Текст книги "На поиски динозавров в Гоби "

Автор книги: Анатолий Рождественский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Расширяя наши разведочные работы на восток от Ирэн-Нора, мы добрались однажды – это было в конце июня – до Тайрим-Нора, представлявшего большую впадину почти без воды, скудные остатки которой напоминали о крупном водном бассейне прошлого. Место для ночлега, ориентируясь на черные тучи, как будто вознамерившиеся восполнить недостаток воды в котловине, было выбрано на самом высоком участке плато, обрывавшемся вниз 100-метровой стеной. Палатки ставить было некогда, и мы, сдвинув койки у боковых бортов грузовиков, натянули над ними большие брезенты, закрепив их верхние концы за кузов машин, а нижние подвернув под задние перекладины коек. Получалась крыша, не раз спасавшая нас от ненастья. Оно пришло только во второй половине ночи, под утро. Гроза, предшествовавшая сильному ливню, длилась около двух часов. Мне, много путешествовавшему ранее и не раз, конечно, попадавшему в сильнейшие грозы, не приходилось еще наблюдать таких страшных молний. От бело-фиолетовых разрядов слепли глаза и глохли уши. В интервалах между адскими вспышками и раздирающим грохотом в воздухе, насыщенном электричеством, стояло бледное мигавшее свечение и слышалось легкое потрескивание. Металлические раскладушки на мокрой земле, прикрытые сверху кошмой и нашими несчастными телами, были вполне подходящими объектами для грозовых разрядов, сосредоточившихся на самом высоком участке плато. Трофимов, лежавший на соседней койке, после каждого удара утверждал, что следующий непременно будет в нас. По правде говоря, я до сих пор недоумеваю, почему этого не случилось. Нервы наши к концу двухчасового испытания были достаточно напряжены.

Наибольшего успеха экспедиция добилась во второй половине лета в районе Ула-Усу (на запад от Ирэн-Нора), где были осуществлены крупные бульдозерные раскопки. Фауна Ула-Усу начинается с эрценовой эпохи и кончается олигоценовой, т. е. как раз освещает этап истории между фауной Ирдин-Манги и Тунгура, но сначала все по порядку.

Прежде всего оказались нелегкими поиски самого Ула-Усу: работавшая здесь ранее американская экспедиция не сообщала никаких ориентиров этого колодца[25], да их не существовало и в действительности. Колодец находился в небольшой ложбинке, на плато, и можно было десять раз проехать мимо, не заметив его. Так и случилось, прежде чем наши поиски увенчались успехом, и мы, наконец, "привязались к точке". Уместно добавить, что вообще ориентировка на равнине, плоской, как дно гигантского блюдца и совершенно однообразной, чрезвычайно трудна.

За три часа осмотра Ула-Усу нам удалось найти только две нижние челюсти бронтотериев. Этого было слишком мало для местонахождения, где американские палеонтологи собрали обильный материал по бронтотериям. Чувствовалось что-то не то, но решить вопрос сразу было нелегко. Бензина, взятого для маршрута, оставалось лишь столько, чтобы вернуться в лагерь, находившийся более чем за 200 километров. Поэтому мы отметили места находок флажками, полагая вернуться сюда еще раз для более тщательного осмотра.

Но, как это бывает не только в романах, неожиданные события разыгрались в последний момент. От Трофимова и Бурчака-Абрамовича, ушедших приблизительно на километр вперед, прибежал запыхавшийся коллектор с полной кепкой костей и известием, что они нашли большое скопление, по-видимому, то, о котором писали американцы. Мы немедленно отправились туда. Действительно, костей было очень много – ими были буквально усыпаны макушки низеньких коричнево-серых глинистых холмиков в дне котловины. В одном месте лежал рассыпавшийся и изрядно разрушенный скелет. Больше уже не было никакого сомнения в необходимости поставить здесь большие раскопки.

Бурчак и Трофимов за свое открытие попросили награду – поехать искупаться на озеро, находившееся примерно в 20 километрах отсюда. Хотя бензина у нас оставалось в обрез, пришлось пойти на такую жертву.

Но, видно, фортуна была благосклонна к нам в этот день до конца. После купания в озере и обеда мы уже приготовились отправиться в лагерь, как вдруг на противоположном берегу, километрах в 5–6 от нас заметили маленький "газик", двигавшийся вдоль озера. В безлюдной местности это скорее всего могло означать, что где-то поблизости есть геологи, а у них – бензин. Окрыленные надеждой, мы ринулись в погоню. К счастью, она оказалась недолгой, так как "газик" направлялся к палаткам, которые нам не было видно с места купания. Здесь действительно стояла гидрологическая экспедиция, занимавшаяся поисками артезианских вод. Геологи одолжили нам бензин, и мы получили возможность спокойно вернуться в лагерь.

Однако доехать до ночи мы не успели. В темноте мы попали в какие-то кочки и вынуждены были остановиться. Небо покрылось угрожающими тучами, и начал накрапывать дождь. Мы накинули на наши койки брезенты и тенты от палаток. Как ни странно, пасмурная погода нисколько не смутила насекомых: на нас обрушились полчища комаров, как будто они с весны ни разу не ели. "Антикомариная" мазь даже в самой сильной дозе не помогала дольше, чем полчаса. Ужинать пришлось при полном "затемнении", так как электрический свет тотчас же привлек внимание мелких жучков, которые, словно обезумев, начинали буквально выстреливать тысячами в освещенный предмет. В результате за несколько минут образовался целый слой из свалившихся от удара насекомых.

В начале августа мы перебросили на Ула-Усу свой центральный лагерь. Колодец с этим названием означает в переводе "горная вода", хотя она оказалась пригодной для питья лишь после основательной чистки колодца.

В расчете на длительные раскопки мы решили избегнуть надоевших стандартных рядов палаток и расположили их амфитеатром, в центре которого поставили две самые большие: одну – в качестве столовой, другую – для камеральных работ.

Следующий день был намечен выходным, с поездкой на озеро, но купание состоялось значительно скорее, чем мы желали. Начавшийся с вечера дождь превратился среди ночи в дождевую бурю – явление, которое мне никогда не приходилось наблюдать прежде даже в самых "мокрых" местах. Сила ветра достигла 8–9 баллов, и струи дождя летели почти горизонтально. Часа в три ночи буря достигла особой ярости. Удары тента о палатку создавали полную иллюзию ружейных выстрелов.

Первыми не выдержали центральные большие палатки – крепления мачт поломались, и палатки рухнули одна за другой. Следующей жертвой оказалась большая палатка шоферов – ее сдуло единым порывом, и жители, еще не успевшие как следует очнуться от сна и вылезти из спальных мешков, мгновенно попали под ураганный ливень. К счастью, рядом стояли пустые грузовики, крытые тентами, куда и поспешили эвакуироваться пострадавшие. С фанерной кухни сорвало крышу, но продукты успели заранее убрать и накрыть брезентами. Моей палатке стало угрожать затопление, так что срочно пришлось осуществлять дренаж. Но следом оборвалась веревка от передней мачты и вырвало два боковых кола, так как почва изрядно раскисла. Не лучше было и у других. У Эглона тент сорвало совсем, и дождь пробивал сквозь палатку. Легкие палатки туристического типа, абонированные из-за их изящного оформления женщинами, не только протекали, но и оказались вообще неустойчивыми, и их владелицам пришлось к утру искать убежище в машинах.

Дождевая буря продолжалась около 20 часов. Хотя мы разбили лагерь на самом возвышенном и, казалось бы, на наиболее сухом участке плато, глинистая почва так раскисла, что паши машины приклеились к ней, как мухи к липкой бумаге. Даже ГАЗ-63, несмотря на два своих моста и понизитель, не смогли сдвинуться с места. За сутки, вероятно, вылилась более чем годовая норма осадков.

Вечер неожиданно порадовал нас приятным и необычайно красивым закатом, который мог создать только совершенно прозрачный воздух Гоби. Солнце показалось всего на 5-10 минут, но какую гамму красок, бегущих в облаках, передало оно! Сначала как будто вспыхнуло зарево пожара, отблески которого распространились на полнеба. Затем краски перестали быть ослепительно яркими, но приобрели необыкновенную нежность, особенно в сочетании с облаками. Красный цвет сменился сиреневым, который на одной стороне переходил в бледно-розовый, а на другой – в золотисто-желтый. Облака, постепенно меняя свои очертания, создавали поистине фантастические картины. Одну их группу можно было принять за железнодорожную станцию с тремя составами и дымящими паровозами. Но вот сиреневое небо стало уже розовым, а железнодорожные составы превратились в сказочный ковер-самолет, на котором величаво стояли слон и верблюд. Постепенно розовый цвет сменился малиновым, и ковер-самолет улетел, но зато вместо него появился плывущий морской ящер – плиозавр с огромной разинутой пастью и мощным изогнутым хвостом. Последнее, что мы увидели, – это алый цвет неба и облака, разбросанные, как по морю, острова с пышной растительностью и причудливыми постройками. Наконец, последняя вспышка исчезла, краски стали блекнуть, облака посерели, и лишь внизу осталась лимонно-желтая полоска.

С полчаса мы, как зачарованные, любовались закатом, динамическую красоту которого не смог бы передать ни один художник. Весь следующий день ушел на просушку и приведение лагеря в порядок. Раскопочные работы пришлось приостановить на несколько дней.

Удача на Ула-Усу пришла не сразу. Бульдозеры сдвигали ежедневно сотни кубометров, а кости, такие обильные на поверхности, внутри попадались редко. Нетерпеливый Эглон начал "пилить" меня за то, что я таскаю экспедицию по избитым местам, вместо того чтобы открывать новые.

Всякий знает, что любой научный поиск – риск, неизвестность. Поэтому, когда после почти недельной работы бульдозера впустую, наконец, вскрылись первые скелеты, Ян Эглон, несмотря на свои 70 лет, буквально примчался в лагерь, чтобы сообщить радостную весть. Вот теперь экспедиция была обеспечена "хлебом насущным", т. е. перспективными раскопками, и можно было начинать параллельно дальнейшую разведку. Но прежде закопчу об Ула-Усу.

Особенно замечательной оказалось серия из 40 скелетов великолепной сохранности, принадлежащих древним мелким жвачным – археомериксам. Они были величиной с ягненка и внешне напоминали антилопу или оленя, но безрогих. В то же время они, как и многие другие архаические копытные, сохранили в строении черепа и зубной системы, в наличии длинного хвоста сходство со своими далекими предками – хищниками. Археомериксы относятся к очень ранней стадии эволюции жвачных и копытных вообще, и поэтому изучение их представляет большой интерес для выяснения вопроса о происхождении этих групп. Сборы по археомериксам могут быть отнесены к числу лучших и важнейших коллекций в мире по ископаемым позвоночным. До работ нашей экспедиции был известен единственный неполный экземпляр, найденный также в Ула-Усу и изучавшийся американскими палеонтологами.

Почему же так ценны серийные материалы?

Чтобы твердо установить видовую принадлежность животного, надо знать пределы изменчивости внутри вида. Ведь каждая особь хоть и немного, но всегда отличается от другой, и, если взять крайние варианты, они могут различаться так заметно, что их легко принять за разные виды, в действительности не существующие. Еще более значительна возрастная изменчивость – молодые животные всегда отличаются как размерами, так и строением от взрослых собратьев, будучи иногда более похожими на своих предков. Таким образом, изучение внутривидовой изменчивости, возможное лишь на серийном материале, позволяет, с одной стороны, увидеть направление эволюции данной группы животных, установив ее связь с предковыми видами, а с другой – правильно определить систематическую принадлежность. Только построенная на эволюционных, а не на случайных, признаках систематика является естественной, или эволюционной, отражающей действительную историю животного (растительного) мира.

Эоценовые обрывы Ула-Усу

Из других находок на Ула-Усу наиболее ценной был полный скелет носорога, названного изучавшим его Чжоу Минченом джуксией и оказавшегося возможным предком гигантского индрикотерия из Казахстана. Изучение джуксии проливает новый свет на историю безрогих носорогов. Здесь необходимо пояснить, что более ранние носороги были безрогими, преимущественно жителями открытых пространств, спасавшихся от хищников быстрым бегом. Рога как защитные средства у носорогов развились позже, когда они стали обитать в лесах, где быстрый бег невозможен. Современные носороги, по которым дано название (они были изучены раньше ископаемых), являются потомками уже рогатых форм.

Среди других материалов, добытых на Ула-Усу, следует упомянуть неполные скелеты и более полутора десятка черепов бронтотериев, множество остатков различных млекопитающих, а также черепах и обычно редкие кости птиц.

Маршрут из Ула-Усу на запад, к Эдзин-Голу, принес нам очередные успехи – было открыто два новых местонахождения: одно – Сухайту с бронтотериями, но не такого вида, как в Ула-Усу, а второе – Маорту с игуанодонтами.

Древнейшее жвачное – археомерикс из Ула-Усу (по Э. Колберту, 1958)

Игуанодонты составляют семейство, включающее несколько родов и видов, в том числе и род игуанодон, названный так из-за сходства своих зубов с зубами современной ящерицы – игуаны. До сих пор игуанодонты и в Центральной Азии были известны лишь по немногочисленным остаткам – верхней челюсти и лопатке из Восточной Гоби. Вид отсюда получил название игуанодона восточного. От игуанодонтов Маорту, более поздних, чем европейские, произошли утконосые динозавры, в частности, бактрозавры, найденные на Ирэн-Норе. Поэтому игуанодонтов из Маорту я назвал пробактрозаврами, считая их предками бактрозавров.

Маорту, как и Сухайту, было открыто до некоторой степени случайно: намеченный маршрут из-за непроходимой горной местности пришлось изменить, предприняв большой объезд. Вот тогда мы и наткнулись на костеносные обрывы.

После открытия Маорту мы решили устроить себе премиальную поездку в знаменитый Хара-Хото, находящийся в низовьях реки Эдзин-Гол. П. К. Козлов – известный русский путешественник и соратник Н. М. Пржевальского – назвал его "Мертвым городом" (хотя дословно Хара-Хото – "Черный город"), так как жители оставили его шесть веков назад, когда там разыгрались драматические события.

Низовья Эдзин-Гола, ранее впадавшего в бессточное соленое озеро Гашун-Нор, а теперь теряющего свои воды в барханных песках, окружает голая безжизненная пустыня – необъятное плато, покрытое черным щебнем, да такие же черные гряды гор, заметенных песками. Отсутствие людей и суровость местности действуют угнетающе. Еще более тысячи лет назад китайский поэт Чен Цзыон, бывший в немилости у своего императора, находясь в ссылке на Гашун-Норе, писал: "В этом далеком краю – ни трав, ни дерева, ни цветов; только редкий крик птицы нарушает тишину мертвого мира".

Однако в пойме Эдзин-Гола довольно много растительности, и прежде всего обращают на себя внимание заросли тамариска, оживляющие пейзаж. Его кусты утопают в сиреневых цветах, насыщающих воздух густым медовым ароматом.

Неожиданно среди тамариска мы "открыли" небольшую ферму, занимавшуюся бахчеводством. Отсюда до Хара-Хото оставалось километров 40. Обитатели фермы встретили нас очень радушно, но, к сожалению, не сумели дать нам подробного описания пути, поэтому пришлось искать его самим, пользуясь старыми следами арб. Первые 10 километров, продираясь сквозь тамариск, мы преодолели сравнительно легко и быстро. На берегу широкого и сухого русла мы увидели юрту, хозяйка которой подтвердила, что мы едем правильно.

Следующая четверть пути шла также по пойме Эдзин-Гола и его рукавов, но появились песчаные бугры, покрытые тамариском.

Череп эоценового бронтотерия из Ула-Усу

Здесь же повсюду торчали громадные саксаулы, мертвые, без листьев, напоминая гигантских серых спрутов, – судорожно вцепившихся своими щупальцами в землю и на миг застывших в различных позах. Чем дальше мы ехали, тем более мертвую природу видели вокруг. Валялись толстые стволы сухих деревьев, песчаные кочки иногда достигали чудовищных размеров – 10–15 метров высоты, и были покрыты в несколько слоев засохшими корнями.

Далее мы поднялись на более возвышенную часть. С востока тянулась цепь барханов. Между ними и Эдзин-Голом, от которого мы постепенно отклонились, расстилалась заметенная черными песками равнина. Везде виднелись глинистые площадки, какие обычно делают под юрты. Множество битой глиняной посуды валялось кругом: возможно, именно здесь начинался когда-то богатый город или, во всяком случае, его окрестности. В некоторых местах попадались глубокие рвы или каналы, вероятно, наполненные в свое время водой, служившей для орошения. Ветер поднимал песчаную пыль в воздух, заметно снижая видимость.

Озеро Джилантай (в районе Маорту), покрытое твердой коркой соли

Наш маленький "газик" (ГАЗ-69А) с трудом полз на первой скорости с понизителем. Лишь сильное желание увидеть знаменитое историческое место заставляло нас двигаться вперед, хотя порой машина отказывалась везти, безнадежно увязая в мягком сыпучем песке. Тогда мы менялись ролями, превращаясь в тягловую силу.

Через несколько километров, преодоленных со скоростью, которой не позавидовала бы и черепаха, мы заметили триангуляционную вышку, построенную, судя по отсутствию следов всякого транспорта, давно, когда здесь производилась топографическая съемка. С вышки мы увидели в нескольких километрах к западу черный силуэт башни, которая не могла быть ни чем иным, как башней городской стены.

И действительно, когда мы приблизились, высокая кремлевская стена, образующая по периметру квадрат, предстала перед нами. Башня находилась в северо-западном углу. С западной стороны по углам стены стояло два мавзолея, один из которых разрушился почти полностью. Стены, кроме западной, до самого верху занесло песком, причем с северной стороны вплотную подступили барханы. Только на запад, к реке, расстилалась гладкая, как будто полированная, огромная черная площадь. Внутри кремля-крепости все постройки были разрушены. С XIV века город был забыт, пока 60 лет назад его не открыл вторично П. К. Козлов, осуществивший здесь археологические раскопки. Народное предание, которое записал Козлов[26], повествует о последних днях Хара-Хото следующим образом.

Низовья Эдзин-Гола, теряющего свои воды в песках

В 1372 году Хара-Хото, которым правил монгольский князь, был осажден войсками китайского императора. Не имея возможности взять крепость приступом, китайцы пошли на хитрость: запрудили русло Эдзин-Гола мешками с песком, отведя воду от крепости. Осажденные пытались вырыть колодец внутри крепости, но даже на глубине почти 300 метров не оказалось воды. Тогда монгольский правитель предпринял последнюю отчаянную попытку – прорваться сквозь подготовленную в северной стене брешь (сохранившуюся и поныне). Предварительно же он спрятал в вырытый глубокий колодец все богатства и умертвил своих жен и детей, дабы враг не надругался над ними. Вырвавшись через брешь с небольшой группой воинов, монгольский князь и его дружина пали в последней схватке с неприятелем. Город был разрушен, а клад, сколько его ни искали, не найден до сих пор. И вот уже шесть столетий этот город мертв.

Огромная песчаная кочка с корнями саксаула

Лишь к 9 часам вечера, в кромешной тьме (это был уже сентябрь), мы добрались до фермы, откуда утром начали свое путешествие. В баке осталось не более 4–5 литров бензина. Беспокоившиеся за нас товарищи прислали из лагеря грузовую машину ГАЗ-63, которая поджидала нас на ферме, не решаясь, однако, начать розыски ночью. Так закончилась наша экскурсия в Хара-Хото, после чего мы взяли курс на Ула-Усу, находившийся от нас приблизительно в 2000 километрах.

Ночи стали уже холодными и неуютными – приходилось накрываться брезентом. Днем же лазурное небо с белоснежными облаками и иссиня-черные горы с оторочкой желтых песков у их подножия создавали замечательный гобийский пейзаж, а как только нагревался воздух, вдали появлялась танцующая голубая гладь миражного моря, манившая к себе доверчивого путника. Гоби в такое время была тихой и ласковой, и хотелось жить в ней, несмотря на пустынность и суровость. Но стоило потянуть холодному северному ветру и потемнеть небу, как барханы надвигались темной страшной стеной, зловеще курясь песчаной пылью и сжимая дорогу с "букашкой"-машиной неумолимыми тисками.

Была вторая половина сентября, когда мы вернулись в Ула-Усу. Мы много сделали за полевой сезон, устали, и пора было возвращаться домой, о чем нам напомнили… змеи, начавшие с наступлением прохладной погоды искать приют в наших палатках. У меня огромный полоз удобно устроился под стопкой газет и журналов за вьючником, а к Трофимову щитомордник забрался на походный столик. Не проходило часа, чтобы из какой-нибудь палатки не раздавался "SOS". Тогда туда спешил Бурчак, питавший к змеям особую симпатию и ловивший их всегда голыми руками, без всяких приспособлений.

Нашествие змей (американские палеонтологи не зря называли Улу-Усу "Змеиным лагерем"), которых можно было ожидать всюду и в любой момент (тем более что тара Бурчака быстро заполнилась, а убивать змей не во имя научных целей он противился), заставило всех с наступлением темноты вооружаться фонариками. При этом не обошлось без происшествий.

Один из сотрудников, которому понадобилось ночью выйти из палатки, стал шарить рукой под спальным мешком, где у него всегда лежал фонарик. Не находя его там, он подумал, что, возможно, фонарик упал с койки на землю, и запустил под кровать руку, которая вместо фонарика схватила… щитомордника. К счастью, реакция последнего была медленнее человеческой. Владелец фонарика не только успел вовремя отдернуть руку, но и издал такой душераздирающий вопль, что переполошил все население лагеря. На этот раз змея была убита, невзирая на запреты.

Работами на Ула-Усу закончился полевой сезон 1959 года. Следующий год заняли раскопки Маорту и открытого по соседству с ним местонахождения динозавров Тао-Суэй-Гоу. Одновременно с раскопочными работами были предприняты и разведочные маршруты в северную часть Алашани и далеко на юго-запад, в Цинхай.

Маорту, расположенное в 60 километрах к северу от соленого озера Джилантай, затерялось среди грозных барханов, и путь к нему был очень нелегким. Удушающий зной вперемежку с мощными песчаными бурями, постоянная нехватка воды и тяжелая дорога через пески, по которым ЗИЛы приходилось таскать трактором (бульдозером), выматывали людей. Сокровища земли доставались дорогой ценой, и только научные успехи поддерживали наш дух.

Мавзолей в Хара-Хото

Раскопки Маорту принесли нам три полных скелета и многие сотни разрозненных костей пробактрозавра, получившего видовое название "гобийский". В более высоком горизонте была найдена часть скелета (с черепом) другого пробактрозавра, несколько отличного от первого. Я назвал его "алашанским". Огромный серийный материал по этим двум видам пробактрозавра и ирэн-норскому бактрозавру позволил установить некоторые очень важные, с точки зрения теоретических основ, эволюции и систематики взаимоотношения между пограничными видами, родами и семействами, из которых одни – предки, а другие – потомки. Выявленные закономерности распространяются не только на орнитопод, к которым относятся пробактрозавр и бактрозавр, но и на все другие группы животного и растительного мира. Только палеонтологический материал, охватывающий историю той или иной группы, дает так называемые эволюционные ряды. Их построение, раскрывающее историю органического мира, служит вместе с тем ключом к решению сложной проблемы видообразования. Чем больше материалов, тем точнее наши представления.

Кроме пробактрозавров в Маорту были собраны (правда, гораздо менее многочисленные) остатки хищных динозавров и четвероногих гигантов – зауропод. Весьма интересный материал дали раскопки местонахождения Тао-Суэй-Гоу, в 15 километрах к востоку от Маорту. Если геологический возраст слоев с динозаврами в Маорту может быть датирован концом раннемеловой эпохи, то Тао-Суэй-Гоу, костеносные слои которого залегают выше Маорту, скорее всего, соответствует уже началу позднемеловой эпохи. В Тао-Суэй-Гоу посчастливилось выкопать скелет гигантского анкилозавра, полная длина которого была не менее 8–9 метров, т. е. по крайней мере вдвое больше анкилозавров из Баин-Ширэ и Баин-Дзака. Пожалуй, соперничать с этим динозавром мог только анкилозавр из Нэмэгэту, серия хвостовых позвонков которого была добыта нашей экспедицией в 1948 году.

Вторую интересную находку из Тао-Суэй-Гоу представляет часть скелета гигантского хищного динозавра, названного изучавшим его Ху Шу-юном джилантайзавром (по озеру Джилантай). В отличие от более поздних хищных динозавров, таких, как нэмэгэтинский тарбозавр или американский тираннозавр, джилантайзавр сохраняет примитивные черты в строении своих конечностей: передние лапы у него еще достаточно длинные, а в задних цевка состоит из трех свободных несрастающихся костей, причем средняя из-за этого еще не выклинивается. Аналогичное строение конечностей наблюдается у молодых особей тарбозавра и тираннозавра, повторяющих историю своих предков, в данном случае – джилантайзавра.

Этот же динозавр позволил соединить в одну цепь теризинозавра и ранних карнозавров. Сохранившаяся когтевая фаланга передней конечности джилантайзавра, с одной стороны, похожа по форме и близка по длине (23 сантиметра) к наименьшей фаланге теризинозавра, а с другой – представляет вдвое увеличенную копию когтей антродемуса, причем и этот диапазон заполняется аналогичной когтевой фалангой (18 сантиметров), обнаруженной десять лет назад в нижнемеловых отложениях Забайкалья. Сходная фаланга была найдена и в верхнем мелу Казахстана.

Башня городской стены Хара-Хото

Таким образом, все перечисленные когтевые фаланги принадлежат хищным динозаврам мелового периода – потомкам юрского антродемуса или родственных ему карнозавров. Редкость нахождения их остатков становится понятной, если согласиться с тем, что они жили вдали от крупных водных бассейнов, ведя насекомоядный образ жизни. В захоронение попадали в первую очередь их когтевые фаланги как наиболее прочные части скелета, приносимые либо лесными паводками, либо представляющие остатки животных, приходивших к водопою и ставших жертвой сильного хищника.

Пока шли раскопки в районе Маорту, мы накануне майских праздников предприняли маршрут к северу, где в конце 20-х годов работала Китайско-Шведская экспедиция, собравшая небольшие коллекции по динозаврам. Нам нужно было во что бы то ни стало перевалить через хребет Хара-Нарин, ограничивавший местонахождение Маорту с севера. Для этого необходимо было найти сквозное ущелье.

Лагерь экспедиции в Маорту

После двух дней пути по адским камням и сухим руслам у подножия хребта мы, наконец, обнаружили широкое, глубоко врезанное ущелье, дававшее надежду выбраться по нему к перевальной зоне. Благополучно достигнув гребня хребта, мы начали спуск. Здесь никогда еще не проходили машины, и склоны порой были такими крутыми, что автомобили принимали угрожающее положение. Разумеется, люди спускались пешком. Но наибольшая опасность поджидала нас впереди – трехкилометровая (как мы узнали потом) полоса барханов, преградивших нам путь, когда мы вышли из гор на равнину. Назад путь был отрезан. Подняться на крутые склоны, по которым машины кое-где сползали юзом, не было никакой возможности. Высота барханов достигала 30–40 метров. При подъезде к ним началась песчаная буря с ледяным ветром. От пронизывающего холода не спасали ни ватники, ни полушубки, а машины безнадежно тонули в песках. Скрюченные и посиневшие от холода, усталости и безнадежности, мы заночевали среди барханов. Пожалуй, более неуютный ночлег трудно себе представить. Буря клокотала всю ночь, пытаясь похоронить нас заживо в песках.

Сквозное ущелье через хребет Хара-Нарин

Утром мы продолжали штурм, взявшись сначала за легковую ГАЗ-69. На наветренном склоне бархана песок лежал довольно плотным слоем, и, если машина не тянула сама, то мы все-таки могли ее катить, используя тягу в 6 человеческих сил. С ГАЗ-63 дело обстояло хуже. Ее баллоны с грунтозацепами действовали подобно бураву, и не проходило нескольких минут, как она зарывалась по кузов. Катить же ее в гору по песку у нас не хватало сил. Подложенные под колеса кошма и доски помогали продвинуться на несколько метров. Пришлось разгрузить машину, и это решило исход битвы с песками. Три километра по "спинам" барханов мы преодолевали два дня! За барханами нам посчастливилось – мы наткнулись на колодец с хорошей водой.

В этом маршруте мы собрали небольшое количество остатков преимущественно мелких динозавров – пситтакозавров и протоцератопсов. Возвращались в лагерь уже окольным путем – за несколько сотен километров.

По "спине" бархана

Не менее тяжелым был маршрут, который мы предприняли в середине лета в Цайдамскую впадину – в северных предгорьях Тибета. Это огромная (приблизительно 500 километров длиной) высокогорная, почти неизученная котловина. Путешественники предпочитали обходить ее с севера или юга, держась ближе к горам, где есть вода. Путь в Цайдамскую впадину, если двигаться с востока, проходит мимо изумительного по красоте озера Куку-Hop, расположенного на высоте 3200 метров над уровнем моря. Цайдам в центральной части не только безлюдная, но и мертвая пустыня в самом прямом смысле. Здесь нет ни пресной, ни соленой воды, а потому нет никакой растительности. Нет и никакого животного мира, даже вездесущих насекомых. Природа как бы застыла, уничтожив все живое. Когда-то здесь было огромное озеро, но постепенно оно высохло, и только вздыбленная от солнца корка соли, покрывающая пухлые глины, напоминает о нем. Уже тысячелетия, а может быть, и больше, как Цайдам превратился в мертвую пустыню. Особенно жуткое впечатление она производит ночью, когда стихает ветер и вокруг царит полное безмолвие, напоминая тишину склепа. В Цайдаме не оказалось выходов древних костеносных отложений, и мы поспешили убраться отсюда подобру-поздорову.

В центре Цайдама

Итак, двухлетние бульдозерные раскопки дали новый огромный материал – более 70 скелетов динозавров и различных млекопитающих, не считая многих десятков черепов и тысяч отдельных костей. Экспедиция, несомненно, сделала еще один большой шаг в изучении центрально-азиатской фауны наземных позвоночных, открыв новые страницы ее истории. Изучение собранных коллекций позволило не только пополнить список ископаемых животных, неизвестных науке ранее, но и выявить дополнительные родственные связи между ископаемыми фаунами Центральной Азии и других материков, более полно проследить историю этих фаун и, наконец, оказать помощь геологии в более точном определении геологического возраста континентальных толщ мезозоя и кайнозоя, заключающих остатки ископаемых позвоночных и занимающих огромные площади на территории Центральной Азии.