Текст книги "На поиски динозавров в Гоби "

Автор книги: Анатолий Рождественский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

К несчастью, Ефремов простудился в дороге и получил радикулит. Мы рассчитывали, что за две недели нашей подготовки к далекому маршруту в Западную Монголию Иван Антонович выздоровеет, но он не поправился. Волей-неволей ему приходилось оставаться в Улан-Баторе, как это ни было печально, а нам пришлось выехать без него.

Итак, 11 июня мы начали маршрут в Западную Монголию. В состав отряда, кроме меня, вошли: Я. М. Эглон, Е. А. Малеев, Н. Л. Прозоровский, препаратор В. А. Пресняков, переводчик – студент Монгольского государственного университета Туванжаб, очень скромный и приятный молодой человек, напоминавший нам прошлогоднего нашего переводчика Очира. Кроме того, с нами поехали шесть рабочих и три шофера: В. И. Пронин, И. И. Лихачев и П. Я. Петрунин. Таким образом, в отряде оказалось 15 человек. Ефремов с Новожиловым должны были приехать к нам, как только Иван Антонович поправится. Распрощавшись с ними, мы отправились в свой дальний путь.

Автомобильный тракт Улан-Батор – Цэцэрлик[20], на который мы вскоре выехали, шел по сильно всхолмленной местности: небольшие перевалы чередовались с долинами. В 125 километрах от Улан-Батора машины пересекли реку Толу, дальше местность стала более гористой, и дорога уподобилась змее, ползущей по межгорным долинам вокруг хребтов. Мы въехали в Хангай. Здесь горы образовывали цепь с острозубчатыми вершинами.

Откуда-то появились тяжелые низкие облака, и начался дождь с пылью, прекратившийся с выходом на равнину. К концу дня наш отряд добрался до китайского поселка Хадасан и, немного проехав, остановился на ночлег.

К ночи разыгралась песчаная буря, обычно встречающая нас в первых же маршрутах. Кинооператор, попавший в Гоби впервые, пытался изобразить на лице безразличие, рабочие-новички притихли; научный же персонал и шоферы не обращали особенного внимания на беснующуюся стихию, давно уже привыкнув к подобным шуткам Гоби. Ужин готовить было невозможно, и пришлось ограничиться сухой закуской, запитой водой из фляжек. Каждый старался поскорее устроиться на ночлег, так как в спальном мешке чувствуешь себя гораздо спокойнее. Пусть бесится непогода, а ты лежишь себе, спрятав нос и пригревшись, постепенно убаюкиваемый ветровой "колыбельной песней". Максимальной силы ветер достиг под утро, затем наступило внезапное затишье и прошел небольшой дождь, вызвавший более ранний подъем.

Далее наш путь шел все время по равнине. К середине дня мы подъехали к большому пресноводному озеру Угэй-Нор и, оставив его слева, вскоре очутились на Орхоне, притоке Селенги. Орхон – значительная река с быстрым течением и довольно глубокая. Здесь же устроили обеденный привал. Я по пути подстрелил дрофу, весившую не менее 15 килограммов, и теперь она варилась в котле с лапшой. Ян Мартынович, пока готовили обед, занялся рыбной ловлей, и весьма удачно – через некоторое время он притащил громадного тайменя, не менее 10 килограммов весом. Более крупные хищники пооборвали блесны на его спиннинге, и, пока он разыскал новые, обед уже сварился.

После привала дорога продолжала идти по равнине, пересекаемой кое-где небольшими речонками и ручейками. Сделав до вечера еще около сотни километров, мы остановились на ночлег в тополевой роще, около реки Уриды-Тамир-Гол. Это место было совсем непривычным для нашего глаза и вместе с тем самым приятным и уютным за все время наших путешествий по Монголии. Лес и река напоминали что-то родное, близкое, в противоположность голым скалам и пустынным равнинам Гоби, от которых веяло безысходной тоской и мраком. Накрапывал мелкий дождь, но мы натянули между машинами брезенты и чувствовали себя великолепно. На веселом костре кипела уха, и ее аромат приятно щекотал нам ноздри.

Утро было очень холодное: в горах выпал снег. Через некоторое время мы добрались до Цэцэрлика. Действительно, кругом было много зелени. Столица Ара-Хангайского аймака представляет собой небольшой городок, очень уютно расположенный в межгорной котловине. Он по своему строению и зданиям напоминает Улан-Батор, но значительно меньше. Городские кварталы в нем такого же хошанного типа, как и в центральной столице. Всюду высокие деревянные заборы. На горе, у подножия которой находится городок, стоит большой, ныне пустующий храм, а на склонах гор высечены какие-то священные тибетские надписи. В Цэцэрлике закупили свежего хлеба и поехали дальше.

Перевалив через небольшую горку, мы снова очутились в долине Уриды-Тамир-Гол. Из этой долины начался подъем на большой перевал. Снег под действием солнца стал постепенно таять, превращая дорогу в сплошную грязь.

С большим трудом машины выползли на перевал. Здесь нас поразил контраст – яркие тюльпаны и другие пышные цветы были прикрыты выпавшим снегом. Горы покрывал хвойный лес, главным образом лиственница и ель, реже – сосна.

Фирновый снег в высокогорной долине

Когда мы спустились с перевала, снег перестал идти, выглянуло солнце, и сразу стало тепло и хорошо. Но не прошло и получаса, как опять потемнело и посыпалась крупа, а затем дождь. После этого мы снова поднимались на небольшие перевалы и опять спускались в долины, и на каждом перевале шел снег и град. Еще в Москве кто-то нашему кинооператору посоветовал, кроме летнего плаща, ничего не брать, уверяя, что Монголия расположена на широте Северного Кавказа и, стало быть, там очень тепло. Прозоровский, ехавший "наверху", в кузове, теперь наверняка проклинал давшего этот совет, лязгая зубами от холода в ватнике и полушубке.

Неожиданно во время пятиминутного "перекура" обнаружили, что у "Барса", загруженного бочками с бензином, из передней части кузова капает бензин. Это было опасно, так как бензин мог попасть на раскаленный глушитель и тогда бы начался пожар. Пришлось немедленно разгружать "Барса" и искать прохудившуюся бензобочку. Оказалось, что она протерлась от постоянного трения своим обручем о другую бочку, несмотря на то что в местах возможного соприкосновения имелись прокладки из кошмы. Но такова уж была дорога. Пришлось закрепить бочки планками, чтобы они не могли ерзать.

К вечеру экспедиция добралась до станка Хурмэин, расположенного на Чулутуин-Гол – быстрой горной речке с крупными подводными камнями, откуда и название "Каменная река". Кое-где виднелись льдины. Полая вода здесь только начиналась.

Старинное обо на перевале Эгин-Даба

На следующий день наш путь пошел по долине Думду-Ангархай-Гола. Речка текла подо льдом, на котором плотным слоем лежал фирн[21]. Он не успевал стаивать и к середине лета. Мы забрались на высоту в две с лишним тысячи метров: кругом виднелись плоские вершины Хангая с белыми снежными шапками. Постепенно начался подъем на перевал Эгин-Даба, водораздельный между реками Северного и Южного Хангая. Дорога на перевал была очень скверная, проложенная по камням, вызывавшим необычайную тряску. Наконец, мы достигли перевальной площадки, расположенной на высоте 2602 метров. Рядом с крохотным прозрачным озерком находилось большое старинное обо с разнообразными реликвиями, которые свидетельствовали о многократных человеческих усилиях, затраченных на преодоление этой вершины.

На юг открывалась далекая панорама. Южные склоны Хангайских гор в отличие от северных, покрытых тайгой, безлесны и представляют собой полого понижающуюся степь, без всяких камней и русел, так досаждавших нам на северном склоне. Вскоре мы увидели и своих "старых знакомых" – жителей горных степей – тарбаганов. В некоторых местах их норами был изрыт буквально каждый квадратный метр. Спустившись в долину довольно большой реки Цзагиин-Гол, на котором стоит Цзаг-Сомон, мы остановились: у "Барса" было очередное несчастье – от тряски начал подтекать радиатор. Пришлось снимать его и паять, что отняло немало времени.

После Цзагиин-Гола дорога пошла по предгорьям Хангая, уводя нас все дальше на юг. Мы то поднимались на перевальчики, то снова спускались в межгорные долинки, достигнув к вечеру урочища Талаин-Хундэй. Стоял адский холод, и перед ужином всем было выдано понемногу спирта, чтобы согреться.

На следующий день, это было 15 июня, мы вышли, наконец, из гор на типичную для Гоби равнину – с редкой растительностью, но частыми сухими руслами. На горизонте к югу темнел высокий хребет Хан-Тайшири, относящийся к системе Монгольского Алтая. Через некоторое время машины въехали в долину большой реки Цзабхан-Гол, вдоль которой и пошла дорога.

Во второй половине дня мы добрались до Цаган-Олома, бывшего когда-то центром Гоби-Алтайского аймака. Теперь этот центр перенесен в Юсун-Булак, куда мы и направились, решив организовать там базу. Дорога шла по слабо всхолмленной равнине, и часа через два мы неожиданно выскочили прямо к Юсун-Булаку, приютившемуся у небольшой сопки. Председатель аймачного управления оказался очень милым и гостеприимным человеком. Нам предоставили помещение для ночлега и под склад. Итак, первая тысяча километров от Улан-Батора была пройдена.

Запасшись в Юсун-Булаке хлебом и водой и оставив часть ненужного в настоящий момент снаряжения на складе, мы двинулись в Бэгэр-Нурскую котловину, через хребет Хан-Тайшпри, туда, где, по свидетельству геолога Е. Э. Разумовской, имелось большое скопление костей млекопитающих.

Тропа ввела нас в одно из сухих русел, по которому начался подъем на перевал Дуту-Даба, оказавшийся очень опасным. Чем выше мы поднимались, тем склоны русла становились все круче и машины шли все с большим наклоном. Перед самым перевалом крутизна склонов стала настолько велика, что машины готовы были вот-вот оторваться от наклонной плоскости и рухнуть вниз, превращая в крошево себя и путников, которые на них сидели. Это были напряженные минуты. "Дзерен" шел первым. Когда я взглянул в заднее стекло кабины наверх в кузов, где сидели люди, то увидел их застывшие лица и руки, судорожно вцепившиеся в металлический каркас кузова. От шоферов требовалось все их искусство: малейшее неверное движение – и гибель неизбежна. Около часа длился подъем. Но вот, наконец, и перевал – один из высочайших (2900 метров) в Монгольских горах, вероятно, высочайших из тех, куда осмеливалась забраться тяжело груженная трехтонка. Под ногами у нас лежала снеговая граница. Всюду в ложбинках виднелся снег, который не таял, несмотря на то, что ярко светило солнце.

Этот перевал был единственным входом в Бэгэр-Нурскую котловину. Когда-то здесь пролегала большая караванная тропа, и на перевальной площадке до сих пор сохранилось громадное обо со священными флагами, расписанными китайскими и тибетскими надписями и рисунками.

Спуск казался еще страшнее подъема, так как, когда поднимались вверх по руслу, то не видели, что делается сзади, и тем самым не так остро ощущали высоту; теперь же, при спуске, эта высота была прямо перед нашими глазами. В одном месте поперек пути попалась небольшая канавка, в которой застрял "Дзерен". Когда шофер давал слабый газ, машина лишь слегка выползала на несколько сантиметров, чтобы следом занять прежнее положение; при газе посильней колеса приподнятой теперь правой стороны начинали отрываться от земли, и машина, покачиваясь, грозила вот-вот опрокинуться. Это занятие напоминало выполнение сложного акробатического номера в цирке, когда акробат осторожно ищет нужную точку опоры, чтобы, сохранив равновесие, продолжать номер. И Пронин нашел эту нужную точку опоры: "Дзерен" благополучно выбрался из рытвины, а остальные машины постарались объехать ее. Совершив еще ряд косых виражей, из которых каждый заставлял слегка замирать сердце, мы выехали из гор и вздохнули свободно. До сих пор нам не приходилось еще ездить по таким крутым склонам.

Котловина Бэгэр-Нур

Через несколько километров мы въехали в Наран-Сомон, откуда и начался непосредственный спуск в Бэгэр-Нурскую котловину – по громадному сухому руслу. Нам казалось, что мы спускаемся в какую-то преисподнюю, так как перевал Дуту-Даба, на котором мы недавно были, выглядел теперь грозной высокой вершиной, и трудно было даже поверить – неужели наши машины смогли забраться на такую головокружительную высоту.

Котловина Бэгэр-Нур представляет собой узкую длинную впадину, зажатую между широтных хребтов Монгольского Алтая. В центре котловины помещается одноименное соленое озеро, почти пересохшее. Температура в котловине определяется направлением ветра: когда он дует с высоких снежных гор, то становится невероятно холодно, а когда дует вдоль котловины, в ней, как в пекле, – так было именно теперь. Раскаленный ветер дул нам навстречу, от центра котловины, и пес с собой удушающий зной, так что мы волей-неволей вынуждены были остановиться и ждать спада дневной жары. Лагерь поставили близ красноватых обрывов по западному краю котловины.

С раннего утра мы отправились на разведку к длинному обрыву, тянувшемуся непрерывной полосой у подножия гор с южной стороны впадины. Обрывы, сложенные красными песчанистыми глинами, несмотря на свой заманчивый, с точки зрения палеонтолога, вид, тем не менее почти не содержали никаких остатков ископаемых животных. За весь день нам удалось найти несколько неопределенных обломков костей. Единственным утешением было открытие в восточной части обрывов целой группы родников с прекрасной питьевой водой.

Следующий день был посвящен обследованию обрывов, у которых стояли наши палатки. В своей нижней части они также были представлены красными песчанистыми глинами, в которые были врезаны толщи желтовато-серых песков с прослоями конкреций. Вот в этих-то конкрециях и содержались кости различных млекопитающих, представителей так называемой гиппарионовой фауны: главным образом бегающих степных носорогов – хилотериев и древних хоботных с четырьмя бивнями – мастодонтов.

Такая же фауна известна и у нас в Казахстане (Павлодарское, Кочкорское, Калмакпайское и другие местонахождения), куда она расселилась из Центральной Азии. В Казахстане в ее состав, кроме хилотериев и мастодонтов, входят жирафы, антилопы, олени, саблезубые кошки, гиены, страусы и другие животные. Остатки этой фауны известны и в более южных и западных районах – на Украине, в Молдавии. В Греции она получила название "пикермийской" – по деревне Пикерми, где расположено ее крупное местонахождение. Пикермийская фауна, представляющая южную ветвь гиппарионовой, отличается от последней наличием более теплолюбивых форм, например обезьян, и отсутствием северных животных, например оленей. Потомки гиппарионовой фауны, ее южной ветви: жирафы, антилопы, носороги, зебры, страусы и другие животные продолжают существовать и в настоящее время в Восточной Африке. 12–15 миллионов лет назад Казахстан, Западная Сибирь, а также Западная Монголия напоминали по своему ландшафту саванны современной Африки.

Местонахождение Бэгэр-Нур оказалось сравнительно небольшим как по площади, так и по количеству костей, и в течение первых же двух-трех дней мы смогли достаточно тщательно его исследовать, не считая, разумеется, раскопок, сводившихся главным образом к разработке конкреционных прослоев – там, где в них содержались кости.

Разработка конкреций, залегающих на значительной глубине от поверхности, была крайне трудоемка, а потому и местонахождение, с палеонтологической точки зрения, оказалось мало перспективным. За пять дней работы было взято несколько челюстей носорогов и выкопан неполный череп мастодонта из рода серридентинус. При наших успехах в Нэмэгэтинской котловине и в Восточной Гоби такая добыча казалась небольшой.

июня нам пришлось отменить раскопки, так как температура упала до 0 после 35-градусной жары накануне. Со снежных вершин Монгольского Алтая дул пронизывающий ледяной ветер, неся с собой мелкий дождь со снегом. Перемена была настолько разительна, что не могли спасти от холода не только ватники, но и полушубки. Пришлось отсиживаться в палатках. Такой отвратительной капризной погоды в середине лета нам не приходилось еще встречать.

К вечеру 22-го мы закончили раскопки и свернули лагерь, чтобы назавтра перебраться в Юсун-Булак, куда уже мог приехать Ефремов.

Днем Эглон привез новорожденного джейрана, которого он поймал, тихонько подкравшись к нему и накрыв его своей курткой. Теленок, видимо, недавно появился на свет и не в силах еще был следовать за своей матерью, поэтому и затаился под кустом, когда его обнаружили. Это было совсем крохотное существо, однако в нем чувствовался зверь и большая самостоятельность. От сладкого сгущенного молока он отказался. Когда его посадили в кузов машины, он не "замедлил тотчас же выпрыгнуть. После этого его привязали. В красивых глазках, похожих на две черные смородины, как бы стоял недоуменцый вопрос: "Чего вы от меня хотите?"

Древнее хоботное – мастодонт

Ночью теленок звал мать, но напрасно: она ничем не могла ему помочь, даже если была близко и слышала зов своего детеныша. Вокруг колышка, к которому его привязали, была вытоптана круговая дорожка. Теленок, видимо, сильно устал и лежал притихший. Ян Мартынович почувствовал, что губит жизнь невинного существа, и, оставив мысль о приручении, тотчас же решил его отпустить. Однако, когда с теленка сняли веревку, он продолжал лежать на месте. Лишь через несколько минут джейран встал и, качаясь от слабости, медленно побрел прочь. Временами он нюхал землю и двигался точно в том направлении, откуда его привезли. Я был поражен такой силой инстинкта и волей к жизни. Вопрос теперь сводился к тому, кто раньше его встретит – мать или волк? Мы верили в благополучный исход, так как мать должна была быть близко.

Во второй половине дня мы прибыли в Юсун-Булак, благополучно миновав опасный перевал на этот раз. Правда, для безопасности перед перевалом все были высажены из машин (это следовало сделать и в первый раз!). Остались только в кабинах, не считая шоферов, Эглон, Малеев и я. Это было необходимо для поддержания уверенности водителей. Ефремов в Юсун-Булак еще не приехал. Вечером у нас были в гостях аймачный дарга и его заместитель, который оказался очень сведущим человеком относительно "каменных костей". Он рассказал нам, что слышал от аратов о большом скоплении костей в Дзергенской котловине, расположенной отсюда в 300 километрах к западу, близ Больших озер[22].

Мы тут же решили отправиться туда на двух машинах, не дожидаясь приезда Ефремова. По пути мы рассчитывали осмотреть Шаргаин-Гоби, на которую у Ивана Антоновича были почему-то большие надежды. В Юсун-Булаке оставили Петрунина с его "Барсом" и в помощь ему одного рабочего. На трех машинах мы ехать не могли, так как было мало горючего.

июня, во второй половине дня, машины взяли курс на Тонхил-Сомон, в направлении которого имелся автомобильный накат. Дорога шла у подножия Хан-Тайшири, огибая его с запада. Через несколько километров мы достигли перевальной площадки, представлявшей место разрыва между хребтом Хан-Тайшири и следующим. Отсюда начался довольно крутой спуск по каменистому руслу. В одном месте его правый берег образовывал высокую кручу, сложенную красноцветными песчаниками с прослоями конкреций, но никаких костных остатков в обрыве не нашлось.

Из сухого русла мы вскоре выехали на плато, по которому продолжали спускаться в огромную котловину Шаргаин-Гоби. Спускались долго, пока не достигли центра котловины, заросшего крупным коряжистым саксаулом, который широкой полосой тянулся на многие километры и на восток, и на запад. Саксаульная роща в поперечнике имела около 20 километров, и пересечь ее стоило немалых трудов. Почва представляла лёссовидные суглинки, и машины, вздымая тучи едкой пыли, добросовестно пересчитывали все промоины и ухабы, так как свернуть было некуда. Кругом был лес, именно лес, настолько были велики деревья саксаула, возраст которых, вероятно, исчислялся сотнями лет.

Новорожденный джейран

После пересечения саксаульной рощи машины выбрались на огромную плоскую черную равнину – это и была Шаргаин-Гоби. Теперь ехали прямо на запад. Справа от нас тянулась саксаульная полоса, которая сменилась дэрисовой, указывавшей, что поблизости есть вода. И действительно, здесь протекала какая-то речка, впадавшая в озеро Шаргаин-Цаган-Нор, расположенное еще дальше к западу. За дэрисом, у подножия гор, виднелись светлые обрывы, которые, вероятно, Ефремов и имел в виду. Но, увы, теперь мы были отрезаны от них. Чтобы попасть к ним, нам пришлось бы вернуться назад, пересечь саксаульную рощу и двигаться близ подножия гор. Это было невозможно из-за недостатка горючего, а также из-за того, что Ефремова я известил об отъезде в Дзергенскую котловину, куда он мог отправиться северной дорогой и тем самым был бы дезориентирован, не найдя нас там в намеченный срок.

Проехав километров 50 по черной пустыне, мы остановились на ночлег. Кругом, насколько хватал глаз, – гладкая, как доска, унылая равнина, непонятно почему названная "желтой" (Шаргаин-Гоби). Справа располагались гряды песков, поросшие крупным саксаулом, а за ними виднелось озеро. На его противоположной стороне можно было различить обрывы.

Утром мы отправились дальше – дорога пошла значительно хуже. Она заводила нас то в саксаульник, то в кочкарник, то в пески. Так продолжалось до первой мелкосопочной гряды. В ущелье, в которое мы въехали, были хорошо видны смятые в складки метаморфические породы – сланцы, мраморы и другие, представляющие типичный комплекс пород Гобийского Алтая.

За этой небольшой горной грядой находился Тонхил-Сомон, расположенный на месте бывшего монастыря. Слева виднелось небольшое высокогорное озеро Тонхил-Нор, отливавшее необычайной синевой. Далее на запад всюду были горы, и среди них резко выделялась белая шапка Цасту-Богдо ("Снежная святая"), имеющая высоту 4226 метров. Это одна из высочайших вершин в Монголии. К ней и лежал теперь наш путь.

После Тонхил-Сомона дорога, извиваясь, поползла в ущелье к перевалу. Здесь тоже оказалось немало виражей и при подъеме и при спуске, но они не были столь страшны, как на перевале Дуту-Даба. Проехав горы, мы очутились в котловине с озером Ихэс-Нур. После Тонхил-Сомона автомобильная дорога кончилась, и нам приходилось ориентироваться на тропу или редкие автомобильные следы, шедшие в нужном направлении. Мы поехали в объезд озера с левой стороны, прижимаясь вплотную к воде, так как кругом были кочки, а выше – непроходимые для машин рытвины и промоины.

Преодолев неприятный участок пути, мы выбрались в зеленую долину, поросшую мелкой акацией. Мягкий зеленый бархат травы был куда приятнее жестких кочек и сухих русел, которые мы только что миновали. Проехав километров 30 по этой долине, мы остановились на ночлег. Слева невдалеке возвышалась величественная Цасту-Богдо, а у ее подножия виднелись красноватые обрывы предположительно пермского возраста. Если это были континентальные отложения, то они представляли большой интерес: в них могли находиться остатки древних позвоночных[23]. Все же мы решили сейчас не останавливаться всей экспедицией, а организовать сюда потом небольшой маршрут из лагеря, поскольку конечный пункт нашего пути был уже недалеко.

Утром мы продолжили наш бездорожный маршрут, держась северо-западного направления, в расчете выйти на автомобильный тракт Улан-Батор – Кобдо. Вскоре показался поселок – это был Дарби-Сомон. До кобдоского тракта оставалось не более 30 километров. Первые две трети пути машины катились по автомобильному накату, проложенному по ровной степи, и мы уже радовались быстрому и легкому выходу на кобдоский тракт, светлая полоса которого хорошо теперь была видна в бинокль, как вдруг автомобильный накат незаметно растворился, и мы очутились в дэрисовом кочкарнике. Выхода не было, и пришлось проламываться напрямик. Это была ужасная езда, пока машины не вырвались на тракт, у самого подножия хребта Бумбату-Хайрхан.

Проехав около 20 километров по кобдоскому тракту, мы увидели юрты и расспросили местных жителей о "каменных костях". Они показали нам в сторону Бумбату-Хайрхана, у подножия которого тянулась полоса желтых и красных обрывов. Но либо жители не знали точно, либо мы не смогли их понять, только местоположение конкретного пункта с костями для нас так и осталось неясным. Мы отъехали два-три километра за юрты и остановились на отдых в маленькой рощице, по которой протекала небольшая речушка с прозрачной холодной водой. Отсюда в бинокль обрывы были превосходно видны, но с какого места начать поиски?

После обеда мы вернулись к юртам, расположенным в центре Дзергенской котловины, и направились отсюда прямо на север – к светло-серым обрывам. На поверхности первого же холма, к которому мы подъехали, оказались кости – целая россыпь зубов, фаланг и других костей гиппарионов и носорогов. Значит, здесь было местонахождение гиппарионовой фауны. Пройдя еще с километр по обрывам, я заметил в склоне одного из них торчащий скелет какого-то крупного животного. На самом же деле это было скопление черепов и различных костей скелета сразу нескольких носорогов. Ясно было, что экспедиция наткнулась на местонахождение, в котором сразу же можно ставить раскопки. В полкилометре отсюда разбили лагерь, неподалеку от которого в русле выкопали колодец. Топливом нам служил сухой ивняк, росший по руслу выше.

Заросли саксаула

Через день после нашего прибытия сюда приехал из юрт арат и рассказал нам, что он видел вчера вечером две такие же, как у нас, машины, но со зверями на дверцах кабин. Они прошли дальше на запад.

Это могли быть только наши машины. На их дверцах была нарисована голова саблезубого тигра, которого арат никак не мог описать, потому что он не знал такого зверя. На своих машинах мы еще не успели нарисовать эту эмблему, благодаря которой мы всегда могли бы точно знать, где проходили наши машины. В прошлые годы вместо такого знака были надписи на бортах машин.

Я не на шутку забеспокоился: стало быть, начертанная на песке стрела, где мы свернули с дороги к обрывам, осталась незамеченной Ефремовым, и он проехал мимо. Необходимо было догнать наших, и через 15 минут на "Дзерене" началась бешеная гонка за прошедшими машинами. Я знал, что Ефремов поднимет свой отряд рано утром, и "Волк", на котором он любил ездить, ходит так же быстро как "Дзерен". Пронин использовал все свое искусство и, как говорят, "выжал из машины все" чтобы догнать наших. Но тщетно! Километры летели за километрами, а никаких признаков машин не было Через час мы влетели в Дзерген-Сомон и узнали что наши машины прошли "недавно": под этим монголы понимают часто неопределенное время – от нескольких минут до суток, не нуждаясь в своей кочевой жизни в особенном

Только проехав более 100 километров, уже почти под Кобдо. нам удалось нагнать машины. Налицо была явная несогласованность в действиях, и Иван Антонович обрушился на меня за указатель, сделанный в виде стрелы, а не фундаментального обо, и обвинил заодно в легкомысленном необследовании Шаргаин-Гоби.

На Алтан-Тээли

Что касается злополучной стрелы, то, как потом мне рассказал Вылежанин, они проезжали мимо нее в темноте, и водителю не было ее видно, так как она была справа от дороги, а утомившийся Ефремов "клевал носом" и потому тоже ее не заметил. Правда, тяжелым упреком оставалась Шаргаин-Гоби, хотя в возникшей ситуации, как я описал выше, мы не смогли ее обследовать. Недавно там побывали наши и польские геологи, сообщившие, что в описанных обрывах Шаргаин-Гоби костей нет.

По прибытии в лагерь Ефремов немедленно отправился на раскопки. Если вначале Эглон храбро заявлял, что раскопает местонахождение в два дня, то теперь он требовал 20, так как костей была уйма. Малеев, занимавшийся в первые дни разведкой, тоже переключился на раскопки в помощь Эглону и Преснякову. Но поле деятельности оказалось столь обширным, что работы хватило бы не на трех палеонтологов, а по крайней мере на 10 специалистов. В гребне каждого холма торчали черепа и другие части скелетов позднетретичных млекопитающих: носорогов – хилотериев, трехпалых лошадей – гиппарионов, жираф, хищников и других животных.

По своим масштабам это местонахождение, названное нами Алтан-Тээли по существовавшему когда-то поблизости сомону, имеет колоссальные размеры и является одним из крупнейших в Азии после знаменитых Сиваликских местонахождений в предгорьях Гималаев – самых крупных во всем Старом свете. Местонахождение Алтан-Тээли образовалось в предгорной впадине. Тысячи животных, попавших в захоронение, погибли, вероятно, во время какого-нибудь стихийного бедствия, например, наводнения, послужившего вместе с тем и причиной быстрого осадконакопления: потоки, образующиеся при наводнении, выносят и отлагают в течение короткого времени большое количество ила, песка и более крупного материала. Таким образом, создались благоприятные условия для захоронения.

Мы решили копать столько, сколько смогут поднять наши четыре грузовые машины. Прошла только неделя нашей работы на Алтан-Тээли, а у нас уже было тонн восемь коллекций, которые при дополнительной таре и транспорте могли бы быть многократно увеличены.

Новожилов нашел кости динозавров, свидетельствовавшие о наличии здесь мезозойских отложений, по-видимому, меловых, что представляло интересную новость и для нас, и для геологов. Пока шли раскопки, мы с Новожиловым совершили два небольших разведочных маршрута: он в район Цасту-Богдо, где действительно оказались пермские континентальные отложения с большим количеством окаменелых деревьев, а я – на гряду Оши, в район Больших озер.

Третичный носорог – хилотерий

Гряда Оши – длинный обрыв, вытянутый параллельно подножию хребта Цзун-Чжиргаланту, являющегося продолжением хребта Бумбату-Хайрхан на западе. Нижняя часть обрыва сложена зеленовато-серыми конгломератами, а верхняя – красными глинами и желтоватыми песками с конкрециями, в которых встречаются кости млекопитающих: гиппарионов, мастодонтов и носорогов. Это местонахождение точно такого же типа, как и Бэгэр-Нур, отличалось от соседнего Алтан-Тээли наличием остатков мастодонтов. Различия в геологическом строении местонахождений Оши и Алтан-Тээли и в составе их фауны указывают и на различия в образовании этих местонахождений. Алтан-Тээли – местонахождение предгорного типа, а Оши и Бэгэр-Нур, по-видимому, – озерного.

Я не останавливался долго на Оши, потому что костей здесь, как и в Бэгэр-Нуре, оказалось тоже немного. Кроме того, с полуторкой, на которой я поехал, случилась авария – был пробит якорь динамо, и в любой момент машина могла выйти из строя. Поэтому на следующий же день к вечеру пришлось вернуться в лагерь.

На другой день мы попытались с Нестором Ивановичем обследовать центральную, более западную часть местонахождения Алтан-Тээли, но безуспешно: начался такой страшный ливень, что мы едва успели добраться до лагеря – вслед за нашим приездом по руслу помчалась бешеная река. Мы не на шутку стали опасаться, как бы не смыло и наш лагерь, стоявший в этом русле, правда, на значительном возвышении. К счастью, ливень не был продолжительным.