а-а-а!! – Чашка с кофе опрокинулась на колени, Зина закричала так страшно, что подруга вскочила и бросилась к двери, но проход загораживал Певцов.

А в коридоре за ним, па пороге ванной застыла маленькая женщина, с мокрого белья в ее руке капало на пол.

Баскаков вошел в кабинет, и Железняков поднял голову от бумаг.

– Вы меня вызывали? Здравствуйте.

– А-а, пропащий! Говорят – вышел, работает, а я его не вижу, не слышу и не в курсе всего. С возвращением… И рисуй обстановку. Это дело на контроле.

Баскаков, склонив голову набок, посмотрел на начальство.

– Это дело на контроле с воскресенья семнадцатого числа. Сегодня у нас вторник девятнадцатого… Я вышел на работу с утра и сейчас пятнадцать двадцать девять. Даже переодеться не успел, видите костюм? А он у меня единственный. Только-только доставлен первый объект, с ним занимаются… Так мне что – вполне туманную обстановку рисовать или можно работать дальше?

Во взгляде Железнякова были и интерес, и даже некоторое удовольствие.

– Не хватало мне тебя, Баскаков, ой как не хватало! Все как положено: докладывают, делятся, так, мол, и так, даже совета просят, помощи… А тебя вызвал поинтересоваться и сразу – р-раз! – с размаху в ухо получил. И опять интересно жить и трудиться.

– Павел Харитонович, просто я считаю бессмысленным делиться предположениями и домыслами. Будут факты – предъявлю.

– Вы мне поскорее преступников предъявите, Баскаков. И будет славно… Идите, работайте.

Стремительно пройдя к себе, Баскаков вошел в первую комнату, и поднявшийся с места Долгушин доложил:

– Товарищ майор, только что был на связи Баранов. В квартире на Масловке никого не обнаружено… Одни следы пребывания. Они произвели осмотр, возвращаются сюда.

– Хорошо. То есть следовало ожидать, я имею в виду… И – отставить официальность!

– Слушаюсь! Еще вот, Андрей Сергеевич, – протянул листок Долгушин, – звонили в четырнадцать десять.

– Угу… – Он прочел, снял пиджак, повесил на стул и сел к телефону. – Знаешь, Саша, не сочти за подлость, расстарайся чайку погорячей. И покрепче.

– Сей секунд… У машинисток индийский со слониками видел. Они вас любят.

– Давай!

Баскаков набрал номер.

– Здравствуйте. Можно попросить… Лена, ты? Конечно, узнал. Слу-ушай… Я в замотке, собственного носа не вижу, и по протяженности она непредсказуема. Будет окно хоть на час – сразу позвоню или заеду… Как куда? Позвоню на работу, а заеду домой. Что? Ах, оставь, правильно сделала, что позвонила… Да. Да. И я очень хочу увидеть тебя… Очень!

Посидел, крепко зажмурившись, встряхнул головой и вышел в соседнюю комнату.

Зинаида Космынина с распухшим от слез лицом стонала перед столом Певцова. Позади нее расположился Гвасалия.

– …они что хотите могут, им все нипочем… Гена его боится, жалеет, что связался… и я говорила-а-а, говорила ему-у…

– Тише, спокойнее, слезы горю не в помощь. – Певцов подвинул по столу бланк с записями, и Баскаков, нагнувшись, читал. – Значит, как он ушел, вы его больше не видели?

– Да-а… А они со мной… Они мне такое устроили… Трое… Домой не пускали… О-о-ой!

– Спокойно, Космынина, спокойно! Если было покушение на вашу честь, значит, в общих интересах, чтобы мы как можно скорее задержали и наказали насильников. Правда?

– Да-а-а… Что?

– Гена по этому адресу постоянно проживает? – потряс бланком Баскаков.

– Та-ам, да… На Лесной…

– И пупсики-бубусики его навещают?

Заплаканные глаза расширились.

– Вы его тоже… Тоже взяли?

– Кого? Ну, кого – быстро! – Баскаков сел перед ней на корточки, его лицо стало очень неприятным.

– Вы же сказали… Бубуся.

– Это ты сказала! Говори дальше, себе на пользу. Фамилия? Имя? Где найти? Он – кто? Деловой? Фарца? Ну!

– О-ой, не знаю… Да везде он… Дима… У «Космоса»… «Дружба»… Кафе в Доме туриста… Там всегда тусуется… Голубо-ой…

Баскаков выпрямился и кивнул Гвасалия:

– Нодар, ты со мной… Работай, Певцов, «мы поехали. На Лесную я Долгушина отправлю… И кого бы с ним?

– Пусть Баранов поедет. Он шустрый, и ребята у него ничего.

Баскаков и Гвасалия вышли в комнату рядом, где Долгушин из термоса разливал чай по стаканам.

– Ай да Саша, – Баскаков взял один, отхлебнул. – М-м, горячо, вкусненько… Сейчас бери Баранова с его группой и жми на Лесную. Жуков Геннадий, все у Певцова… Если дома нет – затаитесь и ждите. Связь постоянно! Плесни еще… Спасибо. Готов, Нодар?

– Я всегда готов, Андрей Сергеевич.

– Не умрешь от скромности, генацвале… И аккуратней, Долгушин, без особого шика!

– Не беспокойтесь, Андрей Сергеевич, который год в школу ходим.

Баскаков, обжигаясь, торопливо допил чай, ощупал кобуру под плечом, сдернул со стула пиджак и пошел к двери, натягивая его на ходу.

В торце Центрального Дома туристов, выходившего на улицу 26 Бакинских Комиссаров, в левом углу за стеклянными стенами с плетеной металлической сеткой расположилось заведеньице, где бойко торговали соками и ядовито-розовым мороженым из автоматов два молодца в белых рубашках. Все столики здесь были заняты, и, купив мороженое, Гвасалия перешел к другому углу, в «Кулинарию».

В ее помещении слева от входа разместилась стойка кафе, и народу хватало. Входили, выходили, как бы бесцельно прохаживались, изредка переглядываясь или вдруг перебрасываясь фразой-двумя, юркие разномастные мальчики и подмалеванные девочки из начинающих.

Из «Волги», втиснувшейся между туристскими «Икарусами», Баскаков видел, как Гвасалия вышел на улицу, постоял на углу, покончив с мороженым и обтерев руки платком, что-то спросил проходившего мимо юнца и вскоре скрылся из вида.

Гвасалия вернулся туда, где торговали мороженым. Встал у стойки, подождал, пока рядом окажутся только алчущие лакомства детишки, и спросил у продавца:

– «Мальборо» в захоронке не найдешь?

– Откуда? У халдеев за углом спроси… Или у привратников.

– А Бубуся не видел?

– Да недавно возникал. – Продавец глянул по столикам. – Вон Миня сидит, значит, и Бубусь недалеко.

Щуплый подросток в широких розовых шальварах и балахонистой кофте сидел с застывшей улыбочкой на бледном лице, синие глаза были слегка подведены, на тонких запястьях сцепленных рук блестели браслеты.

Вскоре помещение заполнила группа голоногих туристов, послышалась немецкая речь. И хотя их фигуры заслоняли Миню, Гвасалия заметил, как тот посмотрел в сторону входа, поднялся и вышел.

Наблюдавший из машины Баскаков опять увидел Гвасалия и перенес внимание на двоих юнцов впереди него, огибающих угол здания.

Бубусь и Миня прошли мимо «Березки» и входа в гостиницу, миновали прозрачные стены ресторанного вестибюля и завернули в широкий проезд-тоннель, где стояло несколько машин.

Гвасалия нагнал их, когда Бубусь открывал дверцу «девятки».

– Подожди, Бубусь, к тебе дело есть.

– Дело? – удивленно распахнулись красивые, в густых ресницах глаза. – Какие дела, дорогой, ты вывеской ошибся… Мы не деловые, мы сознательные.

– Гена привет передал, – подошел ближе Гвасалия. – Он…

– И-я-аа!!

С пронзительным выкриком сломавшись в пояснице, Бубусь развернулся на опорной ноге, а другая, описав дугу, смаху ударила Гвасалия в голову. В последний момент и скорее инстинктивно тот успел подставить ладонь, но сильный удар все равно сбил его на асфальт.

– Миня, в тачку! Миня, сучка, садись!

Подпрыгнув, Бубусь двумя ногами попытался попасть в лицо Гвасалия, но он рывком откатился в сторону.

– Стоять! – приказал вбежавший в сумрак тоннеля Баскаков. Дуло пистолета взглянуло на Бубуся, на Миню, опять на Бубуся. – Руки, ну!

– Не станет он, слышишь? – пятясь к машине, крикнул Бубусь, поводя вскинутыми в боевой стойке руками. – Не выстрелит… Беги!

Гвасалия уже заходил Бубусю за спину, а Миня быстрым шепотом уверил Баскакова:

– Все, начальник, все… Я – стою. И ни при чем, просто подружка его. Не надо!

Гвасалия сверху вниз быстро охлопал очень крепкое под одеждой тело Бубуся, и тот с кривой улыбкой на девичьем личике позволил ему это, улыбаясь даже тогда, когда из нагрудного кармана извлекли плоский пакетик.

Баскаков забрал у Гвасалия найденное, развернул плотную бумагу. На его ладони лежали два кольца и бесформенный, сплющенный кусочек золота.

– Это не зубное, – медленно произнес Баскаков, поднося зажатый в пальцах желтый металл к нежному лицу с сузившимися от ненависти глазами. – Он эту звезду не придумывал себе, как некоторые, он ее своей и чужой кровью добыл… Слышишь?

– Только не надо меня лечить, мусор. Все равно вас скоро развесим, как в Венгрии вешали… Твари!

Светлые «Жигули» третьей модели стояли с раскрытым капотом на Лесной улице, мужчина в безрукавке замасленными руками менял очередную свечу. Сидящий в салоне Баранов увидел остановившееся наискось через улицу такси, подождал, пока выйдет пассажир, вгляделся. Пассажир вошел в арку дома, такси отъехало, и Баранов сказал в рацию:

– Похожий объект прибыл. Направляется к вам. Как поняли?

– Вас понял, объект прибыл, – ответила рация, – Находитесь в готовности.

Менявший свечу посмотрел на Баранова и быстро сделал несколько оборотов ключом. Накинул провод, вложил ключ в сумку, отер тряпкой руки и захлопнул капот. А потом сел в машину.

Через окно лестничной клетки дома в том же дворе Долгушин и его напарник увидели сутулого молодого человека, проходившего от арки к подъезду. Как раз в этом подъезде была квартира, в которой жил Геннадий Жуков, и Долгушин был уверен, что это именно тот, кого они ждут.

– Он? – спросил напарник.

– Оч-чень похоже, – отозвался Долгушин. – Сообщи «Озону».

Гена поднялся на свой этаж, не сразу попав ключом в скважину, отворил дверь. В прихожей сбросил кроссовки и, не надевая тапочек, в одних носках зашел в кухню. Достал из холодильника бутылочку «Пепси», сдернул крышечку об угол стола, прямо из горлышка звучными глотками отпил половину и с бутылкой в руке побрел в комнату.

Вошел и застыл на пороге.

– Привет, фраерок, – сказал Валёк. Он сидел у окна, портьера была слегка отодвинута, для обзора двора. – Засек клиентов на улице? По твою персону клиенты, я так рассуждаю.

– Какие клиенты… – заикнувшись, протянул Гена. – А ты как… Зачем?

– Так ведь должок за тобой. А я тороплюсь. Придется разобраться.

Баранов и его напарник одновременно увидели «Волгу», показавшуюся в конце улицы. Машина завернула в арку дома, где жил Геннадий Жуков, и остановилась там, не въезжая во двор.

Баскаков включил рацию:

– «Эфир», я «Озон», как слышите? Прием.

– «Озон», слышу вас хорошо, – отозвался Баранов.

– «Эфир», я «Озон», продолжайте наблюдение, – Баскаков отключился и включил рацию снова. – «Космос», я «Озон», доложите обстановку, прием.

– «Озон», я «Космос», – Долгушин смотрел на окно и балкон квартиры в третьем этаже дома напротив, – Объект прибыл на место минут пятнадцать назад…

– Один?

– Один.

– «Космос», слушай меня: продолжать наблюдение, выхожу на место… В случае моего отсутствия через пять минут – выходить на объект самим. Как поняли?

– «Озон», вас понял, продолжать наблюдение, в случае отсутствия через пять минут – выходить самим… «Озон»! Разрешите поддержать ваш выход! – с тревогой попросил Долгушин.

– «Космос», вас понял. Исполняйте приказ! – Баскаков отложил рацию. – Гриша, я пошел. Держи связь с Певцовым, ларевидери…

– Ни пуха, Андрей Сергеевич!

Баскаков прошел до подъезда, держась ближе к стене дома, прыжками через ступеньку поднялся на площадку третьего этажа, около двери перевел дыхание. И нажал кнопку звонка.

Его должно было насторожить то обстоятельство, что Жуков открыл сразу, с началом звонка, и без всяких вопросов. Глядя в бледное лицо хозяина квартиры, Баскаков решил, будто тот собрался уходить, и не насторожился.

– Жуков Геннадий?

– Да. А вы… откуда?

Вопрос был нелеп, и Баскаков едва сдержал улыбку.

– Очень рад встрече.

Он вошел, а Гена отступил назад, и, по его взгляду поняв свою ошибку, Баскаков попытался среагировать, но не успел. Правая рука дернулась к левой подмышке, ноги согнулись для толчка с разворотом, но Валёк стоял сзади, выдвинувшись из-за двери, и рука с кастетом опустилась на затылок Баскакова. Попытка развернуться несколько ослабила удар, но и только. Он осел на пол, упираясь руками в шероховатость паласа и опершись спиной о стену, разгибал ноги, пытаясь встать, и это ему удалось.

Валёк усмехнулся и коротко ударил сбоку в подбородок.

– Ты его… Не надо. Уйдем… – лепетал Гена, глядя на лежавшего.

– Уйти хочешь? Куда? – удивился Валёк. – Ты же дома, зачем уходить?

Баскаков зашевелился, подтянув руки к груди, оперся на них и, медленно отжавшись, подставил колено и начал подниматься. Ноги едва держали обмякшее тело, но он все-таки распрямился и развернулся, шатаясь.

Сильный удар снова отбросил его, Баскаков сполз по стене и затих.

– Видел, сявка, что значит дух? – спросил Валёк вконец обомлевшего Гену. – Ему лежать бы и лежать, а он все нас взять норовит… Боец! А ты, гнида, порчь! Через тебя завалились, точно…

Резкий удар снизу в живот согнул Жукова пополам, и, пока он с разинутым ртом пытался восстановить дыхание, Валёк шагнул за порог, прислушался и мягко побежал по ступенькам наверх.

А Гена, сипло втягивая воздух, отер рукой слюну и, согнувшись, тоже выбрел на лестничную площадку. Хватаясь за перила руками, медленно начал спускаться.

Снизу послышались звуки торопливого взбегания по лестнице, и рядом оказались двое. Долгушин схватил его за отворот куртки.

– Где?! Где Баскаков, сволочь? Возьми его, Сева! Ну смотри, ну смотри, если… Ну смотри!

Приговаривая на бегу, Долгушин взлетел маршем выше и с пистолетом в руке вскочил в квартиру. Перепрыгнул ноги лежавшего Баскакова, повернул ствол в кухню, в коридор, быстро продвинулся в комнату, развернулся, держа пистолет наготове обеими руками, и, лишь убедившись, что кругом никого, вернулся в прихожую.

– Андрей Сергеевич! Андрей…

Баскаков замычал, открыл невидящие глаза и потряс головой.

– М-м… – Его руки искали опоры, и Долгушин встал на колени, помог ему сесть. – Саша… ты…

– Я, Андрей Сергеевич, я. Как вы?

– Саша… Взяли… Взяли их?

– Взяли. Одного. Жукова.

Очень косившие до этого глаза Баскакова стали более осмысленными.

– Значит… ушел… – он густо сплюнул красным, и на подбородке остался яркий потек… – Ушел, деловой… Я упустил… обормот…

– Ничего, – Долгушин забросил его руку себе на шею. – Ничего, возьмем… Поднимайтесь, сможете? Ну, вместе… Как там у вас – ап!

На светящемся экране телевизионного монитора, сменяя одна другую, демонстрировались фотографии молодого человека с очень решительным лицом. Анфас, профиль слева, профиль справа…

Полковник Железняков комментировал:

– …Сомов Валентин Степанович, 1960 года рождения, город Ростов-на-Дону. В 1979 году был осужден за разбойное нападение сроком на шесть лет в колонии особого режима. Освобожден в 1985 году. Он же Гришин Алексей Игнатьевич. Место постоянной прописки – город Железноводск Ставропольского края. Клички: «Соболь», «Волына», «Валёк». По имеющимся данным, подозревается в нескольких особо дерзких ограблениях на территориях Северо-Осетинской АССР, Кабардино-Балкарской АССР, а также в Краснодарском и Ставропольском краях…

Железняков оглядел собравшихся в его кабинете сотрудников управления.

– Вот такой гость пожаловал в столицу и ушел, можно сказать, из наших рук благодаря самоуверенной халатности майора Баскакова…

Кое-кто посмотрел на того, чью фамилию назвал полковник. Виновный сидел в углу между Певцовым и Долгушиным, он так и не успел сменить костюм, багровое пятно под левой скулой почти не выделялось на фоне загара.

– …В нашей работе излишняя самостоятельность и так называемая храбрость являются помехой делу. В основе должны лежать взаимострахуемые коллективные действия, и никак иначе! – Теперь Железняков взглянул в дальний угол. – Поэтому есть мнение Баскакова от ведения дела освободить, поручив дальнейшую работу капитану Певцову.

Певцова словно подбросило, так быстро он распрямился, вставая.

– Товарищ полковник, считаю это мнение ошибочным! Практически менее чем за сутки Баскаков вышел на преступников, а принял дело, по сути, в мертвой точке. И ни я, никто из нас не возьмет на себя ответственность заменить Андрея Сергеевича, поскольку такая подмена пусть и станет воспитательной акцией начальства, но принесет один вред вместо пользы…

– Разрешите дополнить? – Долгушин встал рядом с Певцовым.

– Ну, попробуйте.

– Основная вина за исход операции лежит на нашей группе… На мне, – поправился Долгушин. – Этот Сомов пришел и ушел через чердачные помещения. Квартал старый, мы были просто обязаны предусмотреть такую возможность. Обязаны…

– Ясно, что обязаны, ясно, что не предусмотрели, и совсем ясно, что оба выгораживаете своего… Баскакова, – Железняков покачал головой. – Хотел сказать «своего любимчика», да язык не повернулся, стало стыдно за вас. Садитесь! А вы, Баскаков, доложите, как намерены действовать дальше. Конкретно!

Было заметно, что разбитый рот мешает Баскакову говорить внятно, произносимые слова звучали с легким пришепетыванием:

– В настоящий момент по этому делу задержаны трое. Возвращена часть пропавших ценностей, хотя доля их от объема похищенного невелика… Стал известен главный объект розыска и намечены действия по его обнаружению. Работа продолжается. У меня – все.

– Предельно конкретно и оч-чень обстоятельно! – оценил Железняков и тяжело вздохнул.

Пока он бесцельно перекладывал бумаги перед собой, собравшиеся молчали, и никто не смотрел в его сторону. Хотя несколько человек переглянулись украдкой.

А Баскаков продолжал стоять.

Наконец полковник опять посмотрел на него с выражением некоторой безысходности.

– Ну что же, продолжайте дело, Баскаков. Надеюсь, что случившееся явится для вас уроком, очень надеюсь… Хотя совсем не уверен! Все свободны, благодарю.

День опять пришел жарким и душным, три вентилятора безнадежно пытались создать хоть какую-то видимость движения воздуха.

– Тут вот еще что, – Певцов отхлебывал чай, заглядывая в блокнот на коленях. – Космынина показала, что, пока деловые с ней баловались, услышала, как один сказал про жару: «Нет, у нас на Баксане полегче…» Читал?

– Читал, – кивнул Баскаков. – Так и получается: Железноводск, Баксан, окурки сигарет – все Северный Кавказ… Во сколько ваш рейс, Долгушин?

– Шестнадцать сорок… Черт, позавтракать не успел, а пообедать тем более не выйдет! Дую чай, как этот… Зато хоть посплю в самолете.

– Ох, не надо про поесть, – предложил Баранов. И абсолютно нелогично продолжил: – Сейчас бы окрошки холодной!

– Отобедать недурно, – согласился Баскаков. И потрогал желвак на щеке. – Зубы ноют, а есть все равно охота… Где сейчас хорошо и быстро едят? У кооператоров?

– У меня дома хорошо едят, – сообщил Гвасалия. – Как раз тетя приехала, и Тамрико рада будет… Нет, верно, Андрей Сергеевич!

– Спит и видит твоя Тамрико, когда к ней такая орава нагрянет, – предположил сидящий поодаль Сахнов. – Мечтает и ждет.

– Ты грузинских хозяек совсем не знаешь, – возмутился Гвасалия. – Гость еще руки моет, а уже хачапури готово, пока садится за стол – готовы цыплята, а зелень, сыр, лобио – давно на столе, сразу можно вино разливать. У нас так.

– И ни слова про холодное кахетинское! – предложил Певцов. – Душа стонет… Этот Валёк, Сомов этот, он что – только за долгом к Жукову шел? Рисковый гражданин.

Баскаков задумчиво разминал сигарету.

– Мог за долгом. А мог иметь намеренье прибрать его. Но не прибрал. Ни его, ни меня…

Зазвонил телефон, и на звонки ответил сидевший рядом Калугин.

– Калугин слушает! – И зажал трубку ладонью. – Это вас, Андрей Сергеевич. Голос женский.

– Повесишь, я там возьму.

Баскаков вышел в соседнюю комнату, плотнее прикрыл дверь за собой.

– Да! Ну, здравствуй… Извини пожалуйста, но вчера несколько вырубился в связи с обстоятельствами… Кто – обстоятельства? Они, понимаешь, не слишком прогнозируются, вот в чем дело… Очень хочу, и совсем не знаю когда. Полное наличие отсутствия времени…

Она опять звонила с работы, и блондинка за соседним столом изо всех сил делала вид, будто занята своим делом. Правда, Елене было все равно.

– …но какое-то время на сон тебе разрешается? Уже хорошо… Ну так я хочу его разделить… Почему, в конце концов, есть жилье у меня… Да. Да. Да. Во сколько? Хорошо, я позвоню.

Подруга не смогла долго выдержать стороннюю позицию и с досадой отложила чертеж.

– Все-таки дура ты, Ленка! Ну чего сама вешаешься? Знаешь, как он на тебя смотреть будет? Тьфу!

– Лишь бы смотрел, – глядя в стол, сказала Елена. – Лишь бы смотрел.

Шкуру медведя отодвинули в сторону, и теперь он скалил зубы на низкий стол у тахты. На столе стояли приборы, несколько бутылок вина, рядом с кругом белого сыра соседствовала разнообразная зелень.

В соседней комнате Корнилов кончал укладывать объемный рюкзак, два чемодана и дорожная сумка стояли поодаль.

Из кухни вышел полноватый человек с полотенцем вокруг талии вместо передника и кухонным ножом в руке, спросил:

– Николаич, ты правильно думаешь – они любят перец, как ты?

– Правильно думаю. Каждое блюдо должно быть таким, как полагается. Так что не надо скидок.

– Что не надо класть? Я не понял.

– Все надо класть. Все, что считаешь нужным. И я буду класть… Вот только куда?

– Привяжи к мешку, пусть сами бегут, – засмеялся кухаривший и ушел к плите.

Перезвон над дверью вскоре отвлек Корнилова. Отворив, он отошел в сторону, пропуская гостей, а Баскаков представил:

– Проходи, знакомься. Это Алексей Николаевич… А это – Лена.

– Здравствуйте…

– Здравствуйте, здравствуйте, закричала толпа… Ну-ка, – Корнилов за руку ввел ее в комнату, развернул к окну. – Ни-че-го! Понимаю отшельника, презревшего схиму… Привет, отшельник!

– Привет.

– Вижу следы жизни, – Корнилов дотронулся до щеки Баскакова. – Как это ты прошляпил?

– Да уж прошляпил… Еще кто-то есть? И вещи в сборе.

– Они в сборе наконец… Хасан! Можно тебя отвлечь? Иди сюда.

Хасан появился без полотенца и без ножа, широко улыбаясь гостям.

– Теперь совсем можно. Маленький огонь сделал. Здрассте!

– Вот, представляю: Нагалиев Хасан, хозяин дальних гор. Приехал забрать меня на свадьбу сына. Так что через два часа… – Корнилов посмотрел на часы. – Нет, уже через полтора мы отбываем. Поэтому милости просим к столу! – он с поклоном согнул руку кренделем. – Даму поведу я… Хватайтесь, Лена! Рука не слишком честная, но надежная.

Елена рассмеялась и взяла его под руку.

Теплые потоки с улицы высоко вздымали легкую занавеску над балконной дверью, и она, колыхаясь, плавала в воздухе, словно пласт ночного тумана.

– …Я спросила, что у тебя с лицом, ты засмеялся, сказал – «следы жизни» и дальше расспрашивать не дал. Из-за меня не дал, я поняла. Но у тебя и здесь страшный след, – Елена осторожно потрогала его тело, – и на спине… Я смотрю, и мне жутко. Прости, что об этом говорю, но я понимаю твою бывшую жену: все время ждать и все время бояться… Ужасно! И ужасна зависимость от этого страха. Унизительна. Разве нет?

Лежа на спине, Баскаков глядел в потолок, где в светлом пятне темнели очертания перекрестий торшера.

– Знаешь, странно, что он родился в Ростове.

– Кто?

– Один человек… У нас первые гастроли как раз там были. Отработали три дня. На четвертый после представления вышли и решили до общежития пешочком пройтись… Наскочила шпана, слово за слово, у них ножи, и их много. Меня с Веней врачи кое-как откачали, заштопали, а Аркашка погиб. И нету нашего трио… Как я их возненавидел тогда!

– Тогда? А сейчас?

– Сейчас нет, это очень мешает. И не только… Но вот ты сказала, что понимаешь Зою. А как быть мне? Хотим того или не хотим, но если профессия всерьез, она диктует образ жизни. И с этим ничего не поделаешь. Я не умею и не хочу ничего другого, никаких высоких идеалов, пойми, просто не хочу другого. То ли привык, то ли вжился, но это – мое…

– Обязательно ловить мерзавцев?

– Я так не рассуждаю, поскольку не все мерзавцы. У многих – просто тоже способ жизни по ряду причин, и мы теперь знаем, сколько респектабельных и увенчанных наградами граждан поступали хуже. И потом, как известно, преступники есть продукт общества. И если преступность растет, значит, у общества не все в порядке, согласись.

– Наверно… Даже наверняка.

– Кстати, этот, что родился в Ростове, учился на филфаке, со второго курса ушел или выгнали. Какая-то история, разрешенная таким образом при участии партбюро и общественности… Не все способны терпеть, когда по ним ходят. И у каждого свой кодекс… А я обязан во всем руководствоваться общепринятым…

– Мне кажется, ты себя упрощаешь с одной стороны и идеализируешь – с другой. Ты не можешь относиться к ним с пониманием… В конце концов, понять – это действительно значит простить.

– Простить – не для меня. А понять… – он приподнялся и посмотрел на нее. – Слушай, ты пришла философствовать? Мне представлялось, что начальные намерения были иными.

– Они были. И есть. Но где-то я прочла, что любовь – это еще и беседа… – Осекшись, Елена резко отвернула лицо и схватила зубами подушку.

– Что такое? – Баскаков лбом прислонился к ее щеке. – Ну вырвалось громкое слово, ничего… Ночью это бывает. Сам боюсь высокого штиля, но ближе тебя у меня нет сейчас никого.

Она обняла его так крепко, как только могла.

– А мне хватит. Знаешь, мне этого хватит. Даже слишком…

Железноводск для столичного жителя был совсем не город, а так, нечто вроде очень раскинувшегося поселка. Преобладали в основном одноэтажные дома и домишки, вокруг каждого сад, ветки деревьев гнулись под тяжестью абрикосов, яблок и слив. В этом году урожай фруктов выдался отменным.

Милицейский уазик прополз переулком, выехал на более широкую улицу и покатил, набирая скорость.

– У вас там, наверно, этих нет в хозяйстве? – похлопав по рулю, спросил сержант-водитель сидевшего рядом Баранова. – Не пустят «козлика» рядом с Кремлем раскатывать.

– Всякие есть, – рассеянно отозвался Баранов. – Случается такая запарка, на чем ездишь, не видишь.

– Конечно, раз столица! Все к вам тянутся, и с хорошим и с худым, где есть что взять – туда и едут. Бывают у нас разные чепе, так все одно с вашими не сравнить.

Уазик подкатил к райотделу милиции, и, пройдя недавно окрашенным коридором с зелеными стенами и ярко-желтыми дверями, Баранов вошел в кабинет начальника.

Грузный майор с одутловатым лицом сидел за столом, рядом стоял молоденький лейтенант в новеньком, необмятом кителе.

– Ну, как съездили? – спросил майор. – Садитесь к окну, прохладнее… Чаю хотите?

– Нет, спасибо… Съездил впустую. Там одна бабка старая, не понять, что бормочет. А соседи, они соседи и есть: не видели, не слышали, ничего не знаем.

– Я же говорил – второй год про него не слыхали, – как бы даже обрадовался майор. – Но зато вот, познакомьтесь, – он кивнул на лейтенанта, – участковый Привальцев… Так он утверждает, будто Минасяна видели вчера утром.

Баранов взглянул на Привальцева, и тот, еще более вытянувшись, заговорил, обращаясь то к нему, то к майору.

– Так точно, видели! Трое соседей и еще двое в кафе… Его не было, не было, а вдруг появился и снова пропал. То есть пока не обнаружил я его…

– А Минасян не иначе этого Гришина корешок, – пояснил начальник райотдела. – Три ходки в места отдаленные, та-акой резвый, мерзавец, намучились с ним! Правда, с год как у нас не художничает. Верно, Привальцев?

Лейтенант вздрогнул и подтвердил:

– Так точно! Я, в общем, недавно, но знаю, что за ним чисто.

– А скажите… – начал было Баранов.

Загудевший на столе аппарат связи прервал его, и майор переключил рычажок.

– Балбошин слушает!

– Балбошин?! – закричала рация. – Бекоев беспокоит… Наш москвич просит вашего, он где?

– Здесь он, здесь, сейчас… Это Пятигорск, – пояснил Балбошин.

Но Баранов уже подскочил к столу и нагнулся над динамиком.

– Баранов на связи!

– Долгушин говорит, – оповестил динамик. – Анатолий Петрович, выезжай срочно! Два часа назад всплыли вещи из квартиры Гриднева… Слышишь меня?

– Слышу, слышу! Еду… В Москву депешу отбил?

– Спрашиваешь! Жду тебя, понял?

– Понял хорошо, выезжаю!

Баранов посмотрел на начальника райотдела.

– Ну, хозяева дорогие… Мне срочно в Пятигорск, сами слышали! Требуется резвый транспорт.

– Это сделаем, – тяжело поднялся майор. – Кого бы с вами? Ага – ГАИ! Лучше не придумаешь… Сейчас.

– Товарищ майор, я добегу, – с готовностью предложил Привальцев. – Пока телефон… за углом же, а?

– Дуй!

Мигая синим проблесковым фонарем, мчалась по шоссе машина ГАИ, громко включая сирену при обгоне тяжелых рефрижераторов и трайлеров.

Старший лейтенант за рулем с увлечением демонстрировал мастерство вождения, а Баранов то и дело поглядывал на спидометр – стрелка на нем дрожала на отметке 160.

МОСКВА ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ МОСГОРИСПОЛКОМА УПРАВЛЕНИЕ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА БАСКАКОВУ ДОСТОВЕРНЫМ ДАННЫМ ЖИТЕЛЬНИЦА ГОРОДА ПЯТИГОРСКА НОГАЙЦЕВА НЕЛЛИ САМСОНОВНА КУПИЛА МЕХОВУЮ ШУБУ И КОЖАНОЕ ПАЛЬТО ОПИСАНИЯМ ИДЕНТИЧНЫЕ ПОХИЩЕННЫМ КВАРТИРЫ ГРИДНЕВА АДРЕС НОГАЙЦЕВОЙ УСТАНОВЛЕН НА СВЯЗИ ПОСТОЯННО ДОЛГУШИН…

Самолет шел на посадку в предутренней мгле, под хвостовым оперением ярко вспыхивал опознавательный фонарь.

Чиркнули по бетону колеса, подпрыгнули, снова ударились о покрытие полосы, и справа и слева от окошек тяжелой машины побежали огни ограждения.