Текст книги "Клад отца Иоанна"
Автор книги: Анатолий Лимонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
– Проснулся?
– А как же! – парировал я.
– А я уж подумала, не впал ли мой Георгий в летнюю спячку... Тогда будить придется.
Я никогда не сердился на такие шуточки, а, наоборот, был очень рад видеть Пашку и говорить с ней о чем угодно, ведь кроме этих утренних минут у нас больше не оставалось времени побыть хоть немножко вместе. Я очень дорожил этим предподъемным временем, и поэтому заставлял себя вставать пораньше, как бы тяжело это ни давалось. Теперь скажу немного о делах. Меня назначили бригадиром на «храмовых работах». Брат Феодор считался нашим старшим мастером, а отец Григорий, стало быть, являлся начальником стройки. Все тылы находились под надежной опекой Людмилы Степановны. Пашка руководила девчонками, а я мальчишками, и у меня работников было на две души побольше. Хотя, надо признать, все девчонки тоже стремились потрудиться под началом Жорки-Обжорки. Я брался за любое дело с какой-то фанатичной бесшабашностью. Как говорится, сила есть... А ума-то в наших делах пока особо и не требовалось. Я пер напролом и увлекал за собой ребятню. Они хоть и уставали, но, видя мои азарт и неутомимость и не желая показаться друг дружке слабаками, упирались из последних сил. Частенько я превращал работу в игру. Например, предстояло нам вырубить заросли высоченного бурьяна. Я объявлял своей дружине, что перед нами, мол, стоит армия басурманская, которая прет на нас несметною силою, чтобы не допустить нас к храму Божию и лишить народ силы святыни христианской, и предлагал дать достойный отпор колыхающейся нечисти. Мы разбирали «оружие» – палки да прутья – и с криками: «Ах, вы, басурмане проклятые, отведайте силушки богатырской!»[5] устремлялись в атаку. Жгучий и колючий бурьян так и ложился под наши ноги, точно работали не наши руки, а мощная сенокосилка. Конечно, в процессе такой борьбы случались и раны – синяки да царапины, и крапивные ожоги, но мои мальчишки все это переносили стоически.
Батюшка вздыхал:
– Ну, ребятушки, нельзя же так быстро-то, устанете сильнее!
– Ничего! – бодро отвечали мы и дожимали противника.
А вот колючие кусты представлялись мною уже как коварные драконы, змеи-горынычи. С ними и впрямь мороки было побольше, но «зернышки» одолели и их...
И вот так получилось, что благодаря всем нашим стараниям и упорству вторая смена лагеря выполнила возложенные на нее обязанности всего за одну неделю! Мы снесли весь бурьян, окружавший храм, выкорчевали сухие и лишние кусты и деревца, убрали мусор с прилегающей территории и даже подготовили площадки и навесы для строительных материалов. А под конец еще прошлись и по дороге, ведущей к селу, и завалили щебнем и битым кирпичом все ямы и колдобины. Храм сразу преобразился. Его вновь стало видно далеко-далеко...
Одно огорчало, убрав мусорное покрывало, мы невольно обнажили все раны и язвы, нанесенные зданию безбожными временами: разбитую колокольню, отсутствие крестов, обшарпанные грязные стены, мрачное зияние дверных и оконных проемов, сгнивший пол, закопченные, исписанные внутренности, разобранную кровлю... Видя все это, мы понимали, что, хоть и славно поработали, но сделали еще так мало... Ведь закрытый 70 лет храм нельзя возродить за неделю. Потребуется еще много и много времени, сил и средств, чтобы над окрестными лугами и лесами вновь загудел пронзительный звон колоколов и солнце отразилось бы на золоте куполов...
Ко всему сказанному хочу еще добавить, что «зернышкам» весьма активно помогали местные пацаны, частенько захаживавшие на гору и привлеченные нашими сражениями с зарослями.
Батюшка остался очень доволен нашей работой. Он объявил благодарность нам и Людмиле Степановне и стал уже подумывать о начале ремонтно-восстановительных дел. Все-таки было приятно осознавать, что именно мы, маленькие «зернышки», первые проложили дорогу к поруганному храму Преображения Господня! И, даст Бог, он скоро преобразится и засияет опять всей своей былой славой... Ответственность перед таким великим делом придавала нам новых сил и порывов. Брат Феодор трудился вместе с нами, а иногда на целый день пропадал где-то. Говорили, что он посещает и другие храмы в округе, как порушенные, так и действующие. Его никто не стеснял в своих действиях, не упрекал, не контролировал, не требовал отчета. Распорядок дня в нашем лагере он строго соблюдал, по мере возможностей принимал участие в различных мероприятиях, ел мало, отказывался от мясного и молочного, порой уходил в лес помолиться. За всю неделю мы с ним поговорили всего лишь один раз. Вот как это вышло.
Однажды брат Феодор задержался в храме, отмывая на стене какую-то старую роспись. Меня послали позвать его.
– Брат Феодор, идемте обедать! Все уже ждут! – весело крикнул я, войдя в полутемный храм.
Монах бросил тряпку в ведерко, быстро вытер руки о полу своего черного одеяния и вышел. Пока шли, он вдруг обнял меня за плечи и сказал:
– Крепкий ты, брат Георгий! Из тебя хороший батюшка выйдет...
Я улыбнулся. Такая мысль еще никогда не приходила мне в голову.
– А не боишься ты, Георгий, что вот вы все тут восстановите, а придут другие и разрушат ваши труды? – продолжал брат Феодор.
– Нет, не боюсь!
– Отчего же?
– Потому что веру нашу православную никто никогда не разрушит! Сколько вот уже били и давили ее, а вот она живет и опять возрождается. Так всегда будет! Потому и надо что-то делать для того, чтобы она жила в людях. С нами Бог, и что нам сделает злой человек? Да ведь и каждый из нас – это маленький храм Божий! Всех не порушишь, так ведь?
– Эге... – как-то неопределенно вздохнул брат Феодор и опять усмехнулся своей отрешенной улыбочкой.
* * *
И вот наступило 12 июня – День России[6]. За хорошую работу Людмила Степановна объявила этот день для нас выходным. Можно было играть, веселиться, купаться, гулять, сколько душе угодно! К тому же все наметили сходить утром в ближайший лес за ранними грибочками, разными там опятами, опятами-сластушками да говорушками. Загорелый Петька сказывал, что видел уже и свинушки, да и земляника кой-где начинала потихоньку буреть. Зарядку, по случаю выходного, отменили и разрешили поспать до 8 часов. Тогда я, кажется, впервые выспался по-настоящему. После завтрака подняли флаг, на котором закрепили еще и флажок России. Людмила Степановна торжественно прочитала молитву о спасении России. После праздничной линейки «зернышки» пошли собираться в лес по грибы. Однако этим нашим планам не суждено было состояться. Внезапно из села нагрянул народ: мужики и бабы, ребятишки, богомольные старушки. Они откликнулись на призыв отца Григория помочь в ремонте храма и поэтому решили выходной день встретить полезным трудом на благо всеобщего спасения. Пригнали большой грузовик с досками. Мужики стали возводить строительные леса. Им помогали батюшка и брат Феодор. Работа закипела дружно. Девчонки и женщины принялись хлопотать над большим праздничным обедом для всех, так как местные принесли много всяческих вкусностей: молочка, творожку, яичек, рыбки, меда, муки, ранних овощей и зелени, мяса для шашлыков и борща. Карусель завертелась нешуточная. Тут уж было не до грибочков. «Зернышки» решили отложить выходной до завтра и тоже присоединись ко взрослым труженикам. Нам поставили задачу: убрать из храма остатки сгнившего пола. Работалось весело, радостно и спокойно. Правда, меня огорчало лишь одно обстоятельство: я до самого обеда, намеченного на 2-3 часа пополудни, не мог видеть Пашку. Она хлопотала на кухне, а мы, пацаны, таскали из храма гнилые доски и швыряли их в кузов стоявшего рядом грузовика. И все же девчонка сама пришла проведать нас! Ближе к полудню староста появилась в храме, держа в руках ведерко с родниковой водой и берестяной ковшик для питья. Радостные, мы кинулись утолять жажду. Пашка глядела на нас и весело посмеивалась. И тут вдруг раздался вопль Петьки-кучера:
– Ребя, смотрите, что я нашел!
Все обернулись. Петька подбежал к нам, держа в руках какой-то грязный, пахнущий плесенью, сверток.
– Это – клад! Непременно! – восторженно объявил мальчуган.
– Ух ты! – удивились ребята и окружили Петьку. – А ну, покажь! Где взял-то?! Ого!
Однако свою находку Петр передал лишь Пашке, то ли на правах старосты, а по-моему, он был к ней вовсе не равнодушен. Девчонка пристроила сверток на штабель досок и осторожно развернула. Обертка состояла из 5-6 слоев: тут были и ветошь, и газета, и фольга, и промасленная бумага... Последним оказался кусок крепкого белого сатина. Он сохранился весьма неплохо, и мы радостно отметили, что и содержимое свертка, значит, тоже особо не пострадало. Пока Пашка развязывала два последних узелка, Петька рассказывал о находке:
– Я там, в углу... близ алтаря доску дернул, и два кирпича из стены вывалились. Хотел их обратно пристроить, да только, наоборот, еще больше дырку сделал... Там, оказывается, пустота была! Вот из нее-то сверток и вывалился...
– А может, там еще что-то есть?! – предложил кто-то из пацанов.
– Да нет, я все хорошо проверил, больше ничего нету... Маленький такой тайничок был.
Наконец Пашка справилась с узелками, и нашему взору предстала большая толстая книга в кожаной обложке и с бронзовыми накладками.
– Ого! Старина! Видать, ценная! – послышались восхищенные голоса ребят.
– Скорее всего, это Евангелие, – спокойно отозвалась Пашка и, перекрестившись, бережно открыла книгу.
– По-старославянски писано! – сказал кто-то.
– Да, это Евангелие. Похоже, его читали во времена богослужений в этом храме, – сказала староста. – Вот батюшка-то обрадуется!
– Это знамение! – предположил я. – Добрый знак, найти Книгу Книг в День России, да еще в момент нашего единения с местными!
– Да, ты прав! – согласилась Прасковья и закрыла книгу. – Петь, сбегай, позови батюшку.
– Есть! – радостно выпалил мальчуган и кинулся за угол храма, туда, где с его восточной стороны дружно росли строительные леса.
– А тут, наверное, еще клады имеются! Я вон слышал недавно, в одном храме, тоже старом, ребята чистили мусор и нашли аж два ведра разных монет! – оживились «зернышки». – Ничего, если что и есть, мы сразу найдем! Все тут перероем! Будут денежки для ремонта!
– Эх вы, кладоискатели! Храм – это вам не банк, чтобы золотишко-то припрятывать! Батюшки только иконы да книги хранили, чтоб их не осквернили безбожники. А вы тут уж прямо «Остров сокровищ» развели! – приструнила староста своих подопечных и, сняв с головы платок, осторожно протерла им книгу. И когда она это делала, вдруг на землю выпал какой-то листок, сложенный вчетверо. Я ловко подхватил его и развернул.
– Что это? Что? – загалдели ребятки, обступая меня со всех сторон. – Жор, покажи, а?
– А ну, цыц! – осадил я своих орлят. – Это какая-то записка.
– А может, это – карта сокровищ? – предположил рыжий Андрюха.
– Да нет, успокойтесь! – усмехнулся я. – Тут всего лишь стишок написан...
– Ну-ка, тихо! – строго произнесла староста и, когда «зернышки» угомонились, мягко предложила: – Жор, читай вслух.
Я прокашлялся и зачитал:
Дома у Николушки, в ноженьках Варварушки.
Пяди три от Сергия в сторону ворот...
Под ступни девичии, локоток, не более...
Поклонись красавице на аршин, мой брат!
Камень цвета розова, да колечко медное,
Три аршина савана – вот и весь мой клад!
В тексте было много правок, переписок и, похоже, листок этот служил автору черновиком. А ниже шла подпись: «О. И. Сентябрь, 1938 г.».
– Ничего непонятно! Постой, слыхал, там в конце про клад говорится? – затараторили мальчишки.
– Ну-ка, Жор, прочти еще раз, – попросила Пашка.
Я вновь зачитал странное послание из прошлого, а потом сделал это еще два раза.
– Да, по-моему, здесь что-то есть! – вздохнула девчонка, морща лоб. – А ты как думаешь, Жорка?
– Похоже, прав наш Андрюшка, и это действительно карта сокровищ, только зашифрованная под стих, чтоб не так легко догадаться было, – ответил я.
– Верно! Я же вам говорил! – обрадовался Андрей. – Значит, здесь еще есть клады!
– Да особо-то радоваться нечему! – возразил я. – Вот смотрите, автор перечисляет всего лишь вещи: розовый камушек, колечко медное и три аршина ткани для похорон. Ничего ценного...
– Три аршина – это сколько? – спросил кто-то.
– Чуть больше двух метров, – ответила Пашка и тут же спросила: – Но тогда зачем стоило так мудрено прятать эти нехитрые вещицы?
Тут пришел батюшка, и наши разговоры прервались.
– Ну, следопыты-старатели, показывайте, что вы тут обнаружили! – сказал отец Григорий, улыбаясь и вытирая ладони о подрясник.
Пашка передала ему книгу. Осмотрев ее, батюшка весьма обрадовался.
– Да, очень, очень ценная находка! Очень ценная... Ай да молодцы, «зернышки», сделали большой подарок празднику и храму!
– И вот еще! В книге этой лежало... – девчонка протянула записку со странным стишком. Батюшка принял листок, несколько раз прочел его, хмыкнул, снова прочел и покачал головой.
– Хм, интересная записочка... – произнес он задумчиво.
Тут ребята стали в один голос утверждать, что это – карта сокровищ.
– О. И. – это, разумеется, отец Иоанн, прежний настоятель храма Преображения Господня. – сказал батюшка. – Наверняка это он и написал эту записку. Известно, что о. Иоанн увлекался духовной поэзией и вроде бы и сам что-то пописывал, хотя его трудов нигде не сохранилось. ..
– Но тут явно центурии какие-то, прямо как у Нострадамуса, – сказал я.
Батюшка усмехнулся и весело сказал, вкладывая листок обратно в книгу:
– Ну ладно, ребятки, разберемся! А как у вас дела на трудовом фронте?
– Еще на час работы осталось, не более... – доложил я.
– М-м-м, молодцы! Вновь чувствуется запал и руководство брата Георгия! Ну вот что, ребята, давайте закругляйтесь тут. Скоро уже будет праздничный обед. Женщины наготовили нам так много всего вкусного! (От этих слов я невольно прошелся ладонью по своему животику.)
– Батюшка, а как у вас дела? – спросила Прасковья.
– О, здорово! За сегодня, похоже, все восточное крыло лесами покроем! Еще несколько таких дружных субботников и можно будет приступать к ремонту! – радостно улыбнулся отец Григорий.
– Айда искать клад отца Иоанна! – закричал Андрюха, и все пацаны устремились в храм.
– Вот неугомонные! – рассмеялся батюшка и, погладив бороду, уже более серьезно сказал нам с Пашкой: – А знаете, ребятки, клад отца Иоанна на самом деле существует.
– Неужели!? – искренне удивились мы.
– Да-да... Если это вам интересно, то сегодня вечером устроим костер и я расскажу об этом поподробнее!
– Здорово! – воскликнул я. – Обязательно расскажите!
– Батюшка, а эта записка, как вы думаете, имеет к нему отношение? – спросила Прасковья.
– Думаю, что да. Ну извините, ребятки, пойду к мужичкам, надо поддержать их морально.
Отец Григорий ушел, а мы с Пашкой переглянулись.
– Супер! Вот бы действительно найти клад! Я о таком и мечтать-то не смел! – воскликнул я восхищенно. – Слушай, Паш, а может, мы зря отдали записку? Нашли бы все сами... Вот подивили бы народ!
– Да что мы можем сами-то? – вздохнула Паша. – В записке толком разобраться не смогли... Нет, пусть уж лучше батюшка сам все выяснит, а уж мы поможем ему этот клад достать.
– Да, наверное, ты права, – согласился я. – Так, пожалуй, будет лучше. А как ты думаешь, что мог спрятать отец Иоанн?
– Я думаю, что скорее всего – это иконы. Это же такая ценность, дороже серебра и золота.
И тут девчонка спохватилась:
– Ой, Жорка, ты прости меня, но надо бежать на кухню! Я ведь на десять минут отошла, чтоб вас попоить, а сама тут... – и она побежала, неловко размахивая своим посеревшим от пыли платком.
Я проводил ее взглядом и подумал:
– Да ты и сама-то сокровище неоценимое...
ОТЕЦ ИОАНН
Сосновые дрова горели ярко и весело, выбрасывая к темно-синему куполу вечернего неба озорные бело-оранжевые искорки и сизые струйки дыма. Возле огня было светло и жарко, как днем. «Зернышки» сидели вокруг костра, кто на чем: на корягах, на перевернутых вверх дном ведрах или просто на брошенных в траву старых ватниках; и с большим интересом слушали рассказ отца Григория о жизни батюшки Иоанна и, главное, о его кладе, оставленном для нас, его потомков.
«... Иеромонах Иоанн прибыл для пастырского служения в наших краях в конце 1928 года и пробыл на этом благородном поприще ровно 10 лет, до самого своего ареста зимой 1938 года. При нем духовная жизнь в районе была на редкость насыщенной. С первых же богослужений, с первых проповедей отец Иоанн зарекомендовал себя как истинный христианин и верный служитель Господень. Он строго соблюдал все церковные правила и каноны, разливая вокруг свет милосердия, добра и всепрощения. Несмотря на то, что повсюду церкви закрывались и разорялись, Преображенский храм, наоборот, расцветал и обновлялся. Клиросные пения послушать приезжали сюда люди даже из соседних областей, а проповедями батюшки о вере, церкви, о добре и зле, о том, как жить христианину в новом безбожном времени, заслушивались многие, даже и представители властей. При батюшке Иоанне многие жители, несмотря на угрозы, гонения и ухищрения правящих в округе чиновников, смело и открыто исповедовали веру Христову и все, от мала до велика посещали храм.
Со временем в районе остались лишь два очага православия – Преображенский храм да Никольская церковь, в которой настоятелем был отец Николай, лучший друг и соратник батюшки Иоанна. Они вместе когда-то учились в Духовной семинарии. Когда отца Николая арестовали по ложному доносу, друг смело и решительно выступил в его защиту и сделал все, чтобы эти гнусные обвинения были сняты со священника. За правдивость, кротость, добролюбие, терпимость ко всем, за незлобие, за подвижнический образ жизни отца Иоанна уважали многие из неверующих. У него было немало знакомых среди местных чиновников и представителей властей. Это обстоятельство помогало ему избегать многих злобных нападок, которые осуществляли по дьявольскому наущению люди злые и завистливые. Очевидцы той поры отмечали, что убранство Преображенского храма было просто великолепно! Отец Иоанн получал много дорогих даров из разных мест, а каждый прихожанин считал за долг и честь принести что-нибудь в храм. И все это батюшка использовал для укрепления и украшения места своего служения, а часть (в основном деньги и продукты) щедро раздавал нуждающимся. При храме действовала богадельня, и всякий голодный, или путник, или странник, мог запросто потрапезничать там. Немало людей спас отец Иоанн во время известных голодоморов 30-х годов... Однажды пришел в округу тиф. Известно, что батюшка сразу после вечерней службы затворился у себя и до самого утра простоял на коленях перед иконами, прося Господа об избавлении паствы от грозной напасти. После утрени местные жители крестным ходом обошли наше село и соседнее, Никольское, и произошло чудо – больше не было ни одного заболевшего! Еще говаривали, что в стенах Преображенского храма образовалась настоящая галерея из очень старых и ценных икон, а в его запасниках хранились «несметные сокровища» (что они, конечно, подразумевали под этим, нам неизвестно). Отец Иоанн прилагал немалые усилия для того, чтобы спасать и сохранять наиболее дорогие и ценные предметы церковной утвари, вывозимые из разоряемых храмов. Они оседали в Преображенском или Никольском храмах. Еще известен такой момент, что, несмотря на запреты властей, в Преображенском всегда звонили колокола, призывая мирян на службы. Конечно, батюшка Иоанн знал, что так долго продолжаться не может, враги веры найдут способы, чтобы оклеветать и погубить его и сияющий золотом куполов храм. Поэтому он, скорее всего, уже вынашивал в себе план насчет того, чтобы надежно упрятать церковные сокровища от чужих глаз и грязных рук до лучших времен, когда в Россию вновь вернется истинная вера в Бога и благочестие. Возможно, что он тогда уже подготовил и тайники для этих целей. Поэтому, когда вышло постановление о закрытии Преображенского храма и аресте его настоятеля, батюшка был извещен об этом заранее и успел осуществить задуманное. Когда бурная толпа комсомольских активистов, милиционеров и просто любителей поживиться за чужой счет ворвалась в храм, перед ними предстали лишь голые стены да несколько свечей, теплящихся на убогом подсвечнике. Сам же батюшка от всех вопросов отмалчивался. Потом усмехнулся и сказал: «Зачем вам храмовое добро? Вы же пришли за тем, чтобы закрыть храм и взять меня. Так и делайте то, что вам предписано, а все остальное вам не принадлежит!» Когда батюшку увезли, местные чиновники еще долго не могли заколотить дверей храма, потому что наиболее рьяные расхитители чужого добра все шарили и шарили по залам, лестницам, кладовым и подвалам в надежде отыскать хоть что-то из тех сокровищ, что еще совсем недавно украшали храм. Но нигде ничего не было. Скрежеща зубами от бессильной злобы, они решили в отместку отцу Иоанну сбросить хотя бы колокол и разбить его, но, когда взобрались на колокольню, замерли пораженные – колоколов тоже не было на месте! В ярости активисты принялись бить стекла в окнах и отдирать кровлю. И только вмешательство милиционеров остановило эту вакханалию злых сил. Суд над батюшкой был неправедным и скоротечным, так как власти спешили как можно скорее избавиться от строптивого священника, будоражащего своими проповедями всю округу. В район, под видом полевых учений, даже перебросили пехотную часть и артиллерию, опасаясь, что местное население, очень любившее своего пастыря, взбунтуется и попытается отбить батюшку Но это был уже 38-й год... Чистки и аресты шли по всей стране и в массовом порядке. Страх и подозрительность витали над Россией, поэтому никаких волнений в районе не произошло. Отца Иоанна этапировали сначала в областную тюрьму, а потом отправили в Казахстан. Там, в одном из лагерей, из-за непосильного труда, от невыносимых условий содержания и суровости степного климата батюшка тяжело заболел. В Европе в это время уже разгоралась Вторая мировая война. Друзьям удалось вырвать отца Иоанна из лагеря. Его отправили в ссылку в Оренбургскую область, а потом перевели под Пензу, где он, прожив еще 4 месяца, отошел ко Господу, так и не вернувшись в наши края. Уже после войны в район вернулся из ссылки диакон Петр, который 6 лет служил при отце Иоанне и считался его хорошим другом. Он поселился в Никольском и устроился работать ночным сторожем в местную церковь, которую позже тоже закрыли и приспособили под совхозный амбар, а потом и под склад удобрений и ядохимикатов. Отец Петр так и не ушел из Никольского, продолжал сторожить разоренный и оскверненный храм. Говорили, что диакон очень тосковал без богослужений, заболел, стал часто выпивать и однажды проговорился о кладе отца Иоанна. Вот тогда-то и объявилась на свет та записка со стишком, черновик которой вы, ребята, и нашли сегодня...»
– Так значит этот клад уже давно нашли! – отчаянно пискнул кто-то из «зернышек».
– Конечно, клад отца Иоанна искали и раньше. Похоже, из-за этого и пострадал так сильно Преображенский храм. Все везде перерыли, перепроверили, считая, что не мог батюшка так быстро и незаметно вывезти свое добро за пределы села. Лишь когда началась война, страсти утихли, о кладе со временем и подзабыли. И вот, когда вышла в свет эта записка, поиски возобновились. Говорят, этим делом вначале занялись местные мальчишки и выбрали местом для поисков дом отца Николая в Никольском, и даже что-то нашли, хотя так, лишь какие-то мелочи. Время-то тогда было совсем не кладоискательское: страна строила социализм, готовилась запустить в космос ракету и поэтому «поповскими богатствами» уже мало кто интересовался. Как бы там ни было, но клад отца Иоанна так до сих пор и остался притчей во языцех!
– Так что же, эти великие богатства так и сгниют в земле, и люди их никогда больше не увидят? – возроптали ребятишки. – Давайте мы сами займемся их поисками!
– Ну что вы, ребята! Господь, разумеется, не позволит пропасть христианским сокровищам, и клад отца Иоанна, рано или поздно, обязательно отыщется. А нам бы вот лучше сейчас не лопатить зря землю по старым развалинам, а постараться побыстрее восстановить Преображенский храм. А то, что же получится: вдруг клад найдется, а перенести-то его будет и некуда! Нет, пусть он пока полежит в надежном месте. Вот как засияет наш храм снаружи, так Господь и украсит его изнутри сокровищами отца Иоанна! – сказал батюшка, и «зернышки» согласились с ним, хотя, уверен, каждый из нас затаил в себе мысль, что именно ему вдруг да и посчастливится каким-то образом наткнуться на старый клад.
– Скажите, отец Григорий, а сейчас кто-нибудь ищет клад отца Иоанна? – спросил я.
– Да, его поисками, насколько мне это известно, занимаются местные краеведы, ну и «черные старатели», разумеется...
– А кто они, эти «черные старатели»? – поинтересовался Петька.
– Это такие люди – авантюристы, которые тайно, грубо, «по-черному» разрывают всякие древние захоронения: курганы, места археологических раскопок, места, по которым прокатился каток войны. Рыщут, как шакалы, и собирают все более-менее ценное и что можно где-то и как-то продать за хорошие деньги.
– Ну и каковы их успехи? – спросил я.
– Надо отметить, что группа краеведов «Вехи», членом которой являюсь и я, в данное время работает не ломом и лопатой, а проводит поиски в кабинетной тиши. Мы изучаем архивные документы, прослеживаем весь последний жизненный путь отца Иоанна, с того самого момента, как над ним нависла реальная угроза ареста. Отыскиваем свидетелей, очевидцев тех лет и событий, короче, все то, что хоть как-нибудь пролило бы свет на спрятанные церковные сокровища. Ведем переписку с коллегами из тех мест, где батюшка находился в лагере и ссылках. Знаете, даже отыскали одного живого участника тех событий, который хорошо знал отца Иоанна, так как находился с ним вместе в лагере. Их нары даже были друг над другом. Сейчас этому дедушке уже за 80, но память он сохранил отменную. Он помнит все беседы с батюшкой, который его, закоренелого атеиста, превратил в истинного христианина. Но вот насчет клада этот дедушка, к сожалению, не сказал ровным счетом ни слова. Он даже и не знал о его существовании. Да, видимо, отец Иоанн надежно хранил свою тайну, доверив ее лишь одному Господу...
– Ну а старатели? А вдруг они уже что-то нашли? – снова задал я вопрос.
– Вряд ли! – усмехнулся батюшка. – Я понимаю, как им хочется завладеть кладом, но Господь не допустит расхищения церковных богатств, ибо они принадлежат всем нам, так как собирались с большой любовью и верою нашими дедами и прадедами, прямыми наследниками которых являются и некоторые из нас, тут сидящих!
«Зернышки» с гордостью переглянулись друг на дружку.
– Судя по тому, как старатели копают в окрестностях села, клад отца Иоанна все еще сокрыт от людей. Видали, какие ходы, ямы и норы понаделали эти кладоискатели близ Никольской рощи? И у болот я видел раскопки, и в глиняном карьере копались, и в других местах... Даже вот на озере несколько раз были ныряльщики, вроде как акваланги испытывали, а на самом деле что-то усиленно искали среди песка и ила. После них на берегу остались целые груды добытых ими артефактов: пустые бутылки, жестянки, ракушки, какие-то черепки да железяки... И еще, местные бабули мне рассказывали, что у них частенько какие-то приезжие мужики с бородами да рюкзаками под разными предлогами расспрашивают о местных храмах и возможных кладах. Но ведь ни местные, ни внешние точно не знают, где искать-то клад батюшки Иоанна. Поэтому среди «черных старателей» ходят различные версии и легенды, которые они порой пытаются реализовать с помощью лопат и заступов. Но все это, как мы видим, просто Сизифов труд!
– Да, это уж точно! – вдруг нарушил свой любимый покой брат Феодор. – Зря, зря ребятки стараются... Трудно им идти поперек рожна! – и он усмехнулся довольной улыбкой.
Батюшка в ответ согласно кивнул ему головой.
Мы еще поговорили какое-то время. Все же нам очень хотелось отыскать клад отца Иоанна, и как можно скорее, а отец Григорий нас успокаивал, уверяя, что для «зернышек» главное сейчас – прилежно молиться и трудиться, чтобы восстановить храм, который и станет прекрасным фундаментом и зачином на пути возвращения сокровищ. А брат Феодор еще доложил, что в соседней области завелась преступная шайка, которая промышляет поиском и похищением старинных икон и что кладу было бы надежнее лежать пока там, где его схоронил батюшка Иоанн, мученик за веру православную.
Обычно, когда у костра выступал батюшка Григорий, после его слов в разговор вступала Прасковья и рассказывала «зернышкам» житие какого-нибудь святого. Хотя сегодня наша беседа затянулась на более продолжительное время, чем всегда, все же традицию нарушать не стали, так как ребятишки, возбужденные рассказами о кладах и сокровищах, которые лежали, может, где-то прямо у нас под ногами, спать не хотели, но видя, как Людмила Степановна уже поглядывает на часы, стали усиленно просить старосту лагеря рассказать что-нибудь интересное из житий святых. Батюшка и учительница возражать не стали и слово предоставили Пашке. Она аккуратно расправила платье на коленях и, подумав лишь несколько секунд, поведала нам следующую историю.
– Сегодня, ребята, я расскажу вам о жизни и духовных подвигах святой блаженной Домны Сибирской. Домна Карповна родилась в начале XIX века. Родителей она лишилась рано и воспитывалась в дворянской семье, у своей тети. Девушка была образованная, благовоспитанная, знала иностранные языки, модно и со вкусом наряжалась. У Домны из-за красоты имелось много поклонников. Тетка решила отдать ее замуж силой, но девушка, возлюбившая Господа всем своим сердцем, решила навсегда остаться невестой Христовой. И ради этого она, презрев и свою красоту, и беспечное житье, и выгодное замужество, обрекла себя на труды и опасный путь странствований. Однажды, когда тетка уже готовилась к свадьбе, Домна отпросилась погулять в саду и оттуда взяла да и убежала. Ее задержали за бродяжничество уже в Полтаве. Документов при девушке не было никаких, и ее личность установить не смогли. Домна назвалась Марией Слепченко. Состоялся суд, который принял решение сослать бродяжку в Сибирь, в город Томск. Там она появилась уже как юродивая, и все звали ее как Домна Карповна. Постоянного жилья блаженная не имела и жила, где Бог приведет. Порой, не обращая внимания ни на какую погоду, проводила дни и ночи под открытым небом. Вся ее одежда состояла из узлов разной величины, навешанных почти на голое тело. В узлах этих были запрятаны ремни, веревки, обувь, старые мочалки, никуда негодные тряпки, камни, опилки, даже битые стекла и прочий мусор. Сверху узлов висели многочисленные мешочки – с хлебом, сахаром, чаем, свечами, ладаном и даже с кислой капустой! (Пашка улыбнулась). Домна Карповна также постоянно носила с собой и молоко, и квас, и старые щи (Петька хохотнул, но на него шикнули девчонки). Узлы имели большой вес, и носить их постоянно было уже подвигом, к тому же они почти не избавляли Домну Карповну от ветра, дождя и морозов. Руки блаженной были всегда заняты тем, что меняли положение узлов. Так она, как по четкам, молилась. На ногах у Домны Карповны обычно имелась какая-нибудь поношенная обувь, а голову неизменно украшала белая повязка с крестом и ленточками. Иногда ей попадались старые шляпы, и тогда блаженная надевала их так: две сразу на голову, а третью прикрепляла пониже спины («зернышки» рассмеялись, улыбнулась и Людмила Степановна). Когда на улице трещали суровые сибирские морозы, Домна Карповна одевалась в шубу. Но так как надеть ее на узлы и мешочки было очень сложно, то святая носила ее внакидку или сунув руку лишь в один рукав и всегда нараспашку. Да и то, обычно вскоре эту шубу она отдавала кому-нибудь из нищих. Преосвященный Порфирий говорил: «Дурочка учит нас, умников. О, если бы и мы додумались до такой любви к ближнему и до такого терпения ради Христа!» С утра и до самой ночи вся жизнь Домны Карповны проходила на людях. Утром она примерно час проводила в полном молчании, только перебирала свои узелки. В это время никто не мог ее разговорить.
