Текст книги "Выбитый генералитет"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Л. Г. Петровский
1902–1941

Леонид Григорьевич Петровский – один из наиболее молодых и перспективных военачальников предвоенных лет. Службу в Советской Армии он начал в 1918 году, в годы гражданской войны прошел отличную боевую школу: командовал взводом, ротой, полком, воевал на многих фронтах, был трижды ранен.

Закончил с отличием Военную академию РККА, а позже курсы усовершенствования высшего комсостава. По окончании академии командовал батальоном, полком, был начальником штаба стрелковой дивизии. В 1937 году в звании комкора Петровский командовал стрелковым корпусом. В декабре он – командующий Среднеазиатским военным округом, а потом заместитель командующего войсками столичного, Московского округа.

А в мае 1938 года вдруг последовал арест, заключение как врага народа в Лефортовскую тюрьму, приказ наркома обороны об увольнении его из армии. Наверняка, его бы расстреляли, если б не помощь отца – кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б)… В декабре 1940 года Петровского вновь зачислили на службу в армию, назначили командиром корпуса. С ним он в июне 1941 года в составе 21-й армии вступил в бой против немецко-фашистских войск. Июнь, июль и август корпус вел тяжелые оборонительные бои в Белоруссии, в районе Рогачева и Жлобина. Там, осуществив на бобруйском направлении контрудар, корпус успешно форсировал Днепр, углубился в расположение противника почти на 30 километров.

Для немецкого командования этот удар, где на решающем направлении действовал корпус генерала Петровского, оказался полной неожиданностью. Оно спешно направило на угрожающее направление мощные резервы. Немцы с трудом остановили наступление советских войск. В результате превосходства в силах и средствах противнику удалось окружить части корпуса, вынудить их вести бой в невыгодных для них условиях.

В это время через прибывшего на самолете делегата связи генерал-лейтенант Петровский получил приказ о назначении его командующим 21-й армией. Подчиняясь приказу, он должен был вылететь на том же самолете в назначенную армию, но не сделал этого. Он отказался покинуть находившиеся в тисках окружения подчиненные ему части. Попросил командование Западного фронта отсрочить время вступления в новую должность до вывода корпуса из окружения.

Его заставили пойти на такой шаг чувство воинского долга, ответственность за судьбы подчиненных ему людей и просто гражданская совесть.

Прорыв был назначен на 17 августа 1941 года. После почти 50-дневных ожесточенных боев части корпуса понесли значительные потери в живой силе и боевой технике. Однако личный состав не потерял уверенности, он был в полной решимости выйти из трудного положения, верил своим командирам и генералу Петровскому, осуществляющему этот дерзкий маневр.

Корпусу удалось прорвать кольцо окружения, однако в ходе прорыва генерал был смертельно ранен.

И. И. Блажевич
1903–1945

Генерал-майор Блажевич погиб за две недели до дня Победы. Случилось это за Веной, когда полки вели ожесточенные бои в голубых Альпах, наступая на Линц.

– Вот и все, – тихо проговорил раненый, не потеряв сознания. – Пришел мой конец.

Представитель Ставки маршал Тимошенко приказал доставить тело комдива самолетом в Москву…

Нелегким был боевой путь этого военачальника и начался он у памятной Сталинградской высоты, что вознеслась над Доном у казачьей станицы Сиротинской. Вблизи нее, именуемой на военных картах 180,9, пролегала дорога, по которой противник наносил главный удар. Ему даже удалось с ходу занять ее, что осложняло обстановку для отходящих к Волге наших войск.

Приказ командиру 119-го гвардейского стрелкового полка был коротким:

– Противника выбить, высоту занять и удерживать до последней возможности.

– Есть, – ответил Блажевич, – задача понята и будет выполнена.

Обстановка в августе 1942 года была напряженной. В эти дни армейская газета писала: «Бои, происходящие сейчас на юге, бои на Дону, на нашем участке, – решают исход войны. Здесь идет борьба за Москву, за Родину, за наши богатства, за наши дела, за наши семьи, за каждого из нас. Ни шагу назад! Только вперед – приказывает нам Родина. Мы можем и должны выполнить этот священный призыв отчизны…»

Батальон капитана Кузнецова внезапным ударом выбил немцев с высоты, отбросил их от Дона. К утру 21 августа подразделения гвардейцев – в прошлом воздушных десантников – спешно стали оборудовать оборонительные позиции в уверенности, что противник не замедлит с атакой.

Взвод младшего лейтенанта Кочеткова занял позицию вблизи дороги. Три отделения по пять человек, с офицером шестнадцать. Еще во взводе два ручных пулемета, одна бронебойка – длинноствольное противотанковое ружье – и бутылки с зажигательной смесью, чтобы поджигать танки, если они приблизятся вплотную.

Гвардейцы не сумели надежно закрепиться, на них обрушился артналет. Звенящие разрывы снарядов, надсадное кряканье мин, хищный посвист осколков и пуль, крики команд – все смешалось в оглушительный хаос звуков. Вдавливая тело в землю, гвардейцы лежали в томительном ожидании атаки.

И она наступила. В напряженной тишине послышался отдаленный рокот танков, потом треск автоматов гитлеровской цепи.

И начался бой. Он продолжался двое суток. Полег весь взвод Кочеткова, сам командир батальона был смертельно ранен. На позиции гвардейцев и вблизи нее дымились шесть порыжевших от огня немецких танков. Но высота оставалась в наших руках…

Листаю архивные документы. От них исходи? особый запах, запах времени. На пожелтевшей бумаге выцветшие строчки: «Полк под командованием И. И. Влажевича на рассвете 21.8.1942 г. в ожесточенном бою сумел отбросить численно превосходящего противника, поддержанного большим количеством танков. Товарищ Блажевич своим личным примером и храбростью воодушевлял бойпов и командиров на выполнение поставленной задачи…»

По представлению командующего Донским фронтом К. К. Рокоссовского Иван Иванович был удостоен ордена Красного Знамени.

Так начальники оценили его боевые качества офицера и патриота страны. А совсем недавно его судили, позорно обвиняли в предательстве, называли врагом народа. И грозила ссылка, но выручили товарищи, не поверили навету, высказали протест обвинению. Однако сидеть в Лефортово пришлось…

Беда подкралась исподволь. В январе 1935 года Блажевич делал доклад на собрании рабочей молодежи Феодосийской табачной фабрики о роли комсомола в гражданской войне. Он живо и интересно рассказывал о боевом пути комсомола. Поскольку доклад читался вскоре после убийства С. М. Кирова речь неизбежно зашла об этом злодеянии. В соответствии с тогдашними установками докладчик связал террористический акт с антипартийной деятельностью Каменева и Зиновьева и закончил словами: «Приходится сожалеть, что эти люди раньше нами руководили».

Выступление Блажевича было расписано клеветниками, спекулирующими на бдительности, как «вражеская вылазка». Бессовестно исказив его мысли и слова, ему приписали такое заявление: «Приходится с сожалением констатировать, что бывшие вожди нашей партии, имеющие большие заслуги перед революцией, теперь у нас сидят за решеткой».

Было срочно сфабриковано персональное дело, поступившее на рассмотрение в партбюро. Хорошо зная своего начальника штаба, коммунисты полка не поверили клеветникам. Было известно, что за отличную работу Блажевич получил четырнадцать благодарностей от командования, несколько раз отмечался в приказах по Киевскому и Харьковскому военным округам, награждался личным оружием, грамотами, именными часами, ценными подарками.

В течение семи лет он избирался членом бюро 72-го и 8-го полков и Киевской пехотной школы, боролся за генеральную линию партии, громил участников антипартийных групп, выступал с политическими докладами перед красноармейцами, рабочими, колхозниками. Известны были и его личные качества: высокая принципиальность, честность, любовь к бойцам, безупречное поведение в бою.

Поэтому, когда встал вопрос об исключении Бла-жевича из партии, чего добивались клеветники, коммунисты полка отвергли это предложение. Но персональное дело Блажевича обсуждалось в обстановке недоверия и подозрительности, усиленно нагнетаемых после убийства Кирова, и это не могло не сказаться при окончательном решении вопроса. В полку было принято постановление вывести Блажевича из членов бюро и объявить ему строгий выговор «за неточную формулировку».

Дивизионная партийная комиссия, однако, не согласилась с парторганизацией 8-го стрелкового полка. Выступление Блажевича было расценено как якобы антипартийное, и он был исключен из ВКП(б). После апелляции исключенного президиум Харьковской окружной партийной комиссии восстановил его в партии, но принял решение: «За антипартийное выступление на рабочем собрании молодежи объявить Блажевичу строгий выговор с предупреждением». Подобная формулировка набрасывала тень на политическую благонадежность Блажевича и послужила причиной, препятствующей посылке его в последующие годы на учебу.

По свидетельству партбюро 8-го стрелкового полка Иван Иванович все время «работал в парторганизации как один из активнейших и честных коммунистов». Поэтому в августе 1937 года полковая парторганизация ходатайствовала о снятии с него взыскания, «так как И. И. Блажевич в своей практической работе доказал преданность партии и ее ЦК. Товарищ Блажевич вполне благонадежный и достойный командир РККА». При обмене партийных документов взыскание было снято. Казалось бы, Иван Иванович мог вздохнуть спокойно… Однако буквально через несколько недель на него обрушился новый удар. Осенью 1937 года Блажевич был вызван на заседание партийной комиссии и вновь исключен из партии за выступление 1935 г., за которое он уже понес наказание. На этот раз к прежнему обвинению было добавлено: «…И за то, что не вел активной борьбы с троцкистами в полковой организации».

При служебной аттестации за 1937 год начальник политотдела дивизии не согласился с мнением командира полка: «…Должности начальника штаба полка вполне соответствует и заслуживает очередного продвижения по службе, достойный кандидат на курсы «Выстрел»» и заключением командира дивизии: «Оставить в занимаемой должности начальника штаба полка». Мотивируя отказ утвердить аттестацию, начальник политотдела писал: «Блажевич в октябре 1937 г. дивизионной парткомиссией 3-й дивизии исключен из партии… Если решение будет утверждено окружной партийной комиссией, то Блажевич оставаться в армии не сможет».

Таким образом, сбылась горькая пословица: «Беда никогда не приходит одна». Над несправедливо исключенным из партии коммунистом нависла угроза увольнения из армии, без которой он не мыслил своего существования.

И вновь на защиту Блажевича встала парторганизация 8-го стрелкового полка. Она ходатайствовала не только об оставлении его на прежнем посту, но и о повышении в должности и награждении медалью «XX лет РККА».

В политической характеристике полковое партийное бюро отмечало: «Осенью 1937 г. дивизионная партийная комиссия… несмотря на положительные отзыва парторганизации, вновь пересмотрела вопрос о Блажевиче и исключила его из партии… Несмотря на явно несправедливый к нему подход и по существу издевательство, тов. Блажевич все это время продолжает быть активным и добросовестным работником, вполне заслуживает полного доверия».

Но все же клевета сделала свое дело. 30 июня 1938 года последовал приказ наркома обороны об увольнении Блажевича в запас. 19 июля, еще до того, как распоряжение об этом поступило в полк, Иван Иванович был арестован органами НКВД как «враг народа».

А. И. Блажевич рассказывал: «Утром 19 июля отец, как всегда, ушел на службу. Днем на квартиру пришел лейтенант, принес его плащ и сообщил, что отец арестован. «Не беспокойтесь, это недоразумение», – сказал он, прощаясь. Вечером был обыск, все перевернули вверх дном. Нашу семью немедленно выселили из дома начсостава на окраину города».

С июля 1938 по апрель 1939 года по делу Блажевича велось следствие. О том, какие при этом применялись меры воздействия на заключенного, красноречиво свидетельствует такой факт. Когда было разрешено свидание с родственниками, Блажевича не узнал собственный сын: «Отец, не имевший ни одного белого волоска, весь поседел».

Помимо обычного в те времена обвинения «в связях с врагами народа» (в 1937–1938 годах несколько раз сменялось и арестовывалось руководство полка и дивизии), Блажевичу инкриминировалось то, что он в 1935 году во время выступления на рабочем собрании в Феодосии якобы пытался защищать Каменева и Зиновьева, чем вызвал возмущение присутствующих; в 1937 году после ареста Тухачевского, Якира и других военачальников публично высказывал сомнение в их виновности; в 1938 году возражал против введения в армии института комиссаров; оскорблял политработников полка.

Блажевич категорически отвергал все обвинения в контрреволюционной деятельности, отказывался подписывать фальсифицированные протоколы допросов, опровергал на очных ставках ложные измышления и доказывал, что он всю свою жизнь был честным, преданным делу партии, коммунистом. Так же он держался и на заседании военного трибунала Харьковского военного округа, состоявшемся в апреле 1939 года.

Поскольку аргументы обвинения были весьма шаткими, а Блажевич категорически отказывался признать свою вину, суд вынес довольно умеренный, по тем временам, приговор. Блажевич был подведен под действие статьи 58¹, часть первая и осужден на 4 года заключения с лишением воинского звания.

Находясь после суда в Симферопольской тюрьме, Иван Иванович через одного из солдат охраны, ранее служившего под его начальством, передал на волю друзьям письмо, в котором рассказывал о своем положении. С помощью опытного адвоката были составлены прошения в Главную военную прокуратуру и Военную коллегию Верховного суда СССР. В этих жалобах опровергались аргументы обвинения и разоблачались нарушения законности в ходе следствия и суда.

23 августа 1939 года дело Блажевича было пересмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР. Принимая во внимание то, что за выступление 1935 года обвиняемому был вынесен по партийной линии строгий выговор, снятый в 1937 году при обмене партийных документов; противоречия и путаницу в показаниях свидетелей обвинения; недоказанность предъявленных обвинений, положительные аттестации за все время службы в армии – Военная коллегия сняла с И. И. Блажевича обвинения в контрреволюционных преступлениях, предусмотренных статьей 58¹, часть первая. Дело было прекращено, и 5 сентября 1939 года он был освобожден из-под стражи.

На всю жизнь сохранил Иван Иванович благодарность своим товарищам, коммунистам 8-го стрелкового полка.

Весной 1944 года автор книги, служивший замполитом подразделения дивизии Блажевича, был свидетелем знаменательного разговора. Как-то вместе с начальником политотдела он был вызван по делам службы к комдиву. Закончив беседу, Иван Иванович, показав на дело, лежащее у него на письменном столе, грустно сказал:

– Требуют предать суду военного трибунала этого офицера, – и назвал фамилию одного нашего сослуживца.

Нам было известно, что молодой командир, о котором шла речь, недавно за хорошую работу был представлен к очередному званию. Начальник политотдела напомнил об этом Блажевичу.

– Знаю, – сказал комдив. – Самое печальное во всем этом – возмутительная беспринципность командира и замполита части. Когда месяц тому назад они представляли офицера к повышению, то не поскупились в аттестации на всяческие похвалы, а стоило только человеку споткнуться, как забыто все хорошее о нем. Почитайте, какую характеристику они написали теперь. Законченный преступник, да и только. Разве так поступают настоящие коммунисты…

Иван Иванович задумался, помолчал, и затем, как-то посветлев, продолжал:

– Вы знаете, что в 1938–1939 годах я был в тюрьме по обвинению политического характера. Тем не менее, командир полка, комиссар, наша парторганизация прислали в Военную коллегию, где разбиралось мое дело, положительную характеристику на меня, так называемого «врага народа».

Вы понимаете, сколько надо было иметь мужества и партийной принципиальности, чтобы так поступить. Именно эта характеристика сыграла решающую роль в моем освобождении и последующей реабилитации… – И обращаясь к начальнику политотдела, Блажевич закончил: – Разберитесь вместе с прокурором в этом деле. По-моему, офицера не следует судить. Наложим на него взыскание, переведем в другую часть. Он человек способный и быстро исправится.

Иван Иванович оказался прав. Через несколько месяцев офицер, о котором шла речь, был награжден боевым орденом…

После освобождения Блажевич поехал в Москву и добился восстановления в воинском звании и кадрах Красной Армии. Приказ об увольнении в запас был отменен и 11 декабря 1939 года последовало назначение Блажевича преподавателем тактики Саратовских курсов усовершенствования командного состава запаса. Затем он был назначен на должность командира батальона этих курсов.

В Саратове И. И. Блажевич провел всего несколько недель. В конце года его перевели в аналогичное военно-учебное заведение, расположенное в Красном Куте, небольшом городке в Заводжье. Помимо него здесь было еще несколько старших командиров, только что возвращенных из тюрем и лагерей. С некоторыми из них Иван Иванович близко сошелся. Особенно он дружил с майором Котовым и Карапетяном. Впоследствии все трое стали Героями Советского Союза. П. А. Котов погиб в конце 1944 года в Югославии, командуя гвардейским корпусом, И. И. Блажевич довел свою гвардейскую дивизию до Вены, М. А. Карапетян был одним из лучших командиров кавалерийских полков на юге. «Действуя со своим полком в тылу врага на удалении 30 км от линии фронта, Карапетян был ранен и потерял зрение. Но как ни уговаривали его, он отказался эвакуироваться в госпиталь до окончания боя. Собрав командиров подразделений, Карапетян заявил: «До тех пор пока вы не возьмете опорный пункт, я полк не оставлю…»

Получивший, наконец, возможность перейти на строевую работу, Блажевич вскоре зарекомендовал себя наилучшим образом. В январе 1941 года начальник курсов писал о нем: «Обладает хорошей методической подготовкой, помогал комсоставу в работе. Как командир и товарищ, пользовался среди подчиненных и равных по службе большим авторитетом. Имел тесную связь с массами. Дисциплинированный, требовательный, волевой командир. За первый сбор 1940 года батальон имел хорошую оценку по всем разделам боевой и политической подготовки. За второй сбор батальон так же получил «хорошо», а по огневой подготовке «отлично». Сам товарищ Блажевич отличный стрелок из всех видов оружия. Упорно работает над повышением своего политического и военного уровня… За хорошие и отличные показатели в работе неоднократно премировался».

В конце 1940 года осуществилась давняя мечта Блажевича: он был зачислен слушателем первого курса факультета заочного и вечернего обучения Военной академии им. М. В. Фрунзе. А вскоре заполыхала война. Блажевич принял командование 119-м гвардейским полком.

24 ноября 1942 года полк перешел в наступление. Преследуя противника, его подразделения за три дня преодолели 154 километра, с боями заняли многие населенные пункты. На плечах отступающего противника гвардейцы первыми форсировали Северский Донец и заняли на нем плацдарм в районе Верхне-Потаповской и Нижне-Калиновской. Отражая контратаки численно превосходящего противника, они удерживали важный рубеж до подхода главных сил.

Особое мастерство проявил командир полка Блажевич в стремительном наступлении на Шахты. Овладев населенным пунктом Каменоломни, батальоны полка устремились к городу. Преодолевая сопротивление противника, они ворвались на окраину Шахт. Разгорелся уличный бой. 12 февраля в 10 часов утра гвардейцы подняли флаг на здании в центре города.

В боевом донесении Блажевич писал:

«При занятии населенного пункта Каменоломни и города Шахты захвачено: паровозов – 36, орудий разного калибра – 10, танков – 4…»

Командование 5-й ударной армии от имени Верховного Совета страны наградило отважного командира полка орденом Александра Невского.

А потом был Миус, и там ранение, и очередное звание, и новое назначение. В конце июня 1943 года Иван Иванович принял 221-ю гвардейскую дивизию. Новому комдиву была поставлена задача в короткий срок подготовить соединение к серьезным боям по прорыву немецкой обороны. Глубина ее многополосных укреплений доходила до 70 километров. В ней доты, дзоты, минные поля, проволочные заграждения. Немецкие газеты вещали, что штурмовать «Миус-фронт» равно попытке прошибить лбом гранитную стену.

И вот на рассвете 17 июля 221-я дивизия при поддержке штурмовой авиации и артиллерии атаковала оборону врага. Испытывая упорное сопротивление, полки дивизии «прогрызали» оборону, настойчиво продвигаясь к ключевой высоте «Саур-Могиле». До нее оставалось совсем немного, когда к участку прорыва подошли немецкие танки и нанесли мощный контрудар. Он пришелся по флангу дивизии, 695-му полку. Танки смяли его боевой порядок, вышли к штабу, нарушили управление.

Это была третья попытка советских войск сокрушить «Миус-фронт». И она окончилась неудачей. Войска Южного фронта вынуждены были отойти на исходные позиции, откуда семнадцать дней назад начали наступление.

Из Москвы прибыла комиссия во главе с генералом.

– Где 695-й полк? – допрашивал он комдива. – Вы бездумно бросили его в огонь! За это командира отдают под трибунал.

– Полк погиб, но не отошел. А неудача потому, что противник на том направлении оказался сильнее нас, – отвечал Блажевич.

– Когда дивизия терпит поражение, виноват ее командир.

– Я не уклоняюсь от ответственности. Сделал все, что мог.

Полковник с трудом сдерживал себя, выслушивая столь грозное и незаслуженное обвинение.

Решение легло на стол командующего фронтом генерала Толбухина. Он внимательно прочитал его. «Обвинить и снять с должности Блажевича? За что?..» Он знал комдива, была ему известна и обстановка, в какую попала дивизия. И не только она одна. Противник бросил к месту прорыва значительные танковые и механизированные силы. Снял их из-под Курска, Харькова. «На один 695-й полк обрушилось почти сто танков!»… Неудача постигла не только дивизию, но и 5-ю ударную армию, весь Южный фронт.

– Снять с должности просто. Снимем и лишимся опытного командира, – решил командующий и не стал утверждать предложенное.

Дивизию направили на южный участок фронта, в 44-ю армию, наступавшую на Таганрог. Глубоким маневром дивизия способствовала освобождению Таганрога.

А потом был Мариуполь и Приказ Верховного Главнокомандующего, в котором в числе отличившихся была упомянута дивизия Блажевича, удостоившаяся звания «Мариупольской». Сам комдив вновь был награжден орденом Кутузова 2-й степени.

В дальнейшем дивизия действовала в составе 28-й армии, той самой, которая освобождала Ростов, командовал ею генерал Герасименко. За период наступательных боев от Миуса дивизия прошла 450 километров, освободила 72 населенных пункта, на ее счету тысячи уничтоженных солдат и офицеров противника и много вражеской боевой техники…

Мне довелось служить под начальством полковника Блажевича на Карельском фронте. Памятно форсирование Свири, освобождение селений, нескончаемые бои в карельских лесах. Из рук комдива получил свой первый боевой орден.

Вспоминается эпизод, когда после длительного боя в окружении нашему батальону удалось вырваться из смертельного кольца.

На лужайке стоял строй: не батальон и даже не рота. На знакомых лицах, худых, изможденных, страшная усталость. Только лихорадочно горят глаза. Обмундирование изодрано.

Из штаба прибежал дежурный офицер:

– Не расходиться! Сейчас приедет комдив! Звонил по телефону…

Комдив, на ходу соскочив с «виллиса», шагнул к командиру батальона. Тот, привычно одернув гимнастерку и поправив на боку сумку, начал было докладывать.

– Знаю! Все знаю, Матохин. – Комдив обнял его, расцеловал. – Молодец, комбат! А я уж не думал свидеться… Спасибо… Спасибо…

Он снял со своей гимнастерки орден, которым был награжден за бои у донской станицы Сиротинской, и прикрепил комбату.

… Говорили, что потом он получил внушение: не имел права вручать свой орден другому. Но что было, то было. Из песни, как говорится, слов не выкинешь…

После Карелии генерал Блажевич повел гвардейскую дивизию под Будапешт, на грандиозное и кровопролитное сражение у озера Балатон, освобождая многие венгерские и австрийские города, красавицу Вену. Дивизия снова действовала в составе Южного фронта, именовавшегося теперь 3-м Украинским. По-прежнему командовал им ставший маршалом Федор Иванович Толбухин.

В торжественных приказах Верховного Главнокомандующего снова упоминалось имя Блажевича.

И был тот печальный, последний для него день, когда гремел бой в альпийской долине…

Указ о присвоении ему звания Героя подписали, когда похоронная процессия была на Новодевичьем кладбище.