Текст книги "Клад отца Иоанна"
Автор книги: Анатолий Лимонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
– А ты попробуй, покопай! Чуешь, чем пахнет? – усмехнулся я.
Пацан повел носом и сконфузился:
– Ну и вонища! Чем это так прет?
– То-то, а там, внутри, даже и стены все пропахли этим! Да тут раньше тоже искали, как и у нашего храма, но ничего не нашли, поэтому любителей лопатить вонючую землю почем зря заметно поубавилось...
Немного помолчав, Петька вновь оживился:
– А слыхали, в соседнем районе вчера ночью местную церковь грабанули? Сторожа связали и вынесли все ценное!
– Нет, не слышали! – удивились мы.
– У нас в селе уже с утра судачат об этом. Это ведь уже пятое ограбление в наших краях с начала мая. Говорят, это дело рук банды Назара Кривого. Он давно уже в розыске, да никак вот прихватить этого бандюгана не могут. У него всюду свои люди расставлены! Предупреждают, если что...
– А что воруют-то? – спросила Пашка.
– Да все более-менее ценное: иконы старинные, украшения... Говорят, потом все это за границу сбывают за большие деньги! В прошлом году в соседней области тоже такая банда орудовала. Награбили добра на несколько мильонов баксов! А потом легли на дно, затихли, все следы замели... И вот с весны подобное и в нашей области началось. Скорее всего, это везде банда Кривого действует, он матерый бандит. Он вроде даже, как «вор в законе». За разбой и кражи не раз на зоне щи хлебал, а вот теперь на церковное добро переключился.
– Да как же так можно, храмы-то разорять! – искренне возмутился я. – Как у них только руки-то поднимаются на святое!
– Поднимаются вот, – вздохнула Пашка, теребя полураспустившуюся таволгу. – Много сейчас стало таких личностей, которые и Бога не боятся, и людей не стыдятся!
– И как их только Господь терпит-то! – возмутился Петька.
– Мы, значит, восстанавливаем храмы, а эти христопродавцы их опять разоряют! Как это все понимать? – гневно говорил я. – Да за такое руки отрубать надо бы! Ведь в старые времена даже и статьи-то такой не было в уголовном кодексе, как, например, покушение на батюшку или на церковное имущество. Да разве они люди после этого? – я еще долго изливал душу.
Мои спутники слушали меня молча и только вздыхали, не зная, что и добавить к моим словам и как меня утешить. Настроение у нас совсем испортилось. Поэтому когда я выговорился, то остаток пути мы ехали уже молча и угрюмо. Зоська и та брела, понуро повесив голову. Но вот когда подвода въехала на гору, и мы увидели Преображенский храм, обрастающий строительными лесами, и толпу резвящейся возле него ребятни, то я подумал: «Э, нет, господа бандиты, не будет по-вашему. Восстановим мы и этот храм, и все другие, и ничего вы не сможете сделать! Руки коротки, чтобы обокрасть нашу веру православную. Ничто и никогда ее не погубит! Мы будем строить, украшать, расписывать храмы и бороться с вами, гнусными расхитителями святынь. И Господь нам поможет в этом: укрепит, защитит и даст сил и терпения, чтобы противостоять злу. А всех богопротивников ждет печальный конец и геенна огненная. Аминь». Я приободрился и спрыгнул с подводы. Крикнул «зернышкам», чтобы встретили нас и помогли перенести вещи. Пашка и Петька, видя, как я повеселел, тоже утешились и успокоились. У нас ведь было общее дело. Оно ждало нас, и мы не имели права впадать в гнев и уныние из-за коварных происков злых сил. Прибежавшие ребятишки доложили, что несмотря на все их старания, клад отца Иоанна им найти не удалось: они и стены простукивали, и землю щупами тыкали, и все окрестности тщательно осмотрели на предмет каких-нибудь подозрительных углублений, но все было тщетно. Я дал им отбой и вкратце описал итоги нашей разведки в Никольском. Ребятишки, конечно, огорчились, что сокровище отца Иоанна находится совсем в другом, никому еще не известном месте, но духом не пали и сказали, что Господь им обязательно рано или поздно откроет эту тайну. Мы с ними согласились и отправились готовиться к обеду...
Ночью я опять долго ворочался, меня мучило какое-то странное ощущение того, что клад все-таки находится где-то поблизости и мы обязательно его откроем. Потом эти радостные предчувствия сменились тревогой, так как я подумал, что, наверное, лучше пока сокровища не тревожить: в окрестностях рыщут преступники, а храм еще не восстановлен, и как бы нам не потерять эти богатства, едва их обнаружив.
От волнения я выбрался из палатки и прошелся по спящему лагерю. Проверил, как несет службу дневальный, и впервые пожалел о том, что «зернышки» жили совсем беспечно, даже не имея должной ограды... Хоть бандитам, конечно, брать у нас было нечего, да и вряд ли они сунутся сюда, все же на душе было как-то тревожно. Немного себя успокоив, я вновь отправился спать, но близ лазарета столкнулся с братом Феодором, который спешно шел в свою палатку и нервно перебирал на ходу четки.
– Не спится, брат Георгий? – спросил монах, усмехнувшись. – У кого много забот, тот чаще страдает...
– Это точно! – согласился я.
– Ты лучше помолись и сразу успокоишься! – посоветовал брат Феодор.
– А кому? И о чем? – спросил я.
– А все равно. Господа о своих делах попроси, чтобы все устроилось. Или в помощь Богородицу призови. А то и кого из святых попроси. Великомученика Георгия, например. И неважно, как это сделаешь, хоть своими словами... Они все одно услышат и утешат.
– Благодарю! – отозвался я и нырнул в свою палатку. Мысли вновь стали вертеться вокруг клада и расхитителей храмов. И я, поняв, что так мне будет обеспечена бессонная ночь, решил воспользоваться советом монаха и, расслабившись, стал мысленно призывать Господа, Богородицу и святого Георгия устроить все лучшим образом. А хотелось мне тогда три чуда: найти клад, почаще бывать с Пашкой и чтобы банду Кривого побыстрее ликвидировали. Не прошло и 10 минут, а я уже посапывал во сне и тревожно вздрагивал от странных видений. Запомнил я лишь сон, пришедший уже где-то перед самым подъемом. И вот ведь что привиделось. Стою я в Преображенском храме. Снаружи он весь еще обшарпан, в лесах, но внутри сияет сказочным убранством и великолепием. Кругом – море золота, серебра, бронзы, бирюзы, каменьев драгоценных. И свет, свет отовсюду струится. Народу много, но все эти люди мне не знакомы. Службу ведет седовласый и белобородый батюшка в ярком парчовом наряде. Голос его зычно раздается по храму: «Яко Свят еси, Боже наш, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно...». Я почему-то уверен, что это сам батюшка Иоанн! Ему прислуживают отец Николай, отец Григорий и диакон Петр, а Людмила Степановна и Пашка поют на клиросе вместе с тремя женщинами в черном. И вдруг вижу, в храм входит огромный мужик в штормовке и в сапожищах. На его бритой голове замасленная фуражка. В руках у него объемный мешок, а один глаз перекрыт черной лентой, как у настоящего пирата, не обращая ни на кого внимания, этот тип начинает нагло складывать в мешок все, что ему попадало под руку: иконы, книги, подсвечники...
– Эй, ты что делаешь! – кричу я и со страхом осознаю, что передо мной сам Назар Кривой. – Люди, смотрите, это же бандит! Он храмы грабит! Держите его!
Но все смотрят на меня удивленно и непонимающе. А мужик с повязкой только усмехается. Набил мешок добром, взвалил на спину да вон из храма. Я за ним:
– А ну, стой! Отдай, что взял! Это не твое!
Он – бегом. Я тоже. В дверях стоит брат Феодор и, перебирая четки, блаженно улыбается.
– Держи вора! – снова кричу я, но монах неожиданно ставит мне подножку, и я рыбкой лечу на землю. Кто-то хохочет. Я не больно ушибся, вскочил и вновь побежал за Кривым, который улепетывал к лесу, возле которого стоит грязный УАЗик. Из машины ему машут другие бандиты, подбадривают и призывают ускорить шаг. Но я все равно его нагоняю. И тут ноги мои проваливаются то ли в какую-то яму, то ли в трясину, и я лечу в холодную бездну. И, разумеется, тут же просыпаюсь. Показалось, что я даже вскрикнул при этом. Схватил мобильник – до подъема еще десять минут. Сердце бешено колотится. На лбу ледяной пот. Что за сон?! Вот ведь к чему приводят излишние переживания. Надо научиться поменьше думать о проблемах и полностью полагаться на промысл Божий, тогда и спать будет спокойней, и сны станут не такими пугающими. Я выбрался из палатки. Пашка уже плескалась под умывальником. Я хотел было рассказать ей сон, но решил не тревожить девчонку всякими там видениями. Поэтому я, взяв себя в руки, тоже двинулся к рукомойникам.
– Доброе утро! Плохо спалось? – спросила Прасковья, взглянув на меня.
– Да ничего, вроде... – ответил я неопределенно.
– У тебя усталый вид.
– Да так, ерунда всякая снится...
– Это ты просто после вчерашнего сильно расстроился.
– Наверное. Эти бандюки меня здорово огорчили. Эх, попадись они мне! Я бы уж их на путь истины-то наставил!
Пашка усмехнулась и бросила мне на шею свое полотенце, потом серьезно сказала:
– Сегодня начнут завозить кирпич для ремонта храма. Батюшка обо всем уже договорился. У нас будет задача укладывать кирпичи под навес, штабелями.
– Что же, дело нехитрое, – хмыкнул я, утирая лицо. – Сделаем и это.
Мы взялись за руки и пошли в столовую греть чай для пробуждающегося лагеря.
КЛАД
Через два дня я, отпросившись у Людмилы Степановны, отправился в Никольское за молоком от дяди Миши. Пашка пойти со мной, к сожалению, не смогла: у нее нашлись важные дела на кухне. Отец Григорий уехал в город, и за ходом дел в храме следил брат Феодор. Время уже близилось к полудню. Парило нещадно. Цветки на лугу поникли и опустили свои головки. В ближайшие часы следовало ожидать дождя и, возможно, даже грозы и града. Но меня это обстоятельство не пугало. Я был уверен, что успею сгонять в село и вернуться обратно еще до того, как темные тучи заволокут лазоревый небосклон. Где-то на опушке леса тревожно кричала птица: «Аяй! Аяй!», что, судя по народным приметам, тоже сулило скорую непогоду. Голоса раздавались зычно, и было слышно, как урчит далеко трактор, мычат на стойбище коровы, покрикивают на пруду малыши. Воздух разреживался, открывая дорогу буре. Я гордо шел в фирменной футболке «зернышек», подаренной мне батюшкой в День России в награду за хорошую работу, и напевал: «Тра-та-та-та, погода злится, тра-та-та-та, гроза грозится, как говорится, быть беде! Но смелое сердце врага не боится и друга не бросит в беде!»[7]
Хотите знать, как выглядела моя фирменная футболка? Что ж, опишу ее немножко. Вся она была небесного цвета. На груди красовался золотой Преображенский собор, такой, каким он должен был стать после реставрации. А на спине был изображен золотистый тугой колос с выпадающими из него зрелыми зернами. Сверху сверкала полукруглая надпись «Зернышки», оранжевого цвета, выполненная в старославянском стиле. А под колосом более мелкими буквами было начертано: «ПМЛ», и стояли месяц и год нашего в нем пребывания. Футболка была яркой и хорошо просматривалась издалека. Попадавшиеся мне люди глядели на меня с удивлением и уважением, и это обстоятельство очень радовало мою душу, наполняя ее ощущением чего-то важного, недоступного для многих, но тем не менее, к чему я был причастен. Просто, наверно, так и должен чувствовать себя православный христианин, шествующий по миру, как маяк, разливающий вокруг свет Веры, Мира и Любви, Добра, Согласия, Милосердия и Всепрощения, чтобы все желающие могли насладиться им или согреться у него, а то и найти при этом сиянии свой правильный жизненный путь.
Добрался я до Никольского без всяких происшествий. Дядя Миша меня уже ждал. Мы поприветствовали друг друга. Хозяин сильно огорчился от того, что не пришла Прасковья, ибо он приготовил нам вкусное угощение. Он проводил меня в сад, где в тени раскидистой груши был накрыт небольшой столик. И тут мне пришлось отдуваться за двоих. Но, как вы знаете, ребята, меня-то этим особо не проймешь! Дядя Миша поставил на стол огромную чашку, почти до краев наполненную творогом, густо перемешанным с молоком, сметаной, сливками, медом и клубникой. Вкуснятина была невообразимая, и я, приняв от хозяина сдобную булку и деревянную ложку, тоже сильно пожалел о том, что Пашка не смогла пойти со мной, а то бы мы с ней «оторвались» здесь «по полной программе»! Пока я ел (причем за обе щеки, хоть и пытался вначале сдерживать себя!) хозяин набивал мой рюкзак гостинцами. Он положил в него двенадцать литров молока в пластиковых «полторашках», пластмассовую литровую банку со сметаной, еще килограмм домашнего масла в мешочке и приличный пакет творога.
– Донесешь? – поинтересовался дядя Миша и заулыбался, видя, как я, не очень уж и умело управляясь непривычной для меня здоровенной ложицей, сильно перепачкал себе щеки, нос и подбородок.
– Это ерунда! – отмахнулся я и прогнал пчелу, назойливо жужжащую близ моего лица. И вдруг над селом здорово прогрохотало.
– Ого! Кажется, дождь собирается! – заволновался я, облизывая объемную ложку.
– М-да... – как-то озабоченно согласился со мной хозяин, поглядывая на то, как над околицей села начинают кучиться сине-серо-белые облака. – Надо сено сгрести, пожалуй...
– Вам помочь, дядь Миш? – предложил я, грузно поднимаясь из-за стола.
– Нет, не надо, спасибо! Сено у меня во дворе, если что, брезентом прикрою. Ты уж лучше ступай, не дай Бог разненастится.
Я отблагодарил дядю Мишу за отличное угощение, и он помог мне взвалить на спину внушительную торбу.
– Ну как, ничего? – поинтересовался хозяин, поправляя рюкзак.
– Отлично! Дойду, как миленький! – бодро ответил я.
Дядя Миша проводил меня до калитки.
– Заходите еще как-нибудь! – сказал он. – И девчонку обязательно приводи. У меня для вас еще много чего вкусненького найдется!
Винни-Пух на моем месте спросил бы: «А что, разве еще что-то осталось?», но я только улыбнулся и заверил доброго хозяина в том, что мы постараемся обязательно проведать его еще на этой неделе. В небесах вновь прогремело, словно там пронесся скорый поезд. Воздух стал еще более влажным, душным и разряженным.
– А может, переждешь пока тут, а то гроза, видно, начинается! – предложил дядя Миша, с беспокойством поглядывая на тучи.
– Ничего, дядь Миш, иду на грозу! Авось разойдемся! – улыбнулся я и бодро двинулся в путь.
– Ну с Богом, сынок! – и хозяин перекрестил меня на прощание.
Когда я вышел из села, то от бодрости моей не осталось и следа. Духота, жуткая парилка, отсутствие свежего воздуха, тяжелая ноша за спиной и немалая тяжесть спереди – в животе – сделали свое черное дело. Я резко сбавил ход и уже просто поплелся по неширокой, полузаросшей тропе, ведущей сначала к мертвому Никольскому храму, а потом далее – в сторону нашего лагеря.
– Все от того, что кто-то слишком много ест, – усмехнулся я, утирая пот со лба.
Тучка, вроде бы и небольшая, но плотная и до краев наполненная влагой, двигалась гораздо быстрее меня. В один момент она поглотила яркое солнце и зависла над селом. Похоже, ей тоже было нелегко, как и мне, тащить свою ношу, поэтому она и решила маленько расслабиться. Едва я приблизился к церкви, окутанной зловонными запахами, как с неба внезапно полило так, точно кто-то резко открыл кран душа, причем на полную катушку. Но я все же почти не намок, ибо дождь предал мне некоторой прыти, да так, что я всего за три прыжка достиг храма и влетел во внутрь. В приделе крыша здорово протекла, поэтому я перебрался дальше и встал напротив того места, где раньше находился престол.
В церкви было темновато, прохладно и как-то совсем неуютно. По углам колыхались гигантские сети паутины. Остро пахло какой-то там нитроаммофоской суперфосфатной. Доски пола во многих местах прогнили и образовали ямки. В пустые глазницы окон ветер забрасывал снопы брызг, и они разлетались по стенам. Сильный раскат грома вновь потряс всю округу, и сверкнула ослепительная молния.
Я невольно обернулся. Дверей в храме не было, и через этот широкий проем хорошо просматривался луг, покрытый радужной пеленой. Когда солнцу удавалось выглянуть из-за тучки, то тогда струи, льющиеся с неба, окрашивались в самые невообразимые цвета. Вряд ли какой художник на земле смог бы отобразить такое на своем полотне! Я поразился и залюбовался сказочным зрелищем, но тут что-то зашелестело у меня над головой. Я вздрогнул и повернулся опять к мрачной стене храма, некогда украшенной Царскими Вратами. Под куполом церкви кто-то возился, метался, то ли летучие мыши, то ли забравшиеся в укрытие дикие голуби. Я стоял посреди пустого и холодного храма, и какая-то тоска и боль невольно разливались по моей груди. Голова слабо кружилась от едких запахов и от нехватки кислорода... Я думал, вглядываясь в грязные мрачные стены: «А ведь когда-то здесь велись службы: стояли люди, молились, крестились, клали поклоны; весело трещали свечи, ароматы ладана разливались по воздуху». Глаза мои еще не привыкли к темноте, и я почти ничего не видел, различая только серые проемы окон, в которых изредка вспыхивали грозовые разряды. Странное ты существо, Человек, сначала поклонялся здесь Господу, исповедовал свои грехи, причащался Святых Тайн, крестил детишек, венчался, отпевал усопших, молился, просил Бога о здравии и подмоге и вдруг, поддавшись сатанинскому наущению, все разом порушил, растащил, превратил храм в склад зловонных удобрений! Как и сатана, возомнил себя великим, могучим, способным жить по своим законам и желаньям, без Бога... А чего добился? Я так задумался, что невольно стал даже слышать какие-то приглушенные голоса, идущие то ли из моей груди, то ли исходящие от мрачных осклизлых стен: «Миром Господу помолимся! Господи, помилуй!» или «Премудрость, прости, услышим Святаго Евангелия. Мир всем...» (и я даже поклонился). А тихий голос все пел и пел: «Господи, помилуй!», «Причастника мя приими; не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем...».
И тут вдруг раздался такой крутой раскат и полыхнула такая мощная и продолжительная молния, что я даже инстинктивно пригнулся. Но то, что я увидел в следующие мгновения, повергло меня в шок! По правую сторону от святого Престола, там, где были густые и грязные сети паутины, мелькнуло какое-то существо, как бы ветром колеблемое. Грудь мою обдало жаром, и волосы на макушке, похоже, зашевелились! Я в один миг вдруг осознал себя охотником, случайно забредшим в заброшенный храм на далеком острове Парос, что в Эгейском море, о котором я читал дней десять тому назад, сидя в электричке, везущей меня в Мещерские края. Летний дождь не только внезапный, но и скоротечный. Поэтому, едва я взял себя в руки, как тучка исчезла, и всю округу вновь осветило яркое горячее солнце. Лучи проникли в храм, и сиренево-лимонный свет наполнил его мрачные своды каким-то радостно-печальным умиротворением. С неба уже ничего не лилось, лишь только слышалась еще редкая дробь капели в дырявом притворе. Я огляделся по сторонам. В церкви было совершенно пусто: нигде никакого предмета, ни единого движения. Смахнув пот, я поправил рюкзак и на плохо слушающихся ногах приблизился к паутине, забившей весь правый угол храма, чтобы убедиться, что все это мне показалось и что просто гроза и темнота располагали ко всякого рода видениям. Но тут у меня на голове вновь что-то зашевелилось, и по спине рассыпались крупные холодно-горячие мурашки, так как я отчетливо увидел прекрасный девичий лик, задрожавший в колыхающихся пыльных сетях, развешанных пауками от пола и до самого потолка. Сердце мое сжалось, замер и я, почти физически почувствовав, что вот-вот раздастся испуганный голос:
– Стой, человек, не подходи ближе!
Я невольно отшатнулся. Однако было по-прежнему тихо, только капала еще вода где-то у меня за спиной. Я выдохнул и снова смахнул пот, накатывающийся на глаза. И я увидел девичью фигурку и большие темные глаза с радостью и мольбой глядящие прямо на меня!
– Феоктиста! – машинально изрек я, и эхо гулко отозвалось под куполом храма. Но девушка молчала. Я опять робко покосился по сторонам. Нигде – никого! Только я и это дивное виденье за пеленой грязной лохматой паутины.
– Чего же я боюсь?! Ведь я же в Божьем храме! – упрекнул я себя за нерешительность. – И если со мною Бог, то кто сможет причинить мне зло?! Да и Феоктиста же не злой дух, а святая дева!
И тогда я смело двинулся вперед и опустил руку в тугую, липкую и вязкую серую массу. Часть сетей оборвалась, и моему взору предстала высокая, стройная и красивая дева с крестом в руках. Я выдохнул и улыбнулся, ибо понял, что передо мной обычная настенная роспись. Захотев непременно узнать, кто из святых дев здесь изображен, я достал из кармана бриджей носовой платок и протер им сначала закопченный лик красавицы, а потом потер возле ее головы, в том месте, где обычно пишут на иконах имя святого. Пыль, грязь, какой-то слизистый налет долго не поддавались, но я, окончательно перепачкав весь платок, все же добыл желанную надпись: «Святая великомученица Варвара». Я утер пот, прочел и заулыбался. Потом вздохнул и подумал:
– Ах, как же тебе здесь плохо живется, славная дева!
Я принялся раскидывать сети. По правую сторону от святой оказалось едва заметное изображение архангела Михаила, а по левую – находилось изображение другого святого мужа, выполненное в полный рост. Я снова долго тер черным уже платком, пока не выяснил, что передо мной находится преподобный Сергий Радонежский, чудотворец. Увидев добрые лики святых, я приободрился. Сразу стало легко и весело на душе. Подумалось:
– Эх, отмыть бы как-то весь этот храм, и вновь целый сонм святых людей и ангелов Божьих вернется к людям!
Но тут я спохватился: в лагере, похоже, уже накрывали обед, а мне надо было еще топать почти семь километров! Дождь прошел. Пашка и Людмила Степановна станут волноваться: почему я задерживаюсь? Тогда я попрощался со святыми и, поправив ношу, двинулся из храма. Однако, едва я ступил в придел, как меня посетила обжигающая дерзкая мысль: Варвара... Варварушка... пяди три от Сергия... дома у Николушки.
Я обернулся. Сердце мое как-то радостно забилось, точно я стоял на пороге какого-то великого открытия. Мысль продолжала работать: в сторону ворот... Царских Ворот! Я вновь мысленно повторил весь стих отца Иоанна. Потом быстро вернулся к росписям. А не здесь ли находится клад батюшки Иоанна?! Ведь все сходилось! Рассчитав нужное место, я нагнулся и попытался оторвать половицу, но все мои потуги оказались тщетными: в руках остались лишь одна щепка да пара заноз. Пол здесь был еще прочным, как назло...
Подковырнуть толстые доски было нечем. Я потоптался, пометался по храму и вышел на воздух. Зажмурился от яркого солнца, бившего прямо в глаза. Я чувствовал, что клад лежит именно здесь! Такое совпадение не могло быть случайным! Эта внезапная гроза, лик святой девы, все вело меня к этому. Да и отец Иоанн, наверное, схоронил свой клад специально в храме в том месте, от которого можно было отвлечь искателей, пустив их по ложному следу в дом отца Николая. Вот для этого-то он и написал ту мудреную записку! Я запылал непреодолимым желанием приступить к раскопкам, причем немедленно! Но ни железки, ни куска ржавой арматуры, ни подходящей палки нигде не оказалось. Только вонючие горки из остатков удобрений да бурьян, бурьян, бурьян... И тогда я, почти бегом, устремился в лагерь, чтобы поскорее поделиться своими соображениями с Пашкой. Проходя мимо соснового леска, наткнулся на поляну, буквально усыпанную свежими лисичками. Но мне было уже не до грибов... Мокрая трава хлестала меня по коленкам и бедрам, вода хлюпала в промокших кроссовках, но я упрямо двигался вперед, обдумывая на ходу свой новый план по обнаружению клада отца Иоанна, и даже не чувствовал ни тяжелой ноши за плечами, ни усталости, ни трудностей размокшей дороги.
К обеду я опоздал. Хоть мне и оставили еды, но я от нее отказался, только выпил кружку холодного компота. И сделал это вовсе не от того, что сытное угощение дяди Миши еще толком не переварилось, а от нахлынувших в мою душу новых забот, связанных с поиском церковных сокровищ. Теперь я не смог бы ни есть, ни спать, пока не убедился бы, что клад действительно находится в Никольском храме или же его там вовсе нет.
Пока Пашка помогала мне разбирать гостинцы дяди Миши, я полушепотом пересказал ей все, что со мной приключилось за время этого похода в Никольское, и открыл свои соображения насчет клада. Девчонка удивилась моему рассказу, и ее глаза тоже загорелись желанием побыстрее проверить мои предположения.
– Может, лучше всем расскажем об этом? – предложила она.
– А стоит ли? – усомнился я. – А что, если мы припремся в Никольское всем лагерем, разроем полы храма и ничего там не найдем?! Тогда все нас поднимут на смех. Мол, Жора говорил, что клад в лесу, а сам тоже поддался наивным поискам внутри храмов. И все станут нас укорять за то, что зря отняли у них столько сил и времени. Нет, я пока не хочу такой огласки. У меня же нет никаких гарантий, что клад лежит именно там. Дядя Миша-то вон уверен, что в Никольском храме ничего быть не может. Давай-ка уж лучше мы с тобой сами потихоньку все проверим и уж если, Бог даст, найдем что-то, то тогда уж и оповестим об этом остальных.
Паша со мной согласилась, только спросила:
– А как же нам незаметно сходить туда?
Я немного подумал и, вспомнив о грибах, предложил отпроситься у Людмилы Степановны, чтобы сбегать в лес за лисичками. Так мы и поступили. После обеда дел на стройке не оказалось, так как батюшка задерживался в городе с очередной машиной кирпича, и поэтому «зернышкам» после тихого часа разрешили поиграть всласть. Людмила Степановна занялась «молочными делами», думая, как бы получше использовать для ужина дары косаря, а брат Феодор удалился в лесочек, совершать «труды молитвенные». В такой ситуации учительница, ничего не подозревая, отпустила нас за грибами до вечера, посетовав только на то, что я не жалею себя: только что вернувшись из трудного похода в Никольское, вновь собираюсь идти в его окрестности. От предвкушения новой захватывающей операции вид у меня был таким живым и бодрым, что мне не пришлось ничего и доказывать Людмиле Степановне. Она лишь вздохнула и благословила нас в дорогу. Мы взяли корзинки и двинулись в путь. Я заскочил на стройку и, заглянув в сарайчик с инвентарем, выбрал там себе рулетку, гвоздодер и складную саперную лопатку. Все это я сложил в свою корзину и сверху прикрыл какой-то тряпицей. «Зернышки» устроили близ лагеря игру в русскую лапту и так увлеклись, что никто даже и не заметил нашего ухода. Часа за два мы добрались до Никольского храма. Посидели немного на поваленном дереве, отдохнули, осмотрелись. Кругом было тихо и как-то печально. Лишь изредка каркали вороны, да ворковали голуби под сводами церкви. Потом я завел Пашку в храм и показал ей обнаруженное место. Какое-то время мы привыкали к сумраку, царившему в этом углу, а затем решительно приступили к операции «Клад отца Иоанна». Первым делом я отковырнул несколько досок, и мы оттащили их в сторону. Внешне ничего не говорило о наличии здесь сокровищ: земля, пыль, частицы удобрений, стружка, опилки... Принялись за замеры. Надо было сделать это как можно точнее, не как те пацаны в доме отца Николая, чтобы понапрасну не перекидывать целый аршин земли.
– Так... пяди три от Сергия... – говорил я, растягивая рулетку. – Пядь, это сколько?
– Сейчас посмотрю, – отвечала Пашка и, достав из кармашка записную книжку, листала ее и, найдя нужную страничку, докладывала:
– Одна пядь равна 17,8 сантиметрам.
– Так... умножаем на три... Где-то 53 сантиметра, – заключил я и, отмерив в сторону Царских Ворот нужное расстояние, застолбил это место щепкой.
– Что у нас дальше? Под ступни девичий локоток, не более... – зачитала Прасковья и тут же добавила:
– Локоть – это 47, 47 сантиметров.
– Так , короче, на полметра... – сказал я.
– А что это значит: копать или кладку бить? Гляди, тут кирпич какой-то хлипкий, почти без раствора... Точно наспех заделывали...
– Я думаю, надо разбирать, а уж потом там копать на аршин вглубь.
– Что же, пожалуй, ты права... попробуем так, – согласился я и стал бить острым концом гвоздодера в кладку. – А аршин, это что, целый метр?
– 71,12 сантиметров всего.
– Да, небольшое облегчение... Придется полопатить, как дяде Мише в детстве... Вот найдем клад, то-то он подивится... Наверняка такой пир нам закатит...
– Я думаю, тут земля мягкая, удобренная... – как-то грустно усмехнулась Пашка.
– Да уж... Удобрили, почем зря... Боюсь, как бы сокровища отца Иоанна не пропахли этой гадостью.
Выбив несколько кирпичей, я, к своей радости, обнаружил, что другой слой кладки вообще без раствора! Дело пошло на редкость живо. Я углубился сантиметров на 40-45 и нащупал пустоту. Быстро расширил отверстие, чтобы можно было копать. Потом разложил лопатку и, перекрестившись, вонзил ее в сухую почву. Я выкидывал землю, а Пашка ее отодвигала в сторонку, чтобы не мешала нам. Постепенно мы сделали подкоп под стенку почти на метр. От напряженной и неудобной работы начала ныть спина, сводило мышцы ног. Я присел передохнуть.
– Жор, а может, там ничего и нет? – предположила Прасковья. – Может, и это место – тоже ложный след? Отец Иоанн ведь мог предвидеть, что станут искать и здесь.
– Может, и ложный... – вздохнул я. – И все же я уверен, здесь что-то есть. Такое впечатление, что тут и кирпич, и земля более подвижны, чем везде. Значит, тут уже когда-то рыли, а стало быть, и что-то хоронили...
– Дай-то Бог! – вздохнула Паша и оживилась. – Слушай, а может тут уже «черные старатели» побывали?
– Вряд ли... Ты когда-нибудь видела, чтобы они за собой порядок наводили? А тут все заделали на совесть, хоть, видать, и спешили... Нет, это скорее всего отец Иоанн тут работал, не зря же я его во сне видел недавно...
Отдохнув, мы вновь принялись за дело. Теперь я влез в яму и стал копать в сторону Ворот от Сергия, и после нескольких крепких ударов лопатой грунт вдруг рухнул и открылся какой-то лаз, идущий под кирпичную кладку стены. Я расширил его, насколько это было возможно, и просунул внутрь руку. Пальцы нащупали какой-то сверток.
– Есть! – вскрикнул я.
– Что? Что там?! – оживилась Пашка.
– Что-то есть... погоди, сейчас вытащу...
Я изловчился и выдернул на свет Божий довольно объемный сверток. Пашка приняла его и отложила в сторону. Я вновь стал шарить в пустоте. Нащупал ларчик и тоже вытянул на поверхность. При этом зацепил за один из кирпичей – и тот легко вывалился. Тут я догадался, что если еще поработать с этой кладкой, то часть стены может отвалиться, и вся эта ниша полностью откроется нашему взору. И я понял, что копал немножко не так, как надо. Следовало бы прорыть канавку от ног Варвары до Сергия и еще на три пяди в сторону алтаря, на глубину в аршин, и тогда это хранилище, заделанное всего лишь кирпичами без раствора, имело бы свободный доступ. Но и теперь все это было поправимо. Я, орудуя гвоздодером, быстро развалил кладку, и мы увидели, что под стеной храма действительно спрятан... самый настоящий клад! Мы радостно переглянулись и принялись вызволять на поверхность пола сокровища отца Иоанна. Тайник оказался гораздо просторнее, чем мы предполагали, поэтому у нас за спинами выросла целая груда всевозможных предметов: свертков, пакетов, свитков, узлов, ящиков, корзинок... Когда мы убедились, что достали все, то усталые, но бесконечно счастливые, уселись прямо на пол возле клада отца Иоанна.
