Текст книги "Клад отца Иоанна"
Автор книги: Анатолий Лимонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
И вот, за несколько дней до ареста, батюшка Иоанн внезапно приехал к нам в лес. Была ночь. Лунная и ветреная, изредка моросил холодный дождичек. Поздняя осень стояла, а то и начало декабря, точно не помню... Все происходящее в ту ночь так и стоит у меня перед глазами. Отец Иоанн сильно волновался. Мне он представляется высоким, статным таким, с вьющимися черными волосами и пышною бородкою. Поверх рясы была надета тулупная телогрейка, а на голове красовался монашеский клобук. Батюшка долго о чем-то говорил с моим отцом. Они стояли в тени раскидистых елей, а я наблюдал за ними с сеновала, где обычно любил ночевать, вплоть до первого снега. Отец был с непокрытой головой. Он внимательно слушал батюшку и часто клал на себя крестные знамения. Потом поклонился ночному гостю в ноги и взял у него благословение. После этого они стали разгружать две тяжело нагруженные подводы, на которых и прибыли отец Иоанн и дьякон Петр. Таскали в сараи какие-то тюки, ящики, мешки, рулоны. Я не выдержал, спустился вниз и тоже присоединился к работе. Отец заругался на меня, хотел прогнать (видно очень боялся лишних глаз), но батюшка Иоанн заступился, сказав: «Оставь мальчонку, Михаил, пусть потрудится во славу Божию! Ведь все это мы ему и его деткам оставляем!» Отец тогда отстал от меня, а я, приняв из рук дьякона несколько свертков, бережно перенес их в укрытие. Я тогда догадался, что мы носили церковную утварь: иконы, подсвечники, оклады, книги и все такое... Помню, когда все было кончено, в лесу раздался близкий вой волка.
– Вот нечисть! – произнес отец, пугливо оглядываясь и крестясь. – Давно уже к жилью-то не захаживали... Батюшка, может, ружьишко прихватите, мало ли что...
– Нет, Михаил, не надо оружия. Ты не беспокойся, это он меня оплакивает...
Отец Иоанн вздохнул и снова оживленно добавил:
– Ну, брат мой любезный, сделаешь ли все так, как я сказал? Не дрогнешь ли, коли что?
– Ну что вы, батюшка! – развел отец руками. – Все сделаю, как вы велели. Можете на меня положиться. Да я лучше душу свою положу, чем отдам все это на поругание нехристям! Вы только молитесь о мне, грешном...
– Спаси тебя Бог, добрый человек! – и батюшка благословил моего отца и осенил крестом и его, и весь хутор.
– Пора, батюшка, надо возвращаться! – окликнул отца Иоанна дьякон Петр, выводя подводы на дорогу.
– Да-да, надо ехать! – согласился батюшка, но прежде, чем сесть на свою телегу, он подошел ко мне и весело так сказал, хлопая меня по плечу: – Ну-с, братец Симеон, не умрешь ты, пока не увидишь клад сей возвратившимся к людям! Береги его и храни, как зеницу ока, хорошо?
– Ага, – согласился я и спросил: – Батюшка, а когда вы за ним вернетесь?
– Я не вернусь! – вздохнул отец Иоанн, но бодро добавил: – Но придут к тебе два ангелочка с благой вестью, и знай, что это – от меня! Значит, сбылось пророчество, и клад наш скоро засияет во всем своем великолепии! На радость людям православным! Верь мне, сынок, все так и будет... Ты только жди, несмотря ни на что... И все исполнится.
– А как я их узнаю, ангелочков-то? – спросил я. – Они с крылышками будут, как у вас в храме нарисовано, да?
– Узнаешь! Придет время, когда, увидев их, ты сможешь наконец воскликнуть: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром...»
Я вспомнил, что такие слова есть в Евангелии и усмехнулся. Батюшка тоже улыбнулся и, обняв меня, поцеловал в макушку:
– Ну-с, бывай, брат Симеон! Не печальтесь, я вернусь к вам вместе с кладом своим! Ждите, и Господа нашего не забывайте! Он все устроит...
Потом отец Иоанн сел на подводу и растворился в холодной ночи. И еще помню, как опять совсем близко зычно завыл волк, а где-то за кордоном злобно ахнул и рассмеялся филин. Я подбежал к отцу и прижался к нему. Он обнял меня и тихо произнес:
– Ну вот, сынок, нету у нас больше батюшки Иоанна...
Мне показалось, что у него на щеках заблестели слезы.
– А куда они поехали? – спросил я непонимающе. – Разве они больше не будут у нас служить?
Отец ничего не ответил и повел меня в дом. А утром мы всей семьей взялись за дело. Вырыли в сарае яму, обложили ее хворостом и соломой, спустили в нее весь груз батюшки Иоанна, сверху прикрыли досками и все опять тщательно замаскировали сеном, соломой, сельским инвентарем. Когда дело было сделано, отец, помню, вытирая пот со лба, сказал:
– Вот смотрите теперь: если кто проболтается, тот хуже Иуды будет!
– Да не будет этого! – отозвалась мама, а мы с сестренкой повторили за ней эти слова.
Через несколько дней до нас дошла весть о том, что отца Иоанна арестовали, а Преображенский храм закрыли. Суд над батюшкой был скорым и неправедным. И больше никто ничего о нем не слышал. Дьякон Петр вернулся из лагерей больным и сломленным. Поселился в Никольском, при местном храме. Стал часто выпивать. Сказывали, что именно он поведал местным мальчишкам о кладе отца Иоанна. И его с тех пор долго и упорно искали. А нашли-то лишь какие-то мелочи... А вот поди ж ты, оказывается, отец Петр нас все же не выдал! А пустил злой народ по ложному следу, до конца, значит, остался верным отцу Иоанну. Впрочем, так же, как и все мы...
А меня вот с тех пор родители стали в шутку, но с гордостью, называть Симеоном Богоприимцем, похоже, верили словам батюшки о том, что именно мне предстоит передать клад людям. Потом была война. Отец ушел на фронт. Вернулся домой с полной грудью орденов да медалей и все говорил, что прошел этот ад без единого серьезного ранения и уцелел благодаря лишь вере и молитвам отца Иоанна, который просил Господа о спасении верного стража церковных сокровищ. Отец мой, он до самой своей смерти верил в то, что батюшка Иоанн жив, что рано или поздно вернется в свой храм. Даже тогда верил, когда Преображенский развалили, а в Никольском устроили склад удобрений, когда имя Божье стало «притчей во языцех», когда «аминь» да «аллилуйя» стали считаться словами скверными, ругательными... Отец мой всегда верил, что обязательно возродится православная вера на Руси. И эту любовь к Богу и эту свою чистую веру он предал и нам, своим детям, вместе с кладом отца Иоанна. Когда отец умирал, то подозвал меня и просил лишь об одном, чтобы я не посрамил его перед Богом и батюшкой Иоанном. Чтобы, когда они пришлют гонцов за кладом, я смог бы с гордостью передать им все сохраненное. Я пообещал отцу, что обязательно дождусь обещанных отцом Иоанном ангелов! Признаюсь вам, ребяточки, трудно, ой, как трудно, было ждать! Годы летели, безбожие только усиливалось, сама вера в Бога превратилась в повод для помещения в психушку! Я вырос, женился... Потом родился сынок Мишка. Кордон наш пришел в негодность, и нас перевели на другое место. Нам пришлось ночью, как некогда отцу Иоанну, перевозить сокровища в новое убежище. Опять выли волки, кричали совы, свистел ветер... Только теперь мне уже помогали мои сынки: 12-летний Миша, названный в честь отца, и 9-летний Ванька, которого я нарек в честь батюшки Иоанна. А своего самого младшенького сыночка, очень на меня похожего, я нарек Семкой и очень благодарен Господу, что он дал мне его. Семен унаследовал мое дело лесничего, остался на кордоне, и я во всем могу полностью положиться на него. Он знает о кладе все и полностью подстраховывает меня в деле его сохранности. Эх, как же долго все мы ждали, как долго... Порой уже и не верилось, что все это кому-то еще понадобится... И отчаяние охватывало, и страх, и тоска... Эх, да что там говорить! Господь все видит, все знает. Все, что мы пережили. Кордона мы оставить не могли, и я тоже стал лесничим, как и отец. Теперь вот и Семка всем тут заправляет. И внучок мой, Колька, лесотехнический техникум заканчивает. Да, прошло время, пролетела жизнь... И вот пришел день, когда на кордоне появились вы, мои славные ангелочки, и принесли благую весть о том, что храм Преображения Господня снова возрождается, и это значит, что людям скоро понадобятся сокровища отца Иоанна. И я теперь вправе сказать с радостью и гордостью: «Ныне отпущаеши...».
Дедушка Сема замолчал, и на его усах и бороде заблестели слезы. Пашка обняла его и припала к груди.
– Как все хорошо! – прошептала она.
Какое-то время мы сидели молча. В горнице было тихо и светло, а за окнами уже воцарилась сумеречная июньская ночь. Где-то лениво щелкал соловей, устало тявкала собака. Из соседней комнаты доносился монотонный стук часов.
– Вот видите теперь, ребятушки, как вы меня сегодня обрадовали! – сказал хозяин.
– Дедушка Сема, а как же вы-то нас теперь порадовали! – воскликнул я. – Если я все правильно понял из вашего рассказа, выходит, что клад отца Иоанна на самом деле так и хранится у вас здесь, на кордоне!
– Да, все так и выходит!
– А что же тогда мы нашли в Никольском?!
– Я, знаете, и сам не предполагал, что существует еще один клад. Теперь я, кажется, понимаю, что батюшка Иоанн пошел на это, чтобы окончательно запутать следы основного захоронения. Он знал, что злые люди не остановятся, пока что-то не найдут. И искать будут прежде всего в храмах и домах священников. Вот они с отцом Николаем, видать, и устроили несколько охронов в Никольском, чтобы успокоить кладоискателей, но в то же время не отдать им ничего из самого ценного! И записку написали, как ключ к этим малым сокровищам.
– Выходит, мы нашли копию клада отца Иоанна? – предположил я.
– Да, скорее всего, получается именно так! – согласился дедушка Сема. – Как видите, злым людям не удалось отыскать даже этого, где уж им было догадаться поискать сокровища на убогом кордоне! А то, что бандиты воспользовались трудами ваших чистых рук, так это им же на погибель и будет! У Господа просто так ничего не бывает.
– Здорово! Стало быть, люди Кривого зря радуются, подсчитывая барыши от реализации Никольского клада! В нем ведь нет ничего очень ценного! Одни копии! И мы, значит, не прошляпили настоящее сокровище отца Иоанна, случайно передав клад в руки бандитов из-за предательства Феодора! Слышь, Прасковья, мы, кажется, оправданы, а брат Феодор раскрыл себя раньше срока, и теперь бандитам надо будет уносить отсюда ноги, и ничто тогда не будет угрожать настоящему кладу! – живо говорил я, сверкая глазами. – Ай да батюшка Иоанн, как же он ловко все обставил! Всех провел. Даже вот и современных шакалов, как Назар Кривой, попутал. Ха! Когда выяснится, что иконы являются лишь списками, то Феодору крупно не поздоровится! Назар оторвет ему бородку, это уж точно. То-то шуму будет в стане врага!
– Скажите, дедушка, а что же хранится в настоящем кладе? – спросила Пашка.
– Знаете, клады-то они все настоящие, и во всех них вещи ценные и нужные. Просто к нам на кордон отец Иоанн привез все самое важное и дорогое, что нужно для убранства и служения храма. А в Никольском припрятал то, что могло лишь дублировать основные сокровища: поношенные одеяния священников, книги, запасную утварь, иконы работ более поздних мастеров или списки со старых досок... Это сейчас на старые вещи возрос интерес коллекционеров, а раньше все это вряд ли представляло бы какую-то ценность в глазах расхитителей. Тогда нужны были только золото, серебро да камушки. А сейчас и медь, и алюминий – все ходом идет, даже металлолом... Для храма Никольский клад вполне еще пригодится, а Кривой, конечно, мало, что поимеет с него. Промашечка вышла, это точно...
– А там ларчик был, с украшениями! Все сверкало и сияло! – вставил я.
– Думаю, что и там ценного было мало. Скорее всего, туда батюшки собрали тоже копии и подделки под золото и серебро. Одна бижутерия, медь, бронза, латунь какая-нибудь, полудрагоценные камни, стекло... Разобраться в их ценности могут, конечно, лишь специалисты, а вот простые мужики, пацаны да бандиты с большой дороги, увидя это, обрадуются и решат, что завладели несметными сокровищами! На это, видно, и рассчитывал отец Иоанн, делая копии своего клада. И не прогадал. Даже вот и этого ловкача Кривого провел вокруг пальца. Он, действительно, поди уж сидит миллионы подсчитывает от барышей и не ведает, что ему шиш с масличком только и достался! – рассмеялся дедушка Сема.
– Дедушка, значит основной клад батюшки Иоанна так все эти годы у вас и хранился? – спросила Пашка.
– Да, ласточка моя, лет 25 тому назад мы перепрятали его в последний раз, замуровав в кирпичной стене сарая. И ничего не пропало за эти годы, даже ни одной свечки! Только книги да одежды немного состарились, как и я, но не утратили своей святости и своего величия. Протри только пыль, счисти груз времени, и все это богатство вновь засияет неугасимым светом и блеском веры, любви и добра!
– Супер! Слышь, Паш, клад отца Иоанна цел и невредим! Значит мы никого не предали: ни батюшку, ни отца Григория, ни Людмилу Степановну, ни «зернышек», никого! А заодно разоблачили подлого и коварного брата Феодора, не то он успел бы еще натворить много зла! А банда, думая, что у них в руках большие богатства, засуетится и уйдет из этих мест. А в спешке, Бог даст, может, и угодит в руки правосудия!
– Слава Богу! Это просто чудо какое-то! – обрадовалась Пашка. – Мы спасены!
– Значит, сон твой исполнился! Отец Иоанн заступился за нас и все устроил самым лучшим образом!
– Да, конечно! – согласилась Пашка и от счастья даже прослезилась.
– Если б мы не нашли тот клад, в Никольском храме, то не раскрыли бы агента Кривого, скрывавшегося под видом праведного монаха Феодора, и уж ни за что бы не набрели на лесной кордон и не узнали бы прекрасной тайны дедушки Семы и клада отца Иоанна!
Не сговариваясь, мы с Пашкой обнялись, а потом обняли хозяина и рассмеялись. А дедушка Сема гладил нас, ласкал и все повторял, плача и улыбаясь:
– Слава Тебе, Господи! Слава Тебе! Какой сегодня день! Ведь самый главный в жизни! Дожил, значит, ты, старый Симеон, до своих ангелочков. Теперь и помирать будет не страшно.
– Дедушка Сема, вы и до открытия храма доживете! Вот увидите! Мы его теперь быстренько восстановим! И все узнают, какой подвиг совершили вы и вся ваша семья! – говорили мы наперебой.
– Да-да, – соглашался хозяин. – Дождался я своего дня. Будет теперь хоть где отпеть старого христианина... Слава тебе, Господи! Радуйся, отче Иоанне, моли Бога о нас!
Мы еще долго говорили, говорили и говорили. Обо всем: о батюшке Иоанне, о Преображенском храме, о дедушке Семе, о себе. Радовались чуду, происшедшему на лесном кордоне, чувствовали себя счастливыми от сознания того, что все уже позади, что клад цел и невредим и мы знаем, где и в каких надежных руках он хранится. Мы загадывали на будущее, успокаивая и веселя гостеприимного хозяина. Так мы засиделись за богатым столом в уютной гостиной старого деревенского домика с добрым интересным собеседником далеко за полночь. В конце концов дедушка Сема уговорил нас лечь спать и хоть немного передохнуть. А меня он попросил пойти с ним на рассвете на сенокос, пообещав за это показать нам клад отца Иоанна! Я, разумеется, охотно согласился. Хозяин предложил расположиться на ночлег в доме, где все кровати пустовали, но мы изъявили желание вздремнуть на сеновале. Дедушка Сема, зная с детства, как там хорошо, не отказал нам и снабдил пледом и двумя тулупами. Мы отправились во двор. Под большим навесом, близ высокой яблоньки и ярдом с загоном для козочек, лежал огромный ворох свежего сена.
На его духмяной вершине мы и устроились на ночлег. Сон, однако, не шел. Уж больно сильными были наши впечатления от всего услышанного на этом кордоне. Мы примерно с полчаса все обсуждали и обсуждали тайны и разгадки отца Иоанна и дедушки Семы. Кругом царили полумрак и покой. Где-то внизу тихо пел сверчок, иногда сонно стукали копытцами козы, то запевал, то стихал соловушка, укрывшись в пышных зарослях черемухи. Дивно пахло сеном, лугом и распустившимся жасмином. По лугу и двору медленно перекатывались сизые волны ночного тумана, обильно покрывавшего высокие травы тяжелой росой.
– Ничего, зато косить будет легче! – сказал я себе.
Вскоре Пашка утомилась, замолчала и заснула. Я не стал ее тревожить, а сам лег на спину и, заложив руки за голову, стал думать о том, что вот так хорошо было мне в уральской тайге, на базе геологов, когда мы сидели с Пашкой в столовой, сытые, радостные, спокойные и ждали своего скорого возвращения домой, оставив позади все страхи, всю боль и отчаяние. Мы были вместе, были рядом и надеялись только на лучшее. Вот и теперь Господь все устроил для нас самым лучшим образом. Мрачная «волчья яма», суровые расхитители храмов, боль в голове, лесные блуждания, отчаяние от потери клада отца Иоанна – все это ушло прочь от нас, мы вновь обрели силу и уверенность в себе, а после бани и рассказа дедушки Семы точно заново родились, как-то сразу одновременно и повзрослев, и похорошев душой и телом. Нам теперь было не стыдно вернуться к своим в лагерь, порадовать всех новостью о кладе отца Иоанна. Возникло острое желание вновь включиться в работу по восстановлению Преображенского храма. Пашка застонала во сне, и я вздрогнул, вдруг отчетливо осознав, что мое пребывание на Мещерской земле, однако, уже заканчивается и что уже послезавтра, после обеда электричка вновь унесет меня в большой, шумный и пропыленный город. И, стало быть, меня опять поджидает скорое расставание с Пашкой. Я повернул голову. В предрассветном сумраке лицо девочки казалось фиолетовым. Ее распущенные волосы отливали лазоревой синевой и были разметаны по щекам и плечам. Она впервые была так близко и без косичек, эта дивная фея Мещерского края. Я дотронулся до ее волос. Какие они были чистые, пушистые, мягкие, точно шерстка белочки или ласки. Я осторожно поднял одну из прядей и поднес к своим губам. Уловил тонкие запахи меда, сладость клевера и жасмина, горчинку васильков, пряность душного летнего полдня, свежесть прошедшей грозы, яркую палитру радуги, невесомость облаков и тумана, влажность утренней росы... И я, невольно наслаждаясь этими дивными ароматами, закрыл глаза, не в силах отпустить эту прядку, и сам не заметил, как задремал, целуя то ли во сне, то ли наяву волосы славной девчонки по имени Прасковья...
Я увидел странное видение, словно киношный боевик. Мы с Пашкой бежали по огромному пестрому лугу, держа друг друга за руки. А за нами гнались на джипах и тяжелых мотоциклах люди с лесной поляны и бандиты Назара Кривого. Ржавый и брат Феодор стреляли в нас из короткоствольных автоматов. Пули свистели над головами, косили густые травы, срезали верхушки высоких муравейников, поднимали фонтанчики земли под нашими ногами. Силы наши таяли, мы задыхались, а луг все не кончался. Иногда Пашка падала, я быстро поднимал ее, и мы вновь отчаянно бежали. Сзади неслись хохот, пальба и рев моторов. У меня в руке был обрез двустволки. В какой-то момент я остановился и, обернувшись, выстрелил в наезжавшего Ржавого. Колесо его «Урала» взорвалось, и бандит кувыркнулся в траву. Вторым выстрелом я вывел из строя «Хаммер» Кривого. И мы опять побежали. Впереди увидели повозку Петьки.
– Эй, погоди! – закричал я.
Увидев нас, сильно загорелый пацан похлопал бичом, и Зоська понесла его прочь.
– Ах же ты, пырей ползучий! – крикнул я в сердцах.
Пашка уже совершенно выбилась из сил. Мы остановились около куста терна и огляделись, ища места для укрытия от погони. Впереди, у сиреневой линии горизонта, возник светящийся золотыми куполами храм.
– Бежим туда! – крикнул я и потянул за собой стонущую девчонку.
Внезапно раздался страшный рев и нас настиг мотоцикл, за рулем которого восседал гордый Слон. Он кивнул нам головой, предлагая сесть к нему за спину. Мы забрались на мощный «Харлей» и понеслись вперед. Вскоре я увидел дорожку, ведущую к храму. По ней нам навстречу шел какой-то старичок в длинных белых одеждах. Над головой у него сиял золотой нимб. Наверное, это был отец Иоанн. Он махал нам рукой, призывая к себе. В это время брат Феодор на своей «Ямахе» почти поравнялся с нами и трижды выстрелил в Слона из пистолета. Тот взмахнул руками и упал. Мы кубарем полетели в кусты. Но и сам Феодор врезался в муравейник и перевернулся вместе с мотоциклом. Я поднял Пашку, и мы подбежали к старцу. Им оказался дедушка Сема. Он взял нас под свою защиту и прижал к себе. И в это время двери храма распахнулись, и все золото его убранства так засияло, что ослепило всех надвигавшихся на нас противников. Они заметались, сталкиваясь друг с другом, падали на землю и расползались по кустам.
– Ах вы, ангелочки мои, ну теперь все позади, успокойтесь! – мягко говорил дедушка Сема, лаская нас своими теплыми и шершавыми от мозолей руками. А я подумал: «Как же прекрасен и богат клад отца Иоанна! Какое он излучает сияние... Как легко, спокойно и надежно под этим покровом...» Но тут я почувствовал, как кто-то, точно былинкой, щекочет мои ноздри. Повертел головой, но тщетно, назойливый озорник не отставал. Я дунул – безрезультатно. И тогда я смачно чихнул и проснулся.
«НА КРУГИ СВОЯ»
Открыв глаза, я увидел виновника моего пробуждения: прядка пашкиных волос, прилипшая к моим губам, колыхалась от тихого сквозняка, потянувшего с луга, и поэтому щекотала мой нос. Я осторожно убрал ее и повернулся на бок. Пашка лежала, сжавшись в комок, заложив ладони между колен, и улыбалась во сне. Наверное, ей снилось, что мы гуляем по лугу, а я рву цветы, нюхаю их и весело чихаю. Ресницы девчонки озорно подрагивали и отливали синевой рассвета. Уже было довольно светло. Туман поспешно отходил в кусты и лес. Луг серебрился от густой росы. Я прикрыл Прасковью пледом и спустился с сеновала. Сладко потянулся и резво размял руки и ноги. Несмотря на странный сон, настроение было прекрасное. Козы уже не спали. Пели вовсю и петухи. Собаки резвились на опушке леса. Дедушка Сема тоже был на ногах (да и спал ли он вообще?). Хозяин кордона стоял близ калитки и настраивал косы. Я пошел по узенькой дорожке, петлявшей среди высоких лопухов и глухой крапивы и ведущей к туалетной будке.
– Доброе утро, дедушка Сема! – весело произнес я.
– О, Жорик, встал уже, какой молодец! Ну, здравствуй-здравствуй! Как спалось?
– Отлично! Лучше всякой перины!
– Вот и слава Богу! Сейчас косы малость подточу и пойдем, может, лужок докосим...
Через пять минут я вышел из туалета, окруженного с трех сторон буйными зарослями сорных растений, и хотел уж было сказать дедушке Семе, что готов, но лишь только беззвучно раскрыл рот. Голос застыл у меня в горле, а сам я замер, как столб, так как увидел рядом со старым лесником темную человеческую фигуру, показавшуюся мне знакомой. Внезапный ранний гость слегка повернул голову и я, охнув, точно с трамплина, нырнул в густую мокрую траву. Там стоял... брат Феодор! Неужели он искал нас? Или все-таки имел какую-то связь с кордоном? Я припал к земле и услышал голос незваного визитера:
– Что это было?
– Да это Лайма там, с сынком своим резвится! – спокойно отозвался хозяин.
Я тихонечко встал на четвереньки и кое-как отошел к забору. Плечо пылало от крапивного ожога, а все тело покрывала холодная роса.
Но все это я стойко терпел. Присев на корточки, я осторожно выглянул из лопухов. Феодор и дедушка Сема еще стояли у калитки и негромко разговаривали. Лжемонах изредка кидал тревожные взгляды на заросли, в которых я скрывался. Но тут меня здорово подстраховала немецкая овчарка Лайма. Выскочив из-за туалета, она бросилась к непрошенному гостю и грозно зарычала. Брат Феодор испуганно отпрянул от забора. Дедушка Сема прикрикнул на собаку, и та послушно убежала за угол дома. После этого лжемонах уже больше не глядел в мою сторону. Быстро закончив разговор, он откланялся хозяину кордона и резво пошел по дороге, ведущей в глубь леса. Когда Феодор скрылся из вида, я медленно поднялся и, потирая горящее плечо и ушибленное колено, подошел к дедушке Семе.
– Кто это был? – спросил я.
– Так, путник какой-то... – усмехнулся хозяин, проводя точилом по косе.
– А чего он хотел? – вновь поинтересовался я, опасливо озираясь на лес и дорогу.
– Вас ищет.
– Как это нас?! – взвился я. – Да ведь это и есть тот самый брат Феодор, который сдал нас бандитам! И что вы ему сказали?
– А, Феодор... – спокойно отозвался старый лесник. – То-то он мне показался каким-то подозрительным... – и дедушка Сема потрогал пальцем острие лезвия косы. – Вот, оказывается, отчего ты в кусты-то сиганул, точно кот за мышью! А у тебя это неплохо получается!
– Этот Феодор очень противный и коварный тип... Никогда не знаешь, что от него можно ждать: улыбаясь, он может и поцеловать тебя, и ударить ножом в спину! – и я, стянув с себя футболку, стал отжимать ее от росы: – А он один был? О друзьях ничего не говорил?
– Ничего. Один, похоже... Сказал, ребяток из лагеря ищу. Мол, пошли за лисичками да и заблудились... Ну я сказал, что видел вас вчера вечером, что вы заходили попить водички да узнать дорогу на Лозниковскую поляну, – доложил хозяин.
– А что это за место?
– Да есть тут в наших лесах полянка одна. Городские ее облюбовали для своих чудных дел. Короче, в это время там обычно заезжие нимформалы тушуются!
Я невольно рассмеялся.
– Что это ты, внучок? – удивился дедушка Сема.
– Да так, уж больно вы смешно выразились насчет этих неформалов.
– А как надо было?
– Неформалы тусуются!
– Да ну их! Словечки какие-то ненашенские, и не выговоришь! – и хозяин кордона брезгливо сплюнул. – Ну ладно, Георгий, не думай ты о них и никого не бойся. Пошли лучше поработаем! Пока наша спящая красавица не проснулась!
– А если он вернется?
– Вряд ли! Видал, как Лайма его пуганула! Больше не сунется... Я собак пока привязывать не буду, они сюда никого не пропустят, будь там хоть медведь, хоть Назар Кривой с обрезом!
От этих слов я успокоился и, еще раз взглянув на пустую дорогу, принял от дедушки Семы косу. Мы пришли на луг. Я деловито поплевал на ладони и взялся за работу. Работалось мне на редкость легко. Благо, косить траву я уже более-менее научился, пока боролся с бурьяном вокруг Преображенского храма. Я махал очень острой косой во всю ширь своих плеч. Крепкая тимофеевка, размашистая ежа, раскидистые розовые клевера, высокий мятлик, стрелки подорожника, рослые колокольчики небесных тонов, пахучая земляничка с крупными алыми каплями редких ягод, голубые россыпи вероник, лучистые зонтики тмина, душица плотно ложились в тугой и сочный рядок. Дедушка Сема не раз прерывал свое дело, чтобы полюбоваться мною, и вздыхал, видно, думая о том, что он уже совсем состарился и не может потому составить мне достойную конкуренцию. А я, то злясь на предательство брата Феодора, то радуясь от предвкушения просмотра клада отца Иоанна, то думая о том, что скоро мы вернемся в лагерь и о том, какая у меня прекрасная подруга, работал с фанатичным азартом, не замечая усталости и льющегося на глаза пота.
Э, ребята, да я гляжу, что кое-кто из вас удивляется тому, откуда у меня, человека городского, такие богатые ботанические познания! Что ж, это вовсе не секрет, скажу охотно, раз вас это обстоятельство несколько смущает. И уж простите меня, что, увлекшись своим рассказом, я не открыл вам этого раньше. Все дело в том, что после возвращения с Урала, я, к своему стыду, отметил, что почти совсем не знаю нашу родную природу! Я не мог ведь даже отличить вяза от ясеня или вербу от ольхи! А о цветах и травах и говорить-то было нечего. И тогда я, чтобы не отставать от Пашки и хоть как-то восполнить этот пробел, записался в кружок юных натуралистов, действующий при городском Доме молодежи. И вот, посещая его уже более полугода, я сделал для себя много удивительных и интересных открытий! Я крепко сдружился с природой, стал ее понимать, окликать различные растения по имени. Я перелистал десятки гербариев, просмотрел сотни журналов, газет, открыток, прочел много книг и справочников, заглянул в энциклопедии, и теперь вот уже обычные голубенькие цветочки стали для меня верониками, а лиловые весенние цветки превратились в хохлатки, а желтые капли на траве – в лютики. Было очень любопытно открывать для себя все новые и новые растения, узнавать их имена, знакомиться с ними, точно с живыми существами. Правда, в основном, все мои открытия были заочными и вот сейчас, оказавшись среди живописных июньских лугов, я буквально обалдел от разнотравья и с нескрываемой радостью узнавал тот или иной цветок во всем его реальном великолепии! И старался поделиться этими открытиями и с вами... Ведь теперь я с природой на «ты». И знаете, ребята, как это здорово – общаться с растениями, точно со своими многочисленными друзьями. Идешь, к примеру, по тропинке и приветствуешь окружающие тебя цветочки: «Привет, вероника! Здравствуй, медуничка! Эй, незабудка, а ты прекрасно выглядишь! А ты, живучка, что приуныла, жарко?» И они тебя тоже узнают и кивают в ответ своими синими, белыми, желтыми, алыми головками. Друзья мои, любите и изучайте, цените и берегите нашу милую и славную российскую природу! Она того вполне достойна, поверьте мне! Что вы говорите? У меня хорошо получаются описания природы? Ну, спасибо! Постараюсь и впредь радовать вас этими своими словесными натюрмортами и пейзажами! А теперь продолжу свой основной рассказ.
Я уже давно не работал с таким энтузиазмом, поэтому намеченный на сегодня лужок мы скосили раньше срока! Роса еще не сошла с травы, а мы уже возвращались на кордон, с гордостью неся на плечах, точно королевские гвардейцы свои ружья, сверкающие на солнце косы.
– Ну, Георгий, молодец ты! Славно поработали! Вот сын мой, Семен, подивится! Ему ведь теперь и косить-то больше не придется!
– Как полопаешь, так и поработаешь! – пошутил я.
– Это точно! – согласился хозяин хутора и мы весело рассмеялись.
Я почти не чувствовал усталость и продолжал помогать лесничему. Мы вывели скот на лужайки, прибрались во дворе и сараях. Вскоре к нам присоединилась и Прасковья. Она довольно умело подоила коз и корову. Потом мы сидели на лавочке в саду, пили парное молочко и ели пшеничные сухарики. О визите брата Феодора я ничего не сказал Пашке, не хотелось портить ее приподнятого настроения. По этой причине я умолчал и о сне. Когда мы немного передохнули, дедушка Сема принес кувалду и передал ее мне. Потом повел нас к одному кирпичному сараю, стоявшему неприметно в глубине двора. Там он внимательно осмотрел заднюю стенку и, указав на некоторые кирпичи, сказал мне:
– Ну, Георгий, бей сюда!
Я удивленно взглянул на него.
– Бей-бей! Не бойся! – улыбнулся лесник.
Я опять деловито поплевал на ладони и, подняв увесистую кувалду, в 2-3 удара проделал в кладке внушительную брешь. Когда пыль сошла, дедушка Сема извлек из стены несколько туго набитых свертков и пакетов. Мы развязали их и обомлели! В ярких лучах вставшего солнца заблестели и засверкали золотые дикирий и трикирий, дискос, дарохранительница, звездица и потир. Прекрасными самоцветами засияла парчовая митра! А дедушка Сема уже бережно расстилал на досках, покрытых бумагой, омофор, орарь, фелонь и стихарь, подризник и монашескую рясу, которые когда-то принадлежали отцу Иоанну и диакону Петру. Они выглядели, как новенькие! Светились неописуемым светом, наполняя все вокруг каким-то небесным торжеством! Затем дедушка извлек из тайника несколько икон в дорогих окладах. Драгоценные каменья, позолота, серебро так искрились и переливались, что ломило глаза, а лики Спасителя и Богородицы глядели на нас так радостно и с такой нежностью и любовью, что у нас заблестели слезы... Мы были просто поражены всем увиденным. Да, этот клад, действительно, не шел ни в какое сравнение с тем, что мы обнаружили в Никольской церкви. Пашка лишь шептала:
