Текст книги "Выбитый генералитет"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

А. И. Егоров
1883–1939

Среди руководящего состава Красной Армии и в том числе маршалов Советского Союза Александр Ильич Егоров был наиболее опытным военачальником. В царской армии он служил вольноопределяющимся с 1901 года. Окончил Казанское пехотное юнкерское училище. Во время первой мировой войны командовал ротой, батальоном, полком. В 1917 году произведен в полковники.

Перейдя на сторону революционных сил, он занимал ответственные посты в руководстве Красной Армии. Полководческий талант Егорова раскрылся на фронтах гражданской войны. Командовал 10-й армией Южного фронта, 14-й армией на Левобережной Украине. Осенью 1919 года принял командование войсками Южного фронта и добился разгрома Добровольческой армии генерала Деникина.

В январе 1920 года назначается командующим войсками Юго-Западного фронта, завершил освобождение Украины от деникинцев. Он один из военачальников, громивших Врангеля, белополяков. Его заслуги в гражданской войне были неоднократно отмечены правительственными наградами.

Известный американский журналист Джон Рид в декабре 1919 года посетил штаб Южного фронта, находившийся в Серпухове. Встречался с командующим фронтом Егоровым и писал о нем: «Высокий, крепкого сложения. Грубоватое добродушное лицо. Приплюснутый нос. Глубоко сидящие глаза. Посмеивается…»

Однажды зашел разговор о предстоящем наступлении, и командующий уверенно излагал сроки выполнения боевых задач: «Через две недели – Донецкий бассейн… Новочеркасск – через месяц. Экономическая и стратегическая задача – Донбасс». Из его объяснения явствовало, что главная задача фронта – расчленить деникинские войска и разгромить их по частям путем решительных ударов через Донбасс на Ростов.

Много позже в своем труде «Разгром Деникина» Александр Ильич писал: «…Мы с гордостью и восхищением оглядываемся на путь, пройденный бойцами армий Южного фронта.

В условиях напряженной борьбы, неслыханно тяжелых боевых испытаний, терпя голод и холод, армии в полном сознании своего долга перед пролетарской революцией шли в бой, терпели поражения и одерживали победы, пока не нанесли окончательного удара войскам контрреволюции».

После войны Егоров командовал войсками военных округов, был начальником Генерального штаба РККА.

В день своего пятидесятилетия он получил телеграмму от Сталина: «Выдающемуся полководцу гражданской войны, одному из организаторов Красной Армии на Южном и Юго-Западном фронтах, первому начальнику Генерального штаба РККА шлю в день его 50-летия большевистский привет.

Желаю вам, дорогой Александр Ильич, здоровья и сил на благо нашей родной Красной Армии, на страх ее врагам. Вспоминая проведенные вместе боевые дни на фронтах, – верю, что ваши военные знания и организаторские способности, и в дальнейшем будут с успехом служить на благо нашей Родины.

Крепко жму вашу руку. И. Сталин».

Но вот наступил 1937 год, и на стол генеральному секретарю легло иное письмо. Его писал преподаватель академии Генерального штаба РККА комбриг Жигура. «Я прошу, тов. Сталин, проверить деятельность маршала Егорова в бытность его начальником Генерального штаба РККА, так как он фактически несет ответственность за ошибки, допущенные в области подготовки оперативно-стратегического использования наших Вооруженных Сил и их организационной структуры.

Я политического прошлого и настоящего тов. Егорова не знаю, но его практическая деятельность, как начальника Генерального штаба, вызывает сомнения».

Меры были незамедлительно приняты: по распоряжению Ежова автора письма Жигуру арестовали, а вскоре и расстреляли. За Егоровым же усилили слежку. На несчастье «подверсталось» неприятное для маршала донесение одного «доброжелателя». Как-то в дружеской беседе маршал высказал досаду, что де-мол весьма сомнительно приписывать заслугу разгрома Деникина одному Сталину. Ведь Сталин был членом Военного совета фронта, которым командовал он, Егоров! И о том он написал целую книгу.

Это противоречило утверждению Ворошилова, что автором плана разгрома Добровольческой армии Деникина является сам Сталин. И никто иной! О том утверждает и готовящийся к изданию «Краткий курс истории партии». Его редактировал Сталин.

В этом Кратком курсе недвусмысленно было сказано, что успех разгрома Деникина всецело принадлежит Сталину. Приведем некоторые выдержки оттуда:

«Белые приближались к Москве. Положение Советской республики становилось более, чем серьезным. Партия забила тревогу и призвала народ к отпору.

Для организации разгрома Деникина ЦК направил на Южный фронт товарищей Сталина, Ворошилова, Орджоникидзе, Буденного. Троцкий был отстранен от руководства операциями Красной Армии на юге. До приезда тов. Сталина командование Южного фронта совместно с Троцким разработало план, по которому главный удар наносился Деникину от Царицына на Новороссийск, через донские степи, где Красная Армия встретила бы на своем пути полное бездорожье и должна была проходить по районам с казачьим населением, значительная часть которого находилась тогда под влиянием белогвардейцев. Тов. Сталин подверг резкой критике этот план и предложил ЦК свой план разгрома Деникина: направить главный удар через Харьков – Донбасс – Ростов…

Центральный Комитет партии принял план тов. Сталина. Во второй половине октября 1919 года… Деникин был разбит…»

Высказывание несогласия с тем, что утверждалось Сталиным, было нетерпимым. В НКВД на маршала Егорова завели дело, начали следствие. В феврале 1938 года его отозвали с должности заместителя наркома обороны, направили командующим в Закавказский военный округ.

Через четыре дня после прибытия маршала в Тбилиси в Москве арестовали его жену Галину Антоновну Цешковскую. Своей сестре она сообщила по телефону, что уезжает на несколько дней в командировку.

Она, действительно, возвратилась домой через неделю, но уже не украинкой и дочерью православного священника, отца Антона, а– уроженкой Польши, польской разведчицей, использовавшей свою близость с советским маршалом в корыстных шпионских целях. Беспомощную женщину ловкие следователи вынудили подписать все нужные документы с подтверждением состряпанной ими легенды.

А через месяц последовал вызов Егорова в Москву. Ему не позволили возвратиться на квартиру к жене: поместили под охраной в санатории «Архангельское». Там вели следствие и проводили очные ставки.

В эти дни в ЦК было принято постановление: «О тов. Егорове. Ввиду того, что, как показала очная ставка т. Егорова с арестованными заговорщиками Беловым, Грязновым, Гринько, Седякиным, т. Егоров оказался политически более запачканным, чем можно было бы думать до очной ставки, принимая во внимание, что жена его, урожденная Цешковская, с которой т. Егоров жил душа в душу, оказалась польский шпионкой, как это явствует из ее собственного показания, – ЦК ВКП(б) признает необходимым исключить т. Егорова из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б). И. Сталин».

На допросах маршал Егоров вел себя мужественно. Виновным себя не признавал, отрицал какую-либо преступную деятельность, никого не выдал и нужных следователям показаний не дал.

Егорова судили 22 февраля 1939 года. Позднее его фамилия попала в большой список из 436 осужденных, чьи дела рассматривали в закрытых заседаниях последних трех недель. В том списке его фамилия попала в число 413, приговоренных к расстрелу.

А вскоре в тюрьме умерла его жена.

А. И. Седякин
1893–1938

Александр Игнатьевич Седякин в 1915 году окончил Иркутское военное училище. Участник первой мировой войны: дивизионный инженер, штабс-капитан.

С октября 1917 года участвовал в формировании отрядов Красной гвардии, во время гражданской войны – командир бронепоезда, стрелкового полка и бригады, помощник командующего 13-й армии, комиссар штаба Южного фронта, командир 31-й и 15-й стрелковых дивизий. В 1921 году участвовал в ликвидации Кронштадтского мятежа.

В 1924–1927 годах А. И. Седякин командовал войсками Приволжского военного округа. В 1931–1932 годах он – начальник и комиссар Военно-технической академии РККА им. Ф. Э. Дзержинского. В 1933–1936 годах – заместитель начальника Генерального штаба РККА, а затем начальник Управления ПВО РККА. С июля 1937 года – командующий ПВО Бакинского района. Один из авторов теории глубокого боя и операции. Командарм 2-го ранга. Награжден 2 орденами Красного Знамени.

Н. В. Куйбышев
1893–1938

Николай Владимирович Куйбышев – родной брат видного партийного и государственного деятеля В. В. Куйбышева.

Окончил до Октябрьской революции Александровское военное училище. Участник первой мировой войны, командовал ротой и батальоном.

В гражданскую войну с июля 1918 года – член Высшей военной инспекции. Работал в Тамбовской и Самарской губерниях по инспектированию и переформированию частей Красной Армии. С января 1919 года – командир 3-й стрелковой дивизии. С октября находился на Южном фронте – командир бригады 9-й стрелковой дивизии, а с января 1920 года – командир этой дивизии. За героические подвиги дивизия была награждена Почетным революционным Красным Знаменем и орденом Красного Знамени.

Дивизия участвовала в освобождении Донбасса, разгроме армий Деникина и Врангеля.

Н. В. Куйбышев за умелое командование бригадой и отличие в боях под Курском был награжден первым орденом Красного Знамени. За руководство войсками и проявленную решимость в боях по освобождению Донбасса он удостоился второго ордена Красного Знамени. Третий орден он получил за боевые отличия, проявленные при освобождении Грузии.

После войны Куйбышев был комендантом Кронштадта, начальником Высшей стрелковой школы «Выстрел». В 1925 году – помощник командующего Туркестанским фронтом, а затем – командир 3-го стрелкового корпуса. В 1927–1928 годах он – начальник Командного управления РККА и помощник командующего войсками Московского военного округа. С 1928 по 1936 год Куйбышев возглавляет командование войсками Сибирского военного округа. В 1937 году принимает Закавказский военный округ. Имел воинское звание командарм 2-го ранга.

Г. Д. Гай
1887–1937

Настоящая фамилия Гайка Дмитриевича – Бжишкян. Родился Гай в Тавризе, в семье учителя. Призванный в армию, кончил школу прапорщиков и был направлен на фронт первой мировой войны. За необыкновенную храбрость его награждают золотой шашкой, Георгиевской медалью, двумя Георгиевскими крестами и орденом Святой Анны. Командовал взводом, ротой, батальоном.

С началом гражданской войны Гай формирует отряд и воюет с бухарским эмиром в Средней Азии. Дерется с белочехами и белоказачьими частями генерала Дутова.

В июле 1918 года он принимает командование знаменитой 24-й стрелковой дивизией, которая освобождает Симбирск, Сызрань, Самару и другие города на Волге. При штурме Симбирска полки его дивизии первыми ворвались в город. Возбужденный победой, начдив тогда от имени бойцов и командиров соединения телеграфировал Ленину: «Дорогой Владимир Ильич! Взятие Вашего родного города – это ответ на Вашу рану, а за вторую – будет Самара». Тяжело больной Ленин прислал ответную телеграмму: «Взятие Симбирска – моего родного города – есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны. Я чувствую небывалый прилив бодрости и сил. Поздравляю красноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за все их жертвы».

За достигнутые боевые успехи дивизия получила почетное наименование «24-я Самаро-Ульяновская Железная Дивизия».

С декабря 1918 по июнь 1919 года Гай командует 1-й армией Восточного фронта, сменив Тухачевского. В последующем он командовал 42-й стрелковой и 1-й Кавказской кавалерийской дивизиями Южного фронта. Подчиненный ему конный корпус совершает блестящий рейд по Северному Кавказу в начале 1920 года.

Во время войны с буржуазно-помещичьей Польшей в 1920 году Гай командует 3-м конным корпусом Западного фронта. Действуя в составе 4-й армии, корпус прорывается в глубину вражеского расположения, обходит левый фланг белопольской 1-й армии в Литве. Нанеся глубокий удар в тыл армии, он освобождает города Вильно, Гродно, Остроленку, Бежунь и другие. Прорыв конников, поддержанный двумя стрелковыми дивизиями, был столь глубокий, что главные силы Западного фронта не смогли их поддержать. Они попали в кольцо окружения и смогли с боем пробиться на территорию Восточной Пруссии. Там их интернировали.

Анализируя причины неудачи операции, Ленин писал: «При нашем наступлении, слишком быстром продвижении почти что до Варшавы, несомненно, была сделана ошибка… Эта ошибка вызвана тем, что перевес наших сил был переоценен нами…»

За боевые успехи Гай удостаивается двух орденов Красного Знамени.

После гражданской войны Гай командовал дивизией, корпусом. Затем был направлен на учебу в Военную академию им. М. В. Фрунзе. В 1927 году он с отличием закончил ее и был зачислен адъюнктом. Спустя два года Гай защищает свой научный труд «На Варшаву» и переходит на преподавательскую работу. За короткий срок создает десять военно-исторических работ.

В 1934 году он – профессор и начальник кафедры истории военного искусства в Военно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского.

Его арестовали в 1936 году. Более года содержали в тюрьме и в декабре 1937 года по сфальсифицированному делу судили и расстреляли.

Обладая литературным талантом, Гай написал многостраничные воспоминания, одно из которых мы предлагаем вашему вниманию.

Даешь Вильно…

Четырнадцатого июля с рассветом вновь разгорелся бой по реке Вилия. Противник оказывал упорное сопротивление, и местами довольно удачно. Очевидно, в ночь на 14 июля он успел перебросить из гарнизона некоторые из своих частей на реку Вилия. Возможность такой переброски мы учли заранее, и некоторые части 10-й кавдивизии перешли реку вплавь. Оборонять Вилию при данном положении вещей поляки считали бессмысленным. С 7 часов утра корпус продолжал свое дальнейшее наступление на Вильно.

В 15–18 километрах от города противник перешел к обороне и начал оказывать сопротивление. Очевидно, генерал Барщук, не желая без боя отдать древнюю столицу Литвы – Вильно, решил напрячь все свои силы для ее обороны. Он выбросил на фронт все, что мог, в том числе и необученные, наспех сколоченные добровольческие батальоны, составленные из местного населения.

В 10 часов утра я вместе с моими спутниками догнал кавалерийскую бригаду Уединова в дер. Лесники, расположенной в 3–4 километрах западнее Вильно. Вся бригада Уединова в пешем строк) находилась на улицах деревни. Хорошо, что в то время противник в Вильно не имел авиации, иначе от бригады остались бы рожки да ножки. Подобное безграмотное «сосредоточение» можно было допустить только в условиях уровня военной техники 1920 года. Отыскав штаб бригады, через ряды конницы я не без труда пробрался к нему. Он расположился в деревянной просторной крестьянской хате. Оставив коней и сопровождающих меня людей на крыльце, я вошел в хату.

За столом в окружении своих командиров полков сидел широкоплечий Уединов в накинутой бурке, отчаянно жестикулирующий и ударяющий о стол обоими кулаками своих крепких рук. Перед ним на столе лежала измятая, рваная и местами окровавленная карта-трехверстка данного района.

Увидев меня, Уединов быстро вскочил и скомандовал:

– Смирно, товарищи командиры!

Уединов попытался доложить мне расположение своей бригады. Я поднял руку, давая этим понять, что все знаю.

– Два-три попадания польских снарядов, и от твоей бригады, товарищ Уединов, останется мокрое место. Кто же так располагает? – сказал я и сел рядом.

– Да это командиры полков виноваты, – оправдывался Уединов.

– Ладно, мы все одинаково виноваты, в том числе и ты, нечего вину сваливать на других, – возразил я.

– Точно так, мы все виноваты.

– Уединов, когда ты думаешь захватить город? – уже улыбаясь, спросил я.

Ободренный моей улыбкой, Уединов поспешно ответил:

– Сегодня днем, а может быть, и к вечеру, если удастся сломить сопротивление частей гарнизона, прикрывающих мост.

– Значит, Уединов, ты опять хочешь уступить победу комбригу-1 товарищу Селицкому? – спросил я спокойно. – Имей в виду, что если ты через два часа не будешь в городе, то к этому времени туда войдет с севера со своей бригадой' товарищ Селицкий. Понял?

– Как?! Неужели Селицкий опять опередит меня, как в Свенцянах и в Подбродзе? – горячо воскликнул Уединов. – Нет? Нет, на этот раз не выйдет! По коням, товарищи командиры!

Я снова был вынужден поднять руку и сказать:

– Не горячитесь, Уединов. Горячность так же вредна. Как вы думаете, товарищи командиры? – спросил я Смирнова и Балашева (комполка-89 и 90).

– Товарищ комкор, я думаю, если Вильно раньше нас возьмет Селицкий, то я подам в отставку, – ответил Смирнов.

– Да, да, верно. И я так думаю, – хриплым голосом, добавил комполка-90 Балашев, получивший за храбрость кличку Волк.

– Видишь, товарищ Уединов, ребята не хотят уступать первенства победы. А как у тебя насчет разведки? Знаешь ли ты силы противника, охраняющие мост?

– Да нет, товарищ комкор! Вот за это я и ругал их сейчас. Нам удалось только выяснить, что поляки неизвестными силами занимают мост. А сколько их, какого полка, как укреплена «Дед-дед…» Фу! Черт! Забыл, как называется – французское слово! – досадно сморщился Уединов, припоминая название предмостного укрепления.

Я вынужден был прийти ему на помощь

– «Тет-де-пон».

– Вот! Вот! Детдапон, – подхватил Уединов.

– Хорошо! Но сколько же, хотя бы приблизительно, ты считаешь сил тет-де-пона? – вновь спросил я.

– Очевидно, около полка пехоты, а может быть, и больше, – неуверенно ответил Уединов.

– О, нет! Дорогой Уединов, по обыкновению тебе свойственно преувеличение сил противника. Кстати, ребята! Все вы очень часто доносите в штаб дивизии и корпуса о том, что противник наступает большими силами, у противника силы значительные и т. п. А вот сколько именно и где находится противник, вы умалчиваете. Этим часто и меня вводите в заблуждение. Чтобы этого больше не было. Поняли? Против вас на мосту не больше батальона пехоты Ковельского полка, ну, может быть, еще взвод орудий. Вот и все!

Уединов покраснел. Он вновь поднял свой огромный кулак, намереваясь им ударить по столу, но, посмотрев на меня, медленно опустил руку на карту и тихо сказал:

– Да ведь, товарищ комкор, мы голыми клинками их сумеем выкурить, чего там еще совещаться… Разрешите вести бригаду!

– Конечно, конечно! Но все-таки артподготовка необходима. Я рекомендую обо всем хорошенько подумать, – сказал я, вытаскивая из своей полевой сумки карту района.

Моему примеру последовали Смирнов и Балашев и тоже вытащили свои карты.

– Я предлагаю следующий план действий. Силы противника на тет-де-поне – не более трех рот, и столько же примерно в резерве. Я предлагаю артиллерию вашей бригады пока оставить на восточной окраине деревни Лесники и туда же послать пулеметные эскадроны полков и один эскадрон кавалерии. Задача: огневое нападение на тет-де-пон с фронта и наступление эскадрона в пешем строю. Артиллерия получасовым беглым огнем разрушит окопы и пулеметные гнезда поляков. Остальные силы бригады собрать в кулак и во главе с комбригом ударить вдоль реки Вилия в левый фланг тет-де-пона. Дальнейшая задача бригады: на плечах противника ворваться в горой, не дав полякам возможности взорвать или поджечь мост. На всякий случай надо подобрать взвод или эскадрон на хороших конях для форсирования реки Вилия севернее или южнее моста вплавь. Это сильно облегчит захват моста. После того как мост будет захвачен, мы должны, оставив на нем охрану, ворваться в город в пешем или конном строю. Возьмите с собой гранаты и больше патронов. Надо полагать, что поляки будут усиленно сражаться и в самом городе. Я лично поеду вместе с вами. Ну, как вы думаете?

– Есть! Согласны, будет! – ответили почти хором командиры.

– Ну, а теперь, товарищ Уединов, действуй! Я еду на артпозицию, а оттуда за вами. Тебя я догоню на южной окраине деревни Лесники.

Попрощавшись, я вышел. Сев на коней, мы втиснулись в гущу бойцов бригады и медленно выехали на окраину деревни. По дороге нам встречалось много крестьян, литовцев и белорусов – жителей деревни Лесники. Они вежливо кланялись, сопровождая нас словами:

– Дай бог удачи! Желаем успеха!

Мне доложили, что крестьяне хорошо знают места бродов через реку и изъявляют желание помочь нам в этом.

Они согласны пойти с нами и показать броды и подходы к мосту. Это меня очень обрадовало.

– Вот это очень хорошо! Спасибо, товарищи крестьяне, что помогаете Красной Армии. – И тут же добавил:

– Товарищи крестьяне, если у вас будут претензии за порчу ваших огородов, то прошу завтра пожаловать ко мне в Вильно, мы вам за все заплатим.

При помощи крестьян я с ординарцами кратчайшим путем вышел к батарее тов. Буденко.

Батарея Буденко называлась 3-й Кубанской. Она участвовала во всех боях корпуса с самого начала и пользовалась большой любовью красноармейцев. «Не батарея, а отчайка» – вот как называли ее в корпусе.

Буденко не любил закрытых позиций, он учил своих бойцов стрельбе с открытых позиций, прямой наводкой. Сам же пользовался большой популярностью во всем корпусе и неоднократно проявлял храбрость и отвагу.

Увидев меня еще издали, Буденко направился ко мне навстречу и тут же на ходу четко доложил обстановку:

– Товарищ комкор! Моя батарея уже заняла позицию на окраине вон той рощи, – указал он рукой. – Но вот снарядов у нас очень мало. Всего сто штук. Артиллерийская разведка донесла, что предмостные укрепления поляков полевого типа и не бетонированы. Я их очень легко разобью. Боевую задачу от комбрига я уже получил и сейчас приступаю к ее выполнению. Будут ли какие указания и дополнения, товарищ комкор?

– Пока никаких дополнений, товарищ Буденко. Только не разрушай своими снарядами деревянного моста, иначе нам не переправиться через Вилию. Ведь понтонных средств, как тебе известно, мы не имеем. Как только бригада пойдет в атаку на тет-де-пон, немедленно перенеси огонь за мост на западную окраину города. Этим самым ты не дашь возможности полякам подвести к мосту свои резервы. Где твой наблюдательный пункт?

Буденко, указав на большой развесистый дуб, ответил:

– Вот там, на вершине того дуба. Оттуда прекрасно видны мост, город и даже все позиции поляков.

Указанное мне дерево было высоким, ветвистым и, по всей вероятности, удобным для наблюдения. Оно своими роскошными ветвями прекрасно маскировало наблюдателей. Не медля ни одной минуты, я при помощи веревочной лестницы поднялся на его вершину. Взбираясь наверх, я подумал, что этот дуб, седеющий великан древней Белоруссии, очевидно, немало видел в своей жизни событий и войн и ему, может быть, в последний раз, приходится оказывать свою услугу делу окончательного освобождения литовско-белорусского крестьянства. На самой верхушке дуба, между трех ветвей, я увидел спокойно сидящего на прикрепленной доске телефониста с трубкой в руках.

– Как идут дела, красная белка? – спросил я телефониста.

Смеясь, он ответил:

– Хорошо, товарищ комкор! Вот только немного качает, но зато отсюда прекрасный вид.

– Раз хорошо, так ладно. Следи внимательно и точно передавай орудиям все распоряжения командира батареи.

Но зачем ты прицепил шашку? Неужели у тебя есть желание воевать даже с белками? – пошутил я.

– Нет, товарищ комкор, не с белками, а с белополяками буду воевать. Привычка. Без шашки как-то неудобно, она ведь может пригодиться и здесь.

Удовлетворенный ответом телефониста, я сел около него на запасное деревянное сиденье, приготовленное для Буденко. Взяв бинокль, я убедился, что действительно на расстоянии пятнадцати километров вокруг все было прекрасно видно: и город, и мост, и предмостные укрепления, окруженные голубовато-зеленым фоном, были видны как на ладони.

При помощи бинокля я определил, что мост был деревянный, с барьерами, довольно широкий и длинный. Очевидно, в этом месте долина реки в дождливое время заливалась водой. Мост широкой белой лентой пересекал реку, текущую по зеленой равнине. Местность была неровная. Отчетливо выделялись складки местности. Небольшие выемки и возвышенности давали возможность подойти на довольно близкое расстояние к укреплениям моста. По мосту торопливо двигались люди, очевидно, польские солдаты. Они таскали какие-то ящики, доски и т. п. Возможно, готовились к обороне моста или минировали его, а может, приготовляли к взрыву.

Не далее четверти километра впереди моста по берегу реки полукругом были расположены укрепления тет-де-пона. Эти укрепления на флангах упирались в реку, охватывая западный конец моста. Укрепления были прерывчатые, полевого типа и без колючей проволоки. Далее прекрасно виднелись польские окопы для стрельбы стоя и даже несколько пулеметных гнезд. По расположению окопов, по их густоте и ширине можно было быть уверенным в том, что гарнизон тет-де-пона невелик, максимум две-три роты. За восточным концом моста виднелись два ряда окопов, очевидно, для резервов.

– Бот, едут, едут наши пулеметчики! – воскликнул телефонист.

Я посмотрел в указанном направлении. Вправо и влево от батарей мчались карьером пулеметные тачанки полков. Эскадроны появились и быстро исчезли в прилегающей роще.

– Товарищ комкор! Разрешите начать артподготовку, – услышал я возле себя знакомый голос Буденко.

– Ну что ж, начинай!

Буденко, взяв трубку телефона, подал команду:

– Третья батарея, поорудийно – прицел… дистанция… по тет-де-пону. Огонь! Огонь! Огонь!

Одно за другим громовыми раскатами загрохотали четыре орудия. Еще и еще…

– Огонь! Огонь! Огонь! – слышалась четкая команда Буденко даже сквозь грохот орудий.

Раскаты оглушительной артиллерийской стрельбы, заполняя воздух, несли в город Вильно весть о том, что наступает красная конница…

Та-та-та-та-та – сквозь орудийный гул запели пулеметы.

Взяв бинокль и направив его на тет-де-пон, я увидел столбы поднятой земли и ныли. Впереди из-за рощи началось наступление спешенного эскадрона, а левее карьером несся к реке другой эскадрон.

– Ну, Буденко, прощай, я еду в бригаду. Смотри, во время атаки не уничтожь нас и мост, иначе будет скверно.

– Прощайте, товарищ комкор! Не беспокойтесь, все будет в порядке.

Развернувшаяся бригада неудержимой лавиной неслась вперед под градом ружейного и пулеметного огня противника. Падали люди с лошадей. Сзади бегали санитары с носилками.

Уединов, прикрываясь рекой, смело вел свои полки прямо на мост полевым галопом.

Мой Казбек, весь взмыленный, ретиво догонял головные части бригады. Впереди бригады я увидел громадную фигуру Уединова. Его черкеска, кабардинская бурка, распахнутые ветром, неслись вместе с ним, как черные крылья, развеваясь вправо и влево. Сзади была видна только папаха Уединова да вытянутая вперед рука с обнаженной саблей. Рядом с ним скакали, тоже с обнаженными саблями, командиры полков Смирнов и Балашев.

Незаметно для себя я очутился рядом с Уединовым. Бросилось в глаза его распухшее от прилива крови лицо. Я невольно улыбнулся. Вот мы уже совсем близко к тет-де-пону. В польских окопах заметно сильное движение: люди поодиночке и группами выскакивают из окопов и, согнувшись, бегут вниз, к мосту…

Огонь поляков стал утихать. По всему видно, нервничают. Вдрут с противоположного берега, с восточного конца моста, послышались громкие крики «ура» и стрельба. Очевидно, jro был эскадрон 89-го полка, успевший переправиться вброд и уже атаковавший мост с тыла. Уединов дал сигнал атаки. Сверкнули на солнце обнаженные сабли.

– Ура! Ура! Ура!.. – воодушевленно подхватили все красноармейцы бригады, пришпорив коней.

От быстрой езды строй бригады нарушился. Наша артиллерия замерла.

Головные части бригады, рубя направо и налево, бешеным карьером проскочили предмостные окопы, не считаясь с тем, что в окопах еще были поляки.

Через десять минут бригада ворвалась на западную окраину Вильно. Я еле-еле остановил своего Казбека около какого-то большого дома, где группировался взвод конницы.

Оказалось, что бойцы 89-го кавполка уже захватили два польских орудия и обезоруживали прислугу. Кругом немилосердно визжали пули, и я слез с лошади.

Из города все чаще и чаще доносились звуки выстрелов и треск разрывов ручных бомб. Часть гарнизона города, укрывшись в домах и на крышах, обстреливала нас, причиняя большой урон главным образом конскому составу.

Бригада по приказу Уединова, оставив часть своих лошадей у западной окраины, пешим строем углублялась в город. Начались уличные бои.

В 19 часов штаб корпуса прибыл в Вильно и тотчас же послал по радио командующему Западным фронтом и ЦК Белоруссии следующее донесение:

«Сегодня в 12 часов дня передовые части корпуса ворвались в г. Вильно. После восьмичасового кровопролитного боя под личным руководством комкора г. Вильно взят.

14 июля 1920 года. № 850».