Текст книги "Голова в облаках"

Автор книги: Анатолий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

X

Красный уголок был наполовину полон. Кроме приглашенных начальников Балагурова, Межова, Мытарина, Заботкина, Колокольцева, Веткина, главбуха Владыкина, прокурора Огольцова, военкома майора Примака, директора школы Мигунова, строительного прораба Ломакина, пришли Вера Анатольевна и Зоя Яковлевна, дежурная птичница Пелагея Шатунова со своим Парфенькой, операторы из ближнего, инкубатория, шофера. Последней прибежала Феня Хромкина с большим свертком в руках.

Председательствовал Сергей Николаевич Межов. По служебному рангу он находился за Балагуровым, но тот за стол не сел и возглавить обсуждение отказался: я-де старик, а ты молодой, тебе и карандаш в руки. Секретарем возьми самую красивую женщину, свою Зою Яковлевну. Впрочем, нет, жену нельзя, не положено. Тогда Веру Анатольевну… Заметил настороженность в немигающих глазах Межова, улыбнулся извиняючись: прости, не подумал, что она тоже для тебя здесь запретна. Разве что Феню Хромкину? Но и она не годится при обсуждении ее мужа. Пелагею Шатунову? Малограмотна. Надо же, ни одна баба не подходит. Давай тогда Митю Соловья – заседать любит, писать мастак.

– Дмитрий Семенович, товарищ Взаимнообоюднов, подгребай сюда!

Организовав главное, Балагуров сел в первом ряду, с краешку, и приготовился слушать.

Миниатюрный, серенький, при галстучке, Митя Соловей, оказавшись за столом, оживил собрание своей легкостью, приветливостью. Может, потому, что тяжеловесный Межов грузно навалился на стол и исподлобья оглядывал присутствующих, словно предупреждал заранее: мы собрались на серьезное обсуждение и будьте добры вести себя как надо.

Сеня был доволен таким председателем. Балагуров тоже хороший, но очень уж любит шутить, как Мытарин, любит розыгрыши, собьет в сторону, отвлечет, а Межов – серьезный, поведет дело в надежной конкретности направления. И спина у него широкая, уютно за такой, бестревожно.

Сеня стоял у демонстрационной доски с прикнопленными к ней самодельными чертежами, поматывал тонким железным кронштейном, который был ему за указку, и ждал команды начинать. Феня из заднего ряда делала ему знаки, выманивая к себе. В руках у нее был сверток с праздничным костюмом и рубашкой, из-за которой она опоздала: пришлось гладить, в сундуке лежала. Сеня в ответ качал лысой головой: и так, мол, сойдет, я на работе. Халат, правда, в мазуте, но еще не рваный, четвертый год только ношу, берегу. А Феня не соглашалась, вертела пальцем у виска: соображай-де своей-то безразмерной головушкой – перед начальством выступаешь, не перед своей семьей.

Но сразу замерла, преисполнилась уважительного внимании, едва Семя стал говорить. И как же складно, по-ученому он повел речь, как серьезно и без всякого стеснения водил железной указкой по чертежам, которые вчера рисовал на обоях до полночи! Межов даже повернулся боком к нему, чтобы только видеть Сенину указку и слышать его разумные слова. А Митя Соловей быстро-быстро писал за столом, и Колокольцев в переднем ряду черкал в блокнотике. А Сеня молодец, Сеню вот как слушают, не шелохнется ни один. И бритоголовый веселый Балагуров, и сутулый, совсем старый Владыкин, и представительный, в светлом костюме Мигунов, и большеносый Веткин в больничной пижаме, и прямоплечий майор Примак с развернутой грудью, и прищуренный, остролицый прокурор Огольцов с узенькими, в ниточку усами. А строительный начальник Ломакин в комбинезоне, забрызганном известкой или мелом, и Заботкин в темном, как у Сени, халате слушали, склонив головы набок, будто куры на нашесте. Ну Сеня, ну златоуст, всех заворожил!

И когда он закончил и опустил тяжелую указку к полу, ожидая вопросов, в зале еще с минуту стояла озабоченная тишина. Потом задвигались, скрипя стульями, заговорили, засмеялись.

– В трубу, говорит, прозрачную замкнем и полетим, только кустики замелькают.

– Полетим не полетим, но если начнем строить по его плану – вылетим в трубу обязательно.

– Да-а, размахнулся он широко…

– А чего ему, всю жизнь забавляется как мальчишка. Да и денежки казенные, жалко, что ли.

– Не скажи. Может, его забавы-то выгоднее всего, экономнее. Передвижную мехдойку он когда еще сделал, лет тридцать назад. Таких нигде до сих пор нет. Вместо семи доярок работает одна, и коровы не болеют.

– Вот бы и занимался малой механизацией, а он полез во-он куда – целый район подавай, всю область, страну!

– Аппетит приходит во время еды. Межов постучал торцом карандаша по столу:

– Мы не на завалинке, товарищи. Если вопросов нет, давайте высказываться по порядку. Официальным оппонентом у нашего изобретателя главный инженер РТС Веткин. Он болен, мы с трудом выпросили его у Илиади на время обсуждения, поэтому не удивляйтесь больничному костюму.

Это предупреждение произвело обратное действие. Прежде на Веткина не обратили бы внимания, а тут провожали взглядами до стола президиума, тянулись через головы впереди сидящих, шептались на весь зал: «Надо же, из больницы приволокли!» – «Говорят, от любви к своей Ленке лечится». – «Неужели решатся на такую дурацкую дорогу?»

В синей фланелевой пижаме, в газетной пилотке на большеносой голове, худой Веткин был как клоун, и первые минуты все улыбались, не особенно слушая, что он говорит. Потом успокоились, ухватили направление его рассуждений, обрадовались, что он против самодвижущейся дороги. Неизвестно ведь, что хорошего принесет новая дорога, а старой, привычной, обжитой не будет. Соберешься, к примеру, в Суходол к теще, а у новой дороги одна секция на шестом километре встала. И ни машины, ни лошадки. Сейчас автобус не пришел – на попутке уедешь, а тогда как? И что это за страсть сгонять людей вместе, повязывать какой-то дорогой…

Веткин говорил серьезно, продуманно, доказательно:

– Обычная дорога с твердым покрытием стоит, если не ошибаюсь, червонец за квадратный метр. И это самая дешевая, асфальтовая дорога. Для магистрали же, кроме двигателей и транспортеров, потребуются бетон и железобетон, металлоконструкции, стекло, пластмасса, дерево. И все высокого качества. А расстояния у нас бесконечные, а природные условия суровы, выхлопными газами не согреешься. И как быть, если мне одному или с кем-то вдвоем понадобилось в областной центр – включать всю дорогу?

– Она же не сплошная, она из секций, товарищ Веткин! – обиделся непониманием Сеня. – А секции автономной самостоятельности. Проехали одну – выключилась, а следующая включилась в синхронной последовательности порядка.

– Но ведь мощность отдельной секции рассчитана не на одного-двух человек, она много выше большегрузных автомобилей, даже тракторов. Где же тут экономия? Если же строить маломощные, тогда нельзя будет обеспечить групповые перевозки крупных людских масс. Так?

– Не так. Можно найти вариант лучшей оптимальности.

– Лучший и оптимальный – синонимы, между прочим. Ты не учел главного: энергетических трудностей. Традиционные источники топлива не бездонны и энергетический кризис-не досужая выдумка дилетантов. А у тебя движителями магистрали запланированы морально устаревшие, неэкономичные, бесперспективные двигатели внутреннего сгорания…

– Почему бесперспективные? Вы же сами говорили, что если бы использовать по-хозяйски всю их полезную мощность силы…

– Да, говорил. – Веткин улыбнулся, потыкал тяжелой указкой в чертеж на доске. – Но незначительная выгода от стационарного использования этих двигателей уничтожается негибкой моновариантностью использования магистрали, затратами на ее постройку, на транспортеры, а ведь магистраль надо еще содержать, обслуживать – тоже затраты немалые.

– Но вы же говорили в больнице…

– Я говорил о настоящем, без учета такой коренной перестройки использования двигателей, ты же перестраиваешь, делаешь дорогу будущего. А у двигателей внутреннего сгорания нет будущего. После собрания я объясню тебе их главный технический недостаток, если ты его по рассеянности забыл…

Серьезная критика знающего человека, специалиста. Вот это да! Неужели Веткин мог так измениться за последние три недели? Это же другой человек – трезвый, спокойный, собранный. Видно, начальники всегда знали его настоящую цену и не ошиблись.

Радостные аплодисменты провожали Веткина до его стула в предпоследнем ряду. Так дружно, сердечно ему никогда не хлопали.

И Сеня смутился, дрогнул.

– Иван Никитич, заступитесь! – попросил сидящего рядом Балагурова. – Вы же поддерживали, обещали похлопотать…

Балагуров улыбнулся и встал.

– Должен откровенно сказать, товарищи: если не вдаваться в техническую и экономическую стороны этой магистрали, то я всей душой за проект Семена Петровича. Чем он мне нравится? Направлением мысли, ее социально-философским устремлением. Он ищет единую общую дорогу, причем такую, которая бы объединяла людей, обеспечивала их успешную работу, служила безопасным транспортом, не наносила бы вреда окружающей природе и так далее. Как отвечает проект этим поискам? Положительно, товарищи. Хотя, конечно, замечания инженера Веткина серьезны и мы не можем их не учитывать. А кроме них, надо думать, будут и другие замечания.

И сел на свое место, заговорщицки подмигнув Межову: мол, посмотрим теперь, в какую сторону потечет обсуждение.

Слова попросил Анатолий Ручьев. Сказал кратко, вдохновенно, как бывший комсомольский вожак:

– От всей души приветствую изобретение механической грузо-пассажирской магистрали и сердечно поздравляю изобретателя с большой творческой удачей. От души желаю, чтобы это детище нашего знаменитого земляка быстрее выбралось из чертежных пеленок, встало на ноги практической разработки и выросло в ту живую прекрасную магистраль, о которой доходчиво и ярко рассказал ее творец!

Он с таким воодушевлением захлопал в ладоши, что его невольно поддержали все, Феня уронила на пол свои сверток, а Балагуров победно подмигнул Межову, пожавшему тяжелыми плечами. Подмигнул и приобнял смущенного от похвал Сеню.

Но рано они радовались. После Ручьева за поддержку проекта высказалось только двое: директор средней школы Мигунов и Вера Анатольевна. Мигунова тревожило увлечение школьников мопедами и мотоциклами, мешающее учебе весной и осенью, а Вера Анатольевна рассчитывала, что магистраль обеспечит ей своевременный подвоз концентратов на ферму и доставку людей на работу. А то приходят кто как, полчаса-час позже за опоздание не считают.

Дальше пошла критика. Сперва, правда, демагогическая, ставящая под подозрение автора и его право на такое изобретение и изобретательство вообще.

– Мне странно слышать, – сказал прокурор Огольцов с места, любовно тронув большим и указательным пальцами тонкие усики, – что кому-то может не нравиться наша существующая дорога. Оглянитесь назад и посмотрите вперед: отцы нам оставили грунтовую, гужевую, грязную, а у нас сейчас асфальтовое шоссе и не карюхи какие-нибудь, а стремительные «Волги» и «Москвичи» с моторами по семьдесят – девяносто лошадиных сил.

– А везут они сколько? – не стерпел Сеня, вскакивая. – Везут они вас одного, живым весом тяжести пятьдесят килограмм. И это семьдесят железных лошадей!

Не надо бы невеликому ростом Сене говорить о пятидесяти килограммах усатенького Огольцова, потому что был тот еще невзрачнее Сени и воспринял его обмолвку как оскорбление.

– Откуда у вас такая масштабность, гражданин изобретатель?

– Товарищ! – поправил Межов. – Что ты его как подсудимого…

– Хорошо: пусть – товарищ. – И схватил Сеню взглядом, прищурил один глаз, прицелился: – Почему вам, товарищ изобретатель, хочется облагодетельствовать непременно весь народ района, области, страны? Откуда такая гордыня, такое преувеличенное представление о своих способностях, о праве покровительствовать другим? А вы спросили, хочет ли народ нашего района и области быть облагодетельствован вами?

В зале протестующее зашумели, Феня приготовилась защищать Сеню, Межов стучал карандашом по столу, но Огольцов напористо продолжал:

– Может, вы и для всего человечества намерены что-то изобрести?

– Хорошо бы. – Сеня мечтательно вздохнул.

– Слышите! Такое заявление можно объяснить только, непомерным тщеславием и явной переоценкой своих возможностей. Ведь этот человек не имеет даже среднего специального образования, он едва окончил девять классов вечерней школы рабочей молодежи. Причем уже в пятьдесят с лишним лет. Я не считаю нужным вдаваться в подробности его так называемого проекта и не думаю, что его вообще нужно обсуждать, хотя товарищ Веткин, специалист уважаемого учреждения, и старался тут с серьезной критикой. Я думаю, и проект и его автор стоят ниже самой снисходительной критики.

Он с достоинством опустился на стул, не обращая внимания на негодующий шум вокруг себя, на змеиное шипение Фени сзади: – «Усы-то не жмут, законник?»

Резко встала во втором ряду Зоя Яковлевна, требовательно посмотрела на мужа, требуя слова, и обернулась к Огольцову:

– С каких это пор у нас берутся под сомнение созидательная доброта, творческая работа, гуманные стремления служить своему народу? И что за несчастная склонность видеть в благородном и великодушном человеке корыстные устремления, тщеславие, мелкий расчет! Не говорит ли такая склонность о мелкодушии самого подозревающего?

Межов размеренно постучал карандашом по столу: держись в рамках объективной критики, Зоя!

Она норовисто тряхнула белокурой головой.

– Я не понимаю такой подозрительности. Ведь доброту просто истолковать: ты частица своего народа, частица человечества, ты не можешь и не должен быть нахлебником в мире, инертной частицей активного целого. Ведь активность и вечность родного народа и всего человечества зависит и от тебя, невечного, временного, от степени реализации твоих способностей, от твоих дел, поступков, слов, даже намерений и мыслей. Именно они, твои дела и мысли, обеспечат бессмертие и славу народа твоего, бессмертие всего человечества. А значит, и твоего собственного, поскольку ты был и остался его частицей – в тех благородных поступках, добрых делах и мыслях!..

Ей аплодировали тоже дружно и с удовольствием, как и Веткину, зарубившему изобретение Сени.

– Судя по вашей реакции, товарищи, – сказал Межов, – никто из присутствующих, кроме Огольцова, не подозревает Семена Петровича в грехах корысти и тщеславия.

– Я протестую! – Огольцов вскочил. – Это не выдумки, а вполне понятное предположение на основе известных фактов, подтверждающих именно корыстное тщеславие.

– Известные факты – это изобретения и рационализаторские предложения Семена Петровича на протяжении не одного десятка лет.

– На них есть авторские свидетельства, патенты? Или это лишь прожекты, подобные нынешнему?

– Есть у тебя свидетельства? – спросил Межов.

– А зачем они? – удивился Сеня. – Все же и так знают. В совхозной конторе приказы есть. Вы меня тоже премировали, Сергей Николаевич. Один раз за ПДУБ-1 (Передвижная доильная установка Буреломова – первая.), другой за НУУ-3 (Навозоуборшик усовершенствованный – третья модификация.).

– Как оригинально. Ни одного свидетельства, а величают изобретателем, собрали серьезное обсуждение какой-то нелепой выдумки. – И, скривившись в презрительной улыбке, сел.

В зале зашумели, вспомнили, что в Хмелевке есть БРИЗ, там наверняка регистрируют такие вещи хотя бы для отчета, можно оформить заявки на изобретения задним числом или как-то по-другому…

Межов, чтобы улеглось возбуждение, объявил десятиминутный перерыв.

Анька Ветрова, с благословения предусмотрительного Заботкина – не часто случаются здесь такие собрания, – завезла в буфет бочонок пива и несколько банок кильки пряного посола.

– Рыбья мать, на рубль сто штук, – хвалил Заботкин, помогая Аньке закрутить насос в бочонок.

Мужчины заметно нервничали, торопились: перерыв короткий, кто-то может не успеть. Правда, народу немного, некоторые в буфет даже не заглянули. Владыкин уже дряхл, Мигунов не научен выпивать школьной обстановкой, Сеня сроду не прикладывался, Веткин, кажется, курит у крыльца с Огольцовым – тот переживает свое разногласие с начальством, считая Веткина единомышленником.

А начальство – Балагуров, Межов и Мытарин – сбежало в контору совещаться, оставив в красном уголке Сеню в окружении сочувствующих женщин.

– Ты не прав, – говорил Балагуров Межову, прижав его животом к бухгалтерскому столу. – Ты ведешь собрание на слишком тугом серьезе, надо свободней, легче, с шуткой.

– Все равно разгромят.

– Разгромят. Но Сеня убедится в своей ошибке, вернется к работе и между делом придумает что-нибудь путное, а мы через отношение к этому курьезу выступающих уточним их деловые и человеческие качества. Так? Нет? Ручьев вот поддакивает из убеждения в нашей с тобой непогрешимости. Веткин тоже всегда поддакивал, но по своей алкогольной виноватости. Теперь не виноват и уже выпрямляется, держится самостоятельно.

– Вот еще Мытарина расколем… – Балагуров хохотнул и похлопал громоздящегося рядом Мытарина по локтю, не достав до плеча.

– Я вам не Огольцов и не Зоя, так легко не поддамся, – пробасил тот.

– Да, Межов, Зоя-то у тебя вон куда рванула! Вроде всегда была иронична, а тут взлетела за облака. Ты, Степан, брат ей, не объяснишь ли?

– Спросите что-нибудь полегче.

– Хватит обсуждать мою жену, пошли.

– Пусть мужики пивка попьют, не торопись. Как-никак, после трудового дня заседаем, во вторую смену.

– Тогда на досуге отгадайте старинную загадку, – предложил Мытарин. – У старика было три сына, а из имущества – девятнадцать овец. Перед смертью он завещал старшему половину овец, среднему – четвертую часть, младшему – пятую. Сколько овец досталось каждому?

– Ну это просто. – Балагуров вынул ручку и записную книжку, начал делить.

Межов вычислял в уме. Мытарин с улыбкой предупредил, что цифры должны быть целыми, овцы – живыми. Но так, если соблюдать завещание, не получалось, хотя Мытарин тут же заверил, что сыновья благополучно разделили овец живыми.

Межов пожимал плечами. Балагуров хмыкал и вертел бритой головой, но решение не приходило. Мытарин отвернул рукав сорочки и, посмотрев на часы, объявил, что время для блиц-ответа кончилось, пора идти на собрание.

– Утром бы решили, – сказал Балагуров со вздохом. – А после рабочего дня какой блиц, только совещаться годишься, только в коллективе жив.

Они опоздали на несколько минут, но мужчины из буфета еще не пришли, а женщины хлопотали возле переодетого Сени. Его Феня оказалась неотступной и за время перерыва переодела его и представила ученым женщинам на обозрение.

В синем суконном костюме, в белой рубашке и красном с белыми полосами галстуке, в узконосых черных туфлях, Сеня был неузнаваемо строен, ярок, громадная лысина в венчике белокурых волос влажно блестела, а на розовом, смягченном детским кремом – крем Феня не забыла для шелушащейся кожи – круглом лице чисто голубели открытые, доверчивые глаза.

– Базисный мужчина! – сказала Вера Анатольевна.

– Хоть куда! – подтвердила Зоя Яковлевна. – Голова только непропорционально велика, такие сейчас не носят.

– А у твоего Межова меньше, что ли?

– У него тоже немодная, но Сережа крупный, квадратный, а твой Сеня худенький, голова у него должна быть небольшой.

– Это она расширилась от систематического процесса мыслительных дум, – объяснил Сеня.

– Другие, по-твоему, меньше думают?

– Меньше. Я думаю всегда, в беспрерывной постоянности времени. Феня может подтвердить очно.

– А чего подтверждать, и так все знают, – сказала Феня. – Дай тебе законный диплом, не то что за Веткина – за директора сработал бы.

Тут подошли начальники и тоже стали удивляться необычному Сене: никто не видел его в праздничном костюме. Вечно на нем замасленный комбинезон или халат да кепка, зимой поверх одета стеганая фуфайка, а вместо кепки – малахай, одно ухо которого вздыблено вверх, другое бессильно мотается у подбородка. В праздники его назначали дежурить по ферме или мастерским, в выходные дни с утра до вечера он возился дома с железками, что-нибудь конструируя, совершенствуя. В доме, в сенях, в сарае у него стояло бесчисленное множество самоделок, и действующих и годных к действию: часы, играющие каждый час разные мелодии: «Калинку», «Во саду ли, в огороде», электропрялка и вязальная машина для Фени, велосипед с парусом, водный мотоцикл, автоснегоход…

– Вот теперь перед нами настоящий изобретатель, – сказал Балагуров, улыбаясь. – Только почему ты переоделся сейчас, а не до обсуждения?

– Я не хотел, это они, – Сеня показал на довольных женщин. – Я не имел досуга времени.

– Ладно, на других не сваливай, – сказал Мытарин. – Признайся уж, почуял решительный час. Что ж, мы понимаем. В старину наши предки перед смертельным боем тоже облачались в чистые рубахи.

– Посмотрим, поможет ли ему новый костюм, – сказал Межов, занимая место за председательским столом. – Зовите людей из буфета.