Текст книги "Преступление не будет раскрыто"

Автор книги: Анатолий Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

XXX

Все заключённые с первой судимостью за исключением тех, кто изменил родине и подрывал экономику государства хищениями социалистической собственности или изготовлением фальшивых денег, – все имеют право на помилование. Помилование даётся только раз в жизни. И если человек снова совершает преступление, то рискует остаться без головы. Каким бы суровым не был второй приговор, вплоть до расстрела, рассчитывать на помилование больше не приходится.

Вадим, подавая прошение о помиловании, делал это со спокойной душой. Второй раз попадать за решётку не собирался. Да и в сущности какой он преступник? Просто вёл себя как последний трус, как подлец и негодяй – вот и всё. Если бы не ополоумел от страха, если бы вёл себя как подобает порядочному человеку в подобных случаях, судьба у него могла быть совершенно другой. Тем более, что в детстве были аномалии в психике – мания чистоты. Сохранилась даже кружка, которую тщательно мыл лично сам и прятал в шкаф подальше от мух. С законом он всегда был в ладу. А уж теперь, когда хлебнул мурцовки и наелся баланды по горло, теперь не то, чтобы совершить какой-нибудь криминал, улицу в неположенном место ни за что не перейдёт, подождёт зелёного светофора. А уж садиться за руль автомобиля даже в трезвом виде – упаси Бог! Куда надо доберётся на городском транспорте – так спокойнее. Одним словом личность Вадима, как человека не представляющего собой никакой социальной опасности, сомнений ни у кого не вызывала. Родители после суда переехали жить в Москву. (Георгий Антонович, используя связи и прежние заслуги, перевёлся на работу в министерство). В Москве они подключили к делу лучших столичных адвокатов. Руководство колонии пожалело не столько несчастного Вадима, сколько несчастную Екатерину Львовну, выплакавшую в присутствии начальника колонии и начальника отряда Пушкарева море слез. Руководство поспособствовало соответствующим ходатайством, и дело выгорело. Вадима помиловали.

Когда его выпустили на волю, когда за его спиной солдат охраны с громыханием закрыл железную дверь проходной будки, Вадим пустился в пляс. Какое же это было счастье! Деревья, птиц, людей, дома – весь мир, который, казалось, не год, а целую вечность рассматривал через решётку и через колючую проволоку, – весь мир хотелось обнять и расцеловать. Как ненормальный он плясал на автобусной остановке, ожидая попутки или автобуса на Иркутск. Проголодавшись, забежал в продовольственный магазин, напротив которого, проломив машиной забор, пыталась вырваться на свободу шайка преступников во главе с Султаном. Купил бутылку лимонада и килограмм помадки. И как раз подошёл автобус на Иркутск.

В этот же день по одной из аллей центрального парка из конца в конец ходили Инна Борзенко и Вадим Пономарёв. Инна ещё не пришла в себя после событийна квартире у Олега и в институте, точнее – в аудитории с открытым окном, через которое сиганул Олег. Она не смотря ни на что очень любила его и на предложение Вадима уехать вместе с ним в Москву ответила отказом. Теперь они ходили взад и вперёд по аллее и выясняли отношения.

Решалась их судьба, и они, естественно, волновались каждый по-своему, но беседовали тихо и спокойно, так что со стороны могло показаться – решают не свою судьбу, а обсуждают погоду.

– Не спеши с ответом, подумай, – упрашивал Вадим.

– Я ещё раз повторяю: нет, – твердила Инна. – У меня к тебе абсолютно ничего не осталось. Как я могу выйти замуж за человека, к которому у меня абсолютно ничего нет?

– Ты писала мне письма, – сказал Вадим. – До самого конца, пока я не освободился.

– Насколько ты помнишь, на каждые твои два послания я отвечала одной коротенькой запиской и только в тех случаях, когда мне было трудно, не везло в жизни. Я вспоминала тебя только в такие дни. Мне казалось, что тебе там живётся ещё хуже и я… из жалости, что ли… отвечала тебе. Вот так, Вадим Георгиевич, не обессудь.

– Не верится, – сказал Вадим, усмехнувшись, и нервным движением погладил стриженую голову. – Я сознаю всю вину перед тобой. Дважды в жизни сделал тебе очень больно. Но второй раз, – ты ведь сама знаешь, – дикая случайность… Всё произошло не по моей воле. Всё это я понимаю. Можно меня не простить, но как можно забыть то, что было между нами?

– Я ничего не забыла, – ответила Инна. – Просто в душе у меня не осталось ни капли любви к тебе. Пока ты был там, я ещё вспоминала то хорошее и светлое, что было между нами в студенческие годы. В воспоминаниях и вдали от меня ты был близкий мне человек, и я поэтому тебя жалела. Теперь, когда ты рядом, я чувствую, что ты чужой для меня. Совсем чужой. И в будущем у нас ничего не может быть.

– Не загадывай вперёд, – сказал Вадим, нахмурив брови. – Не люблю я это.

– Что же делать? Сердцу ведь не прикажешь.

– Может, мне лучше остаться здесь? – спросил Вадим.

– Зачем?

– Мы будем встречаться. Постепенно как-нибудь найдём пути друг к другу.

– Нет, не нужно оставаться, – ответила Инна. – Ты будешь приходить к нам, а маме это не понравится.

– Прежде она хорошо относилась ко мне.

– То было прежде. Сам знаешь, за что она тебя не любит. И жить тебе тут негде.

– Жилье найду. Пока остановлюсь у Зоммера, а там – видно будет.

– Где будешь работать?

– Я сегодня уже был на заводе, где работал до суда. Старые друзья меня хорошо встретили. Начальник конструкторского бюро вспомнил, как я аккуратно и быстро делал чертежи. Он намекнул, что в случае чего, возьмёт меня обратно к себе.

– Как просто и легко у тебя всё получается, – сказала Инна. – Это ведь плохо, когда человек не успел выйти из заключения, не отсидев своего срока, и ему все двери открыты и друзья бросаются в объятия.

– Что же это? – спросил Вадим с усмешкой. – Ты считаешь меня матёрым преступником, от которого все должны отворачиваться?

– Я этого не считаю, – ответила Инна. – Просто боюсь, что снова избалуешься и опять случится беда.

– Нет уж! – твёрдо заявил Вадим. – С меня довольно.

– Вдруг опять какая-нибудь случайность.

– От случайностей конечно никто не гарантирован. Но «Мерседес», слава Богу, продали. И за руль я больше не сяду.

– Это верно, – согласилась Инна, рассмеявшись. – От случайностей никто не гарантирован. Даже я побывала в тюрьме.

– Так что же будем делать? – спросил Вадим. – Решай, одно твоё слово, и я остаюсь.

– Нет, езжай.

– А если сам решу остаться?

– Как хочешь, но я бы на твоём месте поехала в Москву. Во-первых, у тебя там родители. Во-вторых они тебя ждут, а здесь тебя никто не ждал, разве что Станислав Зоммер. И вообще – Москва всё-таки столица.

– Не знаю, я там не жил.

– Поживи, узнаешь.

– Здесь я провёл лучшие свои годы.

– Ещё молод, успеешь наверстать упущенное.

– Да, – сказал Вадим, вздохнув с сожалением. – Тебе действительно все равно: в Москве я, в Иркутске – рядом с тобой или в колонии строгого режима. Тебе все равно.

– Нет, зачем же! – возразила Инна. – Лучше, конечно, если ты на свободе. Я же не враг тебе.

– Я чувствую, что-то с тобой случилось за это время. Скажи откровенно. Я буду знать и, может быть, это к лучшему.

– Сделаешь для себя выводы?

– Да.

– Хорошо, – согласилась Инна. – Я скажу тебе все. Я люблю одного парня. Он заслонил собой тебя и всех прочих. Устраивает тебя такой ответ?

Вадим побледнел.

– Кто он?

– Для меня самый интересный человек из всех, кого я знала. Этот человек во всём противоположный тебе.

– Он сейчас здесь?

– Учится на втором курсе политехнического. – Смазливый сосунок!

– Совсем не смазливый и далеко не сосунок. Отслужил в армии и даже побывал в Афганистане.

– Ну и… Как твои успехи? – спросил Вадим, превозмогая волнение.

– Никак. Он меня не любит.

– М-да, – произнёс Вадим, вздохнув. – Плохо наше дело.

– Вот такие дела.

– Но пока ещё не смертельно плохо, – заключил Вадим. – Пока дышим, пока есть голова на плечах, руки-ноги целы, ещё не всё потеряно. Все можно исправить.

Инна улыбнулась. Нечто подобное она слышала от Добровольского. Только этот звонил с другой колокольни.

– Из Москвы я напишу тебе, – на прощание сказал Вадим.

– Пиши, – согласилась Инна. – Против писем я не возражаю.

Поговорили и разошлись.

XXXI

Осинцев возвращался домой из института. Как обычно вошёл в подъезд и заглянул по пути в почтовый ящик. Вынул свежие газеты. Среди газет обнаружил письмо на своё имя. Обратный адрес – село Зорино, средняя школа и неразборчивая подпись. «Опять понадобился зачем-то», – вздохнул Олег, разглядывая конверт. Сунул его в газеты. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, стал мысленно ругать зоринских пионеров: «Вот неуёмные! Фотопортрет у них есть. Указ Президиума Верховного Совета СССР художник размалевал чуть не на полстены. Собственноручную запись в какой-то книге им сделал. О том, что и как было, на торжественной линейке рассказано подробно. Что ещё нужно? Вот черти полосатые! Не дают покою».

Войдя в свою комнату, бросил газеты на стол, разорвал конверт и вынул двойной лист в клеточку из ученической тетради, исписанный ровным каллиграфическим почерком. Наверно, пионервожатая, – подумал он и стал читать.

«Дорогой Олег Павлович!

Ты, наверно, удивишься, когда получишь моё письмо. И будешь вправе удивляться, потому что после столь долгого отсутствия контактов между нами оно тебе, конечно, как снег на голову. Но я была буквально потрясена, когда приехала в Зорино, и поэтому пишу тебе. Здесь я оказалась случайно. Прохожу педагогическую практику. Вообще-то я хотела ехать на практику в Красноярск. Я рассчитывала, что буду проходить практику в какой-нибудь школе в Красноярске и жить дома с родителями и дочуркой. Но руководство облоно распорядилось направить всех практикантов по деревням Иркутской области. Я не знаю, почему оно так сделало. Может быть с какой-нибудь целью. Например, чтобы мы привыкали к сельской жизни, если после окончания вузов получим распределение в сельские школы. Во всяком случае приказ заведующего облоно был категоричен: всех практикантов по деревням! Я сколько не отбивалась, выдвигая в качестве аргумента свою годовалую дочурку, ничего не вышло. Пришлось ехать в Троицкий район. Когда в районо спросили, где бы хотела поработать, я вспомнила, что тут где-то близко наши с тобой любимые места. А когда вспомнила, что ты из села Зорино, то сразу попросилась в это село. Так я оказалась на твоей родине.

Конечно же, сразу спросила о тебе. Обратилась к старым преподавателям в надежде, что кто-нибудь из них тебя помнит. Меня подняли на смех. Посоветовали прогуляться в пионерскую комнату. Там, в пионерской комнате, я и увидела твой портрет под стеклом и в рамке при всех регалиях и званиях. Не скрою, была так потрясена, что чуть не разрыдалась, как тогда на берегу Ангары, когда ты вытащил меня из воды. Я ушла домой и плакала весь день и весь вечер, и вот, вызнав разными путями твой домашний адрес, пишу со слезами на глазах. Не знаю, что такое на меня навалилось, но слезы текут и текут. Может быть от радости, что ты, побывав в такой передряге, остался живой. Может от чего другого.

Говорят, что ты уехал из Зорино насовсем, что учишься в политехническом институте. Если не возражаешь, можем встретиться в Иркутске. Теперь я снова живу в общежитии. Найдёшь меня легко, если захочешь, конечно. Но мне очень хочется посмотреть на тебя, поговорить, вспомнить вместе бабусю из Ольховки, которая угощала нас вкусным клубничным вареньем и рассказывала страшные истории у костра. Все дни и ночи, проведённые с тобой на Ангаре, я помню до мельчайших подробностей. Хочу проверить, помнишь ли хоть что-нибудь ты? Но, к сожалению, встретиться сможем только осенью, когда начнётся новый учебный год. Раньше я не смогу приехать в Иркутск, так как до июня буду жить в Зорино, а потом летние каникулы проведу в Красноярске у своих родителей. До свидания.

Марина».

Письмо было написано два месяца назад. Два месяца Марина носила его в сумочке, не решаясь бросить в почтовый ящик. Наконец, решилась. Олег получил его в конце апреля, когда наступили удивительно тёплые погожие дни и распустилась верба.

Он сел с письмом на кровать и снова внимательно перечитал его. Почувствовал, как изнутри неудержимо наплывает мучительно-счастливое состояние. Точно такое же, какое испытал когда-то на берегу Ангары, будучи влюблённым по уши в Марину. Аккуратно свернул письмо, вложил в конверт и спрятал в тумбочке. Тут же стал собираться в дорогу. Побросав в сумку всё необходимое, побежал на автовокзал узнать расписание автобусов. Потом – в институт. Декана на месте не оказалось. Разыскал Добровольского на кафедре математики.

– Петрович, умоляю тебя, помоги!

– Что случилось?

– Надо срочно уехать, а декана не могу найти.

– Куда уехать?

– В село Зорино.

– На родину, что ли?

– Да. На родину…

– Случилось что-нибудь? – Добровльский уже собрался выразить соболезнование.

– Да ничего особенного не случилось. Никто не умер. Но очень нужно. Срочно!

– А чем я могу помочь?

– Но что мне делать? Декана нет, отпроситься не у кого, и автобус через два часа. Посоветуй как быть.

– На вот тебе лист бумаги. Пиши быстренько заявление на имя декана с просьбой отпустить на несколько дней в село Зорино по личным обстоятельствам. А я передам ему. Объясню обстановку. Мол так и так. Надо было срочно уехать к родным. Опаздывал на автобус. Но что случилось-то?

– Потом, Петрович, потом, – сказал Олег, наскоро сочиняя заявление. – Когда вернусь, все расскажу.

XXXII

Отправив письмо, Марина пошла посмотреть дом, где жил Олег. На её счастье дед Илларион сидел на лавочке, греясь на солнце. Издали его можно было принять за огородное чучело – настолько он был смешон в залатанной длиннополой шубе, в старой кожаной шапке-ушанке с поднятыми кверху и торчащими в разные стороны ушами, на концах которой болтались длинные завязки. Серые валенки на нём были новые и неимоверно высокие – голяшки выше колен. Опираясь на трость, старик наблюдал за двумя пёстрыми петухами, которые угрожающе вытянули друг перед другом шеи и, то поднимая; то опуская головы, не решались начинать бой.

Марина подошла к нему с некоторой опаской и поздоровалась.

– Здорово, – приятельски ответил дед и пожевал беззубым ртом. Кудлатая с сильной проседью борода оттопырилась и зашевелилась.

– Осинцевы, кажется, здесь живут? – спросила Марина.

– Здесь.

– Я ищу дедушку Иллариона Васильевича.

– Я дедушка Илларион Васильевич.

– Извините, я хотела у вас спросить… – Марина покраснела.

– Не стесняйся. Спрашивай.

– Олег Павлович…

– Хватилась! Альки давно тут нет.

– Я знаю, что его тут нет. Но он вам хоть пишет?

– Пишет.

– Какие последние новости? Не женился ещё?

– Не, не женился. Ему вредно жениться.

– Почему?

– Здоровье слабое.

– Это у него-то здоровье слабое? – хмыкнула Марина.

– Слабак, – сказал дед. – Воевать, может, и силён, а с бабами слабак. Не в меня пошёл. Я в молодости бывало…

– А он приезжает к вам?

– Приезжает. А как же. В прошлом годе приезжал.

– А когда? В какое время?

– В прошлом годе, однако, не то на Успеньев день, или на Ильин ли день приезжал. Гутя! – вдруг крикнул старик, обращаясь к женщине, которая, распахнув настежь створки окна, протирала стекла. – Когда Алька в прошлом году приезжал?

Августа Петровна высунулась из окна.

– Точно не помню, дядя Ларион, – ответила она. – По-моему, в конце августа. Вы насчёт Олега пришли?

– Я хотела разузнать кое-что о нём. Поподробнее. Мы давно знакомы, но в последние годы не виделись.

– Заходите в дом.

– Не помешаю?

– Я как раз заканчиваю. Последнее стекло вот протру и все. Слава Богу, навела маленько порядок к празднику. Заходите, пожалуйста.

Марина вошла в дом. Августа Петровна вскипятила чайник. Поставила на стол варенье. Они сидели, пили чай и разговаривали часа три.

Было это за неделю до Первомая. А за два дня до праздника у Марины было уже, как говорится, чемоданное настроение. Собиралась ехать в Красноярск, чтобы отпраздновать Первомай там со своими близкими. Она работала в первую смену и около часу дня проводила последний урок, когда увидела в окно подошедший автобус. Со второго этажа школы вся площадь как на ладони. И пассажиров, которые выходили из автобуса, видно очень хорошо. Вдруг Марина отпрянула от окна. В сильном волнении подошла к столу. Чтобы скрыть волнение, стала бесцельно листать классный журнал. Но ученики всё-таки обратили внимание на резкую перемену в ней. И кое-кто даже заглянул в окно. Но на площади кроме автобуса и пассажиров, которые расходились в разные стороны, ничего интересного.

Марина взглянула на часы. До конца урока оставалось пять минут. Она закрыла журнал и сказала:

– Урок окончен. Выходите по одному. Только, пожалуйста, тихо.

Но где там!

– Ура! – закричали ребятишки, вскакивая со своих мест. Каждый хотел первым выскочить на улицу, на солнышко.

Марина из школы пошла не домой, а в детский сад, где Августа Петровна работала воспитательницей. Был как раз тихий час. Дети легли в кроватки после обеда. И Августа Петровна по просьбе Марины сбегала домой на минутку.

Олег только что умылся с дороги. Вытирал лицо полотенцем. Чувствовалось, что возбуждён. Радость и счастье написаны были на его лице. Тепло поздоровались.

– Давненько не виделись, – сказала Августа Петровна и добавила с загадочной улыбкой: – А тут о тебе, между прочим, справлялись недавно. Догадываешься кто?

– Очень интересно, – кто это обо мне мог справляться? – Олег и без того был взволнован, а тут и вовсе как шальной стал. Кое-как вдел петельку полотенца на крючок.

– Зна-аешь кто справлялся. – Августа Петровна расплылась в улыбке. – Иначе бы не приехал. Дней пять тому назад она была здесь. Наговорились мы всласть. Умница. Красавица. Все при ней. Прямо дух захватывает, когда представлю вас мужем и женой.

– У меня сёдни нос зуделся, – сказал дед, намекая на выпивку. – С самого утра.

– С утра говоришь? – весело сказал Олег и подмигнул Августе Петровне. – С утра – не в счёт. Это к ненастью, дед.

– Если такие девахи будут приходить сюда, какая намедни была, то уж точно – жди затяжного ненастья. – Дед сидел на своём топчане. Оттопыривал бороду и шевелил тонкими губами. В ясных карих глазах его сверкнул озорной огонёк. – Ишо раз придёт, и заненастьит твоя жись. Как пить дать. Гляди, как бы опять не повезли на ероплане в ентот самый… в госпиталь.

– Все может быть дед. Как говорит один мой знакомый: пути Господни неисповедимы.

Августа Петровна пошла в свою комнату и поманила Олега пальцем. Олег пошёл следом. Августа Петровна с таинственно-интригующим видом стояла посреди комнаты.

– Она ждёт тебя в берёзовой роще. На опушке возле большой поляны. Знаешь где?

– Знаю.

– От всей души желаю вам счастья. … Берёзовая роща – любимое место отдыха зоринцев. Олег бежал туда как ошалелый. Когда выскочил на поляну, услышал окрик:

– Олег!

Обернулся. Увидел Марину и побежал к ней, протянув вперёд руки. Она бросилась ему навстречу. Они обнялись. Марина зарыдала. Олег прижал её к себе крепко-крепко и стал целовать.

– У меня камень на сердце, – сказала Марина и зарыдала ещё сильнее. – Олег, я не знаю что делать!

XXXIII

К перрону Ярославского вокзала подошёл пассажирский поезд. Из вагона вместе с пассажирами вышла Марина. Она в чёрном демисезонном пальто и в модной шляпке с сеткой, приспущенной на глаза. Никакого багажа при ней. Только сумочка чёрного цвета, которую она крепко держала в руках, прижав к груди.

Марина спустилась в метро и поехала в центр Москвы. Нашла справочную будку на Тверской улице недалеко от Кремля. У будки очередь несколько человек. Марина встала в очередь и терпеливо ждала пока подойдёт очередь, и ещё потом два часа ждала, пока дадут необходимую справку.

Со справкой быстро нашла фешенебельный многоэтажный дом и квартиру. Подошла к двери. Открыла молнию сумочки, заглянула туда и оставила сумочку открытой. Постояла немного и, стиснув зубы, решительно вскинула кверху руку и, ткнув указательным пальцем в кнопку, долго звонила. Дверь открылась. Тарас Горшенин уставился на Марину.

– Не узнаешь? – злобно спросила Марина.

– Чего тебе?

– Поговорить надо.

– Говори.

– Вот так? Через порог?

Тарас распахнул дверь и впустил Марину в прихожую.

– Дома кто-нибудь есть? – спросила Марина.

– Мама дома. Ну? В чём дело?

– Жаль, что не один, – сказала Марина. – А то можно было бы повторить то, что ты так лихо проделал со мной на квартире у Беляева. Помнишь?

– Ничего я не помню. Проваливай отсюда. Выметайся. – Тарас приоткрыл дверь. Отошёл в сторону.

– Тарасик! – раздался женский голос из глубины комнат. – Кто там?

– Знакомая! – крикнул Тарас – Она уходит! Выметайся. – Тарас обратился к Марине и кивнул головой на дверь. – Вон отсюда!

– Ну как же? – сказала Марина. – Я была при смерти. Ещё немного – на несколько минут опоздай скорая помощь – и мне конец. Неужели не помнишь?

– Не помню.

– Ну да. Ты же был невменяемый.

– Да. Я был невменяемый. Это зафиксировано в акте экспертизы чёрным по белому.

– И всё ещё страдаешь шизофренией?

– Страдаю.

– У меня есть хорошее лекарство, – сказала Марина. – Оно мигом вылечит.

Марина вынула из сумки пистолет и выстрелила ему в голову.

Тарас отпрянул к стене и с грохотом повалился на пол, зацепив рукой какие-то предметы, стоявшие на столике в прихожей.

Марина положила пистолет в сумку, вышла из квартиры и захлопнула дверь.

Тарас остался лежать на полу в прихожей, вытаращив глаза и открыв рот. На лбу, как у индуса, красное пятно.

Марина вошла в лифт. Лифт начал спускаться, когда она услышала пронзительный женский крик. Марина вышла на первом этаже и повстречала старушку.

Во дворе – никого. Марина быстро свернула за угол. Через полчаса была уже на вокзале.

Неделю спустя Марина стояла у раковины в кухне. Чистила картошку. Звонок. Марина бросила очищенную картошку в кастрюлю с водой и пошла открывать дверь. Не снимая цепочки, приоткрыла чуть-чуть и посмотрела в проем.

Перед дверью стоял человек в штатском. Тот самый, который вёл дело по изнасилованию.

– Это я, старый знакомый, – сказал он. Марина сняла цепочку и впустила следователя.

– Проходите, – Марина провела его в комнату, предложила сесть.

Следователь, поблагодарив кивком головы, сел и положил папку на стол.

Марина отошла к окну и прислонилась спиной к подоконнику.

Следователь внимательно и загадочно посмотрел на Марину, барабаня пальцами по своей папке.

– Ну и что? – сказала Марина. – Долго будет продолжаться эта игра в молчанку?

Следователь улыбнулся и хлопнул ладонью по своей папке.

– Ну как? – спросил он. – Свалилась гора с плеч?

– Не понимаю, – сказала Марина. – О чём вы? Следователь усмехнулся.

– Не понимаете, – сказал он. – Ну ладно. Эта квартира ваша? – вдруг спросил он, осматривая комнату.

– Да, эту квартиру дали моему мужу.

– Хорошо живёте с мужем?

– Хорошо.

– Прекрасно, – удовлетворённо произнёс следователь. – Поздравляю. И желаю счастья.

– Вы за этим приехали? Пожелать мне счастья? Следователь опять усмехнулся, замотал головой.

– Нет, – сказал он. – Не за этим, конечно. Человек в штатском пододвинул к себе папку. Помолчал, собираясь с мыслями.

– Мне, – сказал он, – поручили вести дело об убийстве Горшенина. И это очень хорошо, что поручили именно мне. Он жил в моём районе. В том же районе, где жил Беляев, на квартире у которого приключилось с вами несчастье. Такое вот случайное, но удачное совпадение.

Следователь поднял глаза на Марину. Ждёт, какая будет реакция.

У Марины реакции никакой. Стоит, прислонившись к окну и молчит.

– О-хо-хо! – вздохнул следователь. – Но дело это дохлое. Москва большая. Страна большая. Людей много. Это единственное, что пока не растратила несчастная Россия. Вот и попробуй найди молодую женщину в чёрном демисезонном пальто и модной шляпке с чёрной сеткой. Именно такую женщину видела в подъезде в момент преступления старушка, проживающая в том доме. Эта старушка – божий одуванчик – божится, что женщина была ангельской красоты. А конкретно описать не может. Фоторобота у нас нет. И свидетелей больше никого нет. Старушка, – подчеркнул следователь, – один-единственный свидетель. Она запомнила чёрное демисезонное пальто и модную шляпку с приспущенной на глаза сеткой. Пальто не так важно. Половина женщин ходит в чёрном пальто. А вот модная шляпка… Но всё равно. Если эта молодая женщина не москвичка, а я убеждён, что это именно так, что она приехала издалека расквитаться за старые грехи с этим типом, – и если она догадается выбросить свою шляпку в мусоропровод, то, как говорится, и концы вводу. – Следователь с улыбкой вздохнул. – Ну, а поскольку у этого типа, царство ему небесное, чёртова уйма разных знакомых женского пола, я вынужден проверять всех подряд. Оформляю свидетельские протоколы, как правило, с безупречным алиби. Надеюсь, у вас тоже безупречное алиби. Ваш муж может это подтвердить?

– Что подтвердить?

– Что вы никуда из своего города не уезжали на прошлой неделе.

– Нет, он не может этого подтвердить.

– Почему?

– Он на химкомбинате в Кемерове. Проходит производственную практику.

– Ага. – Следователь размышляет. – Ну это и к лучшему. Давайте будем оформлять протокол на алиби без вашего мужа. Это к лучшему.

Следователь пишет протокол.

– Все, – сказал он. – Готово. Внимательно прочитайте и распишитесь.

Марина подошла к столу, прочитала протокол и расписалась. Опять отошла к окну.

Следователь поднял протокол вверх двумя пальцами и произнёс:

– Эту бумагу с вашим автографом я подошью в дело. Дело положу в сейф уголовного розыска. И будет оно там лежать вечно. Потому что это дело, я ещё раз повторяю, бесперспективное. Преступление никем и никогда не будет раскрыто.

Он положил протокол в папку и закрыл её.

– Теперь у меня к вам огромная просьба. Будут просьбы ещё кое-какие – помельче, – добавил следователь, – но эта просто-напросто огромная просьба. – Он уставился на Марину. – Пожалуйста, сегодня же… Обязательно сегодня же, – подчеркнул следователь, – выкиньте свою злополучную шляпку с сеткой в мусоропровод. Её необходимо уничтожить.

Марина абсолютно спокойна.

– А вы уверены, что она у меня есть? – спросила она.

– Ну, Марина Викентьевна! – Следователь удивлённо развёл руками. – Я хорошо помню наш разговор в больнице. И хорошо понимаю, что ни одного дня, ни одной минуты вы не могли жить спокойно, пока эта мразь ходила по земле. Прости меня Господи, что говорю так о покойнике. Но он исковеркал жизнь не только вам. В общем так: вы даёте мне слово, что выбросите свою шляпку сегодня же?

– Хорошо, – сказала Марина. – Я выброшу её.

– Вот это другой разговор, – одобрительно сказал следователь. – Приятно слышать разумные речи. Теперь скажите, где вы научились так метко стрелять? Выстрел был просто великолепный.

Марина молчит.

– Я спрашиваю из любопытства, – сказал следователь. – Говорите как на духу. Ничего не бойтесь.

– В тире, – сказала Марина.

– Специально ходили в тир? – спросил следователь. – Специально готовились к этой акции?

– Да, специально, – ответила Марина.

– Пистолет, конечно, купили на чёрном рынке, – сказал следователь. – Теперь это просто. Выбросьте его тоже куда-нибудь подальше. Лучше на дно реки. Это вторая моя просьба. Есть река поблизости?

– Река есть. Но выбросить пистолет нельзя.

– Почему?

– Он принадлежит Олегу.

– Олег – это ваш муж?

– Да.

– Как принадлежит? Не понимаю.

– У него есть официальное разрешение.

– Да? – удивился следователь. – Он что, большой начальник?

– Нет.

– А кто он?

– Студент.

– Студент? – ещё больше удивился следователь. – Ничего не понимаю. Ну-ка, где это разрешение?

Марина открыла тумбочку, достала документ и подала следователю.

Следователь читает.

– Ничего не понимаю, – повторил он.

Марина достала из шкафа пиджак Олега со звездой Героя и с орденами. Повесила пиджак на спинку свободного стула и повернула стул и пиджак лицевой стороной к следователю.

– Ах, вот оно что, – сказал следователь. – Афган.

Мужик, видать, серьёзный – этот ваш студент. Но всё равно, кто-то ему покровительствует. Так просто разрешение на личное оружие не выдаётся.

– Мой муж в покровительстве не нуждается, – сказала Марина.

Она достала из тумбочки удостоверение и подала следователю. Следователь открыл корочки. Читает:

– Мастер спорта по стрельбе из пистолета. Вот теперь понятно, почему ваш выстрел был мастерский. Имея такого учителя, можно, конечно, научиться метко стрелять. А можно взглянуть на пистолет?

Марина вынула из тумбочки пистолет и подала следователю. Следователь взял пистолет.

– Браунинг, – сказал он с улыбкой. – Хорошая игрушка.

Он положил пистолет на стол рядом с удостоверением.

– Ну вот, – сказал он. – С сегодняшнего дня, я, так сказать, ваш сообщник.

– Я вас ни о чём не прошу, – сказала Марина, гордо подняв голову. – Можете арестовать меня хоть сию минуту. Все улики вам налицо. Пожалуйста, пистолет. Могу достать шляпку.

Следователь поднял руку.

– Не надо шляпку, – сказал он. – Я не люблю, когда передо мной маячат красавицы в модных шляпках.

– Сплошной фарс какой-то, – сказала Марина в сердцах. – Голова идёт кругом.

– Успокойтесь, – сказал следователь. – Если бы я хотел вас арестовать, я пришёл бы, во-первых, с ордером на обыск. Это, во-первых. А, во-вторых, пригласил бы сюда понятых. И составил бы совершенно другой протокол. А поскольку я и не собирался вас арестовывать, хотя с самого начала был уверен, что именно вы застрелили того типа, то и пришёл, как видите, без понятых и без ордера… На обыск. Намерения у меня совершенно другие – как оградить, как обезопасить вас от всяких случайностей в будущем.

– Почему вы это делаете?

– Сложный вопрос, – сказал следователь. – Но попробую хотя бы частично ответить на него. На первый взгляд цепь событий, которые приключились с вами, чисто бытового характера. Бытовка. Так называют у нас в уголовном розыске подобные события. Но это только на первый взгляд. На самом деле явление социальное. Несправедливость, ложь и беззаконие системы – вот истинные причины всего того, что произошло с вами, уважаемая. Насмотрелся я на эту, насквозь прогнившую систему, так сказать, изнутри. Служить ей больше не хочу и не буду. Вот, в общих чертах, почему в данном случае я так поступаю и почему в данном случае ставлю перед собою задачу диаметрально противоположную своему долгу. Конечно, это ненормальное явление. Но поскольку кризис в стране, то почему он должен миновать органы милиции? Вот я и ставлю перед собой задачу – под шумок гласности замаскировать это дело получше, затырить подальше. Угрызений совести не испытываю и испытывать не буду, потому что собрался уходить из органов. Меня, кстати, давно приглашают в кооператив. Пойду работать в частное сыскное бюро. Оно, по крайней мере, без парткома.