Текст книги "На поиски динозавров в Гоби "

Автор книги: Анатолий Рождественский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Вместе с громадным скелетом тарбозавра был обнаружен неполный скелет "младенца" около метра длиной. У него были, в отличие от взрослого экземпляра, плохо оформленные суставы костей конечностей, довольно длинные передние лапы и цевка из раздельных костей, как у предков тарбозавра.

Отдохнув немного на раскопке, мы с Эглоном двинулись каждый в своем направлении. Костей было много, они попадались буквально на каждом шагу. Но это все были в большинстве случаев отдельные, разрозненные кости, хотя и интересные, но, безусловно, не столь ценные, как скелет.

Я уже прошел порядочное расстояние, придерживаясь верхней части обрывов, т. е. костеносного горизонта, как вдруг мое внимание привлекло что-то белевшее на противоположном склоне ущелья. Мысль о скелете заставила меня спуститься на дно каньона и подняться на другой его борт, что оказалось не так-то легко, так как высота стен была 60–70 метров. Все же я добрался до нужного мне места, и не зря: передо мной из породы торчала часть скелета хищного динозавра. Скелет залегал на самом краю отвесного обрыва – в основании костеносного горизонта. И я медленно пополз к нему сверху, рискуя при малейшем неверном движении сорваться вниз, на дно ущелья. Но в такие минуты забываешь о всякой опасности, и лишь иногда, если рука или нога вдруг потеряет точку опоры, молнией пронзит мысль о ней.

Реконструкция тарбозавра

Через несколько минут напряженного труда я достиг наконец желанной цели и, осторожно расчистив геологическим молотком – неизменным спутником – небольшую площадку, уселся на ней близ самого края обрыва. Находка была хорошей, но как взять ее? Забегая несколько вперед, скажу, что взять этот скелет было действительно очень трудно – пришлось сначала разработать к нему площадки для подхода с "тыловой стороны", а затем уже начать раскопки, соблюдая, конечно, при этом должную осторожность, так как рядом находилась пропасть.

Увлекшись своими успехами, я не заметил, как часовая стрелка пододвинулась к пяти. Пора было возвращаться в лагерь, от которого я ушел километров за 10. Взяв примерное направление, я пошел по верху плато, но вскоре установил, что дальнейший путь прегражден большим оврагом, спуститься в который нет никакой возможности. Исколесив несколько километров, я все же нашел спуск, но, поднявшись на противоположную сторону, снова попал на плато, с которого невозможно было спуститься. Время уже подходило к семи, а я не знал толком, где находится лагерь и как выйти из лабиринта оврагов: все они были похожи один на другой. Их красноватые стены в свете низкого солнца – увы, равнодушно молчали! Я устал, во рту у меня пересохло. Стало прохладно, я же был легко одет. Наступавшая ночь не сулила ничего приятного, тем более что здесь водились барсы, а я не захватил оружия. По краям обрывов были глубокие щели – колодцы, образовавшиеся в результате выветривания. Попасть в такие расселины означало быть заживо похороненным. Я решил идти до конца по одному из оврагов, с тем чтобы попасть на равнину, где легче было бы ориентироваться. В 8 часов, когда солнце стало садиться, я все еще тащился по оврагу. Однако судьба словно сжалилась надо мной – в начале девятого я, наконец, вышел из оврагов и тут же увидел, что лагерь находится не более чем в трех-четырех километрах. Через час, когда стало смеркаться, я добрался до палаток. Ян Мартынович начал уже сильно беспокоиться и хотел давать сигналы.

В течение ближайших дней участники экспедиции сделали ряд ценных находок – это были преимущественно черепа или другие части скелетов различных динозавров. Больше всего везло Новожилову, которого мы прозвали "Соколиным глазом". Эглон с Лукьяновой и Пресняковым в основном руководили раскопочными работами, заложив две большие раскопочные площадки.

Работа "раскопщиков" на первый взгляд может показаться более однообразной и скучной, чем работа искальщиков, но это не так. Верно, что она довольно кропотлива и подчас требует большого терпения и осторожности, а главное – умения, но она по-своему интересна и даже увлекательна, особенно когда раскапывают ценную находку. Первое более или менее полное представление о находке возникает именно в процессе раскопки. Часто бывает и так, что на месте находки оказываются еще кости, притом даже более ценные, чем сама находка, послужившая причиной раскопки. Так было в сущности на Эргиль-Обо, где на поверхности оказалось очень мало костного материала, но много – в процессе раскопки. Так было и в ряде пунктов в Нэмэгэту, где на месте выступавшей на поверхность небольшой части скелета оказывался целый скелет или дополнительные кости, принадлежавшие другим животным.

Поиски и раскопки – две стороны одной работы, одинаково интересны и увлекательны не только для палеонтолога-специалиста, но и для каждого человека, любящего природу, интересующегося ею. Поэтому, несмотря на все трудности и лишения, даже простые рабочие и те работали с большим энтузиазмом.

В Нэмэгэту встречались кости как крупных хищных динозавров – карнозавров, так и мелких птицеподобных по внешнему облику орнитомимид, относящихся к другой ветви хищных динозавров. Их совсем небольшая голова была лишена страшных зубов и оканчивалась клювом, предназначенным для добывания мелкой животной пищи. Орудием лова служили довольно длинные передние конечности, обладавшие цепкими пальцами. В задней части скелета орнитомимиды были сходны, с одной стороны, с карнозаврами, а с другой (если бы не хвост) – с крупными бегающими птицами типа страусов. Среди орнитомимид есть род струтиомимус[10], т. е. "подобный страусу". Отпечатки лап этих динозавров часто встречаются в отложениях, образовавшихся в прибрежной зоне. Поэтому, возможно, орнитомимиды в биологическом отношении были предшественниками крупных болотных птиц и так же, как и последние, разгуливали по мелководью, хватая клювом или цепкими лапами зазевавшуюся жертву.

Наряду с двуногими хищниками попадались остатки двуногих растительноядных динозавров из группы утконосых ящеров, также достигавших громадной высоты.

Наиболее интересной была находка полного скелета (выкопанного несколько позже), принадлежащего роду зауролоф ("ящер с гребнем"), известному ранее из Канады. Монгольский зауролоф отличался от канадского более длинным гребнем на черепе и более узкой вытянутой головой, поэтому я назвал его при изучении "зауролофом узкомордым". Этот динозавр, как и хищные, передвигался на задних лапах, временами опираясь на хвост, но его передние лапы не были столь безобразно малы, как у карнозавров. По природе своей он был не хищником, а "безобидным" растительноядным животным. Его морда, расширенная впереди за счет предчелюстных костей, имела подобие утиного клюва, что и послужило поводом назвать эту группу животных утконосыми динозаврами.

Нэмэгэтинский скелет, который в настоящее время (как и другие монгольские находки) экспонируется в Палеонтологическом музее Академии наук СССР, достигает высоты более пяти метров, но есть кости от экземпляров, высота которых достигала не менее 10–12 метров. Это были, несомненно, самые крупные двуногие, или "бипедальные", животные Земли. Утиная морда зауролофа – не фантазия природы, а приспособление к обитанию в водной среде, и, в частности, к сходному с утками (но только в соответствующем масштабе) способу питания путем процеживания.

Своеобразно строение зубной системы утконосых динозавров. Вместо обычного зуба в челюсти у них развился вертикальный ряд, состоявший иногда из 5–6 зубов, как бы насаженных друг на друга, благодаря чему получалась высокая коронка. Это – результат приспособления животного против быстрого снашивания зубной коронки, которая могла стачиваться землистыми частицами, попадавшими к нему в рот вместе с пищей (утконосые динозавры, вероятно, часто поедали клубни водных растений). Вертикальные зубные ряды, сливаясь меж собой, образовывали единую "батарею", что делало зубную систему более прочной. Общее число зубов во рту у поздних утконосых динозавров достигало более тысячи!

Водный образ жизни зауролофа подтверждается не только его утиным клювом, но и другими чертами строения. Например, в глазницах у него имелись небольшие костные, так называемые склеротические пластинки, защищавшие глаза от давления воды. Подобные защитные приспособления развиваются у многих водных или обитающих в воздухе животных. Наружные пальцы передних лап, судя по их строению, служили каркасом для натяжения плавательной перепонки, которая, возможно, имелась также между пальцами задних лап, оканчивающихся широкими копытными фалангами. Хвост, очень высокий у основания, как у крокодилов, был приспособлен к плаванию, выполняя роль мощного локомоторного органа.

До сих пор не объяснено как следует строение черепного гребня, очень прочного и длинного, заходящего за край затылка. У других утконосых динозавров (по количеству видов это самое многочисленное семейство среди всех динозавров) черепной гребень иногда имеет форму воздухоносного шлема. При жизни он, вероятно, служил дополнительным резервуаром для воздуха, что, конечно, было очень важным приспособлением для подводного питания. У зауролофа же гребень не пустотелый. Некоторые считают, что он мог защищать мозговую область черепа, прикрывая ее сверху. Другие предполагают, что гребень являлся своего рода сигналом для остальных собратьев в случае опасности или чтобы не разбредалось стадо и т. д. Утконосые динозавры нашли себе надежное убежище от хищных динозавров в водоемах и по своему образу жизни, вероятно, напоминали бегемотов, проводя большую часть времени в воде. Целое скопление скелетов зауролофов было обнаружено у подножия Алтан-Улы, одной из гор Нэмэгэтинской котловины. Эта находка получила название "Могилы дракона", но о ней будет рассказано несколько позже.

Помимо хищных и утконосых динозавров в Нэмэгэту встречались остатки, правда более редкие, очень крупных анкилозавров, относящихся, по мнению Е. А. Малеева, к роду диоплозавр, известному из Северной Америки, и остатки самых крупных динозавров вообще – четвероногих растительноядных гигантов – зауропод, достигавших 30 метров длины и более. Это были величайшие животные всех времен. Как и утконосые динозавры, они обитали в воде, но забирались более глубоко. Конечности зауропод, оканчивавшиеся большими кривыми когтями, были приспособлены к передвижению по грунту – в данном случае подводному. Для зауропод характерны очень длинная шея с маленькой головой, сравнительно короткое, но массивное туловище и невероятно длинный хвост.

В Нэмэгэту встречались не только остатки динозавров. Здесь были найдены некоторое время спустя плоские панцири громадных водных черепах и неполный череп крокодила из группы аллигаторов. Каждый день приносил что-нибудь новое.

Панцирь (с черепом) громадной меловой черепахи

Пожалуй, особо следует упомянуть о трех загадочных когтевых фалангах, которые мы нашли. Они были сильно сжаты с боков и изогнуты, имея форму серпа или даже напоминая лезвие косы. Концы всех фаланг были немного обломаны, но их полную величину оказалось возможным восстановить без труда, продолжив до пересечения верхний и нижний контуры. Длина наименьшей из фаланг была около 30 см, а наибольшей – превышала 60 см. Подобные размеры когтевых фаланг среди позвоночных (любых) до сих пор не были известны. По своему строению они были сходны с когтевыми фалангами передних лап хищных динозавров, таких, как позднеюрский антродемус из Северной Америки и меловой (но более ранний, чем нэмэгэтинские динозавры) алектрозавр, остатки которого были найдены еще американской экспедицией на местонахождении Ирэн-Нор (на границе Внешней и Внутренней Монголии). Но у антродемуса самая большая ногтевая фаланга не превышает 12 см, а у алектрозавра – 15 см.

Вместе с нэмэгэтинскими фалангами были найдены обломки громадных плоских ребер и кость стопы или кисти. Е. А. Малеев, изучавший эти остатки, пришел к заключению, что все они принадлежат своеобразному черепахоподобному ящеру, которого он метко назвал теризинозавром ("косящим ящером"), имея в виду форму его когтей. Однако – это выяснилось уже гораздо позже – после новых находок, загадочные фаланги принадлежали все-таки хищному динозавру, а другие кости, попавшие с ними случайно в совместное захоронение, – зауроподам. Теризинозавр, конечно, не имел черепахоподобной формы, к мысли о которой Малеева привели плоские ребра, но и не был похож на такого карнозавра, как тарбозавр. Мощные когти передних лап теризинозавра. несомненно, гораздо более длинных и сильных, чем у тарбозавра, были, возможно, приспособлены для разрывания муравейников, термитников, или других убежищ общественных насекомых, которые появляются во второй половине мезозоя и которыми мог питаться теризинозавр. Его фаланги обнаруживают удивительное сходство с когтями современных (и ископаемых) муравьедов и других неполнозубых. Теризинозавр, вероятно, был динозавром-муравьедом, едва ли обладавшим таким сильно развитым черепом, как у тарбозавра.

мая из Далан-Дзадагада вернулся Ефремов с полным транспортом – было переброшено все необходимое снаряжение, продовольствие и горючее. Ефремов попытался найти сносный путь из Нэмэгэтинской котловины: проблема хорошей дороги была чрезвычайно важной, поскольку предстояли большие грузоперевозки. Но тщетно – кругом были сплошные мягкие пески, либо неприступные скалы. Выход был пока, по-видимому, один – пробивать дорогу по проложенному следу, не растрачивая сил на поиски новых путей, которые едва ли могли быть намного лучше.

Между Ноян-Сомоном и Цаган-Дэрисуни-Хуралом Ефремов со своими спутниками встретил "Дракона", одиноко стоявшего в песках, несколько в стороне от дороги. Безбородов и его товарищи, боясь не найти нас в Нэмэгэтинской котловине, остановились у колодца, не доезжая Ноян-Сомона, и стали ожидать возвращения наших машин в Далан-Дзадагад. У них кончалось продовольствие, и Тимофей Гаврилович ввел "голодный паек". Поэтому понятной была их радость, когда из-за песчаных бугров показались экспедиционные машины.

Иван Антонович был в очень плохом настроении из-за тяжелой дороги по Нэмэгэтинской котловине, а также из-за того, что задерживались с выездом из Москвы участники экспедиции: директор нашего института Юрий Александрович Орлов и заведующий Палеонтологическим музеем Константин Константинович Флеров.

Ефремов рассчитывал, что они примут участие в далеком маршруте на запад, в который пора уже было выезжать – там нас ждали таинственные котловины Заалтайской Гоби, никем еще из геологов не посещенные. Поэтому нам пришлось пока ограничиться разработкой маршрута по карте.

Дни шли за днями, и у нас в лагере, превратившемся в маленький поселок, постепенно налаживалась культурная жизнь. Стал работать наш походный электрический движок, осветивший все палатки и давший ток для радиоприемника. Сначала движок не действовал, но наши искусные шоферы – механики во главе с Безбородовым быстро починили его. Ефремов, бывший в молодости шофером и сохранивший навсегда любовь к машинам, также принимал деятельное участие в ремонте электростанции. Для нее соорудили обтянутую кошмой специальную будку, которая защищала ее от постоянных песчаных бурь.

Иногда, если вечер был сравнительно "тихим", мы заводили патефон и слушали русские песни, казавшиеся нам здесь, в дикой и далекой пустыне, особенно красивыми и дорогими, бравшими глубоко за сердце своей задушевностью. У каждого была своя любимая песня, но, пожалуй, наибольшей популярностью пользовалась песня:

 Эх, дороги,

 Пыль да туман,

 Холода, тревоги

 Да степной бурьян…

слова которой как нельзя более подходили к нашей экспедиционной жизни. Рабочий Илья Жилкин превосходно играл на гитаре, и по вечерам из палатки рабочих часто доносились нежные звуки вальсов или старинных романсов. Иногда же хором пели какую-нибудь русскую песню, а Илья аккомпанировал.

Кроме жилых палаток, мы поставили палатку-кухню, в которой обосновался наш повар дядя Андрей, палатку-склад, палатку-баню. В центре лагеря стояла юрта. На самой высокой вершине обрыва над лагерем водрузили экспедиционный флаг – кусок алого шелка на длинном шесте. Лагерь свой мы назвали в шутку "Ефрем-Сомоном", а сухое русло, ведущее к нему, – "Проспектом Ефремова".

Холод во второй половине мая сменился жарой, и в лагере появились первые змеи – щитомордники, а также множество скорпионов и фаланг, забиравшихся повсюду. Мы даже приготовили антискорпионовую жидкость: поймали несколько скорпионов и сварили их в масле – получилась темно-желтая настойка, которой собирались лечить от укусов ядовитых пауков. К счастью, никто не пострадал ни от змей, ни от пауков.

Как-то у нас произошел в лагере забавный случай. Володя Пресняков остался поздно вечером в юрте проявлять пленки. Через некоторое время ему захотелось попить чаю. Чтобы не идти за сахаром в свою палатку, он взял первый попавшийся под руку продовольственный мешочек – в таких мешочках у нас обычно хранился сахар. Каков же был его ужас, когда, едва лишь он развязал мешочек, оттуда с шипением высунулась голова щитомордника. К счастью, змея не причинила вреда Володе и, воспользовавшись замешательством противника, моментально скрылась за чемоданы в юрте. Оказалось, что днем рабочие на раскопке поймали этого щитомордника и отдали его Эглону, а он положил мешок со змеей в юрте и забыл про него. Змея жила до тех пор, пока юрту не стали снимать. К этому времени у нее вывелось уже несколько детенышей. Часть из них удалось изловить и посадить в банку со спиртом. Пара щитомордников у нас жила также под одной из бочек с бензином.

В 20-х числах мая Ефремов отправил меня на разведку к западу от Нэмэгэту – в район Алтан-Улы. Вместе со мной поехали Володя Пресняков и переводчик Намнандорж, а также Пронин – водитель "Дзерена".

Дорога оказалась невероятно тяжелой. Сначала по совету Ивана Антоновича мы ехали вдоль обрывов по котловине, а затем поднялись вверх, ближе к горам, где из-за огромных камней путь вскоре стал невозможным. Мы попробовали спуститься снова вниз, но и здесь было не лучше: бесконечные промоины сухих русел совершенно не давали ходу машине, которая со страшным скрежетом, вся перекошенная, с трудом преодолевала эти препятствия. Пронин, по лицу которого это было хорошо видно, переживал мучения машины, по молчал, зная, что маршрут необходим. Кое-как, к середине дня, нам удалось пробиться к самым восточным обрывам у подножия Алтан-Улы.

На ближайшем же обнажении сразу оказалось два развалившихся скелета тарбозавров. Кости были беспорядочно перепутаны, и значительная часть их уже разрушилась, но все-таки несколько костей еще хорошей сохранности нам удалось взять. Это была первая награда за наши тяжкие мучения. Здесь же мы обнаружили большое количество окаменелой древесины, принадлежавшей меловым деревьям типа болотных кипарисов.

Ночевали мы поблизости, проехав еще несколько километров к западу, а утром в ближайших обрывах нашли позвоночник крупного хищного динозавра. К сожалению, позвонки уходили в глубь склона, и нам удалось выкопать, вернее выбить из плотного песчаника, только 18 хвостовых позвонков.

После этого мы попытались пробиться далее на запад – к центральным обрывам Алтан-Улы. Однако это оказалось невозможным: внизу были барханные пески, вверху – горы. Так как у нас бензина было немного, то пришлось повернуть обратно, не пытаясь искать окольных путей.

Возвращаясь по своему следу, мы пересекли не замеченную вчера в темноте заброшенную караванную тропу. Поросшая мелкой травой, она имела вид широкой зеленой полосы. Намнандорж, расспросив проводников неожиданно встреченного каравана, узнал, что это был когда-то один из больших караванных трактов из Хуху-Хото в Кобдо (верблюды покрывали это расстояние за 11 месяцев). Мы тотчас же поехали по тропе к центру котловины, где она, повернув под углом в 90°, пошла вдоль Нэмэгэтинской котловины, на восток, т. е. как раз в нужном нам направлении. К вечеру мы легко добрались до лагеря. При этом оказалось, что путь от лагеря в Нэмэгэту составил 70 километров, а обратный – всего лишь 50. Впоследствии наша экспедиция не раз пользовалась старинными караванными тропами и почти всегда удачно.

Одновременно с нами вернулся Новожилов, ездивший на восток – к Гильбэнту. По-прежнему там ничего не удавалось найти, и было решено сосредоточить дальнейшие разведки к западу от Нэмэгэту – в районе Алтан-Улы, давшей уже первые находки.

Тем временем в Нэмэгэту шли удачные раскопки – уже не один десяток монолитов заключал в себе кости различных ящеров. Но Ивану Антоновичу все казалось мало, и он ворчал на меня с Новожиловым за то, что мы чаще находим не целые скелеты, а хвосты, и даже прозвал нас в шутку "хвостистами".

мая Ефремов решил устроить обход всех точек с костями с тем, чтобы наметить дальнейшие раскопки. Он пригласил с собой меня и Новожилова.

Мы вернулись в лагерь поздно вечером, убедившись, что материалов для раскопок в Нэмэгэту еще много.

На следующий день отправили в разведку на Алтан-Улу новый отряд, более усиленный. Кроме меня, поехали Эглон и Новожилов. Для коротких боковых разъездов взяли легковую машину. Мы намеревались более обстоятельно теперь, в течение нескольких дней, обследовать алтан-улинский район.

Я ехал впереди на "Козле", как вдруг обратил внимание на странную картину: вдалеке на нашем пути стояла лошадь и не двигалась, хотя обычно при приближении машин лошади, пасущиеся в степи, всегда обращаются в бегство. Солнце, светившее нам в лицо, слепило глаза, и лошадь выглядела черным силуэтом, с необычайно большой головой. Когда мы были уже в нескольких десятках метров, странная лошадь, оказавшаяся куланом[11], с трудом заковыляла на трех ногах в сторону. Одна передняя нога была сломана и болталась. Несчастное животное, видимо, провалилось в какую-то яму (может быть, тарбаганью нору), сломало себе ногу и теперь медленно умирало от голода, так как ему было трудно не только передвигаться, но и нагибаться. Мы решили кончить его мучения. Александров вскинул винтовку и выстрелил. Кулан рухнул на землю. Однако, хотя наша добыча и представляла музейный интерес, нам не пришлось ею воспользоваться: возвращаться в лагерь было поздно, а взять с собой в маршрут кулана было совершенно немыслимо, так как он занял бы целую машину. Поэтому мы решили захватить его на обратном пути, полагая хотя бы сохранить скелет.

Проехав в первый день всего около полусотни километров, мы остановились на ночлег у истоков сухого русла Эхин-Цзулуганай-Гол, где обнажались толщи осадочных пород красного и светло-серого цветов. Мы пошли побродить и вскоре наткнулись на небольшую россыпь костей, среди которых были как обломки, так и цельные кости конечностей. По внешнему виду эти кости напоминали остатки древних млекопитающих, найденных в Гашату в апреле. Это была уже третья находка костей млекопитающих в Нэмэгэтинской котловине. Тем самым, кроме динозавров, в Нэмэгэтинской котловине появлялся новый объект для поисков – млекопитающие, притом, довольно древние, что представляло особенный интерес.

Позавтракав, мы продолжили свой путь, решив спускаться вниз по сухому руслу. Это было несколько рискованным предприятием: впереди могли оказаться пески или вода, а выбраться из русла было бы крайне трудно, даже, скорее, просто невозможно, так как стены его были высокие и почти отвесные. Однако русло, на наше счастье, было твердым и без воды, так что машины легко катились вперед. В одном месте Пронин на полном ходу машины ухитрился заметить кусок громадного позвоночника, принадлежавшего гигантскому динозавру из зауропод, и мы не замедлили его взять. По-видимому, позвоночник свалился откуда-то сверху.

Чтобы выяснить это, а также осмотреться, я поднялся на борт русла. К югу – километрах в пяти – виднелись обрывы красноцветных толщ. Они показались мне заманчивыми. Пока я стоял и размышлял, стоит ли туда ехать, передо мной неожиданно выросла фигура арата.

Сайн байну! – приветствовал я его.

Сайн байну! – был ответ.

Лексикон монгольских слов был у меня крайне невелик, и, ткнув в себя пальцем, я сказал просто: "Академия наук СССР", на что он закивал головой и заулыбался.

Как называются обрывы? – спросил я, показывая на них рукой.

Цаган-Ула (т. е. "Белая гора"), – ответил мой немногословный собеседник.

Чулун яс байна? (Есть ли каменные кости там?)

На это последовал опять утвердительный кивок.

В свою очередь арат заинтересовался, зачем нам нужны кости. Я постарался ответить на его вопрос, насколько это было в моих возможностях, но, вероятно, он мало что понял из моего красноречия, и мне пришлось просто подвести его к нашим машинам и показать найденную часть позвоночника. Однако объяснить ему, что эти кости принадлежали давно исчезнувшим животным, так и не удалось, переводчика же на этот раз с нами не было.

Спустившись еще немного вниз по руслу, мы решили произвести дальнейшую разведку на одной машине – на "Козле". Со мной поехали Эглон и Пронин. Подъехав к Цаган-Уле, мы сразу же заметили большое количество костной щебенки, валявшейся повсюду, а побродив около часу, обнаружили значительное количество костей, принадлежавших динозаврам. Даже мне, которому везло обычно меньше других, и то сразу посчастливилось найти два рассыпавшихся скелета, от которых еще много костей оставалось цельными. Это утвердило нашу решимость обследовать Цаган-Улу более тщательно, и "Козла" немедленно послали за "Тарбаганом".

Во второй половине дня разыгралась сильная песчаная буря, пришедшая из огромной котловины к западу от Цаган-Улы. Когда буря успокоилась, мы подвели итоги дня: кроме довольно большого количества костей динозавров – утконосых, хищных и зауропод, было найдено множество щитков и отдельных панцирей небольших пресноводных черепах превосходной сохранности. Мы решили пробыть здесь два-три дня с тем, чтобы произвести разведку прилегающих районов – и в первую очередь западных обрывов Алтан-Улы, бывших конкретной целью нашего маршрута.

Вечером у нас в гостях были араты. От них мы узнали, как лучше проехать к интересовавшим нас обрывам, и получили дополнительные сведения о костях в других местах.

Утром распределили силы. Эглон с рабочими отправился раскапывать черепах, целый прослой которых, переполненный панцирями, обнаружил вчера Пронин. Новожилов должен был обследовать Цаган-Улу с южной стороны и изучить ее геологическое строение. Лихачев остался в лагере за повара. Остальные трое – Пронин, Александров и я – поехали на "Козле" к Алтан-Уле.

Впереди лежала "безнадежная" полоса песков, уходившая далеко к западу – в страшную песчаную котловину, откуда вчера пришла песчаная буря. Попытка пробиться напрямик через пески окончилась неудачей: бедный "Козел" не тянул даже на первой скорости. За песками располагались каменистые склоны, тянувшиеся к подножию Алтан-Улы, близ середины которой виднелись желанные красноцветные обрывы, или бэдленды. Однако "близок локоть, да не укусишь".

Единственной возможностью было подняться вверх по руслу с тем, чтобы по какому-нибудь правому притоку, т. е. такому же сухому руслу, пробиться к обрывам. Они находились всего в каких-нибудь 15 километрах, но эти 15 километров были хуже иных 150. Машина не в состоянии была их преодолеть.

Вскоре удалось найти правый приток, и мы начали подниматься по нему. Местами русло было заметено песком, но "Козел" наш лихо проскакивал, нигде не застревая.

Это русло привело нас, однако, не к западным и даже не к средним, а к восточным обрывам, которые мы посетили несколько дней назад. Все приходилось начинать сначала, но мы хотели пробиться во что бы то ни стало, взяв курс прямо на обрывы, расположенные у средней части подножия Алтан-Улы.

Нас встретили бесчисленные русла и огромные камни. Все же после упорной борьбы нам удалось достичь цели – добраться до средних, или центральных, обрывов Алтая-Улы, хотя в душе у всех не раз было желание повернуть назад.

Условившись с Александровым, который остался около машины, что вернемся часа через полтора, мы с Прониным наметили район действий, и каждый отправился в свой путь осматривать обрывы. Овраги были такого же типа, как и в Нэмэгэту, – узкие и глубокие, с отвесными красными стенами внизу и желтыми шапками наверху. Мне явно не везло: кости попадались редко, и, когда время стало истекать, я повернул обратно, хотя было совершенно очевидно, что такой беглый осмотр недостаточен для отрицательного заключения. Через условленные полтора часа я был у машины, но Пронин еще не приходил. Прошло больше получаса после назначенного времени, и мы с Александровым начали беспокоиться и думать о том, что его, может быть, надо идти разыскивать. Неожиданно в этот момент голова Пронина вынырнула из ближайшей промоины.

Каньоны Алтан-Улы близ 'Могилы дракона'

Оказывается, он попал в такой лабиринт глубоких ущелий, что потерял ориентировку и присел отдохнуть, думая уже не о костях, а о том, как выбраться. И вот именно тогда взгляд его, рассеянно скользнув по плите песчаника, вдруг уперся в… скелет, торчавший из плиты! Пронин, забыв про усталость, подскочил, как на пружине. Неподалеку от первого скелета из породы выступали кости по крайней мере еще трех экземпляров. Вот это была находка! Правда, вслед за радостью пронзила беспокойная мысль: как сюда пробраться на грузовиках и как выломать скелеты из мощной плиты, уходившей в глубь склона. Ведь Пронин, помимо искателя, был и шофером и не забыл, как два дня назад мы с ним безуспешно пробивались сюда на грузовике, несмотря на все его водительское мастерство. Было уже поздно идти осматривать открытое Прониным кладбище динозавров, которое было названо потом Могилой дракона, и мы вернулись в лагерь.

Следует отметить, что беспокойство Пронина было не лишено основания: два года мы ломали Могилу дракона – гнулись ломы, крошились кирки и разлетались вдребезги кувалды и зубила, но все же скелеты были взяты. Они принадлежали гигантским зауролофам. Помещение нынешнего Палеонтологического музея не позволяет их смонтировать: только одна задняя нога имеет в высоту более трех метров. Поэтому пока экспонированы их черепа и отдельные части скелета, а также великолепно сохранившиеся отпечатки шкуры.

На следующий день Пронин присоединился к Эглону, а я с Александровым отправился на "Козле" к горе Цумцис-Хайрхан – двуглавому останцу, к западу и юго-западу от которого тянулись бесконечные обрывы красно-цветных толщ, манивших своей неизвестностью.

По обыкновению при мне была винтовка. Проехав несколько километров, я неожиданно увидел притаившегося за кустом джейрана. Раздумывать было некогда. Я приложился и выстрелил – пуля попала прямо в сердце. Тушу джейрана пришлось освежевать и отвезти в лагерь. Пока все это было проделано, наступила вторая половина дня. На западе нависли мрачные песчаные тучи. Начали налетать отдельные порывы ветра, иногда настолько сильные, что едва можно было удержаться на ногах, задыхаясь при этом в облаке песчаной пыли. Невзирая на это, мы все же доехали до первых обрывов, на которые я тут же и полез, рискуя, что меня может сильным вихрем подхватить и сдуть, швырнув на полтора-два десятка метров вниз. Иван Михайлович остался чинить камеру, проткнутую шипом саксаула, – обычная история после нескольких километров пути по зарослям этого кустарника.