Текст книги "Клад отца Иоанна"
Автор книги: Анатолий Лимонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
– Жор, смотри, клещ вот сидит! – Пашка взяла меня за руку и подвела к Слону.
Тот стоял на коленях возле костра, подложив под ноги свой ватник. Тельняшка его была задрата до подмышек. Одной рукой Слон сжимал обрез, а другой поддерживал давно не стиранный тельник. Спина бандита была лохматая, мускулистая, какая-то страшная... Сасквач да и только! Прямо под левой лопаткой мужика виднелся небольшой черный шарик. Я брезгливо оглядел его и сказал:
– Дело дрянь, клещ уже присосался!
– Да оторви его к хренам, и баста! – поморщился Слон.
– Нельзя, голова останется, нарывать будет! Намучаешься! Кто тут тебе припарки-то ставить будет, когда нас в болото засунете?
– Ну и что же делать? – как-то жалко спросил бандит.
– В больницу надо обращаться, вдруг клещ энцефалитный!
– Смеешься?! – раздражался Слон от моего черного юмора.
– Жор, может, попробуешь? – вмешалась Пашка. – Вдруг он еще не глубоко залез. Может, удастся вытянуть!
– Хм, залез на всю катушку, это факт. А попробовать можно. Только нитка потребуется.
– Это еще зачем? – насторожился Слон и на всякий случай поправил обрез в руке.
– Как это зачем? Клеща тягать! Он же упираться, поди, станет! Ему тут очень понравилось, кровушки-то навалом! – усмехнулся я.
Слон сплюнул и тихо выругался.
– У меня найдется! – оживилась Пашка и быстро откуда-то из-под воротничка платья извлекла иголку с белой ниткой.
– Во, сгодится! – сказал я и, взяв нитку, сделал из нее петлю, которую потом аккуратно накинул на клеща и затянул. Затем натянул нить, одновременно подкручивая ее, и потихонечку, без резких движений (хотя мои руки еще дрожали от холода и голода) вытянул насекомое на свет Божий.
– Получилось! – радостно воскликнула Пашка. – Молодец, Жорка! – но тут же осеклась: – Ай, да тут еще один! Вон смотри, пониже, почти на пояснице, едва виднеется.
– Ну что там? – спросил Слон с надеждой.
– Один готов, но нашелся еще, похлеще первого! Клещей, как на собаке! – усмехнулся я.
Охранник поморщился и сплюнул, но на мои слова не обиделся, только промолвил:
– Уже неделю в лесу сидим, нахватаешься!
Кажется, он окончательно расслабился и забыл об оружии. Обрез уже свободно лежал у его ног. И я вновь ощутил острое желание завладеть стволом. Пока никого из бандитов на поляне не видно, и можно попытаться использовать еще один, наверняка уже последний, шанс. Слон под выстрел не пойдет. Заберем ларец и деру к своим «зернышкам»! Свободному и болота по колено! Я сделал вид, будто разглядываю второго клеща, а свободную руку потянул к обрезу. И когда пальцы уже дотронулись до приклада, вдруг на мою руку легла невесомая ладошка Пашки. Я вздрогнул и отказался от задуманного. Потом зашвырнул первого клеща в огонь и стал вытягивать другого, но с ним справиться не удалось. Голова осталась в теле.
– Оторвался! Очень глубоко вошел уже... Надо было пораньше им заниматься, – сказал я.
– И что теперь? – взглянула на меня Пашка.
– Иголка есть – будем вынимать! – и добавил охраннику. – Ну что, больной, спирт имеется?
– Нет, махнул тот головой. – Все кончилось. Ржавый вот как раз ушел на кордон за самогоном.
– Да мне всего пару капель надо, иголку протереть!
– Вон бутылка лежит, там, может, чуть осталось! – кивнул Слон головой к подножию кривой сосенки и сказал, обращаясь к Пашке: – Дочка, подай, пожалуйста.
Прасковья быстренько сбегала за поллитровкой, на дне которой, действительно, оказалось немного водки. Я смочил спиртом иглу и ранку, потом покалил немного на огне иголку и принялся за дело. Кожа у верзилы оказалась толстой, и впрямь, как у слона! Я кое-как пронзил ее иглой, нисколько не беспокоясь о том, понравится ли это пациенту. Однако этот монстр и усом не повел, хоть мне, чего уж греха таить, очень хотелось сделать ему больно. Я выбросил клеща в огонь, туда же отправил и нитку с иголкой. Пашка протерла ранку спиртом и сказала облегченно:
– Ну вот и все!
Потом помогла Слону опустить тельник.
– Ну, спасибо, ребятки! Выручили... – оживился охранник. – Сразу полегче стало. Садитесь к костру, погрейтесь, поди, в погребе-то не очень сладко.
– Спасибо! – отозвалась Пашка и, быстро сев на корягу, лежащую рядом со слоном, протянула руки к огню. Я же сказал:
– Ладно, грейтесь, а я к себе пойду!
– С чего это? – удивился Слон.
– Мне же нельзя наверху находиться! А что скажет господин Ржавый? Или Назар?
– Да не боись! Посиди маленько. Еще успеешь, намерзнешься... Ржавый еще не скоро придет, а остальные – в городе.
– А не боишься, что мы стрекача дадим? – спросил я, подходя к костру.
Слон деловито положил обрез на колени и усмехнулся:
– Отсюда не убежишь! Кругом топи... Есть только одна тропа, ведущая к дороге. О ней ведают избранные.
– Прямо так уж и топи! – не унимался я. – Врете вы все. На понт берете, так, вроде, у вас говорится?
– Не веришь – сходи посмотри! Я тебя не держу. – И охранник стал спокойно доставать из рюкзака какие-то свертки. Я дважды уговаривать себя не дал и быстро пошел в лес. Метров через пятьдесят действительно наткнулся на болото приличных размеров. Да, картина открылась малоприятная. Вокруг жижа бурая, что-то в ней булькает, пузырится, шевелится... Заросли непролазные. И все же я разглядел небольшую тропку, уходящую в глубь болота. Двинулся по ней, но уже после десяти шагов почувствовал, как почва под ногами закачалась и стала ходить ходуном, и чем дальше – тем больше! Казалось, я иду по батуту. Из мха стала просачиваться красная вода, и ступни все глубже погружались в эту вязкую массу, грозя вот-вот провалиться в нее полностью. Испытывать судьбу я не стал и счел за лучшее вернуться на берег. Похоже, бандиты не врали, местечко это было для них весьма укромное и надежное. И еще я отметил, что день, наконец, стал помаленьку закругляться. Погревшись немного на солнце, я вернулся к костру. Пашка сидела рядом со Слоном и о чем-то разговаривала с ним. Бандит острым охотничьим ножом резал хлеб, сало и лук, которые были разложены на газетке. Увидев меня, охранник ничего не сказал, кивнул только, мол, присаживайся. Я опустился на корточки подле Пашки. Она протянула мне большой бутерброд (хлеб с салом), от вида и запаха которого у меня аж голова закружилась. На этот раз я от еды не отказался и впился в бутерброд зубами, даже простонав от удовольствия. В этот миг я был готов простить все громиле Слону!
– Скажите, а как вас зовут? – спросила Пашка охранника. – А то как-то неудобно величать вас Слоном... Вы ведь человек!
– Зачем тебе? Слон я и все... какая разница... понятно? – как-то сурово отозвался бандит.
– А вы не боитесь, нас ведь уже давно ищут! Вертолет подключат, вездеходы, собачек... – сказал я, едва проглотив кусок бутерброда.
– Здесь нас никто не найдет, разве что только кикиморы болотные! – хмыкнул Слон и более серьезно добавил: – Да и не ищет вас никто! – и он протянул Пашке колечки лука.
– Спасибо! – ответила та и поделилась со мной.
– Как это не ищут?! – возмутился я. – Да батюшка весь район на уши поставит!
– Не ищут, значит, не ищут, и успокойся! Брат Феодор сказал вашей училке, что забирает вас с собой в один монастырь на три дня на экскурсию, понятно? Помощники ему очень нужны по важному делу... Когда вы ему доложили о кладе, он сразу смекнул, что к чему... Шибко толковый наш монашек... А училка-то ваша, она его ужас как уважает, поэтому и согласилась... Так что, ребятишки, никому-то вы не нужны, можете отдыхать тут спокойно от дел своих... – хмыкнул Слон и тоже положил в рот большой кусок репчатого лука.
– Ах же он... – начал было возмущаться я, но Пашка толкнула меня локтем, а сама спросила:
– Скажите, Слон, а что, брат Феодор действительно монах или...?
– Хм! – усмехнулся охранник, прикуривающий от костра. – Да какой он монах! У него за плечами четыре отсидки и два условных срока за воровство и мошенничество! Он, почитай, вор в законе... Правда, одно время Федька вроде покаялся, завязал с прошлым и поступил, кажись, в Иоанно-Богословский монастырь послушником. Но хватило его ненадолго. Однажды бес опять попутал! Как говорится, «от сумы да от тюрьмы...» Дали ему подреставрировать (а он здорово малюет!) старую икону, а Федька-то ее забрал и айда на волю! Загнал одному знающему человеку за кругленькую сумму. Так он и понял, что дощечки-то, оказывается, весьма ценный материал! И начал по городам и селам шастать, да товар добывать всеми правдами и неправдами.
– Совесть-то у вас есть! – вспылил я. – Иконами-то торговать!
Пашка вновь на меня шикнула.
– Какая там совесть! Сейчас не до совести... Все продается и все покупается... За душу и то дают неплохо... – Слон глубоко затянулся сигареткой и медленно выпустил сизый дым через ноздри.
– А Назар Кривой, он у вас самый главный? – поинтересовалась Пашка.
Она умела говорить с людьми. Я перестал вмешиваться в разговор, чтобы не мешать девчонке выуживать ценную информацию у пока еще доброго бандита.
– Назар – обычный вор-рецидивист. Его дело – транспорт, сбыт, захват, прикрытие... А мозговой центр – Федор. Ты не смотри, что он такой блаженный на вид, башка-то у него работает ого-го как! Да и руки тоже...
«Это точно!» – подумал я и взял еще один бутерброд и колечко лука.
– У Федьки большие связи, налаженные рынки сбыта и все такое... Назар и то его во многом слушается. Так что монах тут главнее всех, я думаю. А у Кривого есть свои хозяева, более крутые... Он все по их указкам делает. Вот если нас повяжут, то вся тяжесть ответственности ляжет на Кривого, а Федька прикинется блаженной шестеркой... – и Слон разочарованно вздохнул.
– Слон, меня удивляет, как это ты, такой могучий, а пресмыкаешься перед этими червяками! – вставил я, когда почувствовал, что голод немножко утолен. – Командуют тобой, как хотят, противно видеть со стороны...
– Что я без них!? Они – мозг, власть! А от моей силы толку мало. Я им нужен, они – мне. Вместе мы многое можем! Каждый должен делать то, что ему досталось. Да и идти мне больше некуда... разве что опять на нары... – Слон выбросил окурок в костер, снял с огня чайник, сильно закопченный, и стал разливать горячий напиток по алюминиевым стаканчикам.
– Вы ведь такой хороший! Не такой, как другие, я же вижу! Зачем вы с ними? – вдруг сказала Пашка.
– Ха! – издал вопль охранник. – Это я-то хороший?! Да знаешь ли ты, милая моя, какой я на самом деле?! Я Слон, и притом – бешеный! Мне 43 и 20 лет из них я провел за решеткой, понятно? Я – вор, грабитель, разбойник, мучитель, короче – отпетый мошенник! И нечего меня выгораживать! Может, вы надеетесь, что разжалобите меня и я отпущу вас к мамке? Напрасно... Не вы первые и не вы последние... Многие умоляли меня, стоя на коленях, но я остался верен своему долгу, воровской чести и приказам Кривого! Еще ни разу Слон не нарушил обещанного. Никто не ушел отсюда просто так, по моей милости!
– Но ведь вы могли бы бросить все, покаяться и начать новую жизнь! Что ж хорошего в том, что вы раб Назара и целыми днями, неделями просиживаете в лесах и болотах, кормя клещей и комаров своей кровью! Разве это жизнь! – не унималась Прасковья. Я хотел было ее остановить, так как заметил, что данная тема начинает раздражать бандита, но девчонка не унималась.
– И стать, как Федька! – хмыкнул Слон. – Эх, милочка, я знаю, ты девочка хорошая, верующая, правильная значит, и, конечно же, добра мне желаешь, у вас так ведь принято: «Возлюби врага твоего...», но пойми, ласточка, мне уже поздно спасаться, слишком далеко все зашло... Ведь я грешу уже против всего святого! Против самого Бога! Разве он простит и помилует?
– Конечно же, простит! Господь наш очень милостивый, Он только и ждет нашего покаяния и исправления! Ведь смотрит Он не на дело, а на сердце! Знаете, есть такой святой мученик Варвар. Он тоже был разбойник, долгое время совершал разбои, грабежи и убийства. Но однажды поразмыслил о содеянном, сокрушился сердцем и решил положить начало своему покаянию. Он оставил в пещере все свои сокровища и пришел в ближайшую церковь. Варвар не скрыл от священника свои злые дела и умолял его принять от него покаяние. Батюшка дал ему место в своем доме, и Варвар последовал за ним, передвигаясь на коленях и локтях, как животное, ибо считал себя недостойным звания человека. В доме священника он поселился вместе со скотом, питался с животными и почитал себя хуже всякой твари. Получив разрешение своих грехов, Варвар ушел в лес и прожил там двенадцать лет без одежды, терпя холод и зной, отчего все тело его почернело. Наконец святой Варвар получил извещение свыше, что грехи его прощены и что он скончается мученической смертью. И вот однажды по тем местам, где жил Варвар, проходили купцы. В густой траве перед ними что-то зашевелилось. Они подумали, что это хищный зверь, и выстрелили из луков. Но когда подошли поближе, то с ужасом обнаружили, что смертельно ранили человека. Но святой Варвар просил не скорбеть, рассказал им все о себе и попросил передать о случившемся священнику, у которого жил раньше. Так он и умер. Когда пришел батюшка, то нашел тело Варвара озаренное светом Небесным. Потом от гроба святого начало истекать целебное миро, которое исцеляло разные болезни. Вот видите, как велика сила покаяния! Надо только очень-очень захотеть этого!
– Нет, я так не смогу... Гореть мне в аду, окаянному, за все дела свои... Я ни на что более не годен, как только творить зло, – лицо Слона сделалось серым и он зашевелил желваками. Потом взял палку и стал шевелить ею в костре.
– Лучше Богу служить, чем перед Кривым ползать, да жить в лесу отшельником ради греха, трясясь от страха, а не ради Царства Божия! – возмутился я.
– Заткнись! – огрызнулся охранник и поднял с земли обрез. – Не делайте из меня святого! Я – собака позорная! Сволочь! И ничего не могу с этим поделать... На моей совести, если хотите знать, жизнь одной женщины, хорошей женщины, умной и красивой!
– Вы убили ее? – поникшим голосом переспросила Пашка.
– Нет, сам я никого никогда не убивал! Но повинен в этом... Я мог спасти ее, но ничего не сделал для этого! Сволочь!.. Это случилось весной, в соседнем районе. По наводке Федьки мы взяли музей, в котором хранились три очень ценные иконы. Но там неожиданно оказалась сотрудница, молодая женщина, в очках и с косой до пояса... славная такая... просто русская красавица... Пришлось ее, как и вас, забрать с собой. Меня оставили сторожить ее в лесу, в той же яме... До утра мы были тут совсем одни. Она говорила, что у нее осталась дочка, просила меня отпустить ее, уверяла, что никому ничего не расскажет. Но я был верен Кривому. Он обещал, что когда вывезем товар, то отвезем и девчонку, высадим ее где-нибудь в другом районе. Никто и не говорил о том, чтобы что-то сделать с пленницей. Поэтому я был тверд и не уступил ее слезам. Вернуть женщину к людям Кривой поручил Ржавому. Он повез ее через лес и болота... И больше ее никто не видел! Ржавый – отморозок! Гад, каких свет не видывал! Он – мокрушник, садист, ему нравится мучить все живое: зверей, людей, – все одно! Ему последний раз дали срок в 17 лет, но Кривой каким-то образом отмазал его. Вот поэтому Ржа теперь верен старшому до гроба! Любого порвет в клочья за своего хозяина! Он убил женщину на болотах и утопил тело в трясине, я так думаю. Когда Ржавый напивался, то часто хвалился о том, как он мучил пленницу, – Слон брезгливо сплюнул и снова закурил. – А ведь до сих пор, Федор говорил, существует версия, что та сотрудница музея сама похитила иконы и скрылась с ними в неизвестном направлении. А иконки-то эти на самом деле уже далеко... Кривой взял за них кругленькую сумму. Вот так! А девочка все еще ждет свою мамку...
– Но вы же не знали, что все так случится... – начала было Пашка, но Слон ее оборвал:
– Знал – не знал! Мог и догадаться! Но ведь не отпустил, хоть и мог! Значит – заодно со Ржавым! А он замучил ее! И теперь мне остается только жрать водяру вместе с ним, чтобы хоть как-то забыться... Потому что глаза ее по ночам часто вижу... Без очков-то они, знаешь какие были! Эх, да что там!... – и охранник быстро дважды затянулся и отвернулся от нас. После долгой паузы он залпом выпил стакан крепкого чая и сказал, бросая окурок в огонь, – одного только желаю, чтобы нас замели как можно скорее, и чтобы ОМОН был с «калашами»... Живым я не дамся. Буду лупить из этого (он бряцнул оружием)! Сделают из меня решето, и все тогда, в расчете с прошлым буду...
– Зря вы так, Слон, я вот почему-то верю, что вы смогли бы начать новую жизнь. Потому что у вас есть еще совесть, есть сострадание, и сердце еще не совсем окаменело...
– Не надо, а то еще расплачусь! – усмехнулся Слон. – Не надо мне прощения! Я готов за все ответить, по полной! Поезд мой уже ушел... В монахи я не гожусь, на зону идти совсем нет желания, а на воле меня больше никто не ждет, никто не любит, я здесь уже и не человек, а просто – Слон... Самогон, табак, клещи и деньги, деньги, деньги, которые не на что потратить – вот и вся моя жизнь. Так что нет уже смысла каяться и жить дальше. И вы, ребята, пока я совсем не рассердился, лучше оставьте меня в покое… Пейте чай, а то Ржавый скоро придет, уж ему-то все эти проповеди очень не понравятся!
– Слон, неужто ты его боишься?! – удивился я. – Ведь ты мог бы его одной левой придавить!
– Боюсь – не боюсь, какая разница! Что толку мне побить его... Мы все тут повязаны одной цепью. Подельников, как и родных, не выбирают. Нам и дальше жить вместе, может, и умирать... Братки, одно слово... Каждому надо выполнять свои обязанности, таков закон банды...
– А вот знаете, Слон, вы мне почему-то напоминаете святого Моисея Мурина! – весело произнесла Пашка.
– Опять святого! – недовольно хмыкнул охранник и поглядел на командирские часы.
– Нет, вы послушайте! У вас много схожего! – не отставала Пашка. – Моисей в молодости был рабом у одного знатного человека... Он тоже имел большой рост и суровый нрав, да и силищу огромную. И вот однажды он убил человека. За это хозяин прогнал его из своего дома. Деваться Моисею было некуда и он пристал к шайке местных разбойников. Там он был сильнее и страшнее всех, и бандиты сделали его своим главарем. И стали они промышлять разбойным промыслом. Но по великой милости Божьей Моисей раскаялся и ушел в один из пустынных монастырей. Здесь он долго плакал, прося принять его в число братии. Так Мурин стал монахом.
– Он что, еврей был, Моисей твой? – недовольно хмыкнул Слон.
– Почему еврей? – непонимающе переспросила Пашка. – Он в Египте жил...
– А-а! – как-то безразлично протянул охранник.
– Нет, вы послушайте, что дальше-то было! Однажды, когда Моисей молился в своей келии, на него напали четыре разбойника из его же бывшей шайки. Он не стерпел такой наглости, связал их всех, взвалил себе на плечи и, как охапку дров, принес в монастырь.
– Ого! – невольно присвистнул я. – Круто!
– Там Моисей стал расспрашивать у старцев, что сделать с разбойниками? Старцы велели отпустить их. Когда же разбойники узнали, кто взял их, и что он их пощадил, то тоже решили стать монахами. Весть о подвигах Моисея Мурина рано или поздно дошла и до всей его банды. Разбойники подивились, умилились, оставили свое грешное ремесло и тоже влились в число славной братии монашеской!
– И что, ты предлагаешь мне связать своих корешей и дуть к ментам? Авось помилуют грешного Слоника... Чтобы Иудой стать?
– Да кто же вы есть-то? Вы Иуды и есть! – взорвался я. – Есть воры, которые лишь богатых грабят, есть те, кто и бедными старушками не брезгует, но вы же хуже их всех – вы самого Бога обкрадываете! Думаете, не будет вам расплаты? А уж про тот свет я вообще молчу! Страшно попасть в руки Бога живого! Раньше на Руси и статей таких уголовных не было, чтоб судить за кражу икон и церковной утвари! О каких уж тут понятиях может идти речь! Уверен, что и на зоне к вам милости не будет! Блажен будет тот, кто остановит Кривого! Он ведь совсем даже не ведает, что творит-то! Как сильно святотатствует!
– Помолчи, а то башка разболелась! – прервал Слон мои душевные излияния. – Разболтался я тут с вами, расслабился... Просто вот давно уж по-человечески ни с кем не общался...
– Устами детей глаголет истина! – хмыкнул я и встал. Вечерело. Солнце уже укатило за лес, птицы заметно угомонились. С болот потянуло плесенью и сыростью. Я сходил за кустики, а когда вернулся, то спросил у Слона, убиравшего в рюкзак стаканчики:
– Назар когда вернется?
– Завтра утром.
– За товаром?
– Ага!
– А нас куда, в болото?
– Зачем в болото? Вас выпустим подальше отсюда, к людям поближе...
– Как ту женщину? – хмыкнул я.
– Это все Ржавый! – пыхнул Слон. – Я больше такого не позволю!
– Послушают они тебя... – вздохнул я и сел около Пашки.
Последние мои слова явно не понравились охраннику. Я заметил, как он проскрипел зубами и покраснел, но проглотил этот укол молча. А я подумал: «Похоже, скоро опять пойдем в яму!». Мы все немного помолчали. Слон сходил за охапкой хвороста и, бросив сучья на уголья угасающего костра, снова сел на бревно. Достал сигарету. Помял ее как-то нервно, но прикуривать не стал. Он о чем-то напряженно думал. Капли пота блестели на его лбу.
– Слон, простите нас, если мы чем-то вас обидели! Мы, правда, не хотели этого! – произнесла Пашка. Бандит ничего не ответил, точно вовсе и не расслышал ее слов. Он потянулся и достал из костра загоревшийся прутик. Потом от него разжег сигарету. Девчонка вновь спросила:
– Извините, а у вас есть дети?
Этот тихий и безобидный, в принципе, вопрос стеганул Слона, точно плеть погонщика. Он вздрогнул и нервно затянулся. Мышцы его лица напряглись.
– Есть, – глухо отозвался охранник. – Точнее... были... Сын и дочь... Теперь уж, наверное, такие, как вы, стали...
– Как это, были?! – насторожилась Прасковья.
– Жена оставила меня, когда я сел в третий раз. А ведь за нее попал-то! Мы тогда пошли в ресторан отмечать 8 Марта, а там к ней один «черный» пристал. Ну я не стерпел и выбросил его в окошко.
– Ух ты! Круто! – снова присвистнул я. – Что, прямо через стекла?
– Конечно. А там, все-таки, второй этаж был... Тут за своего еще пятеро кавказцев на меня набросились. Ну и меня кореша поддержали... Короче, пошла потеха. Меня, как «организатора беспорядков на национальной почве», и замели. Семь лет присобачили! А жена больше ждать не захотела. Забрала детишек и скрылась, куда и не знаю. Больше я их никогда не видел. Она и на алименты даже не подавала. Так я и остался совсем один. Из родни всего один братан где-то за Уралом живет, инженер на газодобыче. Денег зарабатывает, наверное, не меньше, чем Назар! Ему жена со мной знаться не позволяет, боится, наверное, что добро их растащу! Да на кой оно мне, у меня денег теперь не меньше ихнего! А та родня, что подальше в родстве-то, меня еще после первой ходки позабыла...
– А как их звали? – спросила Пашка.
– Кого? – не понял сразу вопроса Слон.
– Деток ваших.
– Миша и Маша! – ответил верзила и улыбнулся, как-то сразу посветлев лицом. – Я любил подшучивать над ними, называл Машенька и медведь... как в сказке, знаете? Сынок-то у меня тоже такой полненький был, несуразный, в меня весь, ну, прямо медвежонок...
– Здорово! – рассмеялась Пашка и положила ладонь на руку бандита. – А вы скучаете по ним?
– Очень! Снятся иногда, когда не пьяный...
– А вы искать их пробовали?
– Нет. Да и зачем? Скорее всего, они меня уже позабыли... восемь лет не виделись... Небось, у них уже давно другой папка имеется... Да и захотят ли они иметь такого отца, с таким «богатым» прошлым? Стыдно будет перед братвой...
– Ну почему же стыдно?! Родителей ведь не выбирают! Вот я, совсем вам чужая, а мне вовсе не стыдно с вами общаться. И вы мне нравитесь! Богатырь, красавец, знаете массу всяких интересных историй, многое умеете, да и добрый вы, несмотря ни на что... Только вот запущенный малость, а если вас помыть, побрить, приодеть...
– Хм! Красивый! – усмехнулся Слон. – А вот насчет всего остального ты, пожалуй, права, дочка. – И он тоже положил свою кинг-конговскую ладонь на пальчики Пашки: – Да, надо было искать... Сволочь я, что ж тут поделаешь... Слон проклятый...
– Как говорится в одном фильме: «Надо жить. Надо бы только умно жить!»[14] – вставил я.
– Да-да, умно... – согласился охранник. – А как вы думаете, дети меня поймут?
– Какие же они тогда дети, если отца своего не примут! – возмутился я. – Поймут, конечно, и все простят, я уверен. Мы-то вот и то все понимаем и не обижаемся, что держите нас в холодной яме.
– Вы только верьте и надейтесь на лучшее! – добавила Пашка и положила на ладонь охранника свою вторую руку. Еще немного и, похоже, девчонка растрогала бы бандита до слез, а может быть, даже и уговорила отпустить нас на все четыре стороны, как знать, но только ничего этого не произошло, так как на поляне внезапно возник Ржавый.
– Та-а-ак, – протянул он удивленно. – Хорошо сидим! Вечеруем?
– Да ладно, Ржа, пусть пацаны малость погреются! Там, в яме, ночью совсем задубеют, – стал как-то жалко оправдываться могучий Слон, вмиг отпрянув от Пашки.
– Они все равно дубари! Пуст дубеют! Меньше вони будет, – процедил сквозь зубы худой.
В руках он держал пластиковую канистру и обрез двустволки. Из кармана куртки торчал большой пучок зеленого лука.
– Ты что, Слон, сдурел?! Забыл, что ль, как у ног его ползал? А если Кривой узнает, как ты тут время с пленниками проводишь?!
– Ты не скажешь – не узнает!
– Эх, Слоняра, сколько я еще буду тебя покрывать! Совсем ты от рук отбился... Одичал тут в лесу.
Ржавый подошел ко мне и ударил ногой в бедро:
– Надо вставать, когда старшие стоят! А ну бегом на место, сопля! – и бандит снова саданул ногой по бедру. Я встал и, прихрамывая, пошел к яме.
– Бегом, я сказал! – рявкнул худой и отвесил мне хорошего пинка.
Я стерпел и это, но шага не прибавил. Пашка вскочила, но Ржавый ее остановил:
– Ладно, ты можешь остаться!
– Я без него не останусь! – отрезала девчонка и освободилась от опеки худого.
– Ну и катись к своему дружку под бочок, дрожжи продавать! – хохотнул Ржавый и грубо подтолкнул Пашу в спину, да так, что она наверняка упала бы, если б не натолкнулась на меня.
– Видал, Слон, пигалица-пигалицей, а туда же! Гонор имеет! – хмыкнул худой бандит и многозначительно добавил: – Любов понимаш! – и весело загоготал.
Я стерпел и в третий раз. Взглянул лишь на Слона: тот сидел и энергично тыкал палкой в костер и при этом челюсти у него двигались от волнения.
– Давид и Голиаф, блин! – прошептал я, плюнув в сторону бандитов. Мы быстро спустились в холодную яму. Последнее, что я услышал, был радостный голос Ржавого:
– Видал, сколько первача затарил! Теперь нам ночка нипочем! Готовь закусь...
А Слон ему ответил:
– А ружьишко-то где раздобыл?
В лесу темнеет быстрее, чем на лугу, а в яме и тем паче. Вскоре у нас внизу стало так темно, что мы уже не различали даже друг друга и ориентировались лишь на блеск глаз. Небо сделалось фиолетовым и на нем заиграли первые звездочки. После еды и горячего чая холод нас пока особо не донимал. Мы сидели молча и думали, наверное, об одном и том же: не станет ли эта ночь последней в нашей жизни? И как бы нам ее получше провести? Но мысли теснились, громоздились, никак не могли (да и не хотели) выстроиться в нужный порядок. Было все как-то мерзко, отвратительно, а как думать о том, что нас вот так запросто могут убить, утопить в болоте, что жизнь наша, такая яркая, насыщенная и веселая вдруг разом прервалась в заброшенном храме, что мы уже сутки сидим в «волчьей яме» и никому нет до нас дела! Родители работают, отдыхают, ждут нашего возвращения из лагеря; Людмила Степановна, похоже, сердится даже, что мы так ловко провели ее, сбежав с братом Феодором в дальний монастырь; батюшка удивляется тому, что мы так легко бросили все дела в тот момент, когда он только начал завозить стройматериалы, и наши руки на стройке были вовсе не лишними; «зернышки», поди, грустят из-за странного исчезновения их любимых старосты и бригадира... А ведь мы исчезли, возможно, навсегда, и вместе с нами ушел и клад отца Иоанна, который все так хотели обнаружить... И никто даже не догадывается, что мы нашли его и какой он богатый! Все вышло как-то дико, глупо, нелепо, неестественно... И во всем этом фантастическом нагромождении ужасов было одно утешение: если суждено погибнуть, то уйду я в мир иной вместе с Пашкой, а с ней – нигде не страшно, с ней нигде не соскучишься! И будет тогда, как в сказке: «Жили они счастливо и умерли в один день!» Я вздохнул, встряхнулся, прогнал черные мысли и сказал:
– Ну вот, из-за этого Слона и иголку угробили.
– Это ничего, зато хоть перекусили и погрелись. А у меня еще одна есть, с черной ниткой, – отозвалась Пашка.
– Запасливая ты, староста!
– А как же! Хоть уголка в пути и тяжела, но порой очень бывает нужна!
– Молодец ты, Пятница, просто молодец... – проговорил я, потирая ушибленную бандитом ногу и морщась от боли.
– Спасибо! – тихо сказала Пашка, и глаза ее ярче заблестели в сгущающейся тьме.
* * *
Ночью холод в яме усилился и стал пробирать до костей. Мы сели поближе друг другу, но это было слабым утешением. Все мысли сразу выветрились из головы и была лишь одна забота: как согреться и дотянуть до теплого утра. Приходилось вставать и разминать, разогревать свои мышцы, делая для этого резкие движения. И я невольно отметил, что эта, вторая, наша встреча с Прасковьей в чем-то копирует наше первое путешествие по Уралу. Правда, не в полной мере, но все-таки... Как Мещере далеко до просторов тайги, так и наши приключения были уменьшительными копиями. А что, ребята, ведь многое сходилось: тогда я расшиб ногу, а сейчас пробил голову, и Пашке пришлось жертвовать своей «ночнушкой», чтобы залечить мои раны; тогда на нас напали псы, а тут нас атаковали «собаки двуногие»; мы снова оказались вдали от всех; как и тогда, теперь вот пришел этот холод, как в уральском подземелье, который едва не отнял у меня Пашку навсегда...
Сколько мы промучились на этот раз, не знаю, но от холода очень хотелось задремать, однако стоило лишь прикорнуть, как ледяные иглы со всех сторон лезли под одежду, безжалостно пронзая судорогой все тело. Поэтому о сне не могло идти и речи... Но опыт борьбы с этой напастью у нас все же имелся, и мы держались стойко. Спасибо, конечно, Слону, что хоть немного подкормил нас, не то бы мы ослабли окончательно. Было только жаль тратить последнюю спокойную ночь на глупую изнурительную борьбу с холодом...
Когда на небе появился тонкий серпик луны, лес погрузился в томную дремоту. Стихли все голоса и звуки. Бандиты тоже угомонились. И я почему-то решил, что время перевалило за полночь. Ржавый и Слон проведали нас всего раз, когда еще чуточку было светло наверху. Большой забрал лестницу, а Худой, тихо поругиваясь, переставил капканы.
