Текст книги "Клад отца Иоанна"
Автор книги: Анатолий Лимонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Прасковья не выдержала и рассмеялась.
– Да, тому вздутому монстру вряд ли понравились бы эти названия! Пожалуй, подивились бы и эти любители крепенького... Жор, а ты, похоже, и впрямь победил бы! Тут, поди, не меньше полусотни словечек!
– Держу пари, что те лихие ребята и понятия не имеют, что есть, скажем, свиной баркун!
– Скорее всего... А ты знаешь?
– А как же! Это горец птичий, он же – топтун-трава, он же – спорыш, он же – трава-мурава! А баркуном его, кажется, у вас тут, на рязанщине, величают!
– Да, ты прав, бабушка моя так говорила... Жор, да у тебя уже просто энциклопедические знания о русской природе! Где научился? У Васька, наверное?
– Нет, у меня есть куда более опытный учитель! – и я вновь дружески обнял девчонку.
– Благодарю за доверие... – смутилась Паша и вздохнула. – А вот я, знаешь, и понятия не имею, кто такой зайцегуб гипсовый или этот... как его... клоп морской.
– Не клоп, а кроп! – поправил я, рассмеявшись. – А кроп по-украински – это укроп!
– Ой, извини! – тоже улыбнулась девчонка. – Такие названия смешные... И ведь не обидные вовсе...
– Это уж точно! – согласился я, и мы тихонько рассмеялись.
– Слушай, Жор, а роза собачья – это ведь шиповник?
– Ну да...
– А почему собачья?
– Честно скажу: не знаю! Васька Сачков, тот, поди, и объяснил бы. Ну, наверное, ее собаки очень любят: цветочки понюхать или ягодку скушать. Ветки-то почти по земле стелются. А может, колючки этой розочки здорово дерут шерсть с бедных псин, когда они мимо пробегают! Как думаешь?
– Наверное! – рассмеялась Пашка, и я понял, что она наконец полностью успокоилась и взяла себя в руки. Тогда я сказал:
– Паш, а ты заметила, что на поляне как-то все стихло? К чему бы это?
– Да, ты прав... – согласилась Пятница, прислушиваясь. – Даже музыку отключили... Может быть, обедают?
– Скорее всего, они твои слова пережевывают! – усмехнулся я и встал. – Пойдем-ка лучше отсюда куда подальше... Здесь энергетика какая-то нехорошая.
– Пошли! – согласилась Прасковья.
Мы взялись за руки и вновь двинулись по дороге, на которой вскоре появилось множество свежих следов. Похоже, это проехали любители крепко высказаться на лоне природы. Я предположил, что значит скоро будет какая-нибудь трасса поприличней, ведь они приехали из крупных городов и не больно-то испачкали свои шикарные тачки, а, стало быть, съехали с шоссейной дороги где-то неподалеку отсюда. Однако время шло, а дорога все петляла и петляла среди сосен да елей. Все чаще стали появляться заболоченные участки, а лес начал сгущаться. Один раз нам попалась какая-то просека, через которую широко шагали столбы ЛЭП. Еще примерно через километр мы пересекли уже заброшенную узкоколейную железную дорогу. А спустя полчаса лес вдруг закончился и открылись безбрежные просторы полей и лугов. Лишь только вдали виднелась неровная темно-зеленая полоса то ли опять леса, то ли окруженных садами домов. Что там на самом деле, разобрать было очень трудно, а уж добраться туда – еще сложнее... На опушке леса дорога разбилась на три направления. Прямо – она уходила к горизонту, пересекая поля и пастбища, влево – шла вдоль леса и была сильно разбита машинами, а вправо – круто заворачивала обратно в чащу, и на том вираже одиноко торчал старый и ржавый дорожный знак: металлическая дощечка, прикрученная проволокой к гнилому столбу. Мы решали недолго, куда пойти, и уже через пару минут стояли перед этим указателем: «Никольское (или Пиковское, так как из-за ржавчины нельзя было разобрать точно) лесничество. 3 км».
Дорога была не заброшенной, и на грунте виднелись довольно свежие следы: затейливый узор от шин внедорожника и ямки от подкованных лошадиных копыт. И мы пошли по этой колее, так как посчитали, что так будет быстрее и надежнее дойти до людей....
Указатель нас не подвел. Отмахав положенные три тысячи метров, мы вышли на широкую просеку с довольно просторными полянами, на которых краснели густые россыпи лесной земляники или же колыхались высокие заросли папоротника. На многочисленных пнях дружно лепились плотные, свежие и такие аппетитные лисички. Мы пошли дальше, отыскивая жилье. И вскоре действительно обнаружили его! Лес как-то неохотно расступился, и мы увидели луг, окруженный со всех сторон могучими соснами и елями да еще и колючими кустами, увитыми вьющимися растениями. Ближе к нам стояли три или четыре дома со множеством дворовых построек. За ними паслись две черно-белые коровки, теленок той же раскраски и кобыла пегой масти с жеребеночком. В зарослях копошились козы. Где-то пел петух, кудахтала курочка, не знавшая, куда ей получше пристроить свое яичко, совсем простое, а не золотое, так что и не следовало бы особо метаться по этому поводу. Людей видно не было. Но мы остро почувствовали, что они теперь уже где-то совсем рядом. Мы подошли поближе к жилью и натолкнулись на ограду, грубо сколоченную из сосновых жердей. От времени забор этот уже сильно покосился и бурно зарос всевозможными растениями: акациями, терновником, малиной, ежевикой, шиповником, сиренью. Среди них белели худенькие березки, цвели калина и рябина, виднелись невысокие еще осинки, кленики, вербы. И все это густо обвивал повой заборный, делая ограду труднопреодолимой. К тому же возле забора росли высоченные, почти в наш рост, лопухи, крапива, конский щавель, лебеда, колючки. Мы пошли вдоль ограды и, завернув за нее, обнаружили широкую тропку, которая быстро вывела нас к одному из домов, окруженному невысоким штакетником. Тут же был колодец, имелся небольшой огород с картофелем и овощами. Под шиферным навесом громоздилась поленница дров. Из кустов вынырнула молоденькая козочка и смело подошла к нам. Поздоровалась коротеньким «Ме-ме!» Мы тоже поприветствовали ее. Пашка стала гладить гостеприимную хозяйку кордона, а я подошел к калитке. И тут из-за угла дома вышел худой, высокий и слегка сгорбленный старичок с совсем белой головой. Одет хозяин дома был в потертое обвислое трико и клетчатую рубаху с длинными рукавами, застегнутую по-стариковски на все пуговки. На голых ступнях красовались кожаные шлепанцы. В руках старик держал сито с садовой клубникой, которую он, видимо, нес к колодцу, чтобы обмыть крупные бордовые ягоды от прилипшей к ним земли.
– Здравствуйте, дедушка! – громко приветствовал я хозяина.
Тот вздрогнул и удивленно взглянул на меня, а потом перевел взгляд и на подошедшую Прасковью.
– Здравствуйте! Мир вам! – сказала Пашка и слегка поклонилась, затем, отбиваясь от докучавшей ей козочки, весело добавила: – Это ваша козушка?
Старик подошел к калитке и произнес сухим голосом:
– День добрый, ребятушки! Какими судьбами в наших краях?
– О, дедушка, это длинная история! – протянул я. – Вы нам лучше скажите, тут далеко до ближайшей деревни?
– Да вы, видать, заблудились! Али как?
– И то, и другое! – улыбнулся я виновато. – Так как же, далеко селение-то?
– Ближе всего к нам Никольское и до него от нас, почитай, верст десять будет!
– Ого! – вздохнул я. – Ну и занесло же нас!
– Скажите, а Никольское, это, случайно, не то село, где стоит заброшенный храм святителя Николая? Раньше в нем склад был... для удобрений. Озеро Никольское там еще рядом есть... – спросила Пашка, с трудом удерживающая за рожки слишком уж ласковую козочку.
– Ага, это самое! – согласился хозяин.
– Здорово! Слышал, Жор, это же ведь всего в восьми километрах от лагеря! – обрадовалась девчонка, а я подумал: «Не в восьми, а в восемнадцати, и нам столько верст за сегодня уже вряд ли отмахать! В лучшем случае сил хватит дойти к вечеру до Никольского... Что ж, и то было бы неплохо... Можно там попроситься на ночлег к дяде Мише, он очень обрадуется и не откажет, да и угостит по-королевски...»
– А вы, ребятушки, откуда сами будете-то? – поинтересовался старичок, рассматривая нас (особо мою футболку с храмом) с каким-то живым интересом.
– Мы, дедушка, из православно-молодежного лагеря «Зернышки»! Может, слышали? Мы храм Преображения Господня восстанавливаем, – ответила Паша.
– Храм Преображения?! – удивился хозяин. – Неужто его стали восстанавливать?!
– А разве вы не знали?
– Нет, кто ж нам тута, в такой-то глуши, подскажет! И давно?
– Этой весной только и начали. Но мы уже многое успели! Все вокруг очистили и внутри порядок навели... На День России с местными даже леса возвели, почти на половине храма! Теперь вот кое-какие стройматериалы завозятся: кирпич, песок, доски... В общем... дело... закипело, – доложила Прасковья, сдерживая бодавшую ее козу.
– Вот как оно, значит! Ну, слава Тебе Господи! Дождался я, старый, этого дня! – и хозяин хутора широко перекрестился на восток, а в глазах его, сильно выцветших от времени, заблестели слезы.
– Дедушка, а водички у вас тут испить можно? – спросил я.
Старик вдруг сильно оживился, лицо его как-то просветлело, и он деловито засуетился. Поставил сито с ягодами на лавочку, загнал козу во двор («А ну, Машка, не мешай людям!») и, постоянно повторяя «Ах вы, ребяточки, дождался я вас наконец, дождался!», стал ухаживать за нами, как родной дед за внуками, чем немало нас подивил. Хозяин напоил нас холодной колодезной водой, потом усадил в тени на лавочке под раскидистой рябиной и угостил клубникой, которую бережно обмывал и давал нам ягодку за ягодкой, отбирая самые большие и спелые.
– Ешьте вот ягодки, ребятушки, ешьте на здоровье! Ах, дождался, значит, дождался, слава Богу!
– Дедушка, спаси вас Бог за доброту и заботу, но нам пора идти дальше, – вставил я. – Хотелось бы дотемна дошагать все-таки до Никольского. А дороги-то у вас тут трудненькие... Вы нам лучше укажите, где он, путь в село-то.
Хозяин нахмурился:
– Да как же так, ребяточки?! Куда же вы пойдете? Вам, что, очень-очень в лагерь-то надо?
– Очень не очень, а с завтрашнего утра нас уже искать начнут! – сказал я.
– Ничего, обождут, а вы тут сегодня оставайтесь, устали, поди, и так сильно... Отдохнете хорошенько, я баньку вам истоплю, она-то ого, как всю хворь и усталость выгоняет! Покушаете по-человечески... У меня полно всякой вкуснятины припасено для дорогих гостей! Чего к вечеру в трудный путь пускаться, да все по лесу, мало ли... И кабаны шастают, и браконьеры попадаются... У нас лучше переночуйте: здесь места много! А утречком Семка, сынок мой младшенький, отвезет вас на мотоцикле с люлькой, куда укажете, хоть до самого лагеря! Его вот, к сожалению, нет сегодня на кордоне, на дальний участок уехал с осмотром... – так уговаривал нас хозяин.
Гостеприимству его не было предела.
«С чего бы это? – насторожился я в своем уме. – А вдруг этот старичок как-то связан с бандой Кривого? Он узнал нас и теперь всеми способами пытается удержать на хуторе, чтобы потом, ночью, сдать Назару опасных свидетелей! Ведь Ржавый ходил на кордон за самогоном и оружием... Хотя, конечно, вряд ли это был тот самый кордон, ведь мы ушли из тех мест на приличное расстояние. А может, кто его знает, может, кружим просто вокруг да около, не зная дороги...»
– Ой, дедушка, миленький, какой же вы хороший! – обрадовалась Паша и, встав с места, даже обняла хозяина и поцеловала в седину на щеке. – А знаете, я вас во сне сегодня видела! Так вот к чему все это было!
Старик в конец растрогался и, смахнув слезу, счастливо заулыбался:
– Ну, вот и ладненько... вот и хорошо... оставайтесь... А то я тут один на весь день остался: скучновато без человечьего-то голоса.
– Жор, ну ты как? Останемся? – спросила Пашка, с надеждою заглядывая мне в глаза. Похоже, она все же боялась возвращения в лагерь, думая, что все станут обвинять нас в самовольстве, обмане, мошенничестве, лености и связи с бандитами, а поэтому всячески оттягивала эти малоприятные разборки, навеянные ей кошмарным сном. Я же все надеялся, что батюшка, Людмила Степановна и «зернышки» поймут нас правильно и многое простят, а по сему и не хотел думать о всяких там обидных разборках. Но когда девчонка спросила меня, то я подумал еще вот о чем: провести остаток дня со своей несравненной Пятницей да еще с приличной кормежкой, банькой и спокойным ночлегом – было пределом моих мечтаний! И тогда я не заставил себя долго ждать и решительно согласился на радость и девчонке, желавшей помочь хозяину хутора, и старику, очень хотевшему задержать нас у себя хоть на немножко. Даже если бы мне заранее сказали, что хозяин лесного кордона связан с Назаром Кривым, я все равно бы согласился остаться тут, ибо почувствовал, что судьба дает мне последний шанс побыть вместе с Прасковьей, так как до моего отъезда домой осталось уже ровно двое суток! А впереди нас еще ждут разные разборки и дорога, дорога, дорога... Поэтому этот вечер и ночь, прожитые в лесной глуши, почти в идеальных условиях для отдыха, будут наградой за все наши мытарства, которые мы претерпели на пути к кладу отца Иоанна.
– Ах, деточки вы мои, родненькие, ах, миленькие... как же вы уважили старика! – запричитал хозяин, роняя слезы. – Ведь я вас, почитай, семьдесят лет жду! Почти всю свою жизнь окаянную… Да-да... Так оно и есть...
Пашка, казалось, странностей старика не замечала, а я невольно думал:
– Что же так взволновало хозяина?! Почему его так поразило наше внезапное появление на кордоне? И отчего так счастливо засветились его глаза, уж не от того ведь, что он получил возможность задержать нас и угодить Кривому! И как же он мог ждать именно нас в течение семидесяти лет? Все это было очень странным и никак не укладывалось в моей голове. И у меня с губ даже сорвался наивный и нелепый вопрос:
– Скажите, а вас случайно не Иоанном зовут?
Пашка вздрогнула от моего предположения и очень удивленно взглянула на меня, а потом и на старичка.
– Ой, нет, касатик! – спокойно улыбнулся хозяин. – Меня Семеном величают. Дедушка Сема, так меня и зовите.
– А меня Георгий, или просто Жорка! – сказал я и вздохнул разочарованно, так как мое дерзкое предположение распалось, а тайна хозяина хутора осталась. – А ее, – я кивнул на Пашку, – Прасковья!
– Очень, очень хорошо! – обрадовался дедушка. – Георгий и Параскева! Да, конечно... святые великомученики... да, мои любимые.... вот ведь как, Господи! – как-то задумчиво произнес хозяин, а потом обнял нас и прижал к себе на минутку. – Ах, ангелочки вы мои, как же я рад вас видеть! Дождался ты, старый Симеон, своего часа, дождался... Эх, вот ведь чудо-то... Ну, радуйся, отче Иоанне, сбылись твои слова!
Так мы и стояли под пахучими ветками цветущей рябины: я – по правую, а Пашка – по левую стороны от счастливого хозяина кордона и чувствовали, как его безграничная радость передается и нам, его незваным гостям, но, оказалось, таким желанным. Внутри разом исчезли все страхи, волнения и сомнения, хотелось лишь жить, веселиться, любить и творить добро. И уже никакие Кривые Назары не были нам страшны и опасны, а в душе зарождалась уверенность в завтрашнем дне и в благополучный исход нашего приключения.
ДЕДУШКА СЁМА
Солнце, казалось, разомлело на небосклоне от своей же жары и вовсе не собиралось опускаться к залитому знойным маревом горизонту. Дедушка Сема провел нас во двор своего дома и спросил у меня, улыбаясь:
– А чего это ты, Жорик, сравнил меня с отцом Иоанном?
– Не знаю, – пожал я плечами, – как-то вдруг подумалось, что батюшка Иоанн еще жив и проводит свои дни в лесной глуши, подальше от людей, которые некогда предали его... Нам отец Григорий рассказывал о его жизни...
– Эх-хе... – вздохнул хозяин. – Нет, к сожалению, погиб наш батюшка, сгинул в лагерях да ссылках. Даже если бы он и вернулся, было бы ему сейчас уже далеко за сто лет, как праведному старцу Симеону... Мне вот самому уже скоро восемьдесят стукнет, а я его видел еще будучи мальчишкой!
– Как, вы знали отца Иоанна?! – воскликнули мы.
– А как же! Вся наша семья ходила в Преображенский храм к батюшке Иоанну. Любил его народ и уважал. Очень хороший был иерей, праведный...
– Здорово! – обрадовалась Пашка. – Дедушка Сема, вы нам расскажете об отце Иоанне?
– Ах, вы мои касатики! Ну, конечно же, расскажу! Обязательно расскажу! Ведь вас ко мне прислал не кто-нибудь, а сам батюшка Иоанн! Во как! – и хозяин кордона многозначительно показал пальцем на небо.
– В какой-то мере да... – согласились мы.
– Эх, ребяточки, да вы ничегошеньки еще не знаете, какой сегодня день в моей жизни! Это просто Сретение с прошлым, с отцом Иоанном, ибо он еще давным-давно предсказал эту встречу!
– Неужели!? – искренне удивились мы.
– Да-да! И я ждал этого всю свою жизнь... – дедушка Сема вновь умилительно прослезился, но быстро взял себя в руки и радостно объявил: – Ну вот что, ангелочки вы мои, история эта длинная и удивительная. Давайте отложим ее на вечер, а сейчас займемся подготовкой к этому торжеству, ведь вы мои самые-самые дорогие гости за все то время, что я живу здесь, в лесной глуши... И я хочу принять вас как посланников небесных! Плохо только, что я так долго ждал, что успел состариться и ослабнуть хорошенько, поэтому вы меня уж простите, но без вашей помощи я уж и не смогу обойтись, чтоб все устроить, как следует...
– Ну что вы, дедушка Сема! – обняла Паша хозяина кордона. – Мы с большим удовольствием поможем вам! Говорите, что надо, мы это сделаем!
– Мы уже многое умеем! – вставил я.
И после этого работа на хуторе закипела. Первым делом мы занялись банькой: натаскали воды, дров, разожгли печку. Затем прибрались в доме, а в уютной горнице установили большой стол и накрыли его белой праздничной скатертью, которую хозяин использовал только на великие праздники. Я спустился в подвал за угощениями дедушки Семы. Каких там только не было припасов, которые нам, горожанам, и не снились: соленья, варенья, маринады, компоты, копчености. Не стану и перечислять, а то я чувствую, что у меня вновь начинает разыгрываться аппетит. Я извлек на свет Божий: банку вишневого компота, овощную солянку, маринованную капустку, огурчики хрустящие, икорку из кабачков, тушенку из лосятины, консервированную дикую утку, шматок ветчины копченой, небольшую головку домашнего сыра, сметану, масло, яички, мясо озерного гуся, ну и ведерко картошки. И понял, что всего нам все одно не перепробовать...
Паша принесла с огорода свежую зелень, лук, редиску, ранние огурчики (из парничка), а дедушка Сема добавил еще ко всему этому изобилию водочку с диким медом и блюдца с земляничным, черничным, голубичным и ежевичным вареньями.
Постепенно мы выяснили, что на кордоне обычно живет много народу: сын хозяина с женой и тремя детьми, да еще семья младшего егеря, состоящая также из пяти человек, ну и одинокий охотовед дядя Витя, который, правда, неделями дома не появляется, занимаясь своими делами и коротая время в лесных заимках или в палатке. Ну, а сейчас так все сложилось, что дедушка Сема остался совсем один: отцы семейств отправили своих жен в город повидаться с родственниками, а сами проверяли порядок на дальних участках хозяйства. Дети их находились в оздоровительных лагерях, так как учились в городе, в интернате. А дядю Витю застать дома летом было архисложным делом.
– Не боязно ли вам тут одному? – поинтересовался я у старого лесничего. – В районе орудует шайка расхитителей храмов, браконьеры, поди, шастают...
– Меня Господь бережет, чего же мне бояться! – усмехнулся хозяин кордона. – А с разными бандитами да браконьерами приходилось не раз встречаться: и стреляли в меня, и с топором ходили, ножом угрожали и вилами замахивались, и с кулаками кидались, да вот только, как видишь, жив-здоров, не одолела злая сила, трудно ей, видать, идти поперек рожна...
Холодные закуски мы разложили по тарелкам и блюдам и аккуратно расставили на столе. В вазах разместили букеты полевых цветов. Получилось все очень торжественно и красиво. На горячее решили отварить гусиное мясо, да нажарить картошечки с лисичками! А тут подошло и время баньки. Первой мы отправили туда Прасковью, а я, взяв лукошко, пошел в окрестности кордона собирать грибы, ведь мы видели их там в огромном количестве. Дедушка Сема отправился загонять по дворам скотинку.
Когда я возвращался, неся полный короб аппетитных рыжих лисичек, то отметил, что солнце наконец-то пробудилось, засуетилось и как-то поспешно, оттого и неловко, стало уходить из небесного дома. Золотой свет его огненных одежд ярко полился по дремучему лесу, наполняя все кругом какой-то торжественностью. Душа моя тоже сладко затрепетала от предвкушения чего-то величественного и значимого, что скрывала в себе тайна дедушки Семёна и всего этого охотничьего кордона. Я ускорил шаг и вошел во двор в тот самый момент, когда Пашка выходила из баньки. Эх, друзья мои, как же она была хороша в тот момент! Никогда еще я не видел ее такой прекрасной! Чистая, румяная, с распущенными по плечам волосами и окруженная ореолом солнечной радуги, девчонка стояла на порожке бани и, подставив свое милое лицо под живительные струи заходящего светила, чему-то загадочно улыбалась. На ее длинных ресницах озорно бегали разноцветные зайчики... Пораженный, я только и смог выдавить из себя: «С легким паром!»
Потом настал мой черед идти в баню, смывать всю грязь и груз наших лесных приключений. Прасковья стала готовить ужин, а дедушка Сема продолжал ухаживать за многочисленной скотинкой, ведь ее надо было не только загнать, но еще и попоить, и дать корма на ночь. В такой баньке я еще никогда не парился! Так было здорово! Я нещадно хлестал себя березовым веничком, стонал от сильного жара, обливался холодной водой, черпая ее деревянным ковшиком из огромной бадьи, и чувствовал, как из меня выходят все болячки, все переживания прошлых дней. Исчезали обиды, усталость, разочарования, уныние, злость. Тело обретало чистоту, а сердце наполнялось необъяснимой радостью и уверенностью в том, что все теперь будет только хорошо, что и бандитов обязательно найдут, и клад отца Иоанна вернется к людям. Я будто заново рождался в этой лесной баньке, окруженной высоченным бурьяном и густым шиповником. Мои кожа, мышцы, суставы и кровь пропитывались живительным жаром русской бани, в душе разгоралась любовь ко всему, что меня окружало: к лесу, солнцу, небу, ветру, душному вечеру, ароматному лугу, неугомонным птичкам, к лесному кордону, затерянному среди мещерских просторов, к странному дедушке Семе и его тайне... Очень захотелось вернуться к «зернышкам», отцу Григорию, Людмиле Степановне, к родителям... Обнять их всех, почувствовать их тепло и биение добрых сердец... И я невольно подумал: вот отчего улыбалась Паша, выйдя из этого дымного, жаркого чистилища! Какая-то скрытная благодать царила на этом хуторе, и она тоже, видать, коснулась девичьей души и затронула струны ее сердца, заставив литься мелодии любви, добра и мира...
Поэтому когда я вошел в горницу, наполненную умопомрачительными ароматами пашкиной стряпни, то походил, наверное, на сказочного доброго молодца, только что искупавшегося в котле с кипящим молоком и превратившегося в прекрасного принца! Зеркала в доме не было, и я не мог взглянуть на себя со стороны, чтобы убедиться в правдивости своих предположений, но заметил, как удивленно взглянула на меня Прасковья, да так и замерла на месте, не отводя от меня своих пронзительных глаз. И я остро ощутил в себе неожиданное открытие: кажется, мы с Пашкой стали на год взрослее! Мы стояли, как зачарованные, и с интересом разглядывали друг друга, точно видели впервые! Да, мы здорово изменились и преобразились после той баньки... У меня в руках было мокрое пушистое полотенце, а у Пашки – чашка с салатом, остро пахнувшим чесноком, укропчиком, да свежими огурчиками. Не знаю уж, сколько бы длилось это наше какое-то просто необъяснимое противостояние и чем бы оно закончилось, да только тут в избу вошел хозяин и вывел нас из этого странного оцепенения.
– Ну, ангелочки вы мои, какие же вы красивые у меня! Давайте-ка теперь к столу поближе!
Пашка смущенно улыбнулась, и ее щечки и губки запылали, точно алые бока спелой клубнички. Она поставила чашку на стол и помогла дедушке Семе присесть на лавочку. Я утер влажным полотенцем пот, выступивший на моем пылающем волнением лице, немного успокоился и тоже почему-то заулыбался. Затем Прасковья прочла соответствующие молитвы, мы перекрестились, поклонились образам и уселись за роскошный стол. Аппетит разыгрался отменный, и я вряд ли когда забуду тот вечер, проведенный в домике на глухом кордоне. Сначала дедушка Сема рассказал нам о житье-бытье лесников, потом стал расспрашивать о нашем лагере, о том, как сохранился храм Преображения, о батюшке Григории. Пашка добавила еще новость о том, что мы нашли старое Евангелие и в нем странную записку отца Иоанна. Когда хозяин кордона узнал о содержании этой бумажки, то очень оживился и удивился этому известию:
– Эх, так значит, клад батюшки Иоанна все еще ищут! – вздохнул дедушка Сема, убирая крошки хлеба со своей бороды. – Ай да отче, ловко же он все устроил!
Когда Паша поведала о том, как мы пытались найти тот клад, я оборвал ее и спросил загадочно улыбающегося хозяина:
– Скажите, дедушка, а как вы считаете, клад отца Иоанна действительно существует?
– Да, ребяточки, отец Иоанн завещал нам все богатства Преображенского храма и часть ценностей из окрестных церквей, которые закрылись еще раньше. Если б вы только видели, каким великолепным было убранство в Преображенском! Много серебра, позолоты, каменьев всяких, икон старинных... Книги-то и те как были украшены! Не то, что нынче стало... Сейчас больше все только одна видимость... И я на все это смотрел своими глазами, когда храм еще служил и тогда, как пришлось все эти богатства превращать в клад!
– Как, вы видели клад отца Иоанна? – удивленно воскликнул я и даже привстал с места.
Мы с Пашкой переглянулись.
– Скажу вам больше, ребятушки, я даже знаю, где это сокровище схоронено, и помогал отцу Иоанну его запрятывать!
– Вот как?! – снова изумились мы, а я тут же еще и добавил: – Оно в Никольском храме, верно? Там, как зашифровано в записке! Правда, дедушка Сема?
– В Никольском?! – хозяин удивленно взглянул на меня. – Почему в Никольском?
Мы с Пашкой вновь переглянулись.
– Ну, а где же?! – уже неуверенно произнес я.
– Клад батюшки Иоанна лежит в более надежном месте и вновь вернется к людям, когда откроется Преображенский храм.
– А что же тогда мы... – сказала Пашка, но я толкнул ее ногой, не дав договорить.
Однако хозяин нас уже, похоже, раскусил. Он улыбнулся и изрек, расправляя усы:
– Ну-ка, внучатки вы мои, расскажите-ка мне, старику, что же вы нашли в Никольском храме? Кажется, я начинаю понимать, что за нелегкая занесла вас в леса дремучие!
Мы решили, что дедушке Семе вполне можно довериться во всем и не стали скрывать тайны Никольской церкви, потому что найденное в ней нам уже больше не принадлежало...
Мы, сменяя друг друга, как смогли, поведали доброму хозяину обо всем, что случилось с нами с того момента, как я, спасаясь от грозы, влетел в заброшенный храм, и по тот день, как мы набрели на ржавый указатель, приведший нас в лесничество, упустив в своем рассказе лишь сцену с «ползучим пыреем». Дедушка Сема слушал нас с большим интересом, нервно теребя то усы, то бороду. Лицо его стало светлеть и озаряться какой-то загадочной улыбкой, а сам он часто вздыхал и покачивал головой.
Когда мы выговорились, хозяин сочувственно крякнул и, отпив кваску, поманил нас к себе:
– А ну-ка, ребяточки, идите-ка сюда ко мне поближе!
Мы перебрались к дедушке Семе и сели около него: я – справа, Паша – слева. Он обнял нас и прижал к себе.
– Ах, деточки вы мои, не печальтесь! Господь наш Всемилостивый устроил все лучшим образом. Досталось вам, конечно, бедненькие вы мои, но не беда, все ведь обошлось... Господь никогда не оставит в беде тех, кто Ему верно служит и кто любит Его... Надо было немного претерпеть, чтобы достичь лучшего и большего.
– Дедушка, а клад-то все-таки бандитам достался! – вздохнула Пашка.
– Шиш им достался! – вдруг весело произнес хозяин и покрепче прижал нас к себе. – Они хотели батюшку Иоанна перехитрить, да ничего из того не вышло! Многие хотели кладом завладеть, а для чего? Только для своей выгоды и наживы! Но Господь не допустил разграбления! Вы, ребятки, принесли мне благую весть о том, что храм возрождается, и теперь, значит, уже недолго остается ждать, когда сокровища вновь украсят его, и мы сможем сказать: «Слава величию Твоему, Господи!»
– Вы думаете, что бандитов найдут и клад будет возвращен? – снова спросила Прасковья.
– Конечно, воров обязательно найдут (может, уже и нашли), им не уйти от Господней кары! И этот ваш Никольский клад тоже вернется к людям!
– Что значит «этот»? – насторожился я. – А разве существует еще и другой?
– Вот что, ребятишки, кажется, пришло время и мне поведать вам свою тайну! – улыбнулся дедушка Сема.
И он начал свой, немало подививший нас, рассказ:
– Отца Иоанна в нашем районе все очень любили и уважали. Он был силен и в слове, и в деле. И службы вел, как подобает, и проповеди его приезжали послушать даже из соседних городов. Бедных и нищих батюшка не забывал, помогал всем нуждающимся и обремененным. Я помню его уже плохо, маленький тогда совсем был... Иногда казалось, что он и есть сам Бог-Отец! (дедушка Сема усмехнулся в усы). Родители мои по большим праздникам обязательно ездили в храм и меня с собой тоже брали. Нам, конечно, ближе-то было в Никольскую церковь, но отец настаивал на посещении непременно Преображенского храма, где служил батюшка Иоанн. Власти боялись отца Иоанна, зато и уважали. Поэтому, когда начались гонения на духовенство и стали закрываться церкви, Преображенский храм долго не трогали. К концу 30-х в районе остались всего два действующих храма: Преображенский и Никольский. В Никольском служил отец Николай, он был лучшим другом батюшки Иоанна. В 37-м отца Николая арестовали по ложному доносу, хотели упрятать в лагеря на 10 лет, но друг вмешался в ход следствия и с Божьей помощью спас его от заключения. Больше того, отец Николай вновь стал служить в своем приходе, и арестовали его уже после войны, когда отца Иоанна уже сгноили в заточении. Батюшка Иоанн был для властей, как кость в горле: он смело обличал указы чиновников, призывал людей сплотиться возле Православной церкви, даже не переставал в колокола звонить, хотя это и было строго запрещено. В чем только его не обвиняли! В конце концов нашлись иуды и на отца Иоанна. В область полетели доносы. Власти готовились расправиться с неугодным батюшкой. Дело шло к аресту. Сам я тогда малец еще был, где-то девятый годок только шел, это я вам со слов отца своего все рассказал. Среди местных чиновников было немало тех, кто уважал отца Иоанна. Они тайно исповедовались у него, крестили детей, соборовали больных родственников, отпевали усопших, сами старались причаститься. Батюшка никому не отказывал, ездил на лошадке и в город, и в отдаленные деревушки, и на хутора. И у нас на кордоне был, когда тайно окрестил мою младшую сестренку. Отец говорил, что друзья успели предупредить батюшку о предстоящем аресте и закрытии храма. Но он не думал о том, чтобы уйти самому, а позаботился только о сохранении церковного убранства, ибо знал, что злые люди все растащат по своим углам.
