Текст книги "Арбатская повесть"

Автор книги: Анатолий Елкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

3. У ВДОВЫ КОЛЧАКА, ИЛИ КАК АВТОР ПОЛУЧАЕТ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ, ЧТО ОН НА ВЕРНОМ ПУТИ

В те дни юбилейных торжеств Мария Ростиславовна и сдержала свое обещание – познакомить меня с вдовой Колчака.

Анна Васильевна Тимирева, по причинам понятным и объяснимым, долго не шла на эту встречу.

Но характера у Капнист хватало, и Анна Васильевна наконец сдалась.

– Сегодня ровно в четыре, – сообщила мне по телефону Мария Ростиславовна. – И не опаздывайте. Анна Васильевна – человек пунктуальный…

Я приехал за час до назначенного срока, так еще и не веря в реальность предполагаемой встречи. Нашел на Плющихе мрачный старый дом с рифленым сводом арки, зашел во двор, где ребята играли в снежки… Но вот из стремительно подлетевшего такси выскочила улыбающаяся Мария Ростиславовна.

Входим в прихожую, до потолка заваленную книгами. Они везде – на полках, тумбочках, этажерках, стеллажах.

Через проем двери вижу сидящую за столом седую невысокую женщину. Близорукие, сухие глаза.

– Скажите откровенно, для какой цели вы беседуете со мной? Что вас интересует? Вы же прекрасно понимаете, что мои оценки будут носить и носят понятный личностный характер.

В таких случаях нужно идти в открытую: историк не может добывать материал этически несостоятельными методами. В гражданскую мой отец был комиссаром, и не было для него, как и для миллионов вставших под знамена революции, более ненавистного имени, чем Колчак.

Время не делает черное белым, и не нужно здесь ни хитрить, ни притворяться. Но не только право, но и долг литературы, как искусства, изображать любую историческую фигуру не однолинейно, а многогранно, во всей сложности личности и характера человека.

Положение мое было не из простых, и я отлично понимал это, излагая Анне Васильевне все эти обстоятельства и пояснив специально, что цель моего визита – не «болевые точки», а попытка выяснить, поскольку это необходимо для книги, точку зрения Колчака, как командующего Черноморским флотом, на все произошедшее с «Императрицей Марией».

Разговор разворачивался не сразу и не вдруг: контакт наладился примерно через полчаса.

Я рассматривал фотографии Колчака, листал его письма.

Небольшая комнатка на первом этаже хмурого, скорее петербургского, чем московского, дома, сфокусировала непростую и нелегкую жизнь ее хозяйки: прихожая, забитая книгами, бюст отца – бывшего директора Московской консерватории на стеллаже, пожелтевшие фотографии 1910—1917 годов. Вот – сама Анна Васильевна – женщина ослепительной красоты и изящества. Снято в Гельсингфорсе в 1914 году. Он же – с вице-адмиральскими погонами, в пору командования Черноморским флотом.

Отрывистая мозаика рассказа, из которой постепенно складывались и портрет и перспектива…

А вот и главное, ради чего я искал этой встречи. Весь внутренне напрягаясь, задаю вопрос:

– Что он думал о причинах гибели «Императрицы Марии»?

– Александр Васильевич много размышлял об этом. И даже не раз возвращался к взрыву в письмах ко мне. Колчак не верил ни в несчастный случай, ни в самозагорание пороха. Помнится, он тщательно анализировал схожесть катастроф «Императрицы Марии» и других кораблей и всегда приходил к выводу: «Нет, это не может быть случайностью. Здесь не обошлось без рук немцев… Доказать я это документально сейчас не могу, но, уверен, в будущем доказательства появятся».

Через несколько месяцев в его письме ко мне снова была фраза: «Я убежден: взрыв на «Марии» – это дело рук немцев». Любопытна и такая деталь. В другом письме он рассказывал: «Хорошо, что мне удалось прибыть на гибнущую «Марию» сразу. Пришлось применить чрезвычайные меры, говорить с матросами, чтобы предотвратить уже другой, быть может, более опасный взрыв – революционный. Атмосфера была накалена до предела. Тогда я впервые понял, что армия и флот выходят из повиновения, что революция не за горами…»

Так проясняется точка зрения Колчака на столь давние теперь события в Северной бухте…

Разговор закончился к ночи, и когда мы вышли на улицу, по Плющихе мела злая ноябрьская поземка.

Анне Васильевне нужно было заехать к подруге, мы долго ловили такси, но время шло, и пришлось воспользоваться услугами автобуса. Благо, путь предстоял недолгий: до Смоленской площади – две остановки.

Голова у меня шла кругом, все казалось нереальным, приснившимся. Да такому и трудно сразу уложиться в голове: смешались все времена и эпохи.

В Москве 1973 года, в набитом битком автобусе, мирно беседуя о так рано пришедших в столицу морозах, ехал я, сын комиссара гражданской войны, дравшегося с Юденичем, вдова «того самого» Колчака и «графиня» Капнист. У Смоленской грохотали бульдозеры, снося старый особнячок, а Мария Ростиславовна вдруг сказала, что, когда к ним в дом пришел молодой Шаляпин, «стояли точно такие же погоды…»

4. Я ПРИБЛИЖАЮСЬ К РАЗГАДКЕ ТАЙНЫ

Я не знал тогда, что уже много лет ходил рядом с разгадкой тайны «Марии». В буквальном смысле слова – рядом.

Редакция журнала «Москва», где я работал, расположена в доме номер двадцать на старом Арбате. Тайна была «прописана» на той же улице. Буквально в двух шагах от редакции. Сотни раз, направляясь к Смоленской площади, я проходил мимо старинных домов и невидимого с улицы дворика, где «жила тайна».

Я даже не раз сиживал в соседнем доме – у старинного друга, замечательного художника и обаятельного человека – Виктора Бибикова.

«Тайна» имела имя и фамилию – Александр Александрович Лукин…

Однажды я приобрел в книжной лавке писателей книгу А. Лукина «Обманчивая тишина», написанную им в соавторстве с В. Ишимовым. Повесть о работе чекистов в тридцатые годы.

Открыл книгу, как и все другие, где стоит фамилия «А. Лукин», с интересом. Читаю одну главу, другую. Речь идет о тридцатых годах. И вдруг – стоп! Это же о моей «Марии»:

«И вдруг за моей спиной, – рассказывает один из героев повести, – с палубы – а стояли мы с помощником на мостике – раздался крик. То был крик ужаса, вырвавшийся из десятка грудей. И вслед донесся грохот. Я обернулся. В первую секунду я не понял, что происходит. Мне показалось, что у меня галлюцинация. Из линкора, позади первой башни, к небу, на высоту сажен в триста взметнулся столб пламени, дыма, каких-то обломков. Через пять минут ахнул новый взрыв, послабее. А потом взрывы, то сильнее, то слабее, в одиночку и залпами, пошли грохотать через каждые две-три минуты. К линкору кинулись портовые буксиры, пожарные баркасы, спасательные суда. Люди пытались тушить пожар. Но тут грянул уж совершенно адский взрыв, самый страшный изо всех. И «Мария» стала погружаться носом. Еще взрыв. Корабль стал тонуть быстрее, потом совершенно потерял устойчивость и, перевернувшись вверх килем, ушел на дно. Ошеломленный, я глянул на часы: было шестнадцать минут восьмого. Вся катастрофа заняла пятьдесят шесть минут…»

А это – о городском голове Нижнелиманска, в котором легко узнавался город Николаев:

«…Здесь жили богачи – купцы, хлеботорговцы, помещики, заводчики… Блестящие, интересные люди. Каждый – фигура! Один Матвеев, городской голова, чего стоил! Какие задавались балы! Любительские спектакли! Лотереи-аллегри! Благотворительные базары… А бега! Какие делали ставки! За один час выигрывали состояния, становились миллионерами!»

И вдруг встречаю что-то знакомое:

«Я, начальник отделения по борьбе со шпионажем областного управления ГПУ Каротин А. А., допросил в качестве обвиняемого, свидетеля, потерпевшего (нужное подчеркнуть) – под словом «обвиняемого» тонкая, нежная черточка – Вермана Павла Александровича (Пауля Александра), 1887 года рождения, родившегося в гор. Франкфурте-на-Майне, Германия, гражданина СССР и Швейцарской республики…»

Позднее Лукин расскажет мне, что во многом образы «Обманчивой тишины» собирательны, что книга эта – повесть. Но…

За этим «но» мне обязательно нужно было попасть к Александру Александровичу.

Итак – Верман…

Верман… Верман… Где-то я уже слышал эту фамилию.

А потом – в книге прямо названа «Императрица Мария».

«Но это же – не документальная вещь, – размышлял я, – повесть. И, вероятно, снова повторится та же история, что и с «Кортиком» А. Рыбакова и с «Утренним взрывом» С. Сергеева-Ценского…

Мне художественный домысел мало чем мог помочь.

Впрочем, чем черт не шутит! Нужно «выходить» на Александра Александровича Лукина.

Я слышал, что этот известный чекист уже в отставке, занимается литературной деятельностью. Но как-то так сложилось, что лично мы знакомы не были. Стал искать общих знакомых…

– Александр Александрович Лукин? – рассмеялся мой друг Лев Петрович Василевский. – Так мы с ним давние приятели. Обаятельный человек. Хорошо. Я ему позвоню. И попробую свести вас…

– Как давно вы знакомы? – спрашиваю Василевского.

– Давно. Бывали в разных переделках, – уклончиво отвечает он.

Я молчу. Понимаю: о некоторых «переделках», в которых приходится бывать в жизни разведчику, расспрашивать не полагается.

Вечером в Центральном Доме литераторов встречаю своего большого друга, писателя Владимира Павловича Беляева. Расположились уютно в кафе. Начали обсуждать, как нам построить начало книги «Ярослав Галан», над которой мы совместно работали тогда, предполагая издать ее в серии «Жизнь замечательных людей». Потом я поделился с Владимиром Павловичем своими заботами:

– Нужен Лукин. Позарез. Срочно. Правда, Василевский обещал помочь…

– Александр Александрович? Так мы хорошо знакомы… Я позвоню.

Итак, два звонка мне было обеспечено, и я стал с нетерпением ждать встречи.

Глава седьмая
НА ГРОЗОВОМ ВЕТРУ

Подвиг не бывает безвестным и безымянным. Если он подвиг – значит, совершено что-то во имя людей.

Имена – они рано или поздно придут. И тогда люди назовут подвиг подвигом, а подлость подлостью.

Александр ЛУКИН

1. «ТОТ САМЫЙ» ДВОРИК

Василевский позвонил через день утром:

– Сейчас свободен?

– Да.

– Приезжай. Александр Александрович нас ждет.

– А где он живет?

– Встретимся у магазина «Диета» на старом Арбате.

– Так это в двух шагах от места моей работы…

– В жизни все неожиданно, – философски заключил Лев Петрович. – Не знаешь, где далеко, а где близко… Словом – жду.

– Выезжаю…

И вот мы идем к Лукину. Идем с Василевским. Я поглядываю исподволь, как тяжело он ставит ногу, опираясь на тяжелую палку.

– Может быть, пойдем помедленнее, Лев Петрович? – хотя самого сжигает нетерпение.

– Неплохо бы. Семьдесят лет – не шутка. Только в старости, Толя, начинаешь понимать цену времени. Сколько еще замыслов! И у меня и у Лукина! А что удастся осуществить? Кто знает… Кто знает… – тихо повторил он и, словно отвечая своим мыслям, добавил: – От Александра Александровича врачи не отходят. А я ведь помню, каким орлом он был…

Когда я вошел в этот дворик, невидимый со стороны Арбата, он показался мне удивительно знакомым.

Нет – это я помнил точно, – я никогда не бывал здесь. Но почему в памяти настойчиво и неотвязно плывут какие-то ассоциации, связанные и с этими деревьями, и с едва видимым фундаментом в центре квадрата, очерченного старыми домами, и старые, дореволюционные постройки, глядящие сейчас на меня узкими прорезями окон?

Конечно же… Он из полюбившейся книги, этот двор!

Это я понял позднее, перечитав томик из серии «Жизнь замечательных людей» – повесть о легендарном советском разведчике «Николай Кузнецов», написанную А. Лукиным в соавторстве с литератором Т. Гладковым:

«На Арбате, против популярного кинотеатра хроники, есть старый, очень московский двор. Внутри двора несколько двухэтажных кирпичных зданий той безликой архитектуры, что возводили средней руки столичные домовладельцы в начале века… Старожилы помнят, что в начале сорок второго года в квартире на первом этаже дома, что стоит в глубине двора, появился новый жилец – высокий, подтянутый мужчина с красивым, строгим, четко очерченным лицом. Ходил он всегда в военной форме, сидевшей на нем как-то особенно ладно. Ни с кем из соседей он близко так и не сошелся, но вовсе не потому, что обладал замкнутым, нелюдимым нравом, а потому, что был человеком очень занятым, часто и подолгу отсутствовал. А летом он вообще исчез на несколько лет.

Звали его Дмитрий Николаевич Медведев, и известно о нем во дворе было только одно – что он старый чекист».

Маленький дворик в глубине старого Арбата. Вековые липы и тополя. Заставленная книгами комната.

– Вот на этом самом месте, где вы сидите, сидел Медведев. В этой же комнате он и спал перед тем, как мы ушли в тыл врага. Это тот самый дворик и та самая комната… Радистка размещалась здесь, – Александр Александрович Лукин выводит меня в коридор и кивает в сторону полуоткрытой двери. – А на этой вешалке висели наши автоматы…

На стенах – фотографии. Место каждой из них – в музее: Лукин с Медведевым в партизанских лесах; Лукин в партизанском соединении дважды Героя Советского Союза А. Ф. Федорова; вместе с Д. Н. Медведевым осматривают захваченный в бою новый немецкий снаряд; прославленные чекисты далеких двадцатых и тридцатых годов. Бесстрашный, ставший легендой разведчик Николай Кузнецов.

Его мраморный белый бюст – на стеллаже с книгами.

В своей книге «Разведчики» А. Лукин, рассказывая о дружбе с Медведевым, вспоминает о двадцатых годах на Украине:

«То была смутная пора. Только что окончилась гражданская война, но для нас, чекистов, она еще продолжалась. Повсюду бесчинствовали перебрасываемые из-за кордона и доморощенные банды и бандочки, то тут, то там молодая советская разведка вскрывала очередной контрреволюционный заговор или шпионское гнездо.

Работали мы с Медведевым в разных городах. Иногда расставались надолго, но каждый раз судьба снова сводила нас».

Когда-то и сам Медведев жил в квартире, где я сейчас находился.

Но вначале напомним, что происходило на этом дворике короткой апрельской ночью 1942 года. Волнение тех мгновений и последовавшей потом поездки на аэродром сохранила известная книга Д. Медведева «Это было под Ровно»:

«На Тушинском аэродроме собралась группа будущих партизан. Сегодня все должны подняться на самолете и сделать первый пробный прыжок с парашютом. Кроме меня, никто ни разу в жизни с парашютом не прыгал. Я заметил, что многие волновались. Иные заводили веселые разговоры, но беспокойные взгляды на поле аэродрома красноречиво говорили о душевном состоянии «весельчаков».

Я понимал, что это не трусость. Все эти люди добровольно пошли в партизаны и знали, каким опасностям они будут подвергаться там, в тылу врага. Из многих желающих попасть в отряд были отобраны лишь пятьдесят таких, которые наверняка не подведут, не струсят. Сейчас волновались все, но тот, кто впервые прыгал с парашютом, знает, что волнение при этом обязательно и законно.

Я посмотрел на часы – ждать еще целых тридцать минут.

Неподалеку от меня сидел Александр Александрович Лукин. Он был назначен в наш отряд начальником разведки. Лукину тоже, видно, было не по себе: он курил одну папиросу за другой.

– Александр Александрович! – нарочно громко, чтобы все слышали, обратился я к нему. – Что-то вы многовато курите? Неприятно все-таки прыгать с высоты, страшновато?

Лукин сразу понял, что этот разговор, явно интересующий всех, я завел умышленно.

– Да ведь что ж, Дмитрий Николаевич, страшно не страшно, а прыгнуть придется! – ответил он».

Через несколько часов они были в тылу врага:

«Заранее было условлено, что я зажгу костер и на него соберутся все парашютисты. Я так ушибся, что не мог встать на ноги, чтобы набрать сучьев для костра. Тогда я подтянул к себе парашют и зажег его. Потом отполз от костра метров на пятнадцать, лег за кусты и, держа наготове автомат, стал ждать. Как знать, кто сейчас придет на этот костер – свои или враги?..

Вижу, кто-то осторожно подходит. Спрашиваю:

– Пароль?

– Москва!

– Медведь! – говорю ответный и добавляю: – Брось свой парашют на огонь и иди ко мне.

– Есть!

Подошел Лукин, за ним Лида Шерстнева, потом остальные.

Километрах в трех-четырех от нас беспрерывно лаяли собаки, будто их кто-то дразнил. Значит, недалеко деревня…»

После войны они встретятся на этой же квартире, пройдут этим же двориком. И не будут узнавать самих себя.

«– Неужели это были мы?.. – Так воскликнул недавно Лукин, когда он, Фролов и Цессарский сидели у меня на квартире в Москве и вспоминали о нашей партизанской жизни, – вспоминал Медведев. – На самом деле, неужели это были мы, сидящие сейчас в штатских костюмах, в удобной квартире, всецело поглощенные мирными делами? Неужели это мы провели множество боев, бывали в самых рискованных делах? Неужели это мы, больные, раненые, тряслись на повозках по грязным, неровным дорогам, не помышляя даже о чистой кровати, о кипяченой воде?.. Как много силы и бодрости было в каждом из нас!»

Теперь это уже «дела минувших дней».

Я уверен: когда-нибудь будет висеть на этом доме, если его, конечно, сохранит сурово-беспощадная реконструкция Арбата, мемориальная доска. С именами и датами, выбитыми на мраморе золотом.

Уже одно имя – Медведев – достойно такого.

Жизнь Дмитрия Николаевича Медведева – как сотни самых разных фантастических судеб, спрессованных в одну: гимназистом выполняет поручения революционного подполья, сражается в продотряде с кулацкими бандами, работает в войсковой разведке Орловской бригады Восточного фронта, под руководством Дзержинского «участвует в ликвидации контрреволюционного подполья, готовившего восстание в Москве и взрыв Кремля». Снова – на фронт. Теперь уже против Юденича. После – ЧК. На Брянщине и в Донбассе.

Только несколько штрихов его биографии, сообщенных Н. Галаном:

«В Донбассе свирепствовали тогда банды Махно и других атаманов. Медведев попросился в самый трудный уезд и вступил в бой со знаменитой Марусей Золотым Зубом, атаманшей самой жестокой в уезде банды. А патом под видом ездового одного из анархистских «идеологов» он пробирается в логово батьки Махно, узнает его замыслы и ликвидирует крупнейшую в тех краях банду атамана Каменюка, на которую Махно возлагал большие надежды.

И опять новое назначение – в Одесское ГПУ. В Одессе Медведеву удается перехватить эмиссара заграничного центра белогвардейцев, под его именем проникнуть в конспиративную квартиру контрреволюционеров и ликвидировать их организацию.

ГПУ поручает Медведеву захватить агентов Махно, которые должны были перебраться в Советский Союз из Румынии. С одним из них, знаменитым Левкой Задовым, Медведев познакомился еще в то время, когда побывал в банде Махно. Зная о сомнениях, уже тогда одолевавших Левку, Медведев убеждает его, перебравшись через границу, сдать оружие и пойти в ГПУ с повинной. Задов бросает оружие, сообщает чекистам, что посланная с ним группа имела задание организовать диверсии на железных дорогах и судостроительном заводе, взорвать электростанции в Одессе и Николаеве.

А несколько позже с помощью того же Левки Медведеву удается захватить адъютанта Махно, прибывшего из-за границы за казной батьки. В тайнике Махно оказались ценности на огромную сумму».

Уже одного этого хватило бы, чтобы обессмертить свое имя. Но в годы Великой Отечественной дела отряда Медведева и его бойца Героя Советского Союза Николая Кузнецова вновь становятся легендой…

– А я вас знаю! – говорит мне Лукин.

– Каким образом? Мне кажется, мы не встречались! – удивился я.

– Однажды врывается ко мне внук. «Дедушка! – кричит. – Здесь о твоей «Императрице» пишут». – И подает мне журнал «Техника – молодежи», где вы сделали первую публикацию.

– Было такое дело…

– Наверное, это закономерно, что мы пришли друг к другу, – сказал Лукин, выслушав историю моего поиска. – Распутать такой клубок одному трудно. Теперь многие недостающие звенья истории «Марии» мы сможем соединить. Как вы на это смотрите?

– Я бы мечтал поработать с вами, Александр Александрович.

– Ну и отлично. Когда начнем?..

– А зачем откладывать! Сейчас…

С того памятного для меня дня нас соединила хорошая, творческая дружба, и не один десяток блокнотов исписал я, слушая рассказы Лукина.

Читаю письмо А. А. Лукина:

«…В 1933—1934 гг. чекисты Одессы, где я в то время работал начальником отделения по борьбе со шпионажем, вскрыли в Николаеве немецкую шпионско-диверсионную организацию. Во главе ее стоял кадровый германский разведчик Верман, внедренный в Россию еще в 1912 году.

В процессе следствия Верман показал, что помимо диверсионных актов, совершенных в советское время… еще в 1916 году он организовал взрыв и потопление дредноута «Императрица Мария» в Севастопольской бухте, за что в 1926 году был награжден Железным Крестом I степени – «За услуги, оказанные отечеству во время войны».

Непосредственно диверсию осуществили по его указанию завербованные им работники верфи «Наваль» Сгибнев и Феоктистов, которые должны были получить за эту диверсию 80 тысяч рублей золотом через банк в Берне (Швейцария). Однако получить эти деньги им помешала революция.

Для допроса арестованных и подготовки процесса по делу германской разведорганизации… приезжали руководители Прокуратуры СССР…

За вскрытие этой разведорганизации я в 1934 году был награжден знаком «Почетный чекист» и месячным отпуском на теплоходе «Крым»…

Так как история гибели «Императрицы Марии» до сих пор остается неизвестной широкой публике, несмотря на то что о самом факте ее гибели написано немало, и так как публикация статьи в «Технике – молодежи» снова возбудила острый интерес к этому событию, – считаю своевременным рассказать документально в печати подлинную историю диверсии на линкоре «Императрица Мария» и историю раскрытия этого преступления чекистами в 1933—1934 годах…»