Текст книги "ХМАРА"

Автор книги: Анатолий Гончар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

 -Бум-с, – больно-то как. Как шел -так лбом и печатался, чуть меч не выронил и вроде нет ничего, а стена. Лоб болит, но одно утешает, кажется пришли. Отцу Клементию повезло больше, остановился вовремя, теперь стоит с ноги на ногу переминается, руки чем занять не знает.

 Интересная все же штука: твердая, невидимая, надо попробовать мечом поковырять. Бесполезно, не ковыряется, а если со всего размаха. Эхма... глухой удар и ничего больше. Руку только отшиб.

 -Акстись, ты чего вытворяешь? – ну слава богу, отец Клементий проснулся, – ты же всю нечисть так разбудишь.

 -А Вы что-нибудь конкретное предложить хотите? – с тех пор как он со мной в одной связке, я снова перешел на Вы. А чёрт, а лезвие-то как от удара по нему молотом, это сколько же его теперь точить надо? – может, попробуете крест наложить или святой водой сбрызнуть?!

 Лунного света мне вполне хватило, что бы заметить как наш святоша взбледнул с лица.

 -Ить как спровоцируем чего?!

 -А кого нам бояться? Нечисти? Так мы к ней и идём. Два– три лишних демона нам не помешают, – ну может это я и зря про демонов– то, хотя с другой стороны не век же ему бояться, привыкать пора, – так что, батюшка, с богом, с богом.

 Клементий еще немного потоптался на месте, шмыгнул носом и, нерешительно вытащив из мешка скляночку со святой водицей, с видом обреченного на казнь шагнул вперёд. Изрядно окропив водицей самого себя и покосившись в мою сторону, он трижды перекрестился и с резким выдохом ливанул из склянки на невидимую стену: в первое мгновенье ничего не произошло, во второе тоже, про третье и четвертое я молчу. В общем , мы постояли так пару минут, затем отец Клементий повернулся в мою сторону и беспомощно развел руками.

 -Что, батюшка, не сработало?

 -Дак, оно ж ты видел...

 -Да уж, видел, – ничего не попишешь, придется хлад металл оставить...

 Я огляделся в поисках места поприметнее, но ничего лучше куста лозы не было. Куст так куст, всё-таки какая никакая, а метка. Сказать ,что я расстался с мечом без сожаления, это значит ничего не сказать. Меч хоть и ржавый, но лучше чем кукиш. Я аккуратно сунул его в переплетение ветвей и отпустил рукоять. Туда же последовали мои часы и кожаный, с металлической пряжкой, ремень. Вот о ремне мне надо было заранее подумать. Хорошо хоть у Яги немного поправился, а то свалились бы с меня мои порточки... Все, дело сделано, иду к воротам. Уп-с – не тут-то было, стена прогнулась, но не пропустила.

 -А ежели с разбега?!

 -Да иди ты...

 Тут что-то не то, подумать надо, можно конечно и с разбега попробовать, но это уже край. Так что же я упустил? Может где металл остался? Может мелочь какая в кармане завалилась? Нет, ничего нет. Так не пойдет, надо по порядку. В головном уборе металла нет, в карманах куртки тоже, в рубашке, брюках... Остаются берцы. Вот черт, точно! Гвозди! И как я забыл?! Берцы летят под рогозовый куст, а мои бедные ступни погружаются во влажный, но, слава богу, теплый мох. Вот теперь с богом. Раз, два, левой, стена с легким хлопком остается за моей спиной и я плюхаюсь на землю. Святой отец что-то мнется и ко мне присоединится не торопиться. Я уже было решил, что он надумал отсидеться, когда тот, матюгнувшись (О, оказывается, чего мы могем!), прыгнул в мою сторону и с громким воплем отлетел обратно.

 Вот ведь дурень.

 -Крест снимите.

 -Да разве ж можно?

 -Ну, сиганите еще пару раз, если понравилось.

 Клементий недовольно поморщился, потёр ушибленное плечо и, тяжело вздохнув, стянул с шеи святое распятие.

 Сквозь пелену стены батюшка проломился со скрежетом и треском. Отдуваясь, словно после забега, он беспокойно огляделся вокруг, но, не заметив ничего подозрительного, успокоился и принялся проверять содержимое мешка. Как ни странно, святую воду и прочие причиндалы странный страж пропустил.

 Не дожидаясь, когда он закончит ревизию, я поднялся и неторопливо двинулся в глубь кладбища. Почва под ногами оказалась страшно холодной, какой-то липкой и совершенно лишенной растительности. Ощущение мерзкое. Чем дальше я заходил, тем чаще под подошвами гремели и переламывались чьи-то иссушенные кости. Клементий, выставив перед собой левую руку, сжимавшую склянку, а правой волочив полупустой мешок, плелся чуть сзади.

 Первые могилы стали попадаться, когда я еще не сделал и трех десятков шагов. Но это были либо простые холмики, либо нетесаные каменные плиты без каких либо изысков, и я не стал обращать на них внимания. Чуть дальше оказались захоронения более богатые. Раз или два я даже на мгновение останавливался , всматриваясь... Не то. Кости под ногой хрустят всё чаше и чаще, ножки зазябли, да какое, к черту, зазябли, окоченели нафик. Если еще через полчасика не найду искомое, замерзну к ядрене фене.

 Мы уже выперлись на середину кладбища, когда под ботинком отца Клементия очередная кость развалилась с оглушающим грохотом. Он витиевато помянул пресвятую богородицу, а из-под каменных, могильных плит показались первые тени. Они перли со всех сторон, охватывая нас плотной стеной спереди, с боков и неторопливо обходя сзади. Сотни, если не тысячи скелетов, шурша и погромыхивая костяшками, медленно приближались. Я попятился и оказался спина к спине с батюшкой.

 -Перекрестите их, что ли? – неуверенно попросил я, но тот только досадливо отмахнулся, видно опыт с окроплением святой водой незримых врат наложил свой грязный отпечаток на его веру. А из-за развороченных надгробий появлялись новые скелетики. "Это сколько ж надо было народу положить, чтоб такую охрану поставить"? – невольно подумал я, отступая на один шаг. Тысячи людей ради какого-то меча, не перебор ли? Хотя история знавала примеры и похуже.

 -Так что будем делать? – бодрость моего голоса отнюдь не соответствовала моим мыслям.

 -Молиться, – каким-то странным не своим голосом ответствовал преподобный, но креститься не спешил, а вместо этого перехватил наподобие кистеня мешок, затем, нерешительно потоптавшись, начертил вокруг нас круг и окропил его освященной водицей. Я же поднял с земли похожую на дубину, кажется берцовую, кость и приготовился дорого отдать свою жизнь.

 ...бряцанье костяшек стало совсем невыносимым, ближайший ко мне скелет, сделав очередной шаг, внезапно запнулся о край надгробья и брякнулся. От удара о землю его кости распались и покатились в разные стороны, рассыпаясь на отдельные составляющие, а череп откатился мне под ноги и, клацнув челюстью, обратился в прах. Уцелевшая кисть правой руки беспомощно поскрежетала по серому лежащему на земле камню и притихла.

 -Ага, старость не радость?! – восхищенно возопил я и запустил тяжелой берцовой костью, оказавшейся в моей руке, в ближайшего противника. Разлетевшаяся вдребезги черепушка возвестила о том, что я на правильном пути. В рядах супостата появилось смятение. Видимо даже прозябание в столь непотребном виде казалось им более приятным, чем тьма полного небытия. Или они опасались геенны огненной?

 -Во имя отца и сына и святого духа, – отец Клементий размахнулся и треснул подступившего мертвеца мешком по куполу, – аминь!

 Дальше была бойня. Мы хватали, кидали, рушили. Наконец всё стихло. Последний черепок откатился в сторону, зыркнул на нас пустыми глазницами и рассыпался. Кажется, нам повезло. Я уселся на ближайшую плиту и...

 Сгусток тумана появился как бы из ниоткуда и, неспешно уплотнившись, превратился в голого худущего мужика с длинными костлявыми руками, на пальцах которого загибались уродливые черные когти.

 -Я устал ждать, – скрипуче исторгло исчадие тьмы и в его вспыхнувших фиолетовым огнем глазах зажглось нескрываемое торжество.

 "Стылый" -сформировалась в моем мозгу отчётливая мысль, и я увидел, как на моих руках оседает морозный иней.

 -Плоть, живая плоть, теплая, сладкая, – утробно заскрежетал Стылый, разевая свою пасть, и навстречу мне вытянулась громадная, бездонная воронка. Я почувствовал, как воздух скручивается в исполинскую спираль смерча, я заглянул в него и не увидел ничего, кроме бездонной пустоты. В глазах разверзлась бездна, холодом опалило щеки и спёрло дыхание, руки бессильно обвисли и, увлекаемый потоками воздуха, проваливаясь в небытиё, я раскрыл рот в беззвучном крике и рухнул на мраморное надгробье. Краешек моего сознания еще цеплялся за реальность, а тело, словно груда старого тряпья, смешавшись с обломками костей, кладбищенского мусора и лепестками непонятно откуда-то взявшейся травы, безвольно волочилось в объятья чёрного зева. Сила, сковавшая мои члены, была непонятна и безмерна. Что это было – ледяная стужа или всёпоглощающий, леденящий ужас, не знаю. Прямо перед моим носом, громыхая осколками склянок, словно метеор, окутанный бледно-красным маревом, пронесся драный мешок Бабы-яги. В моем носу нестерпимо зачесалось и:

 -Апчхи-и, – оглушительно чихнуло чудовище, и сила ,сковавшая меня ,ослабла. -Апчхи, – и ужас, заполняющий мое сознание, улетучился.

 -Апчхи-и, – чихнул я и попытался сесть. В носу нестерпимо свербело.

 -Апчхи, апчхи, апчхи, – чихали мы хором на все лады от попавшего в нос перца.

 -Апчхи-и, – чихнув в последний раз, я нашел в себе силы взглянуть в сторону всё еще продолжающего чихать Стылого. Бледно-красное облако окутало сумеречную фигуру с головы до пят. Нечисть взвыла и стала разрывать грязными когтями сгорающее от жгучего перца горло. Странная фигура Стылого, постепенно расплываясь, теряла свои грязно-серые очертания. С жутким ревом, больно резанувшим по ушам, со скрежетом, рвущим нервы, он скрутился в узкую спираль и, увлекая за собой окрасившийся в розовое туманный сгусток, ушел под землю.

 Я устало привалился спиной к надгробью и перевёл дух. Отец Клементий, отплевываясь и матерясь, вытаскивал из бороды каменные крошки и мелкие косточки. Меня знобило. Где-то высоко в небе блистала луна. Её неясный свет падал на старые замшелые могилы, отбрасывавшие серые, ирреальные тени. Когда тяжесть, сковывающая моё тело, немного уменьшилась, я приподнялся на локте и огляделся вокруг. Строго на запад в окружении уродливых, изогнутых крестов или скорее даже не крестов, а крестоподобных каменных фигур, мастодонтом наступая на обветшалые могилы, высилась потрескавшаяся мраморная гробница. Её темные стены, с изломанными полуразрушенными контурами, в лунном свете казались черно-багровыми, а в самом центре, на том месте, где должна была быть дверь, ведущая в усыпальницу, зиял черный провал. Я скинул охватившее меня оцепенение и, поднявшись, решительно двинулся в сторону раскрывавшегося мне навстречу могильного зева. Поиски меча нужно было заканчивать. Мне осточертело это неприветливое место, и совсем некстати вспомнились жуткие рассказы об охраняющих кладбище упырях. А по упыреведению у Бабы-Яги были воистину энциклопедические знания.

 Из её рассказов я вынес, что: во-первых, упырь скотина на редкость сильная и выносливая; во-вторых, боится серебра и осины, но ввиду вышеприведенных качеств редко становится добычей доблестных рыцарей, чаще все обстоит наоборот. Да-да, Тимофеевна знала, чем подбодрить бедных путников.

 А он стоял у входа в гробницу и приветливо улыбался, если конечно его улыбку, увенчанную устрашающими клыками, можно было назвать приветливой. Нет, скорее улыбка была гнусной и довольной до отвратительности. В его намерениях не было ни малейших сомнений. По давно небритой щеке медленно стекала слюна. Он коротко рыкнул и бросился в мою сторону.

 Серебряной пули у меня не было, осинового кола тоже, рукой эту бестию не убить, обратиться в бегство? Нет! Опять же, ну разве я могу справиться с ним голыми руками?! Вопрос риторический, хотя, с другой стороны, хорошая зуботычина еще никому не повредила. Я отпрянул чуть в сторону, уклоняясь от оскаленной морды, и мой кулак, описав плавную кривую, врезался в удивленно отпавшую челюсть упыря. Челюсть клацнула, как хорошо сработавший капкан, но выдержала, чего нельзя было сказать о хваленых клыках. Упырь взвыл и, подхватив лапищей вывалившиеся из пасти осколки, скрылся среди могильных надгробий.

 -Куда это он? – растеряно пробормотал отец Клементий.

 -К дантисту, – я ехидно улыбнулся и шагнул в темноту склепа, подсвеченную бледно-зелеными испарениями, сочившимися из-под крышки гигантского саркофага.

 -Ну, наконец-то! – возликовал кто-то из глубины могильной утробы.

 Опять? А я– то надеялся, что сюрпризы закончились. Доберусь до меча – это мерзкое кладбище разнесу по камешку.

 -Подходи, не робей! – подбодрил всё тот же голос.

 -Кто это? – ни черта не вижу, отец Клементий сопит за спиной, издеваясь над трутом и кресалом. Надо было дома тренироваться, а не теперь.

 -Братан, не признал? Ну, вы, мужики, даёте! Пришли чтобы, значит, моей мощью воспользоваться, а не признают. Или... – голос слегка дрогнул, – вы не за мной?

 -Кто ты? – твердо спросил я. Кажется опасность нам пока не грозила.

 -Как вы ещё не узнали? Да меч я, меч! Меч – колдунец, одним ударом любой камень в капусту, в мелкий щебень, в труху, в пыль... Хотя... Это, впрочем, со второго раза. Так что, берете?

 Наконец-то я его разглядел. Он прятался за небольшим постаментом в глубине узкой ниши и таращился на меня единственным глазом, располагавшимся на эфесе. Рот – узкая щель – растянулся в подобострастную улыбку. Говорящий меч? Я даже не удивился. Чему удивляться? Чем говорящий меч хуже вампира или оборотня?

 -Давай, давай, бери меня, цепляй к поясу богатырскому и наверх, наверх! Тысячу лет света божьего не видел, устал впотьмах томиться, душа изржавела. Чего не скажешь о качественной стали, из коей сделано мое естество. Вынеси на свет, и она заискрит тысячей зеркал! Острота моего лезвия поразит ваше воображение! А ножны? Это произведение искусства, венец творчества несравненного мастера, забыл его имя, но вы-то наверняка наслышаны, оно наверняка пережило века...

 -Помолчи, беду накликаешь, опять кто-нибудь подвалит, нас съедят и ты тут еще тысячу лет проторчишь! – не меч, а рекламный ролик какой-то.

 -Да, а что, еще кто-то остался? – глаз обеспокоено забегал. – Хватай меня – и наверх! Наверх к людям, к свободе, к солнцу!

 -Помолчи, – я подошел и осторожно протянул руку. Недолгое пребывание в этом мире научило меня не верить никому и ничему. Металл оказался на удивление теплым. Я вытащил замолчавший меч из ниши и в три прыжка оказался на поверхности, освещенной ослепительно-ярким лунным светом. Кажется, тут начиналось светопреставление. Налетевший с востока сильнейший ветер, тащивший по небу небольшие тучки, кружился среди надгробий, словно гигантская метла, сметая остатки скелетов и превращая их в летящую по воздуху труху. Про своё недавнее обещание разнести кладбище по камешкам я как-то само собой забыл. Где-то далеко на западной окраине кладбища тоскливо подвывал упырь. Я невольно оглянулся и, едва не споткнулся о валяющийся на земле мешок. Чертыхнувшись, я наклонился, поднял мешок, сунул в него по-прежнему молчавший меч-колдунец, забросил за плечо и неторопливой походкой направился к выходу за кладбищенскую оградку. Мимо меня, набирая скорость, промчался отец Клементий. Глядя на него, я тоже решил поторопиться.

 Вслед за "его преосвященством" выбравшись за пределы злополучного кладбища, я облегченно вздохнул, собрал брошенные под кустики вещи, надел слегка влажноватые от ночной росы берцы, затем, запустив руку в лозовый куст, ухватил рукоять своего старого, проверенного мечика, вытащил, любовно погладил и, приторочив его к поясу, зашагал в направлении нашего теремочка. Близилось утро.

 Яга сидела на завалинке и нервно теребила цветастый платочек. Ни дать, ни взять деревенская старушка. А солнышко уже выползало из-за горизонта, и выпавшая за ночь роса переливалась всеми красками. Соловей, еще не закончивший свои ночные трели, с любопытством взирал на округу, а откуда-то издалека доносилось чье-то заунывное пение.

 -Вернулись! – всплеснув руками, воскликнула Баба-Яга, – я тут по делам вышла... Она замолчала и мне показалось, что в её покрасневших от бессонной ночи глазах снова стоят слезы.

 -Здравствуйте, Матрена Тихоновна! – поприветствовали мы хором, а отец Клементий, выступил вперед и низко поклонился. Вот чего я от него не ожидал, того не ожидал, – вернулись мы и меч добыли.

 -Уж и не чаяла, – она покачала головой, – заставили вы меня, старую, попереживать... Ужо и утро занялось, и самовар второй раз стынет..

 -Что? Где? Пришли? Покажите мне солнце! Я задыхаюсь в душных объятьях мешковины. Свободу, свободу! Я хочу видеть мир! – донесся приглушенный голос "узника совести", и я, перевернув мешок, вывалил его в придорожную пыль. С такими, как он, не стоит слишком церемониться, иначе на шею сядут.

 -Кто? Что? – это, вытаращившись друг на друга, одновременно воскликнули Яга и меч.

 -Это меч, а это Матрена Тихоновна – потомственная Баба-Яга, волшебница в десятом поколении.

 -Так -таки и волшебница, – усомнился меч, мигая единственным глазом, – а я и сам мог бы представиться. Тем более что я не просто меч! Мечей полно, а таких как я– по пальцам пересчитать. По двум. Итак, запоминайте: Воитель Абисийский, Нордический, Золотоордынский, покаратель верных и неверных, Блистающий гроза пустынь и солончаков, всемирно известный Меч-колдунец! Но, – он сделал многозначительную паузу, – для друзей я просто Перст Судьбоносный!

 -Вот балаболка-то, – Яга усмехнулась и, нагнувшись, пристально всмотрелась в вязь букв, тянувшихся по обоим краям ножен.

 -Уберите, уберите от меня это порождение темных сил, иначе я не выдержу, не выдержу...

 -Слушай ты, Перст, попрошу тебя быть повежливее, а то ведь мне недолго снова тебя в мешок сунуть!

 Меч замолчал, а Баба-яга выпрямилась и как-то особенно задумчиво покачала головой.

 -Бабушка Матрена, совсем я забыл: тот черный колдун, когда разбойников нанимал, всё о горе какой-то говорил, с пещерой у подножия, Вы, часом, что за гора такая не знаете? – вопрос, заданный мной, совсем некстати всплывший в моём сознании, мучил меня уже почти сутки.

 -Эт он, охальник, о Горюн-горе баил. – Яга на мгновение вынырнула в реальность. – И што ему там понадобилось-то? – добавила она, становясь еще более задумчивой. Затем, словно встряхнув с себя наваждение, махнула рукой и, растерянно улыбаясь, пригласила нас в терем.

 Прежде чем идти в город, мы решили хорошенько отдохнуть и выспаться. Но как жестоко мы ошибались! Стоило нам только преклонить головы, как раздавался могучий храп Перста "божия", и наш сон прерывался. Так мы и мучались до тех пор, пока Яга, всё время хлопотавшая на кухне, не догадалась пригрозить ему тёмным подполом. Говорливый колдунец внял её словам и успокоился.

 Утром следующего дня, едва забрезжило солнце, в дверь настойчиво постучали.

 -Колюшка, просыпайся, уже зорька ясная лицо из-за дальних морей кажет, в путь дорогу зовёт, – голос нашей гостеприимной хозяйки, наполненный искренней печалью, разогнал последние остатки сна... Встаю, встаю, – ответил я и, вскочив с кровати, стал поспешно натягивать одежду. Нам и впрямь надо было поторопиться. Я чуть ли не пинками поднял отца Клементия, прицепил к поясу оба меча и в готовности к дальней дороге вышел за порог спальни. Но как бы мы не спешили, отпустить нас "не кормленными, не поенными" наша добрая старушка не могла. Её чувства я понял, принял и даже не стал отбрыкиваться, а со стойкостью оловянного солдатика принялся уминать поданный нам прощальный завтрак. И как оказалось– не прогадал. А начав кушать, я уже никуда не стал торопиться и ,рассудив, что пять минут туда– сюда ничего не решат, принялся не только набивать желудок калориями, но и получать удовольствие от самого процесса поглощения. Отец Клементий тем более никуда не спешил. Он кушал с чувством, с толком, с расстановкой, правда ,своим чавканьем мешая моему созерцательному настроению. Яга же за стол с нами не села, сославшись на то, что у неё распорядок и притулившись в уголочке, копошилась в корзине, почти доверху набитой клубочками и разнообразной местами переплетающейся меж собой пряжей.

 -А кликают-то тебя как? – вдруг резко повернувшись в мою сторону и прервав мои философские рассуждения ,ни с того ни с сего спросила Тихоновна.

 Я удивлённо раскрыл рот. Что это с Ягой? – я заглянул ей в лицо. Нет, на старческий маразм не похоже. -Николай, по отчеству Михайлович...

 -Тьфу ты господи, бестолочь. Не об том я. Прозванье твоё как?

 -Фамилия?

 -Мож и фамилия.

 -Хмара, – всё еще не понимая, к чему клонит Яга, осторожно ответил я. -Хмара – Туча. Так вот оно, оказывается, в чем дело! Что ж я, старая дура, раньше-то твоим прозванием не поинтересовалась. Туча... так это всё и объясняет... – она замолчала и, задумчиво уставившись в потолок, вновь погрузилась в свои мысли.

 -Что объясняет? -прокричал я, почти не надеясь докричаться до погрузившейся в размышления старушки.

 -Всё, – короткое слово прозвучало точкой в конце моего приговора, хотя впрочем, ничего и не объяснило, а отсутствующий взгляд Бабы-Яги подсказал мне, что большего от неё добиться не удастся. Я всплеснул руками, беззвучно высказал всё что по этому поводу думаю, и уподобившись Бабе-Яге, погрузился в свои мысли. Но есть уже не хотелось.

 А получасом спустя мы отправились в путь. Матрена Тихоновна, так и не объяснив своих слов, стояла у калитки и со слезами на глазах махала нам на прощание платочком.

 -Вы уж старую не забывайте, мне тут в лесу одной скушно. Да совсем запамятовала, вчера днём, пока вы отдыхали, Степаныч захаживал. Всё про тебя, Колечка, выпытывал, переживает значит. Вы уж уважьте старика, пойдете мимо – загляните, заодно передохнете. Путь-то не близкий.

 -До свиданья, бабушка! И к лешему заглянем и про Вас не забудем. За хлеб-соль спасибо. Бог даст, свидимся. – Мы поклонились ей в пояс и быстрым шагом поспешили в направлении города. Шли молча, все было сказано и оговорено с вечера. Конечно для краткости пути можно было поговорить о погоде да о видах на урожай, хотя, спрашивается, какое нам дело до урожая?

 -Как в город проберешься, чужой лик примешь, – пока Нурингия Лещеевна объясняла, что да как растолковывала, Хайлула грозно сверлил взглядом стоявшего навытяжку шпиона. – Перстень тебе дам заговоренный. Как выберешь в чей лик тебе обрататься, так на палец перстень и наденешь, только в глаза ему смотри да не отворачивайся. А как оборотишься– так сразу того другого и сгубишь. Кровцу, что на кинжале останется, не стирай. Зельем, что дам тебе, полей да в тряпицу шелковую заверни. Как время наказанное исполниться, так кому другому будто ненароком ранку-то и сделаешь, а опосля и за наградою поспешать можно.

 -За наградою? – на лице у новоявленного "резидента" появилась робкая улыбка.

 -Награжу, еще как награжу, закачаешься, – лицо Повелителя тьмы осталось непроницаемым, но в душе он улыбнулся, представив как будет качаться на веревке, перекинутой через сук, сделавший своё дело разбойник. Хайлула и в той жизни не любил быть кому-то и в чём-то обязанным, а уж в этой и подавно. А Нурингия с Мороком явились для Хайлулы радостью нечаянной. Морок секретами своими поделился, а Лещеевна, хоть и была волшебница никакая, но ведьмой оказалась порядочной. Именно она подсказала своему господину, где управу на весь мир всесильную найти. Силы пришлось потратить немалые, но Хайлула сумел добыть искомое, а попутно и артефакты древние в глубинах могильных выискал. А где их искать – это уж ему голос в ночи звенящий поведал.

 -Повелитель, – бросив быстрый взгляд в сторону поспешно удаляющегося шпика, ведьма почтительно склонила голову, – всё я ему обсказала как велено, ждать остается только.

 -Ждать? – Хайлула надтреснуто рассмеялся, – я не привык ждать и не привык надеяться на что-то одно. Шпионов мы своих по городам и весям росским разослали, теперь союз с землями западными заключать буду. А пока я послом ходить буду, ты здесь за меня останешься. Всё сделаешь, как прикажу, а именно: русского в плен живым взять, в цепи заковать, в подвал глубокий посадить. Пусть моего возвращения дожидается. И не сносить тебе головы, коль снова его упустите.

 -Слушаюсь, – покорно ответила ведьма и, склонив голову, обиженно поджала губы, но противоречить Повелителю вслух поостереглась.

 ...Хорошая туча всегда приходит неожиданно и приносит дождь очищения, – леший уже который раз подряд втолковывал мне, бестолковому, столь значимый смысл моей фамилии, – вот и ты явился нежданно– негаданно. Теперь либо дождь очищения пройдет и всю грязь смоет, либо всё градом... и никаких пряников. Иначе нельзя, иначе катастрофа. Конец мира ,если хочешь, – дед потянулся за пузатой бутылкой, невесть как вырезанной из цельного куска дуба и, ухватив её за горлышко, плеснул себе в чашку ...надцать капель виноградного вина. Я же, лениво жуя сладкий корешок болотной куги, угрюмо размышлял над знаменательностью своей фамилии. Что же всё -таки Баб-Яга в ней углядела? Углядела, а мне рассказать так и не удосужилась или не захотела? А леший... Нет, конечно, кой– какой смысл в его словах есть, но что-то здесь всё-таки не так. Должно быть что-то другое, более потаённое. Интересно, а что бы сказал Степаныч, объясни я, что моё воинское звание проистекает от прапора, что означает знамя?

 Перекусили мы у Степаныча. Пока перекусывали -отдохнули малость и в темпе вальса продолжили свой путь. Но как не спешили, как не торопились, а попали мы к стенам города (не помогла и короткая дорога, показанная дедушкой Лешим), лишь когда маковки теремов уже окрашивались последними розовыми лучами уходящего за горизонт солнца, а на землю медленно опускался вечерний сумрак, неся влажную ночную свежесть. Почерневшие от старости ворота взвизгнули несмазанными петлями и со скрипом захлопнулись прямо перед моим носом.

 -Эк незадача! – почесывая макушку огорченно воскликнул святой отец. – Ведь не пропустят.

 -Не пропустят, – согласился я, осторожно вытаскивая из ножен волшебный меч.

 -Так, что? Где? – спросонья воскликнул Судьбоносный Перст, тараща на округу свой единственный глаз.

 -Вылезай, приехали, – я вытянул его на свет божий и, подняв высоко над головой, обратился к стоявшей за стеной страже. – Эй вы, бестолочи, вы что так и оставите бедных путников на дороге? Не побоитесь принять грех на душу, отдавая нас злым татям на растерзание?

 -??? – "но молчаньем ответила небу земля". Я разозлился.

 -Козлы безрогие, открывайте ворота! А то ноги повыдергиваю и спички вставлю! – На такое явное оскорбление доблестные стражи не могли не ответить, а я слишком хорошо помнил оказанную мне в первый раз встречу, чтобы хоть немного не покуражиться вновь.

 Ворота с глухим стуком разъехались в стороны и в них высыпались красные от таких оскорблений (или уж принятого на грудь?) стражники. Их было пятеро: двое зло размахивали шипастыми булавами, а еще трое небрежно перекидывали с руки на руку короткие копья. Увидев в моих руках меч, незадачливые охранники несколько стушевались, а самый сообразительный незаметно шагнул за спины приятелей.

 -Ты кто таков будешь? – немного поумерив прыти и не спеша переходить к решительным действиям, вопросил дородный детина в проржавевших ,и от того казавшихся окровавленными, доспехах. – С чего над государевой стражей насмехаешься?

 -Прочь с дороги! – вместо ответа воскликнул я и, стараясь выглядеть как можно более грозно, замахнулся вздрогнувшим в моей руке мечом.

 -Что, убивать будем? – едва слышно уточнил Судьбоносный Перст и лениво зевнул. – Нее, я, пожалуй, не буду... Кровь– это так противно.

 Зеленый глаз меча потускнел, и я почувствовал, как он начинает выкручиваться из моей руки, явно намереваясь нырнуть обратно в ножны.

 -Да не будем мы никого убивать, – скороговоркой заверил я, говоря как можно тише, в надежде, что мой шепот не услышат вытаращившиеся на меня стражники, – немного пошутим, попугаем и все.

 -Да? – казалось, Перст задумался. – Пошутим? Шутя попугаем? Пошутить я люблю.

 Рукоять в моей руке стала заметно теплее, лезвие вспыхнуло рубиновым светом, а единственный глаз Судьбоносного налился ядовито– зеленым.

 -Что уставились? – рявкнуло над моей головой таким басом, которому позавидовал бы сам Шаляпин. – И вы, пыль тленная, осмелились бросить вызов мне, мне ,самому...

 Ну, поперло, не остановишь. Что ж, пусть повеселится, потешится. Детина в ржавой кольчужке и стоявший подле него курносый стражник рухнули на колени сразу, двое других попятились, пятый ,самый сообразительный и, как оказалось, самый шустрый, бросив копьецо, обратился в бегство. Я же, глядя на его сверкающие пятки, досадливо поцокал кончиком языка – оказаться около городских ворот против всего местного воинства пока что в мои планы не входило. Впрочем, поднимать тревогу "Аника-воин" не спешил, а, юркнув в ближайшую подворотню, растворился в сгущающемся сумраке.

 -Повязать бы их, – заметил отец Клементий, осторожно выглядывая из-за моей спины.

 -Зачем вязать-то, порубить головы и всего делов, – зыркая по сторонам предложил Судьбоносный Перст и приглушенно хихикнул.

 -Помилуйте, господари! Не сиротите деток малых, не лишайте кормильцев единственных! – бухаясь в пыль возопили вконец перепуганные стражники.

 -Это у него что ли дети малые? – меч качнулся в сторону распростершегося ниц детины. – Врет.

 -Врет, конечно, – охотно согласился я, – что б у такой морды и дети...

 -Так что, рубить будем или разговоры разговаривать?!

 -Не погубите, любую службу сослужим, верой и правдой, аки собака верныя, – хором запричитали "доблестные" воины не менее "доблестного" града, – не щадя живота своего.

 Вот про живот они зря, да ладно, чего уж там.

 -Как собака, говорите?! Что ж, посмотрим, посмотрим. Своим именем со дня сего назначаю вас в свою личную гвардию. Аминь. С колен поднимитесь. Да перестаньте причитать, будто девицы красные, – я нахмурил брови, – не то передумаю.

 Стражники, кряхтя, поднялись, и с опаской поглядывая в нашу сторону, застыли в ожидании.

 -Знаешь где святого человека из других стран содержат? – грозно спросил я, ткнув остриём меча в сторону ближайшего стражника.

 Вместо ответа тот охнул и еще глубже втянул в плечи шею.

 -Я жду! – и остриё моего меча коснулось его давно не мытой шеи.

 -Да кто ж этого не знает, еще вечёрась весь город любовался как его на кресте христьянском заспянывали.

 -Что??? – я отпихнул ногой ближайшего стражника, схватил за шиворот следующего и, развернув, пнул в сторону городской площади. – Веди, живо!

 -Да как они посмели! – взревел разгневанный отец Клементий! – Мы же уговор имели – им меч, а нам отца Иннокентия?!

 Его тяжелые шаги загромыхали рядом.