Текст книги "Выбитый генералитет"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Я. И. Алкснис
1897–1938

Нелегким был путь у литовского парня Якова Алксниса, прежде чем он стал начальником Военно-Воздушных Сил и заместителем наркома обороны СССР по авиации, командармом 2-го ранга.

В марте 1917 года его, двадцатилетнего батрака, мобилизовали в армию. По окончании Одесской военной школы в чине прапорщика направили на Западный фронт, и там его подхватила революционная волна, закружила в водовороте политической жизни. Честностью и неподкупностью, принципиальностью и трезвостью мышления он завоевал авторитет.

Алксниса назначили комиссаром Донской области, потом военным комиссаром Орловской губернии. Был комиссаром в 55-й стрелковой дивизии, которая участвовала в боях против деникинцев.

В 1924 году Алкснис окончил Военную академию РККА. В 1929 году без отрыва от исполнения обязанностей заместителя начальника управления ВВС РККА – Качинскую военную авиационную школу, овладел техникой пилотирования. Летом того же года он совершил рекордный беспосадочный перелет из Москвы в Севастополь. Получил звание военного летчика.

В 1931 году он стал начальником ВВС РККА и членом Военного совета НКО СССР. С именем Алксниса связано зарождение военно-воздушного флота, его развитие и совершенствование организационной структуры, оснащение ВВС новой боевой техникой и овладение ею в условиях, приближенных к боевым. Он принимал активное участие в организации полетов в Арктику, на Северный полюс, а также знаменитых трансокеанских перелетов военных летчиков Чкалова, Громова, Коккинаки и других.

Вот как писал о нем известный летчик, Герой Советского Союза, генерал-полковник авиации Михаил Михайлович Громов: «Алкснис всегда был в курсе всех более или менее значительных событий в авиации, глубоко вникал в вопросы подготовки кадров, в учения и маневры, в испытания самолетов… Стиль его работы можно определить так: целеустремленность, инициатива, глубина, страстность, творчество. Со всем пылом и настойчивостью он добивался, чтобы советские авиаторы летали выше, дальше и быстрее всех. А как ненавидел Алкснис подхалимство, бахвальство и верхоглядство. Яков Иванович был резок, требователен и чуток. Именно он направил Чкалова по правильному пути.

Валерий Чкалов обучался стрельбе и бомбометанию в группе, которой руководил я. Он был храбр и бесстрашен, в нем бурлила энергия, переливавшаяся порой через край. Заурядные полеты его не удовлетворяли, обычных заданий он не терпел. Отсюда и недисциплинированность… Однажды на аэродроме мы с Юмашевым подошли к Алкснису и высказали ему свои соображения: надо бы дать Чкалову серьезное и, главное, трудное дело, которое требует не только безудержной храбрости, но и серьезного, вдумчивого отношения, намекнув на работу испытателя. И Яков Иванович прислушался к нашему голосу, правильно оценил возможности Чкалова. Через несколько дней после этого разговора был издан соответствующий приказ, и… Чкалов стал Чкаловым…»

Перед тем, как Алксниса назначили членом Специального присутствия Верховного суда СССР, с ним долго говорили, убеждая, что судить придется агентов немецкой разведки, что у Сталина находятся полученные из-за границы подлинные документы, уличающие заговорщиков. И Алкснис поверил. Мог ли он высказать сомнение в достоверности слышанного, связанного с именем Сталина? На суде он проявил активность. Она зафиксирована в стенограмме протокола заседания. Обращаясь к Корку, Алкснис спросил:

– Вы сказали, что неоднократно встречались на дипломатических приемах с Кестрингом, причем сообщили ему ряд сведений. Вы тут говорите «мы». Кто это – «мы»?

Корк: «Мы – это Тухачевский, Якир, Эйдеман. Я тоже принимал участие в разговорах с немцами».

Алкснис: «Значит, вы, Корк, сообщили германскому военному атташе Кестрингу в устной форме о состоянии войск Московского военного округа?»

Корк: «Да. Но вместе с тем должен добавить, что я имел право давать сведения Кестрингу, которые было разрешено дать, с ведома Тухачевского».

Алкснис: «Нас сейчас не интересует, с ведома или без ведома Тухачевского вы передали сведения. Нас интересует – передали?»

Корк: «Да».

Алкснис: «Значит, вы лично участвовали в шпионаже?»

«На этот вопрос Корк ничего не ответил», – отметил в стенограмме секретарь суда.

Старание Алксниса на суде не спасло его от возмездия, как не спасла его заслуга в отборе лучших летчиков для посылки в Испанию. Некоторые из них там и погибли, другие же возвратились героями. Однако многих из них объявят «врагами народа», вспомнив, что они были связаны с Алкснисом.

Прежде чем арестовать Алксниса, Ежов доложил Сталину:

– Органами НКВД раскрыта еще одна тщательно законспирированная контрреволюционная организация «Русская фашистская партия». Она состоит из авиаспециалистов, во главе ее Алкснис, его заместитель – генерал-лейтенант авиации Агальцов, авиаконструктор Туполев.

Последнее имя вызвало у генсека настороженное сомнение. Заслуги Туполева были известны всему миру. На сконструированных им самолетах были осуществлены знаменитые перелеты, последний его бомбардировщик считался одним из лучших в мире. Однако страдающий болезненной подозрительностью, Сталин распорядился Туполева не судить, но отправить в тюрьму, чтобы он там продолжил свою работу. И его посадили. Авиаконструктор пробыл в заключении около четырех лет, точнее – 1367 дней.

А у Алксниса последним рабочим днем стало 23 ноября 1937 года. Вспоминая тот день, его жена Кристина Карловна писала: «Яков Иванович, как всегда, рано ушел на работу. Я проводила сына в школу и отправилась в институт. Был теплый зимний день. Когда я вернулась с работы, муж позвонил и сказал, что он задержится, и вечером ему нужно идти на прием в посольство. Он просил приготовить выходной костюм. Яков пришел домой около 10 часов вечера в хорошем настроении. Быстро переоделся, шутил, смеялся. Так как он спешил, а мы жили на восьмом этаже, я вызвала лифт. Яков вошел в лифт, улыбаясь, помахал мне рукой – и больше я его не видела…»

А ночью к подъезду дома подкатили два автомобиля – «черные вороны». Прибывшие выложили на стол бумажку – ордер. В нем значилось: «Выдан уполномоченному НКВД на право ареста и производство обыска». Две подписи: Ежова и Вышинского. С гимнастерки командарма сорвали орден Ленина, два ордена Красного Знамени.

– За что? Что произошло? – спрашивала их перепуганная жена. – Где муж, Алкснис?

– Там, где должен быть! – отвечали ей.

Во все глаза смотрел ничего не понимающий десятилетний сын.

Непонятен был арест и для Якова Ивановича.

– За что? – спрашивал он следователя.

– А вот, познакомьтесь и внизу распишитесь.

Это было «Судебное разбирательство». В нем указывались вина арестованного в измене Родине, принадлежность к контрреволюционной организации, вредительство.

– Подписывать не буду. Это злонамеренная чушь, – отбросил он следовательскую стряпню. – Пусть подписывает тот, кто составил.

Алкснис находился в Лефортовской тюрьме около 300 суток.

И вот через девять месяцев после ареста, его привели в кабинет для судебного разбирательства. За столом трое. Председательствующий спрашивает:

– Признаете ли вы себя виновным?

– Признаю полностью, подтверждаю свои показания на следствии. Добавить ничего не имею.

Посовещавшись с членами «тройки», председательствующий предоставил подсудимому «последнее слово». Алкснис сказал:

– Если возможно, сохраните жизнь. Готов любым трудом искупить вину.

Судебное разбирательство продолжалось пятнадцать минут. И вот зачитывается приговор: «Военная коллегия Верховного Суда СССР считает установленным, что Алкснис Яков Иванович совершил преступления, предусмотренные статьями 58-1 «б», пункт 8 и 11 УК РСФСР, и приговорила его к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».

В тот же день, 28 июля 1938 года, приговор привели в исполнение.

В. К. Блюхер
1890–1938

Уединившись, Блюхер подолгу стоял у окна, невидимым взглядом смотрел через стекло вагона. Мелькали деревья близкого и бесконечного леса, редкие поля с неприметными селениями и полуразрушенными церквами, проселочные дороги в рытвинах и лужах, стада худосочных коров. Под полом безумолчно и бешено стучали колеса Дальневосточного экспресса. И этот назойливо бьющий по нервам стук возвращал его память к недавнему прошлому, заставляя курить папиросу за папиросой.

Поезд мчал его, командующего Дальневосточной армией, Маршала Советского Союза Блюхера в Москву. Он понимал, что поездка не предвещала ничего хорошего, что в столице предстоит тяжелый разговор, и он мысленно его обдумывал, даже записывал мысли, которые приходили не только днем, но и в бессонные ночи. Но потом он записи рвал и клочки сам сжигал, не доверяя ни порученцу, ни охране, ни проводникам.

На больших станциях, где менялась локомотивная бригада, он, одевшись в цивильное, выходил на платформу с порученцем Крысько, прогуливался. Люди узнавали его. «Да это же Блюхер!.. Маршал Блюхер. Тот, что у Хасана колотил японцев…» Словно боясь встречи, он поднимался в вагон.

А чёрные мысли не отступали, давили тяжелым камнем на сердце.

Все началось с неожиданного прибытия в Хабаровск, где находился штаб Дальневосточной армии, высоких московских чинов: заместителя Ворошилова армейского комиссара 1-го ранга Мех лиса и заместителя наркома внутренних дел комкора Фриновского.

Уже первая с ними встреча насторожила командующего: «Неужели и против меня возбудят судебное дело?» Жена попыталась его успокоить: «Напрасно ты так. Они же приятные и добрые по виду люди!» – «По виду – да. Но это акулы, которые приехали, чтобы меня сожрать, как это сделали с моими помощниками!» – «Нет, нет, Василий, ты ошибаешься», – не соглашалась жена.

А может, и в самом деле он напуган арестами близких ему людей? Ведь Сталин верит ему. Не без его одобрения в ноябре 1935 года Блюхеру в числе пяти выдающихся руководителей Красной Армии было присвоено высшее воинское звание страны – Маршала Советского Союза. Сталин доверил ему командовать войсками огромного Дальневосточного края… Впрочем, это ни о чем не говорит: ведь расстреляли же как врага народа маршала Тухачевского, ныне арестован и другой маршал, Егоров. Неужели он будет третьим?..

Вскоре после приезда Мехлиса и Фриновского, в конце июля 1938 года в районе приграничного озера Хасан вспыхнул злосчастный конфликт с японцами. Поначалу Блюхер направил туда своего заместителя комкора Штерна, приказав вникнуть в дело и принять на себя руководство. Не поставив в известность прибывших москвичей, он создал на месте комиссию, чтобы разобраться в причине конфликта и установить виновных. Комиссия установила, что будто бы с нашей стороны было допущено пустяковое нарушение: ошиблись в каких-то метрах. Выходило, что повинна наша приграничная служба.

Фриновский возмутился: «Получается, что виновны мы? Это невозможно! Когда это было, чтоб советская сторона была неправой?» Его поддержал Мехлис. Связавшись с Москвой, он на правах заместителя наркома и начальника Главного политического управления РККА высказал недоверие действиям командующего Дальневосточной армией. Более того! Обвинил его в трусости, в нежелании самому выехать на место конфликта. «Вот Штерн, тот достойный и опытный начальник, который готов сменить в должности Блюхера».

В ночь на 1 августа Сталин вызвал к прямому проводу его, Блюхера. Уже с первых слов он понял, что Сталин настроен недоброжелательно.

– Скажите, товарищ Блюхер, честно – есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами? Если нет у вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту, а если есть желание, – я считаю, что вам следовало бы выехать на место немедля.

Слышать подобное, да еще от самого генсека, ему еще не приходилось.

– Воевать намерен и немедля вылетаю к Хасану, – ответил маршал.

И тут же приказал готовить самолет.

– И мы с вами, – заявили Мехлис и Фриновский.

Не заезжая на квартиру, чтобы переодеться в полевую форму, он вылетел в привычной белой летней гимнастерке, темно-синих с яркими лампасами бриджах. Ох, эта белая гимнастерка! Он никак не ожидал, что она стараниями Мехлиса сыграет роковую роль в его судьбе.

Наделенный немалой властью, Мехлис пытался взять на себя командование войсками в районе конфликта. Блюхер же потребовал от командиров выполнять только его приказы. Такое не мог снести самолюбивый, избалованный властью армейский комиссар.

Военные события у Хасана продолжались около двух недель и завершились 11 августа подписанием мирного договора.

В советской печати инцидент у озера Хасан подтверждал силу и мощь Красной Армии, высокую выучку красноармейцев и командиров. Подобная оценка дается этому событию и. ныне. Вот, например, что написано о боях на Хасане в Советской военной энциклопедии, изданной в 1980 году: «Боевые действия подтвердили высокие морально-политические качества, боевую выучку советских воинов, надежность отечественной военной техники, правильность основных положений советских уставов и наставлений».

Но совсем иную оценку состоянию войск дал Главный военный совет, посвятивший этому событию свое заседание 31 августа 1938 года: «Боевая подготовка войск, штабов и командно-начальствующего состава оказалась на недопустимо низком уровне… В частях продолжал существовать громадный некомплект в личном составе, части были дезорганизованы… Войска выступили к границе по боевой тревоге совершенно неподготовленными… Одно из стрелковых подразделений 32-й дивизии прибыло на фронт вовсе без винтовок и противогазов… Многие бойцы были посланы в бой в совершенно изношенной обуви, полубосыми, большое количество красноармейцев были без шинелей… Все рода войск, в особенности пехота, обнаружили неумение действовать на поле боя, маневрировать, сочетать движение и огонь, применяться к местности… Танковые части были использованы неумело, вследствие чего понесли большие потери в материальной части…»

Потери оказались немалыми: 408 человек убитыми и 2807 ранеными.

На состоявшемся 31 августа заседании Главного военного совета отмечалось умелое командование комкора Штерна и генерала авиации Рычагова.

И было принято решение освободить маршала Блюхера от командования Дальневосточными войсками в связи с тем, что руководство им в период боевых действий у озера Хасан было совершенно неудовлетворительным и граничило с сознательным пораженчеством. По форме и содержанию угадывался стиль автора, писавшего приказ. Это был Мехлис.

– Куда же мне теперь? – спросил совершенно подавленный Блюхер Ворошилова.

Тот неопределенно пожал плечами.

– Пока придется остаться в Москве.

На следующий день после заседания Главного военного совета назначенный заместителем наркома внутренних дел Берия спросил Фриновского, который присутствовал на заседании.

– Высказывался ли кто в защиту Блюхера?

– Ни один, все голосовали за отстранение.

– Тогда нужно возбудить против него дело.

– Безусловно. Одним врагом будет меньше.

– Нужно дать поручение Иванову и Хохлову. Они сумеют раскрутить это дело. Эти проделывали и не такое.

– Да, конечно, – ничего другого не мог сказать Фриновский.

Отстраненный от дела, Василий Константинович встретил прибывшую из Хабаровска жену с детьми. Они поселились в гостинице. Неопределенность положения действовала угнетающе. Многие давние знакомые перестали звонить, избегали встречаться. Он чувствовал, что над ним сгущаются тучи и не раз его посещала черная мысль покончить с собой. «А семья? А дети?» Их у него трое. «Нет, нет, только не это. Все обойдется». Эта мысль удерживала от самоубийства.

И вспоминалось прошлое.

Деревня Барщинка на Ярославщине, где родился в крестьянской семье. Завод в Мытищах, под Москвой, куда он подался на заработки. Служба рядовым во фронтовом полку в первую мировую войну. Там за боевые заслуги он удостоился двух Георгиевских крестов, медали, был произведен в младшие унтер-офицеры. А потом были тяжелое ранение и чистая отставка от воинской службы. Но бросить ее не сумел.

В конце ноября 1917 года он – комиссар красногвардейского отряда. Чехословацкий мятеж в 1918 году резко ухудшил обстановку на Восточном фронте и, в частности, у Оренбурга. Красногвардейские отряды под его командованием в течение двух месяцев удерживали город. Вскоре поступил приказ идти на соединение с регулярными частями Красной Армии. Полторы тысячи верст шли возглавляемые им войска, пока не соединились с главными силами Восточного фронта. За этот переход он, Блюхер, первым из всех военачальников был удостоен правительственного знака – ордена Красного Знамени.

И потом начались и бесконечной цепью продолжались бои на Восточном фронте, где он командовал знаменитой 51-й дивизией, проделавшей нелегкий боевой путь от Тюмени до Байкала.

Весной 1920 года дивизию направили на Южный фронт.

 
Каховка, Каховка! Родная винтовка!
Горячая пуля, лети!
Иркутск и Варшава, Орел и Каховка —
Этапы большого пути.
 

Это песня о его дивизии, которая защищала Каховский плацдарм и выдержала мощные атаки врангелевских войск. Тогда командующий Южным фронтом М. В. Фрунзе отмечал: «Геройские войска под общим командованием Блюхера не только отбили атаку врага, но, перейдя в дружную контратаку, окончательно разгромили его и с боем овладели всей линией его расположения. 10 танков, 5 бронемашин, свыше 70 пулеметов и другие трофеи стали нашей добычей».

А потом были тяжелые бои по освобождению Крыма. Войска, которые вел Блюхер, сумели штурмом овладеть позициями врага на Перекопе и Ишуньских высотах. Их командир удостоился второго ордена Красного Знамени.

В 1922 году Блюхер стал командиром 1-го стрелкового корпуса…

Большую и трудную прожил он жизнь. И нелегкими были воспоминания…

Как-то он добился приема к Ворошилову.

– Долго ли такое может продолжаться? Неужели нет должности?

– Не все так просто, потерпи. А может поедешь в Сочи? Моя дача у «Бочарова ручья» пустует. Чудесный уголок. Отдохнете всей семьей. Я распоряжусь.

Ничего другого не оставалось, как согласиться.

– Видно, нарком – добрый человек, – высказалась жена.

Василий Константинович усмехнулся:

– Он мягко стелет, да жестко спать. Верить ему нельзя. Готов меня утопить не то что в ковше, а в ложке. Все они здесь одной миррой мазаны.

В день отъезда в Сочи вдруг узнал, что ночью его порученца, полковника Крысько, арестовали.

– Это, Глаша, неспроста, совсем не случайно. Под меня копают. Будь готова к худшему. И помни: чтобы со мной не случилось, я чист, не виновен ни в чем, не верь ни единому их слову, в чем бы тебя не уверяли. Будущее меня оправдает.

Ничто не радовало в этот раз: ни безоблачная теплая погода, ни ласковое море, ни буйная природа Черноморья. «Хоть пулю в лоб». Предчувствие его не обмануло. 22 октября на рассвете к даче подкатила машина.

– Маршал Блюхер, одевайтесь. Поедете с нами.

К этому он был готов. Натянул сапоги, взял гимнастерку с навинченными наградами: среди них орден Красного Знамени за номером один. И орден Красной Звезды Василий Константинович Блюхер тоже получил первым в стране.

– Гимнастерку оставьте.

– Ну уж нет…

Оцепенелым взглядом провожала его побледневшая жена, неожиданно заплакали дети.

В тот же день его посадили в специальный вагон скорого столичного поезда.

– А как идет дело Блюхера? – Берия вскинул голову и уставился на следователя Иванова. Сквозь стекла пенсне глаза его казались большими и выпуклыми.

– С трудом продвигается, товарищ народный комиссар. Он упорствует, от всего отказывается.

– А легенду на него написали? Где она?

– Есть, есть легенда! – засуетился Иванов. – Она там, на голубенькой бумаге. Я сам ее писал.

– Ага. Вот. – Берия развернул листы с отбитым на машинке текстом, стал читать, поглаживая затылок.

В тексте указывалось, что подследственный обвиняется в преднамеренном шпионаже и предательстве в пользу одной иностранной державы.

– Какой державы?

– Японии, товарищ народный комиссар. Там ниже указано.

– Сразу бы и писал. – И продолжил читать.

«Будучи военным советником в Китае в армии Сунь-Ят-сена в 1925–1926 годах, ныне подследственный Блюхер был завербован японской разведкой и в течение долгого времени работал на нее, тщательно скрывая свое враждебное лицо от советского народа. Во время военного конфликта у озера Хасан с целью компрометации Красной Армии уклонился от руководства, послав туда своего заместителя. Заодно он самолично назначил комиссию из угодных ему лиц, приказав взвалить вину за происшедший конфликт на советскую сторону. Подследственный держал при себе своего брата Павла, опытного военного летчика, чтобы улететь за границу в Японию. На ближнем аэродроме по его приказу находился в полной готовности самолет».

– Так, – неопределенно произнес Берия и потянулся к папиросной коробке. Следователь угодливо поднес спичку. – Насчет брата это хорошо. А что же ничего не сказано о соучастниках? Удалось от порученца выбить показания? Как его?

– Крысько… Раскололи. Все, что надо показал и подписал. Может, привлечь Штерна?

– Штерна не трогать! – повысил голос Берия. – Ищите других. Штерн нужен… Пока. – И пыхнул табачным дымком.

Перед глазами Берии маячила на перекидном календаре большая цифра 9 – девятое ноября 1938 года. После праздничных октябрьских дней с обильным возлиянием, в том числе и на даче у Сталина, Берия чувствовал себя отвратительно. На душе было муторно, покалывало в висках и затылке… «Сейчас бы отлежаться, а прежде опохмелиться…» Он захлопнул папку.

– Выходит, подследственный вам не по плечу? Может, кого другого назначить вместо вас? Или испугались маршальских звезд? – проговорил он негромко, вонзив в Иванова взгляд. За словами скрывался зловещий смысл. – Восемь дней допрашиваете и ничего не добились.

– Мы его сломаем. Выбьем то, что необходимо.

– Сла-абак. Я сам его сегодня допрошу. Буду говорить с ним в Лефортово. И вы извольте там быть с командой подручных.

– Есть! – коротко ответил Иванов.

И опять в голове Берии заломило, подкатила дурнота.

– Послушай, Иванов, у тебя найдется что-нибудь?.. Ну, понимаешь?

– А как же, товарищ народный комиссар. Коньячок? Или, может, водочки?

Следователь выставил стакан и осторожно стал лить в него из бутылки.

– Лей до краев, не скупись.

Вскоре Берия прикатил в Лефортовскую тюрьму, где был его рабочий кабинет. Его уже ждали, все находились на местах. С утра мучившая немо-гота прошла, сменилась привычной формой начальственной энергии. Он шел, уверенно ступая по каменному тюремному полу, грузный, со вскинутой головой, поблескивая стеклами пенсне на крючковатом носу.

– Давайте сюда Блюхера.

Когда двое охранников ввели в кабинет маршала, он не узнал его. Перед ним стоял изможденного вида мужчина с побитым лицом. Суконная гимнастерка с оторванными пуговицами и споротыми большими петлицами висела будто на чужих плечах. Каким-то чудом держались брюки, заправленные в чужие растоптанные сапоги. И только взгляд излучал волю и мужественность.

– Давайте сразу будем говорить все начистоту, – с заметным акцентом кавказца проговорил Берия. – Рассказывайте о своих предательских делах.

– Никогда предателем я не был. Я честно выполнял свой партийный и воинский долг. Я прошу, чтобы мне дали возможность встретиться со Сталиным, все ему высказать, убедить в моей невиновности. Вот уже восемь дней я прошу этого, но только подвергаюсь беспредельным вопросам и истязаниям. Мне не о чем признаваться, нет за мной вины.

– Хорошо. Допустим, сейчас перед вами Сталин… – Блюхер дернул головой, на лице скользнула усмешка. Она не осталась незамеченной. – Я хотел сказать, что ваши слова я передам товарищу Сталину. Передам в точности, как вы сейчас скажете их мне.

– Но вы же не Сталин. Вы не сделаете того, что обещаете.

– Значит, вы отказываетесь говорить? Отказываетесь признать свою вину! Нет, мы заставим тебя рассказать все о твоих грязных делах! Заставим! – И Берия стукнул кулаком по широкой и гладкой столешнице. – Будешь признаваться?

– Я не могу этого сделать. За мной нет вины.

– Иванов! Помоги этому ишаку!

Следователь кивнул двум стоявшим в дальнем углу кабинета крутым парням в полувоенной одежде. Те разом оказались подле допрашиваемого. Один из них заученным приемом ударил под дых тяжелым кулаком. Василий Константинович непроизвольно согнулся, но второй тут же рубанул твердым как доска ребром ладони по шее. Однако Блюхер не упал, устоял на ногах. И тогда первый снова ударил снизу в челюсть. И истязаемый почувствовал во рту теплую горечь. Вместе с кровью выплюнул зубы.

Его били, норовя попасть в голову, в грудь, живот, пах. Били кулаками и ногами. Слышались глухие удары, тяжкие дыхания и вскрики вошедших в раж истязателей.

Берия, отойдя к зарешеченному окну, с отрешенным видом глядел через стекло: он словно бы отсутствовал.

– Что же вы делаете! – прохрипел вдруг Василий Константинович, закрыв рукой лицо. – За что?

Побои прекратились, и истязатели отступили. Берия оглянулся. Маршал тяжело поднялся с пола. Лицо его было залито кровью, рука протянута и на ладони лежало что-то округлое, скользкое.

– Что это? Что показываешь? Ты говори!

– За что же, сволочи, выбили глаз?.. За что мучения? Сволочи! Подлецы!

– Оскорбляешь?

В руках Берии холодно блеснул металл пистолета. Прогремел, заставивший всех вздрогнуть, выстрел. Пуля точно угодила в сердце, оборвав жизнь Маршала Советского Союза…

В тот же день был составлен акт о кончине. Его подписали судебно-медицинский эксперт Семеновский и военный врач Смолтуев. В акте указывалось: «Смерть наступила внезапно от болезненных причин: от закупорки легочной артерии тромбом, образовавшимся в венах таза. Тромб этот образовался в результате недостаточной деятельности сердца на почве общего атеросклероза… Все остальное – кожа, кости, органы, шея, грудина и ребра целы…»

Кто сейчас опровергнет этот документ? Свидетелей давно уже нет, ни одного. Их поглотила Лета. Но память о маршале жива.