Текст книги "ХМАРА"

Автор книги: Анатолий Гончар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

 -Чудны дела твои, господи, – тихо пробормотал я, зачарованно рассматривая это творение рук... человеческих ли? Но слишком долго сидеть и созерцать нельзя, лунный свет, освещавший все вокруг словно гигантский фонарик, высвечивает "взлетно-посадочную полосу" и мое место пребывания на оной. Поднявшись и размяв уставшие кисти, я подпрыгнул, зацепился за край стены и подтянувшись, вылез наверх. Прямо под моими ногами располагалась кухонная пристройка, из трубы которой, несмотря на поздний час, шёл, едва заметный на фоне ночного неба, дым. Я осторожно спустился на крышу и, тихо ступая, перешел на её противоположную сторону. Здесь меня кажется ждали: десять рыл в собачьем обличье поглядывали снизу вверх и, вовсе не скрывая своих намерений, облизывались длинными, слегка фосфоресцирующими в лунном свете, языками. И все это происходило в полнейшей, даже можно сказать зловещей тишине, лишь изредка нарушаемой шорохом осыпающейся со стен крошки. Я сел на слегка влажную черепицу и не спеша принялся рассматривать собранные мне в дорогу снадобья. Радикальные средства типа "Белобыльского потравителя" или "Зеленогорского мора" и слишком слабые вроде "Чесотки временной" или "Леворожского слабительного" я отложил в сторону и остановился на не таком звучном, но вполне подходящем "Лесном соннике", призванном усыплять всё его единожды откушавшего. Вытащив из сумы остатки хлеба и сала я обильно посыпал их "Лесным сонником" и, привязав к концу веревки, осторожно опустил вниз. Собаки есть собаки, легкое повизгивание с небольшой, но яростной потасовкой подсказало мне, что моё угощение принято с благодарностью. Через пару минут внизу раздался мощный храп уснувших от обильной дозы снотворного собачек. Неплохое начало. Я выждал еще пару минут, спустился по веревке на каменную брусчатку и, перешагнув через безвольно раскинувшиеся тела, скользнул под тень замка. Время давно перевалило за полночь. И судя по всему, что я знал и слышал о вампирах, тому уже давно была пора отправиться на охоту, но ни скрипа раскрывающихся оконных ставней, ни легкого шуршания крыльев я не услышал. Насчет крыльев я уже сильно сомневался. Зачем ночной твари иметь дельтапланы, ежели у неё есть собственные крылья? Или это предназначено для слуг? А может это такое хобби?

 С гор налетел прохладный ветерок, приятно освеживший мое разгоряченное тело. Я перебежал к замку и решительно полез вверх. Окно верхнего этажа было приветливо раскрыто, я перевалил через подоконник и оказался внутри башни, но не успел я сделать и пары шагов, как в помещении вспыхнул ослепительный свет...

 Граф стоял на небольшом возвышении и сверлил меня глазами. Его пронзительный взгляд, казалось, забирался прямо в мою печень. Мне стало, как бы это мягко сказать? ...немного не по себе, и по– прежнему вертя в левой руке кол, я попытался спрятать за спину правую руку с зажатым в ней молотом на полугнилой рукояти, чувствуя, как она (то есть рукоять) ,крошится под моими пальцами. Тем временем граф ехидно усмехнулся и, разведя в сторону руки, словно намереваясь заключить кого-то в свои объятья, двинулся в мою сторону. Впрочем, кого уж он так искренне желает обнять и к кому хочет присосаться в страстном "поцелуе", было яснее ясного. Поняв, что терять мне больше нечего я, уже не стесняясь, вытащил из-за спины "грозное" оружие пролетариата, годившееся теперь лишь разве для забивания гвоздей и отбросил его в сторону. Затем, перехватив поудобнее осиновый дрын, с видом и решительностью последнего камикадзе встал в боевую стойку. А Дракула сделал ещё шаг и остановился. По пальцам его вытянутой вперед правой руки перебегали маленькие язычки пламени:

 -Кто ты такой? – его голос с шипением змеи распространился по комнате, наполняя её, как мне показалось, удушающим запахом сырости. Ответить просто и вразумительно мне не позволил мой совсем недавно "присвоенный" княжеский титул:

 -Граф Гончаровский, владетельный князь Вестландии и Бастонии, рыцарь пурпурного сердца, магистр непостижимых наук и, – ну и ересь же я несу, – почетный донор королевства...

 -Короче, шарлатан, – Дракула едва заметно улыбнулся. Пламя в его ладони погасло. Он неторопливо прошествовал к огромному старинному столу, целиком вырезанному из красного дерева, на котором стояли большая светло-сиреневая бутылка, до половины наполненная какой-то жидкостью и два одинаковых пузатых бокала, выполненных из такого же стекла ,что и емкость. С грацией истинного аристократа он разлил напиток по бокалам и только после этого небрежно бросил:

 -Присоединяйтесь, – подкрепив приглашение кивком головы, он плюхнулся в стоящее подле стола кресло и, лениво развалившись, закинул ногу на ногу. Ну, это уж слишком, для аристократа со столетним стажем вот так вульгарно закинуть ногу на ногу? Да он, похоже, свой парень. Наш человек, ваще...

 -А вино не отравлено, кровь там и прочее?!

 -За кого ты меня принимаешь? – хмыкнул он и шумно втянув в себя аромат, исходящий из бокала, слегка пригубил искрящуюся от света свечей жидкость.

 Аромат налитого в стакан зелья приятно щекотал ноздри, вино слегка терпкое, пилось легко, горяча кровь и располагая к непринужденной беседе. Торопиться нам было некуда. (Как-то так с налета убивать Дракулу не хотелось, впрочем, он тоже не спешил напиться моей крови). Взгляд графа рассеянно бродил по комнате, перебегая с одного угла на другой, с другого на третий, меня он откровенно игнорировал. Даже обидно.

 Когда мы усидели первую бутылку и на столе появилась вторая, граф словно бы спохватился:

 -А не желаете ли малость перекусить?

 Смакуя очередной бокал и находясь в самом благостном настроении духа, я лишь снисходительно кивнул, как бы говоря: "Что ж, раз уж вы настаиваете, я не прочь и отобедать, хотя всё это исключительно уважения ради." Причем всё это выглядело бы вполне изыскано, если бы не предательское урчание, периодически раздававшееся в моём желудке.

 Мы "малость" перекусывали третий час. За это время наша компания дружными усилиями слямзила жареного поросёнка с марципанскими яблочками, индейку в красном абиссинском соусе, две курочки, разваренные в сметане с добавлением анисового корня и разодранные прямо голыми руками, плов из золотистого месопотамского риса с мясом дикого оленя, несколько видов салатов с такими заковыристыми и длинными названиями, что ни одно из них не отложилось в моей памяти, и закончили мы всё это роскошным речным омаром, к которому было подано белое вестландское вино почти столетней выдержки. Затем все пошло по новой...

 -Так всё же, уважаемый, кто Вы такой? – слегка наклонив голову, спросил граф, – Ваше почтение, – добавил он, поднося к губам уже на две трети опустевший бокал.

 Я тоже пригубил свою чарку и, поскольку тон заданного вопроса не требовал быстрого ответа, сделал три больших глотка, каждый раз тщательно смакуя. Однажды моя искренняя импульсивность уже едва не стоила мне головы. Хорошо еще нашелся доброхот, предложивший заменить мою казнь добровольной подпиской на пришпиливание Дракулы. Но двугорядь мне могло бы и не повезти, а значит теперь прежде чем отвечать мне требовалось крепко подумать.

 -Убивать меня пришел? – в голосе Дракулы, который с лёгкостью перешёл на ты, не было угрозы, только бесконечная скука.

 Я неопределенно пожал плечами.

 -Да ладно, ладно, не скромничай. Не ты первый, не ты последний. Слушай, князь владетельный, ты мне понравился, да и делить нам, собственно ,нечего... Ты на самом– то деле кто? Герой по найму?

 Я отрицательно помотал головой.

 -Если нет, какого черта приперся?

 Я снова пожал плечами, вдаваться в подробности не хотелось.

 -Значит, тебя чокнутые послали, угадал? Угадал!– граф, довольный своей сообразительностью, улыбнулся и потянулся за бокалом. Чокнувшись, мы еще малость выпили и малость перекусили, только после этого Дракула продолжил, – и никакой ты не граф. Так, человек без роду, без племени. Откуда пришел не знаешь, куда идти не ведаешь. Вот и подрядился на мое убиение. За последние годы не ты первый, не ты, стало быть, и последний. А я, признаться, убиваться никак не желаю. Парень ты ничего, свойский, жалко тебя. В подвалы сажать корысти нет, но и отпускать тоже нельзя, твои работодатели и убьют. Давай знаешь что сделаем, – граф заметно оживился, – мою "смерть" с умом обтяпаем, так что б все поверили и доказательствами тебя снабдим, меч там какой "заговорённый" аль копьё возьмешь, что б магистрам показать. То-то они обрадуются. Да ты не смотри на меня так, мне это только на руку. Я ж потом воскресну. А после моего "очередного" (я так и думал) воскрешения меня еще больше бояться станут.

 -И часто ты так воскрешался?

 -А, – досадливо отмахнулся граф, – раза три или четыре. А может тебе щит дать? (Я согласно кивнул головой) .Щит у меня добрый, сам ковал, не ахти какой с виду, но и впрямь чудесный, ни одним мечом не разрубить, это я тебе как спец говорю. Я в мечах толк знаю.., хотя.. был один.. колдунец звали.. или ведунец? Да не важно, главное, что это меч так меч, всем мечам меч. Только добыть его нелегко, да и не каждому он служить будет... Граф замолчал, задумавшись, – ну так что, берёшь щит али как?

 -Да мне, если честно, без разницы...

 -Как так?

 Я дожевал куриное крылышко и рассказал всё как есть, без утайки.

 -Да, паря, – протянул граф выслушав мою историю, – попал ты в переплёт. Но знаешь, чует моё сердце (ха, вот и у этого сердце как барометр), не зря я про меч-ведунец вспомнил, ой не зря, и теперь думаю, что знаю как тебе и в город попасть и на плаху не взойти. Магистры -они народ жадный, ежели уж на щит мой польстились, про кой я сам слух-то и распустил, то о древнем мече волшебном и говорить нечего. Зря обнадеживать и златые горы сулить не стану, меч тот добыть тяжелее тяжкого, можно и головы не сносить. Только думаю я, без того меча здесь тебе быть погибельно. В град вернешься, магистрам про меч скажешь: мол, поведал тебе Дракула под пытками, на осиновом колу корчившись историю древнюю и про то, как меч волшебный найти и какие слова знать, что им с толком пользоваться. Они поверят, уж очень поверить захочется, да и наслышаны они, поди, про него. Здесь все про него слышали, некоторые добыть пробовали, да никто не вернулся. Видно силы да удали мало было... Или ума недостало. Последний удалец лет сто назад на поиски вызывался, а потом вроде бы уж и не слышно стало, что б за мечом идти кто отважился. Я бы сам сходил, да на кого границу оставить? Детей нет, жены тоже, а слуги одни не справятся. Орки что не год все в нашу сторону прорваться пробуют. Я бы давно плюнул на Трехмухинск и на запад аль на восток подался, да только есть за ним и другие города росские и люди другие. А про тот меч я тебе много не расскажу, сам не знаю, ты у Яги повыпытывай, она, поди, подольше моего живет, побольше знает...

 -Как это подольше живет? – у меня глаза полезли на лоб от удивления. – Ты ж вроде как бессмертный, ну типа Кощея, отродясь здесь живешь, чуть ли не триста лет с соседних сел женщин таскаешь?!

 Граф, тяжело вздохнув, покосился в мою сторону.

 -Так ты так ничего и не понял? (Я отрицательно покачал головой). Род наш и правда почти три столетия здесь границы охраняет. Прапрадеды, деды, отец мой и вот теперь я сам, все мы Дракулы по прозванию. Улук-ка-шен – родовое имя наше. Но оно только нами и помнится. Уж какие мы вампиры ты и сам видишь: вместо крови сок вишневый, взамен крыльев машины летательные. А про вампира еще прародитель наш Еремей Батькович придумал, чтоб врагов отпугивать. Да одной славы мало оказалось, приходится время от времени пускать стрелы каленые, мечи кровавить булатные. Мечи да доспехи мы сами куем. Да такие, что нет им равных.– Дракула гордо кивнул в сторону стены, на которой крест накрест, под огромными разлапистыми лосиными рогами, прибитыми на широком, изукрашенным затейливым рисунком щите, висели два великолепных клинка. Даже на мой неискушенный взгляд оружие показалось великолепным.

 -Да, признаться, мечи -одно загляденье. Любо дорого. Я тут таких ни у кого не видел.

 -И не увидишь, – граф расплылся в довольной улыбке. – Дал бы я тебе такой, да боюсь, (мало ли что), вдруг в чужих руках окажется, секрет стали раскроется и люди по недомыслию своему на замок с новым оружием кинутся? То-то же. Хотя, меч у меня для тебя есть. Не ахти какой, правда. Ржавый весь, иззубренный, но глядишь, и он сгодится, а не сгодится так выбросишь или еще кому подаришь. А насчёт женщин, тут ты прав. Никто не хочет к "вампиру" по своей воле идти, вот и уворовываем. Сироток, злыми мачехами обиженных, кому дома хуже худого живется. Да ты не думай, обратно еще никто не запросился. А парни сами приходят, кто супостата злого сразить, а кто и в услужение. Не веришь? Да иному в нищете жить хуже смерти, а старики что поумней, про нас, Дракул, и хорошее сказывают, только не всякий из слышащих слышит. И из града "твоего" бегут, погибели ищут. Только тех, кто вечной жизни в услужении мне жаждет ,гоню отсюда, запугав до икоты смертной. Так и живем помаленьку.

 -Да при таком людском потоке где же вы размещаетесь-то, замок не резиновый?

 Граф отвел взгляд в сторону и тихо, с нескрываемой горечью в голосе ,ответил:

 -Я ж сказал тебе: орки что ни год возвращаются, замок штурмуют, вот и гибнут люди. Видно чует оркское племя, что держава наша от глупости людской да с посулов королей иноземных, на части разделенная, слабая нынче. Ни войска великого, ни полководца достойного. Король вроде и есть, а вроде и нет. Каждый барин сам по себе правит, в каждом городе свое правительство суверенное. Скоро дойдёт, в каждой деревне царей избирать да на трон сажать станут. Но, да ладно, может, что и изменится, о том и думать и мечтать буду, – он нахмурился и, повернувшись в кресле, рассеяно посмотрел в окно.

 -Глянькась, солнышко– то за край гребня перекатилось. Тебе уж и в путь пора. Щит внизу у дверей на гвозде подвешенный, там же под скамьёй и меч валяется. Бери пользуйся. Да, вот что еще, ежели меч волшебный добудешь, ни за что его не отдавай и щит мой тоже себе возверни, нечего ему в кладовых пылиться. Тебе, глядишь, нужнее будет. Если что – заглядывай, добрым гостям всегда рады, накормим, напоим. Чай живем не бедствуем. Не у одного меня разносолы бывают. Мы ж не только мечом махать, но и за сохой стоять обучены. Все как есть трудимся, вот по-людски и живем. Все по-разному, но одно дело делаем, жизнь людскую светлой сделать стараемся. Но не стану я тебя более задерживать. Ступай с богом и не оглядывайся. Помни, что не делается, делается к лучшему.

 Он похлопал меня по плечу, ткнул пальцем в раскрытую дверь и, не прощаясь, вышел из трапезной.

 А я, немного ошалевший от услышанного, допил оставшееся в бокале вино, вылез из-за стола и нетвердым шагом направился к видневшейся за дверью винтовой лестнице.

 Когда отягощенный едой и выпивкой, перепоясанный потрескавшейся кожаной перевязью с болтавшимся на ней мечом и закинутым за спину щитом, я выбрался во двор крепости, по нему уже во всю сновали куры, бегали собаки (совершенно не обращавшие на меня внимания), суетились люди, выгонявшие на пастбище коров и звенели своими подковами великолепные гнедые. А солнце, вылезши на небосвод, уже осветило все окрестности, в коих ничто не напоминало о моих вчерашних перипетиях.

 Широко зевнув, я вышел за любезно раскрывшиеся передо мной ворота и не спеша отправился в обратную дорогу.

 Уже к полудню мне стали виднеться стены "славного" града Трёхмухинска. Идти под горку было куда быстрее, дорога знакомая, да и меч в руке, хоть ржавый и затупленный, придавал уверенности. Я шел прямо по тракту, не торопясь шарахаться от каждого встречного – поперечного. До города оставалось совсем ничего – спуститься в распадок, подняться к истоку ручья, пройти мимо завала, образованного нагромождением камней, перемешанных с вершинами сломанных сосен и, выйдя из леса, пробежаться с полмили по давно не паханому полю.

 Я неторопливо пересёк распадок и, поднявшись наверх, оказался напротив представшего мне во всей красе, и, надо сказать, весьма живописного, нагромождения. А тут меня опять ждали: раздался уже знакомый свист тетивы и тяжелая каленая стрела, вылетевшая из-под большого узловатого камня, сверкнув на солнце, ударила меня в грудь. Я представил как она, раздирая кожу, мышцы, ломая кости, проникает в моё тело и пронзает насквозь сердце. В глазах на мгновение помутнело, тупая боль, разошедшаяся волной по всей груди, заставила пошатнуться и прийти в себя. Стрела, сдержанная кожаной рубахой, с глухим стуком упала на землю. Я опомнился и кинулся в сторону. Следующая стрела, взвизгнув над самым ухом, прошила ближайшее дерево. На этот раз вражеский лучник целил в голову. Мысленно ругнувшись, я бросился навзничь и свободной рукой вытащил из-за спины щит. Что-то слишком часто в последнее время стал я попадать в засады и скрываться от нападения в постыдном бегстве. Копившееся во мне раздражение вырвалось наружу, я зарычал, словно зверь, почуявший добычу, поудобнее перехватил меч и прикрывшись щитом, бросился на своих обидчиков.

 Их было трое. Впереди ,стоя на одном колене и пуская стрелу за стрелой, расположился Григорий. Чуть поодаль, присев за большим из валунов и настороженно поглядывая из-под веток разлапистого клена, притаились Фрол и Мефодий. Остальных стражников нигде не было видно, оставалось лишь надеяться, что те отправились восвояси. Братья же, отдавая всю славу своему более рьяному собрату, в драку ввязываться пока не спешили, по-видимому дожидаясь когда обозначится чей-либо перевес, а уж там предполагалось действовать по обстановке и либо сделать ноги, либо помочь добить незадачливого чужестранца.

 Тем временем коренастый Григорий, бездарно выпустив последнюю стрелу, отбросил в сторону ставший бесполезным лук, вытащил из-за спины огромный, отливающий матовым серебром двуручный меч и, с усмешкой посмотрев на моё ржавое оружие, без колебаний бросился в бой. Его ехидный взгляд и деловая уверенность заставили и меня усомниться в качестве своего клинка. Но долго раздумывать над этим мне было некогда, ибо Гришка обрушил на мой щит всю тяжесть своего меча, и я, едва устояв на ногах, вынужден был попятиться. Криво ухмыляющийся противник захохотал, широко размахнулся и нанес новый удар. Не успевая прикрыться щитом, я выставил перед собой меч и принял весь удар на его лезвие. Сноп искр, вылетев из-под перекрещенных клинков, разлетелся во все стороны. Остывая, они стали опадать на землю мелкими черными хлопьями. Ого, а мечи-то, оказывается ,равные, – подумалось мне, глядя как изменилось лицо моего противника, озадаченно рассматривающего на своём мече глубокую, образовавшуюся от удара зазубрину. Я же, воспользовавшись его замешательством ,отпрыгнул в сторону и бросил быстрый взгляд на свой меч. И, о чудо, не заметил на нем ни единой отметины. Воодушевленный я не смог не подначить всё еще приходящего в себя соперника:

 -Слышь, Григорий, скажи, где такие мечи делают? Я детишкам куплю, пусть в огороде с крапивой играются.

 Вместо ответа Григорий зло ощерился и снова взмахнул своим двуручником. Я принял удар на щит, и поединок закипел вновь. Он ударял, я уклонялся, уходил в сторону, принимал на щит, парировал, в ушах стоял звон, а руки гудели от беспрестанных ударов. Мой противник оказался отменным фехтовальщиком, и мне никак не удавалось подловить Григория на промахе, чтобы одним точным ударом продырявить его толстое, выпирающеё как барабан брюхо. Оставалось лишь ждать, когда эта стокилограммовая детина выдохнется, но, как назло, минуты текли за минутами, а сил у него вроде и не убавлялось. Поняв, что измором моего поединщика не взять, я стал действовать спокойнее, рациональнее, сберегая силы и выглядывая его слабые места. Наконец, когда противник особенно сильно размахнулся, собираясь сокрушить меня одним ударом, я упал на колено, подставляя ему под удар щит и, вытянувшись вперед, сделал резкий выпад, нанося колющий удар в коленную чашечку. Грохот от удара слился с воплем взревевшего от боли Григория.

 -Умерщвлю! – взвыл раненый соперник, в ярости не обращая внимания на хлеставшую из раны кровь и стал осыпать меня своими ударами беспрестанно. При этом его раскрасневшееся в пылу схватки лицо, приняв багровый оттенок, начало медленно расплываться и под его мерцающей оболочкой стали проступать совсем другие, до боли знакомые черты. Размахивал мечом никто иной, как незабвенный моему сердцу Морок.

 -Ах ты, мелкая гадость! – прокричал я, в свою очередь, переходя в атаку. Вскипевшая в груди злость придала мне сил и , размахнувшись, я, что есть мочи, врезал по взвившемуся надо мной мечу противника. Удар, сноп искр и мой меч, едва не вырвавшись из рук взлетел вверх, а обломок вражьего клинка, сверкнув в воздухе острыми гранями, со звоном шлепнулся на камни и заскользил вниз по склону.

 -Чтоб тебя, – отскочив в сторону и потрясая обломком клинка, завопил Пантелемон Савелыч, сплюнул и, крутанувшись на месте, перекинулся в уродливую ночную зверюгу. Длинным, красным, раздвоенным ,словно у змеи языком ,зверь облизал широко расставленные ноздри и угрожающе рыкнул. Меж оскаленных клыков хищника потекла вниз зеленая, пенистая слюна. Продолжая рычать, зверь присел на задние, уродливо вывернутые лапы и, стремительно оттолкнувшись, взвился в воздух, пытаясь в длинном прыжке дотянутся до моего горла. Вместо шеи я подставил ему щит и от души врезал мечом по мохнатой, давно немытой шкуре. Пронзительный визг возвестил о том, что мой удар достиг цели. Зверина отпрянула и кинулась наутёк, оставляя за собой широкую красно-бурую полосу. Вбежав на ближайший взгорок, зверина остановилась и вновь приняла вид неказистого мужичонки. Через всю его спину тянулась узкая кровоточащая рана.

 -Как же так-то?! – пробормотал Морок, рассеянно глядя на натекающую под ноги кровавую лужу, – это ж волкодлакова шкура-то, её ж мечом-то и богатырю не пробить, а с тебя какой богатырь? Али мы с Нурингией просчитались, не на ту лошадку поставили, а? – он удивленно посмотрел в мою сторону. – Да нет, вроде всё правильно, разе што.., – он опять задумался не договорив. А я, наконец-то спохватившись, сделал шаг в его сторону, но Морок уже опомнился и, взмахнув рукой, заюлил на одном месте. Весь бугорок и растущие на нем чахлые деревца заволокло серой, непроницаемой дымкой, которая, уносясь с ветром, быстро рассеивалась. Через считанные секунды о Мороке напоминала лишь небольшая лужа вытекшей крови да запах псины, забивавший мои ноздри. Увы, противник смылся, оставив меня теряться в догадках. Я развел руками, раздосадованно покачал головой и, в поисках двух незадачливых стражников, внимательно оглядел окрестности. Рядом их не было, за кустами и поваленными деревьями тоже и только у самих стен города смутно угадывались две темные дружно улепетывающие фигурки. Я усмехнулся, вытер со лба пот, подхватил оброненную в пылу схватки суму и, снедаемый печальными мыслями, направил свои стопы по следам уже успевших скрыться за стенами города братьев. А мне было от чего печалиться: что-то слишком часто за последние время я стал попадать в засады. Старею?

 Когда я подошел к городу, у его ворот уже стояло два путника: то ли монахи, то ли священники, то ли еще какие святые отцы. (Я в этом не разбираюсь, мне всё едино, что поп, что протоирей, а может это одно и то же?) и благочестиво крестились.

 Городские ворота, как всегда, были широко распахнуты. В меру пьяные и сытые стражники, вольготно развалившись на заботливо постеленных циновках, вели неторопливую беседу, а пилигримы, стоя пред ними ну точь-в-точь как я намедни, пытались пройти под сень "благословенного" града. Тщетно. Стража была непоколебима, полновесных тугриков у путников, похоже, не было, а без "бабок" кто же пропустит бездомного бродягу? Как говорится, дурных нема. Это с деньгами (если знать нужные ходы и выходы) идите куда хотите, везите что хотите: хоть сахар, хоть гексоген, а без евро и дойлеров в вашей же столице вы иностранец. А эти двое как я уже сказал, тугриков не имели, да и выглядели потешно, ни дать не взять два братца кролика на прогулке. Темные рясы до щиколоток, на голове такие же черные колпачочки, в руках приличного размера посохи, за плечами полупустые котомки. Ближе ко мне стоял высокий, сутулый, к тому же поджарый, словно борзая собака, и уже немолодой слуга божий с впалыми щеками на вытянутом, безволосом лице и непередаваемой скорбью в тёмных, слегка раскосых глазах. Молитвенно сложив на груди руки, глядя в бесконечность, он что-то приглушенно бормотал и всё время норовил прошмыгнуть мимо рассеянно взирающей на них стражи. Второй – дородный, коренастый, с русой окладистой бородой на румяных щеках и блестящими голубыми глазами, таившими в себе толику лукавства, стоял чуть поодаль и вел "переговоры" с начальником дневной смены – тщедушным малым лет тридцати, с маленькой, почти детской головой, но зато большим крючковатым носом, торчащим на давно не бритом лице. Одетый в красный кафтан и такого же цвета сапоги он больше походил на балаганного скомороха чем на старшого "доблестного" воинства, но кривая сабля, висевшая на боку, не оставляла сомнений во властных полномочиях её владельца.

 Не желая нарушать течение беседы, я остановился чуть в стороне, не доходя до переговорщиков добрый десяток метров, и невольно прислушался. Глава стражи говорил отрывисто, зло, грубо прерывая собеседника на полуслове, речь же пилигрима была нетороплива, степенна и не лишена некоторого изящества.

 -О, благородный Мусафаил (ага, теперь понятно как зовут этого мелкого начальничка), уверяю Вас, что пропустив нас с отцом Иннокентием беспошлинно, Вы не только не нарушите ваших законов и заповедей, но и поспособствуете привнесению в город благодати небесной.

 -И нет, и не уговаривайте, не нать нам никакой вашей благодати, у нас своей немерено, вот вчерась еще одну ведьму спалили.

 -А что же так сурово-то? Ведьма она чай тоже человек, мож молитвами да покаянием...

 -Ты чё несешь, еретик клятый, рази же ведьму исправишь?! Токмо в костре пламенном истлевает суть ведьмаковская.

 -И много у вас ведьм? – с нескрываемой горечью в голосе поинтересовался новоиспеченный "еретик".

 -Да почитай все бабы, токась сразу не углядишь, я вот свою-то долго спознать не мог, а как спознал так сразу и в магистрат.

 -Сожгли? – голос спросившего затвердел, а руки до хруста сжались на навершии посоха.

 -А оно как же, на дыбе в усем созналась и как на метле лётала и как зелье дурманное из трав мне в питье подливала.

 Лицо пилигрима до это слегка розовое от вечерней духоты, побагровело.

 -А ты, соколик, часом ,животом не маялся?

 -Маялся. Как жа не маяться, коль потравлен был? Аж семь ден с заднего двора не вылезал. А как чуть полегчало, так и в магистрат. А как ведьму спалили, так всю хворь словно рукой сняло.

 -Дурень. Она же тебя, ирода, от диареи лечила, – взревел святой человек, поудобнее перехватывая свой увесистый вязовый посох, при этом сделал это так "неловко", что как бы невзначай зацепил ярого противника ведьм тяжелым бронзовым набалдашником, выполненным в виде львиной морды, по носу. Нет, что не говорите, а мне эти ребята определенно понравились.

 -А-а-а-а, мой нос, мой нос, – запричитал стражник, собирая в пригоршню текущую из носопырки кровищу. Пару минут он героически боролся с кровопотоками, затем, что-то невнятно бормоча и зажимая нос рукой, улегся на свою лежанку и задрал лицо кверху. Полежав так какое-то время, он отпустил руку и, приподнявшись на локте, явил миру побагровевшую от удара картофелину, в коею превратился его орлиный носик. Он обеспокоенно огляделся по сторонам и, увидев своего обидчика стоявшим на прежнем месте, пронзительно рявкнул:

 -Взять! На плаху! Казнить! Казнить немедленно! (Ну, тут он загнул, скажет тоже казнить... Это, по-моему, явное превышение должностных полномочий. Насколько мне помнится, вопросами казней и помилований в этом отдельно взятом "дурдоме" ведал местный магистрат, а точнее сказать, тот маленький дяденька по имени Илларион).

 Повинуясь приказу, стражники, подбирая разбросанное по сторонам оружие, стали нехотя подниматься на ноги. Ну, всё, быть драке, – подумал я, неторопливо снимая с перевязи свой меч. Но в этот момент отец Иннокентий, запустив руку за пазуху, вытащил оттуда большой серебряный крест и, наставив его на одного из стражников, залепетал какую-то очистительную молитву. При виде креста стражники все как один раскрыли свои сонные зенки и вытаращились на обладателя столь великолепного серебряного "куса". Их взгляды стремительно наполняла жадность. Что сейчас должно было произойти, мне представлялось предельно ясным. И тут произошло нечто странное.

 -О, – воскликнул глава стражи, вскакивая со своего ложа.

 -О, – хором повторили вслед за ним остальные "вперед смотрящие".

 -Этого не может быть! – старшой обхватил крест обеими руками и едва ли не целуя, пристально вгляделся в очертания распятой на кресте фигуры. -Это, это, – у стражника не находилось слов что бы выразить восторг от увиденного.

 -Федор, – повелительно гаркнул щуплый Мусафаил, обращаясь к одному из стражников. Его голос был хриплым, он не поворачивал головы и дрожал от волнения – гарцуй до магистрата, кажи пускай кворум собирают. Да еще, кажи, такого у нас отродясь не бывало. Тикай же, тикай живее.

 Все еще держась за крест, не в силах оторваться от созерцания столь скорбной библейской сцены и что-то беззвучно шепча, Мефодий поволок отца Иннокентия за стены города. Вслед за ним, совершенно забыв про свою службу, потянулись восторженно покачивающие головами стражники. Второй пилигрим, уже совсем было приготовившийся к драке, задумчиво поскреб макушку и хмыкнув в бороду, двинулся вслед за прочими. Я остался в одиночестве, никому ненужный и всеми покинутый. Видя как приняли святых отцов, я уже не опасался за их дальнейшую судьбу. (При таком восторженном отношении к христианской святыне их наверняка ждет сытный ужин и уютный ночлег) и можно было бы отправляться прямиком к Бабе Яге. Но, во-первых, являться в её урочище раньше, чем на следующей неделе, она запретила, а во-вторых, что-то не дает мне покою столь неожиданное радушие... Я плюнул, вернул меч на место и вальяжной походкой вошел в никем не охраняемые ворота.

 Площадь перед лобным местом заполонила бушующая толпа. Народ давился, пытаясь продвинуться ближе к стоявшим на эшафоте магистрам, плотно обступившим возвышающегося над ними отца Иннокентия. То и дело в толпе возникали потасовки, заканчивающиеся тем, что кого-нибудь выкидывали в задние ряды. Одно мгновение мне показалось, что я увидел в толпе странно знакомую бородатую рожу, но видение пропало так же неожиданно, как и появилось. Я постоял немного в раздумье, а затем, обойдя площадь и спокойно залезши на эшафот с противоположной стороны, присоединился к компании магистров.